Горький Максим. Сомов и другие

   Д у н я ш а. Рабочая, крестьянская власть, а господа остались, - вот на кого.
   Ф ё к л а. Не сердись, они - старенькие, помрут скоро! Глупые. В старости надобно бы хорошо жить, в старости - ни жарко ни холодно, ничему не завидно.
   Д у н я ш а. Замолола!
   Ф ё к л а. Верно говорю! В молодости живёшь - беспокоишься в кого влюбиться да - как -нарядиться, я вот всё это исполняла, да дурочкой и осталась. (Дуняша ушла, Фёкла, позевнув, дремлет.) А скоро мне, Феклуше, каюк! Вот эдак-то и с тобой будет, Дунька... Значит - учись! Все учатся... гляди-ко! Не будешь учиться, - проживёшь как мышь... в погребе...
   (Лидия, Богомолов [выходят] из комнат.)
   Л и д и я (Фёкле). Вы что тут делаете?
   Ф ё к л а. Помогаю Дуняшке.
   Л и д и я. А там дверь открыть некому...
   Ф ё к л а (уходя). Дверь открыть - просто.
   Л и д и я (Богомолову). Прислуга совершенно несносна.
   Б о г о м о л о в. Да, рассуждает. Все, знаете, рассуждают. Мы работаем. Работаем и получаем за это возмездие, например, в форме шахтинского процесса, понимаете...
   Л и д и я. Яропегов говорит, что в этом случае инженеры действительно шалили.
   Б о г о м о л о в. Он это говорил? Кому?
   Л и д и я. Мне.
   Б о г о м о л о в. Шалили?
   Л и д и я. Да.
   Б о г о м о л о в. Это он... посмешить вас хотел! Он вообще... любит шуточки, словечки.
   Л и д и я. Кажется, - Николай едет.
   Б о г о м о л о в. Да, да, он! Яропегов, эдакий, понимаете, вроде старинного нигилиста. Ни в чох ни в сон - не верит. Ну и мы ему верить не должны, так?
   [Входит Сомов.]
   С о м о в. Извините, Яков Антонович, - опоздал!
   Б о г о м о л о в. По-ожалуйста!
   С о м о в. Завтракаем, Лида?
   Л и д и я. Всё готово...
   С о м о в. Прошу к столу! А где мать?
   Л и д и я. Идёт.
   С о м о в. Водочки?
   Б о г о м о л о в. Водку хорошо пить с Яропеговым, - да вот и он! Здравствуйте, дорогой!
   [Входит Яропегов.]
   Я р о п е г о в. Моё почтение.
   Б о г о м о л о в. Я вот только что, знаете, сказал, что вы, умея вносить во всякое дело остроту, эдакую,понимаете... лёгкость...
   Я р о п е г о в. Водку пью легко?
   Б о г о м о л о в, Что и делает её приятней. Даже, знаете, некролог Садовникова вы написали несколько...
   Я р о п е г о в. Покойников некрологи не интересуют.
   Б о г о м о л о в (смеётся). Да ведь некрологи-то не для лих и пишутся, а -для нас.
   А н н а [входит]. Здравствуйте, Яков Антонович!
   Б о г о м о л о в. Моё почтение, уважаемая.
   А н н а. Ф-фу! Посмотрели бы вы на реке - ужас! Мужчины, женщины, совершенно голые...
   Б о г о м о л о в. Да, да! Как в раю...
   А н н а. Как в аду... это - вернее!
   С о м о в (подвигая стул матери). Садись, мама!
   Б о г о м о л о в. Эх, замечательная водка была в наше время!
   ВТОРОЙ АКТ
   У Терентьева. Тоже новенькая дача с небольшой террасой, на террасу выходит дверь и два окна; с неё до земли четыре ступени. Сад: четыре молодые ёлки, они - полузасохли; под каждой - клумба для цветов, но цветов нет, клумбы заросли травой. Две окрашенные в зелёную краску скамьи со спинками. У забора - кегельбан, начинается он небольшим помещением, в котором стоит койка, стол, два стула. В двери и окнах мелькает фигура Л ю д м и л ы , племянницы Терентьева. На террасе играют в шахматы К и т а е в и С е м и к о в.
   К и т а е в. Не видишь? Шах королеве!
   С е м и к о в. Ах ты... Скажи пожалуйста!
   К и т а е в. Тебе, Семиков, на шарманке играть, а не в шахматы.
   С е м и к о в. Не Семиков, а Семи-оков! В "Известиях" напечатано о перемене фамилии. Семик - языческий праздник, суеверие, - понял?
   К и т а е в. А ты - играй, двигай!
   С е м и к о в. Вот я и вставил оник: Семи-о-ков! Пустой кружочек, а облагораживает.
   К и т а е в. Да ты - играй! Ну, куда полез? Шах королю!
   С е м и к о в. Какой несчастный случай!
   К и т а е в. Ну тебя к чертям! Неинтересно с тобой.
   (Закуривает. Вышла Людмила, взяла стул, ушла. Оба смотрят вслед ей, потом друг на друга. Семиков складывает шахматы в ящик. Доносится пение скрипки.)
   С е м и к о в. И под стихами приятно подписать: Се-ми-оков.
   К и т а е в. А всё-таки как ловко ни играй на скрипке, - гармонь преобладает её.
   С е м и к о в. Теперь стихи легко у меня текут.
   К и т а е в. Как слюни. Я, брат, творчество твоё - не люблю, жидковато оно.
   С е м и к о в. Ты не понимаешь, а Троеруков...
   К и т а е в. Он тебя хвалит, потому что - запуганный интеллигент. Хотя - башковатая личность... Правильно говорит: конечно, говорит, существует масса, но - без героев история прекращается. Это - верно: ежели я себя не чувствую героем, так меня вроде как и нет совсем. Тут можно дать такой пример: построили судно, так допустите его плавать, а ежели оно всё на якоре стоит, - так на кой чёрт его нужно?
   С е м и к о в. Да, это верно!
   К и т а е в. Или пошлют человека в болото - плавай! А - куда по болоту поплывёшь? Вот, примерно, я...
   Л ю д м и л а. Китаев, ну-ка поди сюда, помоги.
   [Китаев уходит.]
   (Семиков вынул книжку из кармана, читает, шевелит губами.)
   [Входит Миша.]
   М и ш а. Ты чего тут делаешь?
   С е м и к о в. В шахматы играл.
   М и ш а. Спевка - здесь, в семь?
   С е м и к о в. Да.
   М и ш а. Арсеньеву - не видал?
   С е м и к о в. Была, занавес чинить ушла.
   М и ш а. Стихи читать будешь?
   С е м и к о в. Могу.
   М и ш а. Старые?
   (Людмила в дверях.)
   С е м и к о в. Нет, вчера написал:
   Года за годами бегут,
   А людям жить всё трудней,
   И я понять не могу
   Бешеный бег наших дней.
   Куда они мчатся, куда?
   М и ш а. Ну, ты это брось! Кому интересно, чего ты не понимаешь?
   Л ю д м и л а. Как это, Ванечка, в башке у тебя заводятся такие скушные слова? Пахинида какая-то...
   С е м и к о в. Говорят - "панихида", а не "пахинида".
   Л ю д м и л а. Ну - ладно, сойдёт и пахинида! Сбегай-ко в клуб, там, наверное, дядя, скажи - обед давно готов. И Арсеньеву зови, если она там... (Семиков обижен, уходит. Людмила садится на стул.) Знаешь, как Саша Осипов прозвал его? Стихокрад; он, говорит, чужие стихи ворует, жуёт их и отрыгает жвачку, как телёнок. Ой, Мишка, надоело мне хозяйничать! Учиться хочу, а как быть? Уговариваю дядю - женился бы! А я - в Москву, учиться! Ежели здесь останусь - замуж выскочу, как из окна в крапиву.
   М и ш а (солидно). Замуж тебе - рано!
   Л ю д м и л а. Много ты понимаешь в этом! Не бойся, за тебя не пойду.
   М и ш а. Да я бы и не взял эдакую...
   Л ю д м и л а. Ох, ты... барашек! Нет, серьёзно, Мишка, ты - умный, ты послушай: дядю оставить на чужого человека - тоже не годится, работает он, как пятеро хороших, пить-есть ему - некогда, обшить, обмыть его - некому, о себе подумать - не умеет.
   М и ш а. Ты с Арсеньевой посоветуйся...
   Л ю д м и л а. Советовалась. Она решает просто - учиться! А мне дядю-то жалко, он меня на ноги поставил. Начала от скуки цветы сажать. Ну, - люди из сил выбиваются, а я - цветочки поливаю. Стыдно.
   М и ш а. Да уж... Смешновато.
   Л ю д м и л а. Костю Осипова не видал?
   М и ш а. Нет. Не понимаю, где он увяз? Третьего дня пошёл в Селище, в сельсовет...
   [Арсеньева входит.]
   А р с е н ь е в а. А я вас ищу, Миша! Вот вам парусина, краска, кисти, лозунги ликбеза, идите-ка, намалюйте их поскорее, получше.
   М и ш а. Дело знакомое. Людка, у тебя - можно?
   Л ю д м и л а. Иди, только не очень пачкай там.
   М и ш а. Ладно. Буду - не очень.
   А р с е н ь е в а. Почему у тебя мордочка скучная?
   Л ю д м и л а. Всё потому же...
   А р с е н ь е в а. Слушай-ка, у Сомовых работает кухарка.
   Л ю д м и л а. Знаю, Фёкла, забавная старуха...
   А р с е н ь е в а. Не нравится ей там. Вот, давай пристроим её к дяде. Человек она хороший, честный и неглупа.
   Л ю д м и л а. Поговорить бы с ней. Кто это?
   (Крыжов идёт, осматриваясь.)
   Л ю д м и л а. Вам кого, дедушка?
   К р ы ж о в. Иван Терентьев здесь живёт?
   Л ю д м и л а. Здесь.
   К р ы ж о в. Ну вот, я к нему. Дочь, что ли?
   Л ю д м и л а. Племянница.
   К р ы ж о в. А это - жена?
   Л ю д м и л а. Нет ещё.
   К р ы ж о в. Невеста, значит.
   Л ю д м и л а. Тоже нет.
   А р с е н ь е в а. Знакомая, в гости пришла.
   К р ы ж о в. Ну, это ваше дело! Умыться бы мне, девушка, да - испить водицы, а? Запылился старик.
   Л ю д м и л а. Идите сюда.
   ([Людмила и Крыжов уходят.] Арсеньева идёт в кегельбан, садится к столу, развязывает узел, в нём - потрёпанные флаги, щёлкает ножницами, начинает шить. Идут Дроздов, Терентьев.)
   Д р о з д о в (угрюмо). Есть песок в машине, есть!
   Т е р е н т ь е в. Старые рабочие очень замечают это.
   Д р о з д о в. А откуда песок сыплется - непонятно.
   Т е р е н т ь е в. Вот, сегодня должен бы старик один придти, могу сказать, - учитель мой...
   А р с е н ь е в а. Он уже пришёл.
   Т е р е н т ь е в. Ага, Катерина Ивановна! Рад.
   Д р о з д о в. Я тоже рад.
   Т е р е н т ь е в. Он - в горницах, старик?
   А р с е н ь е в а. Да.
   [Терентьев уходит.]
   Д р о з д о в. Мы с вами, Катерина Ивановна, встречаемся всегда в хорошие дни.
   А р с е н ь е в а. Это вы - о погоде?
   Д р о з д о в. О ней. Не помню, чтобы встречал вас в дождь, в пасмурный день!
   А р с е н ь е в а. Редко встречаемся мы.
   Д р о з д о в. Значит - надобно встречаться чаще, - верно?
   А р с е н ь е в а (смеясь). Ловкий вы...
   Д р о з д о в. Ничего, парнишка - не промах! И всегда, встречая вас, я чувствую...
   А р с е н ь е в а. Зависимость погоды от моей личности, да?
   Д р о з д о в. Вот - именно! Благодарить вас хочется.
   А р с е н ь е в а. Не беспокойтесь.
   Д р о з д о в. Даже - поцеловать готов.
   А р с е н ь е в а. А я к этому не готова.
   Д р о з д о в. Приготовьтесь.
   (На террасу вышел Терентьев с куском хлеба в руках, стоит, прислушивается, хмурясь, пятится в дверь.)
   А р с е н ь е в а. Вам не кажется, что вы немножко нахал?
   Д р о з д о в. Нет, не кажется! Есть песенка:
   Ты, говорит, нахал, говорит,
   Каких, говорит, немало...
   А р с е н ь е в а. Не продолжайте, дальше - неверно!
   (Терентьев исчез.)
   Д р о з д о в.
   Но, говорит, люблю, говорит,
   Тебя, говорит, нахала...
   А р с е н ь е в а. Борис Ефимович! Вы бы попробовали отнестись ко мне серьёзно, а?
   Д р о з д о в. Вы - обиделись?
   А р с е н ь е в а. Попробуйте! Может быть, это будет более достойно и вас и меня.
   Д р о з д о в. Не сердитесь, не надо! Честное слово... у меня к вам большая симпатия! Работница вы у нас - что надо! А если я шучу...
   А р с е н ь е в а. Шутить надобно умеючи, не надоедая. Вы, кажется, у Яропегова шутить учитесь?
   Д р о з д о в. Почему - у Яропегова?
   А р с е н ь ев а. Не идёт это к вам. Человек вы, я знаю, не плохой...
   Д р о з д о в (серьёзно). А - чем плох Яропегов?
   (Идут Терентьев, Крыжов, за ними Людмила.)
   Л ю д м и л а. Товарищ дядя! Скажи толком - обедать-то будем?
   Т е р е н т ь е в. Отстань! Мы с Борисом закусили, Крыжов - не хочет. Погоди, ещё двое придут...
   Л ю д м и л а. Что ж ты не сказал мне? Ведь не хватит.
   Т е р е н т ь е в. Иди к чертям, Людмила! Борис...
   К р ы ж о в. Порядка-то у вас нет?
   Т е р е н т ь е в. Ну-ко вот послушай, Борис... Давайте, на солнышко.
   (Арсеньева собирает флаги, хочет уйти.)
   Т е р е н т ь е в (сухо). Вы не мешаете нам.
   Л ю д м и л а (Арсеньевой). Давай помогу.
   К р ы ж о в (набивая трубку). История, братья-товарищи, такая: приехала к нам, на завод, компания, чтобы, значит, реконструировать, расширить и так и дальше. Завод действительно заслужил этого, ещё до революции износился, и подлечить его давно следовало; мы, старьё, три года этого, как милостыню, просили. Ну, началась работка! Двигается всё туда-сюда, не торопясь, того - нет, того - не хватает. Командовал старик, моих лет, а раньше - Богомолов приезжал, тоже старик.
   Д р о з д о в. Яков Антонов?
   К р ы ж о в. Кто это?
   Д р о з д о в. Богомолов-то?
   К р ы ж о в. Не знаю. Детали рассказывать - не буду, а прямо скажу: устроили так, что раньше болванка из кузницы ко мне шла четыре часа, а наладили дело - идёт семь часов. И так и дальше всё. У меня - записано. Я и говорю старикам: как будто чего-то неладно вышло, братья-товарищи? Видим, говорят, однако - может, так и надо.
   (Китаев на террасе, мрачно жуёт что-то.)
   К р ы ж о в. Всё-таки решили поговорить с директором, он у нас литейщик с Лысьвенского завода, партизан, красным командиром был, по армии скучает. "Вот, говорим, Демид, брат-товарищ, какие штуковины наблюдаются". - "Вы, говорит, старики, неправильно считаете, и вообще, говорит, специалист, как паук, своё дело знает". И так и дальше. Успокоил.
   (Китаев ушёл, потом вынес бутылку пива, сел, пьёт. Постепенно начинает вслушиваться в рассказ, встаёт, подходит к скамье. Людмила шьёт, тихонько напевая, Арсеньева, не переставая шить, внимательно слушает.)
   К р ы ж о в. Успокоил, ну - не меня! Я, погодя немного, в завком. Там - тоже успокаивают. Ну, тут я поругался, эх, говорю, братья-товарищи, так вас и разэдак. Н-да. Погорячился. Какие, говорю, вы хозяева? И так и дальше. Вызывают в ГПУ, там у нас хороший парень сидит, однако и он тоже: "Ты, говорит, товарищ, разлад в работу вносишь!" А молодёжь начала и высмеивать меня. В стенгазету попал: склочник, бузотёр. Н-да. Только рабкор один, комсомолец Костюшка Вязлов, на моей стороне, ну - ему веры нет, он у меня на квартире живёт. Даже внука моя, тоже комсомолка, и та - против. Ну, ладно! Однако я всё считаю, записываю и вижу - нет, моя правда: нехорошо сделано! Стало так туго мне, что огорчился, выпивать начал. Девятнадцать лет сверлил, тридцать четыре на заводе, всё знаю лучше, чем дома у себя. Понял, что дело моё - плохо, пожалуй, и пить привыкну на старости лет. Ну и решил, скрепя сердце рассчитался и - в Москву! Вдруг тебя, Иван, вижу на станции. И вот я вам, братья-товарищи, прямо говорю: там дело нечисто, повреждённое дело! У меня кетрадка есть, в ней сосчитано всё, все часы, вся волокита...
   Д р о з д о в. Можно взглянуть?
   К р ы ж о в. На то и писано, чтоб читали. Разберёшь ли? Писатель я не Демьян... победнее его буду...
   Д р о з д о в. Разберу.
   К р ы ж о в (Арсеньевой). Ты что глядишь на меня? Понравился?
   А р с е н ь е в а. Очень.
   К р ы ж о в (толкая Терентьева локтем). Слыхал? Хо-хо! Вон оно что! У меня дочь старше тебя, только - дурой выросла. Ребят - родит, а - больше ничего не умеет. Вот внука, так эта - что надо! В Свердловск поехала, учиться. Ты - партийка?
   А р с е н ь е в а. Нет.
   К р ы ж о в. А чего делаешь?
   А р с е н ь е в а. Ребят учу.
   Д р о з д о в. Иван!
   К р ы ж о в. Вам, молодым, надобно в партию записываться, круче дела-то загибать. Я вот ехал сюда - горой, водой, лесом, парусом, - как говорится, гляжу: тут - строят, там - строят, инде - выстроили, ух ты, мать честная! Бойко взялись за дело, крепко! Конечно, я и по докладам, по газетам знал, ну, а когда своим глазом видишь, это уж другой номер!
   (Дроздов и Терентьев, сидя на другой скамье, рассматривают книжку.)
   Т е р е н т ь е в. Склочником он не был.
   Д р о з д о в. Да, не похож! А цифры - нехорошо поют.
   К и т а е в. А ты - в партии?
   К р ы ж о в. Я - нет. Мне - не надо, я и без того - природный пролетар. До Октября, до Ленина, я даже и понимать не хотел партию. Думал так это, молодёжь языки чешет. И дело у меня - строгое, требует всех сил. А заседать я - не мастер, да и грамотой не богат. Года три тому назад хотели меня в герои труда произвести, ну - я чинов-званий не любитель, упросил, чтобы не трогали.
   К и т а е в. Это - напрасно! Коллектив знает, что делает, ему герой нужен...
   К р ы ж о в. Герой, голова с дырой...
   Д р о з д о в. Видишь?
   (Терентьев молча кивает головой.)
   Д р о з д о в. Зови-ко его в комнаты.
   К и т а е в. Куда же ты едешь?
   К р ы ж о в. Вот сюда приехал.
   Л ю д м и л а. Что же обедать - завтра будем? Никто не идёт.
   Т е р е н т ь е в. Отвяжись! Подь-ка сюда, Крыжов.
   К р ы ж о в (идя). Порядка у тебя, видать, нет насчёт обеда-то? Остался ты, видно, как был, - беспорядочный, а? (Хлопает Терентьева ладонью по спине.) Приятно мне, что встретились!
   Л ю д м и л а (около Арсеньевой). Бестолочь какая! И так - почти каждый день.
   А р с е н ь е в а. Какой интересный старик!
   Л ю д м и л а. Молодые - интереснее. Дроздов, например, а? Замечаешь, как он присматривается к тебе?
   А р с е н ь е в а. У него такая служба...
   Л ю д м и л а. Обыкновенная - мужская. А мне инженер нравится.
   А р с е н ь е в а. Который?
   Л ю д м и л а. Яропегов, конечно! Он в клубе читал лекцию по истории земли, по металлам, - интересно! Весёлый, чёрт!
   А р с е н ь е в а. Что ж он - ухаживает за тобой?
   Л ю д м и л а. Заговаривает. Смешит. Я - люблю весёлых!
   А р с е н ь е в а. Ты бы лучше со своим с кем-нибудь веселилась.
   Л ю д м и л а (вздыхая). Свои, свои... Вон Китаев просит записаться с ним.
   А р с е н ь е в а. Неприятный парень.
   Д р о з д о в (с террасы). Катерина Ивановна! Можно вас на минутку?
   (Арсеньева идёт.)
   Д р о з д о в. Помогите нам расчётец сделать - ладно? Папироску хотите?
   А р с е н ь е в а. Не курю. Бросила.
   Д р о з д о в. Отчего?
   А р с е н ь е в а. Ребятам дурной пример.
   Д р о з д о в. Резонно.
   (Ушли. Людмила шьёт.)
   К и т а е в. Скушно по воскресеньям!
   Л ю д м и л а. Тебе и в будни скучно.
   К и т а е в. Так - как же? Сходим, запишемся, а?
   Л ю д м и л а. От скуки?
   К и т а е в. Зачем - от скуки? От любви.
   Л ю д м и л а. У тебя на пиджаке - капуста.
   К и т а е в. Капусту я не ел.
   Л ю д м и л а. Ну, тогда что-нибудь из носу.
   К и т а е в. Ты очень грубая барышня.
   Л ю д м и л а. Вот видишь! А приглашаешь меня в загс.
   (Силантьев стоит за углом террасы.)
   К и т а е в. Потому что влюбился. От любви и скучаю.
   Л ю д м и л а. А что чувствуют, когда влюбляются?
   К и т а е в. Это - в зависимости от девушки.
   Л ю д м и л а. Всё-таки?
   К и т а е в. Ну... примерно, как в опере "Деймон" - желаю видеть вечной подругой жизни...
   Л ю д м и л а. А - она?
   К и т а е в. Она, конечно, смеётся. Любовь - дело весёлое, игристое дело!
   Л ю д м и л а. Ух, какой ты глупый, даже страшно!.. (Убежала.)
   С и л а н т ь е в [входит]. Здравствуйте, товарищ Китаев! Я - к вам.
   К и т а е в. Ну?
   С и л а н т ь е в. Доски у меня взяли, те самые...
   К и т а е в. Кто взял?
   С и л а н т ь е в. Мишка-комсомол.
   К и т а е в. Так просто - пришёл и взял?
   С и л а н т ь е в. Нет, конечно, за деньги, только он платить стесняется.
   К и т а е в. Почему?
   С и л а н т ь е в. Нету денег у него, погоди, говорит! А мне нужно, я - бедный человек...
   К и т а е в. Ты - не человек, а кулак.
   С и л а н т ь е в. Какой же я кулак? У кулака пальцы сжаты, а у меня вот они - растопырены, потому - держать мне нечего.
   К и т а е в. От тебя водкой пахнет.
   С и л а н т ь е в. Ну, так что? Водку и немец пьёт.
   К и т а е в. Немец - пиво! У тебя в кармане бутылка.
   С и л а н т ь е в. Она мне не мешает.
   К и т а е в. Ну, ступай! Доски меня не касаются.
   С и л а н т ь е в. Так ведь вы заведуете клубом и всем этим... устройством. Ведь я вам за них...
   К и т а е в. Ступай, ступай! Доски получишь... Водку пьёте, черти...
   С и л а н т ь е в. Эх, трудно с вами, товарищи! Не деловой вы народ! (Уходит.)
   (Троеруков навстречу; мимоходом - перешёптываются. Крыжов вышел с бутылкой нарзана, прошёл в кегельбан, прилёг на койку, курит.)
   К и т а е в. Устал, старик?
   К р ы ж о в. Есть немножко.
   К и т а е в. Что там у вас, - вредители работают?
   (Крыжов не отвечает.)
   К и т а е в. Много вокруг нас чужого народа.
   К р ы ж о в. Выметем.
   (Троеруков смотрит на часы, щёлкнул крышкой.)
   К и т а е в. А, учитель! Ты - что?
   Т р о е р у к о в. Спевка у меня.
   К и т а е в. Почему - здесь?
   Т р о е р у к о в. Эстрада не готова.
   К и т а е в (щёлкнув пальцем по бутылке нарзана). Аш два о! - Вода, значит. (Отводит Троерукова в сторону.) Стишки мои прочитал?
   Т р о е р у к о в. Как же...
   К и т а е в. Ну - что?
   Т р о е р у к о в. Правду сказать?
   К и т а е в. Обязательно!
   Т р о е р у к о в. Стишки -дрянь, но - от души.
   К и т а е в. То есть - как это?
   Т р о е р у к о в. Очень просто, вы - не обижайтесь, товарищ Христофор. По форме они - дрянь, но по искренности - неплохи.
   (Китаев мычит.)
   Т р о е р у к о в. Видите ли: одно дело слова, другое - мелодия. Мелодия - подлинная песня души, то есть -самое настоящее, самая глубокая правда человека, - ваша правда...
   К и т а е в. Угу! Да...
   Т р о е р у к о в (оглядываясь, вполголоса). Например "Интернационал" можно петь церковно, на третий глас, на шестой. (Поёт.)
   Отречёмся от старого мира.
   К и т а е в (удивлён). Ах, чёрт! В самом деле. Это - смешно...
   Т р о е р у к о в. И многие, когда поют "Интернационал", так не отрекаются от старого мира, а взывают к воскресению его; новый-то им уже надоел, понимаете...
   К и т а е в. Верно! Поют некоторые! Ах ты, щучий сын! Замечаешь!
   Т р о е р у к о в. Теперь, возвращаясь к вашим стишкам...
   К и т а е в. Ты смотри, никому не говори, что я сочиняю!
   Т р о е р у к о в. Я - помню! Ни-ни, никому! Так вот, стишки... В чём их недостаток? В том, товарищ Христофор, что вы взялись не за своё дело. По натуре вашей, вы - разрушитель, вам разрушать надо, а вы - строите и воспеваете стройку, казённое, не ваше дело. Поэтому слова не совпадают у вас с мелодией души, с настоящей вашей правдой, - вашей! Понимаете?
   К и т а е в. Верно! Ей-богу, это - верно! Ах, чёрт! Действительно... Я и сам чувствую - не идёт у меня! Не то пишу!
   Т р о е р у к о в. Вот видите!
   К и т а е в (воодушевляясь). Ты - сам посуди: я - кто? Боец! Партизан. Я в армию пошёл, потому что - конюх, смолоду лошадей люблю, скакать люблю. У меня - натура есть, понимаешь! А меня мотали, мотали да - вот, наблюдай, как посёлок строят!
   Т р о е р у к о в. Ну да!
   К и т а е в. Я, бывало... Да я... поголовно истреблял... как собака тараканов! Хлеба не давать? Так я ж их поголовно! Как в сказке: ахну, и нет ничего, только пыль, брызг и сапоги! Вы - кто? Помещики, дворянство, буржуазия или просто - люди? Да я вас так, что от всей вашей массы только одни уши останутся... А теперь вот...
   Т р о е р у к о в. Время не для вас, не для героев!
   К и т а е в. Понимаешь? Теперь я - кто?
   Д р о з д о в (вышел на террасу, оглянулся, идёт в сторону Крыжова, мимоходом). В самом деле, товарищ Китаев, вспомни-ко, - кто ты...
   К и т а е в. Я помню!
   Д р о з д о в. Не забывай. (Троерукову.) Вы что тут?
   Т р о е р у к о в. Спевка будет здесь.
   (Китаев и Троеруков скрываются за углом дачи. Дроздов, посмотрев на Крыжова, идёт к террасе. Встречу ему Терентьев.)
   Т е р е н т ь е в. Ну, что он?
   Д р о з д о в. Спит.
   Т е р е н т ь е в. Значит: решили - завтра в Москву его?
   Д р о з д о в. Ну да. Ты Китаева хорошо знаешь?
   Т е р е н т ь е в. Вовсе не знаю. Он сюда недавно прислан.
   Д р о з д о в. Дурак он, кажется.
   Т е р е н т ь е в. А что?
   Д р о з д о в. Чего он возится с этим учителем пения?
   Т е р е н т ь е в. Учитель-то, похоже, полуумный. Кстати, Дроздов, ты за Арсеньевой ухаживаешь...
   Д р о з д о в. А кому это вредно?
   Т е р е н т ь е в. Ты ведь это так, для развлечения...
   Д р о з д о в (усмехнулся, напевает).
   Эх ты, моя белая,
   Что ты со мной сделала?
   Т е р е н т ь е в. Погоди, я - серьёзно! Она мне вроде как бы жизнь спасла...
   Д р о з д о в. Рассказывал ты. Тогда они ещё плохо понимали нас, потому, изредка, и спасали. Если ты серьёзно, так - гляди, не ошибись...
   Т е р е н т ь е в. Я, брат, года три бредил о ней... даже вот не женился. Может быть, это достойно смеха... Ты, конечно, моложе меня, красивый.
   Д р о з д о в. Ну, ладно...
   Т е р е н т ь е в. Так что... вот! Понимаешь эту штуку?
   Д р о з д о в. Ладно, понял. Человек она как будто хороший, работница на все руки...
   Т е р е н т ь е в. Образованная.
   Д р о з д о в. Всё это так! Но не нравится мне приятель её, этот учитель пения, малосольная морда.
   Т е р е н т ь е в. Он ей - не приятель, и говорит она о нём нехорошо.
   Д р о з д о в. А что - нехорошо?
   Т е р е н т ь е в. Ты лучше сам спроси её.
   Д р о з д о в. Мы живём среди хитрого народа, словам надо верить осторожно.
   (Людмила вышла, ставит на стол две бутылки пива, стаканы.)
   Л ю д м и л а. Вы что же - откупорили бутылки, а - не пьёте? Испортится.
   Т е р е н т ь е в. Это - да!
   Д р о з д о в. Вчера у Сомова был большой буржуазный выпивон и разъедон. Жена его, эдакая - просят руками не трогать - в платье сопливенького цвета. Какая-то толстуха в красном... как мясная туша. Троеруков на скрипке пилил, рояль балабонила. Я шёл мимо около полуночи, эх, думаю...
   Т е р е н т ь е в. Пускай веселятся, лишь бы честно работали...
   Д р о з д о в. Честно! Сие последнее есть самое главное, как говорил один товарищ у нас в кружке... лет пятнадцать тому назад...
   Т е р е н т ь е в. Тебе - сколько?
   Д р о з д о в. Тридцать три. Шахтинский процесс...
   [Входит Миша.]
   М и ш а. Товарищ Дроздов, - за Селищами раненого нашли...
   Л ю д м и л а. Сашу Осипова?
   М и ш а. | Неизвестно ещё...
   Д р о з д о в. | Почему ты думаешь, что Осипова?
   Л ю д м и л а. Он говорил мне, что грозят избить его...
   Д р о з д о в. Кто?
   Л ю д м и л а. Да - не знаю я!
   Д р о з д о в. Ну, надо ехать...
   Л ю д м и л а. Наверно, наверно, Сашу Осипова...
   Т е р е н т ь е в. Не кричи! Ещё не установлено.
   Л ю д м и л а. У вас - всё не установлено! И кто клуб поджигал, и кто Маше Валовой голову проломил.
   М и ш а. Я - с вами, товарищ Дроздов, - можно?
   К и т а е в (идёт). Почему шум?
   Л ю д м и л а. Осипова Сашу избили.
   К и т а е в. Хулиганил, наверно...
   Л ю д м и л а. Врёте!
   (Крыжов проснулся, слушает, набивая трубку.)
   К и т а е в. Почему - вру?
   Л ю д м и л а. Он про вас в стенгазете писал, вот почему!
   К и т а е в. Кто под пулями гулял, тому стенгазета - муха!
   К р ы ж о в. Убили кого-то?
   Т е р е н т ь е в. Рабкора ранили.
   К р ы ж о в. Эта мода и у нас есть. У нас сразу видно: кто рабкора считает врагом, доносчиком - значит, это чужой человек, не наш.
   Л ю д м и л а. Ай, как хочется мне туда!
   К р ы ж о в. На покойника поглядеть?
   Л ю д м и л а. Да - не покойник...
   К р ы ж о в (с упрямством старика). В покойнике ничего интересного нету. (Китаеву.) Дремал я тут, слышал, экую чепуху городил ты, парень!
   К и т а е в. Ты - стар, тебе моих мыслей не понять!
   К р ы ж о в. Где понять! Глупость - трудно понять. А этот, который с тобой балагурил, - поп, что ли?