Освободив человек шестьдесят, Конан перестал рубить цепи и поспешил помочь ударами зазубренного топора дубинам своих новых товарищей.
И это была уже бойня. Даже крепкие и неустрашимые, как и весь их народ, закаленные морскими ветрами аргоссийцы не могли противостоять обезумевшей черной орде, ведомой в бой ужасным варваром. Удары плетей, унижения и издевательства теперь вылились в один кошмарный приступ ярости, что, как ураган, пронесся с кормы до носа. А когда он утих, в живых на палубе "Смелого" остался лишь один белый человек - забрызганный кровью гигант, вокруг которого в неописуемой безумной радости скакали и прыгали чернокожие. Со слезами на глазах они опускались на окровавленный настил и в экстазе бились головами о доски, восхищаясь своим освободителем.
- Амра! Амра! - орали они.- Лев вернулся! Теперь-то завоют от страха проклятые студжийцы и черные псы Куша! Вновь запылают прибрежные селения и пойдут на дно их поганые корабли! И вновь у нас будут женщины и вино!
- А ну-ка, замолчите, мерзавцы!- довольным тоном зарычал Конан.- Десяток - вниз, освобождать остальных! Другие - к парусам, рулю и веслам. Тысяча чертей! Вы что - не видите, что нас снесло к берегу, пока шла драка? Или вы снова хотите попасть в лапы своих господ, сев на мель у самого берега? Трупы выбросить за борт! За работу, если вам дороги ваши головы!
С криками, воплями и радостью чернокожие бросились исполнять его приказания. Тела убитых - и белых, и черных, были выброшены за борт, где сразу же собрались косяки рыб.
Конан стал на мостике, хмуро оглядывая своих новых подчиненных, что преданно и восхищенно смотрели в его сторону. Он скрестил на груди руки, а ветер разметал его длинные черные волосы. Никогда еще на этом мостике не стояла фигура более дикая и варварская, и немногие из придворных Акулонии узнали бы сейчас своего короля в этом суровом корсаре.
- В грузовых трюмах есть еда! - загремел над палубой его голос.- И достаточно оружия, предназначавшегося для торговли. Нас хватит, чтобы управлять судном и сражаться! Что вы выбираете: быть цепными гребцами псов Аргоса или вольными людьми Амры?
-Эгей! - заорали они.- Мы дети твои! Веди нас, куда захочешь!
-Тогда - за работу! И очистите лавки! Вольные люди не работают в таком дерьме. Трое - ко мне, пойдете за пищей. Хоть зубами поработаете, пока наш рейс не кончился!
Ответом ему был страшный восторженный рев, и голодные чернокожие охотно побежали выполнять указание. Ветер налетел с новой силой, расправив парус, и корабль поплыл в открытое море, раздвигая носом пляшущие волны.
Конан твердо встал на широко расставленных ногах и расправил могучие плечи. Может, он и не имел больше короны Акулонии, но был теперь королем безбрежных океанских просторов.
ТЕНИ ЧЕРНЫХ СТЕН
"Смелый", веслами которого теперь правили вольные руки, на полном ходу летел к югу. Из невинного купеческого судна он превратился в военную галеру, насколько это было возможно. Гребцы теперь сидели за веслами с мечами на поясах и с золочеными шлемами на кудрявых головах. Вдоль бортов стояли щиты, а связки стрел, луков и дротиков висели на мачте. Даже природа теперь, казалось, помогала Конану - день за днем сильный бриз наполнял парус, и не было необходимости в веслах.
Но несмотря на то, что впередсмотрящий и день и ночь оглядывал горизонт из своей бочки на верхушке мачты, длинной черной галеры нигде видно не было. И сутки за сутками нигде не было видно ничего, кроме пенных волн, разрезаемых носом корабля и теряющихся вдали, как стая потревоженных птиц. Торговый сезон подходил к концу, и теперь редко кто выходил в море, кроме рыбаков.
Неожиданно показался парус, но только не с той стороны, где его ожидали. У самой линии горизонта, но в сторону, противоположную выбранной Конаном, показалось идущее под всеми парусами судно. Команда умоляла Конана, чтобы он развернулся и захватил этот корабль, но он лишь упрямо покачал головой,- где-то на юге к портам Студжии уходила черная галера.
И упорство его было вознаграждено: тем же вечером, уже перед наступлением темноты, впередсмотрящий заметил ее, а потом увидел тот же силуэт и на утро. Было ясно, что быстро ее настичь не удастся, но не придавал этому особого значения. И каждый день, приближавший их к берегам Студжии, наполнял его душу жгучим нетерпением. Догадки его подтверждались. И в том, что Сердце Арумана украл жрец Сета, он уже нисколько не сомневался, точно так же, как и в том, что утром солнце обязательно должно взойти. А куда еще, кроме Студжии, мог направляться этот жрец? Чернокожим передавалось его нетерпение, и они старались грести еще быстрее, чем даже под плетьми надсмотрщиков. Они ждали кровавых грабежей и пока были вполне довольны. Люди далеких южных островов не знали другой работы, и даже выходцы из Куша были не прочь пограбить своих богатых соотечественников. Узы крови значили для них немного, гораздо больше - тугой кошелек и жажда поживы.
Вскоре характер линии берега стал меняться. Обрывистые скалы кончились, а с ними и неясные вершины далеких нагорий. Низкое побережье открывало взору обширные равнины, исчезающие в голубой дымке. Здесь было мало бухт, и еще меньше портов, но белели в лучах солнца раскиданные по всей равнине стены аккуратных городков Шемма.
В степях пасся скот и ездили небольшие группы крепких, плечистых всадников. У них были широкие бледно-серые бороды и тяжелые луки. Таким было побережье Шемма, где каждый город-государство устанавливал свои собственные законы. Дальше к востоку, как знал Конан, степи уступали место пустыням, населенным лишь дикими племенами кочевников.
По мере того, как плавание их продолжалось, монотонная панорама застроенной городками и замками равнины, наконец, начала меняться. Появились кроны тамариска и пальмовые рощи. За ними был виден зеленый ковер деревьев и кустарника, а еще дальше - горы и пески пустынь. Здесь в море впадала река, берега которой покрывала буйная растительность.
Минув устье этой широкой реки, они разглядели на южном горизонте возвышавшиеся над побережьем черные стены и башни какого-то города.
Река эта называлась Стикс, и по ней проходила граница Студжии, а городом была Кемия - известнейший порт этой страны и в настоящее время крупнейший ее город. Король Студжии жил в столичном городе Люксере, а Кемия была столицей жрецов, хотя и поговаривали, что настоящим центром их мрачной религии был расположенный на берегу Стикса, но в глубине континента старый заброшенный город. Стикс, берущий свое начало где-то в неизведанных краях далекого юга, сначала гнал свои воды тысячи миль на север, чтобы потом свернуть к западу и через несколько сотен миль влиться в океан.
С погашенными огнями "Смелый" под покровом ночи прошел мимо порта и, прежде, чем его застал рассвет, остановился на стоянку в небольшой бухте в нескольких милях от города. Бухту окружали густые мангровые заросли, оплетенные лианами, где кишмя кишели крокодилы и змеи. Обнаружить здесь их корабль было практически невозможно. Конану это было известно еще с тех пор, когда он искал здесь укрытия, будучи корсаром.
Проходя в ночной тишине мимо ни о чем не подозревавшего города, мощные бастионы которого поднимались прямо у входа в порт, экипаж "Смелого" мог различить огни факелов и низкое гудение бубнов. Здесь не стояло столько кораблей, сколько в портах Аргоса. Силу свою и славу студжийцы видели не во флоте. Они имели, как это хорошо было известно, некоторое количество купеческих и военных судов, но количество это было совершенно непропорционально сухопутной мощи этого государства. Большинство их кораблей плавало по рекам, а не вдоль морских побережий.
Жители Студжии были народом древним, темным, загадочным, но твердым и безжалостным. В древности владения Студжии простиралось далеко на север от Стикса - за степи Шемма, и почти до самых нагорий теперешних Котта и Офира, и тогда Студжия граничила с самим Архероном. Но Архерон пал, и дикие предки всех этих новых государств, одетые в волчьи шкуры и рогатые шлемы, победоносно двинулись на юг, вытесняя исконных хозяев этих земель. Студжийцы до сих пор не забыли этого.
Целый день стоял "Смелый" на якоре под прикрытием деревьев, по ветвям которых скакали пестро раскрашенные птицы с громкими пронзительными голосами и ползали быстрые безмолвные змеи. А перед заходом солнца наблюдатели сообщили, что заметили неподалеку плывущую вдоль побережья лодку. Это было именно то, что подошло бы Конану для его плана: студжийский рыбак в плоскодонном челне.
По приказу Конана этого человека быстро доставили на борт "Смелого". Это был высокий, седой, загорелый мужчина с побледневшим от страха лицом. Он уже понял, что схвачен промышлявшей у этого побережья бандой кровопийц, и ожидал наихудшего. Единственной его одеждой была шерстяная набедренная повязка, да в лодке лежал широкий плащ, в который обычно кутаются рыбаки, пережидая ночную прохладу.
Задрожав, мужчина упал перед Конаном на колени в ожидании пыток и смерти.
- Встань на ноги и перестань трястись! - нетерпеливо произнес циммериец, редко понимавший слепой страх. - Никто здесь не сделает тебе ничего плохого. Но скажи мне вот что: не возвратилась ли сюда из Аргоса вчера черная быстрая галера, и не заходила ли она в здешний порт?
- Да, господин! - ответил рыбак. - Не далее, чем вчера на рассвете вернулся из далекого плавания на север жрец Тутотмос. Говорят, что он был в Мессантии.
- И что же он оттуда привез?
- Я этого не знаю, господин.
- А зачем он плавал в Мессантию? - не отступал Конан.
- И этого я, господин мой, не знаю. Кто я такой? - простолюдин. Откуда мне знать замыслы жрецов Сета? Я могу рассказать лишь то, что сам видел или слышал в порту. Поговаривали, что ему пришла с севера весть чрезвычайной важности, но вот о чем - никто не знает... Хотя известно то, что Тутотмос после ее получения в огромной спешке снарядил свою галеру и вышел в море. А вот теперь он вернулся, но что привез и что делал в Аргосе, не знает никто, кроме его помощников. Люди рассказывают, что он бросил вызов самому Тот-Аммону, верховному жрецу Сета, живущему в Люксере, и теперь ищет силы, способные одолеть Великого. Но кто я такой, чтобы знать об этом точно? Когда жрецы воюют между собой, обычный смертный может лишь вжаться в землю и надеяться, что беда минует его.
Философские рассуждения рыбака заставили Конана поморщиться, а потом он обернулся к своим людям:
- Мне в одиночку нужно сходить в Кемию: я должен найти этого мерзавца Тутотмоса. А этого человека содержите как пленника, но зла ему не причиняйте. Тысяча чертей! Перестаньте выть! Вы что - думаете, что мы можем войти в порт открыто и захватить город штурмом? Я должен идти туда сам.
Отклонив все протесты, Конан скинул свою одежду, чтобы облачиться в скромное одеяние рыбака: сандалии и узкий ремешок на волосы. Из оружия он выбрал лишь короткий нож. Простонародье Студжии не имело права носить оружие, а рыбацкий плащ не был столь широк, чтобы скрыть огромный двуручный меч циммерийца. Нож он привязал к поясу. Это был добротный охотничий клинок, выменянный, по-видимому, у одного из племен, населяющих пустыню к югу от Студжии,- с широким, тяжелым и плавно загибающимся лезвием из отличной стали, острым, как бритва, и достаточно длинным, чтобы убить человека.
И после этого, оставив пленника под охраной пиратов, он соскочил в лодку.
- Ждите меня до рассвета,- велел он. Если я к этому времени не вернусь, значит не вернусь совсем. Тогда поднимайте якорь и уходите на юг, к вашим родным краям.
Вслед ему раздались жалобные крики, и ему пришлось вновь высунуть из-за борта голову и с проклятиями приказать им замолчать. Он уселся на дно лодки и, взявшись за весла, погнал ее по волнам так быстро, как этого, наверное, никогда не смог бы сделать настоящий владелец этой утлой посудины.
ОСКВЕРНИТЕЛЬ ВЕРЫ
Порт Кемии лежал между двумя протяженными, далеко входящими в море мысами. Конан обогнул южный причал, над которым нависали огромные черные башни крепостей, мрачно вглядывающиеся вдаль черными пустыми глазницами амбразур и бойниц, и уже в сумерках, когда света было еще достаточно, чтобы береговые наблюдатели распознали рыбацкие лодку и плащ, но уже не настолько, чтобы заподозрить вражескую хитрость, стал грести к берегу. Никем не окликаемый, он миновал ряд черных военных галер, что стояли у причала затемненные и тихие, и подплыл к опускающимся к воде широким каменным ступеням и, подобно многим другим рыбакам, привязал свою лодку к вмурованному в камень железному кольцу у самой воды. Здесь никто не приковывал лодки цепями, и в этом не было ничего необычного - только у рыбаков могли быть такие убогие челны, а такие люди друг у друга ничего не крали.
Поднявшись по длинной каменной лестнице, аккуратно обходя тут и там горевшие костры, чтобы избежать при их свете любопытные взгляды, он осмотрелся. Он выглядел, как обычный рыбак, вернувшийся с неудачного лова у побережья с пустыми руками. Но, если бы кто-нибудь присмотрелся к нему повнимательнее, он, вероятно, удивился бы, заметив, что походка у этого "рыбака" все-таки нездешняя. Но он шел быстро, а простонародье Студжии, в большинстве своем, не было склонно к бессмысленным раздумьям, в отличие от жителей менее экзотических стран.
Завернувшийся в плащ циммериец почти не отличался от представителей военной касты студжийцев, тоже высоких и мускулистых людей. Опаленный морским солнцем, он был чуть менее смуглым, чем они. К тому же сходство с ними придавала ему его черная, перехваченная над самыми бровями узким ремешком, длинная грива. Но вот отличала его от местных жителей иноземная походка, черты лица и светлые глаза.
Но на плечах его висел длинный плащ, и, кроме того, там, где это было возможно, он старался придерживаться тени и отворачивался от проходивших мимо прохожих.
Это была рискованная игра, и он знал, что долго оставаться неузнанным ему не удастся. Кемия не была северным портом, где в любое время можно встретить представителей самых разных рас. Единственными иноземцами здесь были чернокожие невольники, а циммериец напоминал их еще меньше, чем самих студжийцев. Чужестранцы не были в городах Студжии желанными гостями: здесь принимались только торговцы и получившие лицензии купцы, да и тем не позволялось ступать на эту землю после наступления темноты. А сейчас, к тому же, ни один иностранный корабль не стоял в порту. Какая-то атмосфера опасности окружала этот город, полный древних амбиций, но причина этой опасности была неясной. Конан чувствовал вокруг себя какое-то напряжение, о котором ему говорили его обострившиеся инстинкты.
Если его опознают, участь его будет ужасна. Как чужеземца его бы просто убили, но опознанный, как Амра, корсар, опустошавший это побережье огнем и мечом...- по плечам его пробежала невольная дрожь. Обычных смертных он не страшился. Но это был край мрачной магии и безымянной угрозы. И, как он слышал, в темных святилищах этого города, где происходили страшные и непонятные ритуалы, скрывался старый и древний род огромных змей, вывезенных когда-то из северных земель.
Он уже достаточно отдалился от берега и углубился в длинные и мрачные улицы центральной части города. Здесь не было такого привычного для городов севера блеска уличных фонарей, под которым обычно со смехом прогуливались ярко одетые прохожие, поглядывая на выставленные в лавках и магазинчиках многочисленные товары.
Лавки в Кемии закрывались с наступлением сумерек, и единственным освещением улиц было коптящее пламя факелов, стоящих друг от друга на достаточно большом расстоянии. Прохожих было мало - и с течением времени становилось все меньше и меньше. Они поспешно проходили мимо с плотно сжатыми губами. Мрачным и неприветливым представлялся Конану этот город - молчаливые люди, их поспешная походка, мощные каменные стены по обеим сторонам улиц. Была в архитектуре Студжии какая-то устрашающая величественность - угнетающая и подавляющая.
Где-то на крышах домов мерцали огоньки свечей. Конан знал, что большинство местных жителей спят ночью прямо под открытым небом, среди пальм, растущих во внутренних садах. Откуда-то доносились негромкие звуки незатейливой музыки. Мимо по брусчатке прогрохотала повозка, в которой мелькнула фигура ее высокого седока с орлиными чертами лица, завернувшегося в шерстяной плащ, чьи волосы украшал золотой обруч, покрытый изображениями змей. Горячими и дикими лошадьми, запряженными в повозку, резкими движениями ног управлял полуобнаженный возница.
Пешком по улицам ходили лишь бедняки, торговцы, лодочники и работники, но таких в этом месте было мало. Конан приближался к святилищам Сета, где он надеялся найти нужного ему жреца. Он полагал, что сумеет узнать Тутотмоса, хотя и видел-то его всего одно мгновение в полумраке мессантийской аллеи. В том, что убийцей Беллосо был этот самый жрец, он давно не сомневался. Только служители культа самой высшей касты Черного Круга владели тайной Черной Руки, приносившей смерть одним лишь прикосновением, и только они осмелились бы выступить против Тот-Аммона, который для всего запада был ужасным мифом.
Улица стала шире, и Конан догадался, что приближается к священному месту города. Огромные здания - странные, необъяснимо грозные в мерцающем свете факелов, возносили к бледным звездам свои черные громады. И вдруг где-то впереди, по другой стороне улицы, раздался истерический женский крик. Обнаженная куртизанка, с вплетенным в ее волосы гребнем из птичьих перьев, обозначающим ее профессию, прижалась к темной стене здания и с ужасом глядела на что-то, что Конан пока не видел. Услышав ее крики, на голос ее обернулась еще какая-то пара запоздалых прохожих, тоже застывших в оцепенении: в сумерках можно было различить, что по мостовой что-то ползет. Из-за угла, волна за волной, выползало чешуйчатое, темное тело, увенчанное отвратительной треугольной головой.
Конан вздрогнул - на память ему пришел слышанный от кого-то рассказ: змеи в Студжии были священными животными, поскольку бог Сет, как утверждалось, и сам был похож на змею. Эти твари жили в темноте святилищ и, когда становились голодными, им позволялось выползать на городские улицы, где они могли сожрать любого понравившегося им прохожего. Их ужасное пиршество считалось кровавым жертвоприношением кровожадному богу. Мужчины и женщины, которые сейчас находились в поле зрения Конана, падали на колени и покорно ожидали свою судьбу. Тот, кого выбирала огромная змея, раздавливался в кровавую кашу и пожирался, как мышь. Остальные оставались жить. Такова была воля богов.
Но это не была воля Конана. А питон уже полз в его сторону, скорее всего, обратив на него внимание потому, что он теперь был единственным, кто на этой улице не встал на колени. Сжав под плащом рукоять ножа, циммериец надеялся, что скользкая тварь все же минует его, но тот продолжал неумолимо приближаться: раздвоенный язык высовывался и вновь прятался, а глаза светились извечной холодной жестокостью змеиного рода. Он уже поднял изогнутую шею и угрожающе раскрыл пасть... когда молниеносный удар ножа рассек его треугольную голову и утонул в шее.
Конан выдернул клинок и отскочил в сторону, чтобы не попасть под удары огромного агонизирующего тела. И, пока он, как завороженный, следил за этим, на улице наступила неестественная изумленная тишина, нарушаемая лишь шипением и звуками агонии.
А потом шокированные этой картиной прихожане Сета заорали: -Богохульник! Он убил святого сына нашего бога! Смерть ему! Смерть! Смерть!
В воздухе засвистели камни, а охваченные истерическим возбуждением и ненавистью студжийцы бросились в сторону Конана. Из раскрывшихся дверей домов выскочили другие и тоже подняли крик. Выругавшись, циммериец развернулся и стремглав рванулся к черным воротам какой-то незнакомой аллеи. Не разбирая дороги, он мчался вперед, слыша за спиной топот босых ног и отдающиеся эхом призывы к святой мести. Подбежав к воротам, он быстро нащупал засов и отбросил его в сторону, после чего, не теряя времени, метнулся в темноту. По обеим сторонам узкой аллеи тянулись грубые каменные стены, а высоко над головой мерцали безучастные звезды. Эти гигантские стены были, как он догадывался, стенами святилищ. Он услышал, что преследователи, увлеченные погоней, миновали малозаметный вход в скрывшую его аллею, и их крики стихли в отдалении. Они прозевали его маневр и побежали в темноту. Поразмыслив, он решил идти вперед, хотя мысль о возможной встрече в темноте с другими "святыми сыновьями бога" приводила его в дрожь.
Неожиданно где-то впереди появился движущийся ему навстречу огонек. Конан прижался к стене и сжал рукоять ножа. Через несколько мгновений стало ясно, что это: навстречу ему шел человек с факелом. Вскоре уже можно было различить силуэт темной ладони, сжимавшей факел, и едва видимый овал лица. Еще несколько шагов - и незнакомец заметит прячущегося в темноте человека... Конан сжался, как готовый к прыжку тигр... и вдруг приближавшийся остановился. Свет факела вырвал из темноты контуры дверей, перед которыми и остановился студжиец. А тот уже отворил створки и ступил внутрь. Свет исчез, и темнота вновь окутала все вокруг. Эта фигура, как инстинктивно ощутил Конан, таила в себе неосознанную враждебность - может быть, это был жрец, возвращавшийся с очередного богослужения?
Король Акулонии осторожно подобрался к дверям. Уж коли один человек прошел здесь, могли появиться и другие. Возвращаться же туда, откуда он только что пришел, значило рисковать вновь встретиться с разыскивающей его толпой. В любое мгновение она может вернуться и обнаружить эту аллейку. Он чувствовал себя беззащитным перед этими мрачными стенами и решил бежать, даже если это бегство будет означать проникновение в чужое здание.
Тяжелые двери не были заперты и открылись от толчка рукой. Быстрый осмотр показал, что за дверями находится большая квадратная прихожая, выложенная из блоков черного камня. В нише горел факел, и комната эта была пуста. Конан переступил через порог и быстро прикрыл за собой двери.
Сандалии на его ногах не издавали ни звука, и он без опасений прокрался по мраморному полу к видневшимся в противоположной стене дверям из тикового дерева. За ними был широкий мрачный зал, освещаемый откуда-то сверху тусклым светом софитов, в стенах которого угадывались ряды высоких сводчатых дверей. Бронзовые лампы давали очень мало света, но все-таки в противоположном конце зала можно было разглядеть широкие, похожие на балюстраду, ступени из черного мрамора, самые высокие из которых терялись где-то в темноте и по обеим сторонам которых на манер глазниц тянулись входы окутанных мраком галерей.
По спине беглеца пробежала дрожь: он находился в святилище неизвестного студжийского божества,- если не самого Сета, то все равно, не менее страшного. И слава богу, что пока не было видно никого из хозяев. Посреди огромного зала возвышался черный каменный алтарь, грубый и неэстетичный, а на нем, поблескивая в тусклом свете чешуей, лежала свернувшаяся в кольца змея. Она не двигалась, и Конан припомнил рассказ, что здешние жрецы часто усыпляют своих подопечных. Циммериец сделал было несколько осторожных шагов, но неожиданно отступил в сторону и скрылся в прикрытой шелковой портьерой нише, услышав где-то поблизости тихие шаги.
В одном из проходов со сводчатым потолком появилась фигура высокого, хорошо сложенного человека в шерстяной тунике, сандалиях и свисающем с плеч широком белом плаще. Голову и лицо его скрывала большая маска, сочетающая в себе черты человека и чудовища, а на верхушке колыхался пучок страусиных перьев. Было известно, что некоторые свои церемонии жрецы проводили в масках.
Конан надеялся, что его присутствие не будет обнаружено, но что-то предостерегло студжийца - он свернул с дороги и направился прямо к нише, где спрятался беглец. Но едва он откинул портьеру, горло его мгновенно сжала сильная рука и, не успев даже вскрикнуть, он был втянут в темноту, где уже наготове ждал его нож.
Теперь следующий шаг стал для Конана очевиден. Он снял с убитого страшную маску и натянул ее на свою голову. Спрятанное в нише тело он прикрыл рыбацким плащом, а белую накидку жреца набросил себе на плечи. Судьба вновь поворачивалась к нему лицом - быть может, вся Кемия уже мечется в поисках богохульника, осмелившегося поднять оружие на священное животное, но кому придет в голову искать его под маской жреца?
Он смело вышел из алькова и направился к первым выбранным из всего ряда высоким сводчатым дверям, однако не успел пройти еще и полдюжины шагов, как вновь остановился, каждой частицей своего тела ощущая приближающуюся грозную опасность.
Через несколько мгновений причина его тревоги стала ясна: на самых верхних ступенях лестницы показалась странная процессия. Ее составляли люди, одетые совершенно так же, как и он. Он заколебался, но остался неподвижно стоять, надеясь на свою новую маскировку, хотя на лбу и на ладонях у него выступил холодный пот. Никто не произносил ни единого слова, и фигуры в масках, словно привидения, спустились в зал. Миновав неподвижно стоявшего циммерийца, они проследовали к черным дверям в противоположном конце святилища. Предводитель их держал в руках посох из черного дерева, увенчанный оскаленным серебряным черепом, и Конану стало ясно, что он является свидетелем одной из ритуальных, непонятных для непосвященного чужеземца процессий, игравших очень важную, а зачастую и зловещую роль в религиозных обрядах Студжии. Неожиданно последний участник шествия слегка обернулся к циммерийцу и слегка качнул головой в маске, словно приглашая его следовать за ними. Тот подумал было, что чем-то навлек на себя подозрения, но, приспособив свой шаг к мерной поступи процессии, замкнул ее строй.
И это была уже бойня. Даже крепкие и неустрашимые, как и весь их народ, закаленные морскими ветрами аргоссийцы не могли противостоять обезумевшей черной орде, ведомой в бой ужасным варваром. Удары плетей, унижения и издевательства теперь вылились в один кошмарный приступ ярости, что, как ураган, пронесся с кормы до носа. А когда он утих, в живых на палубе "Смелого" остался лишь один белый человек - забрызганный кровью гигант, вокруг которого в неописуемой безумной радости скакали и прыгали чернокожие. Со слезами на глазах они опускались на окровавленный настил и в экстазе бились головами о доски, восхищаясь своим освободителем.
- Амра! Амра! - орали они.- Лев вернулся! Теперь-то завоют от страха проклятые студжийцы и черные псы Куша! Вновь запылают прибрежные селения и пойдут на дно их поганые корабли! И вновь у нас будут женщины и вино!
- А ну-ка, замолчите, мерзавцы!- довольным тоном зарычал Конан.- Десяток - вниз, освобождать остальных! Другие - к парусам, рулю и веслам. Тысяча чертей! Вы что - не видите, что нас снесло к берегу, пока шла драка? Или вы снова хотите попасть в лапы своих господ, сев на мель у самого берега? Трупы выбросить за борт! За работу, если вам дороги ваши головы!
С криками, воплями и радостью чернокожие бросились исполнять его приказания. Тела убитых - и белых, и черных, были выброшены за борт, где сразу же собрались косяки рыб.
Конан стал на мостике, хмуро оглядывая своих новых подчиненных, что преданно и восхищенно смотрели в его сторону. Он скрестил на груди руки, а ветер разметал его длинные черные волосы. Никогда еще на этом мостике не стояла фигура более дикая и варварская, и немногие из придворных Акулонии узнали бы сейчас своего короля в этом суровом корсаре.
- В грузовых трюмах есть еда! - загремел над палубой его голос.- И достаточно оружия, предназначавшегося для торговли. Нас хватит, чтобы управлять судном и сражаться! Что вы выбираете: быть цепными гребцами псов Аргоса или вольными людьми Амры?
-Эгей! - заорали они.- Мы дети твои! Веди нас, куда захочешь!
-Тогда - за работу! И очистите лавки! Вольные люди не работают в таком дерьме. Трое - ко мне, пойдете за пищей. Хоть зубами поработаете, пока наш рейс не кончился!
Ответом ему был страшный восторженный рев, и голодные чернокожие охотно побежали выполнять указание. Ветер налетел с новой силой, расправив парус, и корабль поплыл в открытое море, раздвигая носом пляшущие волны.
Конан твердо встал на широко расставленных ногах и расправил могучие плечи. Может, он и не имел больше короны Акулонии, но был теперь королем безбрежных океанских просторов.
ТЕНИ ЧЕРНЫХ СТЕН
"Смелый", веслами которого теперь правили вольные руки, на полном ходу летел к югу. Из невинного купеческого судна он превратился в военную галеру, насколько это было возможно. Гребцы теперь сидели за веслами с мечами на поясах и с золочеными шлемами на кудрявых головах. Вдоль бортов стояли щиты, а связки стрел, луков и дротиков висели на мачте. Даже природа теперь, казалось, помогала Конану - день за днем сильный бриз наполнял парус, и не было необходимости в веслах.
Но несмотря на то, что впередсмотрящий и день и ночь оглядывал горизонт из своей бочки на верхушке мачты, длинной черной галеры нигде видно не было. И сутки за сутками нигде не было видно ничего, кроме пенных волн, разрезаемых носом корабля и теряющихся вдали, как стая потревоженных птиц. Торговый сезон подходил к концу, и теперь редко кто выходил в море, кроме рыбаков.
Неожиданно показался парус, но только не с той стороны, где его ожидали. У самой линии горизонта, но в сторону, противоположную выбранной Конаном, показалось идущее под всеми парусами судно. Команда умоляла Конана, чтобы он развернулся и захватил этот корабль, но он лишь упрямо покачал головой,- где-то на юге к портам Студжии уходила черная галера.
И упорство его было вознаграждено: тем же вечером, уже перед наступлением темноты, впередсмотрящий заметил ее, а потом увидел тот же силуэт и на утро. Было ясно, что быстро ее настичь не удастся, но не придавал этому особого значения. И каждый день, приближавший их к берегам Студжии, наполнял его душу жгучим нетерпением. Догадки его подтверждались. И в том, что Сердце Арумана украл жрец Сета, он уже нисколько не сомневался, точно так же, как и в том, что утром солнце обязательно должно взойти. А куда еще, кроме Студжии, мог направляться этот жрец? Чернокожим передавалось его нетерпение, и они старались грести еще быстрее, чем даже под плетьми надсмотрщиков. Они ждали кровавых грабежей и пока были вполне довольны. Люди далеких южных островов не знали другой работы, и даже выходцы из Куша были не прочь пограбить своих богатых соотечественников. Узы крови значили для них немного, гораздо больше - тугой кошелек и жажда поживы.
Вскоре характер линии берега стал меняться. Обрывистые скалы кончились, а с ними и неясные вершины далеких нагорий. Низкое побережье открывало взору обширные равнины, исчезающие в голубой дымке. Здесь было мало бухт, и еще меньше портов, но белели в лучах солнца раскиданные по всей равнине стены аккуратных городков Шемма.
В степях пасся скот и ездили небольшие группы крепких, плечистых всадников. У них были широкие бледно-серые бороды и тяжелые луки. Таким было побережье Шемма, где каждый город-государство устанавливал свои собственные законы. Дальше к востоку, как знал Конан, степи уступали место пустыням, населенным лишь дикими племенами кочевников.
По мере того, как плавание их продолжалось, монотонная панорама застроенной городками и замками равнины, наконец, начала меняться. Появились кроны тамариска и пальмовые рощи. За ними был виден зеленый ковер деревьев и кустарника, а еще дальше - горы и пески пустынь. Здесь в море впадала река, берега которой покрывала буйная растительность.
Минув устье этой широкой реки, они разглядели на южном горизонте возвышавшиеся над побережьем черные стены и башни какого-то города.
Река эта называлась Стикс, и по ней проходила граница Студжии, а городом была Кемия - известнейший порт этой страны и в настоящее время крупнейший ее город. Король Студжии жил в столичном городе Люксере, а Кемия была столицей жрецов, хотя и поговаривали, что настоящим центром их мрачной религии был расположенный на берегу Стикса, но в глубине континента старый заброшенный город. Стикс, берущий свое начало где-то в неизведанных краях далекого юга, сначала гнал свои воды тысячи миль на север, чтобы потом свернуть к западу и через несколько сотен миль влиться в океан.
С погашенными огнями "Смелый" под покровом ночи прошел мимо порта и, прежде, чем его застал рассвет, остановился на стоянку в небольшой бухте в нескольких милях от города. Бухту окружали густые мангровые заросли, оплетенные лианами, где кишмя кишели крокодилы и змеи. Обнаружить здесь их корабль было практически невозможно. Конану это было известно еще с тех пор, когда он искал здесь укрытия, будучи корсаром.
Проходя в ночной тишине мимо ни о чем не подозревавшего города, мощные бастионы которого поднимались прямо у входа в порт, экипаж "Смелого" мог различить огни факелов и низкое гудение бубнов. Здесь не стояло столько кораблей, сколько в портах Аргоса. Силу свою и славу студжийцы видели не во флоте. Они имели, как это хорошо было известно, некоторое количество купеческих и военных судов, но количество это было совершенно непропорционально сухопутной мощи этого государства. Большинство их кораблей плавало по рекам, а не вдоль морских побережий.
Жители Студжии были народом древним, темным, загадочным, но твердым и безжалостным. В древности владения Студжии простиралось далеко на север от Стикса - за степи Шемма, и почти до самых нагорий теперешних Котта и Офира, и тогда Студжия граничила с самим Архероном. Но Архерон пал, и дикие предки всех этих новых государств, одетые в волчьи шкуры и рогатые шлемы, победоносно двинулись на юг, вытесняя исконных хозяев этих земель. Студжийцы до сих пор не забыли этого.
Целый день стоял "Смелый" на якоре под прикрытием деревьев, по ветвям которых скакали пестро раскрашенные птицы с громкими пронзительными голосами и ползали быстрые безмолвные змеи. А перед заходом солнца наблюдатели сообщили, что заметили неподалеку плывущую вдоль побережья лодку. Это было именно то, что подошло бы Конану для его плана: студжийский рыбак в плоскодонном челне.
По приказу Конана этого человека быстро доставили на борт "Смелого". Это был высокий, седой, загорелый мужчина с побледневшим от страха лицом. Он уже понял, что схвачен промышлявшей у этого побережья бандой кровопийц, и ожидал наихудшего. Единственной его одеждой была шерстяная набедренная повязка, да в лодке лежал широкий плащ, в который обычно кутаются рыбаки, пережидая ночную прохладу.
Задрожав, мужчина упал перед Конаном на колени в ожидании пыток и смерти.
- Встань на ноги и перестань трястись! - нетерпеливо произнес циммериец, редко понимавший слепой страх. - Никто здесь не сделает тебе ничего плохого. Но скажи мне вот что: не возвратилась ли сюда из Аргоса вчера черная быстрая галера, и не заходила ли она в здешний порт?
- Да, господин! - ответил рыбак. - Не далее, чем вчера на рассвете вернулся из далекого плавания на север жрец Тутотмос. Говорят, что он был в Мессантии.
- И что же он оттуда привез?
- Я этого не знаю, господин.
- А зачем он плавал в Мессантию? - не отступал Конан.
- И этого я, господин мой, не знаю. Кто я такой? - простолюдин. Откуда мне знать замыслы жрецов Сета? Я могу рассказать лишь то, что сам видел или слышал в порту. Поговаривали, что ему пришла с севера весть чрезвычайной важности, но вот о чем - никто не знает... Хотя известно то, что Тутотмос после ее получения в огромной спешке снарядил свою галеру и вышел в море. А вот теперь он вернулся, но что привез и что делал в Аргосе, не знает никто, кроме его помощников. Люди рассказывают, что он бросил вызов самому Тот-Аммону, верховному жрецу Сета, живущему в Люксере, и теперь ищет силы, способные одолеть Великого. Но кто я такой, чтобы знать об этом точно? Когда жрецы воюют между собой, обычный смертный может лишь вжаться в землю и надеяться, что беда минует его.
Философские рассуждения рыбака заставили Конана поморщиться, а потом он обернулся к своим людям:
- Мне в одиночку нужно сходить в Кемию: я должен найти этого мерзавца Тутотмоса. А этого человека содержите как пленника, но зла ему не причиняйте. Тысяча чертей! Перестаньте выть! Вы что - думаете, что мы можем войти в порт открыто и захватить город штурмом? Я должен идти туда сам.
Отклонив все протесты, Конан скинул свою одежду, чтобы облачиться в скромное одеяние рыбака: сандалии и узкий ремешок на волосы. Из оружия он выбрал лишь короткий нож. Простонародье Студжии не имело права носить оружие, а рыбацкий плащ не был столь широк, чтобы скрыть огромный двуручный меч циммерийца. Нож он привязал к поясу. Это был добротный охотничий клинок, выменянный, по-видимому, у одного из племен, населяющих пустыню к югу от Студжии,- с широким, тяжелым и плавно загибающимся лезвием из отличной стали, острым, как бритва, и достаточно длинным, чтобы убить человека.
И после этого, оставив пленника под охраной пиратов, он соскочил в лодку.
- Ждите меня до рассвета,- велел он. Если я к этому времени не вернусь, значит не вернусь совсем. Тогда поднимайте якорь и уходите на юг, к вашим родным краям.
Вслед ему раздались жалобные крики, и ему пришлось вновь высунуть из-за борта голову и с проклятиями приказать им замолчать. Он уселся на дно лодки и, взявшись за весла, погнал ее по волнам так быстро, как этого, наверное, никогда не смог бы сделать настоящий владелец этой утлой посудины.
ОСКВЕРНИТЕЛЬ ВЕРЫ
Порт Кемии лежал между двумя протяженными, далеко входящими в море мысами. Конан обогнул южный причал, над которым нависали огромные черные башни крепостей, мрачно вглядывающиеся вдаль черными пустыми глазницами амбразур и бойниц, и уже в сумерках, когда света было еще достаточно, чтобы береговые наблюдатели распознали рыбацкие лодку и плащ, но уже не настолько, чтобы заподозрить вражескую хитрость, стал грести к берегу. Никем не окликаемый, он миновал ряд черных военных галер, что стояли у причала затемненные и тихие, и подплыл к опускающимся к воде широким каменным ступеням и, подобно многим другим рыбакам, привязал свою лодку к вмурованному в камень железному кольцу у самой воды. Здесь никто не приковывал лодки цепями, и в этом не было ничего необычного - только у рыбаков могли быть такие убогие челны, а такие люди друг у друга ничего не крали.
Поднявшись по длинной каменной лестнице, аккуратно обходя тут и там горевшие костры, чтобы избежать при их свете любопытные взгляды, он осмотрелся. Он выглядел, как обычный рыбак, вернувшийся с неудачного лова у побережья с пустыми руками. Но, если бы кто-нибудь присмотрелся к нему повнимательнее, он, вероятно, удивился бы, заметив, что походка у этого "рыбака" все-таки нездешняя. Но он шел быстро, а простонародье Студжии, в большинстве своем, не было склонно к бессмысленным раздумьям, в отличие от жителей менее экзотических стран.
Завернувшийся в плащ циммериец почти не отличался от представителей военной касты студжийцев, тоже высоких и мускулистых людей. Опаленный морским солнцем, он был чуть менее смуглым, чем они. К тому же сходство с ними придавала ему его черная, перехваченная над самыми бровями узким ремешком, длинная грива. Но вот отличала его от местных жителей иноземная походка, черты лица и светлые глаза.
Но на плечах его висел длинный плащ, и, кроме того, там, где это было возможно, он старался придерживаться тени и отворачивался от проходивших мимо прохожих.
Это была рискованная игра, и он знал, что долго оставаться неузнанным ему не удастся. Кемия не была северным портом, где в любое время можно встретить представителей самых разных рас. Единственными иноземцами здесь были чернокожие невольники, а циммериец напоминал их еще меньше, чем самих студжийцев. Чужестранцы не были в городах Студжии желанными гостями: здесь принимались только торговцы и получившие лицензии купцы, да и тем не позволялось ступать на эту землю после наступления темноты. А сейчас, к тому же, ни один иностранный корабль не стоял в порту. Какая-то атмосфера опасности окружала этот город, полный древних амбиций, но причина этой опасности была неясной. Конан чувствовал вокруг себя какое-то напряжение, о котором ему говорили его обострившиеся инстинкты.
Если его опознают, участь его будет ужасна. Как чужеземца его бы просто убили, но опознанный, как Амра, корсар, опустошавший это побережье огнем и мечом...- по плечам его пробежала невольная дрожь. Обычных смертных он не страшился. Но это был край мрачной магии и безымянной угрозы. И, как он слышал, в темных святилищах этого города, где происходили страшные и непонятные ритуалы, скрывался старый и древний род огромных змей, вывезенных когда-то из северных земель.
Он уже достаточно отдалился от берега и углубился в длинные и мрачные улицы центральной части города. Здесь не было такого привычного для городов севера блеска уличных фонарей, под которым обычно со смехом прогуливались ярко одетые прохожие, поглядывая на выставленные в лавках и магазинчиках многочисленные товары.
Лавки в Кемии закрывались с наступлением сумерек, и единственным освещением улиц было коптящее пламя факелов, стоящих друг от друга на достаточно большом расстоянии. Прохожих было мало - и с течением времени становилось все меньше и меньше. Они поспешно проходили мимо с плотно сжатыми губами. Мрачным и неприветливым представлялся Конану этот город - молчаливые люди, их поспешная походка, мощные каменные стены по обеим сторонам улиц. Была в архитектуре Студжии какая-то устрашающая величественность - угнетающая и подавляющая.
Где-то на крышах домов мерцали огоньки свечей. Конан знал, что большинство местных жителей спят ночью прямо под открытым небом, среди пальм, растущих во внутренних садах. Откуда-то доносились негромкие звуки незатейливой музыки. Мимо по брусчатке прогрохотала повозка, в которой мелькнула фигура ее высокого седока с орлиными чертами лица, завернувшегося в шерстяной плащ, чьи волосы украшал золотой обруч, покрытый изображениями змей. Горячими и дикими лошадьми, запряженными в повозку, резкими движениями ног управлял полуобнаженный возница.
Пешком по улицам ходили лишь бедняки, торговцы, лодочники и работники, но таких в этом месте было мало. Конан приближался к святилищам Сета, где он надеялся найти нужного ему жреца. Он полагал, что сумеет узнать Тутотмоса, хотя и видел-то его всего одно мгновение в полумраке мессантийской аллеи. В том, что убийцей Беллосо был этот самый жрец, он давно не сомневался. Только служители культа самой высшей касты Черного Круга владели тайной Черной Руки, приносившей смерть одним лишь прикосновением, и только они осмелились бы выступить против Тот-Аммона, который для всего запада был ужасным мифом.
Улица стала шире, и Конан догадался, что приближается к священному месту города. Огромные здания - странные, необъяснимо грозные в мерцающем свете факелов, возносили к бледным звездам свои черные громады. И вдруг где-то впереди, по другой стороне улицы, раздался истерический женский крик. Обнаженная куртизанка, с вплетенным в ее волосы гребнем из птичьих перьев, обозначающим ее профессию, прижалась к темной стене здания и с ужасом глядела на что-то, что Конан пока не видел. Услышав ее крики, на голос ее обернулась еще какая-то пара запоздалых прохожих, тоже застывших в оцепенении: в сумерках можно было различить, что по мостовой что-то ползет. Из-за угла, волна за волной, выползало чешуйчатое, темное тело, увенчанное отвратительной треугольной головой.
Конан вздрогнул - на память ему пришел слышанный от кого-то рассказ: змеи в Студжии были священными животными, поскольку бог Сет, как утверждалось, и сам был похож на змею. Эти твари жили в темноте святилищ и, когда становились голодными, им позволялось выползать на городские улицы, где они могли сожрать любого понравившегося им прохожего. Их ужасное пиршество считалось кровавым жертвоприношением кровожадному богу. Мужчины и женщины, которые сейчас находились в поле зрения Конана, падали на колени и покорно ожидали свою судьбу. Тот, кого выбирала огромная змея, раздавливался в кровавую кашу и пожирался, как мышь. Остальные оставались жить. Такова была воля богов.
Но это не была воля Конана. А питон уже полз в его сторону, скорее всего, обратив на него внимание потому, что он теперь был единственным, кто на этой улице не встал на колени. Сжав под плащом рукоять ножа, циммериец надеялся, что скользкая тварь все же минует его, но тот продолжал неумолимо приближаться: раздвоенный язык высовывался и вновь прятался, а глаза светились извечной холодной жестокостью змеиного рода. Он уже поднял изогнутую шею и угрожающе раскрыл пасть... когда молниеносный удар ножа рассек его треугольную голову и утонул в шее.
Конан выдернул клинок и отскочил в сторону, чтобы не попасть под удары огромного агонизирующего тела. И, пока он, как завороженный, следил за этим, на улице наступила неестественная изумленная тишина, нарушаемая лишь шипением и звуками агонии.
А потом шокированные этой картиной прихожане Сета заорали: -Богохульник! Он убил святого сына нашего бога! Смерть ему! Смерть! Смерть!
В воздухе засвистели камни, а охваченные истерическим возбуждением и ненавистью студжийцы бросились в сторону Конана. Из раскрывшихся дверей домов выскочили другие и тоже подняли крик. Выругавшись, циммериец развернулся и стремглав рванулся к черным воротам какой-то незнакомой аллеи. Не разбирая дороги, он мчался вперед, слыша за спиной топот босых ног и отдающиеся эхом призывы к святой мести. Подбежав к воротам, он быстро нащупал засов и отбросил его в сторону, после чего, не теряя времени, метнулся в темноту. По обеим сторонам узкой аллеи тянулись грубые каменные стены, а высоко над головой мерцали безучастные звезды. Эти гигантские стены были, как он догадывался, стенами святилищ. Он услышал, что преследователи, увлеченные погоней, миновали малозаметный вход в скрывшую его аллею, и их крики стихли в отдалении. Они прозевали его маневр и побежали в темноту. Поразмыслив, он решил идти вперед, хотя мысль о возможной встрече в темноте с другими "святыми сыновьями бога" приводила его в дрожь.
Неожиданно где-то впереди появился движущийся ему навстречу огонек. Конан прижался к стене и сжал рукоять ножа. Через несколько мгновений стало ясно, что это: навстречу ему шел человек с факелом. Вскоре уже можно было различить силуэт темной ладони, сжимавшей факел, и едва видимый овал лица. Еще несколько шагов - и незнакомец заметит прячущегося в темноте человека... Конан сжался, как готовый к прыжку тигр... и вдруг приближавшийся остановился. Свет факела вырвал из темноты контуры дверей, перед которыми и остановился студжиец. А тот уже отворил створки и ступил внутрь. Свет исчез, и темнота вновь окутала все вокруг. Эта фигура, как инстинктивно ощутил Конан, таила в себе неосознанную враждебность - может быть, это был жрец, возвращавшийся с очередного богослужения?
Король Акулонии осторожно подобрался к дверям. Уж коли один человек прошел здесь, могли появиться и другие. Возвращаться же туда, откуда он только что пришел, значило рисковать вновь встретиться с разыскивающей его толпой. В любое мгновение она может вернуться и обнаружить эту аллейку. Он чувствовал себя беззащитным перед этими мрачными стенами и решил бежать, даже если это бегство будет означать проникновение в чужое здание.
Тяжелые двери не были заперты и открылись от толчка рукой. Быстрый осмотр показал, что за дверями находится большая квадратная прихожая, выложенная из блоков черного камня. В нише горел факел, и комната эта была пуста. Конан переступил через порог и быстро прикрыл за собой двери.
Сандалии на его ногах не издавали ни звука, и он без опасений прокрался по мраморному полу к видневшимся в противоположной стене дверям из тикового дерева. За ними был широкий мрачный зал, освещаемый откуда-то сверху тусклым светом софитов, в стенах которого угадывались ряды высоких сводчатых дверей. Бронзовые лампы давали очень мало света, но все-таки в противоположном конце зала можно было разглядеть широкие, похожие на балюстраду, ступени из черного мрамора, самые высокие из которых терялись где-то в темноте и по обеим сторонам которых на манер глазниц тянулись входы окутанных мраком галерей.
По спине беглеца пробежала дрожь: он находился в святилище неизвестного студжийского божества,- если не самого Сета, то все равно, не менее страшного. И слава богу, что пока не было видно никого из хозяев. Посреди огромного зала возвышался черный каменный алтарь, грубый и неэстетичный, а на нем, поблескивая в тусклом свете чешуей, лежала свернувшаяся в кольца змея. Она не двигалась, и Конан припомнил рассказ, что здешние жрецы часто усыпляют своих подопечных. Циммериец сделал было несколько осторожных шагов, но неожиданно отступил в сторону и скрылся в прикрытой шелковой портьерой нише, услышав где-то поблизости тихие шаги.
В одном из проходов со сводчатым потолком появилась фигура высокого, хорошо сложенного человека в шерстяной тунике, сандалиях и свисающем с плеч широком белом плаще. Голову и лицо его скрывала большая маска, сочетающая в себе черты человека и чудовища, а на верхушке колыхался пучок страусиных перьев. Было известно, что некоторые свои церемонии жрецы проводили в масках.
Конан надеялся, что его присутствие не будет обнаружено, но что-то предостерегло студжийца - он свернул с дороги и направился прямо к нише, где спрятался беглец. Но едва он откинул портьеру, горло его мгновенно сжала сильная рука и, не успев даже вскрикнуть, он был втянут в темноту, где уже наготове ждал его нож.
Теперь следующий шаг стал для Конана очевиден. Он снял с убитого страшную маску и натянул ее на свою голову. Спрятанное в нише тело он прикрыл рыбацким плащом, а белую накидку жреца набросил себе на плечи. Судьба вновь поворачивалась к нему лицом - быть может, вся Кемия уже мечется в поисках богохульника, осмелившегося поднять оружие на священное животное, но кому придет в голову искать его под маской жреца?
Он смело вышел из алькова и направился к первым выбранным из всего ряда высоким сводчатым дверям, однако не успел пройти еще и полдюжины шагов, как вновь остановился, каждой частицей своего тела ощущая приближающуюся грозную опасность.
Через несколько мгновений причина его тревоги стала ясна: на самых верхних ступенях лестницы показалась странная процессия. Ее составляли люди, одетые совершенно так же, как и он. Он заколебался, но остался неподвижно стоять, надеясь на свою новую маскировку, хотя на лбу и на ладонях у него выступил холодный пот. Никто не произносил ни единого слова, и фигуры в масках, словно привидения, спустились в зал. Миновав неподвижно стоявшего циммерийца, они проследовали к черным дверям в противоположном конце святилища. Предводитель их держал в руках посох из черного дерева, увенчанный оскаленным серебряным черепом, и Конану стало ясно, что он является свидетелем одной из ритуальных, непонятных для непосвященного чужеземца процессий, игравших очень важную, а зачастую и зловещую роль в религиозных обрядах Студжии. Неожиданно последний участник шествия слегка обернулся к циммерийцу и слегка качнул головой в маске, словно приглашая его следовать за ними. Тот подумал было, что чем-то навлек на себя подозрения, но, приспособив свой шаг к мерной поступи процессии, замкнул ее строй.