Страница:
— Ну разумеется, вы у нас образец нравственности, разве может такой человек принудить женщину к чему-нибудь против ее воли? — сухо улыбнулась Рина.
— Вы совершенно правы. — Кил не обратил ни малейшего внимания на сарказм в ее голосе. — И к тому же, что бы вы там ни толковали, я уверен, что насилия вы боитесь меньше всего. Вы, по-моему, боитесь себя, а не меня. Но не волнуйтесь, того, чего не дают, силой я брать не собираюсь. Однако если предложат, видит Бог, не откажусь. Так что, если я не ошибаюсь и вы действительно боитесь себя, боитесь того, что может здесь произойти, то пожалуйста, уходите, убегайте. Я даже провожу вас, не взирая на дождь. Ну а если все-таки нет, тогда марш под душ, пока я сам вас туда не запихнул. А то кто-нибудь из нас уж точно схватит воспаление легких.
Рина раздраженно фыркнула и, перебросив через плечо фуфайку, направилась в ванную.
— Насчет предложений можете особо не беспокоиться, конгресс… — При виде Кила, который внезапно преградил ей путь к двери, у Рины от страха округлились глаза.
Почувствовав, что она буквально дрожит от ужаса и даже не пытается этого скрыть. Кил расхохотался:
— Да не бойтесь вы, миссис Коллинз, ничего я вам не сделаю. Просто подумал, что перед тем, как вы заберетесь в ванну, стоит пошарить в холодильнике. — Кил быстро прошел мимо нее в комнатку, которую называл предбанником, и опустился на колени перед небольшим холодильником, расположенным под раковиной. — По-моему, тут должно быть немного шампанского. Сыр и печенье, кажется, на туалетном столике, а здесь… точно, вот они! — сладкие перчики.
— И часто вы принимаете гостей в ванной, конгрессмен?
— Ни единой возможности не упускаю, — весело откликнулся Кил.
Сама нарвалась, подумала Рина, внезапно ощутив укол ревности. Интересно, а Джоан Кендрик была здесь?
Рина посмотрела вниз: Кил вытаскивал из крошечного морозильника лотки со льдом.
— Обо мне можете не беспокоиться, я не голодна.
— Постыдитесь, миссис Коллинз. Нельзя пить шампанское, не закусывая, особенно при такой волне.
— Да не надо мне никакого шампанского.
— О Боже, неужели вы думаете, что перед вами маньяк-насильник, готовый накинуться на невинную жертву, — заметил Кил, разгибаясь. Просторная ванная неожиданно уменьшилась в размерах — казалось, все пространство заняла его мощная фигура.
— Ну, невинной жертвой меня назвать трудно.
— Смотрите-ка, наша Дама Червей, кажется, оттаивает, — усмехнулся он. — Осторожнее, мадам, такое заявление подозрительно похоже на предложение.
— Ничего подобного. Может, оставите меня, наконец, одну? Кто только что говорил о воспалении легких?
— Иду, иду, мадам. Надо подготовить сцену искушения.
— Только попробуйте.
— Шучу, всего лишь переложу лед в ведерко да открою шампанское. Думаю все же, от бокала-другого вы не откажетесь.
По-мефистофельски сдвинув брови, Кил быстро прошел мимо нее. Рина в очередной раз залилась краской — хорошо хоть он уже закрывал за собой дверь и ничего не заметил.
Рина закусила губу и сердито насупилась. Он ведь даже не прикоснулся к ней, лишь едва задел, выходя. Так не кретинизм ли это — защищаться, когда на тебя никто не нападает?
Рина повернулась, щелкнула замком и прижалась ухом к двери, смутно ожидая услышать, как он смеется. Но до нее донеслись только приглушенные звуки музыки — Кил включил магнитофон. Неужели он в самом деле готовит сцену искушения? Но ведь он предлагал ей уйти, если хочет. И это не похоже на шутку — он на самом деле не возьмет того, чего не дают.
— О Господи, ну кого я пытаюсь обмануть? — прошептала Рина. — Он хочет спать со мной, а я… я бы, наверное, оскорбилась, если б не хотел.
Нетерпеливо расстегнув блузку, Рина сбросила ее на кафельный пол. Затем стянула джинсы и остановилась. Еще секунда, и она останется совсем голой, а он — не более чем в двадцати футах отсюда. Правда, нас разделяет дверь, напомнила она самой себе. Запертая дверь. Но при чем тут дверь, когда речь идет совсем о другом. Вот если бы провести ночь с совершенно незнакомым мужчиной! Так — провал во времени, и потом, когда все закончится, ни за что и ни перед кем не отвечать…
Над раковиной висело большое зеркало. В нем отражались широко открытые глаза, и бледное лицо. Сбрасывая с себя лифчик и трусики, Рина отвернулась. Ей не хотелось вглядываться, как там у нее с «тяготением». Впрочем, это не имеет значения, успокоила она себя. Почему бы не провести ночь с Килом Уэлленом? Иное дело — роман, его затевать было бы, наверное, неразумно. Ведь в каком-то смысле они все еще антагонисты, хотя, с другой стороны, после поездки в Нассау в то же время сделались и друзьями. Рина знала, что небезразлична ему. Следовало также признать, что и он не просто занимает воображение, а нравится ей. Но никаких эмоциональных потрясений она не желает. И снова влюбляться не хочет. Пусть она его простила, пусть он ей нравится, но это все.
Рина снова подумала о Джоан Кендрик. Была она все-таки здесь, в ванной, или нет?
О Боже, простонала Рина, да что же это такое со мной творится?
Ведь никакого иного интереса, кроме чисто дружеского, Кил к Джоан не выказывает. А все остальное — не более чем плод ее собственного воображения. Сам Кил с Джоан просто любезен, а если танцует с ней или берет под руку, то всегда лишь следуя совету самой Рины.
И поделом мне, если у них и впрямь разгорелся безумный роман, подумала она. А может, оно и к лучшему? Черт! Кончится когда-нибудь это проклятое путешествие!
Рина откинула волосы на затылок и включила душ. Приятно было стоять под горячими, тугими струями. Только сейчас она поняла, насколько продрогла.
Медленно поворачиваясь, подставляя воде все тело, Рина зажмурилась. Яхта то глубоко проваливалась, то взлетала на гребень волны, и мир поплыл у Рины перед глазами.
Вспомнился Пол, как они вместе становились под душ. Такая у них славная была семейная жизнь, так они привыкли друг к другу.
Она вспомнила, как Пол считал дни, оставшиеся до рождения ребенка, и еще тот день, когда Дженни исполнилось пять недель. Именно этот день так хорошо запомнился Рине, потому что обычно вечерами Пол не брился, а тут изменил своей привычке. Он решил побриться, пока она принимает душ. Затем встал рядом с ней, и в глазах у него застыла такая мольба, что оба расхохотались и принялись целоваться и поддразнивать друг друга, пока, наконец, желание не сделалось совершенно нестерпимым.
— А ну-ка, давай вытираться, поживее, — сказал Пол. — А впрочем, нет, лучше так.
По пути к кровати они хихикали, как школьники. Пол не любил заниматься любовью в ванной. Он был слишком долговяз и слишком угловат, так что, когда они однажды все-таки попытались, оба набили себе синяки. Не удовольствие, а прямо испытание какое-то, смеялись они потом.
Да, тогда она смеялась. С Полом было так просто. Рина знала, что он ее любит, по-настоящему любит, а не ищет верх совершенства. Она не боялась, что после рождения ребенка покажется ему менее желанной, чем раньше. Даже если грудь потеряет прежнюю упругость, это слишком ничтожная плата за чудесного малыша, за крошечное живое существо. Больше не живое…
— Эй, вы там живы? — Рина вздрогнула и закрыла лицо руками. Сколько же она здесь стоит, предаваясь воспоминаниям? Она резко перекрыла воду. В ванной было полно пара — ничего не видно.
— Жива, жива. — Рина попыталась придать голосу бодрость, но прозвучал он глухо и тускло. Вода на щеках была соленой. Она снова плакала.
По ту сторону двери царила странная тишина. Рина схватила огромное белоснежное полотенце с меткой «Сифайр», завернулась в него и принялась яростно растираться.
— Извините, сейчас выйду.
Кил не ответил. Нащупав шерстяную фуфайку, которую он ей дал, она неловко влезла в нее и с удовлетворением отметила, что фуфайка действительно доходит почти до колен.
Рина подобрала вымокшую блузку и джинсы и повесила их на вешалку, рядом с полотенцами. Заметив, что мокрое белье все еще валяется на полу, она сгребла его в кучу, сунула бюстгальтер в рукав блузки и попыталась натянуть трусики.
Налезали они с трудом. Вообще-то поначалу они были почти сухими, но теперь, полежав на полу, тоже совершенно промокли.
Но ведь надо же надеть хоть что-нибудь! А впрочем, зачем? Будет сидеть, скромно сдвинув колени. Откуда ему знать, что под фуфайкой ничего нет? Даже добежать до своей каюты, когда дождь кончится, и то можно — фуфайка просторная, ничего не видно. Рина свернула трусики и отправила их в рукав вслед за бюстгальтером.
Не дожидаясь, пока он в очередной раз окликнет ее, Рина поспешно открыла дверь и натолкнулась прямо на Кила. Вслед за ней повалил пар, больше напоминавший облако дыма.
Кил подозрительно посмотрел на нее, потом заглянул внутрь.
— Пожалуй, мне надо было настоять на своем и помыться вместе, а то, наверное, и воды горячей уже не осталось.
— Извините, право. Лучше мне было пойти к себе в каюту. Я…
— Шучу, шучу. — Он мягко взял ее за подбородок и слегка приподнял его, заставив посмотреть себе прямо в глаза. — Вы, должно быть, забыли, кто хозяин этого судна. Доналд терпеть не может холодной воды, даже если снаружи печет. Уверен, что отопительная система у него рассчитана на столетия.
Кил выпустил ее и принялся рыться в гардеробе.
— Ничего, если я надену шорты? — небрежно бросил он.
— Да ради Бога. Вы у себя дома, делайте, как вам удобно.
— Звучит многообещающе.
— Опять вы за свое?
— Да ладно, ладно. Я там налил вам бокал шампанского. Он на столике у кровати.
Рина медленно прошла в каюту и неловко присела на край кровати. На столике стояла тяжеловесная лампа с медным основанием, радиочасы, небольшой поднос с двумя бокалами шампанского — один наполовину опорожнен — и тарелка с аккуратно разложенными кусками сыра, печеньем и сладкими перчиками. Бутылка шампанского осталась на полу. Рина бегло отметила марку — «Дом Периньон» — и подняла глаза на Кила. Он уже стянул галстук и вымокший пиджак, запонки положил в верхний ящик столика.
— Вы что, Кил, богаты, как Мидас? — Вопрос, конечно, бестактный, но Рина знала, что Кил воспримет его спокойно.
— Нет, — рассмеялся он. — Я не беден, но и мошной с деньгами повсюду не размахиваю.
— Как вы познакомились с Доналдом?
— Не поверите, но мы выросли на одной улице. У его родителей был особняк, ну а мы, остальные, — просто уличные сорванцы. Помню, донимали его по страшному, сами знаете, как у ребят это заведено. Однажды Доналду это надоело, и он здорово отколошматил одного из моих братьев, так что мне пришлось вызвать его на дуэль. Обработали мы друг друга на славу, но уступать никто не хотел. В конце концов, Доналд сказал, что хватит валять дурака, и не лучше ли пойти к нему домой да съесть мороженого, чем поставить друг другу еще пару синяков. Я согласился. Потом он как-то пригласил всех нас поплавать — у Флэгерти был дома настоящий бассейн, и мы стали друзьями.
— Да, на Доналда это похоже, — сказала Рина с оттенком гордости за своего хозяина.
— С тех пор он так и не изменился, — согласно кивнул Кил, стягивая с себя рубашку. Рина поспешно схватила и чуть не залпом опорожнила бокал с шампанским — было почему-то неловко смотреть на его мускулистую грудь, сплошь поросшую кустиками темных волос.
— Я недолго, — сказал Кил, направляясь в ванную. У двери он остановился и, полуобернувшись, шутливо сдвинул брови. — Если конечно, гипнотические свойства душа не обладают способностью воздействовать на других.
Рина поспешно отвела взгляд и отправила в рот перчик. Дождавшись, пока дверь в ванную закроется, она встала и принялась беспокойно мерить шагами каюту. Подумалось, что у Доналда — а его каюта практически ничем не отличалась от этой — она бывала десятки раз. И никогда не испытывала ничего подобного. Сейчас ей бросались в глаза мельчайшие детали, которые безошибочно выдавали хозяина каюты. Полуоткрытый гардероб, в котором развешаны безупречно отутюженные костюмы и смокинги. Ночной столик, в ящичке виднеются расческа, щетка для волос, футляр для запонок, часы. Сверху небрежно брошен галстук… а под ним какая-то записка и банкнота. Рина издали посмотрела на столик, напоминая себе, что уж переписка-то Кила никак ее не касается. Она не привыкла совать нос в чужие дела и никогда не вскрывала почту Пола, даже если это были какие-нибудь рекламные буклеты.
Рина проглотила еще один перчик. Села. Встала. И сдалась. Она подошла к столику. Галстук не тронула — зачем? Записка оказалась короткой, и нацарапана была рукой Доналда:
«Вот проигранная пятерка. Чертово пари! Это же надо так все против себя обернуть! Ладно, так или иначе, здесь выигранные тобою за Рину пять долларов».
Рина вся просто задрожала от ярости, подобной огненной струе, зародившейся где-то внизу живота и разом взметнувшейся к голове. Ее трясло до того сильно, что она лишилась способности рассуждать — остались одни только эмоции.
Рина схватила записку, кинулась к ванной и изо всех сил рванула на себя дверь. По-прежнему не отдавая себе отчета в том, что делает, Рина отдернула занавеску и потрясла у него под носом бумажкой.
— Какого черта?..
— Вот именно, конгрессмен, какого черта! Что это за пари? Это что же, вы на меня поспорили?
Кил пристально посмотрел на нее сквозь плотную струю воды, перевел взгляд на клочок бумаги, потом снова поднял глаза.
— Ублюдок чертов! — в сердцах выдохнула Рина. Но этого ей показалось мало. Она швырнула записку на пол и замахнулась.
Кил перехватил ее руку.
— Минуту, Рина, — угрожающе начал он. Но само соприкосновение произвело свой эффект — Кил мгновенно остыл, а Рина наконец-то обрела способность соображать. Подумать только, ворвалась в его собственную ванную и чуть не дала пощечину.
Она невольно окинула взглядом его загорелое, блестящее от воды, стройное и сильное тело — о таком мужчине любая женщина может только мечтать.
Рина вырвала руку.
— Ладно, оставим это. Я ухожу. — Она круто повернулась и направилась к выходу. В этот момент позади послышался громовой голос:
— О нет, никуда вы не уйдете.
Под шум воды, которую Кил так и не удосужился выключить, он выскочил из ванной, схватил ее за плечи и развернул к себе лицом.
— Да никуда вы не уйдете, пока не дадите мне возможность объясниться.
— Не нужно мне никаких объяснений! И так все ясно.
— Да подождите же вы…
— Вы не одеты!
— Вообще-то, как правило, становясь под душ, я раздеваюсь. Полагаю, вы могли бы подумать об этом, когда врывались в ванную.
— Да отпустите же меня!
Почему так трудно глядеть на него? И почему она никак не может унять дрожь?
— Отпущу, как только вы меня выслушаете.
— А я-то думала, конгрессмен, в обращении с женщинами вы никогда не применяете силу. А вот сейчас силой удерживаете меня здесь. — Рина откинула голову и попыталась придать голосу некоторую язвительность.
— Повторяю, только до тех пор, пока вы меня не выслушаете, миссис Коллинз, — огрызнулся Кил. — И уж если вы можете позволить себе врываться в чужую ванную, то и я могу заставить вас выслушать то, что мне надо сказать.
Рина вздохнула и закрыла глаза. Надо убираться отсюда. Из-за него она выставила себя на посмешище. Ярость, гордость, страх — вот, что он заставляет ее испытывать, находясь рядом. Нормально она, во всяком случае, себя чувствовать не может.
Шевели мозгами, прикрикнула на себя Рина. Занятие тем более уместное, что раньше она как-то его избегала.
Рина перестала сопротивляться и покорно опустила руки.
— Вот так-то лучше, — спокойно сказал Кил. — Сейчас выключу душ и быстренько оденусь.
Рина кивнула, но, едва Кил отпустил ее и двинулся в ванную, как она снова рванулась к двери.
Предприятие идиотское. Попытка была пресечена в самом зародыше. Рина вроде бы еще бежала, но ноги уже не касались пола. А в следующий момент она лежала плашмя на кровати, дыша, как выброшенная на берег рыба. Более того, к ее ужасу. Кил уселся на нее и притиснул руки к бокам.
— Это еще что за?.. — начала она.
— Только не надо опять этих лекций на тему о насилии и жестокости, особенно когда выкидываешь такие фокусы.
Рина так и застыла, стиснув зубы и закрыв глаза. Фуфайка задралась чуть ли не до пояса, и от одного лишь прикосновения его бедер во всем теле вспыхнул пожар. Она боялась пошевелиться, вздохнуть, открыть глаза. Боялась признаться самой себе, что больше всего на свете хочется, чтобы он улыбнулся, прижал ее к себе, сказал, что никуда не отпустит.
— А теперь послушайте меня, — начал Кил.
— Вы вроде собирались одеться, — перебила его Рина.
— Собирался, но до того, как вы начали играть в свои игры. Так вот, пари — просто шутка.
— Это мужской шовинизм чистой воды, это мачизм, это жестокое насилие, и…
— И если вы сию минуту не заткнетесь, то станете первой в моей жизни женщиной — жертвой чего-то, напоминающего жестокое насилие. Вообще-то пари затеял Доналд, а я напрочь забыл про него. Он утверждал, что вы откажетесь сойти на берег в Нассау, если и я буду в этой компании. Ну а я заспорил. Вот и все. Клянусь, я и думать забыл об этом дурацком пари, и напомнила мне о нем только эта записка.
Рина открыла глаза. Кил хмуро смотрел на нее, и глаза у него сейчас казались такими же бездонно-черными, как и штормовые волны, ударяющие в борта яхты. В них угадывалось сильнейшее раздражение, но также боль и тоска.
— Ну почему? — хрипло прошептал он.
— Не понимаю, о чем это вы.
— Да прекрасно вы все понимаете. Вы ведь не со мной воюете — с собой. Так почему, я вас спрашиваю? Пусть все будет, как будет.
— Вы обещали не соблазнять меня, — с трудом проговорила Рина.
— Я обещал ни к чему вас не понуждать.
— Ну так вот именно этим вы и занимаетесь.
— Разве что говорить заставляю. Все остальное — в вашей воле.
Кил, не отрываясь, смотрел на нее. С легким стоном ей удалось чуть-чуть отодвинуться от него, но бунт крови не утихал. Слишком остро она ощущала руки, крепко, но не больно удерживающие ее, колени, касающиеся колен, жесткие волосы, проникающие сквозь крупную вязку фуфайки до самого тела. Рина чувствовала, как от его обнаженного тела исходит сдержанная сила, напряжение, порыв. Он словно бы и не обращал внимания на свою восставшую плоть, но Рина-то не могла не замечать этого. Она чувствовала его мягким, податливым животом, и вновь, как некогда, просыпалось в ней забытое томление. Иное томление. И другой мужчина. Уже невозможно было обманывать себя. Уже никуда не уйти от своего естества. Или от правды. Придется снова взглянуть ему в лицо, при полном свете и при полном понимании того, что есть она и есть он…
А сегодня, хотя бы только сегодня, Рина уступит желанию, потому что она создана из плоти и крови, и плоть жаждет любви, пусть даже эта любовь — всего лишь мимолетная иллюзия.
— Вы ничего не понимаете! — вдруг яростно вскрикнула она. — Если я здесь останусь, если мы…
— Займемся любовью? — хрипло договорил он.
— Да, да, — возбужденно продолжала она. — Если мы займемся любовью, это будет… это будет несправедливо. Да, неправильно. Получится так, словно я вас просто использую.
Наступило долгое напряженное молчание. Кил не засмеялся, даже не улыбнулся — он просто не сводил взгляда с ее горящих глаз, угадывая в них и страх, и смущение, и внутреннюю борьбу.
Злость у него явно прошла. Кил вообще не выказывал никаких чувств. Он лишь неторопливо выпустил ее руки и ласково обхватил лицо жесткими ладонями:
— Ну так используйте меня, Рина. Я готов рискнуть. Давайте, используйте меня.
Глава 7
— Вы совершенно правы. — Кил не обратил ни малейшего внимания на сарказм в ее голосе. — И к тому же, что бы вы там ни толковали, я уверен, что насилия вы боитесь меньше всего. Вы, по-моему, боитесь себя, а не меня. Но не волнуйтесь, того, чего не дают, силой я брать не собираюсь. Однако если предложат, видит Бог, не откажусь. Так что, если я не ошибаюсь и вы действительно боитесь себя, боитесь того, что может здесь произойти, то пожалуйста, уходите, убегайте. Я даже провожу вас, не взирая на дождь. Ну а если все-таки нет, тогда марш под душ, пока я сам вас туда не запихнул. А то кто-нибудь из нас уж точно схватит воспаление легких.
Рина раздраженно фыркнула и, перебросив через плечо фуфайку, направилась в ванную.
— Насчет предложений можете особо не беспокоиться, конгресс… — При виде Кила, который внезапно преградил ей путь к двери, у Рины от страха округлились глаза.
Почувствовав, что она буквально дрожит от ужаса и даже не пытается этого скрыть. Кил расхохотался:
— Да не бойтесь вы, миссис Коллинз, ничего я вам не сделаю. Просто подумал, что перед тем, как вы заберетесь в ванну, стоит пошарить в холодильнике. — Кил быстро прошел мимо нее в комнатку, которую называл предбанником, и опустился на колени перед небольшим холодильником, расположенным под раковиной. — По-моему, тут должно быть немного шампанского. Сыр и печенье, кажется, на туалетном столике, а здесь… точно, вот они! — сладкие перчики.
— И часто вы принимаете гостей в ванной, конгрессмен?
— Ни единой возможности не упускаю, — весело откликнулся Кил.
Сама нарвалась, подумала Рина, внезапно ощутив укол ревности. Интересно, а Джоан Кендрик была здесь?
Рина посмотрела вниз: Кил вытаскивал из крошечного морозильника лотки со льдом.
— Обо мне можете не беспокоиться, я не голодна.
— Постыдитесь, миссис Коллинз. Нельзя пить шампанское, не закусывая, особенно при такой волне.
— Да не надо мне никакого шампанского.
— О Боже, неужели вы думаете, что перед вами маньяк-насильник, готовый накинуться на невинную жертву, — заметил Кил, разгибаясь. Просторная ванная неожиданно уменьшилась в размерах — казалось, все пространство заняла его мощная фигура.
— Ну, невинной жертвой меня назвать трудно.
— Смотрите-ка, наша Дама Червей, кажется, оттаивает, — усмехнулся он. — Осторожнее, мадам, такое заявление подозрительно похоже на предложение.
— Ничего подобного. Может, оставите меня, наконец, одну? Кто только что говорил о воспалении легких?
— Иду, иду, мадам. Надо подготовить сцену искушения.
— Только попробуйте.
— Шучу, всего лишь переложу лед в ведерко да открою шампанское. Думаю все же, от бокала-другого вы не откажетесь.
По-мефистофельски сдвинув брови, Кил быстро прошел мимо нее. Рина в очередной раз залилась краской — хорошо хоть он уже закрывал за собой дверь и ничего не заметил.
Рина закусила губу и сердито насупилась. Он ведь даже не прикоснулся к ней, лишь едва задел, выходя. Так не кретинизм ли это — защищаться, когда на тебя никто не нападает?
Рина повернулась, щелкнула замком и прижалась ухом к двери, смутно ожидая услышать, как он смеется. Но до нее донеслись только приглушенные звуки музыки — Кил включил магнитофон. Неужели он в самом деле готовит сцену искушения? Но ведь он предлагал ей уйти, если хочет. И это не похоже на шутку — он на самом деле не возьмет того, чего не дают.
— О Господи, ну кого я пытаюсь обмануть? — прошептала Рина. — Он хочет спать со мной, а я… я бы, наверное, оскорбилась, если б не хотел.
Нетерпеливо расстегнув блузку, Рина сбросила ее на кафельный пол. Затем стянула джинсы и остановилась. Еще секунда, и она останется совсем голой, а он — не более чем в двадцати футах отсюда. Правда, нас разделяет дверь, напомнила она самой себе. Запертая дверь. Но при чем тут дверь, когда речь идет совсем о другом. Вот если бы провести ночь с совершенно незнакомым мужчиной! Так — провал во времени, и потом, когда все закончится, ни за что и ни перед кем не отвечать…
Над раковиной висело большое зеркало. В нем отражались широко открытые глаза, и бледное лицо. Сбрасывая с себя лифчик и трусики, Рина отвернулась. Ей не хотелось вглядываться, как там у нее с «тяготением». Впрочем, это не имеет значения, успокоила она себя. Почему бы не провести ночь с Килом Уэлленом? Иное дело — роман, его затевать было бы, наверное, неразумно. Ведь в каком-то смысле они все еще антагонисты, хотя, с другой стороны, после поездки в Нассау в то же время сделались и друзьями. Рина знала, что небезразлична ему. Следовало также признать, что и он не просто занимает воображение, а нравится ей. Но никаких эмоциональных потрясений она не желает. И снова влюбляться не хочет. Пусть она его простила, пусть он ей нравится, но это все.
Рина снова подумала о Джоан Кендрик. Была она все-таки здесь, в ванной, или нет?
О Боже, простонала Рина, да что же это такое со мной творится?
Ведь никакого иного интереса, кроме чисто дружеского, Кил к Джоан не выказывает. А все остальное — не более чем плод ее собственного воображения. Сам Кил с Джоан просто любезен, а если танцует с ней или берет под руку, то всегда лишь следуя совету самой Рины.
И поделом мне, если у них и впрямь разгорелся безумный роман, подумала она. А может, оно и к лучшему? Черт! Кончится когда-нибудь это проклятое путешествие!
Рина откинула волосы на затылок и включила душ. Приятно было стоять под горячими, тугими струями. Только сейчас она поняла, насколько продрогла.
Медленно поворачиваясь, подставляя воде все тело, Рина зажмурилась. Яхта то глубоко проваливалась, то взлетала на гребень волны, и мир поплыл у Рины перед глазами.
Вспомнился Пол, как они вместе становились под душ. Такая у них славная была семейная жизнь, так они привыкли друг к другу.
Она вспомнила, как Пол считал дни, оставшиеся до рождения ребенка, и еще тот день, когда Дженни исполнилось пять недель. Именно этот день так хорошо запомнился Рине, потому что обычно вечерами Пол не брился, а тут изменил своей привычке. Он решил побриться, пока она принимает душ. Затем встал рядом с ней, и в глазах у него застыла такая мольба, что оба расхохотались и принялись целоваться и поддразнивать друг друга, пока, наконец, желание не сделалось совершенно нестерпимым.
— А ну-ка, давай вытираться, поживее, — сказал Пол. — А впрочем, нет, лучше так.
По пути к кровати они хихикали, как школьники. Пол не любил заниматься любовью в ванной. Он был слишком долговяз и слишком угловат, так что, когда они однажды все-таки попытались, оба набили себе синяки. Не удовольствие, а прямо испытание какое-то, смеялись они потом.
Да, тогда она смеялась. С Полом было так просто. Рина знала, что он ее любит, по-настоящему любит, а не ищет верх совершенства. Она не боялась, что после рождения ребенка покажется ему менее желанной, чем раньше. Даже если грудь потеряет прежнюю упругость, это слишком ничтожная плата за чудесного малыша, за крошечное живое существо. Больше не живое…
— Эй, вы там живы? — Рина вздрогнула и закрыла лицо руками. Сколько же она здесь стоит, предаваясь воспоминаниям? Она резко перекрыла воду. В ванной было полно пара — ничего не видно.
— Жива, жива. — Рина попыталась придать голосу бодрость, но прозвучал он глухо и тускло. Вода на щеках была соленой. Она снова плакала.
По ту сторону двери царила странная тишина. Рина схватила огромное белоснежное полотенце с меткой «Сифайр», завернулась в него и принялась яростно растираться.
— Извините, сейчас выйду.
Кил не ответил. Нащупав шерстяную фуфайку, которую он ей дал, она неловко влезла в нее и с удовлетворением отметила, что фуфайка действительно доходит почти до колен.
Рина подобрала вымокшую блузку и джинсы и повесила их на вешалку, рядом с полотенцами. Заметив, что мокрое белье все еще валяется на полу, она сгребла его в кучу, сунула бюстгальтер в рукав блузки и попыталась натянуть трусики.
Налезали они с трудом. Вообще-то поначалу они были почти сухими, но теперь, полежав на полу, тоже совершенно промокли.
Но ведь надо же надеть хоть что-нибудь! А впрочем, зачем? Будет сидеть, скромно сдвинув колени. Откуда ему знать, что под фуфайкой ничего нет? Даже добежать до своей каюты, когда дождь кончится, и то можно — фуфайка просторная, ничего не видно. Рина свернула трусики и отправила их в рукав вслед за бюстгальтером.
Не дожидаясь, пока он в очередной раз окликнет ее, Рина поспешно открыла дверь и натолкнулась прямо на Кила. Вслед за ней повалил пар, больше напоминавший облако дыма.
Кил подозрительно посмотрел на нее, потом заглянул внутрь.
— Пожалуй, мне надо было настоять на своем и помыться вместе, а то, наверное, и воды горячей уже не осталось.
— Извините, право. Лучше мне было пойти к себе в каюту. Я…
— Шучу, шучу. — Он мягко взял ее за подбородок и слегка приподнял его, заставив посмотреть себе прямо в глаза. — Вы, должно быть, забыли, кто хозяин этого судна. Доналд терпеть не может холодной воды, даже если снаружи печет. Уверен, что отопительная система у него рассчитана на столетия.
Кил выпустил ее и принялся рыться в гардеробе.
— Ничего, если я надену шорты? — небрежно бросил он.
— Да ради Бога. Вы у себя дома, делайте, как вам удобно.
— Звучит многообещающе.
— Опять вы за свое?
— Да ладно, ладно. Я там налил вам бокал шампанского. Он на столике у кровати.
Рина медленно прошла в каюту и неловко присела на край кровати. На столике стояла тяжеловесная лампа с медным основанием, радиочасы, небольшой поднос с двумя бокалами шампанского — один наполовину опорожнен — и тарелка с аккуратно разложенными кусками сыра, печеньем и сладкими перчиками. Бутылка шампанского осталась на полу. Рина бегло отметила марку — «Дом Периньон» — и подняла глаза на Кила. Он уже стянул галстук и вымокший пиджак, запонки положил в верхний ящик столика.
— Вы что, Кил, богаты, как Мидас? — Вопрос, конечно, бестактный, но Рина знала, что Кил воспримет его спокойно.
— Нет, — рассмеялся он. — Я не беден, но и мошной с деньгами повсюду не размахиваю.
— Как вы познакомились с Доналдом?
— Не поверите, но мы выросли на одной улице. У его родителей был особняк, ну а мы, остальные, — просто уличные сорванцы. Помню, донимали его по страшному, сами знаете, как у ребят это заведено. Однажды Доналду это надоело, и он здорово отколошматил одного из моих братьев, так что мне пришлось вызвать его на дуэль. Обработали мы друг друга на славу, но уступать никто не хотел. В конце концов, Доналд сказал, что хватит валять дурака, и не лучше ли пойти к нему домой да съесть мороженого, чем поставить друг другу еще пару синяков. Я согласился. Потом он как-то пригласил всех нас поплавать — у Флэгерти был дома настоящий бассейн, и мы стали друзьями.
— Да, на Доналда это похоже, — сказала Рина с оттенком гордости за своего хозяина.
— С тех пор он так и не изменился, — согласно кивнул Кил, стягивая с себя рубашку. Рина поспешно схватила и чуть не залпом опорожнила бокал с шампанским — было почему-то неловко смотреть на его мускулистую грудь, сплошь поросшую кустиками темных волос.
— Я недолго, — сказал Кил, направляясь в ванную. У двери он остановился и, полуобернувшись, шутливо сдвинул брови. — Если конечно, гипнотические свойства душа не обладают способностью воздействовать на других.
Рина поспешно отвела взгляд и отправила в рот перчик. Дождавшись, пока дверь в ванную закроется, она встала и принялась беспокойно мерить шагами каюту. Подумалось, что у Доналда — а его каюта практически ничем не отличалась от этой — она бывала десятки раз. И никогда не испытывала ничего подобного. Сейчас ей бросались в глаза мельчайшие детали, которые безошибочно выдавали хозяина каюты. Полуоткрытый гардероб, в котором развешаны безупречно отутюженные костюмы и смокинги. Ночной столик, в ящичке виднеются расческа, щетка для волос, футляр для запонок, часы. Сверху небрежно брошен галстук… а под ним какая-то записка и банкнота. Рина издали посмотрела на столик, напоминая себе, что уж переписка-то Кила никак ее не касается. Она не привыкла совать нос в чужие дела и никогда не вскрывала почту Пола, даже если это были какие-нибудь рекламные буклеты.
Рина проглотила еще один перчик. Села. Встала. И сдалась. Она подошла к столику. Галстук не тронула — зачем? Записка оказалась короткой, и нацарапана была рукой Доналда:
«Вот проигранная пятерка. Чертово пари! Это же надо так все против себя обернуть! Ладно, так или иначе, здесь выигранные тобою за Рину пять долларов».
Рина вся просто задрожала от ярости, подобной огненной струе, зародившейся где-то внизу живота и разом взметнувшейся к голове. Ее трясло до того сильно, что она лишилась способности рассуждать — остались одни только эмоции.
Рина схватила записку, кинулась к ванной и изо всех сил рванула на себя дверь. По-прежнему не отдавая себе отчета в том, что делает, Рина отдернула занавеску и потрясла у него под носом бумажкой.
— Какого черта?..
— Вот именно, конгрессмен, какого черта! Что это за пари? Это что же, вы на меня поспорили?
Кил пристально посмотрел на нее сквозь плотную струю воды, перевел взгляд на клочок бумаги, потом снова поднял глаза.
— Ублюдок чертов! — в сердцах выдохнула Рина. Но этого ей показалось мало. Она швырнула записку на пол и замахнулась.
Кил перехватил ее руку.
— Минуту, Рина, — угрожающе начал он. Но само соприкосновение произвело свой эффект — Кил мгновенно остыл, а Рина наконец-то обрела способность соображать. Подумать только, ворвалась в его собственную ванную и чуть не дала пощечину.
Она невольно окинула взглядом его загорелое, блестящее от воды, стройное и сильное тело — о таком мужчине любая женщина может только мечтать.
Рина вырвала руку.
— Ладно, оставим это. Я ухожу. — Она круто повернулась и направилась к выходу. В этот момент позади послышался громовой голос:
— О нет, никуда вы не уйдете.
Под шум воды, которую Кил так и не удосужился выключить, он выскочил из ванной, схватил ее за плечи и развернул к себе лицом.
— Да никуда вы не уйдете, пока не дадите мне возможность объясниться.
— Не нужно мне никаких объяснений! И так все ясно.
— Да подождите же вы…
— Вы не одеты!
— Вообще-то, как правило, становясь под душ, я раздеваюсь. Полагаю, вы могли бы подумать об этом, когда врывались в ванную.
— Да отпустите же меня!
Почему так трудно глядеть на него? И почему она никак не может унять дрожь?
— Отпущу, как только вы меня выслушаете.
— А я-то думала, конгрессмен, в обращении с женщинами вы никогда не применяете силу. А вот сейчас силой удерживаете меня здесь. — Рина откинула голову и попыталась придать голосу некоторую язвительность.
— Повторяю, только до тех пор, пока вы меня не выслушаете, миссис Коллинз, — огрызнулся Кил. — И уж если вы можете позволить себе врываться в чужую ванную, то и я могу заставить вас выслушать то, что мне надо сказать.
Рина вздохнула и закрыла глаза. Надо убираться отсюда. Из-за него она выставила себя на посмешище. Ярость, гордость, страх — вот, что он заставляет ее испытывать, находясь рядом. Нормально она, во всяком случае, себя чувствовать не может.
Шевели мозгами, прикрикнула на себя Рина. Занятие тем более уместное, что раньше она как-то его избегала.
Рина перестала сопротивляться и покорно опустила руки.
— Вот так-то лучше, — спокойно сказал Кил. — Сейчас выключу душ и быстренько оденусь.
Рина кивнула, но, едва Кил отпустил ее и двинулся в ванную, как она снова рванулась к двери.
Предприятие идиотское. Попытка была пресечена в самом зародыше. Рина вроде бы еще бежала, но ноги уже не касались пола. А в следующий момент она лежала плашмя на кровати, дыша, как выброшенная на берег рыба. Более того, к ее ужасу. Кил уселся на нее и притиснул руки к бокам.
— Это еще что за?.. — начала она.
— Только не надо опять этих лекций на тему о насилии и жестокости, особенно когда выкидываешь такие фокусы.
Рина так и застыла, стиснув зубы и закрыв глаза. Фуфайка задралась чуть ли не до пояса, и от одного лишь прикосновения его бедер во всем теле вспыхнул пожар. Она боялась пошевелиться, вздохнуть, открыть глаза. Боялась признаться самой себе, что больше всего на свете хочется, чтобы он улыбнулся, прижал ее к себе, сказал, что никуда не отпустит.
— А теперь послушайте меня, — начал Кил.
— Вы вроде собирались одеться, — перебила его Рина.
— Собирался, но до того, как вы начали играть в свои игры. Так вот, пари — просто шутка.
— Это мужской шовинизм чистой воды, это мачизм, это жестокое насилие, и…
— И если вы сию минуту не заткнетесь, то станете первой в моей жизни женщиной — жертвой чего-то, напоминающего жестокое насилие. Вообще-то пари затеял Доналд, а я напрочь забыл про него. Он утверждал, что вы откажетесь сойти на берег в Нассау, если и я буду в этой компании. Ну а я заспорил. Вот и все. Клянусь, я и думать забыл об этом дурацком пари, и напомнила мне о нем только эта записка.
Рина открыла глаза. Кил хмуро смотрел на нее, и глаза у него сейчас казались такими же бездонно-черными, как и штормовые волны, ударяющие в борта яхты. В них угадывалось сильнейшее раздражение, но также боль и тоска.
— Ну почему? — хрипло прошептал он.
— Не понимаю, о чем это вы.
— Да прекрасно вы все понимаете. Вы ведь не со мной воюете — с собой. Так почему, я вас спрашиваю? Пусть все будет, как будет.
— Вы обещали не соблазнять меня, — с трудом проговорила Рина.
— Я обещал ни к чему вас не понуждать.
— Ну так вот именно этим вы и занимаетесь.
— Разве что говорить заставляю. Все остальное — в вашей воле.
Кил, не отрываясь, смотрел на нее. С легким стоном ей удалось чуть-чуть отодвинуться от него, но бунт крови не утихал. Слишком остро она ощущала руки, крепко, но не больно удерживающие ее, колени, касающиеся колен, жесткие волосы, проникающие сквозь крупную вязку фуфайки до самого тела. Рина чувствовала, как от его обнаженного тела исходит сдержанная сила, напряжение, порыв. Он словно бы и не обращал внимания на свою восставшую плоть, но Рина-то не могла не замечать этого. Она чувствовала его мягким, податливым животом, и вновь, как некогда, просыпалось в ней забытое томление. Иное томление. И другой мужчина. Уже невозможно было обманывать себя. Уже никуда не уйти от своего естества. Или от правды. Придется снова взглянуть ему в лицо, при полном свете и при полном понимании того, что есть она и есть он…
А сегодня, хотя бы только сегодня, Рина уступит желанию, потому что она создана из плоти и крови, и плоть жаждет любви, пусть даже эта любовь — всего лишь мимолетная иллюзия.
— Вы ничего не понимаете! — вдруг яростно вскрикнула она. — Если я здесь останусь, если мы…
— Займемся любовью? — хрипло договорил он.
— Да, да, — возбужденно продолжала она. — Если мы займемся любовью, это будет… это будет несправедливо. Да, неправильно. Получится так, словно я вас просто использую.
Наступило долгое напряженное молчание. Кил не засмеялся, даже не улыбнулся — он просто не сводил взгляда с ее горящих глаз, угадывая в них и страх, и смущение, и внутреннюю борьбу.
Злость у него явно прошла. Кил вообще не выказывал никаких чувств. Он лишь неторопливо выпустил ее руки и ласково обхватил лицо жесткими ладонями:
— Ну так используйте меня, Рина. Я готов рискнуть. Давайте, используйте меня.
Глава 7
— Иллюзии, конгрессмен, нередко разбиваются о действительность. Надеюсь… надеюсь, вы не будете разочарованы.
Наконец-то Кил улыбнулся. Устроившись рядом с ней поудобнее, он приподнялся на локте, склонил голову и неторопливо, ласково и в то же время уверенно и решительно завладел ее ртом. Поначалу он просто прижался к губам, потом кончиком языка разомкнул их и проник внутрь, начиная тот путь, что ведет к самым потаенным местам и позволяет испытать неслыханное наслаждение.
Он заставлял ее желать себя все больше и больше, всасывая ее губы, приводя в движение ее язык, вызывая дрожь, зарождающуюся где-то внутри и пробегающую по всему телу. Пьянил его запах — запах душистого мыла и чего-то еще, неповторимо мужского, сосредоточенного в жаркой мускулистой груди, жестких волосах, дразнящем прикосновении ног, кольце рук…
О, если б только здесь было темно… если б никто ее не видел. Тогда можно было бы дать себе волю, не сдерживаться. Тогда бы она с восторгом приняла все, что он готов отдать ей. Исчезни предательский свет — и она сбросит с себя все путы.
Кил слегка откинулся и провел пальцем по ее повлажневшим губам.
— Ну, между иллюзией и действительностью я всегда выберу действительность, — невнятно пробормотал он. — Она лучше во всех отношениях.
Рина попыталась улыбнуться. Она так хотела его, но испытывала какую-то странную неловкость.
Кил снова принялся осыпать ее поцелуями, но Рина, облизывая и без того влажные губы, остановила его:
— Свет.
Кил откинулся назад и застыл, буквально физически ощущая, как его переполняет нежность — такая же несомненная и всепоглощающая, как и желание.
Так легко было бы повиноваться, встать с кровати, выключить свет, и пусть мечты о былом, не отпускающем ее, сольются с настоящим. Тогда она прильнет к нему, как ласковый котенок, и ответит на порыв порывом не менее страстным, и одарит чувственностью, которую он всегда в ней угадывал. Так легко было бы прогнать невольный страх, затаившийся в ее глазах. Но хоть Кил и не мог заставить Рину понять, насколько он ее любит, позволять себе легких путей ему не хотелось.
Кил покачал головой и печально улыбнулся:
— Я хочу, чтобы ты видела, с кем занимаешься любовью, — чуть слышно произнес он.
— Понимаю, но… — Глаза ее расширились, а веки тут же слегка опустились, прикрывая фантастическую бирюзу. — Кил… ведь так давно… так давно у меня никого не было. Я боюсь показаться тебе слишком неуклюжей…
Голос Рины сошел на нет, и Кил позволил себе слегка улыбнуться:
— Ну, об этом можешь не беспокоиться, я все возьму на себя.
— Как всегда, уверены в себе, конгрессмен? — сверкнула глазами Рина.
— Конечно. Я хочу сказать, уверен в том, что никого так в жизни не хотел, как тебя. И еще я уверен в том, что никуда уже тебе от меня не деться!
На сей раз в поцелуе его не было и намека на нежность — только всепожирающая, все на своем пути сметающая страсть. Он крепко обхватил ее руками и прижал к себе так, что у Рины перехватило дыхание и голова пошла кругом. С каждой секундой желание разгоралось все сильнее и сильнее, прикосновение обнаженной мужской плоти жгло кожу, и не находилось слов, чтобы восславить это безупречное тело. Она остро ощущала его даже сквозь шерстяную фуфайку. Пробудились давно забытые чувства — жила каждая клеточка тела, пульсировала каждая жилка, до боли чувствительным стало каждое нервное окончание. Рина была подобна лунатику, внезапно пробужденному к жизни ярким лучом утреннего солнца.
Неужели у всех мужчин такие замечательные щеки — чисто выбритые, но даже малейшим прикосновением убедительно свидетельствующие, что обладатель их — мужчина до кончиков ногтей.
А руки… Правая утонула в ее волосах, левая легла на колено и медленно двинулась вверх: задержалась на мгновение на талии и потянула — все выше и выше — край фуфайки.
Рина задрожала, вся открываясь ему навстречу. Рухнули последние защитные сооружения, но теперь она об этом даже не думала. Какое это имеет значение, когда она уже с ним. Когда пальцы ее, пробежав вниз по его спине, ощутили эти чудесные бугорки напрягшихся мышц. Когда она с закрытыми глазами жадно возвращала его поцелуи. Когда ладонь его совершала свое загадочно-эротическое путешествие, обследуя изгиб талии, спускаясь к бедру, а пальцы неторопливо и маняще выводили круги на коже, заставляя все сильнее и сильнее разгораться огонь в тайном очаге, однако же непосредственно к очагу не прикасаясь, давая возможность огню взвиться самому. Рина хрипло застонала.
Не размыкая объятий, они перекатились с одной стороны кровати на другую. Фуфайка сбилась у Рины на талии. Кил обхватил ее за ягодицы и еще теснее прижал к себе, наслаждаясь их тугой округлостью, нежным шелком кожи.
Он резко прервал поцелуй и приподнял ее над собой. В его темных глазах полыхал голубой огонь. Словно устыдившись своих чувств, Рина поспешно опустила ресницы и попыталась было уткнуться ему в плечо, но Кил ей не позволил.
— Сними фуфайку, — хрипло сказал он. Рина заколебалась. Наверное, можно было все это сделать как-то поделикатнее, но он явно хотел, чтобы она сама пошла ему навстречу. Нервы у него были натянуты, как струна, кровь бежала по жилам, как бурный поток, желание сделалось мукой, но мукой сладкой. Рина сидела у него на животе, и мягкое прикосновение ее бедер делалось все более невыносимым. Ему неудержимо захотелось бросить ее на спину и взять, не слушая никаких возражений. Тогда, наконец, произойдет взрыв, но Килу хотелось чего-то большего, чем обладание ею. Ему хотелось удержать ее. Хотелось, чтобы ее притягивало к нему не только желание.
— Рина, — прошептал он, пробегая пальцами по ее губам, бровям, поглаживая щеки, — ну же, ну.
Она опустила руки и медленно, через голову стянула фуфайку. Глаза их встретились.
Наконец-то Кил улыбнулся. Устроившись рядом с ней поудобнее, он приподнялся на локте, склонил голову и неторопливо, ласково и в то же время уверенно и решительно завладел ее ртом. Поначалу он просто прижался к губам, потом кончиком языка разомкнул их и проник внутрь, начиная тот путь, что ведет к самым потаенным местам и позволяет испытать неслыханное наслаждение.
Он заставлял ее желать себя все больше и больше, всасывая ее губы, приводя в движение ее язык, вызывая дрожь, зарождающуюся где-то внутри и пробегающую по всему телу. Пьянил его запах — запах душистого мыла и чего-то еще, неповторимо мужского, сосредоточенного в жаркой мускулистой груди, жестких волосах, дразнящем прикосновении ног, кольце рук…
О, если б только здесь было темно… если б никто ее не видел. Тогда можно было бы дать себе волю, не сдерживаться. Тогда бы она с восторгом приняла все, что он готов отдать ей. Исчезни предательский свет — и она сбросит с себя все путы.
Кил слегка откинулся и провел пальцем по ее повлажневшим губам.
— Ну, между иллюзией и действительностью я всегда выберу действительность, — невнятно пробормотал он. — Она лучше во всех отношениях.
Рина попыталась улыбнуться. Она так хотела его, но испытывала какую-то странную неловкость.
Кил снова принялся осыпать ее поцелуями, но Рина, облизывая и без того влажные губы, остановила его:
— Свет.
Кил откинулся назад и застыл, буквально физически ощущая, как его переполняет нежность — такая же несомненная и всепоглощающая, как и желание.
Так легко было бы повиноваться, встать с кровати, выключить свет, и пусть мечты о былом, не отпускающем ее, сольются с настоящим. Тогда она прильнет к нему, как ласковый котенок, и ответит на порыв порывом не менее страстным, и одарит чувственностью, которую он всегда в ней угадывал. Так легко было бы прогнать невольный страх, затаившийся в ее глазах. Но хоть Кил и не мог заставить Рину понять, насколько он ее любит, позволять себе легких путей ему не хотелось.
Кил покачал головой и печально улыбнулся:
— Я хочу, чтобы ты видела, с кем занимаешься любовью, — чуть слышно произнес он.
— Понимаю, но… — Глаза ее расширились, а веки тут же слегка опустились, прикрывая фантастическую бирюзу. — Кил… ведь так давно… так давно у меня никого не было. Я боюсь показаться тебе слишком неуклюжей…
Голос Рины сошел на нет, и Кил позволил себе слегка улыбнуться:
— Ну, об этом можешь не беспокоиться, я все возьму на себя.
— Как всегда, уверены в себе, конгрессмен? — сверкнула глазами Рина.
— Конечно. Я хочу сказать, уверен в том, что никого так в жизни не хотел, как тебя. И еще я уверен в том, что никуда уже тебе от меня не деться!
На сей раз в поцелуе его не было и намека на нежность — только всепожирающая, все на своем пути сметающая страсть. Он крепко обхватил ее руками и прижал к себе так, что у Рины перехватило дыхание и голова пошла кругом. С каждой секундой желание разгоралось все сильнее и сильнее, прикосновение обнаженной мужской плоти жгло кожу, и не находилось слов, чтобы восславить это безупречное тело. Она остро ощущала его даже сквозь шерстяную фуфайку. Пробудились давно забытые чувства — жила каждая клеточка тела, пульсировала каждая жилка, до боли чувствительным стало каждое нервное окончание. Рина была подобна лунатику, внезапно пробужденному к жизни ярким лучом утреннего солнца.
Неужели у всех мужчин такие замечательные щеки — чисто выбритые, но даже малейшим прикосновением убедительно свидетельствующие, что обладатель их — мужчина до кончиков ногтей.
А руки… Правая утонула в ее волосах, левая легла на колено и медленно двинулась вверх: задержалась на мгновение на талии и потянула — все выше и выше — край фуфайки.
Рина задрожала, вся открываясь ему навстречу. Рухнули последние защитные сооружения, но теперь она об этом даже не думала. Какое это имеет значение, когда она уже с ним. Когда пальцы ее, пробежав вниз по его спине, ощутили эти чудесные бугорки напрягшихся мышц. Когда она с закрытыми глазами жадно возвращала его поцелуи. Когда ладонь его совершала свое загадочно-эротическое путешествие, обследуя изгиб талии, спускаясь к бедру, а пальцы неторопливо и маняще выводили круги на коже, заставляя все сильнее и сильнее разгораться огонь в тайном очаге, однако же непосредственно к очагу не прикасаясь, давая возможность огню взвиться самому. Рина хрипло застонала.
Не размыкая объятий, они перекатились с одной стороны кровати на другую. Фуфайка сбилась у Рины на талии. Кил обхватил ее за ягодицы и еще теснее прижал к себе, наслаждаясь их тугой округлостью, нежным шелком кожи.
Он резко прервал поцелуй и приподнял ее над собой. В его темных глазах полыхал голубой огонь. Словно устыдившись своих чувств, Рина поспешно опустила ресницы и попыталась было уткнуться ему в плечо, но Кил ей не позволил.
— Сними фуфайку, — хрипло сказал он. Рина заколебалась. Наверное, можно было все это сделать как-то поделикатнее, но он явно хотел, чтобы она сама пошла ему навстречу. Нервы у него были натянуты, как струна, кровь бежала по жилам, как бурный поток, желание сделалось мукой, но мукой сладкой. Рина сидела у него на животе, и мягкое прикосновение ее бедер делалось все более невыносимым. Ему неудержимо захотелось бросить ее на спину и взять, не слушая никаких возражений. Тогда, наконец, произойдет взрыв, но Килу хотелось чего-то большего, чем обладание ею. Ему хотелось удержать ее. Хотелось, чтобы ее притягивало к нему не только желание.
— Рина, — прошептал он, пробегая пальцами по ее губам, бровям, поглаживая щеки, — ну же, ну.
Она опустила руки и медленно, через голову стянула фуфайку. Глаза их встретились.