Позднее один из правителей Сирии подарил ему дворец в столице — Антиохии — несомненно, в благодарность за щедро одариваемые Иродом сирийские и финикийские города (см, главу 14).
Глава 9
Глава 10
Глава 9
ЭКСПАНСИЯ ЗА ИОРДАН
Подарки, которыми Ирод обменивался с населенными пунктами Сирии и Финикии, свидетельствуют о том, что ему постоянно приходилось уделять своим северным границам внимание; именно в этом направлении он обратил свой взгляд в 23 году до н.э. Его ближайшими соседями на северо-востоке были итурейцы. Обосновавшийся на хребтах Ливана и Антиливана и в лежащей между ними долине Бекаа, этот народ также владел территорией, простиравшейся до берегов Галилейского озера и еще дальше на восток, по другую сторону верховьев Иордана. Итурейцы — неуправляемое племя арабов, искусные лучники, склонные к разбою. Однако всего за столетие до того эллинизированный основатель их династии организовал нечто, более или менее похожее на государство со столицей в Халкиде (?) ниже Ливана (ранее Герры) и важным религиозным центром в Гелиополе — городе Солнца (Баальбек).
Сына основателя династии утвердили в княжеском звании Помпеем, но позднее он причинил Ироду много неприятностей, поскольку являлся зятем врага Ирода — Антигона и в 42 — 41 годах до н.э. укрывал его на своей территории, давая ему плацдарм для возвращения в Иудею в качестве ставленника врагов римлян — парфян. Следующий «тетрарх и верховный жрец», как назывались эти правители на монетах, тоже считался сторонником парфян и стал одной из жертв Клеопатры. Но его сыну Зенодору, как и Ироду, удалось ценой арендной платы вернуть по крайней мере часть территории предков. Впоследствии, как и Ирода, его утвердил в княжении Август.
Однако теперь неприятности ожидали Зенодора. От разбоя его итурейцев больше всего страдал богатый торговый сосед — Дамаск, и правители города слали многочисленные жалобы наместникам Сирии. Можно предположить, что советник Ирода Николай, сам выходец из Дамаска, поддержал их протесты. В конце концов в 23 году до н.э. Август приказал радикально урезать владения Зенодора. У него отняли всю их южную и юго-восточную часть и передали Ироду.
Эта обширная территория ныне принадлежит Сирии, образуя ее южную оконечность к востоку от Голанских высот. В античные времена она делилась на три области — равнинную Батанею и более отдаленные горные Трахонитиду и Авранитиду. Древние авторы думали, что носившие эти названия географические единицы были очень разными по размеру и находились в удаленных друг от друга местах. Однако Батанея, можно сказать, соответствовала части библейского Башана и представляла собой безлесную, но богатую скотом равнину (Ен-Нукра между Леей и Галаадом). Трахонитида — это современные Лея и Сафа к юго-востоку от Дамаска, беспорядочный лабиринт глубоких ущелий и вулканических кряжей. «Он образует идеальное убежище для тех, кто не в ладах с законом, — отмечает А. Г. М. Джоунс. — Вторгшимся войскам приходится двигаться вслепую: здесь не найдешь господствующих высот, откуда можно сделать обзор местности». Цель передачи этой территории Ироду, утверждает Иосиф, — дать ему возможность очистить ее от банд разбойников, как представляло правительство, хотя придерживавшиеся других политических взглядов, возможно, считали их скорее партизанскими отрядами. Их убежищами были практически недоступные пещеры.
Третью пожалованную Ироду область, Авранитиду, следует отождествлять с горами вулканического происхождения к юго-востоку от Трахонитиды, до сих пор называемыми Джебель-Хауран. Сегодня второе их название (Джебель-Друз) напоминает, что это родина традиционно не признающих власти друзов; это место всегда служило удобным убежищем для находившихся в бегах. Столицу Авранитиды Канафу признал городом Помпеи, и как раз поблизости, в Сиа, Ирод построил или перестроил храм Баалшамин, украсив его двор собственной статуей.
Мы не вполне уверены, что означает титул, дарованный арабами Ироду по окончании войны. Если, однако, он считал, что титул давал право вмешиваться в дела их царства, то, должно быть, Силлей скоро разочаровал его, ибо он не меньше Ирода стремился превратить свое царство в важную государственную единицу. Но и Силлею, в свою очередь, приходилось считаться с неотступным вниманием Августа, страстно желавшего, чтобы арабы более старательно играли отведенную им роль царства-клиента, и, видимо, в противном случае готового включить его в состав империи, Во всяком случае, было неприятно слышать, что он может либо иметь с ними дело как с богатыми друзьями, либо победить их как богатых врагов.
Более того, Август имел виды на южную часть Аравии с богатым царством Арабия Фелих («Счастливая Аравия») с центром в Эвдамоне (Аден, ныне в Южном Йемене), которое, пользуясь весьма выгодным монопольным обладанием Баб-эль-Мандебским проливом, контролировало торговый путь между Египтом и Индией. В 25 году в этот район отправилась экспедиция под командованием Элия Галла, наместника Августа в Египте. Ироду и Силлею приказали выделить войска, и они соответственно послали 500 и 1000 человек, а Силлею также поручили организовать перевозки и консультировать в отношении маршрута. Это ставило его перед серьезной дилеммой. С одной стороны, он был вынужден угождать Риму, в то же время полное овладение Римом Южной Аравии означало бы для Силлея утрату своего положения торгового посредника.
Получилось так, что его репутация у римлян оказалась под угрозой из-за того, что экспедиционные силы надолго пропали в пустынных пространствах, где на протяжении бесконечного похода терпели ужасные лишения. Но всем удалось избежать позора, потому что, в конечном счете, под впечатлением такого доставшегося дорогой ценой результата усилий римлян южноаравийское царство официально приняло дружбу римского народа. Можно сказать, формально оно становилось царством-клиентом — на их монетах появилось изображение лица, напоминавшего Августа. Но оно, можно сказать, относилось к весьма неопределенному разряду самых удаленных государств с минимумом обязательств. Однако, по крайней мере, оно, вероятно, согласилось поступиться монополией на пролив.
Хотя спустя 20 лет Силлея обвиняли в измене в связи с этим делом, в тот момент ему удалось уцелеть и избежать немилости. Общепризнано, что он не уберег армию от ненадежных и, возможно, продажных проводников, которые завели ее не туда, но, быть может, виноват был не он, а римляне: возможно, вопреки советам и разведывательным данным они настояли на том, чтобы большую часть пути проделать не по морю, а по суше. Во всяком случае, Силлей мог утверждать, что главная цель достигнута; в то же время своим сообщникам доверительно говорить, что удалось избежать римского окружения.
Неизвестно, каким было отношение к этим событиям Ирода — кроме естественной озабоченности судьбой принимавших участие в экспедиции собственных войск. Но очень скоро стало ясно, что напряженные отношения между иудеями и арабами, приведшие к войне 32 — 31 годов до н.э. отнюдь не ослабли, более того, снова обострились. Однако это совсем не отвечало намерениям Силлея. Приблизительно в 25 году он нанес дипломатический визит в Иерусалим, несомненно в связи с урегулированием многочисленных общих для обоих царств финансовых вопросов. Пока он там гостил, сестра Ирода влюбилась в блестящего молодого арабского правителя. До этого времени ее супружества заканчивались катастрофически — первых двух мужей казнил ее брат: первого, Иосифа II, за подозрительное поведение, когда тот замещал Ирода в его отсутствие, а второго, Костобара, после того как она развелась с ним, а затем сообщила царю о его государственной измене.
И вот теперь она обратила внимание на Силлея. Нам неизвестно, насколько он был осведомлен о ее любопытной репутации. Во всяком случае, он, кажется, ответил взаимностью или по крайней мере увидел в таком браке открывающиеся перед ним блестящие возможности. Так что через несколько месяцев он снова приехал в Иерусалим просить у Ирода ее руки. Но здесь возникла трудность. Ирод напомнил просителю руки, что он, Ирод, и его идумейский род принадлежат к иудейской вере и что каждый вступающий в их семью тоже должен сделать обрезание и стать иудеем. Силлей ответил, что для него это никак невозможно, так как соотечественники забросают его до смерти камнями. Ирод заявил, что в таком случае предлагаемый брачный союз неосуществим, и дело кончилось ничем. Сильно расстроенная и еще больше взбешенная слухами о ее внебрачных связях с Силлеем Саломея обратилась к супруге императора — Ливии, с которой она находилась в дружеских отношениях, с настоятельной просьбой как-нибудь поправить положение. Но Ливия не помогла. Несомненно следуя совету Августа, она дала понять, что надо отдать предпочтение решению Ирода. Царь попытался помочь Саломее найти решение: предложил выйти замуж за одного иудея — Алекса II. Саломее он не понравился; но все, что могла посоветовать Ливия, так это делать что говорят.
В этом инциденте есть что-то загадочное. Совершенно ясно, что вопрос религии создавал трудно решаемую проблему. Однако если дело обстояло таким образом, странно, зачем Силлею, которого никак не назовешь глупцом и который не позже других понял проблему, нужно было настаивать на браке. Похоже, что поначалу его поощрял к этому шагу Ирод. Царь, сам наполовину араб, возможно, сначала был готов разрешить сестре уехать, отрекшись от иудаизма, но позднее, поняв, какую решительную оппозицию это вызовет у иудеев, передумал. Но видимо, это было не единственной причиной отказа. Похоже также, что против брака прежде всего выступил брат Ирода и Саломеи Ферора. Нетрудно понять, почему Фероре представлялось вполне вероятным, что, женившись на Саломее, Силлей должен будет только ждать смерти Ирода, чтобы захватить всю Иудею и присоединить ее к своему Арабскому государству.
Как бы то ни было, Силлей покинул Иерусалим, и каким-либо видам на дружбу между Арабским и Иудейским государствами был положен конец. Вскоре, как мы видели, трения обострились, после того как Август приказал ливанскому князю Зенодору уступить Ироду обширные территории на севере Трансиордании. Дабы уклониться от выполнения этого приказа, Зенодор спешно договорился о продаже крайней восточной части этих территорий, Авранитиды (Джебель-Друз) Арабскому царству. Силлей ухватился за эту идею, потому что обладание этой местностью открывало ему караванный путь в Дамаск. Но Август отказался утвердить сделку, и Ирод при помощи опытных проводников силой овладел территорией. Кажется, чтобы дать Ироду возможность справиться с этой задачей, император также дал ему особое право, весьма необычное для царя-клиента, высылать беглецов из стран, не находившихся под его юрисдикцией.
Если время визита, как представляется, отмечено правильно, можно спросить, почему Ирод так долго медлил с ним. Во всяком случае, когда приезжал на восток Октавиан, Ирод проявил куда больше рвения. Возможно, что царь медлил ввиду слухов о несколько натянутых отношениях между Августом и Агриппой. Агриппа, необычайно одаренный человек, оказал неоценимые услуги императору, но, как утверждали, он был, уязвлен тем, что Август, кажется, в качестве своего преемника отдавал предпочтение своему молодому зятю Марцеллу. Даже считали, что именно поэтому Агриппу услали из Рима. Но вскоре после отъезда последнего на восток Марцелл умер, а также становилось очевидным, что другой главный советник Августа, Меценат, определенно шел вторым после Агриппы. Выяснилось, что тянуть дальше с визитом нельзя.
Итак, Ирод отправился на Митилену, и, судя по дальнейшим событиям, есть все основания считать, что и у Агриппы, как ранее у Августа, он добился полного успеха. Агриппа не был тем человеком, которого легко покорить. Но и на этот раз способность Ирода очаровать, произвести впечатление снова оказалась на высоте.
Правда, визит царя был недолгим, потому что в 21 году Агриппу отозвали в Рим; теперь сам Август отправлялся на восток и хотел, чтобы Агриппа замещал его в свое отсутствие. К тому же особое положение Агриппы было лишний раз подчеркнуто его браком с дочерью императора Юлией, недавно овдовевшей после смерти Марцелла.
В ходе бесед Ирода с Агриппой был улажен по крайней мере один вопрос: двое сыновей Ирода поедут в Рим на учебу. К их числу не принадлежал старший сын, Антипатр II, потому что после развода с его матерью, Дорис, ни мать ни сын не были обласканы царской милостью. Не посылали в Италию и сыновей самаритянки Малфаки (Архелая II и Антипу II), а сын его последней жены, дочери нового первосвященника Мариамны II, был еще мал. В Рим завершать образование должны были отправиться сыновья казненной царем в 29 году до н.э. хасмонейки Мариамны I.
По приезде в столицу эти двое юношей, Александр III и Аристобул IV, должны были жить в доме римлянина по фамилии Поллион. Предполагалось, что это Гай Азиний Поллион, видный государственный муж, известный писатель и покровитель литераторов. Но при новом режиме Августа Азиний Поллион держался подчеркнуто отчужденно, следуя устаревшим пристрастиям к libertas, свободе слова и дел аристократа. «Он, — по выражению сэра Рональда Сайма, — был своего рода привилегированным мелким нарушителем общественного покоя». Ирод вряд ли доверил бы своих детей этому в известной мере настроенному против Августа деятелю, и скорее они были вверены заботам Публия Ведия Поллиона, одного из видных сторонников имперских порядков. Всадник, возможно выходец из простой семьи, прославившийся своей показной роскошью и жестокостью, он был ведущим финансовым экспертом режима, которого высоко ценил и которому доверял Август, вскоре после победы при Акции вверивший ему крайне важную провинцию Азия (запад Малой Азии). Так что дом Ведия Поллиона вполне мог служить местом, где Ирод поселил своих сыновей. Хотя они и не были старшими детьми, их хасмонейская кровь, несмотря на трагическую судьбу матери, позволяла считать их вероятными наследниками, и в тот период, похоже, так думал и сам Ирод. Но его заботы о таком их образовании вызвали глубокое недовольство у многих иудеев. Ибо в Риме сыновьям Ирода предстояло жить в, доме неиудеев, и их наставниками тоже были бы неиудеи.
В это время Август, как и многие римские вожди, посещавшие эту часть света, был главным образом озабочен отношениями с восточной державой Парфией. Как всегда, яблоком раздора была Армения: римская гордость прежде всего требовала отмщения за трагедию Красса 33 годами раньше и возвращения захваченных в то время римских знамен. Умнее, чем большинство римских правителей до и после него, Август решил, что армянский вопрос лучше уладить дипломатическими, чем военными средствами; а в мае 20 года до н.э. парфяне к тому же вернули знамена пасынку императора Тиберию. На них произвело впечатление прибытие внушительной римской армии под командованием Тиберия. Если бы дело дошло до драки, наличие на сирийском фланге сильной и надежно защищенной Иудеи имело бы существенно важное значение и Ироду пришлось бы сыграть свою роль. Но до драки дело не дошло. Тем не менее Ирод смог с выгодой использовать присутствие Августа; за время пребывания в Антиохии император принял несколько важных решений, касавшихся Иудеи.
Первое решение явилось результатом зигзага удачи в пользу Ирода. От прободения кишечника умер ливанский князь Зенодор, которого за три года до того обязали уступить иудеям три большие области к востоку от Галилейского озера. В результате Ироду передали еще две области к северу от озера, что означало весьма значительное расширение его царства. Одной из них была Улафа, расположенная на северной оконечности нынешней израильской территории; ее название сегодня сохранилось в названии пересохшего озера Хула. Другой новоприобретенной областью была Паниада у подножия горы Хермон, включая город под тем же названием, ныне Банияс, в части территории Сирии, оккупированной Израилем в 1967 году. Август постоянно стремился разбавить царство Ирода неиудейскими землями и был весьма доволен тем, что у границ сирийской провинции такой надежный монарх-клиент вместо не заслуживающей доверия династии Зенодоров.
Что до Ирода, тот был доволен приобретением расположенной на склоне горы Хермон важной неиудейской святыни, по имени которой была названа Паниада — Панин, или святилища Пана. Здесь, над пещерой, где находился один из главных истоков Иордана, стоял алтарь Пана. Он изображен на монетах Кесарей Филиппи (так переименует Паниаду сын Ирода), а развалины можно видеть и сегодня. Перед гротом Ирод воздвиг храм, посвященный Риму и Августу, — двойник храма, который он построил в Себастии, — из белого мрамора, однако разбросанные кругом обломки колонн давали основания полагать, что портик воздвигли из египетского гранита. Если это так, то в выборе материала сквозила насмешка — вероятно, задуманная как злой выпад против посмертной славы Клеопатры. Ибо Паниада — место битвы в 200 году до н.э. после которой египтяне навсегда утратили господство над Палестиной. Они проиграли ее Селевкидам, но теперь и Селевкидов давно не было; освободившие от них Иудею Хасмонеи никогда не доходили до Паниады. И вот теперь Ирод ее присоединил, и приобретение этих северных территорий означало, что под ним был весь традиционный исторический Израиль, от Дана до Вирсавии, — Дан находился всего в нескольких милях от Паниады, а Вирсавией являлась его родная Идумея. Ни один иудей со времен Соломона не правил таким огромным царством.
Хасмонеем, чьи владения приближались по размеру к Иродовым, считался Александр Яннай. И самым долговременным из его приобретений было завоевание и обращение в иудаизм расположенной за Иорданом Переи. Ее узкая длинная территория протянулась начиная от 20 миль к югу от Галилейского озера до срединных берегов Мертвого моря — от открытых ветрам благоухающих лесов, садов, виноградников и житниц Гилеада до растрескавшихся каменистых степей Моава. К северу от границ Переи располагались греческие города-государства (Декаполис). Но большая часть ее границ нуждалась в охране от арабов Силлея: этой цели главным образом служили грозные перейские крепости Ирода Махер и Восточный Геродиум.
А теперь, в 20 году до н.э. когда Ирод был в Сирии у Августа, он сказал императору, что хочет облегчить себе жизнь, посадив своего брата Ферору тетрархом (князем) в Перее. Кое-кто из современных исследователей счел, что к этому его принудил Август, имевший в виду, что Ферора будет в значительной степени независим от Ирода. Но конечно же эта идея принадлежала самому Ироду и имела целью укрепить свою власть, а не делить ее. Верно, что Ферора был почти неуправляем, но Ирод считал, что сможет с ним поладить. В Фероре странным образом уживались слабоволие и упрямство. По своей слабости он часто становился орудием более честолюбивых членов семьи, особенно женской половины, которые не раз толкали его на поступки, вызывавшие пагубные затруднения в отношениях с братом. В связи с женщинами выражалась и такая черта, как упрямство — он одну за другой отверг двух невест царских кровей, которых навязывал ему Ирод, — свояченицу и дочь самого Ирода. Ферора отказал им обеим, поскольку любил рабыню, на которой впоследствии женился. В тот век суровых династических браков не по любви такая романтическая неуступчивость была явлением необычным.
И это не остановило Ирода — с согласия Августа он назначил Ферору тетрархом Переи со значительным жалованьем в дополнение к доходу с управляемой им территории. В известном смысле это была всего лишь приукрашенная должность провинциального правителя, подобная постам, занимаемым другими персонами в Идумее, Галилее или Самарии, но в данном случае имелось в виду нечто большее. Как всегда, Ирод предохранял собственную идумейскую семью на случай, если что-либо произойдет с ним самим. Но ближайшие последствия этого назначения были незначительными: Ферора предпочитал держать свой двор в Иерусалиме, поближе к царскому дворцу с его интригами.
Теперь, когда Зенодар скончался — а возможно, еще до того, — гадаряне, воспользовавшись поездкой Августа по Востоку, решили изложить жалобы лично ему. Они решительно настаивали на том, чтобы город передали из царства Ирода в римскую провинцию Сирия, чью власть они находили менее деспотичной. Император слушал их в присутствии Ирода. Они выдвинули против него дикие обвинения в насилиях, грабеже и разрушении храмов. Все это было явным преувеличением, но мы не можем с уверенностью утверждать, что в их обвинениях Ирода в жестоком обращении не было доли правды. В целом дело вряд ли обстояло таким образом, потому что царь, хотя и не слишком одобряя децентрализацию, как правило, обращался с неиудеями тактично и великодушно. Однако гадаряне, возможно исходя из религиозных и национальных соображений, сочли вмешательство иудейских должностных лиц более неприятным, нежели аналогичные действия, которые они ожидали от римлян. Назначенные Иродом правители, несомненно, в известной мере вмешивались в дела греческих городов и имели на то право; правитель Идумеи, например, называл свою провинцию Идумея и Газа, хотя Газа тоже еще один подобный Гадаре внешне автономный город-государство.
Как бы то ни было, скоро стало ясно, что Август и его советники склонны встать на сторону Ирода, а не делегации Гадары. Вследствие чего делегаты решили, что надежды на доброе обращение в дальнейшем царя, которого они так сурово обвинили, были весьма ничтожными; посему все участники миссии покончили с собой. Император вынес приговор в пользу Ирода, и Гадара, то есть проиродова фракция там, отчеканила монету, по-видимому, чтобы отметить это событие. Одновременно Август назначил Ирода на своего рода должность, имеющую отношение к провинции Сирия. Вероятно, это была должность финансового советника при прокураторе, шедшем вторым после правителя провинции и считавшемся независимым; в его функции входили выгодные обязанности, связанные со сбором налогов.
Сына основателя династии утвердили в княжеском звании Помпеем, но позднее он причинил Ироду много неприятностей, поскольку являлся зятем врага Ирода — Антигона и в 42 — 41 годах до н.э. укрывал его на своей территории, давая ему плацдарм для возвращения в Иудею в качестве ставленника врагов римлян — парфян. Следующий «тетрарх и верховный жрец», как назывались эти правители на монетах, тоже считался сторонником парфян и стал одной из жертв Клеопатры. Но его сыну Зенодору, как и Ироду, удалось ценой арендной платы вернуть по крайней мере часть территории предков. Впоследствии, как и Ирода, его утвердил в княжении Август.
Однако теперь неприятности ожидали Зенодора. От разбоя его итурейцев больше всего страдал богатый торговый сосед — Дамаск, и правители города слали многочисленные жалобы наместникам Сирии. Можно предположить, что советник Ирода Николай, сам выходец из Дамаска, поддержал их протесты. В конце концов в 23 году до н.э. Август приказал радикально урезать владения Зенодора. У него отняли всю их южную и юго-восточную часть и передали Ироду.
Эта обширная территория ныне принадлежит Сирии, образуя ее южную оконечность к востоку от Голанских высот. В античные времена она делилась на три области — равнинную Батанею и более отдаленные горные Трахонитиду и Авранитиду. Древние авторы думали, что носившие эти названия географические единицы были очень разными по размеру и находились в удаленных друг от друга местах. Однако Батанея, можно сказать, соответствовала части библейского Башана и представляла собой безлесную, но богатую скотом равнину (Ен-Нукра между Леей и Галаадом). Трахонитида — это современные Лея и Сафа к юго-востоку от Дамаска, беспорядочный лабиринт глубоких ущелий и вулканических кряжей. «Он образует идеальное убежище для тех, кто не в ладах с законом, — отмечает А. Г. М. Джоунс. — Вторгшимся войскам приходится двигаться вслепую: здесь не найдешь господствующих высот, откуда можно сделать обзор местности». Цель передачи этой территории Ироду, утверждает Иосиф, — дать ему возможность очистить ее от банд разбойников, как представляло правительство, хотя придерживавшиеся других политических взглядов, возможно, считали их скорее партизанскими отрядами. Их убежищами были практически недоступные пещеры.
Третью пожалованную Ироду область, Авранитиду, следует отождествлять с горами вулканического происхождения к юго-востоку от Трахонитиды, до сих пор называемыми Джебель-Хауран. Сегодня второе их название (Джебель-Друз) напоминает, что это родина традиционно не признающих власти друзов; это место всегда служило удобным убежищем для находившихся в бегах. Столицу Авранитиды Канафу признал городом Помпеи, и как раз поблизости, в Сиа, Ирод построил или перестроил храм Баалшамин, украсив его двор собственной статуей.
* * *
Однако из-за аннексии Авранитиды снова стали весьма напряженными отношения Ирода с его арабскими (набатейскими) соседями. Прошло лишь восемь лет после тяжелой войны Ирода с этими арабами, которую иудеи выиграли с огромным трудом. После битвы при Акции арабы, как и Ирод, поспешили снискать расположение Октавиана. Но вскоре умер их царь, Малх; согласно одной версии, к этому приложила руку Клеопатра — одно из ее последних деяний. Его преемник, Обод (Абуд) III, — старый, тяжелый на подъем человек, полностью находившийся под влиянием умного молодого красавца — главного министра Силлея (Шуллея), который отныне начинает играть важную роль в повествовании об Ироде.Мы не вполне уверены, что означает титул, дарованный арабами Ироду по окончании войны. Если, однако, он считал, что титул давал право вмешиваться в дела их царства, то, должно быть, Силлей скоро разочаровал его, ибо он не меньше Ирода стремился превратить свое царство в важную государственную единицу. Но и Силлею, в свою очередь, приходилось считаться с неотступным вниманием Августа, страстно желавшего, чтобы арабы более старательно играли отведенную им роль царства-клиента, и, видимо, в противном случае готового включить его в состав империи, Во всяком случае, было неприятно слышать, что он может либо иметь с ними дело как с богатыми друзьями, либо победить их как богатых врагов.
Более того, Август имел виды на южную часть Аравии с богатым царством Арабия Фелих («Счастливая Аравия») с центром в Эвдамоне (Аден, ныне в Южном Йемене), которое, пользуясь весьма выгодным монопольным обладанием Баб-эль-Мандебским проливом, контролировало торговый путь между Египтом и Индией. В 25 году в этот район отправилась экспедиция под командованием Элия Галла, наместника Августа в Египте. Ироду и Силлею приказали выделить войска, и они соответственно послали 500 и 1000 человек, а Силлею также поручили организовать перевозки и консультировать в отношении маршрута. Это ставило его перед серьезной дилеммой. С одной стороны, он был вынужден угождать Риму, в то же время полное овладение Римом Южной Аравии означало бы для Силлея утрату своего положения торгового посредника.
Получилось так, что его репутация у римлян оказалась под угрозой из-за того, что экспедиционные силы надолго пропали в пустынных пространствах, где на протяжении бесконечного похода терпели ужасные лишения. Но всем удалось избежать позора, потому что, в конечном счете, под впечатлением такого доставшегося дорогой ценой результата усилий римлян южноаравийское царство официально приняло дружбу римского народа. Можно сказать, формально оно становилось царством-клиентом — на их монетах появилось изображение лица, напоминавшего Августа. Но оно, можно сказать, относилось к весьма неопределенному разряду самых удаленных государств с минимумом обязательств. Однако, по крайней мере, оно, вероятно, согласилось поступиться монополией на пролив.
Хотя спустя 20 лет Силлея обвиняли в измене в связи с этим делом, в тот момент ему удалось уцелеть и избежать немилости. Общепризнано, что он не уберег армию от ненадежных и, возможно, продажных проводников, которые завели ее не туда, но, быть может, виноват был не он, а римляне: возможно, вопреки советам и разведывательным данным они настояли на том, чтобы большую часть пути проделать не по морю, а по суше. Во всяком случае, Силлей мог утверждать, что главная цель достигнута; в то же время своим сообщникам доверительно говорить, что удалось избежать римского окружения.
Неизвестно, каким было отношение к этим событиям Ирода — кроме естественной озабоченности судьбой принимавших участие в экспедиции собственных войск. Но очень скоро стало ясно, что напряженные отношения между иудеями и арабами, приведшие к войне 32 — 31 годов до н.э. отнюдь не ослабли, более того, снова обострились. Однако это совсем не отвечало намерениям Силлея. Приблизительно в 25 году он нанес дипломатический визит в Иерусалим, несомненно в связи с урегулированием многочисленных общих для обоих царств финансовых вопросов. Пока он там гостил, сестра Ирода влюбилась в блестящего молодого арабского правителя. До этого времени ее супружества заканчивались катастрофически — первых двух мужей казнил ее брат: первого, Иосифа II, за подозрительное поведение, когда тот замещал Ирода в его отсутствие, а второго, Костобара, после того как она развелась с ним, а затем сообщила царю о его государственной измене.
И вот теперь она обратила внимание на Силлея. Нам неизвестно, насколько он был осведомлен о ее любопытной репутации. Во всяком случае, он, кажется, ответил взаимностью или по крайней мере увидел в таком браке открывающиеся перед ним блестящие возможности. Так что через несколько месяцев он снова приехал в Иерусалим просить у Ирода ее руки. Но здесь возникла трудность. Ирод напомнил просителю руки, что он, Ирод, и его идумейский род принадлежат к иудейской вере и что каждый вступающий в их семью тоже должен сделать обрезание и стать иудеем. Силлей ответил, что для него это никак невозможно, так как соотечественники забросают его до смерти камнями. Ирод заявил, что в таком случае предлагаемый брачный союз неосуществим, и дело кончилось ничем. Сильно расстроенная и еще больше взбешенная слухами о ее внебрачных связях с Силлеем Саломея обратилась к супруге императора — Ливии, с которой она находилась в дружеских отношениях, с настоятельной просьбой как-нибудь поправить положение. Но Ливия не помогла. Несомненно следуя совету Августа, она дала понять, что надо отдать предпочтение решению Ирода. Царь попытался помочь Саломее найти решение: предложил выйти замуж за одного иудея — Алекса II. Саломее он не понравился; но все, что могла посоветовать Ливия, так это делать что говорят.
В этом инциденте есть что-то загадочное. Совершенно ясно, что вопрос религии создавал трудно решаемую проблему. Однако если дело обстояло таким образом, странно, зачем Силлею, которого никак не назовешь глупцом и который не позже других понял проблему, нужно было настаивать на браке. Похоже, что поначалу его поощрял к этому шагу Ирод. Царь, сам наполовину араб, возможно, сначала был готов разрешить сестре уехать, отрекшись от иудаизма, но позднее, поняв, какую решительную оппозицию это вызовет у иудеев, передумал. Но видимо, это было не единственной причиной отказа. Похоже также, что против брака прежде всего выступил брат Ирода и Саломеи Ферора. Нетрудно понять, почему Фероре представлялось вполне вероятным, что, женившись на Саломее, Силлей должен будет только ждать смерти Ирода, чтобы захватить всю Иудею и присоединить ее к своему Арабскому государству.
Как бы то ни было, Силлей покинул Иерусалим, и каким-либо видам на дружбу между Арабским и Иудейским государствами был положен конец. Вскоре, как мы видели, трения обострились, после того как Август приказал ливанскому князю Зенодору уступить Ироду обширные территории на севере Трансиордании. Дабы уклониться от выполнения этого приказа, Зенодор спешно договорился о продаже крайней восточной части этих территорий, Авранитиды (Джебель-Друз) Арабскому царству. Силлей ухватился за эту идею, потому что обладание этой местностью открывало ему караванный путь в Дамаск. Но Август отказался утвердить сделку, и Ирод при помощи опытных проводников силой овладел территорией. Кажется, чтобы дать Ироду возможность справиться с этой задачей, император также дал ему особое право, весьма необычное для царя-клиента, высылать беглецов из стран, не находившихся под его юрисдикцией.
* * *
Как видим, Ирод пользовался у римлян большим авторитетом, а теперь он возрос еще больше. В 23 году из Рима в восточные провинции прибыл Марк Агриппа — правая рука Августа — с широкими полномочиями наместника императора, по существу его заместителя. Он обосновался на своем любимом острове Митилена (Лесбос). Видимо, зимой 22/21 года Ирод нанес ему визит.Если время визита, как представляется, отмечено правильно, можно спросить, почему Ирод так долго медлил с ним. Во всяком случае, когда приезжал на восток Октавиан, Ирод проявил куда больше рвения. Возможно, что царь медлил ввиду слухов о несколько натянутых отношениях между Августом и Агриппой. Агриппа, необычайно одаренный человек, оказал неоценимые услуги императору, но, как утверждали, он был, уязвлен тем, что Август, кажется, в качестве своего преемника отдавал предпочтение своему молодому зятю Марцеллу. Даже считали, что именно поэтому Агриппу услали из Рима. Но вскоре после отъезда последнего на восток Марцелл умер, а также становилось очевидным, что другой главный советник Августа, Меценат, определенно шел вторым после Агриппы. Выяснилось, что тянуть дальше с визитом нельзя.
Итак, Ирод отправился на Митилену, и, судя по дальнейшим событиям, есть все основания считать, что и у Агриппы, как ранее у Августа, он добился полного успеха. Агриппа не был тем человеком, которого легко покорить. Но и на этот раз способность Ирода очаровать, произвести впечатление снова оказалась на высоте.
Правда, визит царя был недолгим, потому что в 21 году Агриппу отозвали в Рим; теперь сам Август отправлялся на восток и хотел, чтобы Агриппа замещал его в свое отсутствие. К тому же особое положение Агриппы было лишний раз подчеркнуто его браком с дочерью императора Юлией, недавно овдовевшей после смерти Марцелла.
В ходе бесед Ирода с Агриппой был улажен по крайней мере один вопрос: двое сыновей Ирода поедут в Рим на учебу. К их числу не принадлежал старший сын, Антипатр II, потому что после развода с его матерью, Дорис, ни мать ни сын не были обласканы царской милостью. Не посылали в Италию и сыновей самаритянки Малфаки (Архелая II и Антипу II), а сын его последней жены, дочери нового первосвященника Мариамны II, был еще мал. В Рим завершать образование должны были отправиться сыновья казненной царем в 29 году до н.э. хасмонейки Мариамны I.
По приезде в столицу эти двое юношей, Александр III и Аристобул IV, должны были жить в доме римлянина по фамилии Поллион. Предполагалось, что это Гай Азиний Поллион, видный государственный муж, известный писатель и покровитель литераторов. Но при новом режиме Августа Азиний Поллион держался подчеркнуто отчужденно, следуя устаревшим пристрастиям к libertas, свободе слова и дел аристократа. «Он, — по выражению сэра Рональда Сайма, — был своего рода привилегированным мелким нарушителем общественного покоя». Ирод вряд ли доверил бы своих детей этому в известной мере настроенному против Августа деятелю, и скорее они были вверены заботам Публия Ведия Поллиона, одного из видных сторонников имперских порядков. Всадник, возможно выходец из простой семьи, прославившийся своей показной роскошью и жестокостью, он был ведущим финансовым экспертом режима, которого высоко ценил и которому доверял Август, вскоре после победы при Акции вверивший ему крайне важную провинцию Азия (запад Малой Азии). Так что дом Ведия Поллиона вполне мог служить местом, где Ирод поселил своих сыновей. Хотя они и не были старшими детьми, их хасмонейская кровь, несмотря на трагическую судьбу матери, позволяла считать их вероятными наследниками, и в тот период, похоже, так думал и сам Ирод. Но его заботы о таком их образовании вызвали глубокое недовольство у многих иудеев. Ибо в Риме сыновьям Ирода предстояло жить в, доме неиудеев, и их наставниками тоже были бы неиудеи.
* * *
Как обычно, от нападок изнутри можно было отмахнуться, если Ироду удавалось привлечь внимание к своим успехам в отношениях с римлянами. И такая блестящая возможность возникла в 20 году до н.э. когда Август лично появился в Сирии. Ирод отправился в Антиохию встретиться с ним второй раз, сопровождал его друг и министр Николай Дамасский (тот записал, что видел приехавших встретиться с императором послов из Индии).В это время Август, как и многие римские вожди, посещавшие эту часть света, был главным образом озабочен отношениями с восточной державой Парфией. Как всегда, яблоком раздора была Армения: римская гордость прежде всего требовала отмщения за трагедию Красса 33 годами раньше и возвращения захваченных в то время римских знамен. Умнее, чем большинство римских правителей до и после него, Август решил, что армянский вопрос лучше уладить дипломатическими, чем военными средствами; а в мае 20 года до н.э. парфяне к тому же вернули знамена пасынку императора Тиберию. На них произвело впечатление прибытие внушительной римской армии под командованием Тиберия. Если бы дело дошло до драки, наличие на сирийском фланге сильной и надежно защищенной Иудеи имело бы существенно важное значение и Ироду пришлось бы сыграть свою роль. Но до драки дело не дошло. Тем не менее Ирод смог с выгодой использовать присутствие Августа; за время пребывания в Антиохии император принял несколько важных решений, касавшихся Иудеи.
Первое решение явилось результатом зигзага удачи в пользу Ирода. От прободения кишечника умер ливанский князь Зенодор, которого за три года до того обязали уступить иудеям три большие области к востоку от Галилейского озера. В результате Ироду передали еще две области к северу от озера, что означало весьма значительное расширение его царства. Одной из них была Улафа, расположенная на северной оконечности нынешней израильской территории; ее название сегодня сохранилось в названии пересохшего озера Хула. Другой новоприобретенной областью была Паниада у подножия горы Хермон, включая город под тем же названием, ныне Банияс, в части территории Сирии, оккупированной Израилем в 1967 году. Август постоянно стремился разбавить царство Ирода неиудейскими землями и был весьма доволен тем, что у границ сирийской провинции такой надежный монарх-клиент вместо не заслуживающей доверия династии Зенодоров.
Что до Ирода, тот был доволен приобретением расположенной на склоне горы Хермон важной неиудейской святыни, по имени которой была названа Паниада — Панин, или святилища Пана. Здесь, над пещерой, где находился один из главных истоков Иордана, стоял алтарь Пана. Он изображен на монетах Кесарей Филиппи (так переименует Паниаду сын Ирода), а развалины можно видеть и сегодня. Перед гротом Ирод воздвиг храм, посвященный Риму и Августу, — двойник храма, который он построил в Себастии, — из белого мрамора, однако разбросанные кругом обломки колонн давали основания полагать, что портик воздвигли из египетского гранита. Если это так, то в выборе материала сквозила насмешка — вероятно, задуманная как злой выпад против посмертной славы Клеопатры. Ибо Паниада — место битвы в 200 году до н.э. после которой египтяне навсегда утратили господство над Палестиной. Они проиграли ее Селевкидам, но теперь и Селевкидов давно не было; освободившие от них Иудею Хасмонеи никогда не доходили до Паниады. И вот теперь Ирод ее присоединил, и приобретение этих северных территорий означало, что под ним был весь традиционный исторический Израиль, от Дана до Вирсавии, — Дан находился всего в нескольких милях от Паниады, а Вирсавией являлась его родная Идумея. Ни один иудей со времен Соломона не правил таким огромным царством.
Хасмонеем, чьи владения приближались по размеру к Иродовым, считался Александр Яннай. И самым долговременным из его приобретений было завоевание и обращение в иудаизм расположенной за Иорданом Переи. Ее узкая длинная территория протянулась начиная от 20 миль к югу от Галилейского озера до срединных берегов Мертвого моря — от открытых ветрам благоухающих лесов, садов, виноградников и житниц Гилеада до растрескавшихся каменистых степей Моава. К северу от границ Переи располагались греческие города-государства (Декаполис). Но большая часть ее границ нуждалась в охране от арабов Силлея: этой цели главным образом служили грозные перейские крепости Ирода Махер и Восточный Геродиум.
А теперь, в 20 году до н.э. когда Ирод был в Сирии у Августа, он сказал императору, что хочет облегчить себе жизнь, посадив своего брата Ферору тетрархом (князем) в Перее. Кое-кто из современных исследователей счел, что к этому его принудил Август, имевший в виду, что Ферора будет в значительной степени независим от Ирода. Но конечно же эта идея принадлежала самому Ироду и имела целью укрепить свою власть, а не делить ее. Верно, что Ферора был почти неуправляем, но Ирод считал, что сможет с ним поладить. В Фероре странным образом уживались слабоволие и упрямство. По своей слабости он часто становился орудием более честолюбивых членов семьи, особенно женской половины, которые не раз толкали его на поступки, вызывавшие пагубные затруднения в отношениях с братом. В связи с женщинами выражалась и такая черта, как упрямство — он одну за другой отверг двух невест царских кровей, которых навязывал ему Ирод, — свояченицу и дочь самого Ирода. Ферора отказал им обеим, поскольку любил рабыню, на которой впоследствии женился. В тот век суровых династических браков не по любви такая романтическая неуступчивость была явлением необычным.
И это не остановило Ирода — с согласия Августа он назначил Ферору тетрархом Переи со значительным жалованьем в дополнение к доходу с управляемой им территории. В известном смысле это была всего лишь приукрашенная должность провинциального правителя, подобная постам, занимаемым другими персонами в Идумее, Галилее или Самарии, но в данном случае имелось в виду нечто большее. Как всегда, Ирод предохранял собственную идумейскую семью на случай, если что-либо произойдет с ним самим. Но ближайшие последствия этого назначения были незначительными: Ферора предпочитал держать свой двор в Иерусалиме, поближе к царскому дворцу с его интригами.
* * *
Визит Августа в Сирию вызвал для Ирода и небольшое затруднение. Между Переей и приобретениями Ирода дальше к северу находились два города из греческого Декаполиса — Гадара и Гиппос, отданные Иудее десятью годами раньше. Хотя они, как и все подобные греческие общины, жили по основанным на самоуправлении конституциям, Гадара, место со значительными культурными претензиями, некоторое время жаловалась на несправедливое вмешательство и деспотизм Ирода. К этим выступлениям против Ирода гадарских старейшин подстрекал северный сосед царя Зенодар, который из-за обиды по поводу отнятых у него в пользу Иудеи территорий пользовался любым случаем, чтобы причинить Ироду неприятности.Теперь, когда Зенодар скончался — а возможно, еще до того, — гадаряне, воспользовавшись поездкой Августа по Востоку, решили изложить жалобы лично ему. Они решительно настаивали на том, чтобы город передали из царства Ирода в римскую провинцию Сирия, чью власть они находили менее деспотичной. Император слушал их в присутствии Ирода. Они выдвинули против него дикие обвинения в насилиях, грабеже и разрушении храмов. Все это было явным преувеличением, но мы не можем с уверенностью утверждать, что в их обвинениях Ирода в жестоком обращении не было доли правды. В целом дело вряд ли обстояло таким образом, потому что царь, хотя и не слишком одобряя децентрализацию, как правило, обращался с неиудеями тактично и великодушно. Однако гадаряне, возможно исходя из религиозных и национальных соображений, сочли вмешательство иудейских должностных лиц более неприятным, нежели аналогичные действия, которые они ожидали от римлян. Назначенные Иродом правители, несомненно, в известной мере вмешивались в дела греческих городов и имели на то право; правитель Идумеи, например, называл свою провинцию Идумея и Газа, хотя Газа тоже еще один подобный Гадаре внешне автономный город-государство.
Как бы то ни было, скоро стало ясно, что Август и его советники склонны встать на сторону Ирода, а не делегации Гадары. Вследствие чего делегаты решили, что надежды на доброе обращение в дальнейшем царя, которого они так сурово обвинили, были весьма ничтожными; посему все участники миссии покончили с собой. Император вынес приговор в пользу Ирода, и Гадара, то есть проиродова фракция там, отчеканила монету, по-видимому, чтобы отметить это событие. Одновременно Август назначил Ирода на своего рода должность, имеющую отношение к провинции Сирия. Вероятно, это была должность финансового советника при прокураторе, шедшем вторым после правителя провинции и считавшемся независимым; в его функции входили выгодные обязанности, связанные со сбором налогов.
Глава 10
ХРАМ
В том же, 20 году до н.э. Ирод взялся за дело, которое считал вершиной всех своих трудов, подвигом, которым он восстановит нарушенное взаимопонимание среди его подданных — иудеев — и завоюет их вечную благодарность. Этим делом стало строительство Иерусалимского храма.
На северо-восточной стороне города, в месте, называвшемся гора Мория, прямо напротив горы Олив, Соломон воздвиг храм, описанный в древнееврейских текстах с таким обилием живописных и восторженных подробностей и с таким беззаботным отношением к элементарной топографии. Когда земля Иуды подпала под власть вавилонянина Навуходоносора и впоследствии попыталась восстать, тот сровнял святилище с землей (586 г. до н.э.), а тысячи людей отправил в изгнание. Но спустя 70 лет овладевшие Вавилонской империей персы позволили иудеям вернуться в небольшую область вокруг Иерусалима, и в то время, при правлении Зоровавеля, был выстроен другой, значительно более скромный, храм.
В 168 году до н.э. это сооружение разграбил, осквернил и превратил в языческий храм селевкид Антиох IV Эпифан, и венцом победы националистического восстания Хасмонеев стало повторное посвящение храма службе Всевышнему вождем восстания Иудой Маккавеем в декабре 164 года н.э. С тех пор это событие отмечается как праздник Посвящения (Ханука).
На северо-восточной стороне города, в месте, называвшемся гора Мория, прямо напротив горы Олив, Соломон воздвиг храм, описанный в древнееврейских текстах с таким обилием живописных и восторженных подробностей и с таким беззаботным отношением к элементарной топографии. Когда земля Иуды подпала под власть вавилонянина Навуходоносора и впоследствии попыталась восстать, тот сровнял святилище с землей (586 г. до н.э.), а тысячи людей отправил в изгнание. Но спустя 70 лет овладевшие Вавилонской империей персы позволили иудеям вернуться в небольшую область вокруг Иерусалима, и в то время, при правлении Зоровавеля, был выстроен другой, значительно более скромный, храм.
В 168 году до н.э. это сооружение разграбил, осквернил и превратил в языческий храм селевкид Антиох IV Эпифан, и венцом победы националистического восстания Хасмонеев стало повторное посвящение храма службе Всевышнему вождем восстания Иудой Маккавеем в декабре 164 года н.э. С тех пор это событие отмечается как праздник Посвящения (Ханука).