Страница:
Она перебрала карточки, которых оказалось не больше пятнадцати штук. Я подумала о том, как доктору Пикетту удается сводить концы с концами, если он принимает меньше одного пациента в день.
– Должно быть, не самый напряженный был месяц, – заметила я.
– В сущности, он уже почти на пенсии, – проронила миссис Пикетт, не прекращая своих изысканий. – Но продолжает принимать местных жителей, большей частью пожилых. Старается работать как можно меньше. У него варикозное расширение вен – еще хуже, чем у меня, – его врач говорит, что ему не стоит весь день проводить на ногах. Мы часто ходим на прогулку – это улучшает кровообращение. Вот она. – Миссис Пикетт победно посмотрела на меня и протянула регистрационную карточку. Невзирая на свой предпенсионный возраст, они аккуратно вели отчетность. Я взглянула на карточку. На ней значилось имя Элейн Болдт, ее адрес и дата визита – 28 декабря. Неужели я на верном пути? Я решила зайти с другой стороны и спросила:
– Должно быть, первой к вам обратилась Марта Грайс? Видно, это она порекомендовала ваше заведение Элейн Болдт?
– Это нетрудно установить, – сказала миссис Пикетт. – Видите, на обратной стороне карточки я завела специальную графу "По чьей рекомендации". Верно, здесь стоит имя Марти Грайс. По правде сказать, мы делаем это, чтобы остался какой-нибудь след, если пациент вдруг уклоняется от оплаты.
– Вы позволите мне взглянуть на историю Марти Грайс? – спросила я.
– Пожалуйста, почему бы нет.
Она снова подошла к картотеке, извлекла из ящика с буквами G – I медицинскую карту и подала мне. На обложке было аккуратно напечатано имя: Марта Рене Грайс. В карте было три листа. На первом – анкета с вопросами о принимаемых лекарственных препаратах, аллергии и перенесенных заболеваниях. Анкета заполнена от руки; внизу стояла подпись Марти, которая автоматически означала ее согласие на оказание ей "любой необходимой стоматологической помощи". Далее шла история болезни: каналы, кровотечение десен, неприятные запахи из полости рта, зубовный скрежет и прочее. Наконец, на третьем листке содержалась информация о проведенном лечении; здесь же имелся рисунок верхнего и нижнего рядов зубов с помеченными шариковой ручкой пломбами. Сверху было напечатано имя Марти, внизу сделанные от руки пометки доктора Пикетта. Заурядный визит. Удаляли зубной камень. Кариеса, судя по всему, не было. Ей сделали рентгенограмму. Очередной визит назначен на июнь. Я задумчиво разглядывала карту, пытаясь восстановить ход событий. Все как будто было в порядке за исключением даты 28 декабря. Я подошла к окну и посмотрела карту на свет. Я поймала себя на том, что невольно улыбаюсь; предчувствовала, что будет нечто подобное. Только вот не верила, что удастся найти доказательство. И вот оно. Первоначально значившееся на карте имя было аккуратно вымарано белилами, а поверх него впечатано: Марти Грайс. Я провела пальцем по верхней строчке, как если бы она была набрана шрифтом Брайля. Под именем Марти Грайс отчетливо угадывалось другое – Элейн Болдт. Все вставало на свои места. Я была уверена, что обгоревшие останки, извлеченные из дома Грайсов, принадлежали не кому иному, как Элейн Болдт. Я закрыла глаза. Мне вдруг стало не по себе. Десять дней я искала Элейн Болдт, не ведая, что на полицейских снимках изображена именно она – только обгоревшая до неузнаваемости. Марти Грайс же была жива-здорова, и я подозревала, что она и Пэт Ашер – одно и то же лицо. Оставались невыясненными кое-какие детали, однако картина убийства более или менее прояснилась.
– Вам нездоровится? – обеспокоенно спросила миссис Пикетт.
– Нет-нет, все в порядке.
– Хотите поговорить с Джоном?
– Не сейчас. Попозже. Вы мне очень помогли, миссис Пикетт. Спасибо.
– Что ж, всегда к вашим услугам, хотя, по правде говоря, не понимаю, что я такого сделала.
Я пожала ей руку и направилась к выходу, чувствуя ее изумленный взгляд. Сев в машину, я задумалась: что дальше? Черт побери, как им удалось добиться того, что даже результаты анализа содержимого желудка подтверждали, что это Марта Грайс? Ловко сработано. В протоколе медицинской экспертизы отмечалось, что у убитой была кровь самой распространенной группы – "О", резус-фактор положительный, так что здесь все просто. Марти и Элейн были приблизительно одного роста. К тому же опознание носило чисто формальный характер, ведь все были заведомо убеждены, что убитая – Марти Грайс, а не какая-нибудь неизвестная. Рентгеновские снимки зубов должны были лишь подтвердить это. У следствия не имелось решительно никакого повода подозревать, что убита совершенно другая женщина. Леонард и его сестра разговаривали с ней в девять, и Лили утверждала, что они прервали разговор, так как Марти пошла открыть кому-то дверь. Звонок в полицию был инсценирован для пущего эффекта. Так что Майк не ошибался, когда говорил, что тем вечером в 8.30 видел завернутый в коврик труп. Только это была не Марти Грайс. Элейн забили насмерть несколько раньше этого времени, причем убийца действовал так, чтобы кости челюсти и зубы остались целы, что давало возможность провести идентификацию. Теперь становилось ясным многое из того, что прежде казалось непостижимым. Уйм Гувер, на свою беду, должно быть, узнал Марти, когда та входила в квартиру Элейн или выходила из нее. Марти или Леонард прикончили его раньше, чем он успел позвонить.
Я завела машину и, выехав со стоянки, покатила к полицейскому участку. Припарковавшись напротив участка, я прошла в здание и остановилась слева у стойки; за ней была дверь, которая вела в оперативный отдел.
Оттуда вышел какой-то полицейский в штатском, которого я никогда прежде не видела, и, заметив меня, спросил:
– Чем могу помочь?
– Я ищу лейтенанта Долана.
– Сейчас посмотрю. Хотя я только что там был, но его не видел.
Полицейский исчез. Я оглянулась. За стеклянной переборкой отдела опознаний сидела чернокожая сотрудница и, как сумасшедшая, печатала на машинке. Мысленно я снова и снова возвращалась к обстоятельствам этого дела. Теперь все стало предельно ясно. Марти Грайс отправилась во Флориду и поселилась в квартире Элейн. Несложно догадаться, каковы были ее дальнейшие действия. Она сбросила вес. Сделала новую стрижку и перекрасила волосы. Там ее никто не знал, так что ей не нужно было ни от кого скрываться. Как следует приоделась – благо у нее завелись деньжата. Я вспомнила о своей встрече с ней: распухшее лицо, синяки под глазами, залепленный пластырем нос. Не было никакой автомобильной аварии. Просто она сделала пластическую операцию – другой человек, другое лицо. Она говорила, что вышла на пенсию и больше не будет работать ни единого дня. Они с Леонардом переживали тяжелые времена, а тут – Элейн, прожигательница жизни, ни в чем себе не отказывавшая Элейн. У Марти, должно быть, все внутри переворачивалось, когда она видела свою партнершу по бриджу. Посредством убийства справедливость была восстановлена, а кража помогла создать пенсионный фонд. Теперь оставалось лишь ждать, когда освободится Леонард, вот и все. Это дело вел Долан. Если бы удалось найти орудие убийства, у него наверняка появилась бы зацепка. Пока же мне хотелось хотя бы поставить его в известность о том, что мне удалось узнать. Я решила, что хранить это в тайне было бы глупо.
Вернулся полицейский в штатском.
– Его сегодня не будет. Может, я могу вам чем-то помочь?
– Не будет? – пробормотала я, хотя меня так и подмывало выругаться, и добавила: – Ну что ж, свяжусь с ним завтра утром.
– Может, хотите оставить записку?
Я достала свою карточку и протянула ему:
– Просто передайте, что я заеду и все ему расскажу.
– Хорошо.
Я снова села за руль. Я догадывалась, где может быть орудие убийства, но сначала следовало поговорить с Лили Хоуи. Если она что-то заподозрила, то ей грозит смертельная опасность. Я взглянула на часы: 18.15. Проезжая мимо бензоколонки, заметила таксофон и, обуреваемая дурными предчувствиями, повернула туда. Мне вдруг стало страшно за Майка. Если он поймет, что его тетка жива, ему тоже придется туго. Черт, да всем нам будет не-сладко. Я дрожащими руками листала телефонную книгу в поисках других Грайсов. Наконец нашла какого-то Хораса Грайса, жившего на Анаконда-стрит, и принялась лихорадочно шарить в сумочке в поисках двадцати центов. Набрала номер и затаив дыхание стала ждать. Один гудок, два, четыре, шесть. После двенадцати гудков я повесила трубку. Вырвав из телефонной книги страницу, сунула ее в сумочку, рассчитывая перезвонить при первом удобном случае.
Села в машину и поехала к дому Лили Хоуи. Где могли быть Леонард и Марти? Успели смыться или по-прежнему где-нибудь в городе – возможно, у той же Лили? Я проскочила Каролина-авеню, и мне пришлось разворачиваться. Я ехала, вглядываясь в номера домов. Заметив нужный номер, затормозила, чем вызвала праведный гнев ехавшего за мной водителя. Проехав еще шесть домов, снова развернулась, прижалась к обочине... и внутри у меня все оборвалось – Леонард со своей подружкой как раз подрулили к дому Лили.
Я резко сползла по сиденью вниз, больно стукнувшись коленом о приборный щиток. Дьявольщина! Я приподняла голову. По-видимому, они меня не заметили – спокойно вышли из машины и, не оглядываясь, направились к дому. Постучали. Лили открыла дверь – на лице ее не отразилось никаких эмоций: ни тебе шока, ни ужаса, ни удивления. Интересно, как давно она знала, что Марти жива-здорова? Неужели с самого начала была с ними в сговоре? Я с тревогой наблюдала за домом, резонно полагая, что, пока Леонард находился там, за жизнь Лили можно не беспокоиться. Вместе с тем я понимала, что в намерения Марти вовсе не входило оставлять ее в живых. "Придется на время стать ее ангелом-хранителем, хочет она того или нет", – мрачно подумала я.
25
– Должно быть, не самый напряженный был месяц, – заметила я.
– В сущности, он уже почти на пенсии, – проронила миссис Пикетт, не прекращая своих изысканий. – Но продолжает принимать местных жителей, большей частью пожилых. Старается работать как можно меньше. У него варикозное расширение вен – еще хуже, чем у меня, – его врач говорит, что ему не стоит весь день проводить на ногах. Мы часто ходим на прогулку – это улучшает кровообращение. Вот она. – Миссис Пикетт победно посмотрела на меня и протянула регистрационную карточку. Невзирая на свой предпенсионный возраст, они аккуратно вели отчетность. Я взглянула на карточку. На ней значилось имя Элейн Болдт, ее адрес и дата визита – 28 декабря. Неужели я на верном пути? Я решила зайти с другой стороны и спросила:
– Должно быть, первой к вам обратилась Марта Грайс? Видно, это она порекомендовала ваше заведение Элейн Болдт?
– Это нетрудно установить, – сказала миссис Пикетт. – Видите, на обратной стороне карточки я завела специальную графу "По чьей рекомендации". Верно, здесь стоит имя Марти Грайс. По правде сказать, мы делаем это, чтобы остался какой-нибудь след, если пациент вдруг уклоняется от оплаты.
– Вы позволите мне взглянуть на историю Марти Грайс? – спросила я.
– Пожалуйста, почему бы нет.
Она снова подошла к картотеке, извлекла из ящика с буквами G – I медицинскую карту и подала мне. На обложке было аккуратно напечатано имя: Марта Рене Грайс. В карте было три листа. На первом – анкета с вопросами о принимаемых лекарственных препаратах, аллергии и перенесенных заболеваниях. Анкета заполнена от руки; внизу стояла подпись Марти, которая автоматически означала ее согласие на оказание ей "любой необходимой стоматологической помощи". Далее шла история болезни: каналы, кровотечение десен, неприятные запахи из полости рта, зубовный скрежет и прочее. Наконец, на третьем листке содержалась информация о проведенном лечении; здесь же имелся рисунок верхнего и нижнего рядов зубов с помеченными шариковой ручкой пломбами. Сверху было напечатано имя Марти, внизу сделанные от руки пометки доктора Пикетта. Заурядный визит. Удаляли зубной камень. Кариеса, судя по всему, не было. Ей сделали рентгенограмму. Очередной визит назначен на июнь. Я задумчиво разглядывала карту, пытаясь восстановить ход событий. Все как будто было в порядке за исключением даты 28 декабря. Я подошла к окну и посмотрела карту на свет. Я поймала себя на том, что невольно улыбаюсь; предчувствовала, что будет нечто подобное. Только вот не верила, что удастся найти доказательство. И вот оно. Первоначально значившееся на карте имя было аккуратно вымарано белилами, а поверх него впечатано: Марти Грайс. Я провела пальцем по верхней строчке, как если бы она была набрана шрифтом Брайля. Под именем Марти Грайс отчетливо угадывалось другое – Элейн Болдт. Все вставало на свои места. Я была уверена, что обгоревшие останки, извлеченные из дома Грайсов, принадлежали не кому иному, как Элейн Болдт. Я закрыла глаза. Мне вдруг стало не по себе. Десять дней я искала Элейн Болдт, не ведая, что на полицейских снимках изображена именно она – только обгоревшая до неузнаваемости. Марти Грайс же была жива-здорова, и я подозревала, что она и Пэт Ашер – одно и то же лицо. Оставались невыясненными кое-какие детали, однако картина убийства более или менее прояснилась.
– Вам нездоровится? – обеспокоенно спросила миссис Пикетт.
– Нет-нет, все в порядке.
– Хотите поговорить с Джоном?
– Не сейчас. Попозже. Вы мне очень помогли, миссис Пикетт. Спасибо.
– Что ж, всегда к вашим услугам, хотя, по правде говоря, не понимаю, что я такого сделала.
Я пожала ей руку и направилась к выходу, чувствуя ее изумленный взгляд. Сев в машину, я задумалась: что дальше? Черт побери, как им удалось добиться того, что даже результаты анализа содержимого желудка подтверждали, что это Марта Грайс? Ловко сработано. В протоколе медицинской экспертизы отмечалось, что у убитой была кровь самой распространенной группы – "О", резус-фактор положительный, так что здесь все просто. Марти и Элейн были приблизительно одного роста. К тому же опознание носило чисто формальный характер, ведь все были заведомо убеждены, что убитая – Марти Грайс, а не какая-нибудь неизвестная. Рентгеновские снимки зубов должны были лишь подтвердить это. У следствия не имелось решительно никакого повода подозревать, что убита совершенно другая женщина. Леонард и его сестра разговаривали с ней в девять, и Лили утверждала, что они прервали разговор, так как Марти пошла открыть кому-то дверь. Звонок в полицию был инсценирован для пущего эффекта. Так что Майк не ошибался, когда говорил, что тем вечером в 8.30 видел завернутый в коврик труп. Только это была не Марти Грайс. Элейн забили насмерть несколько раньше этого времени, причем убийца действовал так, чтобы кости челюсти и зубы остались целы, что давало возможность провести идентификацию. Теперь становилось ясным многое из того, что прежде казалось непостижимым. Уйм Гувер, на свою беду, должно быть, узнал Марти, когда та входила в квартиру Элейн или выходила из нее. Марти или Леонард прикончили его раньше, чем он успел позвонить.
Я завела машину и, выехав со стоянки, покатила к полицейскому участку. Припарковавшись напротив участка, я прошла в здание и остановилась слева у стойки; за ней была дверь, которая вела в оперативный отдел.
Оттуда вышел какой-то полицейский в штатском, которого я никогда прежде не видела, и, заметив меня, спросил:
– Чем могу помочь?
– Я ищу лейтенанта Долана.
– Сейчас посмотрю. Хотя я только что там был, но его не видел.
Полицейский исчез. Я оглянулась. За стеклянной переборкой отдела опознаний сидела чернокожая сотрудница и, как сумасшедшая, печатала на машинке. Мысленно я снова и снова возвращалась к обстоятельствам этого дела. Теперь все стало предельно ясно. Марти Грайс отправилась во Флориду и поселилась в квартире Элейн. Несложно догадаться, каковы были ее дальнейшие действия. Она сбросила вес. Сделала новую стрижку и перекрасила волосы. Там ее никто не знал, так что ей не нужно было ни от кого скрываться. Как следует приоделась – благо у нее завелись деньжата. Я вспомнила о своей встрече с ней: распухшее лицо, синяки под глазами, залепленный пластырем нос. Не было никакой автомобильной аварии. Просто она сделала пластическую операцию – другой человек, другое лицо. Она говорила, что вышла на пенсию и больше не будет работать ни единого дня. Они с Леонардом переживали тяжелые времена, а тут – Элейн, прожигательница жизни, ни в чем себе не отказывавшая Элейн. У Марти, должно быть, все внутри переворачивалось, когда она видела свою партнершу по бриджу. Посредством убийства справедливость была восстановлена, а кража помогла создать пенсионный фонд. Теперь оставалось лишь ждать, когда освободится Леонард, вот и все. Это дело вел Долан. Если бы удалось найти орудие убийства, у него наверняка появилась бы зацепка. Пока же мне хотелось хотя бы поставить его в известность о том, что мне удалось узнать. Я решила, что хранить это в тайне было бы глупо.
Вернулся полицейский в штатском.
– Его сегодня не будет. Может, я могу вам чем-то помочь?
– Не будет? – пробормотала я, хотя меня так и подмывало выругаться, и добавила: – Ну что ж, свяжусь с ним завтра утром.
– Может, хотите оставить записку?
Я достала свою карточку и протянула ему:
– Просто передайте, что я заеду и все ему расскажу.
– Хорошо.
Я снова села за руль. Я догадывалась, где может быть орудие убийства, но сначала следовало поговорить с Лили Хоуи. Если она что-то заподозрила, то ей грозит смертельная опасность. Я взглянула на часы: 18.15. Проезжая мимо бензоколонки, заметила таксофон и, обуреваемая дурными предчувствиями, повернула туда. Мне вдруг стало страшно за Майка. Если он поймет, что его тетка жива, ему тоже придется туго. Черт, да всем нам будет не-сладко. Я дрожащими руками листала телефонную книгу в поисках других Грайсов. Наконец нашла какого-то Хораса Грайса, жившего на Анаконда-стрит, и принялась лихорадочно шарить в сумочке в поисках двадцати центов. Набрала номер и затаив дыхание стала ждать. Один гудок, два, четыре, шесть. После двенадцати гудков я повесила трубку. Вырвав из телефонной книги страницу, сунула ее в сумочку, рассчитывая перезвонить при первом удобном случае.
Села в машину и поехала к дому Лили Хоуи. Где могли быть Леонард и Марти? Успели смыться или по-прежнему где-нибудь в городе – возможно, у той же Лили? Я проскочила Каролина-авеню, и мне пришлось разворачиваться. Я ехала, вглядываясь в номера домов. Заметив нужный номер, затормозила, чем вызвала праведный гнев ехавшего за мной водителя. Проехав еще шесть домов, снова развернулась, прижалась к обочине... и внутри у меня все оборвалось – Леонард со своей подружкой как раз подрулили к дому Лили.
Я резко сползла по сиденью вниз, больно стукнувшись коленом о приборный щиток. Дьявольщина! Я приподняла голову. По-видимому, они меня не заметили – спокойно вышли из машины и, не оглядываясь, направились к дому. Постучали. Лили открыла дверь – на лице ее не отразилось никаких эмоций: ни тебе шока, ни ужаса, ни удивления. Интересно, как давно она знала, что Марти жива-здорова? Неужели с самого начала была с ними в сговоре? Я с тревогой наблюдала за домом, резонно полагая, что, пока Леонард находился там, за жизнь Лили можно не беспокоиться. Вместе с тем я понимала, что в намерения Марти вовсе не входило оставлять ее в живых. "Придется на время стать ее ангелом-хранителем, хочет она того или нет", – мрачно подумала я.
25
Дальнейшие свои действия я представляла себе довольно слабо. Колено тем временем распухло и страшно болело. Теперь, когда я точно знала, где находится преступник, мне казалось, что уезжать отсюда просто глупо. Но телефона поблизости не было – да и кому я собиралась звонить? Я уже подумывала о том, чтобы выйти из машины и подобраться поближе к дому, но подобные авантюры у меня, как правило, терпят фиаско. Когда я хочу подсмотреть в окно, оно неизменно оказывается наглухо занавешенным. В тех редких случаях, когда мне удавалось кого-то подслушать, предмет разговора оказывался не имеющим никакого отношения к делу. Не любят люди смаковать детали совершенных ими преступлений, что тут поделаешь? Попробуйте ради любопытства заглянуть в комнату, где сидят какие-нибудь злодеи – скорее всего они будут играть в восьмерку. Ни разу не видела, чтобы кто-то расчленял труп или делил награбленное. Я решила остаться в машине и ждать.
Ничто так не бросается в глаза, как человек, сидящий в машине в тихом районе. Я боялась, что какой-нибудь законопослушный домовладелец позвонит в полицию и мне придется объясняться с людьми в форме. В уме я уже заготовила сжатую версию, чтобы при случае рассказать все покороче. В доме было тихо. Я просидела час сорок пять минут. Стемнело – хоть глаз выколи. В домах начали зажигать свет; осветились окна и у Лили Хоуи. В воздухе почему-то запахло одеколоном. Я проголодалась, да к тому же мне надо было в туалет, но боялась, что, если присяду за кустиками, меня кто-нибудь заметит. В такие моменты начинаешь завидовать мужчинам – у них в этом смысле явное анатомическое преимущество.
В 21.23 дверь в доме Лили отворилась; вышли Леонард и Марти. Я мучительно вглядывалась в темноту. Никаких церемоний прощания. Эти двое сели в машину и укатили. Дождавшись, когда машина исчезнет из виду, я приблизилась к дому. Фонарь на крыльце не горел. Я постучала. Сначала было тихо, потом звякнула дверная цепочка. Лили, должно быть, тщательно проштудировала все руководства на тему "Как предотвратить изнасилование". Что ж, тем лучше для нее.
– Кто там? – раздался приглушенный голос.
– Это я. Забыла свою сумочку, – почти шепотом произнесла я.
Снова звякнула цепочка, и миссис Хоуи приоткрыла дверь. Я с такой силой толкнула створку, что едва не сломала Лили нос. Она вскрикнула, но я уже вошла и закрыла за собой дверь со словами:
– Нам надо поговорить.
У Лили на глаза навернулись слезы, и она закрыла ладонью лицо – не потому, что я сделала ей больно, просто была расстроена.
– Она сказала, что убьет меня, если я скажу хоть слово.
– Вас в любом случае убьют, неужели непонятно? Вы что думаете – она оставит вас в покое и будет ждать, пока вы проболтаетесь? Она вам не рассказала, что сделала с Уимом Гувером? Всадила ему пулю в башку. Она скормит вас собакам. У вас нет выбора.
Лили побледнела и всхлипнула – словно булькнула вода в кране, – но тут же постаралась взять себя в руки. Она закрыла глаза и обреченно покачала головой, как узник, которому уготована виселица. Ей было наплевать, что я ей сделаю – она не собиралась ничего мне рассказывать.
– Черт бы вас побрал! Скажите, что здесь происходит!
Лили насупленно молчала – мне вдруг показалось, что такой она была в детстве. Сестрица Леонарда знала, как вести себя с забияками вроде меня. Лили Хоуи становилась пассивно-упрямой; это была ее защитная стойка, отработанная годами. Она просто замыкалась в себе, пряталась в своей раковине, как моллюск. Должно быть, привыкла, что ей все время чем-нибудь грозят – грозят уколами против столбняка, когда она не моет руки, сходив в туалет; грозят полицией, когда не смотрит по сторонам, переходя улицу. Вместо того чтобы поступать так, как надо, Лили научилась уходить в себя.
К моему изумлению, она, не произнося ни слова, подошла к зеленовато-голубому креслу, села, взяла пульт дистанционного управления и, включив телевизор, стала переключать каналы, пока не нашла какую-то комедию. Лили решила не замечать меня. Я подошла к креслу и склонилась над ней, готовая призвать на помощь все свое терпение и всю свою кротость, на которые только была способна. Лили не спускала глаз с экрана, где пышногрудая особа с выкрашенными в платиновый цвет волосами готовила праздничный торт.
– Миссис Хоуи, – начала я, – вы, должно быть, не отдаете себе отчет в серьезности происходящего. Ваша свояченица отправила на тот свет двух человек, и, кроме нас с вами, об этом, похоже, никто не догадывается.
Тем временем на экране возникло мучное облако, и физиономия платиновой красотки стала абсолютно белой. Она, видимо, сдуру бухнула пекарский порошок вместе с дрожжами, отчего мука просто взорвалась. Записанный на фонограмму смех достиг уровня неистового. Девица, должно быть, была пьяна в стельку. По губам Лили скользнула улыбка – может, вспомнила кулинарные катастрофы из собственного опыта.
Я тронула ее за руку:
– Лили, мы теряем время, и знаете почему? Думаю, Марти Грайс вернется и шлепнет нас обеих. Ей просто некуда деваться.
Молчание. Может, мои слова были для нее столь же нереальными, как эта шлюха с тортом? Та теперь била яйца; по ее лицу стекали желтки. Она действовала вопреки всякому здравому смыслу, и в этом-то и заключалась вся хохма. Вошел муж. Когда он увидел учиненный на кухне погром, у него отвисла челюсть. За кадром – кто бы это ни был – просто покатывались со смеху. Я постаралась вспомнить какой-нибудь реальный случай из жизни, который вызвал бы у меня столько эмоций, – но не вспомнила.
– Куда они отправились? – спросила я. – Они что, уезжают из города?
Лили захохотала. Блондинка опрокинула миску на голову мужу. Задала ему жару. Заиграла какая-то музыка, и пошла реклама. Я взяла пульт и убавила звук. В тишине по полу скакала собака, а за ней гналась банка консервированного корма.
– Послушайте, – сказала я, – ваш брат попал в беду. Вы хотите помочь ему или нет?
Она подняла голову; я увидела, как зашевелились у нее губы, но не разобрала ни слова.
– Простите, что вы сказали?
По лицу Лили было видно, что в ней борются противоречивые чувства. Взгляд у нее был какой-то блуждающий, словно у пьяного, который уже не отвечает за свои слова.
– Леонард никогда в жизни никому не сделал больно, – пробормотала она. – Он до самого последнего момента не знал, что она творит. Потом было уже поздно.
Я вспомнила слова Майка, который говорил, как его дядя любит свою жену. Я не считала Леонарда всего лишь невинной жертвой, однако предпочла об этом умолчать.
– Если ему хоть что-нибудь известно, он в опасности. Если вы скажете мне, куда они направились, я смогу ему помочь.
– В Лос-Анджелес, – прошептала Лили. – Они должны дождаться, когда будет готов новый паспорт Марти. Потом улетят в Южную Америку. – В глазах у нее снова стояли слезы. – Наверное, я его больше никогда не увижу. Я не могу выдать его полиций. Не могу предать его, вы понимаете меня?
– Лили, вы должны помочь ему. Потом он вас поймет.
– Это было ужасно. Какой-то кошмар. Когда вы появились, я думала, он умрет от страха. У него едва не случился инфаркт, а потом она вернулась. Она считает, это вы взяли паспорт Элейн, и в бешенстве оттого, что все задерживается. Леонард ее боится. Эти припадки бешенства всегда пугали его...
– Разумеется, боится. Я сама ее боюсь. Она же сумасшедшая. Вещи они взяли с собой?
– Они поехали собираться. Заедут в мотель, а потом в тот дом. Они даже поругались из-за этого, но она не хотела оставлять ту вещь там, потому что это улика.
– Оставлять что?
– Ну... вы знаете... как это...
– Орудие убийства?
Лили кивнула, потом кивнула еще раз и еще, Я думала, она никогда не остановится. Словно какие-то шейные мышцы у нее обмякли, и она уже не могла держать голову прямо. Она была похожа на игрушечную собачку с дергающейся головой, каких вешают на задних стеклах автомобилей.
– Лили, послушайте меня. Я хочу, чтобы вы позвонили в полицию. Отправляйтесь к соседям и сидите там. Понимаете? Вставайте. Вам нужно что-нибудь из вещей? Свитер, сумочка? – Мне хотелось наорать на нее, чтобы она пошевеливалась, но я не смела.
Она потерянно смотрела на меня прозрачными голубыми глазами, в которых читалась какая-то собачья преданность. Я помогла ей встать на ноги, выключила телевизор и буквально вытолкала за дверь. Посмотрела по сторонам – ни души. Я знала, что Леонард не позволит Марти причинить ей боль, но ведь мы обе знали, кто у них за главного. Я чувствовала, что теряю время, но мне хотелось убедиться, что Лили будет в безопасности. Миновав два дома, мы подошли к тому, в котором горел свет – обитому кедровыми досками.
Я позвонила. Дверь открыл какой-то мужчина; я пропустила Лили вперед, на ходу объясняя, что она попала в беду и ей необходима помощь. Я настоятельно попросила ее позвонить в полицию и ушла. У меня не было уверенности, что она так и сделает.
Я вскочила в машину, завела мотор и нажала на газ. Неслась как бешеная, на повороте машину даже занесло. Я спешила, не обращая внимания на светофоры и обгоняя где только можно. Нужно было опередить их. У светофора стояли машины, и мне тоже пришлось затормозить. Пошарив в отделении для перчаток, извлекла оттуда фонарь и проверила, не сели ли батарейки. Фонарь горел вполне прилично. Зажегся зеленый, и я рванула вперед.
Тут я вспомнила, что пистолет остался в офисе, хотела было вернуться за ним, но следовало спешить. Если они сначала поехали в мотель, им потребуется какое-то время, чтобы собраться, выписаться, уложить вещи в машину. У меня еще был шанс найти орудие убийства прежде, чем они явятся. Решила, что, если Грайсы окажутся там первыми, то пойду прямым ходом к Тилли и позвоню в полицию. Мне не улыбалась перспектива столкнуться нос к носу с Марти Грайс.
Меня охватило возбуждение, граничившее с экстазом. Я вдруг нашла ответ на вопрос, который давно не давал мне покоя, а именно: каким образом им удалось обвести вокруг пальца экспертов, проводивших анализ содержимого желудка? В той сумке, которую Майк видел в прихожей, был мусор из квартиры Элейн; в ней лежали две пустые банки – из-под консервированного тунца и из-под супа, из которых в тот злополучный вечер состоял ужин Элейн. У Марти ушло несколько часов, чтобы все провернуть. Теперь я, словно ясновидящая, могла воочию представить себе события того дня во всей их последовательности. Леонард отправился с Лили в ресторан, а Марти позвонила Элейн и пригласила ее зайти, выдумав какой-нибудь предлог. Элейн пришла к ней домой и в какой-то момент получила удар по лицу. Марти била ее до тех пор, пока не убедилась, что та мертва. Дождавшись темноты, Марти взяла ключи и направилась в квартиру Элейн. Она взяла пакет с мусором и, вернувшись домой, на минутку оставила его в прихожей, пока спускалась в погреб за керосином. Именно в этот момент появился Майк; он заглянул в дверь и, увидев, что произошло что-то неладное, тут же ретировался. Марти облила дом керосином и стала ждать звонка Леонарда. Ровно в девять, как и было договорено между ними, он позвонил, и она сообщила ему, что ела Элейн за ужином, чтобы он позже упомянул об этом полиции. Сандвич с тунцом и томатный суп. Возможно, Марти даже убрала банки с остатками в холодильник, чтобы все выглядело правдоподобным и у полиции не возникло никаких подозрений. Затем Марти подожгла дом и спряталась в квартире Элейн, где и отсиживалась до понедельника. В понедельник она улетела во Флориду. Я подозревала, что волосы она перекрасила до отъезда, и та прядь, которую я нашла в мусорной корзине в ванной, служила лишним подтверждением того факта, что Марта там была.
Подъехав к дому Грайсов, я остановилась на противоположной стороне улицы. Некоторое время пристально вглядывалась в едва угадывавшийся силуэт дома. Темнота скрыла от глаз последствия пожара, однако от дома веяло духом запустения и разрухи. Машины поблизости я не обнаружила. В доме никакого света видно не было. Вокруг ни души.
Я заглушила мотор и вышла из машины, оставив дверцу открытой на тот случай, если вдруг придется спасаться бегством. Открыла багажник и достала оттуда инструменты, которые, на мой взгляд, могли пригодиться. Убедившись, что вокруг никого нет, я пересекла улицу и шмыгнула во двор дома Грайсов.
Я крадучись шла по дорожке, не сводя глаз с окон. На фасаде все окна были выбиты и заколочены досками, но, зайдя за дом, я увидела пару уцелевших. Выбрав одно, я открыла его с помощью монтировки. Меня окружала тьма египетская, тишину нарушал лишь стрекот сверчков в траве. Я понимала, что хорошо бы оставить себе путь к отступлению, но не могла рисковать. Появись здесь эти двое, открытое окно или дверь непременно привлекли бы их внимание. Надо было действовать побыстрее и уповать на то, что интуиция не подвела меня и я верно рассчитала, где спрятано орудие убийства. У меня не было времени на ошибки.
Я влезла на кухню и закрыла за собой окно. Под ногами у меня хрустнуло битое стекло. Луч фонарика выхватил из темноты обгоревший дверной проем, закопченные стены, скользнул в коридор. Затаив дыхание, я прислушалась. Тишина была полной, сплошной – не хватало привычного шума работающей техники: холодильника, отопительного агрегата, настенных часов, водяного нагревателя. Словом, тихо как в склепе. Я постаралась отогнать прочь дурные предчувствия.
Под ногой у меня снова хрустнуло стекло. Я вздрогнула. Мне показалось, что наверху кто-то есть. Я направила луч фонаря на потолок, словно рассчитывала, что шаги материализуются в виде зримых отпечатков. Спросите у любого ребенка – он скажет, что воображение подчиняется примитивным законам мультипликации. Я пошла дальше. Впереди в темноте брезжил свет, падавший из окон соседнего дома. Задержавшись у окна, я заглянула в гостиную мистера Снайдера – он сидел перед телевизором; на экране мелькали живые картинки. В этой части дома имелось еще одно-единственное окошко рядом с кухней. Теперь я знала, что за стук могла слышать той ночью Мэй Снайдер, и мне хотелось убедиться, права ли я. Я посмотрела в сторону ее окна, но там было темно. Вот что такое старость, думала я, ты спишь все дольше и дольше, а потом однажды тебе уже лень проснуться.
Я провела пальцами по оконной раме, осветила съежившуюся от огня белую краску, которая осыпалась струпьями, словно старая змеиная кожа. Отыскала место, где дерево было повреждено, а также относительно новые гвозди: вот откуда "бам, бам, бам". Несколько минут я копалась с фонарем, пока не установила его на подоконнике таким образом, чтобы видеть, что я делаю. Потом вставила монтировку плоским концом в щель и попробовала ослабить планку. Скрежет был страшный – у меня даже сердце екнуло. Я полагала, что Элейн убили планкой из оконной рамы, которую затем поставили на место и приколотили гвоздями. Эта мысль пришла мне в голову, когда Беки демонстрировала свою работу в ванной и фрамуга с глухим стуком встала на место.
Приятно, черт побери. В этом угадывалась природная аккуратность, по-видимому, присущая Марта. Если бы в тот день дом сгорел дотла, никто бы ни о чем и не догадался. Бульдозеры сгребли бы руины в кучу, потом их погрузили бы на самосвалы и отвезли на свалку. Впрочем, и без этого все выглядело тип-топ. На ее месте я бы не стала возвращаться. Почему не оставить все как есть? Видно, запаниковала, решила замести все следы, чтобы чувствовать себя спокойно, куда бы в дальнейшем ни забросила ее судьба. Положим, ее арестовывают, но где доказательства? А орудие убийства – это отпечатки пальцев. Возможно, на нем остались волосы Элейн или мельчайшие осколки зубов, микроскопические частицы ткани. Мне было бы небезынтересно узнать, что она собиралась сделать с этой мрачной штуковиной. Может, закопать... или бросить с пирса в океан? Я засунула большую отвертку в узкую щель между рамой и деревянной коробкой, к которой она крепилась. Должно быть, у деталей окна имеются специальные названия, но мне они неизвестны. Я просто старательно имитировала действия Беки. Результат был тот же. Я разобрала окно, вытащив обе фрамуги вместе с соединявшим их шнуром и шпингалетами, которые регулируют подъем скользящей рамы. Посветив фонарем, я внимательно осмотрела все это, стараясь ничего не касаться руками. Проклятие. Вряд ли можно рассчитывать найти отпечатки пальцев. Металлические детали были покрыты тонким слоем пыли пополам с сажей. К тому же они сильно заржавели, так что если слабые отпечатки и были, то давно уничтожены ржавчиной. Полгода не прошли бесследно. Конечно, частицы запекшейся крови под микроскопом обнаружить можно, но на большее надеяться не приходилось. Направив луч фонаря на фрамугу, я увидела два светлых волоса, застрявших на темно-коричневом торце одной перекладины, и поморщилась от отвращения.
Ничто так не бросается в глаза, как человек, сидящий в машине в тихом районе. Я боялась, что какой-нибудь законопослушный домовладелец позвонит в полицию и мне придется объясняться с людьми в форме. В уме я уже заготовила сжатую версию, чтобы при случае рассказать все покороче. В доме было тихо. Я просидела час сорок пять минут. Стемнело – хоть глаз выколи. В домах начали зажигать свет; осветились окна и у Лили Хоуи. В воздухе почему-то запахло одеколоном. Я проголодалась, да к тому же мне надо было в туалет, но боялась, что, если присяду за кустиками, меня кто-нибудь заметит. В такие моменты начинаешь завидовать мужчинам – у них в этом смысле явное анатомическое преимущество.
В 21.23 дверь в доме Лили отворилась; вышли Леонард и Марти. Я мучительно вглядывалась в темноту. Никаких церемоний прощания. Эти двое сели в машину и укатили. Дождавшись, когда машина исчезнет из виду, я приблизилась к дому. Фонарь на крыльце не горел. Я постучала. Сначала было тихо, потом звякнула дверная цепочка. Лили, должно быть, тщательно проштудировала все руководства на тему "Как предотвратить изнасилование". Что ж, тем лучше для нее.
– Кто там? – раздался приглушенный голос.
– Это я. Забыла свою сумочку, – почти шепотом произнесла я.
Снова звякнула цепочка, и миссис Хоуи приоткрыла дверь. Я с такой силой толкнула створку, что едва не сломала Лили нос. Она вскрикнула, но я уже вошла и закрыла за собой дверь со словами:
– Нам надо поговорить.
У Лили на глаза навернулись слезы, и она закрыла ладонью лицо – не потому, что я сделала ей больно, просто была расстроена.
– Она сказала, что убьет меня, если я скажу хоть слово.
– Вас в любом случае убьют, неужели непонятно? Вы что думаете – она оставит вас в покое и будет ждать, пока вы проболтаетесь? Она вам не рассказала, что сделала с Уимом Гувером? Всадила ему пулю в башку. Она скормит вас собакам. У вас нет выбора.
Лили побледнела и всхлипнула – словно булькнула вода в кране, – но тут же постаралась взять себя в руки. Она закрыла глаза и обреченно покачала головой, как узник, которому уготована виселица. Ей было наплевать, что я ей сделаю – она не собиралась ничего мне рассказывать.
– Черт бы вас побрал! Скажите, что здесь происходит!
Лили насупленно молчала – мне вдруг показалось, что такой она была в детстве. Сестрица Леонарда знала, как вести себя с забияками вроде меня. Лили Хоуи становилась пассивно-упрямой; это была ее защитная стойка, отработанная годами. Она просто замыкалась в себе, пряталась в своей раковине, как моллюск. Должно быть, привыкла, что ей все время чем-нибудь грозят – грозят уколами против столбняка, когда она не моет руки, сходив в туалет; грозят полицией, когда не смотрит по сторонам, переходя улицу. Вместо того чтобы поступать так, как надо, Лили научилась уходить в себя.
К моему изумлению, она, не произнося ни слова, подошла к зеленовато-голубому креслу, села, взяла пульт дистанционного управления и, включив телевизор, стала переключать каналы, пока не нашла какую-то комедию. Лили решила не замечать меня. Я подошла к креслу и склонилась над ней, готовая призвать на помощь все свое терпение и всю свою кротость, на которые только была способна. Лили не спускала глаз с экрана, где пышногрудая особа с выкрашенными в платиновый цвет волосами готовила праздничный торт.
– Миссис Хоуи, – начала я, – вы, должно быть, не отдаете себе отчет в серьезности происходящего. Ваша свояченица отправила на тот свет двух человек, и, кроме нас с вами, об этом, похоже, никто не догадывается.
Тем временем на экране возникло мучное облако, и физиономия платиновой красотки стала абсолютно белой. Она, видимо, сдуру бухнула пекарский порошок вместе с дрожжами, отчего мука просто взорвалась. Записанный на фонограмму смех достиг уровня неистового. Девица, должно быть, была пьяна в стельку. По губам Лили скользнула улыбка – может, вспомнила кулинарные катастрофы из собственного опыта.
Я тронула ее за руку:
– Лили, мы теряем время, и знаете почему? Думаю, Марти Грайс вернется и шлепнет нас обеих. Ей просто некуда деваться.
Молчание. Может, мои слова были для нее столь же нереальными, как эта шлюха с тортом? Та теперь била яйца; по ее лицу стекали желтки. Она действовала вопреки всякому здравому смыслу, и в этом-то и заключалась вся хохма. Вошел муж. Когда он увидел учиненный на кухне погром, у него отвисла челюсть. За кадром – кто бы это ни был – просто покатывались со смеху. Я постаралась вспомнить какой-нибудь реальный случай из жизни, который вызвал бы у меня столько эмоций, – но не вспомнила.
– Куда они отправились? – спросила я. – Они что, уезжают из города?
Лили захохотала. Блондинка опрокинула миску на голову мужу. Задала ему жару. Заиграла какая-то музыка, и пошла реклама. Я взяла пульт и убавила звук. В тишине по полу скакала собака, а за ней гналась банка консервированного корма.
– Послушайте, – сказала я, – ваш брат попал в беду. Вы хотите помочь ему или нет?
Она подняла голову; я увидела, как зашевелились у нее губы, но не разобрала ни слова.
– Простите, что вы сказали?
По лицу Лили было видно, что в ней борются противоречивые чувства. Взгляд у нее был какой-то блуждающий, словно у пьяного, который уже не отвечает за свои слова.
– Леонард никогда в жизни никому не сделал больно, – пробормотала она. – Он до самого последнего момента не знал, что она творит. Потом было уже поздно.
Я вспомнила слова Майка, который говорил, как его дядя любит свою жену. Я не считала Леонарда всего лишь невинной жертвой, однако предпочла об этом умолчать.
– Если ему хоть что-нибудь известно, он в опасности. Если вы скажете мне, куда они направились, я смогу ему помочь.
– В Лос-Анджелес, – прошептала Лили. – Они должны дождаться, когда будет готов новый паспорт Марти. Потом улетят в Южную Америку. – В глазах у нее снова стояли слезы. – Наверное, я его больше никогда не увижу. Я не могу выдать его полиций. Не могу предать его, вы понимаете меня?
– Лили, вы должны помочь ему. Потом он вас поймет.
– Это было ужасно. Какой-то кошмар. Когда вы появились, я думала, он умрет от страха. У него едва не случился инфаркт, а потом она вернулась. Она считает, это вы взяли паспорт Элейн, и в бешенстве оттого, что все задерживается. Леонард ее боится. Эти припадки бешенства всегда пугали его...
– Разумеется, боится. Я сама ее боюсь. Она же сумасшедшая. Вещи они взяли с собой?
– Они поехали собираться. Заедут в мотель, а потом в тот дом. Они даже поругались из-за этого, но она не хотела оставлять ту вещь там, потому что это улика.
– Оставлять что?
– Ну... вы знаете... как это...
– Орудие убийства?
Лили кивнула, потом кивнула еще раз и еще, Я думала, она никогда не остановится. Словно какие-то шейные мышцы у нее обмякли, и она уже не могла держать голову прямо. Она была похожа на игрушечную собачку с дергающейся головой, каких вешают на задних стеклах автомобилей.
– Лили, послушайте меня. Я хочу, чтобы вы позвонили в полицию. Отправляйтесь к соседям и сидите там. Понимаете? Вставайте. Вам нужно что-нибудь из вещей? Свитер, сумочка? – Мне хотелось наорать на нее, чтобы она пошевеливалась, но я не смела.
Она потерянно смотрела на меня прозрачными голубыми глазами, в которых читалась какая-то собачья преданность. Я помогла ей встать на ноги, выключила телевизор и буквально вытолкала за дверь. Посмотрела по сторонам – ни души. Я знала, что Леонард не позволит Марти причинить ей боль, но ведь мы обе знали, кто у них за главного. Я чувствовала, что теряю время, но мне хотелось убедиться, что Лили будет в безопасности. Миновав два дома, мы подошли к тому, в котором горел свет – обитому кедровыми досками.
Я позвонила. Дверь открыл какой-то мужчина; я пропустила Лили вперед, на ходу объясняя, что она попала в беду и ей необходима помощь. Я настоятельно попросила ее позвонить в полицию и ушла. У меня не было уверенности, что она так и сделает.
Я вскочила в машину, завела мотор и нажала на газ. Неслась как бешеная, на повороте машину даже занесло. Я спешила, не обращая внимания на светофоры и обгоняя где только можно. Нужно было опередить их. У светофора стояли машины, и мне тоже пришлось затормозить. Пошарив в отделении для перчаток, извлекла оттуда фонарь и проверила, не сели ли батарейки. Фонарь горел вполне прилично. Зажегся зеленый, и я рванула вперед.
Тут я вспомнила, что пистолет остался в офисе, хотела было вернуться за ним, но следовало спешить. Если они сначала поехали в мотель, им потребуется какое-то время, чтобы собраться, выписаться, уложить вещи в машину. У меня еще был шанс найти орудие убийства прежде, чем они явятся. Решила, что, если Грайсы окажутся там первыми, то пойду прямым ходом к Тилли и позвоню в полицию. Мне не улыбалась перспектива столкнуться нос к носу с Марти Грайс.
Меня охватило возбуждение, граничившее с экстазом. Я вдруг нашла ответ на вопрос, который давно не давал мне покоя, а именно: каким образом им удалось обвести вокруг пальца экспертов, проводивших анализ содержимого желудка? В той сумке, которую Майк видел в прихожей, был мусор из квартиры Элейн; в ней лежали две пустые банки – из-под консервированного тунца и из-под супа, из которых в тот злополучный вечер состоял ужин Элейн. У Марти ушло несколько часов, чтобы все провернуть. Теперь я, словно ясновидящая, могла воочию представить себе события того дня во всей их последовательности. Леонард отправился с Лили в ресторан, а Марти позвонила Элейн и пригласила ее зайти, выдумав какой-нибудь предлог. Элейн пришла к ней домой и в какой-то момент получила удар по лицу. Марти била ее до тех пор, пока не убедилась, что та мертва. Дождавшись темноты, Марти взяла ключи и направилась в квартиру Элейн. Она взяла пакет с мусором и, вернувшись домой, на минутку оставила его в прихожей, пока спускалась в погреб за керосином. Именно в этот момент появился Майк; он заглянул в дверь и, увидев, что произошло что-то неладное, тут же ретировался. Марти облила дом керосином и стала ждать звонка Леонарда. Ровно в девять, как и было договорено между ними, он позвонил, и она сообщила ему, что ела Элейн за ужином, чтобы он позже упомянул об этом полиции. Сандвич с тунцом и томатный суп. Возможно, Марти даже убрала банки с остатками в холодильник, чтобы все выглядело правдоподобным и у полиции не возникло никаких подозрений. Затем Марти подожгла дом и спряталась в квартире Элейн, где и отсиживалась до понедельника. В понедельник она улетела во Флориду. Я подозревала, что волосы она перекрасила до отъезда, и та прядь, которую я нашла в мусорной корзине в ванной, служила лишним подтверждением того факта, что Марта там была.
Подъехав к дому Грайсов, я остановилась на противоположной стороне улицы. Некоторое время пристально вглядывалась в едва угадывавшийся силуэт дома. Темнота скрыла от глаз последствия пожара, однако от дома веяло духом запустения и разрухи. Машины поблизости я не обнаружила. В доме никакого света видно не было. Вокруг ни души.
Я заглушила мотор и вышла из машины, оставив дверцу открытой на тот случай, если вдруг придется спасаться бегством. Открыла багажник и достала оттуда инструменты, которые, на мой взгляд, могли пригодиться. Убедившись, что вокруг никого нет, я пересекла улицу и шмыгнула во двор дома Грайсов.
Я крадучись шла по дорожке, не сводя глаз с окон. На фасаде все окна были выбиты и заколочены досками, но, зайдя за дом, я увидела пару уцелевших. Выбрав одно, я открыла его с помощью монтировки. Меня окружала тьма египетская, тишину нарушал лишь стрекот сверчков в траве. Я понимала, что хорошо бы оставить себе путь к отступлению, но не могла рисковать. Появись здесь эти двое, открытое окно или дверь непременно привлекли бы их внимание. Надо было действовать побыстрее и уповать на то, что интуиция не подвела меня и я верно рассчитала, где спрятано орудие убийства. У меня не было времени на ошибки.
Я влезла на кухню и закрыла за собой окно. Под ногами у меня хрустнуло битое стекло. Луч фонарика выхватил из темноты обгоревший дверной проем, закопченные стены, скользнул в коридор. Затаив дыхание, я прислушалась. Тишина была полной, сплошной – не хватало привычного шума работающей техники: холодильника, отопительного агрегата, настенных часов, водяного нагревателя. Словом, тихо как в склепе. Я постаралась отогнать прочь дурные предчувствия.
Под ногой у меня снова хрустнуло стекло. Я вздрогнула. Мне показалось, что наверху кто-то есть. Я направила луч фонаря на потолок, словно рассчитывала, что шаги материализуются в виде зримых отпечатков. Спросите у любого ребенка – он скажет, что воображение подчиняется примитивным законам мультипликации. Я пошла дальше. Впереди в темноте брезжил свет, падавший из окон соседнего дома. Задержавшись у окна, я заглянула в гостиную мистера Снайдера – он сидел перед телевизором; на экране мелькали живые картинки. В этой части дома имелось еще одно-единственное окошко рядом с кухней. Теперь я знала, что за стук могла слышать той ночью Мэй Снайдер, и мне хотелось убедиться, права ли я. Я посмотрела в сторону ее окна, но там было темно. Вот что такое старость, думала я, ты спишь все дольше и дольше, а потом однажды тебе уже лень проснуться.
Я провела пальцами по оконной раме, осветила съежившуюся от огня белую краску, которая осыпалась струпьями, словно старая змеиная кожа. Отыскала место, где дерево было повреждено, а также относительно новые гвозди: вот откуда "бам, бам, бам". Несколько минут я копалась с фонарем, пока не установила его на подоконнике таким образом, чтобы видеть, что я делаю. Потом вставила монтировку плоским концом в щель и попробовала ослабить планку. Скрежет был страшный – у меня даже сердце екнуло. Я полагала, что Элейн убили планкой из оконной рамы, которую затем поставили на место и приколотили гвоздями. Эта мысль пришла мне в голову, когда Беки демонстрировала свою работу в ванной и фрамуга с глухим стуком встала на место.
Приятно, черт побери. В этом угадывалась природная аккуратность, по-видимому, присущая Марта. Если бы в тот день дом сгорел дотла, никто бы ни о чем и не догадался. Бульдозеры сгребли бы руины в кучу, потом их погрузили бы на самосвалы и отвезли на свалку. Впрочем, и без этого все выглядело тип-топ. На ее месте я бы не стала возвращаться. Почему не оставить все как есть? Видно, запаниковала, решила замести все следы, чтобы чувствовать себя спокойно, куда бы в дальнейшем ни забросила ее судьба. Положим, ее арестовывают, но где доказательства? А орудие убийства – это отпечатки пальцев. Возможно, на нем остались волосы Элейн или мельчайшие осколки зубов, микроскопические частицы ткани. Мне было бы небезынтересно узнать, что она собиралась сделать с этой мрачной штуковиной. Может, закопать... или бросить с пирса в океан? Я засунула большую отвертку в узкую щель между рамой и деревянной коробкой, к которой она крепилась. Должно быть, у деталей окна имеются специальные названия, но мне они неизвестны. Я просто старательно имитировала действия Беки. Результат был тот же. Я разобрала окно, вытащив обе фрамуги вместе с соединявшим их шнуром и шпингалетами, которые регулируют подъем скользящей рамы. Посветив фонарем, я внимательно осмотрела все это, стараясь ничего не касаться руками. Проклятие. Вряд ли можно рассчитывать найти отпечатки пальцев. Металлические детали были покрыты тонким слоем пыли пополам с сажей. К тому же они сильно заржавели, так что если слабые отпечатки и были, то давно уничтожены ржавчиной. Полгода не прошли бесследно. Конечно, частицы запекшейся крови под микроскопом обнаружить можно, но на большее надеяться не приходилось. Направив луч фонаря на фрамугу, я увидела два светлых волоса, застрявших на темно-коричневом торце одной перекладины, и поморщилась от отвращения.