Горький Максим. Мальва

   - Я за харчами... - сообщил он и попросил у Сережки табаку на папироску.
   - Нет от меня табаку тебе, дураку, - сказал Сережка, не двигаясь.
   - Ухожу я домой, Яков, - внушительно произнес Василий, ковыряя песок пальцем руки.
   - Что - так? - невинно посмотрел на него сын.
   - Ну, а ты... останешься?
   - Да, я останусь... Что нам двоим дома делать?
   - Ну... я ничего не скажу. Как хочешь... не маленький! Только ты тово... помни, что я недолго протяну. Жить-то, может, и буду, а работать не знаю уж как... Отвык я, чай, от земли... Так ты помни, мать у тебя там есть.
   Ему, должно быть, трудно было говорить: слова как-то вязли у него в зубах. Он гладил бороду, и рука его дрожала.
   Мальва пристально смотрела на него. Сережка прищурил один глаз, а другой сделал круглым и уставил его в лицо Якова. Яков был полон радости и, боясь выдать ее, молчал, глядя на свои ноги.
   - Не забудь же про мать-то... Смотри, один ты у нее, - говорил Василий.
   - Чего там? - сказал Яков, поежившись. - Я знаю.
   - Ладно, коли знаешь!.. - недоверчиво взглянув на него, сказал отец. Я говорю только - не забудь, мол.
   Василий глубоко вздохнул. Несколько минут все четверо молчали. Потом Мальва сказала:
   - Скоро зазвонят на работу...
   - Ну, я пойду!.. - поднимаясь на ноги, объявил Василий. И все остальные встали за ним.
   - Прощай, Сергей... Случится тебе быть на Волге - может, заглянешь?.. Симбирского уезда, деревня Мазло, Николо-Лыковской волости...
   - Ладно, - сказал Сережка, тряхнул ему руку и, не выпуская ее из своей жилистой лапы, поросшей рыжей шерстью, взглянул с улыбкой в его грустное и серьезное лицо.
   - Лыково-Никольское - большое село... Далеко его знают, а мы от него четыре версты, - объяснял Василий.
   - Ну, ну... Я забреду, - коли случай будет...
   - Прощай!
   - Прощай, милый человек!
   - Прощай, Мальва! - глухо сказал Василий, не глядя на нее.
   Она не торопясь вытерла себе губы рукавом и, закинув ему свои белые руки на плечи, трижды молча и серьезно поцеловала его в щеки и губы.
   Он смутился и что-то невнятно промычал. Яков наклонил голову, скрывая усмешку, а Сережка легонько зевнул, глядя в небо.
   - Жарко тебе будет идти, - сказал он.
   - Ничего... Ну, прощай, Яков!
   - Прощай!
   Они стояли друг против друга, не зная, что делать. Печальное слово "прощай", так часто и однообразно звучавшее в воздухе в эти секунды, пробудило в душе Якова теплое чувство к отцу, но он не знал, как выразить его: обнять отца, как это сделала Мальва, или пожать ему руку, как Сережка? А Василию была обидна нерешительность, выражавшаяся в позе и на лице сына, и еще он чувствовал что-то близкое к стыду пред Яковом. Это чувство вызывалось в нем воспоминаниями о сцене на косе и поцелуями Мальвы.
   - Так про мать-то помни! - сказал наконец Василий.
   - Да ладно уж! - тепло улыбнувшись, воскликнул Яков. - Ты не беспокой себя... а я уж!..
   И он тряхнул головой.
   - Ну... и все! Живите тут, дай вам господь... не поминайте лихом... Так котелок-то, Серега, в песке я зарыл, под кормой, у зеленой лодки.
   - А на что ему котелок? - быстро спросил Яков.
   - Он на мое место определен... Туда, на косу! - объяснил Василий.
   Яков посмотрел на Сережку, взглянул на Мальву и опустил голову, скрывая радостный блеск в своих глазах.
   - Прощайте ж, братцы... иду я!
   Василий поклонился им и пошел. Мальва двинулась за ним.
   - Я провожу тебя немножко...
   Сережка лег на песок и схватил за ногу Якова, тоже было шагнувшего за Мальвой.
   - Тпру! Куда?
   - Погоди! Пусти... - рванулся было Яков.
   Но Сережка схватил его за другую ногу.
   - Посиди со мной...
   - Да ну-у! Чего дуришь?
   - Я не дурю... А ты сядь!
   Яков сел, стиснув зубы.
   - Чего тебе надо?
   - Погоди! Ты помолчи, а я подумаю, потом и скажу...
   Он грозно окинул парня своими нахальными глазами, и Яков покорился ему...
   Мальва и Василий несколько времени шли молча. Она заглядывала сбоку в лицо ему, а глаза ее странно блестели. А Василий угрюмо нахмурился и молчал. Ноги их вязли в песке, и шли они медленно.
   - Вася!
   - Что?
   Он взглянул на нее и тотчас же отвернулся.
   - А ведь это я нарочно поссорила тебя с Яшкой-то... Можно бы и так жить вам здесь, не ссорясь, - говорила она спокойно и ровно.
   - Зачем же это ты? - помолчав, спросил Василий.
   - Не знаю... Так!
   Она пожала плечами, усмехаясь.
   - Хорошее сделала дело! Эх ты! - укорил он ее злым голосом.
   Она промолчала.
   - Испортишь ты мне парня, вконец испортишь! Эхма! Ведьма ты, ведьма... бога не боишься... стыда не имеешь... что делаешь?
   - А что надо делать? - спросила она его. Не то тревога, не то досада звучали в ее вопросе.
   - Что? Эх ты!.. - вспыхивая острой злобой к ней, воскликнул Василий.
   Ему страстно хотелось ударить ее, свалить ее себе под ноги и втоптать в песок, ударяя сапогами в ее грудь и лицо. Он сжал кулак и оглянулся назад. Там, у бочек, торчали фигуры Якова и Сережки, и лица их были обращены к нему.
   - Поди прочь, - уйди! Расшиб бы я тебя...
   Он почти шептал ей ругательства прямо в лицо. Глаза у него были налиты кровью, борода тряслась, а руки невольно тянулись к ее волосам, выбившимся из-под платка.
   Она же смотрела на него спокойно своими зелеными глазами.
   - Убить бы мне тебя, потаскуха ты! Погоди... налетишь еще... сломят тебе башку!
   Она усмехнулась, помолчала, а потом, вздохнув глубоко, бросила ему:
   - Ну, полно... Прощай!
   И, круто повернувшись, пошла назад.
   Василий рычал вслед ей и скрипел зубами. А Мальва шла и все старалась попасть своими ногами в ясные глубокие следы ног Василия, оттиснутые в песке, и, попав в этот след, она старательно затирала его своей ногой. Так она медленно шла вплоть до бочек, где Сережка встретил ее вопросом:
   - Ну, проводила?
   Она утвердительно кивнула ему головой и села рядом с ним. Яков смотрел на нее и ласково улыбался, двигая своими губами так, точно он шептал что-то, слышное только ему.
   - Что же, - проводила, жалко стало? - снова спросил ее Сережка словами песни.
   - Ты когда пойдешь туда, на косу? - ответила она вопросом, кивая головой в море.
   - Вечером.
   - И я с тобой...
   - Важно!.. Это я люблю...
   - И я пойду! - решительно заявил Яков.
   - Кто тебя зовет? - спросил Сережка, щуря глаза.
   Раздался дребезжащий звон разбитого колокола - призыв к работе. Звуки торопливо неслись в воздухе один за другим и умирали в веселом шорохе волн.
   - А вот она позовет! - сказал Яков, вызывающе глядя на Мальву.
   - Я? На что ты мне нужен? - удивилась она.
   - Будем говорить прямо, Яшка!.. - сурово сказал Сергей, поднимаясь на ноги. - Ежели ты к ней приставать будешь - изобью вдрызг! А пальцем тронешь - убью, как муху! Хлопну по башке - и нет тебя на свете! У меня - просто!
   Все лицо его, вся фигура и узловатые руки, потянувшиеся к горлу Якова, очень убедительно говорили о том, как все это просто для него.
   Яков отступил на шаг и сдавленно сказал:
   - Погоди! Ведь она сама же...
   - Цыц - и все тут! Что ты такое? Не тебе, собака, барашка поедать: скажи спасибо, коли дадут костей поглодать... Ну?.. Чего буркалы пялишь?
   Яков взглянул на Мальву. Зеленые глаза ее усмехались в лицо ему обидной, унижающей усмешкой, и она прижалась сбоку к Сережке так ласково, что Якова в пот бросило.
   Они ушли от него рядом друг с другом и, отойдя немного, засмеялись оба громким смехом. Яков крепко втиснул правую ногу в песок и замер в напряженной позе, тяжело дыша.
   Вдали по желтым, мертвым волнам песка двигалась маленькая, темная человеческая фигурка; справа от нее сверкало на солнце веселое, могучее море, а слева, вплоть до горизонта, лежали пески - однообразные, унылые, пустынные. Яков посмотрел на одинокого человека и, заморгав глазами, полными обиды и недоумения, крепко потер себе грудь обеими руками...
   На промысле закипала работа.
   Яков слышал сочный, грудной голос Мальвы, сильно кричавшей:
   - Кто взял мой нож?..
   Волны звучали, солнце сияло, море смеялось...