Страница:
– Из-за мужчины, разумеется. Из-за чего мы все поднимаем шум?
– Что за мужчина, не знаете?
– Нет. Откровенно говоря, подозреваю, что Элейн принадлежит к тем женщинам, которых вполне устраивает их вдовья доля – хоть они и помалкивают об этом. У Элейн есть деньги, никто не путается под ногами – что еще нужно? Зачем обременять себя какими-то связями, обещаниями? Ей и одной неплохо.
– В таком случае зачем ей было ругаться с Беверли?
– А кто ее знает? Может, они так развлекались.
Я допила кофе и встала:
– Пожалуй, мне пора. Не буду портить вам завтрак. Ваш телефон есть в справочнике? На всякий случай.
– Конечно. Кстати, я работаю... в отеле "Эджвуд" в баре. Знаете, неподалеку от пляжа?
– Да, я слышала... хотя мне это место не по карману.
– Заходите как-нибудь. Я там каждый вечер с шести до закрытия, кроме понедельника. Принесу вам что-нибудь выпить. За мой счет.
– Спасибо, Уйм. Как-нибудь загляну. Я вам очень признательна. Кофе был чудесный.
– В любое время.
Направляясь к выходу, я краем глаза заметила того, кому Уйм готовил завтрак. Он словно сошел со страницы "Джентльменз куотерли": похотливые глазки, безукоризненная линия подбородка, наброшенный на спину итальянский кашемировый свитер с небрежно завязанными узлом на груди рукавами.
На кухне Уйм начал что-то напевать, кажется, это была песенка "Мужчина, которого люблю". В этот момент голос у него был в точности как у Марлен Дитрих.
– Похоже, теперь я хожу в магазин два раза в день, – сказала она. – Вы меня ищете?
– Да, но пока вас не было, я заглянула к Уйму Гуверу. Я и не знала, что у Элейн Болдт есть кот.
– О-о, Мингус у нее уже давным-давно. Не понимаю, как это я забыла вам сказать. Интересно, куда он-то подевался?
– Вы говорили, что, когда она вышла к такси, в руках у нее был какой-то багаж? Может, там была и клетка Мингуса?
– Должно быть. Это было что-то большое, а Элейн всегда берет кота с собой. Значит, он тоже пропал? Вы это хотите сказать?
– Вполне вероятно, хотя пока трудно сказать что-нибудь определенное. Жаль, он не страдал какой-нибудь редкой кошачьей болезнью – тогда можно было бы вычислить его через ветлечебницы.
Тилли покачала головой:
– Боюсь, здесь я вам ничем не могу помочь. Кажется, он был в добром здравии. Его было бы легко узнать. Крупный серый красавец с роскошной шерстью. Весит, должно быть, фунтов двадцать.
– У него имелась родословная?
– Нет. К тому же она его еще котенком кастрировала, так что для разведения его не использовали.
– Что ж, – вздохнула я, – видно, придется наводить справки и о нем тоже. Все равно пока никакой зацепки. Вы были вчера в полиции?
– О да. Сказала – мы считаем, что эта женщина, возможно, похитила счета Элейн. На меня посмотрели так, словно я выжила из ума, но все-таки записали.
– Да, знаете, что мне сказал Уйм? Он утверждает, что Беверли, сестра Элейн, была здесь на Рождество и между ними произошла крупная ссора. Вам об этом известно?
– Нет, я ничего не знаю, и Элейн ничего не рассказывала, – засуетилась Тилли. – Кинси, мне надо идти, а то у меня здесь фруктовое мороженое – если я срочно не суну его в холодильник, оно все растает.
– Хорошо, может, я свяжусь с вами позже, если понадобится. Спасибо, Тилли.
Тилли, толкая перед собой тележку, пошла по коридору. Я вернулась к машине и уже открыла ее, когда внимание мое снова привлекло полуобгоревшее строение – место убийства Марти Грайс. Действуя почти инстинктивно, я захлопнула дверцу и поспешила к дому Снайдеров. Должно быть, хозяин увидел меня в окно, потому что, не успела я поднять руку, чтобы постучать, дверь передо мной отворилась, и он вышел на крыльцо.
– Я видел, как вы идете по дорожке. Это вы были здесь вчера, – сказал он. – Только вот запамятовал ваше имя.
– Кинси Милхоун. Я встречалась с мистером Грайсом у его сестры. Он сказал, что у вас есть ключ от его дома и что я могу все там осмотреть.
– Да, все правильно. Он у меня где-то здесь. – Мистер Снайдер, пошарив по карманам, извлек связку ключей и принялся перебирать их пальцами.
– Вот. – Он снял один из ключей с кольца и протянул мне. – Это от задней двери. Передняя заколочена – ну да вы сами видите. Полиция понаставила кордонов, пока, стало быть, идет следствие.
– Что там, Оррис? С кем это ты разговариваешь? – донеслось из глубины дома.
– Не шуми, старая карга, – буркнул он; подбородок у него мелко трясся. – Ну, мне пора.
– Я занесу ключ, когда закончу, – сказала я, но он, ворча что-то себе под нос, уже ковылял прочь и скорее всего пропустил мои слова мимо ушей. Тут я подумала, что для человека, который – если верить мистеру Снайдеру – "глух как пень", у его жены отменный слух.
Я пересекла заросший плющом двор Снайдеров. Перед домом Грайсов царило запустение, дорожка была завалена мусором. Похоже, с тех пор как уехали пожарные машины, никому и в голову не пришло навести здесь порядок. Оставалось надеяться, что до дома тоже никто не добрался; я скрестила два пальца – на удачу. Миновав створчатую, с висячим замком дверь, которая вела в подвал, я обошла вокруг дома и по разбитым ступенькам поднялась на заднее крыльцо. В верхней половине двери было окошко; мятая, грязная занавеска сбилась, и просматривалась часть кухни.
Я открыла дверь и вошла. В кои-то веки мне повезло. На полу настоящее месиво из штукатурки, шлака и еще какой-то дряни, однако мебель на месте: грязный, вымазанный сажей стол, в беспорядке расставленные стулья. Не закрывая входную дверь, я осмотрелась. На рабочем столике гора тарелок, дверь в клановую открыта, там заставленные консервами полки. Как всегда в подобных ситуациях, мне было немного не по себе.
Стоял тяжелый запах горелого дерева, на всем вокруг лежал густой слой копоти. Стены потемнели от дыма. Я двинулась по коридору, под ногами хрустело битое стекло. Мне показалось, что планировка была такой же, как в доме Снайдеров – я узнала примыкающую к кухне столовую, в которую вела раздвижная дверь. В такой же комнате Оррис Снайдер оборудовал спальню для жены. В конце коридора находился туалет с раковиной. Линолеум вздулся и потрескался, обнажив покрытые черной мастикой доски. Окно в коридоре, выходящее на узкую, разделявшую два дома дорожку, разбито. Как раз напротив было окно той самой спальни, и через него виднелась больничная кровать, стоящая перпендикулярно стене, и на ней – тщедушная фигурка Мэй Снайдер, казавшаяся особенно жалкой под белым стеганым одеялом. Похоже, она спала. Я направилась дальше по коридору в сторону гостиной.
Огонь съел краски, и все теперь выглядело, как на черно-белой фотографии. Обгоревшие дверные косяки и оконные рамы были похожи на растянутые крокодильи шкурки. Следы причиненных огнем разрушений тем больше бросались в глаза, чем ближе я подходила к передней части дома. Дойдя до лестницы в мансарду, увидела обугленные перила, половина ступенек провалилась. При виде висевших клочьями, почерневших обоев в воображении почему-то возник образ старинной карты с указанием места, где зарыты сокровища.
Я ступала с величайшими предосторожностями, боясь оступиться. Рядом с входной дверью на полу зиял зловещий проем. Где-то здесь лежало тело Марти Грайс. Огонь слизал обшивку со стен, обнажив трубы отопления и балки. Некоторые участки пола у двери и дальше по коридору до самой лестницы выгорели особенно сильно – видимо, здесь и была разлита какая-то горючая жидкость. Я перешагнула через проем и заглянула в гостиную. У меня возникло ощущение, будто там поработал дизайнер-авангардист, который для производства мебели применяет исключительно брикеты древесного угля. Обивка и внутренности тахты и двух кресел, расставленных словно для вечеринки, выгорели дотла, немым укором торчали голые пружины. От кофейного столика остался лишь почерневший остов.
Я вернулась к лестнице и начала осторожно подниматься. Наверху в спальне огонь вел себя как-то чудно – пощадив стопку книг в бумажных переплетах, он обратил в головешки стоявшую рядом скамеечку для ног. Кровать аккуратно заправлена, при этом в комнате все залито водой; от ковра исходил запах тления, пахло сырыми обоями, сопревшими одеялами, паленой одеждой и теплоизоляцией, которая клочьями лезла из стен и потолка, где штукатурка обвалилась, а дранка прогорела. На прикроватной тумбочке стояла забранная в рамку со стеклом фотография Леонарда; в углу под рамку был заткнут талон с назначением к дантисту на предмет удаления зубного камня.
Я вытащила талон, чтобы получше разглядеть снимок, и вдруг вспомнила ту фотографию, на которой была запечатлена Марти. Унылая особа: полновата, нелепые, в пластмассовой оправе очки, волосы, уложенные таким образом, что их можно принять за парик. Леонард – по крайней мере в лучшие времена – выглядел куда более привлекательным; это был холеный мужчина с запоминающейся внешностью – благородная проседь в волосах, волевой взгляд. Правда, легкая сутулость наводила на мысль о некоторой слабости характера, склонности к компромиссам. Интересно, имела ли Элейн Болдт виды на этого человека? Может быть, и здесь она стала причиной раздора?
Я поставила фотографию на место и спустилась вниз. В коридоре мое внимание привлекла неплотно закрытая дверь. Я робко толкнула ее. Это был вход в подвал. Мне стало не по себе – там было темно, как в шахте. Проклятие. Я понимала, что в интересах дела придется осмотреть и там. Поморщившись, я пошла к машине за фонарем.
13
– Что за мужчина, не знаете?
– Нет. Откровенно говоря, подозреваю, что Элейн принадлежит к тем женщинам, которых вполне устраивает их вдовья доля – хоть они и помалкивают об этом. У Элейн есть деньги, никто не путается под ногами – что еще нужно? Зачем обременять себя какими-то связями, обещаниями? Ей и одной неплохо.
– В таком случае зачем ей было ругаться с Беверли?
– А кто ее знает? Может, они так развлекались.
Я допила кофе и встала:
– Пожалуй, мне пора. Не буду портить вам завтрак. Ваш телефон есть в справочнике? На всякий случай.
– Конечно. Кстати, я работаю... в отеле "Эджвуд" в баре. Знаете, неподалеку от пляжа?
– Да, я слышала... хотя мне это место не по карману.
– Заходите как-нибудь. Я там каждый вечер с шести до закрытия, кроме понедельника. Принесу вам что-нибудь выпить. За мой счет.
– Спасибо, Уйм. Как-нибудь загляну. Я вам очень признательна. Кофе был чудесный.
– В любое время.
Направляясь к выходу, я краем глаза заметила того, кому Уйм готовил завтрак. Он словно сошел со страницы "Джентльменз куотерли": похотливые глазки, безукоризненная линия подбородка, наброшенный на спину итальянский кашемировый свитер с небрежно завязанными узлом на груди рукавами.
На кухне Уйм начал что-то напевать, кажется, это была песенка "Мужчина, которого люблю". В этот момент голос у него был в точности как у Марлен Дитрих.
* * *
Внизу я столкнулась с Тилли, которая толкала перед собой проволочную тележку, набитую пакетами и свертками.– Похоже, теперь я хожу в магазин два раза в день, – сказала она. – Вы меня ищете?
– Да, но пока вас не было, я заглянула к Уйму Гуверу. Я и не знала, что у Элейн Болдт есть кот.
– О-о, Мингус у нее уже давным-давно. Не понимаю, как это я забыла вам сказать. Интересно, куда он-то подевался?
– Вы говорили, что, когда она вышла к такси, в руках у нее был какой-то багаж? Может, там была и клетка Мингуса?
– Должно быть. Это было что-то большое, а Элейн всегда берет кота с собой. Значит, он тоже пропал? Вы это хотите сказать?
– Вполне вероятно, хотя пока трудно сказать что-нибудь определенное. Жаль, он не страдал какой-нибудь редкой кошачьей болезнью – тогда можно было бы вычислить его через ветлечебницы.
Тилли покачала головой:
– Боюсь, здесь я вам ничем не могу помочь. Кажется, он был в добром здравии. Его было бы легко узнать. Крупный серый красавец с роскошной шерстью. Весит, должно быть, фунтов двадцать.
– У него имелась родословная?
– Нет. К тому же она его еще котенком кастрировала, так что для разведения его не использовали.
– Что ж, – вздохнула я, – видно, придется наводить справки и о нем тоже. Все равно пока никакой зацепки. Вы были вчера в полиции?
– О да. Сказала – мы считаем, что эта женщина, возможно, похитила счета Элейн. На меня посмотрели так, словно я выжила из ума, но все-таки записали.
– Да, знаете, что мне сказал Уйм? Он утверждает, что Беверли, сестра Элейн, была здесь на Рождество и между ними произошла крупная ссора. Вам об этом известно?
– Нет, я ничего не знаю, и Элейн ничего не рассказывала, – засуетилась Тилли. – Кинси, мне надо идти, а то у меня здесь фруктовое мороженое – если я срочно не суну его в холодильник, оно все растает.
– Хорошо, может, я свяжусь с вами позже, если понадобится. Спасибо, Тилли.
Тилли, толкая перед собой тележку, пошла по коридору. Я вернулась к машине и уже открыла ее, когда внимание мое снова привлекло полуобгоревшее строение – место убийства Марти Грайс. Действуя почти инстинктивно, я захлопнула дверцу и поспешила к дому Снайдеров. Должно быть, хозяин увидел меня в окно, потому что, не успела я поднять руку, чтобы постучать, дверь передо мной отворилась, и он вышел на крыльцо.
– Я видел, как вы идете по дорожке. Это вы были здесь вчера, – сказал он. – Только вот запамятовал ваше имя.
– Кинси Милхоун. Я встречалась с мистером Грайсом у его сестры. Он сказал, что у вас есть ключ от его дома и что я могу все там осмотреть.
– Да, все правильно. Он у меня где-то здесь. – Мистер Снайдер, пошарив по карманам, извлек связку ключей и принялся перебирать их пальцами.
– Вот. – Он снял один из ключей с кольца и протянул мне. – Это от задней двери. Передняя заколочена – ну да вы сами видите. Полиция понаставила кордонов, пока, стало быть, идет следствие.
– Что там, Оррис? С кем это ты разговариваешь? – донеслось из глубины дома.
– Не шуми, старая карга, – буркнул он; подбородок у него мелко трясся. – Ну, мне пора.
– Я занесу ключ, когда закончу, – сказала я, но он, ворча что-то себе под нос, уже ковылял прочь и скорее всего пропустил мои слова мимо ушей. Тут я подумала, что для человека, который – если верить мистеру Снайдеру – "глух как пень", у его жены отменный слух.
Я пересекла заросший плющом двор Снайдеров. Перед домом Грайсов царило запустение, дорожка была завалена мусором. Похоже, с тех пор как уехали пожарные машины, никому и в голову не пришло навести здесь порядок. Оставалось надеяться, что до дома тоже никто не добрался; я скрестила два пальца – на удачу. Миновав створчатую, с висячим замком дверь, которая вела в подвал, я обошла вокруг дома и по разбитым ступенькам поднялась на заднее крыльцо. В верхней половине двери было окошко; мятая, грязная занавеска сбилась, и просматривалась часть кухни.
Я открыла дверь и вошла. В кои-то веки мне повезло. На полу настоящее месиво из штукатурки, шлака и еще какой-то дряни, однако мебель на месте: грязный, вымазанный сажей стол, в беспорядке расставленные стулья. Не закрывая входную дверь, я осмотрелась. На рабочем столике гора тарелок, дверь в клановую открыта, там заставленные консервами полки. Как всегда в подобных ситуациях, мне было немного не по себе.
Стоял тяжелый запах горелого дерева, на всем вокруг лежал густой слой копоти. Стены потемнели от дыма. Я двинулась по коридору, под ногами хрустело битое стекло. Мне показалось, что планировка была такой же, как в доме Снайдеров – я узнала примыкающую к кухне столовую, в которую вела раздвижная дверь. В такой же комнате Оррис Снайдер оборудовал спальню для жены. В конце коридора находился туалет с раковиной. Линолеум вздулся и потрескался, обнажив покрытые черной мастикой доски. Окно в коридоре, выходящее на узкую, разделявшую два дома дорожку, разбито. Как раз напротив было окно той самой спальни, и через него виднелась больничная кровать, стоящая перпендикулярно стене, и на ней – тщедушная фигурка Мэй Снайдер, казавшаяся особенно жалкой под белым стеганым одеялом. Похоже, она спала. Я направилась дальше по коридору в сторону гостиной.
Огонь съел краски, и все теперь выглядело, как на черно-белой фотографии. Обгоревшие дверные косяки и оконные рамы были похожи на растянутые крокодильи шкурки. Следы причиненных огнем разрушений тем больше бросались в глаза, чем ближе я подходила к передней части дома. Дойдя до лестницы в мансарду, увидела обугленные перила, половина ступенек провалилась. При виде висевших клочьями, почерневших обоев в воображении почему-то возник образ старинной карты с указанием места, где зарыты сокровища.
Я ступала с величайшими предосторожностями, боясь оступиться. Рядом с входной дверью на полу зиял зловещий проем. Где-то здесь лежало тело Марти Грайс. Огонь слизал обшивку со стен, обнажив трубы отопления и балки. Некоторые участки пола у двери и дальше по коридору до самой лестницы выгорели особенно сильно – видимо, здесь и была разлита какая-то горючая жидкость. Я перешагнула через проем и заглянула в гостиную. У меня возникло ощущение, будто там поработал дизайнер-авангардист, который для производства мебели применяет исключительно брикеты древесного угля. Обивка и внутренности тахты и двух кресел, расставленных словно для вечеринки, выгорели дотла, немым укором торчали голые пружины. От кофейного столика остался лишь почерневший остов.
Я вернулась к лестнице и начала осторожно подниматься. Наверху в спальне огонь вел себя как-то чудно – пощадив стопку книг в бумажных переплетах, он обратил в головешки стоявшую рядом скамеечку для ног. Кровать аккуратно заправлена, при этом в комнате все залито водой; от ковра исходил запах тления, пахло сырыми обоями, сопревшими одеялами, паленой одеждой и теплоизоляцией, которая клочьями лезла из стен и потолка, где штукатурка обвалилась, а дранка прогорела. На прикроватной тумбочке стояла забранная в рамку со стеклом фотография Леонарда; в углу под рамку был заткнут талон с назначением к дантисту на предмет удаления зубного камня.
Я вытащила талон, чтобы получше разглядеть снимок, и вдруг вспомнила ту фотографию, на которой была запечатлена Марти. Унылая особа: полновата, нелепые, в пластмассовой оправе очки, волосы, уложенные таким образом, что их можно принять за парик. Леонард – по крайней мере в лучшие времена – выглядел куда более привлекательным; это был холеный мужчина с запоминающейся внешностью – благородная проседь в волосах, волевой взгляд. Правда, легкая сутулость наводила на мысль о некоторой слабости характера, склонности к компромиссам. Интересно, имела ли Элейн Болдт виды на этого человека? Может быть, и здесь она стала причиной раздора?
Я поставила фотографию на место и спустилась вниз. В коридоре мое внимание привлекла неплотно закрытая дверь. Я робко толкнула ее. Это был вход в подвал. Мне стало не по себе – там было темно, как в шахте. Проклятие. Я понимала, что в интересах дела придется осмотреть и там. Поморщившись, я пошла к машине за фонарем.
13
Лестница была цела. Видимо, огонь не успел сюда добраться. У меня сложилось впечатление, что наверху пожар возник в результате возгорания какой-то горючей жидкости и причинил лишь поверхностные разрушения. Луч фонарика прорезал тьму и образовал узкую живую дорожку, выхватывая откуда-то из небытия странные предметы, до которых не хотелось дотрагиваться руками. Я очутилась внизу. Потолки были низкие; дом стоял уже более сорока лет, тянуло сыростью, всюду виднелись клочья паутины. Воздух спертый, словно в парнике, но в отличие от последнего здесь все давно вымерло; висел тяжелый запах старого пожарища, запустения и тлена.
Я навела луч фонарика на балочное перекрытие, и мой взгляд наткнулся на дыру в потолке, сквозь которую пробивался дневной свет. Что, если пол прогорел насквозь и тело свалилось в подвал? Я подошла ближе и вытянула шею, чтобы получше рассмотреть отверстие. Мне показалось, что края досок словно спилены. Может, пожарные отправили образцы на экспертизу? Слева я заметила котел отопления – серую приземистую штуковину с расходящимися во все стороны трубами. На земляном полу утрамбованный бетонный щебень; везде какой-то хлам. Под лестницей свалены банки из-под краски и старые оконные рамы, в углу доисторическая оцинкованная раковина, труба у нее проржавела и отвалилась.
Наводя страх на членистоногих обитателей подвала, я старательно заглядывала во все уголки и позже не без гордости вспоминала, какая я добросовестная. Но в тот момент мне не терпелось поскорее выбраться из этого склепа. В пустом доме тебя вечно преследуют странные звуки, так что поневоле начинаешь думать, не притаился ли где-то убийца с топором. Я посветила на дальнюю стену. Там оказались ступеньки, которые вели к двустворчатой дверце, выходящей во двор. Сквозь щели пробивались тонкие полоски света, однако свежий воздух сюда не проникал. Я вспомнила, что снаружи висит замок, но дверь давно рассохлась и выглядела крайне ненадежной. Впрочем, как сообщила Лили Хоуи, грабитель и не пытался взламывать двери. Он просто позвонил. Может, они дрались? Может, он убил ее, потому что запаниковал? Разумеется, убийцей могла оказаться и женщина, особенно учитывая, что орудием убийства послужила бейсбольная бита. После обретения женщинами равноправия они все более искусно обращаются с разного рода спортивным инвентарем, убивая при помощи дисков, копий, ядер, лука и стрел, хоккейных шайб... словом, выбор у них богатый.
Возвращаясь к лестнице, я физически ощущала наваливавшуюся на спину темноту, от которой у меня буквально мороз по коже подирал. Перешагивая через одну ступеньку, я поспешила наверх и тут же ударилась головой о балку, от страха едва не лишившись чувств. Пробормотав проклятие, я кинулась вон из жуткого подземелья, словно за мной гнались, и уже в коридоре вдруг заметила, что по мне ползет какая-то мерзость. Это была всего-навсего сороконожка, но я, исполнив невообразимое па, принялась, точно объятая пламенем, отчаянно махать руками, пытаясь стряхнуть с себя бедную тварь. На что только не пускаешься, чтобы заработать на жизнь, раздраженно подумала я. Вышла во двор, закрыла за собой дверь и присела на крылечке, чтобы немного отдышаться и прийти в себя.
Мне пришло в голову, что будет нелишним осмотреть задний двор. Не знаю, что я рассчитывала там найти, – ведь со дня убийства прошло полгода. Моему взору открылись заросли кустарника, который давно не видел садовых ножниц, и чахлое – видимо, от недостатка влаги – апельсиновое деревце, усыпанное пожухлыми прошлогодними плодами. Сарайчик оказался сборный, из тех, что можно заказать по каталогу "Сирс" и установить где угодно. На двери висел внушительных размеров замок, на вид достаточно надежный. Я подошла к гаражу, чтобы удостовериться. На самом деле это был обычный нарезной замок, который я открыла бы за пару минут. Но у меня не оказалось при себе отмычки, и к тому же нисколько не привлекала идея возиться с замком средь бела дня. Будет лучше вернуться сюда, когда стемнеет – посмотреть, что там держал Грайс или его племянник. Скорее всего ничего, кроме старой садовой мебели, там и не было, но стоило убедиться в этом своими глазами.
Я вернула мистеру Снайдеру ключ и поехала к себе в контору. Почту еще не приносили, на автоответчике тоже ничего не было. Я поставила варить кофе и вышла на балкон. Куда же могла запропаститься Элейн Болдт? И где, черт возьми, ее кот? Я не знала, что и подумать. Я подготовила контракт для Джулии Окснер и сунула в почтовый ящик. Потом налила себе кофе, села за стол и стала крутиться на кресле. Наконец, чтобы как-то отвлечься от нахлынувших сомнений, решила заняться черновой рутиной.
Я позвонила в редакции местных газет Бока-Рейтона и Сарасоты и дала объявления. "Всех, кто что-либо знает о местонахождении Элейн Болдт – белая, возраст 43 года..." и т.д., "...просьба сообщить..." – дальше я прилагала свое имя, адрес, номер телефона, предлагая оплату за междугородный разговор переводить на меня.
Замечательно. Что дальше? Я еще покрутилась на кресле. Из головы у меня не выходила миссис Окснер, и я позвонила ей.
Она явно не торопилась брать трубку.
– Алло?
Ну слава Богу. Голос у нее дрожал. Вместе с тем мне показалось, она была как-то радостно возбуждена, словно, невзирая на свои восемьдесят восемь лет, все время ждала, что ей вот-вот позвонят и сообщат какую-нибудь сногсшибательную новость. Вот бы мне так научиться. Однако в тот момент повода для оптимизма у меня не было.
– Привет, Джулия. Это Кинси из Калифорнии.
– Минуточку, дорогуша, я только убавлю звук. Я как раз смотрела по телевизору свою любимую передачу.
– Хотите, я перезвоню попозже? Я не хотела вам мешать.
– Нет, нет. Мне куда приятнее поговорить с вами. Не кладите трубку.
Я терпеливо ждала; посторонний шум исчез, в трубке было тихо. Джулия, должно быть, бежала со всех ног. Наконец...
– Я оставила только изображение, – произнесла она, не в силах отдышаться. – Хотя с другого конца комнаты все равно ничего не видно. Как вы?
– Совсем замоталась, – ответила я. – Хочу спросить у вас про кота Элейн, Мингуса. Вы не видели его эти полгода?
– Бог мой, нет. Совсем забыла о нем. Раз ее нет, он, должно быть, исчез вместе с ней.
– Похоже на то. Здешняя управляющая говорит, что в тот вечер у Элейн было что-то наподобие клетки для транспортировки кошек, так что если она в самом деле прибыла во Флориду, кот должен быть с ней.
– Готова поклясться – его здесь не было, так же как и ее самой. Но я могу навести справки у местных ветеринаров и в питомниках. Вдруг она по какой-то причине решила его отдать.
– Если вам не трудно. Мы сэкономили бы время. Вряд ли удастся что-то узнать, но по крайней мере наша совесть будет чиста. А я тем временем попробую разыскать такси, на котором Элейн уехала, и выяснить, был ли кот при ней, когда она прибыла в аэропорт. Кстати, Пэт Ашер о нем не упоминала?
– Не припоминаю. Да ее же уже нет, знаете? Собрала пожитки и съехала.
– Что вы говорите! Впрочем, это неудивительно. Только хотелось бы знать – куда. Может, она оставила адрес у Маковски? Я вам перезвоню через день-другой, только сами не вздумайте звонить Пэт. Ей ни к чему знать, что вы имеете какое-то отношение к этому делу. Возможно, вам еще предстоит немного пошпионить, так что не стоит обнаруживать себя раньше времени. А в остальном как у вас дела?
– О, все прекрасно, Кинси. Не волнуйтесь. Ведь вы все равно не собираетесь взять меня в компаньоны после того, как мы обтяпаем это дельце?
– Я подумаю, – ответила я. – Это не самая плохая мысль.
Джулия рассмеялась:
– Хочу почитать Микки Спиллейна – просто чтобы быть в форме. А то, знаете ли, у меня не слишком большой запас ругательств.
– На этот счет можете быть спокойны – моего хватит на двоих. Если что, звоните. Я отправила контракт вам на подпись. Все должно выглядеть законно.
– Правильно сделали, – сказала она и повесила трубку.
Агентство "Тип-топ" находилось между магазином поношенной одежды гуманитарного благотворительного общества и универсамом "Богатырь", на витрине которого демонстрировались костюмы, видимо, предназначенные для энтузиастов, сидящих на стероидных препаратах. Контора агентства представляла собой длинное и узкое помещение, разделенное пополам фанерной перегородкой с врезанной дверью. Меблирована на манер детского убежища: стол с одной короткой ножкой и два дивана вообще без ножек; к стене скотчем приклеены графики и объявления; в углу куча мусора; у входной двери свалены старые журналы "Роуд энд трэк". У дальней стены автомобильное кресло с драной и заклеенной старым пластырем светло-коричневой обивкой. Диспетчер сидел, неловко притулившись на табурете и облокотившись на стол, который более смахивал на верстак из-за обилия на нем всякой всячины. Это был молодой человек лет двадцати пяти с черными курчавыми волосами и тонкими темными усиками, в летних брюках из твида и светло-синей майке с выцветшей переводной картинкой на груди. На голове у него был козырек, отчего волосы с одной стороны неестественно топорщились. Из коротковолнового передатчика донеслись пронзительные нечленораздельные звуки, и диспетчер схватил микрофон.
– Семь-ноль, – сказал он, впившись взглядом в карту города, прикрепленную на стене над столом, на котором среди прочего я успела разглядеть забитую до краев окурками пепельницу, пузырек с аспирином, картонный календарь из церкви Скорбящей Богоматери, ремень вентилятора, пакетики с кетчупом и лист бумаги с написанным от руки крупными буквами текстом: "Кто-нибудь видел мой красный фонарик?" На стене висел адресный список клиентов, уличенных в том, что они расплачивались фальшивыми чеками или вызывали несколько машин сразу, чтобы посмотреть, какая подойдет первой.
Радио снова ожило, и диспетчер передвинул круглый магнит из одной части карты в другую. Он точно играл сам с собой в какую-то игру.
Заметив меня, он, не вставая с места, развернулся:
– Слушаю, мэм.
Я протянула ему руку:
– Меня зовут Кинси Милхоун.
Мое предложение поздороваться за руку, казалось, немного шокировало его, однако он тут же опомнился и чинно представился:
– Рон Коучелло.
Я достала бумажник и предъявила свое удостоверение.
– Хотела узнать, не могли бы вы навести кое-какие справки для меня.
У него были темные, почти черные, глаза; по его смышленому взгляду я поняла, что он может навести любые справки – если, конечно, захочет.
– На какой предмет? – спросил он.
Я сжато, в лучших традициях "Ридерз дайджест", изложила версию случившегося, указав местный адрес Элейн Болдт и примерное время прибытия такси.
– Если бы вам удалось найти записи за девятое января этого года и выяснить, принимало ли ваше агентство этот заказ, я была бы вам крайне признательна. Возможно, это была другая фирма – "Сити кеб" или "Грин страйп". Мне бы хотелось найти водителя и задать ему несколько вопросов. Рон пожал плечами:
– Пожалуйста. Только мне потребуется какое-то время. Эта макулатура у меня дома. Давайте я вам позвоню – а лучше перезвоните-ка вы мне, идет?
Зазвонил телефон, он поднял трубку и, приняв очередной заказ, взял микрофон и нажал кнопку.
– Шесть-восемь, – произнес он и со скучающим видом уставился в потолок. Передатчик что-то проскрежетал в ответ, диспетчер скороговоркой выпалил: – Четыре-ноль-два-девять "Орион", – и отключился.
Я дала ему свою визитку. Рон посмотрел на меня с нескрываемым любопытством, как будто впервые встретил женщину, у которой имеются визитные карточки. Тут передатчик снова затрещал, и он вцепился в микрофон. Я кивнула, и он рассеянно махнул мне рукой.
Я зашла в два других таксомоторных агентства, которые, на счастье, располагались неподалеку. Еще дважды оттарабанив ту же историю, я почувствовала, что у меня вот-вот отвалится язык.
Прибыв к себе в офис, я включила автоответчик; пока меня не было, звонил Джоуна Робб.
– Э-э, Кинси. Это Джоуна Робб из полиции по поводу того... э-э... вопроса, который мы обсуждали. Не могли бы вы перезвонить мне где-нибудь... э-э... днем, мы бы договорились о встрече. Сейчас двенадцать десять, пятница. Пока. Спасибо.
Он оставил номер полиции и добавочный – в отдел пропавших без вести.
Я позвонила, представившись, как только он взял трубку:
– Насколько я поняла, у вас имеется для меня какая-то информация.
– Точно, – сказал он. – Может, заедете ко мне вечерком?
– Охотно, – ответила я, и мы договорились на 8.15 вечера, после ужина. Я подумала, что на данной стадии рановато устраивать приятельские посиделки, и, поблагодарив его, повесила трубку.
Я решительно не знала, чем заняться, поэтому отправилась домой. Было только двадцать минут второго, и поскольку ничем особенным по работе в тот день не отличилась, решила посвятить себя дому. Вымыла валявшиеся в раковине чашку, блюдце и тарелку и поставила в сушилку, загрузила стиральную машину грязными полотенцами, вычистила ванну и раковину, вынесла мусор и взялась за пылесос. Время от времени я затеваю генеральную уборку, двигаю мебель, чтобы нигде не осталось ни пылинки, но в тот день лишь пару раз прошлась с пылесосом – меня ничуть не тяготил висевший в моем жилище странный запах не то машинного масла, не то слежавшейся пыли. Вообще-то я люблю чистоту. Когда живешь один, то либо зарастаешь грязью, либо привыкаешь изредка прибираться. Я предпочитаю последнее. Ничто так не угнетает, как возвращение после тяжелого дня в свинарник.
Переодевшись в спортивный костюм, я пробежала три мили. Это был один из тех редких дней, когда бег доставлял мне необъяснимое удовольствие.
Вернувшись домой, приняла душ, вымыла голову, немного вздремнула, оделась, сбегала в магазин и засела за карточки с бокалом белого столового вина и бутербродом с яйцом, обильно сдобренным майонезом "Бэст фуд". Чертовски вкусно!
В восемь вечера, взяв пиджак, сумочку и отмычку, я села в машину и поехала на Прибрежный бульвар, который протянулся параллельно пляжу. Повернула направо. Джоуна жил в отдаленном микрорайоне, примерно в миле от Примавера. Я миновала пристань для яхт, и слева открылся Людлов-Бич. Даже в сгущавшихся сумерках я отчетливо увидела тот самый мусорный бак, в котором двумя неделями раньше меня едва не настигла смерть. Интересно, сколько еще времени пройдет, прежде чем я перестану невольно поворачивать голову налево, чтобы хоть краем глаза увидеть то место, где чудом осталась жива. На пляже догорали блики заката; серебристо-серое небо прочерчивали бледно-розовые и лиловые полосы, которые ближе к горам сгущались, превращаясь в пурпурные. Поднимавшиеся из океанской глади мелкие острова, казалось, притягивали последние солнечные лучи, которые, точно золотые ручейки, впадали в волшебное озеро живого горячего света.
Дорога пошла в гору, вдоль прибрежного парка, затем я повернула, очутившись в лабиринте улочек по правую сторону бульвара. Близость Тихого океана означала холодные туманы и едкий, насыщенный солью воздух – знания, усвоенные еще в начальной школе. Район был далеко не самый фешенебельный, но Джоуна на свое жалованье полицейского содержал семью, так что, видимо, ему приходилось с этим мириться.
Я навела луч фонарика на балочное перекрытие, и мой взгляд наткнулся на дыру в потолке, сквозь которую пробивался дневной свет. Что, если пол прогорел насквозь и тело свалилось в подвал? Я подошла ближе и вытянула шею, чтобы получше рассмотреть отверстие. Мне показалось, что края досок словно спилены. Может, пожарные отправили образцы на экспертизу? Слева я заметила котел отопления – серую приземистую штуковину с расходящимися во все стороны трубами. На земляном полу утрамбованный бетонный щебень; везде какой-то хлам. Под лестницей свалены банки из-под краски и старые оконные рамы, в углу доисторическая оцинкованная раковина, труба у нее проржавела и отвалилась.
Наводя страх на членистоногих обитателей подвала, я старательно заглядывала во все уголки и позже не без гордости вспоминала, какая я добросовестная. Но в тот момент мне не терпелось поскорее выбраться из этого склепа. В пустом доме тебя вечно преследуют странные звуки, так что поневоле начинаешь думать, не притаился ли где-то убийца с топором. Я посветила на дальнюю стену. Там оказались ступеньки, которые вели к двустворчатой дверце, выходящей во двор. Сквозь щели пробивались тонкие полоски света, однако свежий воздух сюда не проникал. Я вспомнила, что снаружи висит замок, но дверь давно рассохлась и выглядела крайне ненадежной. Впрочем, как сообщила Лили Хоуи, грабитель и не пытался взламывать двери. Он просто позвонил. Может, они дрались? Может, он убил ее, потому что запаниковал? Разумеется, убийцей могла оказаться и женщина, особенно учитывая, что орудием убийства послужила бейсбольная бита. После обретения женщинами равноправия они все более искусно обращаются с разного рода спортивным инвентарем, убивая при помощи дисков, копий, ядер, лука и стрел, хоккейных шайб... словом, выбор у них богатый.
Возвращаясь к лестнице, я физически ощущала наваливавшуюся на спину темноту, от которой у меня буквально мороз по коже подирал. Перешагивая через одну ступеньку, я поспешила наверх и тут же ударилась головой о балку, от страха едва не лишившись чувств. Пробормотав проклятие, я кинулась вон из жуткого подземелья, словно за мной гнались, и уже в коридоре вдруг заметила, что по мне ползет какая-то мерзость. Это была всего-навсего сороконожка, но я, исполнив невообразимое па, принялась, точно объятая пламенем, отчаянно махать руками, пытаясь стряхнуть с себя бедную тварь. На что только не пускаешься, чтобы заработать на жизнь, раздраженно подумала я. Вышла во двор, закрыла за собой дверь и присела на крылечке, чтобы немного отдышаться и прийти в себя.
Мне пришло в голову, что будет нелишним осмотреть задний двор. Не знаю, что я рассчитывала там найти, – ведь со дня убийства прошло полгода. Моему взору открылись заросли кустарника, который давно не видел садовых ножниц, и чахлое – видимо, от недостатка влаги – апельсиновое деревце, усыпанное пожухлыми прошлогодними плодами. Сарайчик оказался сборный, из тех, что можно заказать по каталогу "Сирс" и установить где угодно. На двери висел внушительных размеров замок, на вид достаточно надежный. Я подошла к гаражу, чтобы удостовериться. На самом деле это был обычный нарезной замок, который я открыла бы за пару минут. Но у меня не оказалось при себе отмычки, и к тому же нисколько не привлекала идея возиться с замком средь бела дня. Будет лучше вернуться сюда, когда стемнеет – посмотреть, что там держал Грайс или его племянник. Скорее всего ничего, кроме старой садовой мебели, там и не было, но стоило убедиться в этом своими глазами.
Я вернула мистеру Снайдеру ключ и поехала к себе в контору. Почту еще не приносили, на автоответчике тоже ничего не было. Я поставила варить кофе и вышла на балкон. Куда же могла запропаститься Элейн Болдт? И где, черт возьми, ее кот? Я не знала, что и подумать. Я подготовила контракт для Джулии Окснер и сунула в почтовый ящик. Потом налила себе кофе, села за стол и стала крутиться на кресле. Наконец, чтобы как-то отвлечься от нахлынувших сомнений, решила заняться черновой рутиной.
Я позвонила в редакции местных газет Бока-Рейтона и Сарасоты и дала объявления. "Всех, кто что-либо знает о местонахождении Элейн Болдт – белая, возраст 43 года..." и т.д., "...просьба сообщить..." – дальше я прилагала свое имя, адрес, номер телефона, предлагая оплату за междугородный разговор переводить на меня.
Замечательно. Что дальше? Я еще покрутилась на кресле. Из головы у меня не выходила миссис Окснер, и я позвонила ей.
Она явно не торопилась брать трубку.
– Алло?
Ну слава Богу. Голос у нее дрожал. Вместе с тем мне показалось, она была как-то радостно возбуждена, словно, невзирая на свои восемьдесят восемь лет, все время ждала, что ей вот-вот позвонят и сообщат какую-нибудь сногсшибательную новость. Вот бы мне так научиться. Однако в тот момент повода для оптимизма у меня не было.
– Привет, Джулия. Это Кинси из Калифорнии.
– Минуточку, дорогуша, я только убавлю звук. Я как раз смотрела по телевизору свою любимую передачу.
– Хотите, я перезвоню попозже? Я не хотела вам мешать.
– Нет, нет. Мне куда приятнее поговорить с вами. Не кладите трубку.
Я терпеливо ждала; посторонний шум исчез, в трубке было тихо. Джулия, должно быть, бежала со всех ног. Наконец...
– Я оставила только изображение, – произнесла она, не в силах отдышаться. – Хотя с другого конца комнаты все равно ничего не видно. Как вы?
– Совсем замоталась, – ответила я. – Хочу спросить у вас про кота Элейн, Мингуса. Вы не видели его эти полгода?
– Бог мой, нет. Совсем забыла о нем. Раз ее нет, он, должно быть, исчез вместе с ней.
– Похоже на то. Здешняя управляющая говорит, что в тот вечер у Элейн было что-то наподобие клетки для транспортировки кошек, так что если она в самом деле прибыла во Флориду, кот должен быть с ней.
– Готова поклясться – его здесь не было, так же как и ее самой. Но я могу навести справки у местных ветеринаров и в питомниках. Вдруг она по какой-то причине решила его отдать.
– Если вам не трудно. Мы сэкономили бы время. Вряд ли удастся что-то узнать, но по крайней мере наша совесть будет чиста. А я тем временем попробую разыскать такси, на котором Элейн уехала, и выяснить, был ли кот при ней, когда она прибыла в аэропорт. Кстати, Пэт Ашер о нем не упоминала?
– Не припоминаю. Да ее же уже нет, знаете? Собрала пожитки и съехала.
– Что вы говорите! Впрочем, это неудивительно. Только хотелось бы знать – куда. Может, она оставила адрес у Маковски? Я вам перезвоню через день-другой, только сами не вздумайте звонить Пэт. Ей ни к чему знать, что вы имеете какое-то отношение к этому делу. Возможно, вам еще предстоит немного пошпионить, так что не стоит обнаруживать себя раньше времени. А в остальном как у вас дела?
– О, все прекрасно, Кинси. Не волнуйтесь. Ведь вы все равно не собираетесь взять меня в компаньоны после того, как мы обтяпаем это дельце?
– Я подумаю, – ответила я. – Это не самая плохая мысль.
Джулия рассмеялась:
– Хочу почитать Микки Спиллейна – просто чтобы быть в форме. А то, знаете ли, у меня не слишком большой запас ругательств.
– На этот счет можете быть спокойны – моего хватит на двоих. Если что, звоните. Я отправила контракт вам на подпись. Все должно выглядеть законно.
– Правильно сделали, – сказала она и повесила трубку.
* * *
Я оставила свой старенький "фольксваген" на стоянке за офисом и пешком отправилась на Дельгадо-стрит в таксомоторное агентство "Тип-топ", контору которого со всех сторон окружают многочисленные магазинчики и лавчонки, известные тем, что в них никогда не прекращается распродажа. Здесь можно по бросовым ценам купить обувь, мотоцикл или стереосистему для автомобиля или пообедать почти что даром; там и сям мелькают вывески салонов красоты и фотомастерских. Место не из приятных. По улице с односторонним движением каждый норовит проехать в запрещенном направлении. Поставить машину практически некуда. В самом здании облупившаяся краска на стенах и протертые до дыр ковры; видимо, хозяин не дерет с обитателей три шкуры, а по этой причине и особых удобств предложить не может.Агентство "Тип-топ" находилось между магазином поношенной одежды гуманитарного благотворительного общества и универсамом "Богатырь", на витрине которого демонстрировались костюмы, видимо, предназначенные для энтузиастов, сидящих на стероидных препаратах. Контора агентства представляла собой длинное и узкое помещение, разделенное пополам фанерной перегородкой с врезанной дверью. Меблирована на манер детского убежища: стол с одной короткой ножкой и два дивана вообще без ножек; к стене скотчем приклеены графики и объявления; в углу куча мусора; у входной двери свалены старые журналы "Роуд энд трэк". У дальней стены автомобильное кресло с драной и заклеенной старым пластырем светло-коричневой обивкой. Диспетчер сидел, неловко притулившись на табурете и облокотившись на стол, который более смахивал на верстак из-за обилия на нем всякой всячины. Это был молодой человек лет двадцати пяти с черными курчавыми волосами и тонкими темными усиками, в летних брюках из твида и светло-синей майке с выцветшей переводной картинкой на груди. На голове у него был козырек, отчего волосы с одной стороны неестественно топорщились. Из коротковолнового передатчика донеслись пронзительные нечленораздельные звуки, и диспетчер схватил микрофон.
– Семь-ноль, – сказал он, впившись взглядом в карту города, прикрепленную на стене над столом, на котором среди прочего я успела разглядеть забитую до краев окурками пепельницу, пузырек с аспирином, картонный календарь из церкви Скорбящей Богоматери, ремень вентилятора, пакетики с кетчупом и лист бумаги с написанным от руки крупными буквами текстом: "Кто-нибудь видел мой красный фонарик?" На стене висел адресный список клиентов, уличенных в том, что они расплачивались фальшивыми чеками или вызывали несколько машин сразу, чтобы посмотреть, какая подойдет первой.
Радио снова ожило, и диспетчер передвинул круглый магнит из одной части карты в другую. Он точно играл сам с собой в какую-то игру.
Заметив меня, он, не вставая с места, развернулся:
– Слушаю, мэм.
Я протянула ему руку:
– Меня зовут Кинси Милхоун.
Мое предложение поздороваться за руку, казалось, немного шокировало его, однако он тут же опомнился и чинно представился:
– Рон Коучелло.
Я достала бумажник и предъявила свое удостоверение.
– Хотела узнать, не могли бы вы навести кое-какие справки для меня.
У него были темные, почти черные, глаза; по его смышленому взгляду я поняла, что он может навести любые справки – если, конечно, захочет.
– На какой предмет? – спросил он.
Я сжато, в лучших традициях "Ридерз дайджест", изложила версию случившегося, указав местный адрес Элейн Болдт и примерное время прибытия такси.
– Если бы вам удалось найти записи за девятое января этого года и выяснить, принимало ли ваше агентство этот заказ, я была бы вам крайне признательна. Возможно, это была другая фирма – "Сити кеб" или "Грин страйп". Мне бы хотелось найти водителя и задать ему несколько вопросов. Рон пожал плечами:
– Пожалуйста. Только мне потребуется какое-то время. Эта макулатура у меня дома. Давайте я вам позвоню – а лучше перезвоните-ка вы мне, идет?
Зазвонил телефон, он поднял трубку и, приняв очередной заказ, взял микрофон и нажал кнопку.
– Шесть-восемь, – произнес он и со скучающим видом уставился в потолок. Передатчик что-то проскрежетал в ответ, диспетчер скороговоркой выпалил: – Четыре-ноль-два-девять "Орион", – и отключился.
Я дала ему свою визитку. Рон посмотрел на меня с нескрываемым любопытством, как будто впервые встретил женщину, у которой имеются визитные карточки. Тут передатчик снова затрещал, и он вцепился в микрофон. Я кивнула, и он рассеянно махнул мне рукой.
Я зашла в два других таксомоторных агентства, которые, на счастье, располагались неподалеку. Еще дважды оттарабанив ту же историю, я почувствовала, что у меня вот-вот отвалится язык.
Прибыв к себе в офис, я включила автоответчик; пока меня не было, звонил Джоуна Робб.
– Э-э, Кинси. Это Джоуна Робб из полиции по поводу того... э-э... вопроса, который мы обсуждали. Не могли бы вы перезвонить мне где-нибудь... э-э... днем, мы бы договорились о встрече. Сейчас двенадцать десять, пятница. Пока. Спасибо.
Он оставил номер полиции и добавочный – в отдел пропавших без вести.
Я позвонила, представившись, как только он взял трубку:
– Насколько я поняла, у вас имеется для меня какая-то информация.
– Точно, – сказал он. – Может, заедете ко мне вечерком?
– Охотно, – ответила я, и мы договорились на 8.15 вечера, после ужина. Я подумала, что на данной стадии рановато устраивать приятельские посиделки, и, поблагодарив его, повесила трубку.
Я решительно не знала, чем заняться, поэтому отправилась домой. Было только двадцать минут второго, и поскольку ничем особенным по работе в тот день не отличилась, решила посвятить себя дому. Вымыла валявшиеся в раковине чашку, блюдце и тарелку и поставила в сушилку, загрузила стиральную машину грязными полотенцами, вычистила ванну и раковину, вынесла мусор и взялась за пылесос. Время от времени я затеваю генеральную уборку, двигаю мебель, чтобы нигде не осталось ни пылинки, но в тот день лишь пару раз прошлась с пылесосом – меня ничуть не тяготил висевший в моем жилище странный запах не то машинного масла, не то слежавшейся пыли. Вообще-то я люблю чистоту. Когда живешь один, то либо зарастаешь грязью, либо привыкаешь изредка прибираться. Я предпочитаю последнее. Ничто так не угнетает, как возвращение после тяжелого дня в свинарник.
Переодевшись в спортивный костюм, я пробежала три мили. Это был один из тех редких дней, когда бег доставлял мне необъяснимое удовольствие.
Вернувшись домой, приняла душ, вымыла голову, немного вздремнула, оделась, сбегала в магазин и засела за карточки с бокалом белого столового вина и бутербродом с яйцом, обильно сдобренным майонезом "Бэст фуд". Чертовски вкусно!
В восемь вечера, взяв пиджак, сумочку и отмычку, я села в машину и поехала на Прибрежный бульвар, который протянулся параллельно пляжу. Повернула направо. Джоуна жил в отдаленном микрорайоне, примерно в миле от Примавера. Я миновала пристань для яхт, и слева открылся Людлов-Бич. Даже в сгущавшихся сумерках я отчетливо увидела тот самый мусорный бак, в котором двумя неделями раньше меня едва не настигла смерть. Интересно, сколько еще времени пройдет, прежде чем я перестану невольно поворачивать голову налево, чтобы хоть краем глаза увидеть то место, где чудом осталась жива. На пляже догорали блики заката; серебристо-серое небо прочерчивали бледно-розовые и лиловые полосы, которые ближе к горам сгущались, превращаясь в пурпурные. Поднимавшиеся из океанской глади мелкие острова, казалось, притягивали последние солнечные лучи, которые, точно золотые ручейки, впадали в волшебное озеро живого горячего света.
Дорога пошла в гору, вдоль прибрежного парка, затем я повернула, очутившись в лабиринте улочек по правую сторону бульвара. Близость Тихого океана означала холодные туманы и едкий, насыщенный солью воздух – знания, усвоенные еще в начальной школе. Район был далеко не самый фешенебельный, но Джоуна на свое жалованье полицейского содержал семью, так что, видимо, ему приходилось с этим мириться.