Графтон Сью. «Н» – значит невиновен

   – А я ненавижу жить вот так, в одиночестве. Присаживайтесь, если хотите.
   – Неужели это так плохо – жить одной?
   – Конечно, разве вы так не считаете? Ужасная штука – одиночество. Пустота. Разве кто-нибудь добровольно согласится жить вот тан? – Она обвела комнату рукой, но явно имела в виду совсем не мебель. Затем пошла выключить воду. Судя по аромату трав, ванна будет лечебной.
   – А мне такая жизнь нравится. По крайней мере, никто не лезет с советами, – сказала я.
   Лаура вернулась.
   – Надеюсь, так я буду жить не всегда. Как видите, я не смиряюсь со своим одиночеством.
   – Разве кто-то, кроме нас самих, способен понять нас? Каждый сам по себе.
   – О, перестаньте. Не люблю я этих разговоров, – перебила меня Лаура. – Тан зачем я вам понадобилась?
   – Мне надо поговорить с вами по поводу Морли Шайна. Он ведь назначал встречу на прошлую субботу?
   – Да. Только почему-то не соизволил прийти.
   – Его жена утверждает, что в тот день он ездил к себе в офис.
   – Я была там ровно в девять. Прождала его целых полчаса, а потом уехала.
   – Где вы его ждали? В его кабинете?
   – Нет, была на улице, сидела в своей машине. А почему вы спрашиваете? Есть какая-то разница, где я ждала – снаружи или внутри?
   – Да нет, особой разницы нет. Просто меня интересует коробка с заказом, которую Морли должен был получить в этот день.
   – Вы имеете в виду эту коробку из кондитерской?
   – Так вы ее видели?
   – Да, конечно. Я же говорю, я сидела в своей машине. Фургон, который развозит заказы из кондитерской, притормозил рядом с моей машиной. Вылез какой-то парень с коробкой белого цвета. Он прошел мимо меня и спросил, не я ли Марла Шайн? Я сказала, что он перепутал, что его клиента зовут Морли Шайн, но его еще нет. Тогда парень попытался всучить эту коробку мне, но я и так ждала уже довольно долго и собиралась уезжать. Ненавижу попусту терять время. Я же вам говорила, что меня ждала в тот день масса дел.
   – И что парень сделал потом с этой коробкой?
   – С коробкой? Не помню. По всей видимости, поставил ее на крыльцо.
   – Название кондитерской вы случайно не запомнили?
   – Нет, мне это было ни к чему. Помню, что фургон был красного цвета. Может быть, это был фургон не самой кондитерской, а какой-то рассылочной службы. А почему вы так подробно спрашиваете об этом?
   – Морли умер не своей смертью.
   Она только проговорила: "Неужели?" Ее удивление казалось совершенно искренним.
   – Вероятно, в той белой коробке лежал струдель. Я только что разговаривала по поводу этого струделя с судебно-медицинским экспертом.
   – Так в этой коробке лежала отрава?
   – Получается, что так.
   – И что вы собираетесь делать?
   – Пока не знаю. Морли удалось узнать что-то очень важное. Кажется, я начинаю догадываться, что именно.
   – Жаль, что он не успел ничего сказать перед смертью.
   – Ну, в определенной степени успел. Я уже знаю, в каком направлении развивалась его мысль. Он ведь много лет был партнером человека, который учил меня ремеслу частного детектива.
   – Может быть, я могу вам помочь еще в чем-то?
   – Нет, спасибо, пока все. Теперь принимайте свою ванну.
   И снова автострада. Свернув на нее, я домчалась до поворота на Каттер-роуд, затем повернула налево по направлению к Хорток Равин. У меня было такое чувство, что уже неделю без остановки я мотаюсь между этими тремя точками – Колгейт, Санта Тереза, Хортон Равин. Вторая половина дня выдалась пасмурной, типичный декабрь с температурой около пятидесяти по Фаренгейту. На такую погоду жалуются только избалованные солнцем калифорнийцы. Я припарковала машину у ворот и нажала на звонок. На этот раз открыла сама Франческа. Она была в шерстяном коричневом платье, на спину накинула свитер.
   – Кинси? Вот уж не ожидала увидеть вас так скоро. – Она удивленно вскинула брови и внимательно посмотрела на меня: – Что-нибудь случилось? Вы какая-то не такая. Плохие новости?
   – Да, но сейчас не об этом. У вас есть время для разговора? Мне нужно кое о чем спросить.
   – Конечно. Заходите. Гуда ушла на рынок, а я как раз пью кофе у камина на веранде. Присоединяйтесь ко мне. На улице сейчас так противно.
   "Сейчас везде противно, не только на улице", – подумала я. Мы зашли на кухню, выкрашенную в два цвета – черный и белый, с огромными окнами. Единственным цветным пятном здесь были красные тарелки. Франческа взяла чашку для меня, и мы вышли на веранду.
   – Хотите со сливками, с сахаром? Есть еще молоко.
   – Молоко – именно то, что надо; – сказала я. Мне не хотелось пока говорить про Морли. Франческа поглядывала на меня, пытаясь отгадать цель визита. Видимо, плохие новости накладывают на человека свой отпечаток.
   Франческа устроилась в своем кресле: перед моим приходом она читала книгу Фэй Уэлдон, закладка была уже на последних страницах. Я тысячу лет не сидела вот так с книгой целый день. Франческа налила кофе. Я поблагодарила ее, она чему-то усмехнулась и положила к себе на колени подушку. Положила и начала ее теребить.
   Судя по всему, она решила не выяснять цель моего визита. Наконец я не выдержала.
   – Франческа, я просматривала записные книжки Морли и обнаружила там пометку о том, что вы встречались на прошлой неделе. Почему вы не рассказали мне об этой встрече?
   – О, – она покраснела, лихорадочно подыскивая ответ. Потом решила, что второй раз лгать не стоит: – Мне очень не хотелось об этом говорить.
   – Сейчас-то расскажете?
   – Это действительно очень неприятная для меня тема. В четверг утром я перезванивала Морли и, кажется, уладила это дело.
   Она замолчала.
   – И что это была за история? – спросила я.
   – По этому поводу у нас была ссора с Кеннетом. Дело в том, что совершенно случайно я наткнулась... в общем, узнала нечто неизвестное мне...
   – Что же?
   – Сейчас скажу. Но вы должны понять обстоятельства, в которых это произошло...
   Обычно об "обстоятельствах" начинают говорить тогда, когда стремятся оправдать чью-нибудь подлость. Иначе нет смысла ссылаться на обстоятельства.
   – Так я вас слушаю, Франческа.
   – Теперь я понимаю, насколько смерть Изабеллы вымотала меня. Я уже не могу слышать ни об убийстве, ни о чем-либо, с ним связанном. Шесть лет я слышу от Кеннета только об этом, больше ни о чем. Ее убийство, ее деньги, ее талант. Какая она была красивая. Как трагична ее гибель. Он стал одержимым из-за этой женщины. Сейчас он любит ее сильнее, чем при жизни.
   – Ну, это, наверное, преувеличение...
   Франческа не обратила никакого внимания на мою реплику.
   – Я даже Морли призналась, что ненавидела Из, что была счастлива, когда услышала известие о ее смерти. Словно... огромная ноша свалилась с плеч. Когда я потом вспоминала о тех днях, то поняла, насколько все извратилось в моем сознании. Кстати, то же самое можно сказать и о Кеннете. Мы оба хороши. В сущности у нас брак двух психопатов.
   – Вы пришли к такому выводу после беседы с Морли?
   – Да, но не только она показала мне, что с этим надо кончать, что если я хочу остаться в здравом рассудке, то должна стать самостоятельной...
   – Значит, именно тогда вы решили расстаться с ним, в эти последние несколько недель?
   – В общем, да.
   – Значит, решение не связано только с вашим заболеванием?
   – Конечно, и это сыграло свою роль, – пожала она плечами. – Я как бы проснулась, взглянула на многое по-новому и вдруг поняла, что происходит вокруг. Но, честно говоря, до беседы с Морли я все еще считала, что у нас с Кеннетом счастливый брак. Да-да. Я считала, что все в порядке. Морли открыл, что и в этом отношении я тешила себя иллюзиями.
   – Видно, у вас был непростой разговор, – предположила я.
   Я ждала, что она начнет рассказывать, но воцарилась долгая пауза.
   – Так о чем же вы говорили?
   Она посмотрела на меня:
   – Что?
   – Вы собирались рассказать мне о беседе с Морли, о том, что вы случайно обнаружили. Ведь именно эта находка заставила вас позвонить Морли, не так ли?
   – Да, конечно. Так вот, однажды я наводила порядок в кабинете Кеннета и наткнулась на счет, о котором никогда от него не слышала.
   – Вы имеете в виду какую-то справку о банковском счете?
   – Да, что-то вроде этого. Он, как бы это лучше сказать, кое-кого поддерживал деньгами.
   – Поддерживал кое-кого деньгами? – тупо повторила я.
   – Ну, вы понимаете, о чем речь. Регулярные выплаты наличными, из месяца в месяц. Это продолжалось около трех лет. Как всякий уважающий себя бизнесмен, Кеннет сохранял все документы. Наверное, ему не приходило в голову, что я могу на них наткнуться.
   – Так кому же он передавал деньги? У него была любовница?
   – Я тоже так сначала подумала, но оказалось, что все значительно хуже.
   – Франческа, нельзя ли отказаться от намеков, а сразу сказать, о чем идет речь.
   – Он выплачивал деньги Кэртису Макинтайру.
   – КЭРТИСУ? – Я не верила своим ушам. – За что?
   – Я тоже задала себе этот вопрос. Я, конечно, была вне себя. Как только Кеннет пришел домой, я набросилась на него с вопросами.
   – И что он сказал? – Я смотрела на нее не мигая.
   – Он сказал, что это обычная благотворительность. Он тратит небольшую сумму, но выручает из беды человека. Что-то вроде этого.
   – Зачем ему это нужно?
   – Не имею ни малейшего понятия.
   – О какой сумме шла речь?
   – За три года – около тридцати шести тысяч долларов.
   – Да, дела! – выдохнула я. – Только что меня обвинили в том, что я вставляю палки в колеса, мешаю вести расследование, порученное Лонни, а тут я узнаю, что истец, оказывается, занимался систематическим подкупом основного свидетеля. Если Лонни узнает про это, его хватит удар!
   – Примерно то же самое я сказала Кену. Он заявил, что просто хотел немного помочь человеку.
   – Он что, не понимал, как это будет выглядеть, если об этом узнают? Это же прямой подкуп свидетеля. Поверьте мне, Кэртис вовсе не такой надежный свидетель, за которого он пытается себя выдать. Теперь-то мы точно не сможем использовать его в суде, как беспристрастного свидетеля.
   – Кен объяснил, что не видит здесь особых проблем. Просто у Кэртиса были трудности с поисками работы, он хотел уезжать в другой штат, а Кеннету нужно было, чтобы этот человек всегда был под рукой...
   – Но для таких случаев существуют повестки!
   – Кен клялся, что никакого криминала в его действиях не было. Кэртис сам пришел к нему вскоре после того, как Дэвида оправдали в суде...
   – О, перестаньте, Франческа! Что подумают по этому поводу присяжные, как вы думаете? Удивительно все сходится! Свидетельские показания Кэртиса приносят непосредственную выгоду человеку, который три года выплачивал ему деньги...
   Я замолчала. Франческа теребила подушку, лежавшую у нее на коленях, с такой силой, что я невольно обратила на это внимание.
   – И что же было дальше?
   – Я передала справку о счете Морли. Я боялась, что Кеннет ее уничтожит, и решила, что разумней оставить ее у Морли до тех пор, пока мне не станет ясно, что делать дальше.
   – Когда вы передали эту бумагу?
   – В четверг, а обнаружила ее в среду вечером. В четверг вечером мы с Кеннетом насмерть разругались по поводу этой бумаги...
   – Он понял, что вы забрали документ себе?
   – Да, это его и взбесило. Он требовал вернуть его, но я не соглашалась ни под каким видом.
   – Кеннет знает, что вы отдали бумагу Морли?
   – Нет, ему я этого не сказала. Может быть, он сам догадался, только я не пойму, каким образом. А почему вы спрашиваете?
   – Потому что Морли не умер, его отравили.Кто-то подсунул ему пирожное с начинкой из бледных поганок. Я обнаружила остатки этого пирожного в корзине для бумаг в его кабинете.
   – Вы же не думаете, что это мог сделать Кен? – Лицо Франчески стало белым как мел.
   – Я была у Морли дома и в его офисе. Ничего похожего на эту справку не обнаружила. Кстати, все бумаги Морли были в страшном беспорядке, часть из них явно пропала. Сначала я подумала, что он просто неряшливо вел документы или обманывает Лонни, подсовывая ему липовые отчеты о работе. Но теперь я склоняюсь к тому, что кто-то забрал первые попавшиеся документы, чтобы скрыть пропажу какой-то более ценной бумаги.
   – Кеннет никогда не пошел бы на такое. Нет, он не мог бы сделать такую вещь.
   – Что было в четверг, когда он понял, что бумаги у вас нет? Он не настаивал, чтобы вы сказали ему, где она?
   – Он спрашивал меня об этом несколько раз, но я молчала. Тогда он сказал, что ничего страшного в этой истории нет, что никакого преступления он не совершал, а просто ссужал Кэртиса деньгами – это его личное дело. И нет беды в том, что я это узнала.
   – А вам самой эта история не кажется странной? Кеннет регулярно платит Кэртису Макинтайру, Макинтайр собирается выступать в качестве свидетеля обвинения на процессе по делу Дэвида Барни. Если обвинение подтвердится, Кеннет получит большие деньги. Разве вы не видите, что у каждой стороны здесь свой интерес? Или, возможно, речь идет о каком-то шантаже. Все это вызывает массу вопросов.
   – Какой шантаж вы имеете в виду?
   – Шантаж, связанный с делом об убийстве Изабеллы Барни. Вокруг него слишком много неясного.
   – Кеннет ни за что не решился бы на убийство Изабеллы. Он слишком сильно ее любил.
   – Это он сейчас тан говорит. Кто знает, что было у него на уме шесть лет назад?
   – Вряд ли он способен на это. – Голос у Франчески звучал не особенно убедительно.
   – Почему бы и нет? Изабелла бросила его ради Дэвида Барни. Может ли быть лучший вариант мести – убить ее и сделать так, чтобы подозрение пало на Дэвида?
   Я ушла, оставив Франческу в глубокой задумчивости. Она машинально теребила один из углов подушки, лежавшей у нее на коленях, пока он не стал похож на заячье ухо.

20

   На пути в Колгейт я остановилась у заправки. Бензин был на нуле. Это мотание по городу было ничем не лучше поездки в Айдахо и обратно. Нужно потребовать у Лонни компенсации за бензин. Был уже седьмой час, навстречу мне по шоссе двигался непрерывный поток машин. Над окрестными скалами ползли лохматые тучи.
   Я направлялась на фирму "Войт Моторз" и прикидывала в уме шансы на то, что Кеннет Войт скажет мне правду. Какими бы ни были его отношения с Кэртисом, в какой-то момент все равно настанет время для прямого разговора об этих странных выплатах. Если я ничего не вытяну из Кеннета, то поеду к Кэртису и поговорю с ним. Я припарковала мою машину на стоянке между роскошным "ягуаром" и новеньким "порше". Вошла в салон, не обратив никакого внимания на ринувшуюся ко мне служащую. Поднялась наверх, где располагались стеклянные кабинки офисов – "Кредит", "Бухгалтерия". По-видимому, в салоне была железная дисциплина – всем служащим надлежало быть на рабочих местах до закрытия – до восьми часов. В ожидании заветной минуты служащие уже начинали потихоньку собираться. Кабинет Кеннета украшала табличка с крупными медными буквами. Секретаршей Кеннета оказалась женщина лет пятидесяти, которая решила, что светлые волосы вернут ей молодость. Глаза у нее были печальные. Она наводила порядок на своем столе, раскладывая досье и карандаши с ручками.
   – Добрый вечер, мистер Войт у себя? Мне нужно переговорить с ним, – сказала я.
   – Разве вы не встретили его на лестнице? Он ушел минуты две назад. Может быть, он пошел через черный ход? Я смогу вам чем-нибудь помочь?
   – Нет, не думаю. Где он обычно ставит свою машину? Я попытаюсь поймать его на стоянке.
   Секретарша посмотрела на меня с подозрением.
   – По какому поводу вы пришли?
   Я не стала ничего говорить ей. Пошла по второму этажу, заглядывая в открытые двери офисов. Заглянула даже в мужской туалет. Оттуда как раз выходил какой-то мужчина, застегивающий ширинку. Боже, как у них все просто! Нет, если бы на земле была справедливость, то все надо было бы сделать наоборот. Я сказала: "О, извините, ошиблась". Наконец-то я дошла до двери, на которой было написано "Пожарный выход". У этого выхода не стояло ни одной машины, Кеннета тоже не было видно.
   Я вернулась к своему "фольксвагену" и поехала по направлению к Стейт-стрит. До мотеля, в котором обитал Кэртис Макинтайр, было около мили езды. По сторонам тянулись бесчисленные ресторанчики, мойки для машин, офисы мелких фирм и магазинчики. Я проехала по эстакаде Каттер-роуд. Налево от меня параллельно автостраде тянулась Стейт-стрит.
   Мотель располагался на пересечении Стейт-стрит и шоссе, которое вело на север, к горам. Я поставила машину перед мотелем, именно туда, куда ставил бы ее Кэртис, будь у него хоть какой-нибудь автомобиль. Почти во всех окнах мотеля горели огни, разносился запах жаркого. Звучала дикая смесь теленовостей и музыки в стиле кантри. У Кэртиса света в окне не было, и никто не ответил на мой стук в дверь. Я постучала в соседнюю дверь. Открыл человек лет сорока с ярко-голубыми глазами и всклокоченными волосами.
   – Я разыскиваю вашего соседа. Случайно не знаете, где он?
   – Кэртис куда-то ушел.
   – Не знаете, куда?
   – Сегодня не моя очередь следить за ним, – пожал он плечами.
   Я вынула из сумочки свою визитную карточку и ручку. Написала на карточке, чтобы Кэртис позвонил мне как можно скорее.
   – Вы не передадите ему эту записку?
   – Передам, если увижу. – Он захлопнул дверь.
   Я написала еще одну записку, прицепила ее к металлическим цифрам на двери номера Кэртиса и пошла в администрацию мотеля. В мигающем свете рекламного щита за стеклом офиса высветилась надпись "Мест нет". За стойкой регистрации никого не было. Из-за полуоткрытой двери слышался дружный, бодрый смех – по телевидению повторяли вчерашнее шоу. Я отчетливо представила себе, как звукоинженер время от времени накладывает на запись этот громкий смех.
   На стойке имелась табличка: "Г.Стрингфеллоу – Вызов звонком". Я позвонила в старомодный звонок, и в дверях появился сам мистер Стрингфеллоу. У него были совершенно белые волосы, гладко выбритое лицо и неестественно выпяченная грудь. Коричневые джинсы, коричневая рубашка с тонким желтым галстуком.
   – Все номера заняты, – сообщил он. – Попробуйте что-то найти в следующем мотеле.
   – Мне не нужен номер. Я разыскиваю Кэртиса Макинтайра. Вы не можете подсказать, когда он появится у себя?
   – Нет. За ним приехал какой-то парень и забрал его с собой. Кроме того, что это был мужчина, я ничего не могу сказать. Они сразу уехали.
   – Вы не разглядели водителя машины?
   – Да нет же, говорю вам. Машину я тоже не видел. Я работал на заднем дворе и услышал гудок. Потом случайно выглянул в дверь и увидел, как Кэртис уходит. Хлопнула дверь, и машина умчалась.
   – Давно это было?
   – Совсем недавно. Пять, десять минут тому назад.
   – Звонки в его номер проходят через ваш коммутатор?
   – У нас нет никакого коммутатора. У него свой телефон в номере, он сам платит по счетам и мне нет до этого никакого дела. Я прекрасно понимаю, что это за фрукт. Дерьмо порядочное, но меня он устраивает до тех пор, пока платит за свой номер.
   – Он что, исправно платит?
   – По крайней мере, лучше многих. Вы что, из полиции?
   – Нет, просто его знакомая, – ответила я. – Если вы его увидите, попросите перезвонить мне. – Я достала еще одну визитную карточку и обвела ручкой телефонный номер.
   Открыв дверцу своей машины, я уже собиралась нырнуть на сиденье, когда недобрый ангел, ткнув меня в бок, указал, что как раз напротив меня дверь в номер Кэртиса Макинтайра. Судя по всему, она была надежно закрыта, но в окне рядом с дверью имелась совсем узкая щелка. Хватит на то, чтобы, просунув пальцы, отодвинуть дверную щеколду. Я огляделась. На стоянке никого не было, а шум от работающих телевизоров создавал необходимый фон. Была я всю неделю примерной гражданкой и что от этого имею? Все равно дело никаким образом не дойдет до суда, это ясно. Так чего стесняться? Подумаешь, взлом! Я же не собираюсь никого грабить. Я просто залезу в номер и все аккуратненько, осторожненько осмотрю. Вот что нашептывал мне мой недобрый ангел.
   Нехорошо так делать, я понимаю, но внутренний голос звучал так соблазнительно. Не помня себя от стыда, я сунула пальцы в щель между рамой и окном. Остальное – мелочи. В номере Кэртиса включила свет: одна надежда, что хозяин не вернется слишком рано. Вряд ли он стал возражать против осмотра помещения, но, пожалуй, подумал бы еще, что у меня сексуальные проблемы.
   Да, мать Кэртиса вряд ли похвалила бы своего сыночка за тот бардак, который он устроил в своем жилье. "Прибрать свои вещи" – эти слова были не из его лексикона. Комнатенка была совсем крохотная – двенадцать на двенадцать футов, рядом кухня. Холодильник, раковина, плитка – все в неимоверной грязи. Кровать, конечно, раскидана, это естественно. На тумбочке у кровати стоял черно-белый телевизор, снятый с кронштейна на стене, очевидно, чтобы лучше было смотреть. Провод от телевизора тянулся через всю комнату, предоставляя хорошую возможность споткнуться и сломать себе шею. Маленькая ванная комната была завешана мокрыми полотенцами, пахло плесенью. К тому же Кэртис, видимо, обожал мыло с впечатанными в него волосами.
   Мне-то на весь этот беспорядок наплевать, меня интересовал только кривоногий письменный стол в углу. Я начала поиски. Кэртис не доверял банковским учреждениям. Свои деньги он держал в наличных и складывал в верхний ящик стола. Там их было немало. Видимо, он считал, что банды грабителей не соблазнит скромный номер захудалого мотеля. Тут же в ящике, вперемешку с деньгами, валялось несколько счетов – за газ, за телефон, за купленную в "Сиэрсе" одежду. Под пачкой пустых конвертов с прозрачным окошком лежал еще один – специальный конверт для отправки по почте банковских чеков. Адреса и фамилии отправителя на лицевой стороне не было. Тогда я перевернула конверт и обнаружила их на обратной стороне – это были мистер и миссис Вейдманы. Вот это уже интересно! Я включила настольную лампу и приложила к ней конверт, чтобы разглядеть содержимое. Конверт едва не обуглился от жара, но клей также не выдержал высокой температуры. Я аккуратно раскрыла конверт.
   Внутри был чек на четыре сотни долларов, направленный на имя Кэртиса и подписанный Иоландой Вейдман. Никаких пояснительных бумажек при чеке не было. Откуда Иоланда узнала про Кэртиса и почему она ему платит? Со скольких же людей этот парень собирает дань? С Кеннета и Иоланды он дерет не меньше пятисот долларов. Если у него есть еще парочка таких доброхотов, то он получает не меньше служащего с приличной зарплатой. Я положила чек обратно в конверт и заклеила его. В других ящиках стола ничего интересного не было. Я бегло осмотрела номер и выключила свет. Выглянула в окошко. На стоянке не было ни души. Через секунду я уже была на улице.
   Путь мой снова лежал в Хортон Равин. Редкие фонари давали скромное освещение, зато дом Вейдманов полыхал огнем. Мол, просим грабителей не беспокоиться – у нас все дома. На самом деле сразу можно было понять, что хозяева нуда-то отъехали – их машины не было. Я не стала глушить двигатель, на всякий случай позвонила в дверь, затем вернулась и поставила машину за углом, в месте, запрещенном для стоянки. Вся надежда на то, что в поздний час патруль не станет заглядывать в этот тихий уголок.
   Я достала свой фонарик, вынула куртку с заднего сиденья и облачилась в нее. Если мне не изменяет память, в доме Вейдманов не было ни сигнализации, ни злющих доберманов. Кажется, пришло время прогуляться в лес по ядовитые грибы.
   Освещая перед собой узкую тропинку, я направилась к дому. Желтоватые блики от фонарика плясали по саду. Я обошла дом и оказалась на заднем дворе. Кресло Питера стояло там же, только подстилка на нем была сложена вдвое, видимо, для того, чтобы не пострадала от непогоды. Было бы что жалеть – ткань так выцвела, что не видно было даже следов рисунка.
   Траву во дворе скосили совсем недавно, на ней еще виднелись следы от газонокосилки. На том месте, где в прошлый раз я вроде бы видела поганки, ничего не было. Я обошла сад несколько раз, пытаясь отыскать хоть какие-то следы грибов. Мне повезло – в нескольких местах я действительно увидела в скошенной траве грибы, превращенные в крошево ножами газонокосилки. Краем глаза я заметила какую-то тень, мелькнувшую сзади... заслонившую на мгновение свет из окон дома. Это была Иоланда, она спешила ко мне от дома – в спортивном костюме, на ногах кроссовки.
   – Что это вы здесь делаете? – спросила Иоланда, ее лицо в слабом свете фонарика казалось серым от усталости. Волосы на голове напоминали старинный седой парик.
   – Ищу бледные поганки, те, что видела в прошлый раз, когда была у вас.
   – Вчера приходил садовник, я попросила его все скосить.
   – Что он сделал с остатками грибов?
   – Почему вас это интересует?
   – Морли Шайн был отравлен.
   – В самом деле? – Голос ее звучал совершенно спокойно. – Очень жаль.
   – Вы ведь, насколько я помню, его не очень любили?
   – Да, я его просто терпеть не могла. От него все время несло табаком и сивухой. Вы еще не объяснили мне, что вы делаете на принадлежащем мне участке.
   – Вы когда-нибудь слышали об "аманита фаллоидас"?
   – Это название какого-то гриба?
   – Это название того ядовитого гриба, с помощью которого был отравлен Морли Шайн.
   – Насколько я знаю, садовник собирает всю скошенную траву и складывает вон в ту кучу. Когда куча становится достаточно большой, он вывозит ее на свалку. Если хотите, можете пригласить сюда криминалистов, пусть проводят анализы.