Крылатая раса являлась непотребным вывертом природы, ужасающим порождением некого юного разума, смело экспериментирующего с живыми формами. А может быть, если Кейн правильно понял полные скрытого смысла намеки старого колдуна с Невольничьего Берега, гарпии являлись продуктом богомерзкого грешного брака людей со зверями? Или просто тупиковой ветвью неразумной эволюции, о которой в последнее время столько спорили натурфилософы?
Сам же пуританин склонялся к мысли, что правы были те древние философы, которые утверждали, что человек - суть высшая форма развития животного. И коли природа сподобилась породить такое множество видов разнообразнейших живых существ, логично предположить, что и человек был отнюдь не уникальным творением. Наверняка Homo Sapiens, к виду которого относился и Соломон Кейн, не являлся первым хозяином Земли, быть может, и не последним.
Несмотря на то что гарпии чувствовали свежую убоину, они колебались. Этих полуразумных созданий останавливало врожденное недоверие к строениям. Несколько бестий опустились на крышу и попытались растащить ее, но Кейн строил на совесть, и они вскоре оставили свои попытки.
Наконец один из акаана, не в силах больше противостоять дурманящему запаху свежей крови, с пронзительным визгом бросился внутрь хижины и впился острыми клыками в буйволиное мясо. В этот же момент, словно по команде, за ним ринулись остальные акаана, отпихивая друг друга от вожделенных кусков. Подождав, пока последняя тварь скроется в хижине, Соломон протянул руку и изо всех сил рванул длинную лиану. Дверь, связанная из прочных бамбуковых стеблей, с грохотом захлопнулась, а тяжелое дубовое бревно рухнуло в выдолбленный в утоптанной почве паз и намертво ее заклинило.
Пуританин вылез из замаскированной ветками ямы и посмотрел на небо. В пронзительной синеве не было видно ни одной темной точки, и, если учесть, что сейчас в хижине находилось не менее полутора сотен гарпий, в ловушку было поймано все племя крылатых созданий. Соломон вытащил из поясного кошеля кремень и кресало и высек искру на пучки высушенной травы и просмоленного сушняка, которыми снаружи были заботливо обложены стены дома духов. При этом руки пуританина были тверды, а лицо - совершенно спокойным.
По периметру хижины Гору взметнулось свирепое пламя. Изнутри донесся беспокойный гомон - твари сообразили, что попались. Еще миг - и все строение было охвачено огнем. Сухие бамбуковые стволы горели, как порох. На пуританина обрушились волны жара.
Почуявшие дым твари завизжали. Кейн молча стоял, вглядываясь слезящимися от дыма глазами в багровое пульсирующее пламя, и слушал, как акаана бьются о стены, пытаясь их проломить. И тут, впервые за все это время, он улыбнулся - жестоко и безрадостно.
Сильный ветер раздувал пламя, внутри хижины было сущее пекло. Стены дрожали от ударов, но толстые бревна выстояли. Мечущиеся внутри пылающей хижины акаана почувствовали приближение смерти. Их душераздирающие отчаянные крики казались пуританину сладкой музыкой. Потрясая кулаками, он захохотал, и смех его был ужасен. Пронзительные крики гарпий заглушили даже рев огня и треск дерева, а потом, когда жадные языки пламени прорвались внутрь, вой сменился жалобными стонами и криками боли. Огонь жарко пылал, валила жирная копоть, окрест разносилась омерзительная вонь горелого мяса.
Первой прогорела крыша, и Кейн сквозь пелену дыма временами видел, как, судорожно взмахивая опаленными крыльями, какой-нибудь монстр пытался взлететь. Тогда он равнодушно прицеливался и стрелял. Когда огонь разгорелся в полную силу, Соломону показалось, что исчезающая в пламени голова Гору оскалилась, и ужасающий человеческий смех слился с завывающим пламенем - но всем известно, что огонь и дым порой порождают удивительные иллюзии...
Постепенно буйство огненной стихии затихло. С дымящимся пистолетом в руке и посохом вуду в другой, пуританин замер над тлеющими головнями, навсегда избавившими род людской от легендарных чудовищ.
Как некогда герой древнего эпоса, изгнавший гарпий из Старого Света, теперь Кейн-триумфатор попирал ногами прах омерзительных созданий. Словно крупинки песка в песочных часах исчезают в прошлом великие империи, гибнут целые племена чернокожих, гибнут даже демоны прошлого, и надо всем возвышается белый потомок героев древности. Неотделимо одно звено цепи защитников рода людского от другого, и неважно, ходит ли паладин человечества в воловьей шкуре и рогатом шлеме или же одет он в сапоги и камзол, двуручный ли топор держит в руке или тяжелую рапиру, дориец он, сакс или англичанин, зовут его Ясон, Хенгист или же Соломон Кейн.
Неподвижный, словно изваяние, стоял пуританин, а клубы дыма возносились к утреннему небу. На плоскогорье перерыкивались львы. Медленно, словно солнечный свет, пробивающийся сквозь туман и мглу, к человеку возвращался рассудок.
- Не существует такого уголка, куда бы не дошел свет Божьих лампад, угрюмо произнес Кейн. - Немало еще мрачных, забытых всеми мест, где царит Зло, но оно не бессмертно. Ночь неизбежно сменяется днем, и говорим мы: "Да сгинет мгла!" Воистину неисповедимы твои пути, Господь мой, но кто я такой, чтобы усомниться в высшей мудрости? Мои ноги несли меня в страну Зла, но твоя простертая длань уберегла меня от смерти и сделала меня бичом своим, карающим Зло. Над людскими душами еще распростерты широкие крылья страшных чудовищ, и сильные ко Злу искушают человеческие сердца. Но грянет день, и свершится воля твоя, тени растают, и Князь Тьмы навечно будет низвергнут в самые глубины ада. А пока этого не произошло, люди лишь в собственном сердце должны видеть опору в борьбе с химерами, и тогда, с Господней помощью, смогут они противостоять проискам Повелителя Мух.
С этими словами Соломон Кейн повернулся спиной к изведавшей столько горя долине и устремил свой взор в сторону молчаливых гор. Сердце пуританина вновь наполнил беззвучный зов странствий, летящий из-за них. Он разместил поудобнее за поясом свои пистолеты, поправил рапиру и, опираясь на волшебный посох, направился на восток. Скоро его черный силуэт затерялся на фоне восходящего солнца.
Сам же пуританин склонялся к мысли, что правы были те древние философы, которые утверждали, что человек - суть высшая форма развития животного. И коли природа сподобилась породить такое множество видов разнообразнейших живых существ, логично предположить, что и человек был отнюдь не уникальным творением. Наверняка Homo Sapiens, к виду которого относился и Соломон Кейн, не являлся первым хозяином Земли, быть может, и не последним.
Несмотря на то что гарпии чувствовали свежую убоину, они колебались. Этих полуразумных созданий останавливало врожденное недоверие к строениям. Несколько бестий опустились на крышу и попытались растащить ее, но Кейн строил на совесть, и они вскоре оставили свои попытки.
Наконец один из акаана, не в силах больше противостоять дурманящему запаху свежей крови, с пронзительным визгом бросился внутрь хижины и впился острыми клыками в буйволиное мясо. В этот же момент, словно по команде, за ним ринулись остальные акаана, отпихивая друг друга от вожделенных кусков. Подождав, пока последняя тварь скроется в хижине, Соломон протянул руку и изо всех сил рванул длинную лиану. Дверь, связанная из прочных бамбуковых стеблей, с грохотом захлопнулась, а тяжелое дубовое бревно рухнуло в выдолбленный в утоптанной почве паз и намертво ее заклинило.
Пуританин вылез из замаскированной ветками ямы и посмотрел на небо. В пронзительной синеве не было видно ни одной темной точки, и, если учесть, что сейчас в хижине находилось не менее полутора сотен гарпий, в ловушку было поймано все племя крылатых созданий. Соломон вытащил из поясного кошеля кремень и кресало и высек искру на пучки высушенной травы и просмоленного сушняка, которыми снаружи были заботливо обложены стены дома духов. При этом руки пуританина были тверды, а лицо - совершенно спокойным.
По периметру хижины Гору взметнулось свирепое пламя. Изнутри донесся беспокойный гомон - твари сообразили, что попались. Еще миг - и все строение было охвачено огнем. Сухие бамбуковые стволы горели, как порох. На пуританина обрушились волны жара.
Почуявшие дым твари завизжали. Кейн молча стоял, вглядываясь слезящимися от дыма глазами в багровое пульсирующее пламя, и слушал, как акаана бьются о стены, пытаясь их проломить. И тут, впервые за все это время, он улыбнулся - жестоко и безрадостно.
Сильный ветер раздувал пламя, внутри хижины было сущее пекло. Стены дрожали от ударов, но толстые бревна выстояли. Мечущиеся внутри пылающей хижины акаана почувствовали приближение смерти. Их душераздирающие отчаянные крики казались пуританину сладкой музыкой. Потрясая кулаками, он захохотал, и смех его был ужасен. Пронзительные крики гарпий заглушили даже рев огня и треск дерева, а потом, когда жадные языки пламени прорвались внутрь, вой сменился жалобными стонами и криками боли. Огонь жарко пылал, валила жирная копоть, окрест разносилась омерзительная вонь горелого мяса.
Первой прогорела крыша, и Кейн сквозь пелену дыма временами видел, как, судорожно взмахивая опаленными крыльями, какой-нибудь монстр пытался взлететь. Тогда он равнодушно прицеливался и стрелял. Когда огонь разгорелся в полную силу, Соломону показалось, что исчезающая в пламени голова Гору оскалилась, и ужасающий человеческий смех слился с завывающим пламенем - но всем известно, что огонь и дым порой порождают удивительные иллюзии...
Постепенно буйство огненной стихии затихло. С дымящимся пистолетом в руке и посохом вуду в другой, пуританин замер над тлеющими головнями, навсегда избавившими род людской от легендарных чудовищ.
Как некогда герой древнего эпоса, изгнавший гарпий из Старого Света, теперь Кейн-триумфатор попирал ногами прах омерзительных созданий. Словно крупинки песка в песочных часах исчезают в прошлом великие империи, гибнут целые племена чернокожих, гибнут даже демоны прошлого, и надо всем возвышается белый потомок героев древности. Неотделимо одно звено цепи защитников рода людского от другого, и неважно, ходит ли паладин человечества в воловьей шкуре и рогатом шлеме или же одет он в сапоги и камзол, двуручный ли топор держит в руке или тяжелую рапиру, дориец он, сакс или англичанин, зовут его Ясон, Хенгист или же Соломон Кейн.
Неподвижный, словно изваяние, стоял пуританин, а клубы дыма возносились к утреннему небу. На плоскогорье перерыкивались львы. Медленно, словно солнечный свет, пробивающийся сквозь туман и мглу, к человеку возвращался рассудок.
- Не существует такого уголка, куда бы не дошел свет Божьих лампад, угрюмо произнес Кейн. - Немало еще мрачных, забытых всеми мест, где царит Зло, но оно не бессмертно. Ночь неизбежно сменяется днем, и говорим мы: "Да сгинет мгла!" Воистину неисповедимы твои пути, Господь мой, но кто я такой, чтобы усомниться в высшей мудрости? Мои ноги несли меня в страну Зла, но твоя простертая длань уберегла меня от смерти и сделала меня бичом своим, карающим Зло. Над людскими душами еще распростерты широкие крылья страшных чудовищ, и сильные ко Злу искушают человеческие сердца. Но грянет день, и свершится воля твоя, тени растают, и Князь Тьмы навечно будет низвергнут в самые глубины ада. А пока этого не произошло, люди лишь в собственном сердце должны видеть опору в борьбе с химерами, и тогда, с Господней помощью, смогут они противостоять проискам Повелителя Мух.
С этими словами Соломон Кейн повернулся спиной к изведавшей столько горя долине и устремил свой взор в сторону молчаливых гор. Сердце пуританина вновь наполнил беззвучный зов странствий, летящий из-за них. Он разместил поудобнее за поясом свои пистолеты, поправил рапиру и, опираясь на волшебный посох, направился на восток. Скоро его черный силуэт затерялся на фоне восходящего солнца.