– А? Нет, еще не вернулся. Но по радио мы получили несколько докладов. Давайте вернемся к автобусу. Там есть что послушать. – В голосе особиста мелькнула настойчивость, ловко подавленная ноткой доброжелательности.
Чего нас просить, мы и без указаний желаем вернуться в гостеприимный штаб, под надежную охрану. Однако потом надобно намекнуть Вадеру, что пыл можно и поубавить, а то он такими темпами и до отмены моих приказов доберется. Ишь ты: «Давайте вернемся к автобусу». Слишком ретиво, слишком…
Вернувшись к штабу, первым делом выяснил, каковы изменения в обстановке и что там пишут из столицы, то есть сообщают по радио от подразделений. И Денис, и Холс по очереди сделали краткие доклады, и начали они с хороших вестей. Во-первых, Октябрьский полностью контролируется нашими силами, противник сдается, захвачено большое количество боеприпасов, оружия, техники. Во-вторых, к гати ушла небольшая группа инженеров и разведчиков – они пройдут через болото навстречу дивизии и проверят путь. В-третьих, в Лавстыках наши бойцы освободили из плена почти семь десятков советских и американских солдат. Их уже отправили к нам за оружием, снаряжением и техникой – к нашему великому счастью, среди освобожденных оказались танкисты и артиллеристы, которых катастрофически не хватает. И в-четвертых, союзная авиация потихоньку начала координировать свои действия с нами. Теперь можно указывать цели для ударов с воздуха и не бояться попасть под раздачу.
Последние два известия – лучшие! У нас появилось неожиданное подкрепление, и благодаря авиации удерживать дороги мы сможем дольше и эффективнее. На этом хорошие вести закончились, настало время положить на чашу весов отрицательную информацию. Траты боеприпасов и топлива надо учитывать, особенно в свете общей скудности наших запасов, и это, конечно, не очень хорошая информация, но скорее относится к разряду нейтральной. Ее я выслушал, но особенно волноваться по этому поводу не стал. Адреналина в кровь добавили слова Холса о потерях убитыми и ранеными, которые по первичным подсчетам уже составляют приблизительно пятнадцать процентов в живой силе и около двадцати процентов техники. Еще хуже было то, что среди рейнджеров потери почему-то тоже были велики – четверо убитых и двенадцать раненых.
Гениальность и везучую дерзость замысла по спасению двух дивизий уже можно подвергать сомнению. А точнее, потихоньку смывать в унитаз. Чует мое сердце – выполнение задуманного будет стоить очень дорого. И, черт побери, не могу я сидеть в штабе и командовать издалека. Не могу, но надо!..
– Ясно, окончательными подсчетами потерь займемся, когда выберемся отсюда вместе с дивизиями. – Томилов прервал пересказ переведенного Денисом доклада о потерях и с непонятным задором обратился ко мне: – Ну, каковы наши дальнейшие планы? – Спрашивает еще. Знает ведь, как дальше быть, но командуем-то совместно.
– Хм… Надо выдвигаться в центр поселка. – Свои слова я сопроводил постукиванием пальца по точке на карте. – Развернем штаб и зенитную батарею где-нибудь вблизи от центральной улицы.
– Ага. К примеру, рядом со зданием райисполкома на Советской улице. Так мы окажемся на удалении от окраин поселка, а значит, и подальше от опасности. Сможем нормально руководить обороной и процессом выхода окруженных сил. – Карандаш в руках командира прочертил извилистую линию на карте от гати – через Октябрьский и на Паричи. Говорю же – знает он весь план! Чего меня спрашивает? – Первых вышедших отправлять к переправе, как я понял, мы не станем, а с ходу введем в бой. – Голос Клима на последних словах потускнел. – Или за нас это уже кто другой сделает…
– Извините, товарищ старший лейтенант, но чего это «кто другой сделает»? Выйдет с передовой колонной какой-нибудь бравый капитан или майор – быстренько нас от командования отодвинет и будет стратегию разводить, значит? Не думаю, что у него это выйдет, особенно если он ничегошеньки не будет кумекать в происходящем вокруг. Так что шиш ему… С маслом! Заранее! – В подтверждение своих слов скрутил фигуру из трех пальцев и с удовольствием покрутил ею перед лицом Клима, тем самым вызвав улыбки у всех в штабе. Вот и хорошо, что смеемся, а то эти фатальные измышления до добра не доведут. Не так уж у нас все и плохо, чтобы впадать в уныние. Но с другой стороны – лично я был бы совсем не против передать бразды правления кому-нибудь более сведущему, а самому отправиться во взвод…
Про уныние пришлось вспомнить ровно через час. Переместив штабной автобус в сквер рядом со зданием райисполкома, мы с Климом занялись командованием нормально – не бегали никуда, а сидели над картой, внимательно выслушивали доклады и раздавали приказы. Точнее, командовал Клим, а я потихоньку помогал. В напарнике проснулся недюжинный талант полководца, и мое скромное участие понемногу сводилось к дублированию приказов на английском.
Вскоре по прибытии тыловой колонны на восточной окраине райцентра развернули медицинский и эвакуационный пункты для местных жителей и наших бойцов. Местных, пришедших к нам за помощью, оказалось очень мало: почти все успели эвакуироваться по железной дороге или скрыться в лесах при подходе врага. По этой причине поселок казался пустынным, некоторые мгновения ощущалась некая грустная постапокалиптичность. Однако, несмотря на унылость общего вида поселка, вид из окна автобуса мне нравился – вокруг красивый сквер с добротными дорожками и уютными скамеечками, высокие деревья прикрывают густыми кронами дутую тушу штабной машины. Меж деревьев вырисовывается совершенно новое, ярко-белое двухэтажное строение районного исполнительного комитета. Центральная, Советская улица – добротной, мощно укатанной проезжей частью пролегает прямо пред нами. За ней стройным рядком стоят красивые новые дома – пара окрашенных в симпатичный зеленый цвет деревянных двухэтажек и сияющие желтизной ошкуренного бревна многочисленные одноэтажки. Как и Бобруйск, поселок развивался, но война все испортила. Эх, как бы я хотел здесь жить…
Пасторальные размышления грубо прервались недвусмысленным намеком пролетевших мимо штурмовиков, что разворачивание тылов, пусть и кургузое, требует принятия скорейших мер противовоздушной обороны. Верно, истребители прикрытия – это просто великолепно, но лишняя осторожность никак не помешает, особливо в делах военных. Немцы покуда поостыли, не лезут нас бомбить, но кто их знает? Может, Герингу запросы покамест стучат, а потом возьмут и ка-а-ак вдарят со всей дурью? Так что все наличные зенитные орудия, ЗСУ и трофейные пятнадцатимиллиметровые чешские монстро-пулеметы ZB-60 на зенитных станках в кратчайшие сроки раскидали на прикрытие станции, штаба и тылов. К моему глубокому сожалению, даже полюбившуюся немецкую зенитную самоходку пришлось отправить на станцию обеспечивать совместно с «Занавесками» мобильное прикрытие мотоброневагона. Потерю зэсэушки быстро компенсировали, выменяв у тыловиков на «зэбэшник» грузовик с установленным в кузове зенитным автоматом.
Вот так за одним делом потянулось другое. То резервы никак толком организовать и поймать не удавалось – дважды мимо нас со свистом и в одном и в другом направлении пролетали то трофейные танкетки, то грузовики с пехотой. То летуны офигительно ошиблись и чуть по нас реактивными снарядами не отработали. В штаны мы не наложили только потому, что не успели понять, что же именно произошло, – кто-то из взвода охраны всех нас спас, вовремя заметив самолеты и подав сигнал ракетами. То в радиоэфире из-за излишне эмоционального сообщения какого-то танкиста паника началась: всем померещились всевозможные приказы – от срочного отступления до сдачи в плен. Скучать из-за комом растущего бардака не приходилось. Лишь одно успокаивало и грело душу – почти целый час прошел, а ничего плохого, кроме того что уже случилось и налетов авиации, не происходило. Отряды на дорогах не напрягаются, отбили пару-тройку слабых, неуверенных атак, сместились ближе к райцентру не больше чем на полкилометра, и все. Да еще недавнее сообщение из дивизий укрепляет веру – до них доехала наша инженерная группа со сведениями о гати. Совсем скоро выступает первая, проверочная колонна на грузовиках. Ее задача пройти через болото и по возможности укрепить настил для выдвигающихся следом танков. Такими темпами противник просто не успеет предпринять адекватных мер против нас, и мы все успешно выберемся отсюда!
Закон подлости работает, сомнения нет… Стоило обрадоваться, поверить в успех, как обрушилась Беда. Именно с большой, жирной буквы, и именно Беда. Авиаразведка с ощутимым сожалением и сочувствием огорчила известиями – из Озаричей в нашем направлении выдвинулся эскадрон польских кавалеристов и несколько бронеавтомобилей и танкеток, за кавалерией с отставанием идут пять танков и примерно батальон солдат на грузовиках, а из Глуска к нам уже движется полк немецкой мотопехоты при поддержке примерно роты танков. Оба соединения с воздуха прикрывают дополнительные истребительные силы, переброшенные с минского направления.
Fuck![6]
Кратко и по существу.
And fuck it again![7]
В качестве идеального довеска к первой мысли.
Тонкой строкой в потоке нецензурных мыслей проскочил вопрос: «Интересно, а кто успеет раньше? Немцы, поляки или американцы?»
– Вот тебе и своевременная помощь окруженным… Кто бы нам теперь помог!.. – Денис выразил думы всех штабных работников очень метко.
– Надо тянуть время. Держать врага как можно дальше от гати. Будем цепляться за каждый клочок земли! За каждый метр дорог и улиц! За каждый дом! Пока не выполним задачу. – Удар кулаком по столу привлек внимание товарищей. В голове уже не находилось места панике, разочарованию или страху. – Или пока не погибнем! Победа или смерть. – Возможно, это безумие, сумасшествие и прочее помутнение рассудка. Но себя и тех, кто рядом, необходимо выводить из равновесия, как бы бредово это ни звучало. И преклонять чаши этого равновесия к яростному безумию. Дабы биться насмерть!
Глава 2
Чего нас просить, мы и без указаний желаем вернуться в гостеприимный штаб, под надежную охрану. Однако потом надобно намекнуть Вадеру, что пыл можно и поубавить, а то он такими темпами и до отмены моих приказов доберется. Ишь ты: «Давайте вернемся к автобусу». Слишком ретиво, слишком…
Вернувшись к штабу, первым делом выяснил, каковы изменения в обстановке и что там пишут из столицы, то есть сообщают по радио от подразделений. И Денис, и Холс по очереди сделали краткие доклады, и начали они с хороших вестей. Во-первых, Октябрьский полностью контролируется нашими силами, противник сдается, захвачено большое количество боеприпасов, оружия, техники. Во-вторых, к гати ушла небольшая группа инженеров и разведчиков – они пройдут через болото навстречу дивизии и проверят путь. В-третьих, в Лавстыках наши бойцы освободили из плена почти семь десятков советских и американских солдат. Их уже отправили к нам за оружием, снаряжением и техникой – к нашему великому счастью, среди освобожденных оказались танкисты и артиллеристы, которых катастрофически не хватает. И в-четвертых, союзная авиация потихоньку начала координировать свои действия с нами. Теперь можно указывать цели для ударов с воздуха и не бояться попасть под раздачу.
Последние два известия – лучшие! У нас появилось неожиданное подкрепление, и благодаря авиации удерживать дороги мы сможем дольше и эффективнее. На этом хорошие вести закончились, настало время положить на чашу весов отрицательную информацию. Траты боеприпасов и топлива надо учитывать, особенно в свете общей скудности наших запасов, и это, конечно, не очень хорошая информация, но скорее относится к разряду нейтральной. Ее я выслушал, но особенно волноваться по этому поводу не стал. Адреналина в кровь добавили слова Холса о потерях убитыми и ранеными, которые по первичным подсчетам уже составляют приблизительно пятнадцать процентов в живой силе и около двадцати процентов техники. Еще хуже было то, что среди рейнджеров потери почему-то тоже были велики – четверо убитых и двенадцать раненых.
Гениальность и везучую дерзость замысла по спасению двух дивизий уже можно подвергать сомнению. А точнее, потихоньку смывать в унитаз. Чует мое сердце – выполнение задуманного будет стоить очень дорого. И, черт побери, не могу я сидеть в штабе и командовать издалека. Не могу, но надо!..
– Ясно, окончательными подсчетами потерь займемся, когда выберемся отсюда вместе с дивизиями. – Томилов прервал пересказ переведенного Денисом доклада о потерях и с непонятным задором обратился ко мне: – Ну, каковы наши дальнейшие планы? – Спрашивает еще. Знает ведь, как дальше быть, но командуем-то совместно.
– Хм… Надо выдвигаться в центр поселка. – Свои слова я сопроводил постукиванием пальца по точке на карте. – Развернем штаб и зенитную батарею где-нибудь вблизи от центральной улицы.
– Ага. К примеру, рядом со зданием райисполкома на Советской улице. Так мы окажемся на удалении от окраин поселка, а значит, и подальше от опасности. Сможем нормально руководить обороной и процессом выхода окруженных сил. – Карандаш в руках командира прочертил извилистую линию на карте от гати – через Октябрьский и на Паричи. Говорю же – знает он весь план! Чего меня спрашивает? – Первых вышедших отправлять к переправе, как я понял, мы не станем, а с ходу введем в бой. – Голос Клима на последних словах потускнел. – Или за нас это уже кто другой сделает…
– Извините, товарищ старший лейтенант, но чего это «кто другой сделает»? Выйдет с передовой колонной какой-нибудь бравый капитан или майор – быстренько нас от командования отодвинет и будет стратегию разводить, значит? Не думаю, что у него это выйдет, особенно если он ничегошеньки не будет кумекать в происходящем вокруг. Так что шиш ему… С маслом! Заранее! – В подтверждение своих слов скрутил фигуру из трех пальцев и с удовольствием покрутил ею перед лицом Клима, тем самым вызвав улыбки у всех в штабе. Вот и хорошо, что смеемся, а то эти фатальные измышления до добра не доведут. Не так уж у нас все и плохо, чтобы впадать в уныние. Но с другой стороны – лично я был бы совсем не против передать бразды правления кому-нибудь более сведущему, а самому отправиться во взвод…
Про уныние пришлось вспомнить ровно через час. Переместив штабной автобус в сквер рядом со зданием райисполкома, мы с Климом занялись командованием нормально – не бегали никуда, а сидели над картой, внимательно выслушивали доклады и раздавали приказы. Точнее, командовал Клим, а я потихоньку помогал. В напарнике проснулся недюжинный талант полководца, и мое скромное участие понемногу сводилось к дублированию приказов на английском.
Вскоре по прибытии тыловой колонны на восточной окраине райцентра развернули медицинский и эвакуационный пункты для местных жителей и наших бойцов. Местных, пришедших к нам за помощью, оказалось очень мало: почти все успели эвакуироваться по железной дороге или скрыться в лесах при подходе врага. По этой причине поселок казался пустынным, некоторые мгновения ощущалась некая грустная постапокалиптичность. Однако, несмотря на унылость общего вида поселка, вид из окна автобуса мне нравился – вокруг красивый сквер с добротными дорожками и уютными скамеечками, высокие деревья прикрывают густыми кронами дутую тушу штабной машины. Меж деревьев вырисовывается совершенно новое, ярко-белое двухэтажное строение районного исполнительного комитета. Центральная, Советская улица – добротной, мощно укатанной проезжей частью пролегает прямо пред нами. За ней стройным рядком стоят красивые новые дома – пара окрашенных в симпатичный зеленый цвет деревянных двухэтажек и сияющие желтизной ошкуренного бревна многочисленные одноэтажки. Как и Бобруйск, поселок развивался, но война все испортила. Эх, как бы я хотел здесь жить…
Пасторальные размышления грубо прервались недвусмысленным намеком пролетевших мимо штурмовиков, что разворачивание тылов, пусть и кургузое, требует принятия скорейших мер противовоздушной обороны. Верно, истребители прикрытия – это просто великолепно, но лишняя осторожность никак не помешает, особливо в делах военных. Немцы покуда поостыли, не лезут нас бомбить, но кто их знает? Может, Герингу запросы покамест стучат, а потом возьмут и ка-а-ак вдарят со всей дурью? Так что все наличные зенитные орудия, ЗСУ и трофейные пятнадцатимиллиметровые чешские монстро-пулеметы ZB-60 на зенитных станках в кратчайшие сроки раскидали на прикрытие станции, штаба и тылов. К моему глубокому сожалению, даже полюбившуюся немецкую зенитную самоходку пришлось отправить на станцию обеспечивать совместно с «Занавесками» мобильное прикрытие мотоброневагона. Потерю зэсэушки быстро компенсировали, выменяв у тыловиков на «зэбэшник» грузовик с установленным в кузове зенитным автоматом.
Вот так за одним делом потянулось другое. То резервы никак толком организовать и поймать не удавалось – дважды мимо нас со свистом и в одном и в другом направлении пролетали то трофейные танкетки, то грузовики с пехотой. То летуны офигительно ошиблись и чуть по нас реактивными снарядами не отработали. В штаны мы не наложили только потому, что не успели понять, что же именно произошло, – кто-то из взвода охраны всех нас спас, вовремя заметив самолеты и подав сигнал ракетами. То в радиоэфире из-за излишне эмоционального сообщения какого-то танкиста паника началась: всем померещились всевозможные приказы – от срочного отступления до сдачи в плен. Скучать из-за комом растущего бардака не приходилось. Лишь одно успокаивало и грело душу – почти целый час прошел, а ничего плохого, кроме того что уже случилось и налетов авиации, не происходило. Отряды на дорогах не напрягаются, отбили пару-тройку слабых, неуверенных атак, сместились ближе к райцентру не больше чем на полкилометра, и все. Да еще недавнее сообщение из дивизий укрепляет веру – до них доехала наша инженерная группа со сведениями о гати. Совсем скоро выступает первая, проверочная колонна на грузовиках. Ее задача пройти через болото и по возможности укрепить настил для выдвигающихся следом танков. Такими темпами противник просто не успеет предпринять адекватных мер против нас, и мы все успешно выберемся отсюда!
Закон подлости работает, сомнения нет… Стоило обрадоваться, поверить в успех, как обрушилась Беда. Именно с большой, жирной буквы, и именно Беда. Авиаразведка с ощутимым сожалением и сочувствием огорчила известиями – из Озаричей в нашем направлении выдвинулся эскадрон польских кавалеристов и несколько бронеавтомобилей и танкеток, за кавалерией с отставанием идут пять танков и примерно батальон солдат на грузовиках, а из Глуска к нам уже движется полк немецкой мотопехоты при поддержке примерно роты танков. Оба соединения с воздуха прикрывают дополнительные истребительные силы, переброшенные с минского направления.
Fuck![6]
Кратко и по существу.
And fuck it again![7]
В качестве идеального довеска к первой мысли.
Тонкой строкой в потоке нецензурных мыслей проскочил вопрос: «Интересно, а кто успеет раньше? Немцы, поляки или американцы?»
– Вот тебе и своевременная помощь окруженным… Кто бы нам теперь помог!.. – Денис выразил думы всех штабных работников очень метко.
– Надо тянуть время. Держать врага как можно дальше от гати. Будем цепляться за каждый клочок земли! За каждый метр дорог и улиц! За каждый дом! Пока не выполним задачу. – Удар кулаком по столу привлек внимание товарищей. В голове уже не находилось места панике, разочарованию или страху. – Или пока не погибнем! Победа или смерть. – Возможно, это безумие, сумасшествие и прочее помутнение рассудка. Но себя и тех, кто рядом, необходимо выводить из равновесия, как бы бредово это ни звучало. И преклонять чаши этого равновесия к яростному безумию. Дабы биться насмерть!
Глава 2
Бронетранспортер уходит от погони
Безумству храбрых поем мы песню…
– …Sir! North group requesting reinforcements and immediately air support. They are lost second line and retreating to next position!..[8] – Холс сухо чеканит слова, звонко бьющие по мозгам.
Абзац…
Авангард мотопехоты вступил в огневой контакт с отрядом Спирса полчаса назад. На первых порах все пошло нормально – сержант фрицев здорово огрел, закупорил дорогу подбитой техникой и огрел еще раз, для закрепления результата, но уже наведенной на цель авиацией. А пять минут назад вся наша затея начала рушиться – немцы психанули и, не обращая внимания на потери, пошли вперед. Рональд сыграл отступление, и прежний план со свистом полетел к чертям! Можно сейчас отправить сержанту всех рейнджеров, три трофейных танка и пару-тройку польских самоходок. Больше нельзя – иначе совсем останемся без резервов на самый крайний случай. Ох, не собирался я бросать моих бойцов в бой до последнего, но боюсь, не сделай этого сейчас – то самое абстрактное «последнее» наступит непростительно быстро. Может, оставить руководство целиком и полностью на Томилова? Он отлично справляется, решения принимает оперативно, но с умом. Мне бы рвануть во взвод, да на передовую. А то сил моих нет тут сидеть!..
– Товарищ старший лейтенант! Добронравов сообщает, что вступил в бой с польской моторизованной разведкой! – Денис, не снимая наушников и не оборачиваясь к нам, «обрадовал» свежей вестью. Ох, забыл ты про закон подлости, Артур. Клим, словно ужаленный, забегал по автобусу от стола к радисту и обратно. Правильно, нет никакой охоты верить в такие неудачи, поэтому переспрашивает, проверяет. Но все тщетно: разведка поляков маршем дошла до Лесков. Будем надеяться, что основные силы идут не так быстро…
– Sir! Observers report! From north-west approaching enemy bombers with fighters… About twenty units. Looks like a Henkel's 111[9].
Блендамет им в зубы! Клинтон-блинтон! Ведь только что улетела эскадрилья «королей» и с ними два из четырех звеньев штурмовиков, а сменщики еще не прибыли! И сей же миг, словно поджидали, – два десятка крестоносных летунов, примите и распишитесь! Счастье, твою мать!
Звучит воздушная тревога, на крыше райисполкома засуетились бойцы охраны с пулеметом. О, на противоположной стороне улицы наша эрзац-ЗСУ за дома скрылась. Там в домах сидят охранники – Ханнес, обеспечивая прикрытие штаба, всех бойцов загнал в дома вокруг сквера. Это хорошо, они уже в укрытиях… И нам пора прятаться, не дело сидеть в замаскированном, но от этого не более прочном автобусе с фанерными стенами. Юру с Сергеем пришлось в принудительном порядке выгонять с занятой в сквере позиции – набросали пяток мешков с песком вокруг немного углубленной воронки, выставили пулемет – и довольны жизнью. С одной стороны, неплохо устроились, да и укрытие тоже недурственное, однако, с другой стороны, есть нечто посильнее – мое категорическое «нет»! Ну что это за дело спрятаться самому, оставив на открытой местности родного брата и лучшего друга… Жаль, что Миши и Димы не видно поблизости, их Вадер с собой потащил проверять позиции охраны. Буду надеяться, что тревогу Ханнес услышал и соответствующие меры безопасности предпринял.
Из автобуса отваливали со всем, что могли унести, – ну не дай бог бомба попадет, а тут все наши вещи остались. Что делать тогда будем? Ни связи, ни оружия, ни припасов – ничего нет. Пойдут командиры побираться да войсками управлять… А так прилетят фашисты, отбомбятся, попадут, не попадут – это исключительно их проблемы, мы же ничего и не потерям. Подумаешь, автобус. Главное – связь! Одна лишь беда, Дэн пожаловался на скупую глупость польских конструкторов: эти ироды намертво прикрутили короб с тяжелой рацией к внутреннему каркасу автобуса.
Чуть позже я сильно на себя обозлился за идиотское отношение к радиосвязи и смене точек выхода в эфир. Немцы ведь неглупый, прогрессивный народ, поставляющий в свой доблестный вермахт прекрасные образцы средств радиоэлектронной борьбы. Например, радиопеленгаторы. И мы совершенно о них забыли! Фашисты авиацию навели на наиболее активный источник радиосигнала – на наш штаб. И, безусловно, разнесли его на запчасти. Десяток бомб перекопал сквер, выкорчевал все деревья, аннигилировал бедный польский штабной автобус и обрушил часть здания райисполкома. При обрушении погибли пулеметчики, на расплав ствола колотившие по самолетам с крыши, и был тяжело ранен Холс. Когда начал рушиться потолок, мы все дружно отошли в дальний конец подвала, и глупый, случайный осколок, влетев в пролом в стене, срикошетил от потолка и, пробив крепко сжатую в руках рейнджера рацию, ударил его в грудь…
Серость пустого, наполовину разрушенного подвала, заполнившегося тяжелой пылью и запахом сгоревшей взрывчатки, потерялась на фоне небольшого, но быстро растущего темно-красного пятна на полу… Пятеро людей в пыльных формах, нервно переговариваясь, сгрудились вокруг шестого:
– Hold on, buddy![10] Сергей, быстро марлевый пакет и бинты сюда! САНИТАР!
– Брось ты эту рацию, Иванов, ей уже конец! Помоги лучше Пауэллу!
– Hols, listen to me. You will be fine! Just hold on![11] Я срежу китель, Юра, посыпаешь на рану антисептик из этого пакетика, да, этого, и сразу накладываем марлевые пакеты. Клим, прижмешь их посильнее. Осколок внутри остался, выходного отверстия нет. Дерьмово.
– Сколько же крови хлещет… Протрите кровь, не вижу, куда антисептик сыпать… Эй, у него пузыри из раны!
– А-а-а-а!..
– Твою мать! Легкое пробито и ребро сломано!.. Черт, прижимай, говорю, Клим! Сергей, полей спирта на пачку из-под бинта и положи на рану, надо ее герметизировать. Да делай же что говорю! Вот здесь. Не дай бог пневмоторакс будет!
– I… I don't want… to die…[12]
– Тихо, боец, не разговаривай. Майкл, скажи ему, пусть не говорит. Боец Груздь, беги за санитаром! БЫСТРО!
– Я мигом, товарищ старший лейтенант! Я мигом!..
– Блин, ребро у него щелкает, Майкл. Я рукой чувствую. Как бы ему хуже не стало.
– А-а-а-а!
– Так не дави слишком сильно, Клим! Quiet buddy, quiet[13]. У кого есть морфий? Надо было сразу уколоть ему морфия. Че-о-о-орт! Колите в ногу! Где санитар?!
Сколько же это продолжалось? Минуту? Десять минут? Час? Бомбардировщики улетели, наш водитель, тот самый боец Груздь, который с раннего утра вел наш автобус, а я его так ни разу и не видел, пулей долетел до медпункта и на машине вернулся обратно вместе с санитарами. Коновалы одобрительно покивали, изучив наши перевязочные труды, исполненные всем штабом, и клятвенно пообещали сделать для спасения раненого все, что в их силах.
– Аккуратнее, аккуратнее! – Томилов помогал санитарам втащить Холса из подвала. Юра, Денис и Серый выскочили наверх раньше всех, отправились скорее руки от крови отмывать… Во время всей суматохи всего мгновение пересекался взглядами с друзьями и братом – они были испуганы так, как никогда раньше! Все, что происходило, для них стало вселенским средоточием ужаса. Но они держатся. Особенно удивил Денис – никакой паники, в ступор не впал, да, руки тряслись, но все делал, как требовалось. Без сомнения скажу – с ним можно идти в разведку. Теперь я точно уверен.
– Ты как? – Сергей вернулся быстро, присел рядом и протянул покрытую капельками флягу. Захотел было принять ее, вот только, увидев свои руки, заляпанные по локоть кровью, отказался… Руки по локоть в крови… Черт, я не желаю больше видеть тех ужасов, что пришлось испытать только что. Агонизирующий раненый, молящий о спасении. Страшная рана. Море крови. Суета. Такие моменты не начали меня пугать, нет, но чувствую, что внутри медленно, но верно ломается некая преграда… Вздохни поглубже, отбрось мысли, Артур, все нормально!
– Все нормально. Пойдем наверх, за старшим лейтенантом. Надо срочно искать рацию и восстанавливать управление подразделениями… Ай-ай-ай! – Опираться на раненую ногу по неведомой причине стало невозможно. Боль острой иглой пробила от пятки до бедра, а в самой ране будто бы штопор провернули. Брат ловко поддержал меня и обеспокоился:
– Тебя зацепило? Куда?
– Нет, это прежняя рана чего-то заныла, будь она неладна. Сейчас посмотрим, может, камешек попал под штанину… – Камешков не обнаружили, зато выяснили, что пора делать перевязку – старая, сделанная Райфлом повязка насквозь пропиталась кровью. Сколько раз я уже подмечал, что труд выбивает из головы все, и боль не исключение. Потыкал бинт, а он аж закаменел. Ну, само собой разумеется, кровь засохла и как тупой нож теперь тревожит рану. – Надо размочить повязку и вновь перебинтовать ногу…
– Посиди, сейчас санитара обратно позову. Эх, брат, о других печешься, а про себя напрочь забываешь. – И у самого выхода, не оборачиваясь, продолжил: – Не будет тебя – не будет нас…
Запали мне его слова в глубину души. По всем струнам ударили и гулко упали в самую глубину. Заставили бы задуматься эти слова, сказанные не Сергеем, а кем-нибудь другим? Не знаю…
Чего я хочу? Что диктует мне мой разум?
Защищать. Дать шанс выжить как можно большему количеству людей. Достойных, сильных, честных людей, способных изменить мир. Пафосно звучит, но я не лгу и не приукрашиваю.
И что же для этого сделал первый лейтенант Пауэлл? Все мои поступки, направленные на защиту людей в этом мире, пока заканчиваются лишь травмами и ранами. В большинстве случаев эти раны и травмы приходятся на меня. Все беды, что должны настичь кого-то, я бездумно принимаю на себя. И только на себя… Так и помереть недолго. Пару раз на самую грань уже вскакивал и лишь чудом выживал.
Хватит.
Но что делать? Как поступить? Истории не изменить, прячась за спинами других. Вернее сказать, я не могу так менять историю – знания в моей голове либо малопригодны для этого мира, либо наглым образом заблокированы. Что же остается делать?
Воевать! Брать оружие и идти на фронт! Смею заметить, Артур, именно так ты и поступил. Однако все ведет к тому, что на избранном пути цели достигаются избыточными силами и смертельным риском. От прежней мысли не отказываюсь – таким образом сгинуть недолго…
– …Сейчас может быть немного больно, товарищ первый лейтенант… – успокаивающе пробубнил санитар, щедро поливая перекисью прилипший к ране конец бинта. Ранение-то я раздербанил нещадно – швы почти разошлись, и вновь началось кровотечение. – Вам надо в медпункт, рана открылась, швы заново наложить требуется… Эх, жаль, машина ушла, довезли бы и вас.
– Нет у меня пока возможности лечиться подобающим образом. Обработай и перевяжи рану, я доберусь до медпункта попозже.
Санитар пожал плечами, но ни спорить, ни уговаривать не стал.
– Товарищ первый лейтенант… Зацепило? – Клим влетел в подвал, придерживая рукой висящий на плече ППШ.
– Нет, просто перевязка, – отмахнулся я, переводя разговор на другую тему. – Накрылась наша штабная связь, несмотря на все предпринятые меры безопасности, и один радист серьезно пострадал… Надо срочно добывать рацию.
– Да, оттого я и пришел. Но вижу, ты, Пауэлл, сейчас совсем не ходок… Я собираюсь отправиться к подполковнику Жмакину. Говорят, там, в здании станции, у поляков пункт связи был, антенны какие-то нашли, оборудование всякое, надо проверить.
– Ага. Если там рации не будет, отправляйся к медпункту, неподалеку от него стоят машины с пушками в кузовах… – Под этими «машинами» подразумевались нелепые самоходки М6 на базе джипов. По-другому объяснить не могу, может не понять. – …и грузовики с боеприпасами. Найди второго лейтенанта Оклэйда, он отвечает за снабжение, и скажи, что по моему приказу из группы изымается рация.
– Хорошо. Как вариант годится… Если что, сержанты Арсентьев и Иванов снаружи, оставляю их на тебя. Добровольца Губанова беру с собой, поможет с рацией. Груздь в медпункт уехал. Вся охрана на той стороне улицы. Эх, что-то Вадера не видно, куда же он запропастился?.. Ну ладно, пойду я, вернусь как можно скорее.
– Удачи! И это, лучше всего разворачивай новый штаб на станции и сразу приступай к управлению войсками. Так будет безопаснее.
– Но как же? Ты ведь тоже командуешь…
– Нормально все, у тебя отлично получается управлять войсками в одиночку. Денис тебе поможет в переводе приказов. Я туда подтянусь позже, с моей ногой быстро не побегаешь…
Все разбежались по своим делам-приказам, даже санитар, закончив перевязку, еще раз попросил меня как можно скорее добраться до медпункта и отправился восвояси. Первое желание, посетившее меня в минуту покоя, – отмыть руки от крови. Все вроде уже отмылись, а товарищ Пауэлл тормозит.
– Серый, где вы руки мыли? – На улице тоже спокойствие, даже странно это. Довольно тихо, лишь в небе гудят запоздавшие советские истребители да где-то вдалеке на юге грохочет канонада. Брат сидел у выхода из райисполкома и усердно оттирал окуляры оптического прицела своей винтовки от пыли. Остановившись на миг, я подивился занимательной картине – некогда красивое белое здание сейчас наполовину разрушено, и почти на самом стыке груды развалин и уцелевшей части здания стоит скамья, на которой восседает преспокойный солдат, увлеченно чистящий свое оружие. – И пусть весь мир подождет… Ну, точно ведь!..
– А? Чего? Руки мы мыли вот там. Видишь дом на той стороне улицы? За ним колодец, – встряхнув головой, отозвался брат. – И чего ты там? Кто подождет? – Озадаченный вид чумазого пограничника оказался в ту секунду ну столь комичным, что не засмеяться было сложно. – Чего ржешь?
– Ха-ха… Фух… Отпустило меня наконец, вот и ржу. – Серый серьезно кивнул. – А Юрец где?
– Он в том доме, ну за которым колодец, репродуктор нашел, починить пытается, – злорадно ухмыльнулся Серый.
– Ты же технарь, чего ему не помогаешь?
– А на фига? – удивленно пожал он плечами. – Там и розетку вдребезги разнесло, и саму тарелку раскурочило. Возни больно много, и чего такого я по этому радио услышу? Песни местные меня мало вдохновляют, партийные речи – еще меньше. Поэтому – на фиг репродуктор. – Лень вкупе с логикой – страшная штука.
– Ну ты и лентяй.
– Я – снайпер.
– Тогда поднимись на второй этаж, снайпер, и следи за дорогой. Тут охраны маловато, любой боец на счету. Я скоро вернусь. – Смена тона подействовала, брат не мешкая собрался и пошел в здание.
Юра, как и говорил Серый, увлеченно чинил поврежденный репродуктор, не обращая внимания на заинтересованные взгляды двоих красноармейцев. Пока мыл руки ледяной водой из колодца, удалось оглядеться – приятный такой, уютный дворик, окруженный четырьмя домами. Посреди двора деревянный стол и скамейки. За таким всегда собираются местные азартные игроки в домино или картишки. В дальнем конце двора стоит пара покосившихся столбов с натянутой между ними бельевой веревкой. Под окнами одного из домов маленькая цветочная клумба, огороженная символическим заборчиком. И все это так непривычно пусто, безжизненно… Проклятая война.
Смурые мысли улетучились, когда красноармейцы решились завести беседу с сержантом-пограничником:
– А что, товарищ старший сержант, почините тарелку? – поинтересовался худой, как спичка, ефрейтор. Мешковатая форма явно не по размеру болталась на сутулой фигуре, словно тряпье на огородном пугале.
– Может быть… – неопределенно пробубнил Иванов.
– Здорово, товарищ старший сержант! Может, о нашем подвиге сейчас на всю нашу необъятную Родину товарищ Левитан рассказывает… – одухотворенно, с придыханием произнес второй боец, то и дело поправляя коротковатую гимнастерку. Вот надо же какая идеальная противоположность первому! Круглый словно колобок, щеки как у хомяка – со спины видно, необъятное пузо перетянуто ремнем, как удавкой, так и кажется – сейчас вся масса вывалится в одну сторону.
– Не думаю… – иронично ухмыльнулся сержант.
– Да! Чего ты городишь, товарищ Люлькин? – Оп-па! Пузатый и круглолицый по фамилии Люлькин? Да это же Лелек собственной персоной! А тощий – Болек! Х-ха! – Кто тебе по радио будет о секретной операции рассказывать? – Ой, умора, наше спонтанное и крайне безумное приключение операцией-то назвать сложно, а уж секретной операцией…
– Не могу не согласиться! Действия в глубоком тылу противника крупным механизированным соединением – это, я вам скажу, не в тапки… не на границе оборону держать!..
– Скажу даже больше… – Тощий перешел на заговорщический тон. – О подобных операциях лишний раз даже вслух говорить не стоит! – Красноармейцы подобрались, стали озираться по сторонам и, конечно, обнаружили меня, бессовестно улыбающегося на грани гомерического хохота над их ходом мыслей. Солдаты покраснели, заерзали, а я все улыбаюсь, еле сдерживаю смех и смотрю, как в приступе беззвучного хохота содрогается Юра.
– Идите на позиции, бойцы… Ох-ха-ха!.. И благодарю за службу! Храните тайну операции как зеницу ока!.. – кое-как собрался с духом Иванов. Красноармейцы ушли, а мы с другом впали в дурную прострацию и еще с минуту ржали как кони. – Не, ты слышал? А? Ха-ха-ха! Секретная операция… Ох, м-мать!..
– Дай волю людскому разуму – и не такие «тайны» узнаешь!.. Фу-у-ух… М-да, ну и дела… Ладно, посмеялись и хорош… Ты там с тарелкой чего удумал?
– Захотелось сводки послушать… Это ты всю дорогу на связи сидишь, командир, а мы, обычные сержанты, – гордо протянул Юра, – сидим в окопе, света белого не видим и не слышим. Может, мировая революция грянула да Гитлера на радостях под Бранденбургскими воротами повесили? Иль, может, мне звание Героя присвоили? А я и не знаю!
– Ой, ой! Геройский сержант мировой революции!.. Тебе по факту и не треба свет-то видеть, тебе что командир скажет, то и делай. А с игрушками балуйся в свободное время.
– Грубо, товарищ первый лейтенант, – с обидой пробубнил Юра, вновь обратив свой взгляд на репродуктор.
– Ну уж извини, Юр, как есть, и обижаться не на что. Тут истина такая – подчиненным, а уж тем более младшим командирам, много знать не положено. Не мной придумано – и не мне это отменять… Я это тебе просто объясняю и в укор не ставлю, но кто другой, к примеру, старлей Томилов или особист Вадер, тебя бы уже за раздолбайство и занятие ерундой в зоне боевых действий в лучшем случае в погреб затолкали, а потом и под трибунал… Про худший вариант говорить не стану. Сам должен соображать.
– Ты краски не сгущай… Ты же сам сказал, что ничего с нами не будет, пока ты рядом?
– А вот не будет меня – что и как делать станешь? – Друг стушевался, призадумался. – Не знаешь. По себе скажу – чтобы жить в этом мире, надо все время учиться, слушать, запоминать. И в армии служить тоже надо учиться. Здесь все другое, не такое, как мы привыкли. Сам по себе долго не побегаешь…
– Да понял я, понял. Ты прав. Демократия закончилась, при коммунизме живем. Ха! Сейчас-то можно чуток побаловаться? – И тычет пальцем в репродуктор.
– Отчего же нельзя? Чини. Политическую осведомленность надо подымать, товарищ старший сержант! Свежие вести послушаем, коль починишь. Погоди, радио ведь проводное? А сеть, думаешь, цела?
– Цела вроде бы. Видишь провода? – Над головой от столба к столбу куда-то на восток тянулась линия. – Это радио. Насколько видно – проводка и столбы целы. Кстати, а ты чего со старшим лейтенантом не отправился?
– Да-а-а, не могу я по штабам сидеть. Мне легче на поле боя командовать, а не по карте фишки двигать. Опыта маловато… А у Томилова талант, это я тебе с уверенностью говорю. Так что пусть старлей покомандует, мне совсем не жалко.
– …Sir! North group requesting reinforcements and immediately air support. They are lost second line and retreating to next position!..[8] – Холс сухо чеканит слова, звонко бьющие по мозгам.
Абзац…
Авангард мотопехоты вступил в огневой контакт с отрядом Спирса полчаса назад. На первых порах все пошло нормально – сержант фрицев здорово огрел, закупорил дорогу подбитой техникой и огрел еще раз, для закрепления результата, но уже наведенной на цель авиацией. А пять минут назад вся наша затея начала рушиться – немцы психанули и, не обращая внимания на потери, пошли вперед. Рональд сыграл отступление, и прежний план со свистом полетел к чертям! Можно сейчас отправить сержанту всех рейнджеров, три трофейных танка и пару-тройку польских самоходок. Больше нельзя – иначе совсем останемся без резервов на самый крайний случай. Ох, не собирался я бросать моих бойцов в бой до последнего, но боюсь, не сделай этого сейчас – то самое абстрактное «последнее» наступит непростительно быстро. Может, оставить руководство целиком и полностью на Томилова? Он отлично справляется, решения принимает оперативно, но с умом. Мне бы рвануть во взвод, да на передовую. А то сил моих нет тут сидеть!..
– Товарищ старший лейтенант! Добронравов сообщает, что вступил в бой с польской моторизованной разведкой! – Денис, не снимая наушников и не оборачиваясь к нам, «обрадовал» свежей вестью. Ох, забыл ты про закон подлости, Артур. Клим, словно ужаленный, забегал по автобусу от стола к радисту и обратно. Правильно, нет никакой охоты верить в такие неудачи, поэтому переспрашивает, проверяет. Но все тщетно: разведка поляков маршем дошла до Лесков. Будем надеяться, что основные силы идут не так быстро…
– Sir! Observers report! From north-west approaching enemy bombers with fighters… About twenty units. Looks like a Henkel's 111[9].
Блендамет им в зубы! Клинтон-блинтон! Ведь только что улетела эскадрилья «королей» и с ними два из четырех звеньев штурмовиков, а сменщики еще не прибыли! И сей же миг, словно поджидали, – два десятка крестоносных летунов, примите и распишитесь! Счастье, твою мать!
Звучит воздушная тревога, на крыше райисполкома засуетились бойцы охраны с пулеметом. О, на противоположной стороне улицы наша эрзац-ЗСУ за дома скрылась. Там в домах сидят охранники – Ханнес, обеспечивая прикрытие штаба, всех бойцов загнал в дома вокруг сквера. Это хорошо, они уже в укрытиях… И нам пора прятаться, не дело сидеть в замаскированном, но от этого не более прочном автобусе с фанерными стенами. Юру с Сергеем пришлось в принудительном порядке выгонять с занятой в сквере позиции – набросали пяток мешков с песком вокруг немного углубленной воронки, выставили пулемет – и довольны жизнью. С одной стороны, неплохо устроились, да и укрытие тоже недурственное, однако, с другой стороны, есть нечто посильнее – мое категорическое «нет»! Ну что это за дело спрятаться самому, оставив на открытой местности родного брата и лучшего друга… Жаль, что Миши и Димы не видно поблизости, их Вадер с собой потащил проверять позиции охраны. Буду надеяться, что тревогу Ханнес услышал и соответствующие меры безопасности предпринял.
Из автобуса отваливали со всем, что могли унести, – ну не дай бог бомба попадет, а тут все наши вещи остались. Что делать тогда будем? Ни связи, ни оружия, ни припасов – ничего нет. Пойдут командиры побираться да войсками управлять… А так прилетят фашисты, отбомбятся, попадут, не попадут – это исключительно их проблемы, мы же ничего и не потерям. Подумаешь, автобус. Главное – связь! Одна лишь беда, Дэн пожаловался на скупую глупость польских конструкторов: эти ироды намертво прикрутили короб с тяжелой рацией к внутреннему каркасу автобуса.
Чуть позже я сильно на себя обозлился за идиотское отношение к радиосвязи и смене точек выхода в эфир. Немцы ведь неглупый, прогрессивный народ, поставляющий в свой доблестный вермахт прекрасные образцы средств радиоэлектронной борьбы. Например, радиопеленгаторы. И мы совершенно о них забыли! Фашисты авиацию навели на наиболее активный источник радиосигнала – на наш штаб. И, безусловно, разнесли его на запчасти. Десяток бомб перекопал сквер, выкорчевал все деревья, аннигилировал бедный польский штабной автобус и обрушил часть здания райисполкома. При обрушении погибли пулеметчики, на расплав ствола колотившие по самолетам с крыши, и был тяжело ранен Холс. Когда начал рушиться потолок, мы все дружно отошли в дальний конец подвала, и глупый, случайный осколок, влетев в пролом в стене, срикошетил от потолка и, пробив крепко сжатую в руках рейнджера рацию, ударил его в грудь…
Серость пустого, наполовину разрушенного подвала, заполнившегося тяжелой пылью и запахом сгоревшей взрывчатки, потерялась на фоне небольшого, но быстро растущего темно-красного пятна на полу… Пятеро людей в пыльных формах, нервно переговариваясь, сгрудились вокруг шестого:
– Hold on, buddy![10] Сергей, быстро марлевый пакет и бинты сюда! САНИТАР!
– Брось ты эту рацию, Иванов, ей уже конец! Помоги лучше Пауэллу!
– Hols, listen to me. You will be fine! Just hold on![11] Я срежу китель, Юра, посыпаешь на рану антисептик из этого пакетика, да, этого, и сразу накладываем марлевые пакеты. Клим, прижмешь их посильнее. Осколок внутри остался, выходного отверстия нет. Дерьмово.
– Сколько же крови хлещет… Протрите кровь, не вижу, куда антисептик сыпать… Эй, у него пузыри из раны!
– А-а-а-а!..
– Твою мать! Легкое пробито и ребро сломано!.. Черт, прижимай, говорю, Клим! Сергей, полей спирта на пачку из-под бинта и положи на рану, надо ее герметизировать. Да делай же что говорю! Вот здесь. Не дай бог пневмоторакс будет!
– I… I don't want… to die…[12]
– Тихо, боец, не разговаривай. Майкл, скажи ему, пусть не говорит. Боец Груздь, беги за санитаром! БЫСТРО!
– Я мигом, товарищ старший лейтенант! Я мигом!..
– Блин, ребро у него щелкает, Майкл. Я рукой чувствую. Как бы ему хуже не стало.
– А-а-а-а!
– Так не дави слишком сильно, Клим! Quiet buddy, quiet[13]. У кого есть морфий? Надо было сразу уколоть ему морфия. Че-о-о-орт! Колите в ногу! Где санитар?!
Сколько же это продолжалось? Минуту? Десять минут? Час? Бомбардировщики улетели, наш водитель, тот самый боец Груздь, который с раннего утра вел наш автобус, а я его так ни разу и не видел, пулей долетел до медпункта и на машине вернулся обратно вместе с санитарами. Коновалы одобрительно покивали, изучив наши перевязочные труды, исполненные всем штабом, и клятвенно пообещали сделать для спасения раненого все, что в их силах.
– Аккуратнее, аккуратнее! – Томилов помогал санитарам втащить Холса из подвала. Юра, Денис и Серый выскочили наверх раньше всех, отправились скорее руки от крови отмывать… Во время всей суматохи всего мгновение пересекался взглядами с друзьями и братом – они были испуганы так, как никогда раньше! Все, что происходило, для них стало вселенским средоточием ужаса. Но они держатся. Особенно удивил Денис – никакой паники, в ступор не впал, да, руки тряслись, но все делал, как требовалось. Без сомнения скажу – с ним можно идти в разведку. Теперь я точно уверен.
– Ты как? – Сергей вернулся быстро, присел рядом и протянул покрытую капельками флягу. Захотел было принять ее, вот только, увидев свои руки, заляпанные по локоть кровью, отказался… Руки по локоть в крови… Черт, я не желаю больше видеть тех ужасов, что пришлось испытать только что. Агонизирующий раненый, молящий о спасении. Страшная рана. Море крови. Суета. Такие моменты не начали меня пугать, нет, но чувствую, что внутри медленно, но верно ломается некая преграда… Вздохни поглубже, отбрось мысли, Артур, все нормально!
– Все нормально. Пойдем наверх, за старшим лейтенантом. Надо срочно искать рацию и восстанавливать управление подразделениями… Ай-ай-ай! – Опираться на раненую ногу по неведомой причине стало невозможно. Боль острой иглой пробила от пятки до бедра, а в самой ране будто бы штопор провернули. Брат ловко поддержал меня и обеспокоился:
– Тебя зацепило? Куда?
– Нет, это прежняя рана чего-то заныла, будь она неладна. Сейчас посмотрим, может, камешек попал под штанину… – Камешков не обнаружили, зато выяснили, что пора делать перевязку – старая, сделанная Райфлом повязка насквозь пропиталась кровью. Сколько раз я уже подмечал, что труд выбивает из головы все, и боль не исключение. Потыкал бинт, а он аж закаменел. Ну, само собой разумеется, кровь засохла и как тупой нож теперь тревожит рану. – Надо размочить повязку и вновь перебинтовать ногу…
– Посиди, сейчас санитара обратно позову. Эх, брат, о других печешься, а про себя напрочь забываешь. – И у самого выхода, не оборачиваясь, продолжил: – Не будет тебя – не будет нас…
Запали мне его слова в глубину души. По всем струнам ударили и гулко упали в самую глубину. Заставили бы задуматься эти слова, сказанные не Сергеем, а кем-нибудь другим? Не знаю…
Чего я хочу? Что диктует мне мой разум?
Защищать. Дать шанс выжить как можно большему количеству людей. Достойных, сильных, честных людей, способных изменить мир. Пафосно звучит, но я не лгу и не приукрашиваю.
И что же для этого сделал первый лейтенант Пауэлл? Все мои поступки, направленные на защиту людей в этом мире, пока заканчиваются лишь травмами и ранами. В большинстве случаев эти раны и травмы приходятся на меня. Все беды, что должны настичь кого-то, я бездумно принимаю на себя. И только на себя… Так и помереть недолго. Пару раз на самую грань уже вскакивал и лишь чудом выживал.
Хватит.
Но что делать? Как поступить? Истории не изменить, прячась за спинами других. Вернее сказать, я не могу так менять историю – знания в моей голове либо малопригодны для этого мира, либо наглым образом заблокированы. Что же остается делать?
Воевать! Брать оружие и идти на фронт! Смею заметить, Артур, именно так ты и поступил. Однако все ведет к тому, что на избранном пути цели достигаются избыточными силами и смертельным риском. От прежней мысли не отказываюсь – таким образом сгинуть недолго…
– …Сейчас может быть немного больно, товарищ первый лейтенант… – успокаивающе пробубнил санитар, щедро поливая перекисью прилипший к ране конец бинта. Ранение-то я раздербанил нещадно – швы почти разошлись, и вновь началось кровотечение. – Вам надо в медпункт, рана открылась, швы заново наложить требуется… Эх, жаль, машина ушла, довезли бы и вас.
– Нет у меня пока возможности лечиться подобающим образом. Обработай и перевяжи рану, я доберусь до медпункта попозже.
Санитар пожал плечами, но ни спорить, ни уговаривать не стал.
– Товарищ первый лейтенант… Зацепило? – Клим влетел в подвал, придерживая рукой висящий на плече ППШ.
– Нет, просто перевязка, – отмахнулся я, переводя разговор на другую тему. – Накрылась наша штабная связь, несмотря на все предпринятые меры безопасности, и один радист серьезно пострадал… Надо срочно добывать рацию.
– Да, оттого я и пришел. Но вижу, ты, Пауэлл, сейчас совсем не ходок… Я собираюсь отправиться к подполковнику Жмакину. Говорят, там, в здании станции, у поляков пункт связи был, антенны какие-то нашли, оборудование всякое, надо проверить.
– Ага. Если там рации не будет, отправляйся к медпункту, неподалеку от него стоят машины с пушками в кузовах… – Под этими «машинами» подразумевались нелепые самоходки М6 на базе джипов. По-другому объяснить не могу, может не понять. – …и грузовики с боеприпасами. Найди второго лейтенанта Оклэйда, он отвечает за снабжение, и скажи, что по моему приказу из группы изымается рация.
– Хорошо. Как вариант годится… Если что, сержанты Арсентьев и Иванов снаружи, оставляю их на тебя. Добровольца Губанова беру с собой, поможет с рацией. Груздь в медпункт уехал. Вся охрана на той стороне улицы. Эх, что-то Вадера не видно, куда же он запропастился?.. Ну ладно, пойду я, вернусь как можно скорее.
– Удачи! И это, лучше всего разворачивай новый штаб на станции и сразу приступай к управлению войсками. Так будет безопаснее.
– Но как же? Ты ведь тоже командуешь…
– Нормально все, у тебя отлично получается управлять войсками в одиночку. Денис тебе поможет в переводе приказов. Я туда подтянусь позже, с моей ногой быстро не побегаешь…
Все разбежались по своим делам-приказам, даже санитар, закончив перевязку, еще раз попросил меня как можно скорее добраться до медпункта и отправился восвояси. Первое желание, посетившее меня в минуту покоя, – отмыть руки от крови. Все вроде уже отмылись, а товарищ Пауэлл тормозит.
– Серый, где вы руки мыли? – На улице тоже спокойствие, даже странно это. Довольно тихо, лишь в небе гудят запоздавшие советские истребители да где-то вдалеке на юге грохочет канонада. Брат сидел у выхода из райисполкома и усердно оттирал окуляры оптического прицела своей винтовки от пыли. Остановившись на миг, я подивился занимательной картине – некогда красивое белое здание сейчас наполовину разрушено, и почти на самом стыке груды развалин и уцелевшей части здания стоит скамья, на которой восседает преспокойный солдат, увлеченно чистящий свое оружие. – И пусть весь мир подождет… Ну, точно ведь!..
– А? Чего? Руки мы мыли вот там. Видишь дом на той стороне улицы? За ним колодец, – встряхнув головой, отозвался брат. – И чего ты там? Кто подождет? – Озадаченный вид чумазого пограничника оказался в ту секунду ну столь комичным, что не засмеяться было сложно. – Чего ржешь?
– Ха-ха… Фух… Отпустило меня наконец, вот и ржу. – Серый серьезно кивнул. – А Юрец где?
– Он в том доме, ну за которым колодец, репродуктор нашел, починить пытается, – злорадно ухмыльнулся Серый.
– Ты же технарь, чего ему не помогаешь?
– А на фига? – удивленно пожал он плечами. – Там и розетку вдребезги разнесло, и саму тарелку раскурочило. Возни больно много, и чего такого я по этому радио услышу? Песни местные меня мало вдохновляют, партийные речи – еще меньше. Поэтому – на фиг репродуктор. – Лень вкупе с логикой – страшная штука.
– Ну ты и лентяй.
– Я – снайпер.
– Тогда поднимись на второй этаж, снайпер, и следи за дорогой. Тут охраны маловато, любой боец на счету. Я скоро вернусь. – Смена тона подействовала, брат не мешкая собрался и пошел в здание.
Юра, как и говорил Серый, увлеченно чинил поврежденный репродуктор, не обращая внимания на заинтересованные взгляды двоих красноармейцев. Пока мыл руки ледяной водой из колодца, удалось оглядеться – приятный такой, уютный дворик, окруженный четырьмя домами. Посреди двора деревянный стол и скамейки. За таким всегда собираются местные азартные игроки в домино или картишки. В дальнем конце двора стоит пара покосившихся столбов с натянутой между ними бельевой веревкой. Под окнами одного из домов маленькая цветочная клумба, огороженная символическим заборчиком. И все это так непривычно пусто, безжизненно… Проклятая война.
Смурые мысли улетучились, когда красноармейцы решились завести беседу с сержантом-пограничником:
– А что, товарищ старший сержант, почините тарелку? – поинтересовался худой, как спичка, ефрейтор. Мешковатая форма явно не по размеру болталась на сутулой фигуре, словно тряпье на огородном пугале.
– Может быть… – неопределенно пробубнил Иванов.
– Здорово, товарищ старший сержант! Может, о нашем подвиге сейчас на всю нашу необъятную Родину товарищ Левитан рассказывает… – одухотворенно, с придыханием произнес второй боец, то и дело поправляя коротковатую гимнастерку. Вот надо же какая идеальная противоположность первому! Круглый словно колобок, щеки как у хомяка – со спины видно, необъятное пузо перетянуто ремнем, как удавкой, так и кажется – сейчас вся масса вывалится в одну сторону.
– Не думаю… – иронично ухмыльнулся сержант.
– Да! Чего ты городишь, товарищ Люлькин? – Оп-па! Пузатый и круглолицый по фамилии Люлькин? Да это же Лелек собственной персоной! А тощий – Болек! Х-ха! – Кто тебе по радио будет о секретной операции рассказывать? – Ой, умора, наше спонтанное и крайне безумное приключение операцией-то назвать сложно, а уж секретной операцией…
– Не могу не согласиться! Действия в глубоком тылу противника крупным механизированным соединением – это, я вам скажу, не в тапки… не на границе оборону держать!..
– Скажу даже больше… – Тощий перешел на заговорщический тон. – О подобных операциях лишний раз даже вслух говорить не стоит! – Красноармейцы подобрались, стали озираться по сторонам и, конечно, обнаружили меня, бессовестно улыбающегося на грани гомерического хохота над их ходом мыслей. Солдаты покраснели, заерзали, а я все улыбаюсь, еле сдерживаю смех и смотрю, как в приступе беззвучного хохота содрогается Юра.
– Идите на позиции, бойцы… Ох-ха-ха!.. И благодарю за службу! Храните тайну операции как зеницу ока!.. – кое-как собрался с духом Иванов. Красноармейцы ушли, а мы с другом впали в дурную прострацию и еще с минуту ржали как кони. – Не, ты слышал? А? Ха-ха-ха! Секретная операция… Ох, м-мать!..
– Дай волю людскому разуму – и не такие «тайны» узнаешь!.. Фу-у-ух… М-да, ну и дела… Ладно, посмеялись и хорош… Ты там с тарелкой чего удумал?
– Захотелось сводки послушать… Это ты всю дорогу на связи сидишь, командир, а мы, обычные сержанты, – гордо протянул Юра, – сидим в окопе, света белого не видим и не слышим. Может, мировая революция грянула да Гитлера на радостях под Бранденбургскими воротами повесили? Иль, может, мне звание Героя присвоили? А я и не знаю!
– Ой, ой! Геройский сержант мировой революции!.. Тебе по факту и не треба свет-то видеть, тебе что командир скажет, то и делай. А с игрушками балуйся в свободное время.
– Грубо, товарищ первый лейтенант, – с обидой пробубнил Юра, вновь обратив свой взгляд на репродуктор.
– Ну уж извини, Юр, как есть, и обижаться не на что. Тут истина такая – подчиненным, а уж тем более младшим командирам, много знать не положено. Не мной придумано – и не мне это отменять… Я это тебе просто объясняю и в укор не ставлю, но кто другой, к примеру, старлей Томилов или особист Вадер, тебя бы уже за раздолбайство и занятие ерундой в зоне боевых действий в лучшем случае в погреб затолкали, а потом и под трибунал… Про худший вариант говорить не стану. Сам должен соображать.
– Ты краски не сгущай… Ты же сам сказал, что ничего с нами не будет, пока ты рядом?
– А вот не будет меня – что и как делать станешь? – Друг стушевался, призадумался. – Не знаешь. По себе скажу – чтобы жить в этом мире, надо все время учиться, слушать, запоминать. И в армии служить тоже надо учиться. Здесь все другое, не такое, как мы привыкли. Сам по себе долго не побегаешь…
– Да понял я, понял. Ты прав. Демократия закончилась, при коммунизме живем. Ха! Сейчас-то можно чуток побаловаться? – И тычет пальцем в репродуктор.
– Отчего же нельзя? Чини. Политическую осведомленность надо подымать, товарищ старший сержант! Свежие вести послушаем, коль починишь. Погоди, радио ведь проводное? А сеть, думаешь, цела?
– Цела вроде бы. Видишь провода? – Над головой от столба к столбу куда-то на восток тянулась линия. – Это радио. Насколько видно – проводка и столбы целы. Кстати, а ты чего со старшим лейтенантом не отправился?
– Да-а-а, не могу я по штабам сидеть. Мне легче на поле боя командовать, а не по карте фишки двигать. Опыта маловато… А у Томилова талант, это я тебе с уверенностью говорю. Так что пусть старлей покомандует, мне совсем не жалко.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента