Горький Максим. Вacca Железнова (второй вариант)

   В а с с а. А слухи живут?
   А н н а. Да.
   В а с с а. А ты слухам - веришь?
   А н н а. Нет. Меня только самоубийство Лизы смутило. Не могу понять почему? Такая славная. Жила у вас с детства, все любили её.
   В а с с а. Это Прохорово дело. Он её чем-то запугал.
   А н н а. Она жила с ним?..
   В а с с а. Заставил. А разве не верят, что Лизавета в бане угорела?
   А н н а. Не многие верят.
   (Поля входит.)
   В а с с а. Чего тебе надо? Ну, чего мнёшься? Говори.
   П о л я (негромко). Там женщина.
   В а с с а. Какая? В эту пору?
   П о л я. Трудное имя... Моисеевна.
   В а с с а. Кто-о? (Быстро идёт, остановилась. Анне.) Не говори ничего девицам, я им сюрприз сделаю. Не пускай ко мне никого. (Поле.) Убери самовар, вскипяти маленький. (Ушла.)
   А н н а. Ну как - привыкаешь?
   П о л я. Трудно. Я думала, что мне только девицам служить, а у хозяйки своя будет горничная. Прохору Борисовичу - лакея надо, я за ним ухаживать не могу.
   А н н а. Пристаёт?
   П о л я. Такой бесстыдник - невозможный! Вот сейчас гуляет в одной нижней рубахе и поёт, поёт всё одно какое-то. Вчера все уже легли спать, а он гремит железом и поёт. Такая тоска от него. Что это он, Анна Васильевна?
   А н н а. Ненормальный. Алкоголик, то есть пьяница.
   П о л я. Я очень благодарная вам, дом хороший.
   А н н а. А люди - плохие, хочешь сказать?
   П о л я. Я людям не судья, сама - судимая, хошь и оправдали, а всё-таки в тюрьме сидела. К тому же рассказывают, что до меня горничная повесилась в бане.
   А н н а. Это - ложь. Она угорела в бане. Готовила баню и угорела. Была она беременная.
   П о л я. Вот видите, и - беременная!
   Л ю д м и л а (в руках круглая скамейка, за нею Пятёркин несёт кадку с каким-то растением). Вот сюда, ему нужно много солнца. Неправильно поставил, передвинь на середину.
   П я т ё р к и н. Слушаю. Так? (Он спрашивает, стоя на одном колене.)
   Л ю д м и л а. Хорошо. Какие у тебя волосы ужасные. Жёсткие, должно быть?
   П я т ё р к и н. Даже нисколько, пощупайте.
   Л ю д м и л а (проводя рукой по его гриве). Точно у льва.
   П я т ё р к и н. Вот это верно. Это все говорят.
   Л ю д м и л а. Кто - все?
   П я т ё р к и н. Знакомые. И - вообще - люди.
   Л ю д м и л а. Что же ты на коленях стоишь?
   П я т ё р к и н. Приятно мне на коленях перед вами.
   Л ю д м и л а. Ну уж... сочиняешь! Я бы никогда на колени перед мужчиной не встала.
   П я т ё р к и н. Вам это не требуется, он сам пред вами встанет... Вы с мужчиной можете делать что угодно вашему любопытству.
   Л ю д м и л а. А я ничего не хочу. И не буду.
   П я т ё р к и н. В этом ваша воля.
   Л ю д м и л а. Подождите, я спрошу садовника, что взять отсюда... (Ушла.)
   А н н а (из своей комнаты). Не по своей силе, Пятёркин, дерево ломишь.
   П я т ё р к и н. А ты не ревнуй. Как знать? Всё может быть, всё надо пробовать.
   А н н а. Если Васса узнает о твоих разговорчиках...
   П я т ё р к и н. От кого узнает?
   А н н а. Вылетишь из дома в минуту.
   П я т ё р к и н. Ты - не скажешь, а Людмилка тогда поймёт обстоятельство игры, когда уже поздно будет. Ты только не мешай. Мешать мне - у тебя расчёта нет. Ты свой барыш аккуратно получаешь, а меня, может, завтра выгонят. Ну, тогда и твои дела пошатнутся...
   А н н а. Мне - что? Однако видеть тебя в числе хозяев - как будто и обидно...
   Л ю д м и л а (возвратилась). Иди, Пятёркин, больше ничего не надо.
   П я т ё р к и н. Желаю вам счастья на сей день и до конца века.
   Л ю д м и л а. Услужливый какой.
   А н н а. Да.
   Л ю д м и л а. А - пляшет как! Удивительно!
   А н н а. Всё-таки ты, Люда, осторожнее с ним.
   Л ю д м и л а. А что он мне сделает?
   А н н а. Ребёнка может сделать.
   Л ю д м и л а. Фу, какая гадость!
   А н н а. Ребёнок-то?
   Л ю д м и л а. Ты, ты гадость говоришь! (Уходит.)
   А н н а (вслед ей). Так я - о ребёнке!
   В а с с а (широким движением руки изгоняет Анну и Полю. Рашель - под тридцать лет, одета изящно, но просто, строго, эффектно красивая). Ну-ка, ну, Рашель, садись, рассказывай, как это ты явилась, откуда?
   Р а ш е л ь. Из-за границы.
   В а с с а. Ну да, понятно. Пустили?
   Р а ш е л ь. Нет, я приехала в качестве компаньонки с музыкантшей.
   В а с с а. С чужим паспортом - значит? Смелая ты. Молодчина. И - ещё красивее стала. С такой красотой, да... Ну - ладно! Как - Фёдор? Правду скажи.
   Р а ш е л ь. Скрывать правду - не моё дело. Федя, Васса Борисовна, безнадёжен. Угасает. Доктора говорят - месяца два, три осталось ему жить.
   В а с с а. Сгорел, значит, сын капитана Железнова.
   Р а ш е л ь. Да. Худой, почти прозрачный. Понимает, что приговорён. Но всё такой же весёлый, остроумный. А как мой Коля?
   В а с с а. Сгорел Фёдор Железнов. Наследник мой. Голова всего хозяйства.
   Р а ш е л ь. Коля - спит?
   В а с с а. Коля-то? Не знаю. Наверно - спит.
   Р а ш е л ь. Можно взглянуть на него?
   В а с с а. Нельзя.
   Р а ш е л ь. Почему?
   В а с с а. Его нет здесь.
   Р а ш е л ь. Позвольте! Вы... что это значит?
   В а с с а. Ничего плохого не значит. Коля в деревне живёт, в сосновой роще. Песок там. Там - хорошо. В городе ему вредно жить, у него гланды. Родители плохим здоровьем наградили его.
   Р а ш е л ь. Далеко это?
   В а с с а. Вёрст шестьдесят.
   Р а ш е л ь. Как же мне туда съездить?
   В а с с а. А тебе не надо ездить туда. Ну-ка, Рашель, давай сразу и ясно - поговорим!
   Р а ш е л ь. Умер?
   В а с с а. Тогда и говорить не о чем, одним словом всё сказано. Нет жив, здоров и хороший, детёныш умный. Он тебе зачем нужен?
   Р а ш е л ь. Я решила его отправить за границу. Там сестра моя замужем за профессором химии, детей у них нет.
   В а с с а. Так я и думала: Рашель, наверно, ребёнка потащит в свой круг. Нет, не дам я тебе Кольку-то! Не дам!
   Р а ш е л ь. Как это? Я - мать!
   В а с с а. А я - бабушка! Свекровь тебе. Знаешь, что такое свекровь? Это - всех кровь! Родоначальница. Дети мне - руки мои, внучата - пальцы мои. Поняла?
   Р а ш е л ь. Позвольте... Я не понимаю вас. Это вы серьёзно? Это... допотопное что-то... Вы же - умная, вы не можете так думать.
   В а с с а. Чтобы не говорить лишних слов, - ты молчи и слушай. Колю я тебе не дам.
   Р а ш е л ь. Этого не может быть!
   В а с с а. Не дам. Думай, что ты можешь сделать против меня? Ничего не можешь. Для закона ты - человек несуществующий. Закон знает тебя как революционерку, как беглую. Объявишь себя? Посадят в тюрьму.
   Р а ш е л ь. Неужели вы воспользуетесь моим положением? Не верю! Вы не сделаете этого. Вы отдадите мне сына.
   В а с с а. Пустяки говоришь. Всё это лишнее - твои слова. Я сделаю, как решила.
   Р а ш е л ь. Нет!..
   В а с с а. Не ори! Спокойно. Колю я тебе не дам. Ему другая судьба назначена.
   Р а ш е л ь. Да - что вы - зверь?
   В а с с а. Я говорю - не ори! К чему это - крик? Я - не зверь. Зверь выкормит детёныша, и - беги, сам добывай хлеб себе, как хошь. Хочешь куриц ешь, хочешь - телят. Конечно, речь идёт не о зайцах, а о серьёзном зверье. А ты вот своего детёныша на свободную добычу не пускаешь. И я внука своего не пущу. Внук мой - наследник пароходства Храповых и Железнова. Единственный наследник миллионного дела. Тётки его - Наталья и Людмила выделены будут в малых частях, тысяч по пятьдесят, им и того - много. Всё остальное ему.
   Р а ш е л ь. Вы ошибаетесь, если думаете этим подкупить или же утешить меня, - ошибаетесь. Это - невозможно!
   В а с с а. Зачем тебя подкупать, зачем утешать? Ты, Рашель, знаешь - я тебя врагом не считала, даже когда видела, что ты сына отводишь от меня. На что он мне годен, больной? Я с ним неласкова была и видела - ты его любишь. И я тебе сказала тогда - люби, ничего! Немножко радости и больному надобно. Я даже благодарна была тебе за Фёдора.
   Р а ш е л ь (вспыхнула). Всё это - ложь! Это... отвратительно. Я поверить не могу... Это... зверство!
   В а с с а. Не веришь, а ругаешься. Ничего, ругай. Ругаешься ты потому, что не понимаешь. Ты подумай, что ты можешь дать сыну? Я тебя знаю, ты упрямая. Ты от своей... мечты-затеи не отступишься. Тебе революцию снова раздувать надо. Мне - надо хозяйство укреплять. Тебя будут гонять по тюрьмам, по ссылкам. А мальчик будет жить у чужих людей, в чужой стороне сиротой. Рашель, помирись - не дам тебе сына, не дам!
   Р а ш е л ь (спокойней, презрительно). Да, в конце концов вы можете это сделать, я понимаю. Вы даже можете выдать меня жандармам.
   В а с с а. И это могу. Всё могу! Играть - так играть!
   Р а ш е л ь. Чем можно тронуть дикий ваш разум? Звериное сердце?
   В а с с а. Опять звериное. А я тебе скажу: люди-то хуже зверей! Ху-же! Я это знаю! Люди такие живут, что против их - неистовства хочется... Дома ихние разрушать, жечь всё, догола раздеть всех, голодом морить, вымораживать, как тараканов... Вот как!
   Р а ш е л ь. Чёрт вас возьми... Ведь вот есть же у вас, в этой ненависти вашей, что-то ценное...
   В а с с а. Ты, Рашель, умная, и, может быть, я неоднократно жалела, что ты не дочь мне. Кажись, даже говорила это тебе! Я ведь всё говорю, что думаю.
   Р а ш е л ь (глядя на часы). Ночевать у вас можно, что ли?
   В а с с а. Ну а как же? Ночуй. Не выдам жандармам-то. Девчонки будут рады видеть тебя. Очень рады будут. Они тебя любят. А Колю я тебе не дам! Так и знай.
   Р а ш е л ь. Ну, это... увидим!
   В а с с а. Выкрасть попробуешь? Пустяки...
   Р а ш е л ь. Нет, я больше не буду говорить об этом. Устала, изнервничалась, да ещё вы ошарашили. Страшная вы фигура! Слушая вас, начинаешь думать, что действительно есть преступный тип человека.
   В а с с а. Всё есть! Хуже ничего не придумаешь, всё уж придумано.
   Р а ш е л ь. Но не много жизни осталось для таких, как вы, для всего вашего класса - хозяев. Растёт другой хозяин, грозная сила растёт, - она вас раздавит. Раздавит!
   В а с с а. Вон как страшно! Эх, Рашель, кабы я в это поверила, я бы сказала тебе: на, бери всё моё богатство и всю хитрость мою - бери!
   Р а ш е л ь. Ну, это вы... врёте!
   В а с с а. Да - не верю я тебе, пророчица, не могу поверить. Не будет по-твоему, нет!
   Р а ш е л ь. А вы жалеете, что не будет? Да?
   В а с с а. А вдруг - жалею? А? Эх ты... Когда муженёк мой все пароходы, пристани, дома, всё хозяйство - в одну ночь проиграл в карты, - я обрадовалась! Да, верь не верь, - обрадовалась. Он, поставив на карту последний перстень, - воротил весь проигрыш, да ещё с лишком... А потом, ты знаешь, начал он безобразно кутить, и вот я полтора десятка лет везу этот воз, огромное хозяйство наше, детей ради, - везу. Какую силу истратила я! А дети... вся моя надежда, и оправдание моё - внук.
   Р а ш е л ь. Сообразите: насколько приятно мне слышать, что мой сын предназначен для оправдания ваших тёмных делишек... в жертву грязного дела...
   В а с с а. Неприятно? Ничего, я от тебя тоже кое-что кисленькое слышала. Давай-ка чай пить. При девицах - сохраним вежливость, - так, что ли?
   Р а ш е л ь. Не надо им говорить, что я приехала нелегально. И спор наш - не следует знать им. Они ведь ничего не решают.
   В а с с а. Понятно - не надо!
   (Поля в двери.)
   В а с с а. Зови девиц. Кадета - скажи им - не надо. Тихо скажи, чтоб он не слышал. Самовар подашь. Иди. Вот как встретились мы, Рашель!
   Ра ш е л ь. Неприятная встреча.
   В а с с а. Что делать? Приятно - только дети живут, да и то недолго.
   Р а ш е л ь. Мне всё-таки кажется невероятным всё это.
   В а с с а (толкает ногой стул). Ну, как это невероятно?
   Л ю д м и л а (вбегает, за ней идёт Наталья). Ой, кто, что? Рашель... Рашель!
   Н а т а л ь я. Не телеграфировала - почему?
   В а с с а. Натка спрашивать любит. Ей скажут: "Здравствуй", а она спрашивает: "Почему?"
   Р а ш е л ь. Ты, Люда, не изменилась, всё такая же милая, даже как будто и не выросла за эти два года.
   Л ю д м и л а. Это - плохо?
   Р а ш е л ь. Конечно - нет! А вот Ната...
   Н а т а л ь я. Постарела.
   Р а ш е л ь. О девушке не скажешь - возмужала, но именно такое впечатление.
   Н а т а л ь я. Говорят - созрела.
   Р а ш е л ь. Это иное!
   (Девицы обрадованы встречей, Рашель говорит устало, почти не отводя взгляда от Вассы. Сёстры усаживают её на тахту. Васса спокойна, сидя у стола, готовит чай.)
   Л ю д м и л а. Садись, рассказывай.
   Н а т а л ь я. Как Фёдор? Выздоравливает?
   Р а ш е л ь. Нет, Фёдор - плох.
   Н а т а л ь я. Зачем же ты уехала от него?
   Р а ш е л ь. За сыном, за Колей.
   В а с с а. А я его не даю за границу.
   Л ю д м и л а. Раша, милая, какой он стал прелестный, Коля! Умный, смелый... Он в лесу живёт, в Хомутове. Замечательное село. Там такой сосновый лес.
   Н а т а л ь я. Разве его перевезли из Богодухова?
   Л ю д м и л а. Богодухово - тоже замечательное! Там - липовая роща, пасеки...
   Р а ш е л ь. Оказывается, вы и не знаете - где он?
   В а с с а. Идите к столу-то.
   Р а ш е л ь. Расскажи, как ты живёшь?
   Л ю д м и л а. Я - удивительно хорошо. Вот видишь - весна, мы с Васей начали работать в саду. Рано утром она приходит: "Вставай!" Выпьем чаю и в сад. Ах, Раша, какой он стал, сад!
   (Анна вошла, молча здоровается с Рашелью, говорит что-то Вассе. Обе вышли.)
   Л ю д м и л а. Войдёшь в него, когда он росой окроплён и весь горит на солнце... как риза, как парчовый, - даже сердце замирает, до того красиво! В третьем году цветочных семян выписали почти на сто рублей, - ни у кого в городе таких цветов нет, какие у нас. У меня есть книги о садоводстве, немецкому языку учусь. Вот и работаем, молча, как монахини, как немые. Ничего не говорим, а знаем, что думаем. Я - пою что-нибудь. Перестану, Вася кричит: "Пой!" И вижу где-нибудь далеко - лицо её доброе, ласковое...
   Р а ш е л ь. Значит, счастливо живёшь, да?
   Л ю д м и л а. Да! Мне даже стыдно. Удивительно хорошо!
   Р а ш е л ь. А ты, Ната?
   Н а т а л ь я. Я! Я тоже удивляюсь.
   П р о х о р (выпивши, с гитарой). Б-ба! Р-рахиль!.. (Поёт.) "Откуда ты, прелестное дитя?" Ой, как похорошела!
   Р а ш е л ь. А вы - всё такой же...
   П р о х о р. Ни лучше, ни хуже. Остаюсь при своих козырях.
   Р а ш е л ь. Веселитесь?
   П р о х о р. Именно. Ремесло моё. Главное качество - простодушная весёлость. Это у меня от природы естества моего. Капитан Железнов - помер, так я для славы семейства и хозяйства - за двоих теперь гуляю.
   Р а ш е л ь. Он - давно хворал?
   П р о х о р. Это - верно, давно пора.
   (Людмила смеётся.)
   Р а ш е ль. Я неправильно спросила - долго хворал?
   П р о х о р. Капитан? Он - не хворал. Он - в одночасье - пафф! И - "со святыми упоко-о-ой".
   Н а т а л ь я. Дядя, перестаньте! Это - безобразие!
   П р о х о р. Со святыми - безобразие? Ты, девка, не учи меня, молода учить! Откуда же ты явилась, разрушительница жизни? Из Швейцарии? Фёдор-то жив?
   Р а ш е л ь. Жив.
   П р о х о р. Плох?
   Р а ш е л ь. Да, плох.
   П р о х о р. Нестойко потомство Железнова, мы, Храповы, покрепче будем! Впрочем, сын твой, Колька, хорош, разбойник! Приметливый. Как-то мы с Железновым поругались за обедом. На другой день я здороваюсь: "Здравствуй, Коля!" А он: "Пошёл прочь, пьяная рожа!" Убил, А утро было, и я ещё трезвый... Что же вы тут делаете? Чай пьёте? Чай только извозчики пьют, серьёзные люди утоляют жажду вином... Сейчас оно явится. Портвейн, такой портвейн, что испанцы его не нюхали. Вот Наталья знает... (Идёт. Васса навстречу.)
   В а с с а. Что там в клубе случилось?
   П р о х о р. В клубе? А ты откуда знаешь?
   В а с с а. По телефону.
   П р о х о р. В клубе - драка на политической почве. Очень просто.
   В а с с а. Снова о тебе в газете напишут?
   П р о х о р. Почему - обо мне? Я один раз ударил. Он - на Думу лаял, ну, а я его - по морде.
   В а с с а. Послушай, Прохор...
   П р о х о р. Сейчас приду. И буду слушать, как (поёт): "Не искушай-ай меня без нужды-ы..."
   Л ю д м и л а. Какой смешной, правда? Он всё больше пить стал. И Наташу учит...
   Н а т а л ь я. Уже научил.
   Р а ш е л ь. Это - серьёзно, Ната?
   Н а т а л ь я. Да. Мне очень нравится вино. И опьянение нравится.
   В а с с а. Ты прибавь: а бить меня - некому!
   Н а т а л ь я. А бить меня - некому.
   В а с с а. Наталья! Не балуй.
   Н а т а л ь я. Вы велели прибавить, я прибавила.
   В а с с а. Счастье твоё, что у меня времени не хватает чёрта выгнать из тебя!
   Л ю д м и л а. Ната - очень дерзкая с мамой, видишь, Раша. По-моему, это плохо.
   В а с с а. Замахиваешься по-благородному жить... Интеллигентно. А сама - свинья!
   Н а т а л ь я. Свиньи хороших пород очень ценятся.
   В а с с а (гневно). Вот так и живём, Рашель.
   Р а ш е л ь. Плохо живёте, но лучшего и не достойны. Эта обессмысленная жизнь вполне заслужена вами.
   В а с с а. Мной? Врёшь!
   Р а ш е л ь. Не только вами лично, сословием вашим, классом.
   В а с с а. Ну вот, поехала!
   Р а ш е л ь. Там, за границей, также скверно живут. Может быть, даже и сквернее, потому что спокойнее и меньше мучают друг друга, чем вы.
   Н а т а л ь я. Это верно? Или - для утешенья?
   Р а ш е л ь. Верно, Наташа. Я не из тех, которые утешают. Мир богатых людей разваливается, хотя там они - крепче организованы, чем у нас. Разваливается всё, начиная с семьи, а семья там была железной клеткой. У нас - деревянная.
   В а с с а. Рашель!
   Р а ш е л ь. Да?
   В а с с а. Живи с нами. Фёдор умрёт, сама говоришь. Довольно тебе болтаться... странничать, прятаться! Живи с нами. Сына будешь воспитывать. Вот - девочки мои. Они тебя любят. Ты - сына любишь.
   Р а ш е л ь. Есть нечто неизмеримо более высокое, чем наши личные связи и привязанности.
   В а с с а. Знаю. Дело есть, хозяйство. Но... вот что выходит: и взять можно, и положить есть куда, а - иной раз - не хочется брать.
   Р а ш е л ь. Это вы... не от себя говорите.
   В а с с а. Как это - не от себя?
   Р а ш е л ь. Может быть, иногда, вы чувствуете усталость от хозяйства, но чувствовать бессмысленность, жестокость его вы - не можете, нет. Я вас знаю. Вы всё-таки рабыня. Умная, сильная - а рабыня. Червь, плесень, ржавчина портят вещи, вещи - портят вас.
   В а с с а. Премудро. Но едва ли верно! Я тебе скажу, чего я хотела, вот при дочерях скажу. Хотела, чтоб губернатор за мной урыльники (сосуд для мочи, ночной горшок - Ред.) выносил, чтобы поп служил молебны не угодникам святым, а вот мне, чёрной грешнице, злой моей душе.
   Р а ш е л ь. Это - от Достоевского и не идёт вам.
   Н а т а л ь я. Мать Достоевского не знает, она книг не читает.
   В а с с а. От какого там Достоевского? От обиды это. От незаслуженной обиды... Вот - девчонки знают, я сегодня рассказывала им, как меня...
   П р о х о р (две бутылки вина в руках). Вот оно! Нуте-ка, давайте, отнесёмся серьёзно. Вася, разреши угостить? Не пожалеешь. Редкая вещь...
   В а с с а. Давай! Давай! Девчонки, садитесь к столу... Что, в самом деле? Сноха... явилась! Давай, Прохор. Кого ты избил?
   П р о х о р. Квартиранта Мельникова по роже. Ещё кого-то... Ерунда! Заживёт!
   В а с с а. А знаешь - Мельников-то в "Союз русского народа" вписался.
   П р о х о р. Ну, так что? Важность какая! Я вот в телефонной книге вписан, а - не горжусь. Рюмки!
   (Звонок телефона.)
   В а с с а. Это меня. (У телефона.) Кто это? Да, я. Какой пароход? Почему? Идиоты! Кто это грузил? В Уфе? Терентьев? Рассчитать болвана! Моё присутствие - зачем? Арестовали всю баржу? А ещё что? Кроме кожи... О, дьяволы! Санитарная комиссия - там? Инспектор - тоже? Сейчас приеду. (Бросила трубку.) Ну, вы тут... подождите, смирно. У меня - скандал: арестовали баржу, идиот приказчик погрузил кожу без санитарного осмотра, без клейм. А на барже - ещё овчины, лыко, мочало. Поеду. (Ушла, взглянув на Рашель, поймав её взгляд.)
   П р о х о р. Поехала речной полиции взятку давать. У нас речная полиция - разбойники. И сухопутная - тоже. Однако к чёрту всё это. Наливаю. Наталочка, - это будет получше твоего любимого. (Поёт на "шестый глас".)
   Наливай, брат, наливай,
   Всё до капли вы-пи-вай...
   Занавес
   ТРЕТИЙ АКТ
   Тотчас после ухода Железновой. П р о х о р курит сигару. Л ю д м и л а увлечённо ест бисквиты, макая их в блюдце с вареньем. Н а т а л ь я - рядом с Р а ш е л ь ю, в руке - рюмка. Рашель - задумчива.
   П р о х о р. Вот так и живём, Рашель, - беспокойно живём. Полиция обижает. (Хохочет.)
   Р а ш е л ь. Вы - уже городской голова?
   П р о х о р. В мечтах побывал на этом пункте, а потом сообразил - на кой чёрт мне нужна обуза сия? Поживу лучше вольным казаком...
   Н а т а л ь я. Неверно это! Казак вы - не вольный. И от выборов отказались из трусости.
   П р о х о р. Ужас, до чего Наталья любит обижать меня. И вообще всех... Молодая, а уже - ведьма. Очень похожа... Мм-да! Однако она верно сказала - я человек осмотрительный. После смерти капитана...
   Н а т а л ь я. После смерти отца пошли слухи, что он отравился... Даже что мы отравили его, чтобы не позориться на суде.
   Л ю д м и л а. Глупости какие!
   П р о х о р (беспокойно). Вот именно - глупости! И дело-то это паскудное прекращено было прокурором...
   Н а т а л ь я. За недоказанностью обвинения... А дядя испугался слухов, подумал - не выберут его в головы.
   П р о х о р. Довольно, Натка!
   Н а т а л ь я. А следовало идти против слухов, против людей...
   П р о х о р. Она - всегда вот так, - против!
   Р а ш е л ь (гладя руку Наталье). Так и надо!
   Н а т а л ь я. Рашель, если обвинение не доказано, это ведь ещё не значит, что обвиняемый не виноват?
   Р а ш е л ь. Да, не значит.
   Л ю д м и л а. Разве так - против всех надо, Рашель? Разве нельзя жить...
   Н а т а л ь я. Дурой, как Людмила Железнова.
   Л ю д м и л а. Напрасно ругаешь, ведь я не рассержусь! Ой, Рашель, я как не люблю всё это... злость и всякое такое...
   Н а т а л ь я. Она бисквиты с вареньем любит!
   Л ю д м и л а. А тебе завидно, что люблю? Ты злишься потому, что у тебя аппетита нет. Ела бы побольше, так не сердилась бы!
   П р о х о р (поет). "Я не сержусь, хоть больно ноет грудь". Кроме бисквитов и всяких сладостей, Людмилка обожает что-нибудь военное и чтобы с перьями, как у индейцев.
   Л ю д м и л а. И вовсе это неправда.
   П р о х о р. Вот что, - давайте-ка пошлём к чёртовой матери всё это: семейность, прошлое и - всё вообще. Сочиним маленький кавардак, покуда хозяйки нет! Я тебе, Рахиль, плясуна покажу, эх ты! Ахнешь! Ну-ка, Люда, зови Пятёркина...
   Л ю д м и л а. Вот это хорошо!
   П р о х о р. С гитарой! (К Рашели.) Когда к сыну поедешь?
   Р а ш е л ь. Он далеко?
   П р о х о р. Двадцать три версты, двадцать пять. Утешный человечек. Здоровьишко слабое, а - хорош!
   Р а ш е л ь. Бабушка не хочет отдавать его мне.
   П р о х о р. Это она - правильно! Тебе сын - ни к чему, при твоей беглой жизни.
   Р а ш е л ь. А ты как думаешь, Ната?
   Н а т а л ь я. Требуй, чтоб отдала. Не будет отдавать - выкради!
   П р о х о р. Ого!
   Н а т а л ь я. Да, да - выкради, увези, спрячь. Ты - видишь, какие мы все! Ты же видишь...
   Р а ш е л ь. Выкрасть... Увезти. Это я не могу сделать.
   Н а т а л ь я. Почему?
   Р а ш е л ь. У меня есть другое дело, более серьёзное.
   Н а т а л ь я. Серьёзнее сына? Да? Зачем же ты родила, если у тебя есть дело серьёзнее? Зачем?
   Р а ш е л ь. Да, это моя ошибка!
   Н а т а л ь я. А - какое дело? То, о котором ты говорила... два года тому назад. Я - помню... Очень помню.
   Р а ш е л ь. Но - не веришь?
   Н а т а л ь я. Не верю.
   Р а ш е л ь. Это потому, что не понимаешь. А для меня - нет жизни вне этого дела. И пусть я потеряю... никогда не увижу Колю...
   П р о х о р. Постой! Выкрасть - это дело! Это, Раха, замечательно! Ух, сестре - вилка в бок! Рашель, действуй! Мы с Наткой поможем тебе, честное слово. У меня есть Пятёркин - он всё может!
   Р а ш е л ь. Перестаньте!
   П р о х о р. Алёшка Пятёркин? Да он - архиерея украдёт, не то что мальчика!
   Р а ш е л ь. Играть моим сыном...
   П р о х о р. Вот он, Пятёркин, храбрый воин - в обозе служил! Лёшка, "птичку божию" делаем! Для заграницы, для Европы - понял? Чтобы безупречно!
   (Прохор берёт из рук Пятёркина гитару, пробует строй. Людмила принесла бубен и балалайку, бубен дала сестре.)
   П р о х о р. Девицы, с тихой грустью! Особенно - бубен! Он гудит, а не бухает...
   Л ю д м и л а. Знаем.
   П р о х о р. Начали. (Запевает, как всегда, на "шестый глас", Людмила, Пятёркин - вторят.)
   Птичка божия не знает
   Ни заботы, ни труда.
   Птичка жить нам не мешает
   Никак и никогда!
   Долгу ночь на ветке дремлет
   Солнце красное взойдёт
   Птичка гласу бога внемлет,
   Встрепенётся и поёт:
   - Барыня, барыня!
   Сударыня барыня!
   Ты скажи нам, барыня,
   Чего тебе надобно?
   Лёшка! Дёргай! Делай! Зверски делай! Дико! И - эх ты-и!
   Шла барыня из Ростова
   Поглядеть на Льва Толстого,
   А барыня из Орла
   Неизвестно куда шла!
   Барыня...
   (Пятёркин пляшет "Барыню" отлично и смешно. Людмила поёт увлечённо. Прохор - в восторге. Наталья механически бьёт в бубен и смотрит на Рашель. Рашель сидит, как во сне.)
   У барыни есть дела,
   За границу ездила.
   В славном городе Париже
   Ей француз попался рыжий.
   Барыня...
   Н а т а л ь я. Довольно!
   П р о х о р. Почему?
   Н а т а л ь я. Не хочу.
   Л ю д м и л а. Фу, какая капризная!
   (Рашель встала, отошла прочь; Наталья не спеша - за ней; остановились у окна.)
   Н а т а л ь я. Ну что?
   Р а ш е л ь. Ужасно.
   Н а т а л ь я. Я бы убила сына, но не оставила здесь.
   Р а ш е л ь (обняла её за плечи). Не могу я увезти его... за границу без помощи Вассы Борисовны.
   Н а т а л ь я. Дядя устроит. Он рад чем-нибудь ударить мать. Выкрадет - спрячем. Потом переправим к тебе.
   Р а ш е л ь. Куда? Я не знаю, где буду жить. Если удастся вернуться в Швейцарию - проживу там несколько недель... Мне нужно жить в России. У меня нет возможности воспитывать Колю. А там, в Лозанне, у сестры - хорошо было бы...
   П р о х о р (остановил Пятёркина, кричит). Не понравилось?
   Р а ш е л ь. Нет.
   П р о х о р. Не чувствуешь искусства!
   Р а ш е л ь. И поёте вы нестерпимо...
   П р о х о р. Виноват. По линии выпивки, а также игры в преферанс почти непобедим, но к пению - не приспособлен природой. Душа - мягкая, а горло - сухое, хрустит. Пятёркин - ступай вон, бездарная личность, не понравились мы! Рашель, идём ко мне, я тебе коллекцию замков покажу.
   Р а ш е л ь. Я видела её.
   П р о х о р. Когда? Ты теперь посмотри! У меня тридцать семь амбарных, четыре крепостных, сорок два сундучных с музыкой. Этого ты нигде не увидишь. И - кроме того, идём! Два слова скажу... Важных. (Берёт её под руку, уводит, она следует за ним неохотно.)