Грегори Филиппа. Привилегированное дитя

   Я посмотрела на Ричарда. Он бросил на меня хмурый взгляд, словно предупреждая не становиться между ним и Ральфом. Но Ральф был моим другом, а Экр был моей деревней. И как бы измучена я ни была, они имеют право ожидать от меня помощи.
   — Я пойду с вами, — сказала я и, пройдя в библиотеку, села на свое место. Ричард занял место во главе стола, там, где обычно сидел дядя Джон, Ральф сел напротив меня. За окном громко распевал дрозд.
   — У нас есть некоторые новости, которые, возможно, удивят вас, — витиевато начал Ричард. — Мисс Лейси и я поженились. Мы женаты уже несколько месяцев, и мисс Лейси, — тут он оборвал себя и улыбнулся, — я хотел сказать, миссис Мак-Эндрю ожидает ребенка.
   Ральф пристально взглянул на меня.
   — Вы беременны?
   Я кивнула.
   — И вы вышли за него замуж?
   Инверсия, которой он подверг фразу Ричарда, подчеркнула, что я вышла замуж потому, что была беременна, и даже Ричард не имел бы наглости отрицать это.
   — Да, — ответила я одними губами.
   — И, как муж Джулии, я являюсь сквайром и единственным владельцем Вайдекра, — торжествующе заявил Ричард. — Я позвал вас, мистер Мэгсон, для того, чтобы вы объявили эту новость в деревне. В газетах она появится уже в понедельник. Полагаю, так как мы в трауре, в Экре не будут торжественно отмечать это событие.
   Ральф мрачно усмехнулся.
   — Ни в коем случае. Без сомнения, в Экре не будут торжественно отмечать то, что вы женились на мисс Лейси и стали сквайром.
   Ричард спокойно кивнул.
   — Теперь я должен унаследовать состояние Мак-Эндрю, — продолжал он. — Так же как и полный контроль над состоянием моей жены. Но я не планирую немедленных перемен, мистер Мэгсон. Можете так и передать всем в Экре. Пока я вполне удовлетворен тем, как идут дела.
   — Но вы еще не видели завещаний, — сказал Ральф. — Там вполне могут быть назначены опекуны для вас обоих.
   — Действительно, мы еще не познакомились с завещаниями, — согласился Ричард. — Но, вне всякого сомнения, опекуном назначены либо мама Джулии, либо мой отец. Никто не предполагал, что они могут умереть одновременно.
   Ральф не казался потрясенным, он выглядел просто угрюмым.
   — Я сообщу об этом в деревне. Что-нибудь еще?
   — Зерно, — после небольшой паузы небрежно бросил Ричард. — Полагаю, что вы уже сделали необходимые приготовления к его продаже?
   Ральф стрельнул в меня предупреждающим взглядом.
   — Да, — ответил он. — Мы оставили некоторую часть для продажи в Мидхерсте на рынке. Другая часть будет продана на месте. А остальное мы намеревались продать в Лондоне позже.
   — Я придерживаюсь другого мнения, — голос Ричарда был как шелк, и его глаза сияли. — Полагаю, нам следует продать весь урожай на лондонском рынке, что принесет нам значительную прибыль. Вайдекр должен стать рентабельным хозяйством, надеюсь, вы это понимаете, мистер Мэгсон.
   Ральф измерил его тяжелым взглядом.
   — Думаю, что понимаю, — ответил он. — Но я не хотел бы обсуждать этот вопрос сегодня. Боюсь, что нам ничего не удастся изменить, все необходимые распоряжения о продаже зерна уже сделаны.
   Их взгляды скрестились, как два клинка на поединке. Ричард был хозяином Вайдекра, и Ральф был его работником. Но Ральф всегда был сильнее, и именно Ричарду пришлось опустить глаза.
   — Посмотрим, — сказал он. — Пока сделайте как я приказал и сообщите новость Экру, мистер Мэгсон.
   — Непременно, — ответил Ральф. Он выждал минуту, не последует ли новых распоряжений, и, отодвинув стул, вышел из-за стола. Ричард откинулся на спинку стула и смерил его недобрым взглядом, я же встала и пошла проводить Ральфа.
   Но он ушел, не сказав мне ни слова.
   Я ждала, что он выругает меня, скажет, как он разочарован во мне, обольет меня презрением, как предательницу Вайдекра. Но я не дождалась от него ничего, кроме тяжелого взгляда, полного жалости. Затем он открыл дверь и исчез.
   Оставив меня одну. Одну наедине с Ричардом.
   И я медленно, медленно двинулась обратно в библиотеку, наматывая на палец кончик шали. Ричард, откинувшись на стуле, раскачивался на нем, упираясь ботинками в край стола.
   — Мистер Мэгсон ушел? — поинтересовался он.
   — Да, — ответила я и подошла к окну. Солнце садилось, окрасив небо в розовые, кремовые и золотые тона. Я прислонилась головой к стеклу и замерла в молчании.
   — Завтра же я отправляюсь в Холл и проверю, как там идут работы, — сказал Ричард. — В понедельник я узнаю, когда мы сможем переехать туда, если я удвою количество рабочих. Мы должны переехать как можно скорее.
   — Ричард… — и я повернулась к нему, чтобы узнать, действительно ли он так спокоен и уверен в себе, как это кажется. — Ричард, я должна поговорить с тобой. Не можешь же ты всерьез считать, что мы можем вместе жить в Холле.
   Его лицо оставалось безмятежным как у ребенка.
   — Почему нет? — спросил он.
   Я протянула к нему руки и затем поднесла их к щекам.
   — Ричард! — воскликнула я. — Но то, что нам рассказал о наших родителях Джон, все меняет.
   — Почему? — непонимающе спросил Ричард.
   Я бессильно прислонилась к окну. Мне показалось, что мир вокруг меня сошел внезапно с ума и я должна взять себя в руки, чтобы не быть поглощенной этим безумием.
   — Мы же с тобой брат и сестра! — повторять это не было необходимости. Ричард сам прекрасно все знал. — Наша свадьба недействительна. Наше дитя… — Тут я замолкла. Я не могла произнести слово «инцест», думая при этом о моей бедной маленькой крошке, которую поджидает этот безумный мир. — Мы должны будем аннулировать нашу свадьбу точно так, как это намеревались сделать мама и дядя Джон. И нам придется жить раздельно. Я как-нибудь перенесу позор внебрачного зачатия. А ты, по-видимому, будешь жить в Лондоне или где-нибудь еще.
   Ричард был безмятежен, как летний небосвод. Он смотрел на меня с сочувствием, таким далеким от моего страдания и боли. Он был так же далек от меня, как бывают далеки звезды.
   — О нет, — ласково ответил он. — Ничего подобного не будет.
   Я непонимающе уставилась на него и подождала объяснений.
   — О нашей свадьбе уже публично объявлено, — объяснил он. — Мы назвали друг друга мужем и женой, я признал своего ребенка. Мы не можем изменить все это.
   Мои руки опять потянулись к нему в беспомощном, умоляющем жесте.
   — Ричард…
   — И мы будем жить здесь. — продолжал он. — А когда будет построен Холл, то переедем туда. Я приму имя Лейси, на которое, как мы знаем теперь, я имею полное право. Мы будем сквайр Ричард Лейси с супругой. — И он улыбнуся мне. — Звучит очень мило.
   — Ричард, мы не можем! — я почти кричала. Сумасшествие мира, в котором моя мама была убита, а я зачала ребенка от собственного брата, ускользало от меня, и слова Ричарда звучали почти разумно. — Мы не можем!
   Стул Ричарда перестал раскачиваться и твердо встал на четыре ножки. Сам Ричард с любопытством смотрел на меня.
   — Мы объявили о нашей свадьбе, ты ожидаешь моего ребенка, — ровно заговорил он. — И мы оба знаем, кто хотел позволить этому свершиться и кто настаивал на свадьбе. Я согласился на это ради тебя. И теперь я не собираюсь все ломать из-за твоего минутного каприза.
   Я прижала ладони к вискам. Взгляд Ричарда на происшедшее и мой взгляд различались очень сильно. Мне даже не верилось, что Ричард присутствовал в комнате, когда дядя Джон назвал нас выродками, повторившими чудовищное преступление своих родителей.
   — Я не могу допустить такой мысли! — вскричала я в приступе отвращения.
   Ричард встал и, подойдя ко мне, отнял мои ладони от лица.
   — Успокойся, пожалуйста, — твердо сказал он. — Ты так нервничаешь из-за своего положения. Успокойся и доверься мне. Я знаю, что делаю.
   Я не отняла у него руки и молча изучала его лицо.
   — У тебя никого нет, кроме меня, Джулия, — продолжал он. — Никого. Не забывай этого, пожалуйста. Ты должна доверять мне. Самой тебе не справиться.
   Я шагнула к нему. Мне действительно было очень, очень одиноко. Прижавшись лбом к его плечу, я ощутила теплоту и мягкость его бархатного сюртука после ледяного холода стекла.
   — О, Ричард, — обреченно вздохнула я. Его рука гладила мою спину, словно я была раненным насмерть животным.
   Все было так, будто в бушующем море спаслись только мы с Ричардом. Единственное, что нам оставалось, это крепко держаться друг за друга и надеяться выплыть.
   Я продолжала бороться с волнами.
   Я сумела продержаться во время похорон, когда мы оставили наших родных в фамильном склепе Лейси. Урны с их прахом стояли рядом, и я, в сумбуре моего отчаявшегося что-то понять разума, была даже рада тому, что они умерли вместе. Бабушка устроила после похорон прием, и я принимала соболезнования, стоя между нею и Ричардом. Все происходящее я воспринимала как сквозь толщу воды.
   Только один-единственный голос донесся до меня ясно и отчетливо: это был голос Рози Денч. Она подошла, держа в руках какой-то пакет, не к парадной двери, а к кухонной, и Страйд ввел ее в гостиную, где я сидела, бездумно глядя в окно. Мне казалось, что если я буду долго смотреть на дорогу к дому, то на ней могут появиться моя мама с дядей Джоном, счастливые после долгой прогулки.
   — Я не знала, что делать с моим подарком, — коротко сказала Рози. — Они были сделаны для вас, мисс Джулия. Перчатки Вайдекра для вас. Какой бы выбор вы ни сделали.
   Я отвернулась и оглядела комнату, едва понимая, о чем она говорит. И внезапно я вспомнила. Рози обещала вышить для меня перчатки, перчатки к дню моей свадьбы, моему венчанию с Джеймсом.
   И она неловко протянула мне сверток. Я попыталась улыбнуться, но не смогла. Тогда я наклонилась и развернула бумагу.
   Там лежали самые великолепные перчатки, которые я когда-либо видела. Каждый дюйм их был вышит. Фон перчаток был бледно-голубым, цвета неба над Вай-декром, когда наступает рассвет и солнце еще не успело придать ему розовый оттенок. С тыльной стороны каждой перчатки был вышит желто-золотой колос пшеницы и целая пригоршня цветов: мои любимые алые маки и темно-синие васильки. Под колоском Рози вышила изящный серп, как напоминание о том орудии, без которого не бывает урожая. Перчатки оказались длиннее, чем я обычно носила, — даже живя в сельской глуши, Рози не потеряла чувство моды, — и были отделаны бледно-золотой тесьмой.
   — Рози, спасибо большое, — потрясенно выговорила я. — У тебя великий талант. Если бы ты нарисовала это красками на шелке, то все признали бы тебя великим художником.
   Она просияла и благодарно наклонила головку.
   — Надеюсь, что вы будете счастливы, — неуверенным голосом сказала она. — И надеюсь, что была права, принеся их сюда.
   — Я тебе очень признательна, — ответила я. — Я не смогу носить твои перчатки, пока я в трауре, но буду очень беречь их и на следующий год обязательно стану надевать с самыми лучшими платьями.
   Она опять присела и повернулась, чтобы уйти. Мною овладело странное чувство какой-то недоговоренности. Но Рози, конечно, не смела высказать мне свое мнение о том выборе, который я сделала, а я была слишком мертва внутри, чтобы раскрыть свое сердце кому-то бы ни было.
   — Мы переписываемся с ним, — произнесла она вдруг, останавливаясь в дверях. — Он просил нас писать ему о всех наших делах, о том, как мы, дети из Бата, поживаем.
   Я молча кивнула, понимая, что она имеет в виду Джеймса.
   — Я могу передать ему от вас весточку? — спросила Рози. — Если вы хотели бы ему о чем-нибудь сообщить и вам неприлично делать это самой, то я могу написать ему.
   Я только покачала головой. Перед моими глазами встала комната в гостинице, остывший кофе на столе, я вновь услышала стук проезжающих мимо колес, возвестивший о том, что Джеймс не приехал. Не приехал. Не приехал.
   — Нет, — пусто ответила я. — Мы с мистером Фортескью больше не друзья. А я к тому же замужняя женщина.
   Глаза Рози с сочувствием смотрели на меня.
   — До свиданья, мисс Джулия. Мы еще увидим вас в деревне, не правда ли?
   — Непременно, — ответила я, но в моем голосе не было уверенности. — Я обязательно приеду, когда буду чувствовать себя лучше. — Я знала, что едва ли я буду чувствовать себя лучше.
   Так и оказалось.
   Я не могла рыдать. Я даже не могла горевать.
   Мне все время казалось, что я куда-то плыву. И я прикладывала неимоверные усилия, чтобы выплыть, чтобы день за днем держаться на поверхности, не думая о том, что эти дни слагаются в недели, недели и недели.
   На третьей неделе после похорон бабушка предложила устроить небольшой прием с чаем, чтобы представить меня графству как замужнюю женщину. В ответ я покачала головой и сказала, что не хотела бы этого.
   — Я ведь и не требую, чтоб ты веселилась на этом приеме, — заметила бабушка колко. — Я делаю это для спасения твоей репутации и во имя памяти твоей матери, моей дочери. И я ожидаю, что ты будешь стоять, гордо подняв голову, и вести себя с достоинством.
   Я сделала как она просила и проплыла еще и через этот день. Пока я стояла рядом с бабушкой, ни один каверзный вопрос не прозвучал вслух. Может быть, местные дамы и сплетничали лукаво, прикрывая затянутыми в перчатки пальцами рты, но никто не осмелился сделать мне больно, пока я находилась под защитой моей бабушки.
   Когда я чувствовала себя спокойно, мне казалось, что я плыву. Чаще же всего, особенно по ночам, когда я оставалась одна, я понимала, что на самом деле я тону, с каждым днем погружаясь все глубже, и что мне некого позвать на помощь. Я не понимала, что со мной происходит: то ли я плыву к безопасной гавани, окруженная любовью Ричарда и заботами бабушки, то ли ухожу на дно под тяжестью греха и горя, поймав сама себя в ловушку.
   Первым понял это, конечно, Ральф.
   — Вижу, что он поймал вас, — сказал он мне однажды. Я ехала в Хаверинг Холл и по дороге встретила Ральфа. Он возвращался из Мидхерста после продажи целого воза пшеницы и теперь скакал рядом с порожними телегами домой.
   Я опустила стекло окошка кареты, когда он поравнялся со мной.
   — Не понимаю, что вы имеете в виду, — ровно произнесла я. Было бессмысленно позволять Ральфу говорить о Ричарде как о враге. Мы оба должны были научиться видеть в нем нашего хозяина. Теперь сквайром был Ричард.
   — Он взял вас, а потом принудил выйти за него замуж, — откровенно пояснил Ральф. — А теперь он владеет Вайдекром и может делать что хочет, и нет даже ваших родителей, чтобы защитить вас или Вай-декр. Все, что стоит между ним и Экром, это вы и я. А вы сидите в этой чертовой карете и говорите мне, будто не понимаете, что я имею в виду.
   Я почувствовала, как мой мир содрогнулся, но ничего не сказала.
   — Я намерен продать пшеницу в Мидхерсте как можно скорее, — продолжал Ральф, указывая большим пальцем на пустые телеги рядом с ним. — Я не вывезу ни грамма зерна из графства, пока бедняки не купят его сколько им нужно по сходной цене. Пока я еще остаюсь тут.
   — А как насчет пшеницы для Экра? — тихо спросила я.
   — Я спрятал ее, — усмехнулся Ральф. — Весь год они смогут покупать ее на свои гроши. Но юному Ричарду ни за что не найти ее.
   — Вы не на мельнице ее спрятали?
   — Я не скажу вам, где, — лицо Ральфа опять потемнело. — Вы теперь его жена. И обязаны рассказывать ему все. Но я сохраню зерно в безопасности, не волнуйтесь. Этой зимой в Экре не будет голода, даже если сам дьявол будет здесь сквайром.
   — Я очень сожалею, Ральф, — сказала я.
   — Вам придется сожалеть еще больше, — мрачно пообещал он. — Когда вы ожидаете ребенка?
   — В конце января.
   — Самое тяжелое время года, — задумчиво промолвил Ральф. Мы помолчали. — Самое тяжелое. Лучше вам было пойти тогда со мной к цыганке, Джулия.
   Я промолчала. Отвечать было нечего.
   — Нет ли у нас каких-либо оснований признать брак незаконным? — голос Ральфа звучал как у заговорщика. — Вы уверены в том, что все было сделано законно, Джулия? Были и свидетели и все, что полагается? Имейте в виду, вы оба еще несовершеннолетние.
   Я подумала о маме и дяде Джоне, уехавших в Лондон аннулировать этот брак, и о той страшной причине, о которой они нам рассказали, и о тайне, которую унесли с собой в могилу. Но Беатрис и Гарри были, оказывается, моими родителями, и теперь их тайна стала моей. У меня не было сил бороться с Ричардом, объявляя перед судом о том, почему мой брак недействителен. Кроме того, мне нужна была эта свадьба так же, как ему.
   — Нет, — ровно произнесла я. — Нет таких причин, по которым мы могли бы объявить свадьбу незаконной.
   Лицо Ральфа потемнело и осунулось.
   — Во всяком случае, помните, я — ваш друг, — сказал он после паузы. — Вы знаете, куда идти, если я вам понадоблюсь, да и все в Экре встанут рядом с вами. Если вам нужна будет помощь, то обращайтесь ко мне.
   В моих глазах стоял красный туман, и я даже не видела Ральфа.
   — Благодарю вас, — тихо сказала я. — Но я всегда знала, что настанет время, когда ни вы, ни я не сможем помочь друг другу.
   Ральф наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то отдаленному.
   — Нас обоих ждут плохие времена? — спросил он медленно.
   — Не знаю, — пожала плечами я. — Если бы я могла предвидеть будущее, как думают там, в Экре, то я не была бы сейчас здесь. Все было бы совершенно по-другому для всех нас.
   Ральф сумрачно кивнул и, повернув лошадь, ускакал. Я видела, как он уезжал в гневе прежде, гордо выпрямившись, разбрызгивая грязь копытами своей лошади. В этот раз было не так, он ехал медленно, ссутулившись в седле. Его воротник был поднят, будто шел проливной дождь.
   Я проводила его глазами и поехала к бабушке. Больше я никогда не ездила верхом. Моя беременность стала заметна, и условности и чувство приличия не позволяли мне приближаться к Си Мист до самого рождения ребенка. Я очень надеялась на то, что нас ждет сухая осень и мягкая зима. Ибо, если будет не так, дороги станут непроходимыми, и раз мне не дозволено садиться на лошадь, то я останусь отрезанной от остального мира в Дауэр-Хаусе на целых три месяца, без гостей, без друзей… Совсем одна. С одним только Ричардом.
   Я носила старое мамино черное платье, спешно переделанное для меня. Но бабушка вызвала из Чичестера свою портниху и велела снять с меня мерки и сшить новые траурные платья, с учетом будущих изменений в моей фигуре.
   Я спокойно стояла, пока портниха снимала с меня мерки и закалывала фалды платья одну за другой. У нее между губами было зажато множество булавок, но многолетняя привычка позволяла ей говорить, не обращая на это никакого внимания. Она с увлечением докладывала бабушке все городские новости, я внимательно слушала, завороженная этим умением, но внезапно мне сделалось плохо.
   — Достаточно! — прервала поток ее слов бабушка. — Джулия, можешь присесть отдохнуть.
   Портниха записала мерки, сложила вещи и отбыла, пообещав, что платья будут готовы через неделю.
   — Ты устала? — спросила бабушка, и от доброты, прозвучавшей в ее голосе, мои глаза наполнились слезами.
   — Очень, — пожаловалась я. — Бабушка, я так сильно скучаю по маме. Мне так одиноко без нее.
   — Да, вы были очень близки, — с сочувствием произнесла она. — Редко можно видеть такую дружбу между взрослой дочерью и матерью. Она очень гордилась тобой, Джулия. И она бы не хотела, чтоб ты долго грустила.
   Прижав руку ко рту, я старалась удержать рыдания. Теплые слова бабушки совсем не утешили меня, ибо я знала, что мама ошиблась во мне и что она умерла, уже поняв свою ошибку. Она совсем не любила меня, когда сидела, вырезая дырочки в своем платье. В тот момент она не чувствовала никакой гордости за меня. Она поняла тогда, кто я есть на самом деле — чувственная, безнравственная, какой была моя настоящая мать, Беатрис. Мама ненавидела Беатрис, а в момент своей смерти она ненавидела и меня, я знала это.
   — Ричард добр с тобой? — спросила бабушка. — Слишком вы оба молоды, чтобы жить самостоятельно в полном одиночестве.
   — Добр, — и больше я ничего не добавила.
   — Он не резок с тобой? — продолжала она. — Когда вы были маленькими, твоя мама переживала, что он жестоко обращается с тобой.
   — Он не жесток со мной.
   — И я полагаю, он… — Бабушка помолчала, опустив глаза на свое такое же черное, как у меня, платье. — Он не слишком… настойчив? Я имею в виду твои супружеские обязанности. В твоем положении лучше спать в одиночестве в своей спальне.
   — Я так и делаю, бабушка.
   Она успокоенно кивнула.
   — Прости меня, ты теперь замужняя дама, и это дело только твоего мужа и тебя. Я не должна была спрашивать тебя об этом.
   Уже который раз мы подходили к той черте, где даже моя властная бабушка была бессильна. Как только дверь Дауэр-Хауса захлопывалась за мной, я становилась собственностью Ричарда. Он всецело владел мной, как владел землей, которую я прежде звала своей, моей лошадью, шкатулкой для безделушек, моими платьями и даже моим телом. Все это принадлежало Ричарду, потому что когда-то я сказала «да» в покачивающейся каюте грязного маленького корабля.
   Экр, Си Мист и я могли сколько угодно страдать от его господства, но поделать ничего было нельзя.
   По крайней мере, я ничего не могла поделать с этим.
 
   Между Ральфом и Ричардом каждый день происходили стычки.
   Мне рассказывали об этом, когда я приезжала в Экр. Я слышала об этом от бабушки, ей рассказал лорд Хаверинг, присутствовавший однажды при разговоре, когда Ричард потребовал от Ральфа нанять геймкипера, а тот наотрез отказался и заявил, что ни с каким геймкипером работать не будет. Я слышала об этом от моей горничной, которая рассказала мне, как мистер Мэгсон и Ричард кричали друг на друга посредине Экра, споря о том, можно ли оставить здесь жить старую миссис Мерри или ее следует отправить в приют.
   — Это была ужасная сцена, — со страхом сообщила мне Дженни.
   В вопросе с геймкипером победа досталась Ральфу по причине отсутствия такового. В Экре нельзя было отыскать человека, который бы согласился на такую работу. Они уже поняли, как всегда быстро понимают это бедняки, что вайдекрскому эксперименту пришел конец и они еще пожалеют о том дне, когда согласились работать на Лейси.
   Прежде они были деревней с худой репутацией, так как всему графству было известно, что они убили сквайра. Теперь же они заслужили славу самых лучших жнецов в графстве. Если имение пойдет на продажу, то от покупателей не будет отбою. Каждому хочется купить лошадь хорошо вымуштрованную и послушную.
   Они опять поверили Лейси.
   Они опять доверились нашим обещаниям. Было случайным совпадением, что мы изменили своему слову, как только пшеница оказалась в закромах. Но бедняки не доверяют случайным совпадениям. Те, кто еще любил меня, считали, что Ричард поймал меня в ловушку. Другие же, те, кто был постарше и озлобленнее, говорили, что Лейси все так и задумывали. Людей позвали работать, они лишились своих небольших наделов, доступа в парк и на общинную землю, и все вокруг было обнесено заборами. Самые старые и мудрые чувствовали запах заговора, и, когда они притрагивались к шляпам, приветствуя меня, в их глазах я читала даже не упрек, а поздравление с быстрой победой.
   Они не могли сразу снести все заборы. Они уже научились терпеть и потеряли свой гнев. Они не могли решиться на открытый мятеж, и им оставалось только бормотать ругательства и вполголоса проклинать имя Лейси. Они проконсультировались у чичестерских законников, и оказалось, как и предсказывал Ральф, что законы пишутся богатыми и для богатых. Все, что мы обещали, — это разделить прибыли с Экром. Ричард же считал, что эта доля вполне обеспечивается жалованьем, выплачиваемым работникам. Все остальные обещания, касавшиеся покупки семян, инвентаря, были добровольно даны Лейси и теперь могли не выполняться. И Экр не нужно было убеждать, что они и не будут выполнены.
   Экр опять был бессилен. Все, что его жители могли сделать против нас, это смотреть исподлобья и начать браконьерничать. Поэтому никто в деревне не согласился на предложение Ричарда пойти в геймкиперы, а те, кто пришел со стороны и мог принять такое предложение, получили недвусмысленное предупреждение.
   Им оставалось промышлять кроликами, зайцами, фазанами и олениной. Хлебом же они, стараниями Ральфа, были обеспечены.
   — Где они покупают пшеницу? — однажды за завтраком резко спросил меня Ричард. Кофейник стоял передо мной, и я смогла, сделав вид, что наливаю себе кофе, обдумать ответ. Я была уже на пятом месяце беременности и стала настолько же тяжелее и медлительнее в мыслях, как и в движениях. — Подле мельницы Грина я как-то увидел громадный фургон с зерном. И когда я поинтересовался у него, чье оно, он мне ничего не ответил, — с раздражением продолжал Ричард. — Я уверен, что это было зерно для деревни. Я не удивлюсь, если Экр прячет где-нибудь зерно, чтобы пережить зиму.
   Я смотрела в окно мимо головы Ричарда. Деревья во фруктовом саду стояли низко склонив ветви под тяжестью плодов. Яблони, которые я сажала весной, тоже плодоносили, Ральф каждый день посылал сюда бригаду крестьян, и они отвозили полные телеги фруктов в Чичестер на рынок. Земля была богата. Лейси были богаты. Беден оставался один Экр.
   — Где они могли бы прятать зерно, Джулия? — прямо спросил меня Ричард. — Ты знаешь поместье как никто другой. Куда бы ты спрятала пару телег зерна, если бы хотела укрыть его от посторонних глаз?
   — Понятия не имею, — безразлично ответила я. Я и вправду чувствовала безразличие, потягивая кофе и глядя в окно. Буки в роще уже изменили свой цвет, все чаще проглядывал среди зелени ярко-коричневый лист. Кедр во дворе стал пурпурным, и небо над ним ярко голубело. Я размышляла над тем, все ли жены испытывают при мужьях желание оказаться где-нибудь в другом месте, или же только те, которые не любят своих мужей.