Страница:
– Короче, история такая, – произнес он. – И то, что я вам скажу, сущая правда. Я ведь до того, как погибла тетя Марти и дядя Леонард переехал, ничего у них не прятал. Это уже когда полицейские свалили, мне пришло в голову, что сарайчик может пригодиться, и я кое-что туда перевез. Одним словом, я был там, когда ее убили...
– Она тебя видела?
– Да нет. Сейчас расскажу. Понимаете, я ведь знал, что по вторникам они ходят в ресторан, ну и решил, что никого не будет дома. Видите ли, если я вдруг оказывался на мели, то иногда заглядывал к ним, брал какую-нибудь мелочь. У них вечно деньги валялись – не много, но нормально. Или иногда прихватишь что-нибудь, что можно потом сбагрить. Ни о чем таком, думаю, они и не догадывались. В общем, в тот день я приехал в полной уверенности, что дома никого, но когда подошел, дверь была открыта...
– Открыта настежь?
Майк досадливо покачал головой:
– Да нет. Я просто повернул ручку. Она была не на замке. Я только заглянул и сразу понял, что здесь что-то неладно...
Мне стало не по себе.
Майк откашлялся и подозрительно оглянулся:
– Понимаете, кажется, этот тип был еще там. В подвале горел свет и кто-то громыхал, а в прихожей что-то лежало, накрытое ковром, небольшим таким ковриком. И тут я увидел, что из-под него торчит рука... окровавленная. Мама дорогая! Тогда-то я и дал тягу.
– Ты уверен, что она была уже мертва?
Майк кивнул, понурил голову и рассеянно провел ладонью по розовому гребню.
– Надо было вызвать полицию, – сокрушенно произнес он. – Понимаю, я должен был это сделать, но совершенно потерял голову. Да и что я мог им сказать? К тому же испугался, что они возьмутся за меня. Словом, решил держать язык за зубами. Да и что это могло изменить? Ведь я даже не видел, кто это сделал...
– Можешь вспомнить что-нибудь еще? Машину перед домом или...
– Не знаю. Я недолго там оставался. Меня точно ветром сдуло. И еще эта вонь – бензин или что-то в этом роде... – Он вдруг поднял голову: – Постойте. Ну да, в прихожей стояла какая-то хозяйственная сумка. Не знаю, откуда она взялась. Короче, я понятия не имел, что там, черт побери, происходит, потихоньку смылся и приехал сюда, чтобы меня кто-нибудь видел.
Я пригубила шабли, вкус у него был как у забродившего грейпфрутового сока.
– Расскажи про сумку. Она была пустая, полная, мятая?
– По-моему, в ней что-то лежало. То есть я, конечно, не видел, что именно. Сумка из плотной бумаги, какие дают в универмаге "Альфа-бета". Она стояла за дверью, справа.
– Ты хочешь сказать, Марти ходила в магазин?
Майк пожал плечами:
– Не знаю. Может, она принадлежала тому, кто был в подвале.
– Жаль, что ты не позвонил в полицию. Анонимно. Может, они успели бы приехать, пока дом не сгорел.
– Да, понимаю. Мне самому тошно было от того, что я этого не сделал. Я потом подумал об этом. Но в тот момент плохо соображал.
Он допил свою газировку и принялся перемалывать зубами кубик льда. Звук был такой, словно где-то рядом лошадь жевала удила.
– Еще что-нибудь можешь вспомнить?
– Нет. Это все. Как только я понял, что там произошло, то пулей помчался оттуда.
– Во сколько это было?
– Точно не помню. Здесь я был в четверть десятого. Пока доехал, пока мотоцикл поставил, еще минут десять. Два квартала мне пришлось тянуть эту штуковину, чтобы никто не слышал, как я подъехал. Значит, от дома дяди Леонарда я ушел примерно в восемь тридцать.
Я покачала головой:
– Только не в восемь тридцать. Может, в девять тридцать. Ее убили в начале десятого.
В глазах его мелькнуло растерянное выражение.
– В начале десятого?
– Твой дядя и миссис Хоуи утверждают, что в девять говорили с ней по телефону, а в девять ноль шесть кто-то позвонил в полицию. Там считают, это была твоя тетя.
– Может, я перепутал. Мне казалось, что, когда пришел сюда, было четверть десятого. Я еще посмотрел на часы, а потом спросил время у приятеля...
– Ладно, я уточню. Кстати, Леонард твой родной дядя?
– Да. Они с моим отцом родные братья. Отец был младший в семье.
– Значит, Лили Хоуи их сестра?
– Типа того.
Лиловые неоновые трубки одна за другой стали гаснуть, а вслед за ними и розовые.
– Майк, извини, но мы через десять минут закрываемся! – крикнул хозяин.
– Ничего страшного. Спасибо, приятель.
Мы встали и направились к выходу. Майк был ненамного выше меня. Интересно, на кого мы походили: на брата с сестрой или на мать с сыном? Уже на стоянке я спросила:
– Как ты думаешь, кто мог ее убить?
– Не знаю. А вы как думаете?
Я лишь покачала головой:
– На твоем месте я бы освободила сарай.
– Так и сделаю. Ведь мы же договорились.
Он сел на мотоцикл и, подскочив в седле, завел его.
– Эй, знаете что? Я забыл ваше имя.
Я протянула ему визитку. Он подождал, пока я включу зажигание, и умчался.
Какое-то время у меня ушло на то, чтобы позвонить в три таксомоторные компании. Диспетчер из "Грин страйп" сказал, что еще не успел проверить старые книги. Владелец "Сити кеб" проверил, но ничего не нашел, а Рона Коучелло из "Тип-топ" не оказалось на месте, правда, дежурный сообщил, что он скоро придет. Такие дела.
Я отправилась к себе в контору, хоть и не собиралась. Просто мне не сиделось на месте. На душе кошки скребли. Не люблю, когда у меня что-то не клеится. "Калифорния Фиделити" была закрыта на выходные. Я открыла свою дверь, подняла с пола почту и увидела конверт с обратным адресом Джулии Окснер. Я бросила его на стол и проверила, не наговорили ли чего на автоответчик. Было одно сообщение, от диспетчера из "Тип-топ", который, видимо, только что звонил:
– Привет, Кинси. Это Рон Коучелло из таксомоторной компании. Я нашел то, что вы просили. "Тип-топ" принимала заказ по адресу Виа-Мадрина, 2097... дайте взглянуть – девятого января в 22.14. Имя водителя Нельсон Акистапас. Его телефон 555-6317. Я предупредил, что вы будете звонить. У меня сохранился путевой лист, так что можете заехать, взять для него копию. Двадцать баксов могли бы помочь ему все вспомнить – вы меня понимаете. А в остальном... Если хотите шикарно покататься, звоните в "Тип-топ". – На этом запись кончалась.
Я записала имя водителя и номер телефона, потом поставила кофе и вскрыла конверт, в котором, помимо авиабилета, было письмо, написанное красивым – так в старые времена учили в школе – и на удивление твердым почерком, с эффектными завитушками и идеальными заглавными буквами. В письме Джулия сообщала, что у них вовсю идут дожди и что день назад Кармен Маковски родила мальчика (девять фунтов девять унций) и теперь говорит всем вокруг, что в жизни больше не сделает ни одного приседания; Кармен и Роланд еще никак не назвали ребенка, зато принимают предложения. Джулия сетовала, что большинство вариантов не стоит того, чтобы воспроизводить их на бумаге. Сплошное улюлюканье, считала Джулия. На этом она заканчивала.
Я достала билет, который лежал в фирменном конверте "Транс уорлд эрлайнз". Это был билет в оба конца из Санта-Терезы через Лос-Анджелес в Майами и обратно. Все четыре купона отсутствовали, осталась лишь копия под копирку. За билет заплатили по кредитной карточке. Итак, купоны оторваны. Уже интересно. Следовало ли из этого, что в какой-то момент Элейн вернулась в Санта-Терезу? Но если так, почему копия оказалась в Бока-Рейтоне в куче мусора? Я вернулась к списку транспортных агентств, пытаясь сообразить, каким из них могла пользоваться Элейн Болдт, и остановила свой выбор на "Санта-Тереза трэвел", которое находилось неподалеку от кондоминиума на Виа-Мадрина. Это была всего лишь моя догадка, но надо же с чего-то начинать. Я набрала номер и, не дождавшись ответа, решила, что агентство по выходным не работает.
Я составила список дел, которыми необходимо заняться в понедельник. Еще раз проверив билет, я не нашла никаких отметок о том, был ли с Элейн ее кот. Впрочем, я толком не знала, какие правила предусмотрены на сей счет. Положены ли кошкам билеты? Мне предстояло выяснить это. К конверту скрепками были прикреплены какие-то багажные талоны, но это ни о чем не говорило. Здесь, в городе, можно забрать свой багаж, и никто не будет сверять ваши бирки. Я вспомнила чемодан, который видела в квартире Элейн, – темно-красная кожа с затейливой монограммой дизайнера. Однажды я и сама к такому приценивалась, но в последний момент решила, что лучше завести пенсионный счет.
Я позвонила Нельсону Акистапасу, водителю из "Тип-топ". Он слег с простудой, но сказал, что Рон сообщил ему о моей просьбе. Пока мы говорили, Нельсону дважды пришлось отрываться, чтобы высморкаться.
– Может, заберете путевой лист и привезете сюда? – попросил он. – Это на Дельгадо, полквартала от "Тип-топ". Буду ждать вас во дворе.
В 9.35 я была у него. Я нашла Нельсона во дворе белого каркасного бунгало среди зарослей вечнозеленого кустарника. Он лежал в гамаке – единственное место, куда попадали солнечные лучи. Все вокруг было погружено в тень и казалось унылым и неприветливым. Лысеющий и грузный, он выглядел лет на шестьдесят с лишним. На нем был темно-зеленый велюровый халат; на груди розовое фланелевое кашне; вокруг распространялся запах мази для растираний. Перед ним стоял металлический столик, на нем – всевозможные лекарства от простуды, бумажные салфетки, пустой стакан из-под сока и несколько книг с кроссвордами, которые я тотчас узнала.
– Мне знаком человек, который сочиняет эти штуки, – сказала я. – Это мой домовладелец.
Брови у него поползли кверху.
– Так он живет в нашем городе? Да он настоящий гений! Я все мозги сломал. Взять хоть вот это. Посмотрите, английские писатели восемнадцатого века – он включил сюда все романы, всех персонажей, словом, все. Мне пришлось прочесть Генри Филдинга, и Лоуренса Стерна, и других, о ком я и слыхом не слыхал. Это, скажу вам, получше, чем университетское образование. Он, верно, профессор?
Я покачала головой. Во мне невесть откуда возникло чувство гордости. Можно было подумать, что Генри рок-звезда, не иначе.
– Да нет, у него была булочная-пекарня на углу Стейт-стрит и Пердью. Он начал сочинять кроссворды, когда вышел на пенсию.
– Вон как! А вы уверены, что это один и тот же человек? Генри Питц?
Я рассмеялась:
– Конечно, уверена. Он все время проверяет на мне свои головоломки. По-моему, я еще ни одной до конца не разгадала.
– Передайте ему, что я не прочь с ним встретиться. У него своеобразное чувство юмора, но мне нравится. Помните кроссворд, целиком посвященный ботаническим казусам? Я чуть с ума не сошел. Всю ночь не сомкнул глаз. Просто невероятно, что Генри живет в Санта-Терезе. Я думал, это какой-нибудь профессор из института или вроде того.
– Я расскажу ему о вас. Генри будет приятно узнать, что у него есть столь горячий поклонник.
– Скажите, что он может заходить в любое время. Передайте, Нельсон Акистапас всегда к его услугам. Если ему потребуется такси, пусть позвонит в "Тип-топ" и спросит меня.
– Непременно передам.
– Вы захватили путевой лист? Рон сказал, вы ищете какую-то пропавшую мадам? Это верно?
Я достала из сумочки путевой лист и протянула ему.
– Девочка, от меня лучше держаться подальше. – С этими словами он извлек из кармана носовой платок и шумно высморкался, затем развернул путевой лист и, отведя руку, подслеповато прищурился. – Оставил очки дома. Который заказ?
Я пальцем показала то место, где был записан адрес по Виа-Мадрина.
– Да, припоминаю эту дамочку. Я отвез ее в аэропорт и там высадил. Помнится, она спешила на последний рейс до Лос-Анджелеса. Кстати, куда она направлялась? Я что-то забыл.
– Майами, Флорида.
– Точно. Теперь вспомнил.
Он вглядывался в путевой лист с таким пристальным вниманием, точно в руках у него оказалась загадочная колода Таро.
– Видите, что это такое? – Он постучал по бумаге пальцем. – Хотите знать, откуда взялась такая большая сумма? Взгляните. Шестнадцать баксов. От Виа-Мадрина до аэропорта гораздо меньше. Но по пути она заставила меня сделать остановку, и я ждал ее минут пятнадцать с включенным счетчиком. Промежуточная остановка. Дайте-ка вспомнить, где же это было. Где-то недалеко. На Чепел-стрит. Точно. Лечебница недалеко от автострады.
– Лечебница? – удивилась я.
– Ну да. Знаете, пункт неотложной ветеринарной помощи. Ее коту потребовалось срочно что-то сделать. Потом она вернулась, и мы поехали дальше.
– Вы, конечно, не видели, села ли она в самолет?
– То-то и оно, что видел. В тот вечер я уже закончил работу. Это видно из путевого листа. У меня был последний заказ, поэтому я вошел в здание аэровокзала и поднялся наверх в открытый бар, взял пару пива. Я ей сказал, что зайду туда, так что она даже обернулась и помахала мне, когда садилась в самолет.
– Она была одна?
– Насколько я понял, да.
– Вы никогда прежде ее не подвозили?
– Нет. Я переехал сюда из Лос-Анджелеса в ноябре прошлого года. Райское место. Мне здесь нравится.
– Хорошо, – сказала я. – Признательна вам за помощь. По крайней мере теперь известно, что она села в самолет. Видимо, мне предстоит ответить на другой вопрос: добралась ли она до Бока-Рейтона?
– Она сказала, что направляется именно туда, – заметил Нельсон. – Правда... на ней была такая шуба. Было бы резонно предположить, что она едет на север. Там от шубы по крайней мере был бы какой-то прок. Я ей так и сказал. Она только рассмеялась.
В голове моей словно сработала кнопка "паузы". Я вдруг живо представила себе эту странную картину, и мне стало как-то не по себе. Элейн Болдт в меховом манто и тюрбане отправляется к теплу и солнцу; вот она поворачивается, чтобы помахать рукой водителю, который привез ее в аэропорт. Было в этом что-то подспудно тревожное; я вдруг поняла, что до сих пор воспринимала личность Элейн как некую абстракцию, и только теперь ее образ обрел в моих глазах живую плоть. Я всегда тешила себя надеждой, что она в бегах, хотя в глубине души зрела уверенность – в которой я пока не хотела признаваться даже самой себе, – что ее нет в живых. Я не в силах была избавиться от мысли, что тот, кто убил Марти Грайс, убил и ее. Сама не знаю, почему была так уверена в этом. Теперь меня вновь одолевали сомнения. Что-то не клеилось. Но что именно?
16
– Она тебя видела?
– Да нет. Сейчас расскажу. Понимаете, я ведь знал, что по вторникам они ходят в ресторан, ну и решил, что никого не будет дома. Видите ли, если я вдруг оказывался на мели, то иногда заглядывал к ним, брал какую-нибудь мелочь. У них вечно деньги валялись – не много, но нормально. Или иногда прихватишь что-нибудь, что можно потом сбагрить. Ни о чем таком, думаю, они и не догадывались. В общем, в тот день я приехал в полной уверенности, что дома никого, но когда подошел, дверь была открыта...
– Открыта настежь?
Майк досадливо покачал головой:
– Да нет. Я просто повернул ручку. Она была не на замке. Я только заглянул и сразу понял, что здесь что-то неладно...
Мне стало не по себе.
Майк откашлялся и подозрительно оглянулся:
– Понимаете, кажется, этот тип был еще там. В подвале горел свет и кто-то громыхал, а в прихожей что-то лежало, накрытое ковром, небольшим таким ковриком. И тут я увидел, что из-под него торчит рука... окровавленная. Мама дорогая! Тогда-то я и дал тягу.
– Ты уверен, что она была уже мертва?
Майк кивнул, понурил голову и рассеянно провел ладонью по розовому гребню.
– Надо было вызвать полицию, – сокрушенно произнес он. – Понимаю, я должен был это сделать, но совершенно потерял голову. Да и что я мог им сказать? К тому же испугался, что они возьмутся за меня. Словом, решил держать язык за зубами. Да и что это могло изменить? Ведь я даже не видел, кто это сделал...
– Можешь вспомнить что-нибудь еще? Машину перед домом или...
– Не знаю. Я недолго там оставался. Меня точно ветром сдуло. И еще эта вонь – бензин или что-то в этом роде... – Он вдруг поднял голову: – Постойте. Ну да, в прихожей стояла какая-то хозяйственная сумка. Не знаю, откуда она взялась. Короче, я понятия не имел, что там, черт побери, происходит, потихоньку смылся и приехал сюда, чтобы меня кто-нибудь видел.
Я пригубила шабли, вкус у него был как у забродившего грейпфрутового сока.
– Расскажи про сумку. Она была пустая, полная, мятая?
– По-моему, в ней что-то лежало. То есть я, конечно, не видел, что именно. Сумка из плотной бумаги, какие дают в универмаге "Альфа-бета". Она стояла за дверью, справа.
– Ты хочешь сказать, Марти ходила в магазин?
Майк пожал плечами:
– Не знаю. Может, она принадлежала тому, кто был в подвале.
– Жаль, что ты не позвонил в полицию. Анонимно. Может, они успели бы приехать, пока дом не сгорел.
– Да, понимаю. Мне самому тошно было от того, что я этого не сделал. Я потом подумал об этом. Но в тот момент плохо соображал.
Он допил свою газировку и принялся перемалывать зубами кубик льда. Звук был такой, словно где-то рядом лошадь жевала удила.
– Еще что-нибудь можешь вспомнить?
– Нет. Это все. Как только я понял, что там произошло, то пулей помчался оттуда.
– Во сколько это было?
– Точно не помню. Здесь я был в четверть десятого. Пока доехал, пока мотоцикл поставил, еще минут десять. Два квартала мне пришлось тянуть эту штуковину, чтобы никто не слышал, как я подъехал. Значит, от дома дяди Леонарда я ушел примерно в восемь тридцать.
Я покачала головой:
– Только не в восемь тридцать. Может, в девять тридцать. Ее убили в начале десятого.
В глазах его мелькнуло растерянное выражение.
– В начале десятого?
– Твой дядя и миссис Хоуи утверждают, что в девять говорили с ней по телефону, а в девять ноль шесть кто-то позвонил в полицию. Там считают, это была твоя тетя.
– Может, я перепутал. Мне казалось, что, когда пришел сюда, было четверть десятого. Я еще посмотрел на часы, а потом спросил время у приятеля...
– Ладно, я уточню. Кстати, Леонард твой родной дядя?
– Да. Они с моим отцом родные братья. Отец был младший в семье.
– Значит, Лили Хоуи их сестра?
– Типа того.
Лиловые неоновые трубки одна за другой стали гаснуть, а вслед за ними и розовые.
– Майк, извини, но мы через десять минут закрываемся! – крикнул хозяин.
– Ничего страшного. Спасибо, приятель.
Мы встали и направились к выходу. Майк был ненамного выше меня. Интересно, на кого мы походили: на брата с сестрой или на мать с сыном? Уже на стоянке я спросила:
– Как ты думаешь, кто мог ее убить?
– Не знаю. А вы как думаете?
Я лишь покачала головой:
– На твоем месте я бы освободила сарай.
– Так и сделаю. Ведь мы же договорились.
Он сел на мотоцикл и, подскочив в седле, завел его.
– Эй, знаете что? Я забыл ваше имя.
Я протянула ему визитку. Он подождал, пока я включу зажигание, и умчался.
* * *
Что делать дальше, я представляла себе весьма смутно и решила подождать до понедельника. В субботу утром еще раз перечитала полицейские протоколы, пополнив заодно мою коллекцию вывешенных на доске карточек. Как знать, может, в понедельник кто-то откликнется на объявления, которые я поместила во флоридских газетах, или придет ответ из Таллахасси или Сакраменто. Надеялась я получить и билет, который мне выслала Джулия Окснер. Если ничего не прояснится, придется начать все сначала. Может, появятся свежие идеи. А еще предстояло опросить местных ветеринаров на предмет пропавшего кота.Какое-то время у меня ушло на то, чтобы позвонить в три таксомоторные компании. Диспетчер из "Грин страйп" сказал, что еще не успел проверить старые книги. Владелец "Сити кеб" проверил, но ничего не нашел, а Рона Коучелло из "Тип-топ" не оказалось на месте, правда, дежурный сообщил, что он скоро придет. Такие дела.
Я отправилась к себе в контору, хоть и не собиралась. Просто мне не сиделось на месте. На душе кошки скребли. Не люблю, когда у меня что-то не клеится. "Калифорния Фиделити" была закрыта на выходные. Я открыла свою дверь, подняла с пола почту и увидела конверт с обратным адресом Джулии Окснер. Я бросила его на стол и проверила, не наговорили ли чего на автоответчик. Было одно сообщение, от диспетчера из "Тип-топ", который, видимо, только что звонил:
– Привет, Кинси. Это Рон Коучелло из таксомоторной компании. Я нашел то, что вы просили. "Тип-топ" принимала заказ по адресу Виа-Мадрина, 2097... дайте взглянуть – девятого января в 22.14. Имя водителя Нельсон Акистапас. Его телефон 555-6317. Я предупредил, что вы будете звонить. У меня сохранился путевой лист, так что можете заехать, взять для него копию. Двадцать баксов могли бы помочь ему все вспомнить – вы меня понимаете. А в остальном... Если хотите шикарно покататься, звоните в "Тип-топ". – На этом запись кончалась.
Я записала имя водителя и номер телефона, потом поставила кофе и вскрыла конверт, в котором, помимо авиабилета, было письмо, написанное красивым – так в старые времена учили в школе – и на удивление твердым почерком, с эффектными завитушками и идеальными заглавными буквами. В письме Джулия сообщала, что у них вовсю идут дожди и что день назад Кармен Маковски родила мальчика (девять фунтов девять унций) и теперь говорит всем вокруг, что в жизни больше не сделает ни одного приседания; Кармен и Роланд еще никак не назвали ребенка, зато принимают предложения. Джулия сетовала, что большинство вариантов не стоит того, чтобы воспроизводить их на бумаге. Сплошное улюлюканье, считала Джулия. На этом она заканчивала.
Я достала билет, который лежал в фирменном конверте "Транс уорлд эрлайнз". Это был билет в оба конца из Санта-Терезы через Лос-Анджелес в Майами и обратно. Все четыре купона отсутствовали, осталась лишь копия под копирку. За билет заплатили по кредитной карточке. Итак, купоны оторваны. Уже интересно. Следовало ли из этого, что в какой-то момент Элейн вернулась в Санта-Терезу? Но если так, почему копия оказалась в Бока-Рейтоне в куче мусора? Я вернулась к списку транспортных агентств, пытаясь сообразить, каким из них могла пользоваться Элейн Болдт, и остановила свой выбор на "Санта-Тереза трэвел", которое находилось неподалеку от кондоминиума на Виа-Мадрина. Это была всего лишь моя догадка, но надо же с чего-то начинать. Я набрала номер и, не дождавшись ответа, решила, что агентство по выходным не работает.
Я составила список дел, которыми необходимо заняться в понедельник. Еще раз проверив билет, я не нашла никаких отметок о том, был ли с Элейн ее кот. Впрочем, я толком не знала, какие правила предусмотрены на сей счет. Положены ли кошкам билеты? Мне предстояло выяснить это. К конверту скрепками были прикреплены какие-то багажные талоны, но это ни о чем не говорило. Здесь, в городе, можно забрать свой багаж, и никто не будет сверять ваши бирки. Я вспомнила чемодан, который видела в квартире Элейн, – темно-красная кожа с затейливой монограммой дизайнера. Однажды я и сама к такому приценивалась, но в последний момент решила, что лучше завести пенсионный счет.
Я позвонила Нельсону Акистапасу, водителю из "Тип-топ". Он слег с простудой, но сказал, что Рон сообщил ему о моей просьбе. Пока мы говорили, Нельсону дважды пришлось отрываться, чтобы высморкаться.
– Может, заберете путевой лист и привезете сюда? – попросил он. – Это на Дельгадо, полквартала от "Тип-топ". Буду ждать вас во дворе.
В 9.35 я была у него. Я нашла Нельсона во дворе белого каркасного бунгало среди зарослей вечнозеленого кустарника. Он лежал в гамаке – единственное место, куда попадали солнечные лучи. Все вокруг было погружено в тень и казалось унылым и неприветливым. Лысеющий и грузный, он выглядел лет на шестьдесят с лишним. На нем был темно-зеленый велюровый халат; на груди розовое фланелевое кашне; вокруг распространялся запах мази для растираний. Перед ним стоял металлический столик, на нем – всевозможные лекарства от простуды, бумажные салфетки, пустой стакан из-под сока и несколько книг с кроссвордами, которые я тотчас узнала.
– Мне знаком человек, который сочиняет эти штуки, – сказала я. – Это мой домовладелец.
Брови у него поползли кверху.
– Так он живет в нашем городе? Да он настоящий гений! Я все мозги сломал. Взять хоть вот это. Посмотрите, английские писатели восемнадцатого века – он включил сюда все романы, всех персонажей, словом, все. Мне пришлось прочесть Генри Филдинга, и Лоуренса Стерна, и других, о ком я и слыхом не слыхал. Это, скажу вам, получше, чем университетское образование. Он, верно, профессор?
Я покачала головой. Во мне невесть откуда возникло чувство гордости. Можно было подумать, что Генри рок-звезда, не иначе.
– Да нет, у него была булочная-пекарня на углу Стейт-стрит и Пердью. Он начал сочинять кроссворды, когда вышел на пенсию.
– Вон как! А вы уверены, что это один и тот же человек? Генри Питц?
Я рассмеялась:
– Конечно, уверена. Он все время проверяет на мне свои головоломки. По-моему, я еще ни одной до конца не разгадала.
– Передайте ему, что я не прочь с ним встретиться. У него своеобразное чувство юмора, но мне нравится. Помните кроссворд, целиком посвященный ботаническим казусам? Я чуть с ума не сошел. Всю ночь не сомкнул глаз. Просто невероятно, что Генри живет в Санта-Терезе. Я думал, это какой-нибудь профессор из института или вроде того.
– Я расскажу ему о вас. Генри будет приятно узнать, что у него есть столь горячий поклонник.
– Скажите, что он может заходить в любое время. Передайте, Нельсон Акистапас всегда к его услугам. Если ему потребуется такси, пусть позвонит в "Тип-топ" и спросит меня.
– Непременно передам.
– Вы захватили путевой лист? Рон сказал, вы ищете какую-то пропавшую мадам? Это верно?
Я достала из сумочки путевой лист и протянула ему.
– Девочка, от меня лучше держаться подальше. – С этими словами он извлек из кармана носовой платок и шумно высморкался, затем развернул путевой лист и, отведя руку, подслеповато прищурился. – Оставил очки дома. Который заказ?
Я пальцем показала то место, где был записан адрес по Виа-Мадрина.
– Да, припоминаю эту дамочку. Я отвез ее в аэропорт и там высадил. Помнится, она спешила на последний рейс до Лос-Анджелеса. Кстати, куда она направлялась? Я что-то забыл.
– Майами, Флорида.
– Точно. Теперь вспомнил.
Он вглядывался в путевой лист с таким пристальным вниманием, точно в руках у него оказалась загадочная колода Таро.
– Видите, что это такое? – Он постучал по бумаге пальцем. – Хотите знать, откуда взялась такая большая сумма? Взгляните. Шестнадцать баксов. От Виа-Мадрина до аэропорта гораздо меньше. Но по пути она заставила меня сделать остановку, и я ждал ее минут пятнадцать с включенным счетчиком. Промежуточная остановка. Дайте-ка вспомнить, где же это было. Где-то недалеко. На Чепел-стрит. Точно. Лечебница недалеко от автострады.
– Лечебница? – удивилась я.
– Ну да. Знаете, пункт неотложной ветеринарной помощи. Ее коту потребовалось срочно что-то сделать. Потом она вернулась, и мы поехали дальше.
– Вы, конечно, не видели, села ли она в самолет?
– То-то и оно, что видел. В тот вечер я уже закончил работу. Это видно из путевого листа. У меня был последний заказ, поэтому я вошел в здание аэровокзала и поднялся наверх в открытый бар, взял пару пива. Я ей сказал, что зайду туда, так что она даже обернулась и помахала мне, когда садилась в самолет.
– Она была одна?
– Насколько я понял, да.
– Вы никогда прежде ее не подвозили?
– Нет. Я переехал сюда из Лос-Анджелеса в ноябре прошлого года. Райское место. Мне здесь нравится.
– Хорошо, – сказала я. – Признательна вам за помощь. По крайней мере теперь известно, что она села в самолет. Видимо, мне предстоит ответить на другой вопрос: добралась ли она до Бока-Рейтона?
– Она сказала, что направляется именно туда, – заметил Нельсон. – Правда... на ней была такая шуба. Было бы резонно предположить, что она едет на север. Там от шубы по крайней мере был бы какой-то прок. Я ей так и сказал. Она только рассмеялась.
В голове моей словно сработала кнопка "паузы". Я вдруг живо представила себе эту странную картину, и мне стало как-то не по себе. Элейн Болдт в меховом манто и тюрбане отправляется к теплу и солнцу; вот она поворачивается, чтобы помахать рукой водителю, который привез ее в аэропорт. Было в этом что-то подспудно тревожное; я вдруг поняла, что до сих пор воспринимала личность Элейн как некую абстракцию, и только теперь ее образ обрел в моих глазах живую плоть. Я всегда тешила себя надеждой, что она в бегах, хотя в глубине души зрела уверенность – в которой я пока не хотела признаваться даже самой себе, – что ее нет в живых. Я не в силах была избавиться от мысли, что тот, кто убил Марти Грайс, убил и ее. Сама не знаю, почему была так уверена в этом. Теперь меня вновь одолевали сомнения. Что-то не клеилось. Но что именно?
16
Что ж, по крайней мере теперь у меня появилось занятие. Когда я уходила от Нельсона, он мерил температуру при помощи цифрового термометра, сконфуженно признавшись в своей тайной страсти к подобного рода техническим новшествам. Пожелав ему скорейшего выздоровления, я села в машину и отправилась на Чепел-стрит.
Ветеринарная лечебница представляла собой небольшое прямоугольное строение из стекла и шлакоблоков желтовато-серого цвета, расположенное в тупике, который образовался, когда прокладывали 101-е шоссе. Мне нравится этот район улочек-тупиков, служащих живым напоминанием о том, каким был город когда-то; здесь не ощущается засилья вездесущего испанского стиля. Уютные каркасные дома на самом деле представляют собой викторианские особнячки, которые когда-то строили для работного люда, – с обработанными вручную крылечками, экзотическими наличниками, деревянными ставнями и высокими кровлями. В наши дни они кажутся сошедшими со старинных гравюр, и все же я могу представить их новенькими, только что отстроенными, сияющими свежей краской, а вокруг на молодой зелени лужаек – крошечные саженцы, которые теперь превратились в вековые деревья. В то время в городе были сплошь грунтовые дороги, по которым колесили двуколки. В душе мне жаль, что от того старого мира немногое сохранилось.
Я поставила машину за зданием лечебницы и прошла внутрь через заднюю дверь. Где-то в глубине хрипло лаяли собаки, взывая о милосердии. В приемном отделении было только два пациента – скучающего вида кошки, похожие на диванные валики. Хозяева обращались к ним на каком-то чудном диалекте (видимо, это был кошачий английский), произнося слова нарочито пронзительными голосами, от которых хотелось заткнуть уши. Мне показалось, что время от времени, когда лечебница в очередной раз оглашалась собачьими воплями, по морде то одной, то другой кошки пробегала ухмылка.
Видимо, прием вели два врача, потому что обеих кошек пригласили одновременно, и я осталась одна, если не считать сестры за стойкой регистратуры. Я решила, что ей около тридцати; бледная блондиночка с голубыми глазами и синим – как у Алисы в Стране чудес – бантом в волосах. На нагрудной бирке было написано "Эмили".
– Могу я вам чем-то помочь?
У нее был такой голосок, словно, достигнув шестилетнего возраста, она остановилась в своем развитии: тоненький, дрожащий, с легким придыханием – может, выработанный специально, чтобы успокаивать несчастных страждущих тварей. Мне доводилось встречаться с такими женщинами, которые застряли в детстве; в мире, где все мы стремимся поскорее встать на ноги, они неизменно вызывают удивление.
Я почувствовала себя верзилой-полузащитником.
– Хочу узнать, не могли бы вы предоставить мне кое-какую информацию?
– Попробую, – прошептала она одними губами. Это была сама кротость.
Я хотела показать копию моей лицензии частного детектива, но испугалась, как бы не причинить ей боль. Решила приберечь этот козырь на тот случай, если меня вынудят потуже затянуть гайки.
– В январе этого года одна женщина приносила сюда своего кота, которому требовалась неотложная помощь. Я хотела бы узнать, забрала ли она его?
– Я могу проверить по нашим записям. Будьте добры, назовите ее имя.
– Имя той женщины Элейн Болдт. Кота звали Мингус. Это было вечером девятого января.
На щеках ее проступил румянец; она облизнула губы и испуганно уставилась на меня. Я подумала, уж не продала ли сестра кота для опытов.
– В чем дело? – спросила я. – Вы знаете этого кота?
– Да, я его помню... он пробыл здесь несколько недель. – Она вдруг заговорила как-то гнусаво, несколько в нос, словно чревовещатель. Не то чтобы она готова была расплакаться, но у нее был такой тон, как у ребенка в супермаркете, которому мамаша, отчитывая его за плохое поведение, грозит оборвать руки.
Я видела – ее что-то насторожило, но не знала, что именно. Она взяла небольшой жестяной ящик и принялась перебирать лежавшие там карточки. Наконец достала одну из них и с вызовом бросила на стойку.
– Она внесла плату за его содержание только за три недели вперед, на наши открытки и звонки не отвечала. В феврале врач сказал, что придется что-то придумать, потому что места у нас ограниченны...
Я поняла, что она вот-вот разрыдается.
– Эмили, – участливо произнесла я. – Так, кажется, вас зовут, или это не ваш нагрудный знак?
– Да, я Эмили.
– По правде говоря, мне нет дела до того, где находится этот кот. Мне нужно знать только одно: приходила эта женщина еще раз или нет?
– Нет-нет, она больше не появлялась.
– А что же стало с котом? Мне просто любопытно.
Она недоверчиво покосилась на меня, затем решительным жестом откинула волосы за плечи и выпалила:
– Я взяла его себе. Он был такой очаровательный. Просто не могла отдать его в приют.
– Отлично. Нет, правда, это замечательно. Я слышала, что он чертовски обаятельный котяра, и рада, что у вас нашлось для него место. Я буду молчать – могила. И все же, если эта женщина снова объявится, не могли бы вы дать мне знать?
Я положила на стойку свою карточку, она прочитала и молча кивнула.
– Благодарю вас, – сказала я, направляясь к выходу.
– Вы не ко мне?
– Право, не знаю. Кинси Милхоун – это вы? – Он улыбался с чувством собственного превосходства.
По лицу было видно, что вся ситуация его немного забавляет, словно у него имелась некая ценная информация и он не знал, стоит ли делиться ею со мной.
– Да, это я.
– А я Обри Дэнзигер.
Меня осенило.
– Так вы муж Беверли?
– Совершенно верно. – Он коротко хохотнул, хотя повода для веселья, на мой взгляд, не было решительно никакого. Высокого роста – никак не меньше шести футов двух дюймов, – худощавый, темные гладкие волосы, должно быть, очень мягкие, карие глаза, надменная линия рта. Светло-серый костюм-тройка. Он выглядел как карточный шулер, только что сошедший с борта богатой яхты, этакий денди, щеголь, если подобные типы еще встречаются в наши дни.
– Чем могу быть вам полезна?
Я открыла дверь и вошла в офис. Проследовав за мной, он обозрел скептическим взглядом мое хозяйство, видимо, прикидывая в уме мои накладные расходы, во что мне обошлась мебель, какие налоги я плачу ежеквартально, а также удивляясь, почему его жена не обратилась в приличную фирму.
Я села за стол, он занял место напротив, развязно закинув ногу на ногу. Ухоженный вид, отутюженная складка брюк, породистая тонкая щиколотка, кожаные итальянские туфли с узким блестящим носком. На манжетах белоснежной сорочки запонки голубого камня – скорее всего ручная работа – в виде монограммы из его инициалов. По губам Орби скользнула улыбка, видимо, понял, что я разглядываю его. Он извлек из внутреннего кармана пиджака плоский портсигар, достал тоненькую темную сигаретку и, постучав ею по портсигару, сунул в рот, после чего щелкнул зажигалкой, из которой вылетел такой сноп огня, что – как мне показалось – его волосы уцелели только чудом. Взгляд мой упал на его холеные руки с бесцветным лаком на ногтях. Признаюсь, не часто доводилось встречать такие экземпляры, и я была немного поражена – меня удивлял даже запах, который он источал; вероятно, он пользовался одним из этих модных мужских лосьонов, которые называются "Роуг", или "Магнум", или что-то в этом роде. Некоторое время он мечтательно созерцал тлеющий кончик сигареты, затем вперился в меня немигающим взором. Глаза цвета обожженной глины, в них не было ни тепла, ни жизни.
Я не стала предлагать ему кофе. Только подвинула поближе пепельницу – как и тогда, когда здесь была его жена. От сигареты пахло кострищем, и я знала, что запах этот еще долго будет преследовать меня.
– Беверли получила ваше письмо, – произнес он. – Она расстроена. Я подумал, нам следует поговорить.
– Почему же она не приехала сама? – удивилась я. – Она тоже умеет говорить.
Он смешался:
– Беверли не выносит сцен. Она попросила, чтобы я сам во всем разобрался.
– Если считаете, что я люблю устраивать сцены, то вы ошибаетесь. Но в данном случае нет даже повода. Беверли просила разыскать сестру, чем я и занялась. Она хотела диктовать мне условия, и я решила, что могу работать на кого-то другого.
– Нет, нет, нет. Вы не так ее поняли. Она вовсе не хотела прерывать ваши отношения. Просто возражала против того, чтобы вы заявляли об этом случае в полицию.
– Но я не согласилась с ней. А коль скоро я не могу следовать ее советам, то считаю в равной степени невозможным брать у нее деньги. – Я холодно улыбнулась и спросила: – У вас что-нибудь еще?
Я была уверена, что он недоговаривает. Ведь не за этим же он проделал девяносто миль.
Обри неловко поерзал в кресле.
– Здесь какое-то недоразумение, – уже более миролюбивым тоном произнес он. – Мне хотелось бы услышать, что вам удалось узнать о судьбе моей свояченицы. Примите мои извинения, если я нечаянно огорчил вас. Да и вот еще что...
С этими словами он вытащил из кармана сложенный листок бумаги и протянул его мне. На секунду я подумала, что это какой-нибудь номер телефона или адрес – словом, что-нибудь полезное. Оказалось, это чек на двести сорок шесть долларов девятнадцать центов, которые Беверли оставалась мне должна. Этот акт в его исполнении походил на дачу взятки, и мне это не понравилось. Не знаю, что он при этом думал, но деньги я все-таки взяла.
– Пару дней назад я отправила Беверли свой отчет. Почему бы вам не спросить ее?
– Я ознакомился с вашим отчетом, но надеялся узнать, что вам удалось выяснить с тех пор, – если не возражаете.
– Откровенно говоря, возражаю. Не хочу показаться невежливой, но любая информация, которой я располагаю на данный момент, принадлежит моему работодателю и является конфиденциальной. Одно могу сказать. Я действительно заявила в полицию, там распространили ее описание, но прошло всего два дня, и они пока не могут сообщить ничего нового. Хотите ответить на один вопрос?
– Не очень, – сказал он и рассмеялся. Мне начинало казаться, что вся его высокомерность происходит от чувства неловкости, и я не стала обращать внимание на его последнее замечание.
Ветеринарная лечебница представляла собой небольшое прямоугольное строение из стекла и шлакоблоков желтовато-серого цвета, расположенное в тупике, который образовался, когда прокладывали 101-е шоссе. Мне нравится этот район улочек-тупиков, служащих живым напоминанием о том, каким был город когда-то; здесь не ощущается засилья вездесущего испанского стиля. Уютные каркасные дома на самом деле представляют собой викторианские особнячки, которые когда-то строили для работного люда, – с обработанными вручную крылечками, экзотическими наличниками, деревянными ставнями и высокими кровлями. В наши дни они кажутся сошедшими со старинных гравюр, и все же я могу представить их новенькими, только что отстроенными, сияющими свежей краской, а вокруг на молодой зелени лужаек – крошечные саженцы, которые теперь превратились в вековые деревья. В то время в городе были сплошь грунтовые дороги, по которым колесили двуколки. В душе мне жаль, что от того старого мира немногое сохранилось.
Я поставила машину за зданием лечебницы и прошла внутрь через заднюю дверь. Где-то в глубине хрипло лаяли собаки, взывая о милосердии. В приемном отделении было только два пациента – скучающего вида кошки, похожие на диванные валики. Хозяева обращались к ним на каком-то чудном диалекте (видимо, это был кошачий английский), произнося слова нарочито пронзительными голосами, от которых хотелось заткнуть уши. Мне показалось, что время от времени, когда лечебница в очередной раз оглашалась собачьими воплями, по морде то одной, то другой кошки пробегала ухмылка.
Видимо, прием вели два врача, потому что обеих кошек пригласили одновременно, и я осталась одна, если не считать сестры за стойкой регистратуры. Я решила, что ей около тридцати; бледная блондиночка с голубыми глазами и синим – как у Алисы в Стране чудес – бантом в волосах. На нагрудной бирке было написано "Эмили".
– Могу я вам чем-то помочь?
У нее был такой голосок, словно, достигнув шестилетнего возраста, она остановилась в своем развитии: тоненький, дрожащий, с легким придыханием – может, выработанный специально, чтобы успокаивать несчастных страждущих тварей. Мне доводилось встречаться с такими женщинами, которые застряли в детстве; в мире, где все мы стремимся поскорее встать на ноги, они неизменно вызывают удивление.
Я почувствовала себя верзилой-полузащитником.
– Хочу узнать, не могли бы вы предоставить мне кое-какую информацию?
– Попробую, – прошептала она одними губами. Это была сама кротость.
Я хотела показать копию моей лицензии частного детектива, но испугалась, как бы не причинить ей боль. Решила приберечь этот козырь на тот случай, если меня вынудят потуже затянуть гайки.
– В январе этого года одна женщина приносила сюда своего кота, которому требовалась неотложная помощь. Я хотела бы узнать, забрала ли она его?
– Я могу проверить по нашим записям. Будьте добры, назовите ее имя.
– Имя той женщины Элейн Болдт. Кота звали Мингус. Это было вечером девятого января.
На щеках ее проступил румянец; она облизнула губы и испуганно уставилась на меня. Я подумала, уж не продала ли сестра кота для опытов.
– В чем дело? – спросила я. – Вы знаете этого кота?
– Да, я его помню... он пробыл здесь несколько недель. – Она вдруг заговорила как-то гнусаво, несколько в нос, словно чревовещатель. Не то чтобы она готова была расплакаться, но у нее был такой тон, как у ребенка в супермаркете, которому мамаша, отчитывая его за плохое поведение, грозит оборвать руки.
Я видела – ее что-то насторожило, но не знала, что именно. Она взяла небольшой жестяной ящик и принялась перебирать лежавшие там карточки. Наконец достала одну из них и с вызовом бросила на стойку.
– Она внесла плату за его содержание только за три недели вперед, на наши открытки и звонки не отвечала. В феврале врач сказал, что придется что-то придумать, потому что места у нас ограниченны...
Я поняла, что она вот-вот разрыдается.
– Эмили, – участливо произнесла я. – Так, кажется, вас зовут, или это не ваш нагрудный знак?
– Да, я Эмили.
– По правде говоря, мне нет дела до того, где находится этот кот. Мне нужно знать только одно: приходила эта женщина еще раз или нет?
– Нет-нет, она больше не появлялась.
– А что же стало с котом? Мне просто любопытно.
Она недоверчиво покосилась на меня, затем решительным жестом откинула волосы за плечи и выпалила:
– Я взяла его себе. Он был такой очаровательный. Просто не могла отдать его в приют.
– Отлично. Нет, правда, это замечательно. Я слышала, что он чертовски обаятельный котяра, и рада, что у вас нашлось для него место. Я буду молчать – могила. И все же, если эта женщина снова объявится, не могли бы вы дать мне знать?
Я положила на стойку свою карточку, она прочитала и молча кивнула.
– Благодарю вас, – сказала я, направляясь к выходу.
* * *
Подъезжая к офису, я подумала, что неплохо бы позвонить Джулии Окснер – рассказать, что кот нашелся и ей не придется проверять ветлечебницы и кошачьи приюты в Бока-Рейтоне. Поставив машину и поднявшись по задней лестнице, я увидела в коридоре мужчину, который что-то царапал шариковой ручкой на листке бумаги.– Вы не ко мне?
– Право, не знаю. Кинси Милхоун – это вы? – Он улыбался с чувством собственного превосходства.
По лицу было видно, что вся ситуация его немного забавляет, словно у него имелась некая ценная информация и он не знал, стоит ли делиться ею со мной.
– Да, это я.
– А я Обри Дэнзигер.
Меня осенило.
– Так вы муж Беверли?
– Совершенно верно. – Он коротко хохотнул, хотя повода для веселья, на мой взгляд, не было решительно никакого. Высокого роста – никак не меньше шести футов двух дюймов, – худощавый, темные гладкие волосы, должно быть, очень мягкие, карие глаза, надменная линия рта. Светло-серый костюм-тройка. Он выглядел как карточный шулер, только что сошедший с борта богатой яхты, этакий денди, щеголь, если подобные типы еще встречаются в наши дни.
– Чем могу быть вам полезна?
Я открыла дверь и вошла в офис. Проследовав за мной, он обозрел скептическим взглядом мое хозяйство, видимо, прикидывая в уме мои накладные расходы, во что мне обошлась мебель, какие налоги я плачу ежеквартально, а также удивляясь, почему его жена не обратилась в приличную фирму.
Я села за стол, он занял место напротив, развязно закинув ногу на ногу. Ухоженный вид, отутюженная складка брюк, породистая тонкая щиколотка, кожаные итальянские туфли с узким блестящим носком. На манжетах белоснежной сорочки запонки голубого камня – скорее всего ручная работа – в виде монограммы из его инициалов. По губам Орби скользнула улыбка, видимо, понял, что я разглядываю его. Он извлек из внутреннего кармана пиджака плоский портсигар, достал тоненькую темную сигаретку и, постучав ею по портсигару, сунул в рот, после чего щелкнул зажигалкой, из которой вылетел такой сноп огня, что – как мне показалось – его волосы уцелели только чудом. Взгляд мой упал на его холеные руки с бесцветным лаком на ногтях. Признаюсь, не часто доводилось встречать такие экземпляры, и я была немного поражена – меня удивлял даже запах, который он источал; вероятно, он пользовался одним из этих модных мужских лосьонов, которые называются "Роуг", или "Магнум", или что-то в этом роде. Некоторое время он мечтательно созерцал тлеющий кончик сигареты, затем вперился в меня немигающим взором. Глаза цвета обожженной глины, в них не было ни тепла, ни жизни.
Я не стала предлагать ему кофе. Только подвинула поближе пепельницу – как и тогда, когда здесь была его жена. От сигареты пахло кострищем, и я знала, что запах этот еще долго будет преследовать меня.
– Беверли получила ваше письмо, – произнес он. – Она расстроена. Я подумал, нам следует поговорить.
– Почему же она не приехала сама? – удивилась я. – Она тоже умеет говорить.
Он смешался:
– Беверли не выносит сцен. Она попросила, чтобы я сам во всем разобрался.
– Если считаете, что я люблю устраивать сцены, то вы ошибаетесь. Но в данном случае нет даже повода. Беверли просила разыскать сестру, чем я и занялась. Она хотела диктовать мне условия, и я решила, что могу работать на кого-то другого.
– Нет, нет, нет. Вы не так ее поняли. Она вовсе не хотела прерывать ваши отношения. Просто возражала против того, чтобы вы заявляли об этом случае в полицию.
– Но я не согласилась с ней. А коль скоро я не могу следовать ее советам, то считаю в равной степени невозможным брать у нее деньги. – Я холодно улыбнулась и спросила: – У вас что-нибудь еще?
Я была уверена, что он недоговаривает. Ведь не за этим же он проделал девяносто миль.
Обри неловко поерзал в кресле.
– Здесь какое-то недоразумение, – уже более миролюбивым тоном произнес он. – Мне хотелось бы услышать, что вам удалось узнать о судьбе моей свояченицы. Примите мои извинения, если я нечаянно огорчил вас. Да и вот еще что...
С этими словами он вытащил из кармана сложенный листок бумаги и протянул его мне. На секунду я подумала, что это какой-нибудь номер телефона или адрес – словом, что-нибудь полезное. Оказалось, это чек на двести сорок шесть долларов девятнадцать центов, которые Беверли оставалась мне должна. Этот акт в его исполнении походил на дачу взятки, и мне это не понравилось. Не знаю, что он при этом думал, но деньги я все-таки взяла.
– Пару дней назад я отправила Беверли свой отчет. Почему бы вам не спросить ее?
– Я ознакомился с вашим отчетом, но надеялся узнать, что вам удалось выяснить с тех пор, – если не возражаете.
– Откровенно говоря, возражаю. Не хочу показаться невежливой, но любая информация, которой я располагаю на данный момент, принадлежит моему работодателю и является конфиденциальной. Одно могу сказать. Я действительно заявила в полицию, там распространили ее описание, но прошло всего два дня, и они пока не могут сообщить ничего нового. Хотите ответить на один вопрос?
– Не очень, – сказал он и рассмеялся. Мне начинало казаться, что вся его высокомерность происходит от чувства неловкости, и я не стала обращать внимание на его последнее замечание.