Страница:
4
У этих двоих вошло в обычай развлекать девушку во время ее одинокого завтрака до появления мужа. Я теперь никогда не садился за их стол, но обрывки разговора доносились до меня, и мне казалось, что она никогда уже не была такой веселой, как раньше. Даже чувство новизны ушло. Однажды я слышал, как она сказала: - Здесь совершенно нечего делать, - и меня поразило это весьма странное наблюдение, высказанное молодой женой во время медового месяца.
А затем однажды вечером я встретил ее в слезах около музея Гримальди. Я ходил за своими газетами и по укоренившейся привычке обошел вокруг площади Националь с обелиском, воздвигнутым в 1819 г. в честь - замечательный парадокс - лояльности Антиба к монархии и его сопротивления "чужеземным захватчикам", пытавшимся восстановить монархию. Затем по установившемуся порядку я пошел через рынок, старый порт и мимо ресторана Лу-Лу вверх по дороге, ведущей к собору и музею, и там, в серых вечерних сумерках, когда еще не зажглись фонари, я увидел ее плачущей под скалой замка.
Я слишком поздно заметил ее состояние, иначе я бы не сказал: - Добрый вечер, миссис Трэвис. - Она вздрогнула и, обернувшись, уронила носовой платок, а когда я поднял его, я обнаружил, что он мокрый от слез - это было все равно, что держать в руке маленького утонувшего зверька. Я сказал: Сожалею, - имея в виду, что не хотел ее напугать, но она поняла это совершенно иначе: - О, с моей стороны это глупо да и только. Это просто плохое настроение. У всякого может быть плохое настроение, правда?
- А где Питер?
- Он в музее со Стивом и Тони смотрит картины Пикассо. Я их совершенно не понимаю.
- Здесь нечего стыдиться. Их многие не понимают.
- Но Питер их тоже не понимает. Я знаю, что это так. Он только притворяется заинтересованным.
- Да, но...
- Но даже и не в этом дело. Я тоже немножко притворялась, чтобы сделать приятное Стиву. Питер же притворяется, чтобы избавиться от меня.
- Ну, вам все это кажется.
Точно в пять часов зажегся маяк, но было еще слишком светло, и его луч не был виден.
Я сказал: - Музей сейчас закроется.
- Проводите меня в отель.
- А вы не хотели бы подождать Питера?
- У меня смылись все духи, да? - спросила она с несчастным видом.
- Нет, слабый запах "Арпедж" сохранился. Я всегда любил "Арпедж".
- Как ужасно опытно это звучит.
- Вовсе нет. Просто моя первая жена обычно покупала эти духи.
Мы пошли обратно, ветер шумел в наших ушах и давал на будущее оправдание ее покрасневшим глазам.
Она сказала: - Антиб мне кажется таким печальным и серым.
- А я думал, вам здесь нравится.
- О, только день или два.
- А почему бы не вернуться домой?
- Но это будет довольно странно - вернуться раньше времени в медовый месяц.
- Ну поезжайте в Рим или еще куда-нибудь. Из Ниццы вы можете улететь куда угодно.
- Это ничего не изменит, - сказала она. - Дело вовсе не в месте, а во мне.
- Я не понимаю.
- Он несчастлив со мной. Только и всего.
Она остановилась напротив одного из небольших каменных домов у крепостных рвов. Белье висело поперек лежащей под нами улицы, в клетке была видна замерзшая канарейка.
- Вы сами сказали... настроение...
- Это не его вина, - сказала она. - Дело во мне. Может, это покажется вам очень глупым, но я не спала ни с кем до замужества. - Она уставилась с несчастным видом на канарейку.
- А Питер?
- Он очень чувствительный, - сказала она и добавила быстро. - Это хорошее качество. Я не влюбилась бы в него, если бы он не был таким.
- Если бы я был на вашем месте, я увез бы его домой как можно скорее. Я безуспешно старался, чтобы мои слова не прозвучали зловеще, но она едва ли слышала их. Она прислушивалась к голосам, приближающимся к подножию крепости, - к веселому смеху Стивена. - Они симпатичные, - сказала она, - я рада, что он нашел друзей.
Как я мог сказать ей, что они соблазняют Питера у нее на глазах? И в любом случае, не была ли ее ошибка уже непоправимой? Это были только два вопроса из тех, что возникали в тоскливые для одинокого мужчины часы в середине дня, когда работа завершена, некоторый подъем от выпитого за ланчем вина также пропал, а время первого вечернего глотка еще не наступило, да и зимнее отопление едва теплится. Имела ли она хотя бы какое-то представление о природе молодого человека, за которого вышла замуж? Женился ли он на ней вслепую или в последней отчаянной попытке начать нормальную жизнь? Я не мог себя заставить поверить этому. Было что-то невинное в этом мальчике, что, казалось, оправдывало ее любовь, и я предпочитал думать, что он еще не сформировался полностью, что он женился честно и вот только теперь обнаружил в себе склонность к другому опыту. Однако, если это и было так, комедия становилась все более жестокой. Пошло бы все нормально, если бы какое-то сочетание планет не пересекло их медовый месяц с этой парой голодных охотников?
Я жаждал выговориться и в конце концов действительно заговорил, но случилось так, что не с ней. Я направлялся в свою комнату, а дверь одной из их комнат была открыта, и я снова услышал смех Стивена - такой смех иногда иронически называют заразительным; это меня взбесило. Я постучал и вошел. Тони возлежал на двуспальной кровати, а Стивен, держа по щетке в каждой руке, старательно укладывал свои седые локоны. На туалетном столике перед ним, как у женщины, стояло множество флакончиков.
- Ты имеешь в виду, что он сказал тебе это? - спрашивал Тони. - О, как поживаете, Вильям? Входите. Наш молодой друг исповедался Стиву. Такие захватывающие подробности.
- Который из ваших молодых друзей? - спросил я.
- Ну, Питер, конечно. Кто же еще? Секреты супружеской жизни.
- А я решил, что, может быть, это ваш морячок.
- Да что вы! - сказал Тони. - Но он тоже touche, конечно.
- Я бы хотел, чтобы вы оставили Питера в покое.
- Не думаю, что ему этого хотелось бы, - сказал Стивен. - Вы же видите, у него нет особой склонности к такого рода медовому месяцу.
- Вам, я вижу, нравятся женщины, Вильям, - сказал Тони. - Почему бы не приударить за девушкой? Это очень удобный случай. Я думаю, что она уж не такая, как вульгарно говорят, "зелененькая". - Из них двоих он был более грубым. Я хотел ударить его, но сейчас времена, не подходящие для таких романтических жестов, да к тому же он лежал. Я сказал довольно глупо (мне следовало бы понимать, что бесполезно вступать в дебаты с этими двумя): Дело в том, что она любит его.
- Вильям, дорогой, я считаю, Тони прав, и она могла бы найти больше удовлетворения с вами, - сказал Стивен, проводя последний раз по волосам над правым ухом (синяк теперь уже совсем не был виден). - Думаю, вы принесли бы им обоим большое облегчение, если судить по словам Питера.
- Расскажи ему, Стив, что тебе сказал Питер.
- Он сказал, что с самого начала у нее было что-то вроде голодной женской агрессивности, что напугало и оттолкнуло его. Бедный мальчик - он действительно попал в ловушку с этой женитьбой. Его отец хотел наследников он ведь разводит также и лошадей, и потом ее мать - в общем здесь большая выгода. Я думаю, он не имел ни малейшего понятия о том...о том, Что Ему Предстоит. - Стивен посмотрелся в зеркало и остался доволен собой.
Даже сегодня мне для собственного спокойствия приходится уверять себя, что молодой человек не говорил в действительности этих ужасных вещей. Я верю и надеюсь, что эти слова были вложены в его уста коварным инсценировщиком, но это слабое утешение, поскольку фантазии Стивена всегда соответствовали персонажу. Он даже видел насквозь мое кажущееся безразличие к девушке и понимал, что они с Тони зашли слишком далеко; их бы вполне устроило, если бы я был втянут в непорядочную историю или если бы я, по их грубой логике, потерял всякий интерес к Пупи.
- Конечно, - сказал Стивен, - я преувеличиваю. Несомненно, он чувствовал некоторую влюбленность до самого последнего момента. Его отец описал бы ее, я полагаю, как прекрасную молодую кобылку.
- Что вы собираетесь с ним делать? - спросил я. - Вы что, будете бросать монетку или один из вас возьмет голову, а другой хвост?
Тони засмеялся: - О, старина Вильям. Какое у вас извращенное мышление.
- Предположим, - сказал я, - я приду к ней и передам содержание нашей приятной беседы.
- Дорогой мой, она даже не поймет вас. Она неправдоподобно невинна.
- А он?
- Я сомневаюсь в этом, зная нашего друга Колина Уинстенли. Но тут еще не все ясно. Он еще никак не проявил себя.
- Мы планируем вскоре испытать его, - сказал Стивен.
- Поездка за город, - сказал Тони. - Напряжение сказывается на нем, вы это сами можете видеть. Он даже боится прилечь отдохнуть днем, опасаясь нежелательного внимания.
- Есть ли у вас хоть капля милосердия? - Нелепо было использовать это старомодное слово в разговоре с двумя такими изощренными субъектами. Я почувствовал себя еще более чем когда-либо неловким. - А не приходило ли вам в голову, что вы можете ради вашей маленькой игры разрушить ее жизнь?
- Мы полагаем, это в ваших силах, - сказал Тони, - утешить ее.
- Это не игра, - сказал Стивен. - Вы должны понять, что мы спасаем его. Подумайте, что за жизнь он бы вел - со всеми этими мягкими контурами, обволакивающими его со всех сторон. - Он добавил: - Женщины всегда напоминают мне влажный салат - знаете, те увядшие кусочки зелени, совершенно мокрые...
- У каждого свой вкус, - заметил Тони. - Но Питер не создан для такого рода жизни. Он очень чувствителен, - сказал он, используя собственные слова девушки. Я ничего не смог придумать в ответ.
5
Вы видите, я играю отнюдь не героическую роль в этой комедии. Я мог бы, предположим, пойти прямо к девушке и прочесть ей небольшую лекцию о жизни, начав осторожно с режима в английских закрытых средних учебных заведениях для мальчиков (Питер носил цветной галстук выпускника школы до тех пор, пока Тони не сказал ему однажды за завтраком, что, по его мнению, эта красновато-коричневая полоска - дурной вкус). Или, возможно, я мог бы обратиться к самому парню, но, если Стивен говорит правду и Питер испытывает серьезное нервное напряжение, мое вмешательство едва ли помогло бы уменьшить его. Я не мог ничего предпринять. Мне оставалось только сидеть здесь и наблюдать, как они осторожно и ловко движутся к развязке.
Это произошло три дня спустя за завтраком, когда она, как обычно, сидела одна с ними, пока ее муж был наверху со своими лосьонами. Эти двое никогда не были более очаровательными и занимательными. Когда я сел за свой стол, они действительно забавно описывали ей дом в Кенсингтоне, который они декорировали для вдовствующей герцогини, страстно увлеченной эпохой наполеоновских войн. Там была, я помню, пепельница, сделанная из лошадиного копыта, принадлежавшего (по утверждению дилера от Торгового дома Эпсли) серой кобыле Веллингтона в битве при Ватерлоо; была там стойка для зонтиков, изготовленная из ящика для снарядов, найденного на поле Аустерлица; пожарная лестница, построенная на основе осадной из Бадажоза. Слушая их, она немного расслабилась. Она забыла о своих булочках и кофе; Стивен полностью завладел ее вниманием. Мне хотелось сказать ей: "Вы - маленькая совушка". Но я не встревожил бы ее - она скорее сделала бы большие глаза.
А затем Стивен осуществил главный план. Можно сказать, это было сделано как бы вскользь: он держал чашечку кофе, а Тони, опустив глаза, казалось, молился над своим croissant.
- Послушайте, Пупи, можете вы одолжить нам своего мужа? - Я никогда не слышал ничего, сказанного с более обыденной интонацией.
Она засмеялась. Она ничего не заметила. - Одолжить моего мужа?
- В горах за Монте-Карло находится маленькая деревушка - называется Пейль - говорят, там есть сногсшибательное старинное бюро - не для продажи, конечно, но мы с Тони умеем находить подходы.
- О, это я и сама заметила, - сказала она.
Стивен на мгновенье смешался, но она ничего не имела в виду, разве что комплимент.
- Мы думали пообедать в Пейли и провести весь день в дороге, чтобы осмотреть окрестности. Беда в том, что в "спрайте" места не больше, чем на троих, но Питер говорил на днях, что вы хотели привести в порядок прическу, так что мы думали...
У меня создалось впечатление, что он, стараясь убедить ее, говорит слишком много, но ему не было никакой нужды беспокоиться: она совершенно ничего не заметила. - Я думаю, это превосходная идея, - сказала она. Знаете, ему нужно немного отдохнуть от меня. Он не был ни минуты наедине с самим собой с тех пор, как я появилась в церкви. - Она была потрясающе рассудительна и, может быть, даже почувствовала облегчение. Бедняжка. Ей самой нужен был небольшой отдых.
- Правда, это будет весьма некомфортабельно. Ему придется сидеть у Тони на коленях.
- Я думаю, что он не будет возражать.
- И, конечно, мы не можем гарантировать качество пищи в дороге.
Впервые я увидел, как Стивен сморозил глупость. Не появилась ли в этом тень надежды?
Вообще говоря, из них двоих у Тони, если отбросить его грубость, голова работала лучше. Прежде чем Стивен собрался сказать еще что-нибудь, Тони, подняв глаза от croissant, решительно заявил: - Прекрасно. Договорились. Мы возвратим его в целости и сохранности к обеду.
Он посмотрел на меня с вызовом: - Конечно, нам очень неприятно оставлять вас на ланч одну, но я уверен, что Вильям присмотрит за вами.
- Вильям? - спросила она, и мне очень не понравилось, как она взглянула на меня - будто я не существовал. - О, вы имеете в виду мистера Гарриса?
Я пригласил ее на ланч в ресторан "Лу-Лу" в старом порту - мне больше ничего не оставалось делать, - и в этот момент пресловутый Питер появился на террасе. Она сказала быстро: - Мне не хотелось бы прерывать вашу работу...
- Я не верю в пользу голода, - сказал я. - Мне все равно нужно прерываться для еды.
Питер опять порезался во время бритья, и у него на подбородке был большой ватный тампон; это напомнило мне о синяке Стивена. Пока он стоял, ожидая, чтобы с ним заговорили, у меня создалось впечатление, что он знал все об этой беседе; она была тщательно продумана этой троицей, все партии расписаны, беззаботная манера заранее отрепетирована, даже пустячок по поводу пищи... Теперь же у них образовалась пауза, поэтому заговорил я.
- Я пригласил вашу жену на ланч в "Лу-Лу", - сказал я. - Я надеюсь, вы не возражаете.
Я удивился бы выражению мгновенного облегчения на всех трех лицах, если бы только мог вообще удивляться чему бы то ни было в этой ситуации.
6
- И вы не женились снова после того, как она ушла?
- К тому времени я уже стал слишком стар, чтобы жениться.
- А Пикассо женился.
- О, но я еще не так стар, как Пикассо.
Глупая болтовня продолжалась на фоне рыбацких сетей, драпировавших обои с изображением винных бутылок, - и здесь декорация интерьера. Иногда я мечтал о комнате, которая просто изменялась бы так же, как стареет с возрастом человеческое лицо. Рыбный суп с запахом чеснока дымился между нами. Кроме нас посетителей не было. Возможно, подействовала эта уединенность или направленность ее вопросов, а может быть, всего лишь rose, но неожиданно меня охватило приятное чувство, что мы близкие друзья. Всегда остается работа, - сказал я, - и вино, и хороший сыр.
- Я не смогла бы быть такой рассудительной, если бы потеряла Питера.
- Но ведь этого не может произойти, правда?
- Мне кажется, я бы умерла, - сказала она, - как кто-то у Кристины Россетти.
- А я думал, ваше поколение не читает ее.
Если бы я был двадцатью годами старше, я бы, может быть, сумел объяснить ей, в чем заключается самое плохое. Хуже всего то, что в конце так называемой "сексуальной жизни" единственная любовь, которая остается, - это любовь, принимающая все: разочарование, ошибку, измену; принимающая даже тот печальный факт, что в конце жизни не существует желания более глубокого, чем простое желание человеческого общения.
Она не поверила бы мне. Она сказала: - Я всегда ужасно плакала над стихотворением "Смерть". Вы пишете грустные вещи?
- Биография, которую я сейчас пишу, достаточно печальна. Два человека связаны друг с другом любовью, и однако один из них не способен хранить верность. Человек, умерший в расцвете сил, сгоревший дотла - а ему еще не было сорока, - и фешенебельный священник, притаившийся у постели, чтобы схватить его душу. Никакой уединенности даже для умирающего человека: епископ написал об этом книгу.
Англичанин, державший свечную лавку в старом порту, разговаривал у стойки, две старые женщины из хозяйской семьи вязали в конце комнаты. Вбежала собака, посмотрела на нас и снова убежала, свернув хвост колечком.
- Когда все это случилось?
- Почти триста лет назад.
- А прозвучало очень современно. Только теперь это был бы человек из "Миррор", а не епископ.
- Именно поэтому мне и захотелось написать об этом. На самом деле меня не интересует прошлое. Я не люблю исторические вещи.
Завоевание чьего-либо доверия - это примерно то же самое, что делают некоторые мужчины, соблазняя женщину: долго кружат вокруг истинной цели, пытаются заинтересовать и развлечь, пока наконец не наступит момент нанесения удара. Этот момент, как я ошибочно подумал, наступил, когда я просматривал счет. Она сказала: - Интересно, где сейчас Питер, - и я быстро спросил: - Какая кошка между вами пробежала?
Она сказала: - Пойдемте.
- Мне нужно получить сдачу.
В "Лу-Лу" всегда было проще пообедать, чем заплатить по счету. В нужный момент все имели привычку исчезать: старая женщина (ее вязанье осталось на столе), тетушка, помогавшая обслуживать, сама Лу-Лу, ее муж в своем синем свитере. Если бы собака до этого не убежала, она бы обязательно теперь исчезла.
Я сказал: - Вы забыли, вы говорили мне, что он несчастлив.
- Пожалуйста, пожалуйста, найдите кого-нибудь и давайте уйдем.
Итак, я вызвал тетушку из кухни и расплатился. Когда мы выходили, все вернулись на свои места, даже собака.
На улице я спросил ее, не хочет ли она вернуться в отель.
- Не сейчас - но я отрываю вас от работы.
- Я никогда не работаю после выпивки. Именно поэтому я предпочитаю браться за работу пораньше. Это приближает первый глоток.
Она сказала, что ничего не видела в Антибе, кроме крепостных рвов, пляжа и маяка, так что я повел ее по маленьким, узким улочкам, где из окон свешивалось белье, как в Неаполе, и где мелькали комнатки, переполненные детьми и внуками; над старинными дверными проемами, которые прежде вели в дома знати, были высечены украшения из камня; тротуары были заняты винными бочками, а проезжая часть - детьми, играющими в мяч. В низкой комнате на земляном полу сидел человек и расписывал ужасные изделия из керамики: пятнистых розовых лягушек, чудовищных рыб и свиней с щелью для монет. Позже эти изделия отправятся в Валлорис и будут проданы туристам в старинном месте, где часто бывал Пикассо.
Она попросила: - Вернемся к морю. - Итак, мы вернулись к пятну горячего солнца на бастионе, и опять я испытывал искушение рассказать ей, чего я опасаюсь, но останавливала мысль, что она может взглянуть на меня с пустотой неведения. Она присела на стену, ее длинные ноги в узких черных брюках повисли, как чулки, которые вывешивают на Рождество. Она сказала: - Я не жалею, что вышла замуж за Питера, - и я вспомнил песню Эдит Пиаф "Je ne regrette rien". Обычно такую фразу поют или произносят, ожидая возражений.
Я опять только смог повторить: - Вы должны увезти его домой. - Но интересно, что случилось бы, если бы я сказал: "Вы вышли замуж за человека, которому нравятся только мужчины, и сейчас он на пикнике со своими любовниками. Я на тридцать лет старше вас, но я, по крайней мере, всегда предпочитал женщин, и я полюбил вас, и мы еще могли бы провести несколько хороших лет вместе, прежде чем настанет время, когда вы захотите покинуть меня ради молодого человека". Но я сказал всего лишь: - Он, наверное, скучает по сельской местности и верховой езде.
- Хотелось бы, чтобы вы были правы, но на самом деле все гораздо хуже.
Поняла ли она в конце концов природу своей проблемы? Я ждал, что она объяснит смысл своих слов. Это немного напоминало роман, который колеблется на грани между комедией и трагедией. Если бы она поняла ситуацию, это была бы трагедия; если бы она пребывала в неведении, это была бы комедия, даже фарс - юная девушка, слишком невинная, чтобы понять, и мужчина, слишком старый, чтобы иметь смелость объяснить. Я полагаю, у меня вкус к трагедии. Я надеялся на это.
Она сказала: - Мы в самом деле мало что знали друг о друге, пока не приехали сюда. Знаете, вечеринки в конце недели, изредка театр - и верховая езда, конечно.
Мне было неясно, к чему она клонит. Я сказал: - Такие обстоятельства почти всегда приводят к напряжению. Вас вытащили из привычной жизни и столкнули вместе после традиционной церемонии - будто заперли в одной клетке двух зверьков, никогда прежде не видевших друг друга.
- А теперь он видит меня, и я ему не нравлюсь.
- Вы преувеличиваете.
- Нет. - Она добавила волнуясь: - Я не шокирую вас, не правда ли, если скажу вам одну вещь. Здесь никого нет кроме вас, кому я могла бы открыться.
- После пятидесяти лет я устойчив к любому шоку.
- Мы не занимались любовью должным образом ни разу с тех пор, как приехали сюда.
- Что вы имеете в виду - должным образом?
- Он начинает, но не заканчивает, ничего не происходит.
Я сказал, испытывая неловкость: - Рочестер писал об этом. Стихотворение называлось "Неполное наслаждение". - Не знаю, зачем я привел ей этот сомнительный литературный пример; может быть, как психоаналитик, я хотел, чтобы она не чувствовала себя одинокой со своей проблемой. - Это может случиться с каждым.
- Но это не его вина, - сказала она. - Вина моя. Я знаю это. Ему просто не нравится мое тело.
- Это, безусловно, несколько запоздалое открытие.
- Он не видел меня обнаженной до того, как мы приехали сюда, - сказала она с откровенностью девушки перед своим врачом - вот, что я значил для нее, я это точно почувствовал.
- В первую ночь почти всегда присутствует нервозность. И тогда, если мужчина тревожится (вы должны понимать, как это задевает его самолюбие), эта ситуация может затянуться на несколько дней или даже недель. - Я начал рассказывать ей о своей бывшей любовнице - мы были вместе очень долгое время, и тем не менее в течение двух недель в самом начале я ничего не мог с этим поделать. Я слишком волновался, поэтому ничего не получалось.
- Это совсем другое. Вам же не был ненавистен сам ее вид.
- Ну вы делаете что-то большое из такого незначительного...
- Да это он пытается делать, - сказала она с внезапной грубоватостью школьницы и хихикнула с несчастным видом.
- Мы уехали на неделю и сменили обстановку, а после этого все было в порядке. Десять дней было сплошное "увы", а после этого десять лет мы были счастливы. Очень счастливы. Нервозность может создаваться комнатой, цветом занавесок - она может висеть в платяном шкафу; вы можете обнаружить ее, курящейся в пепельнице марки "Перно", а когда вы смотрите на постель, она высовывает свою голову из-под кровати, как носы туфель. - Я снова повторил единственное заклинание, о котором мог думать: - Увезите его домой.
- Это ничего не изменит. Он разочарован, вот в чем дело. Она взглянула на свои длинные черные ноги; я проследил направление ее взора, потому что обнаружил, что я действительно хочу ее, а она сказала с искренней убежденностью: - Я недостаточно хороша, когда раздета.
- Вы говорите абсолютную чепуху. Вы даже не представляете, какую чепуху вы говорите.
- Нет. Это не так. Понимаете - все началось хорошо, но потом он дотронулся до меня, - она положила руки на груди, - и все испортилось. Я всегда знала, что они недостаточно хороши. В школе мы обычно рассматривали друг друга в спальне - это было ужасно. У всех они росли, кроме меня. Я не Джейн Мансфилд, могу вам точно сказать. - Она опять несчастно хихикнула. - Я помню, одна девочка посоветовала мне спать с подушкой на груди - говорят, что им нужно упражнение, они будут бороться с препятствием. Но, конечно, это ничего не дало. Я сомневаюсь, чтобы эта идея была очень научной. - Она добавила: - Помню, что ночью от этого было ужасно жарко.
- Питер не производит впечатления человека, - осторожно сказал я, который захотел бы такую, как Джейн Мансфилд.
- Но вы же понимаете, если он считает меня безобразной - все безнадежно.
Я хотел согласиться с ней - эта причина, которую она выдумала, была бы, возможно, менее прискорбной, чем правда, и достаточно скоро нашелся бы кто-то, кто излечил бы ее от неуверенности в себе. Я еще раньше замечал, что именно привлекательные женщины часто совершенно не имеют представления о своей внешности, но все равно я не смог бы притвориться, что я с ней согласен. Я сказал: - Вы должны верить мне. У вас все в порядке, и поэтому я говорю с вами именно таким образом.
- Вы очень милый, - сказала она, и ее глаза скользнули поверх меня, как луч маяка, который по ночам проходил мимо музея Гримальди и через некоторое время возвращался и безразлично освещал все наши окна на фасаде отеля. Она добавила: - Он сказал, что они вернутся к коктейлю.
- Если вы хотите до этого отдохнуть, - на некоторое время между нами возникла близость, но теперь опять мы расходились все дальше и дальше. Если бы я продолжал настаивать сейчас, она, может быть, в конце концов и стала бы счастлива - разве общепринятая мораль требует, чтобы девушка оставалась связанной, как была связана она? Они обвенчались в церкви; она была, возможно, доброй христианкой, а я знал церковные правила: в данный момент своей жизни она могла бы освободиться от него, брак мог бы быть аннулирован, но через день или два те же правила сказали бы: "Он справляется достаточно хорошо, вы женаты на всю жизнь."
У этих двоих вошло в обычай развлекать девушку во время ее одинокого завтрака до появления мужа. Я теперь никогда не садился за их стол, но обрывки разговора доносились до меня, и мне казалось, что она никогда уже не была такой веселой, как раньше. Даже чувство новизны ушло. Однажды я слышал, как она сказала: - Здесь совершенно нечего делать, - и меня поразило это весьма странное наблюдение, высказанное молодой женой во время медового месяца.
А затем однажды вечером я встретил ее в слезах около музея Гримальди. Я ходил за своими газетами и по укоренившейся привычке обошел вокруг площади Националь с обелиском, воздвигнутым в 1819 г. в честь - замечательный парадокс - лояльности Антиба к монархии и его сопротивления "чужеземным захватчикам", пытавшимся восстановить монархию. Затем по установившемуся порядку я пошел через рынок, старый порт и мимо ресторана Лу-Лу вверх по дороге, ведущей к собору и музею, и там, в серых вечерних сумерках, когда еще не зажглись фонари, я увидел ее плачущей под скалой замка.
Я слишком поздно заметил ее состояние, иначе я бы не сказал: - Добрый вечер, миссис Трэвис. - Она вздрогнула и, обернувшись, уронила носовой платок, а когда я поднял его, я обнаружил, что он мокрый от слез - это было все равно, что держать в руке маленького утонувшего зверька. Я сказал: Сожалею, - имея в виду, что не хотел ее напугать, но она поняла это совершенно иначе: - О, с моей стороны это глупо да и только. Это просто плохое настроение. У всякого может быть плохое настроение, правда?
- А где Питер?
- Он в музее со Стивом и Тони смотрит картины Пикассо. Я их совершенно не понимаю.
- Здесь нечего стыдиться. Их многие не понимают.
- Но Питер их тоже не понимает. Я знаю, что это так. Он только притворяется заинтересованным.
- Да, но...
- Но даже и не в этом дело. Я тоже немножко притворялась, чтобы сделать приятное Стиву. Питер же притворяется, чтобы избавиться от меня.
- Ну, вам все это кажется.
Точно в пять часов зажегся маяк, но было еще слишком светло, и его луч не был виден.
Я сказал: - Музей сейчас закроется.
- Проводите меня в отель.
- А вы не хотели бы подождать Питера?
- У меня смылись все духи, да? - спросила она с несчастным видом.
- Нет, слабый запах "Арпедж" сохранился. Я всегда любил "Арпедж".
- Как ужасно опытно это звучит.
- Вовсе нет. Просто моя первая жена обычно покупала эти духи.
Мы пошли обратно, ветер шумел в наших ушах и давал на будущее оправдание ее покрасневшим глазам.
Она сказала: - Антиб мне кажется таким печальным и серым.
- А я думал, вам здесь нравится.
- О, только день или два.
- А почему бы не вернуться домой?
- Но это будет довольно странно - вернуться раньше времени в медовый месяц.
- Ну поезжайте в Рим или еще куда-нибудь. Из Ниццы вы можете улететь куда угодно.
- Это ничего не изменит, - сказала она. - Дело вовсе не в месте, а во мне.
- Я не понимаю.
- Он несчастлив со мной. Только и всего.
Она остановилась напротив одного из небольших каменных домов у крепостных рвов. Белье висело поперек лежащей под нами улицы, в клетке была видна замерзшая канарейка.
- Вы сами сказали... настроение...
- Это не его вина, - сказала она. - Дело во мне. Может, это покажется вам очень глупым, но я не спала ни с кем до замужества. - Она уставилась с несчастным видом на канарейку.
- А Питер?
- Он очень чувствительный, - сказала она и добавила быстро. - Это хорошее качество. Я не влюбилась бы в него, если бы он не был таким.
- Если бы я был на вашем месте, я увез бы его домой как можно скорее. Я безуспешно старался, чтобы мои слова не прозвучали зловеще, но она едва ли слышала их. Она прислушивалась к голосам, приближающимся к подножию крепости, - к веселому смеху Стивена. - Они симпатичные, - сказала она, - я рада, что он нашел друзей.
Как я мог сказать ей, что они соблазняют Питера у нее на глазах? И в любом случае, не была ли ее ошибка уже непоправимой? Это были только два вопроса из тех, что возникали в тоскливые для одинокого мужчины часы в середине дня, когда работа завершена, некоторый подъем от выпитого за ланчем вина также пропал, а время первого вечернего глотка еще не наступило, да и зимнее отопление едва теплится. Имела ли она хотя бы какое-то представление о природе молодого человека, за которого вышла замуж? Женился ли он на ней вслепую или в последней отчаянной попытке начать нормальную жизнь? Я не мог себя заставить поверить этому. Было что-то невинное в этом мальчике, что, казалось, оправдывало ее любовь, и я предпочитал думать, что он еще не сформировался полностью, что он женился честно и вот только теперь обнаружил в себе склонность к другому опыту. Однако, если это и было так, комедия становилась все более жестокой. Пошло бы все нормально, если бы какое-то сочетание планет не пересекло их медовый месяц с этой парой голодных охотников?
Я жаждал выговориться и в конце концов действительно заговорил, но случилось так, что не с ней. Я направлялся в свою комнату, а дверь одной из их комнат была открыта, и я снова услышал смех Стивена - такой смех иногда иронически называют заразительным; это меня взбесило. Я постучал и вошел. Тони возлежал на двуспальной кровати, а Стивен, держа по щетке в каждой руке, старательно укладывал свои седые локоны. На туалетном столике перед ним, как у женщины, стояло множество флакончиков.
- Ты имеешь в виду, что он сказал тебе это? - спрашивал Тони. - О, как поживаете, Вильям? Входите. Наш молодой друг исповедался Стиву. Такие захватывающие подробности.
- Который из ваших молодых друзей? - спросил я.
- Ну, Питер, конечно. Кто же еще? Секреты супружеской жизни.
- А я решил, что, может быть, это ваш морячок.
- Да что вы! - сказал Тони. - Но он тоже touche, конечно.
- Я бы хотел, чтобы вы оставили Питера в покое.
- Не думаю, что ему этого хотелось бы, - сказал Стивен. - Вы же видите, у него нет особой склонности к такого рода медовому месяцу.
- Вам, я вижу, нравятся женщины, Вильям, - сказал Тони. - Почему бы не приударить за девушкой? Это очень удобный случай. Я думаю, что она уж не такая, как вульгарно говорят, "зелененькая". - Из них двоих он был более грубым. Я хотел ударить его, но сейчас времена, не подходящие для таких романтических жестов, да к тому же он лежал. Я сказал довольно глупо (мне следовало бы понимать, что бесполезно вступать в дебаты с этими двумя): Дело в том, что она любит его.
- Вильям, дорогой, я считаю, Тони прав, и она могла бы найти больше удовлетворения с вами, - сказал Стивен, проводя последний раз по волосам над правым ухом (синяк теперь уже совсем не был виден). - Думаю, вы принесли бы им обоим большое облегчение, если судить по словам Питера.
- Расскажи ему, Стив, что тебе сказал Питер.
- Он сказал, что с самого начала у нее было что-то вроде голодной женской агрессивности, что напугало и оттолкнуло его. Бедный мальчик - он действительно попал в ловушку с этой женитьбой. Его отец хотел наследников он ведь разводит также и лошадей, и потом ее мать - в общем здесь большая выгода. Я думаю, он не имел ни малейшего понятия о том...о том, Что Ему Предстоит. - Стивен посмотрелся в зеркало и остался доволен собой.
Даже сегодня мне для собственного спокойствия приходится уверять себя, что молодой человек не говорил в действительности этих ужасных вещей. Я верю и надеюсь, что эти слова были вложены в его уста коварным инсценировщиком, но это слабое утешение, поскольку фантазии Стивена всегда соответствовали персонажу. Он даже видел насквозь мое кажущееся безразличие к девушке и понимал, что они с Тони зашли слишком далеко; их бы вполне устроило, если бы я был втянут в непорядочную историю или если бы я, по их грубой логике, потерял всякий интерес к Пупи.
- Конечно, - сказал Стивен, - я преувеличиваю. Несомненно, он чувствовал некоторую влюбленность до самого последнего момента. Его отец описал бы ее, я полагаю, как прекрасную молодую кобылку.
- Что вы собираетесь с ним делать? - спросил я. - Вы что, будете бросать монетку или один из вас возьмет голову, а другой хвост?
Тони засмеялся: - О, старина Вильям. Какое у вас извращенное мышление.
- Предположим, - сказал я, - я приду к ней и передам содержание нашей приятной беседы.
- Дорогой мой, она даже не поймет вас. Она неправдоподобно невинна.
- А он?
- Я сомневаюсь в этом, зная нашего друга Колина Уинстенли. Но тут еще не все ясно. Он еще никак не проявил себя.
- Мы планируем вскоре испытать его, - сказал Стивен.
- Поездка за город, - сказал Тони. - Напряжение сказывается на нем, вы это сами можете видеть. Он даже боится прилечь отдохнуть днем, опасаясь нежелательного внимания.
- Есть ли у вас хоть капля милосердия? - Нелепо было использовать это старомодное слово в разговоре с двумя такими изощренными субъектами. Я почувствовал себя еще более чем когда-либо неловким. - А не приходило ли вам в голову, что вы можете ради вашей маленькой игры разрушить ее жизнь?
- Мы полагаем, это в ваших силах, - сказал Тони, - утешить ее.
- Это не игра, - сказал Стивен. - Вы должны понять, что мы спасаем его. Подумайте, что за жизнь он бы вел - со всеми этими мягкими контурами, обволакивающими его со всех сторон. - Он добавил: - Женщины всегда напоминают мне влажный салат - знаете, те увядшие кусочки зелени, совершенно мокрые...
- У каждого свой вкус, - заметил Тони. - Но Питер не создан для такого рода жизни. Он очень чувствителен, - сказал он, используя собственные слова девушки. Я ничего не смог придумать в ответ.
5
Вы видите, я играю отнюдь не героическую роль в этой комедии. Я мог бы, предположим, пойти прямо к девушке и прочесть ей небольшую лекцию о жизни, начав осторожно с режима в английских закрытых средних учебных заведениях для мальчиков (Питер носил цветной галстук выпускника школы до тех пор, пока Тони не сказал ему однажды за завтраком, что, по его мнению, эта красновато-коричневая полоска - дурной вкус). Или, возможно, я мог бы обратиться к самому парню, но, если Стивен говорит правду и Питер испытывает серьезное нервное напряжение, мое вмешательство едва ли помогло бы уменьшить его. Я не мог ничего предпринять. Мне оставалось только сидеть здесь и наблюдать, как они осторожно и ловко движутся к развязке.
Это произошло три дня спустя за завтраком, когда она, как обычно, сидела одна с ними, пока ее муж был наверху со своими лосьонами. Эти двое никогда не были более очаровательными и занимательными. Когда я сел за свой стол, они действительно забавно описывали ей дом в Кенсингтоне, который они декорировали для вдовствующей герцогини, страстно увлеченной эпохой наполеоновских войн. Там была, я помню, пепельница, сделанная из лошадиного копыта, принадлежавшего (по утверждению дилера от Торгового дома Эпсли) серой кобыле Веллингтона в битве при Ватерлоо; была там стойка для зонтиков, изготовленная из ящика для снарядов, найденного на поле Аустерлица; пожарная лестница, построенная на основе осадной из Бадажоза. Слушая их, она немного расслабилась. Она забыла о своих булочках и кофе; Стивен полностью завладел ее вниманием. Мне хотелось сказать ей: "Вы - маленькая совушка". Но я не встревожил бы ее - она скорее сделала бы большие глаза.
А затем Стивен осуществил главный план. Можно сказать, это было сделано как бы вскользь: он держал чашечку кофе, а Тони, опустив глаза, казалось, молился над своим croissant.
- Послушайте, Пупи, можете вы одолжить нам своего мужа? - Я никогда не слышал ничего, сказанного с более обыденной интонацией.
Она засмеялась. Она ничего не заметила. - Одолжить моего мужа?
- В горах за Монте-Карло находится маленькая деревушка - называется Пейль - говорят, там есть сногсшибательное старинное бюро - не для продажи, конечно, но мы с Тони умеем находить подходы.
- О, это я и сама заметила, - сказала она.
Стивен на мгновенье смешался, но она ничего не имела в виду, разве что комплимент.
- Мы думали пообедать в Пейли и провести весь день в дороге, чтобы осмотреть окрестности. Беда в том, что в "спрайте" места не больше, чем на троих, но Питер говорил на днях, что вы хотели привести в порядок прическу, так что мы думали...
У меня создалось впечатление, что он, стараясь убедить ее, говорит слишком много, но ему не было никакой нужды беспокоиться: она совершенно ничего не заметила. - Я думаю, это превосходная идея, - сказала она. Знаете, ему нужно немного отдохнуть от меня. Он не был ни минуты наедине с самим собой с тех пор, как я появилась в церкви. - Она была потрясающе рассудительна и, может быть, даже почувствовала облегчение. Бедняжка. Ей самой нужен был небольшой отдых.
- Правда, это будет весьма некомфортабельно. Ему придется сидеть у Тони на коленях.
- Я думаю, что он не будет возражать.
- И, конечно, мы не можем гарантировать качество пищи в дороге.
Впервые я увидел, как Стивен сморозил глупость. Не появилась ли в этом тень надежды?
Вообще говоря, из них двоих у Тони, если отбросить его грубость, голова работала лучше. Прежде чем Стивен собрался сказать еще что-нибудь, Тони, подняв глаза от croissant, решительно заявил: - Прекрасно. Договорились. Мы возвратим его в целости и сохранности к обеду.
Он посмотрел на меня с вызовом: - Конечно, нам очень неприятно оставлять вас на ланч одну, но я уверен, что Вильям присмотрит за вами.
- Вильям? - спросила она, и мне очень не понравилось, как она взглянула на меня - будто я не существовал. - О, вы имеете в виду мистера Гарриса?
Я пригласил ее на ланч в ресторан "Лу-Лу" в старом порту - мне больше ничего не оставалось делать, - и в этот момент пресловутый Питер появился на террасе. Она сказала быстро: - Мне не хотелось бы прерывать вашу работу...
- Я не верю в пользу голода, - сказал я. - Мне все равно нужно прерываться для еды.
Питер опять порезался во время бритья, и у него на подбородке был большой ватный тампон; это напомнило мне о синяке Стивена. Пока он стоял, ожидая, чтобы с ним заговорили, у меня создалось впечатление, что он знал все об этой беседе; она была тщательно продумана этой троицей, все партии расписаны, беззаботная манера заранее отрепетирована, даже пустячок по поводу пищи... Теперь же у них образовалась пауза, поэтому заговорил я.
- Я пригласил вашу жену на ланч в "Лу-Лу", - сказал я. - Я надеюсь, вы не возражаете.
Я удивился бы выражению мгновенного облегчения на всех трех лицах, если бы только мог вообще удивляться чему бы то ни было в этой ситуации.
6
- И вы не женились снова после того, как она ушла?
- К тому времени я уже стал слишком стар, чтобы жениться.
- А Пикассо женился.
- О, но я еще не так стар, как Пикассо.
Глупая болтовня продолжалась на фоне рыбацких сетей, драпировавших обои с изображением винных бутылок, - и здесь декорация интерьера. Иногда я мечтал о комнате, которая просто изменялась бы так же, как стареет с возрастом человеческое лицо. Рыбный суп с запахом чеснока дымился между нами. Кроме нас посетителей не было. Возможно, подействовала эта уединенность или направленность ее вопросов, а может быть, всего лишь rose, но неожиданно меня охватило приятное чувство, что мы близкие друзья. Всегда остается работа, - сказал я, - и вино, и хороший сыр.
- Я не смогла бы быть такой рассудительной, если бы потеряла Питера.
- Но ведь этого не может произойти, правда?
- Мне кажется, я бы умерла, - сказала она, - как кто-то у Кристины Россетти.
- А я думал, ваше поколение не читает ее.
Если бы я был двадцатью годами старше, я бы, может быть, сумел объяснить ей, в чем заключается самое плохое. Хуже всего то, что в конце так называемой "сексуальной жизни" единственная любовь, которая остается, - это любовь, принимающая все: разочарование, ошибку, измену; принимающая даже тот печальный факт, что в конце жизни не существует желания более глубокого, чем простое желание человеческого общения.
Она не поверила бы мне. Она сказала: - Я всегда ужасно плакала над стихотворением "Смерть". Вы пишете грустные вещи?
- Биография, которую я сейчас пишу, достаточно печальна. Два человека связаны друг с другом любовью, и однако один из них не способен хранить верность. Человек, умерший в расцвете сил, сгоревший дотла - а ему еще не было сорока, - и фешенебельный священник, притаившийся у постели, чтобы схватить его душу. Никакой уединенности даже для умирающего человека: епископ написал об этом книгу.
Англичанин, державший свечную лавку в старом порту, разговаривал у стойки, две старые женщины из хозяйской семьи вязали в конце комнаты. Вбежала собака, посмотрела на нас и снова убежала, свернув хвост колечком.
- Когда все это случилось?
- Почти триста лет назад.
- А прозвучало очень современно. Только теперь это был бы человек из "Миррор", а не епископ.
- Именно поэтому мне и захотелось написать об этом. На самом деле меня не интересует прошлое. Я не люблю исторические вещи.
Завоевание чьего-либо доверия - это примерно то же самое, что делают некоторые мужчины, соблазняя женщину: долго кружат вокруг истинной цели, пытаются заинтересовать и развлечь, пока наконец не наступит момент нанесения удара. Этот момент, как я ошибочно подумал, наступил, когда я просматривал счет. Она сказала: - Интересно, где сейчас Питер, - и я быстро спросил: - Какая кошка между вами пробежала?
Она сказала: - Пойдемте.
- Мне нужно получить сдачу.
В "Лу-Лу" всегда было проще пообедать, чем заплатить по счету. В нужный момент все имели привычку исчезать: старая женщина (ее вязанье осталось на столе), тетушка, помогавшая обслуживать, сама Лу-Лу, ее муж в своем синем свитере. Если бы собака до этого не убежала, она бы обязательно теперь исчезла.
Я сказал: - Вы забыли, вы говорили мне, что он несчастлив.
- Пожалуйста, пожалуйста, найдите кого-нибудь и давайте уйдем.
Итак, я вызвал тетушку из кухни и расплатился. Когда мы выходили, все вернулись на свои места, даже собака.
На улице я спросил ее, не хочет ли она вернуться в отель.
- Не сейчас - но я отрываю вас от работы.
- Я никогда не работаю после выпивки. Именно поэтому я предпочитаю браться за работу пораньше. Это приближает первый глоток.
Она сказала, что ничего не видела в Антибе, кроме крепостных рвов, пляжа и маяка, так что я повел ее по маленьким, узким улочкам, где из окон свешивалось белье, как в Неаполе, и где мелькали комнатки, переполненные детьми и внуками; над старинными дверными проемами, которые прежде вели в дома знати, были высечены украшения из камня; тротуары были заняты винными бочками, а проезжая часть - детьми, играющими в мяч. В низкой комнате на земляном полу сидел человек и расписывал ужасные изделия из керамики: пятнистых розовых лягушек, чудовищных рыб и свиней с щелью для монет. Позже эти изделия отправятся в Валлорис и будут проданы туристам в старинном месте, где часто бывал Пикассо.
Она попросила: - Вернемся к морю. - Итак, мы вернулись к пятну горячего солнца на бастионе, и опять я испытывал искушение рассказать ей, чего я опасаюсь, но останавливала мысль, что она может взглянуть на меня с пустотой неведения. Она присела на стену, ее длинные ноги в узких черных брюках повисли, как чулки, которые вывешивают на Рождество. Она сказала: - Я не жалею, что вышла замуж за Питера, - и я вспомнил песню Эдит Пиаф "Je ne regrette rien". Обычно такую фразу поют или произносят, ожидая возражений.
Я опять только смог повторить: - Вы должны увезти его домой. - Но интересно, что случилось бы, если бы я сказал: "Вы вышли замуж за человека, которому нравятся только мужчины, и сейчас он на пикнике со своими любовниками. Я на тридцать лет старше вас, но я, по крайней мере, всегда предпочитал женщин, и я полюбил вас, и мы еще могли бы провести несколько хороших лет вместе, прежде чем настанет время, когда вы захотите покинуть меня ради молодого человека". Но я сказал всего лишь: - Он, наверное, скучает по сельской местности и верховой езде.
- Хотелось бы, чтобы вы были правы, но на самом деле все гораздо хуже.
Поняла ли она в конце концов природу своей проблемы? Я ждал, что она объяснит смысл своих слов. Это немного напоминало роман, который колеблется на грани между комедией и трагедией. Если бы она поняла ситуацию, это была бы трагедия; если бы она пребывала в неведении, это была бы комедия, даже фарс - юная девушка, слишком невинная, чтобы понять, и мужчина, слишком старый, чтобы иметь смелость объяснить. Я полагаю, у меня вкус к трагедии. Я надеялся на это.
Она сказала: - Мы в самом деле мало что знали друг о друге, пока не приехали сюда. Знаете, вечеринки в конце недели, изредка театр - и верховая езда, конечно.
Мне было неясно, к чему она клонит. Я сказал: - Такие обстоятельства почти всегда приводят к напряжению. Вас вытащили из привычной жизни и столкнули вместе после традиционной церемонии - будто заперли в одной клетке двух зверьков, никогда прежде не видевших друг друга.
- А теперь он видит меня, и я ему не нравлюсь.
- Вы преувеличиваете.
- Нет. - Она добавила волнуясь: - Я не шокирую вас, не правда ли, если скажу вам одну вещь. Здесь никого нет кроме вас, кому я могла бы открыться.
- После пятидесяти лет я устойчив к любому шоку.
- Мы не занимались любовью должным образом ни разу с тех пор, как приехали сюда.
- Что вы имеете в виду - должным образом?
- Он начинает, но не заканчивает, ничего не происходит.
Я сказал, испытывая неловкость: - Рочестер писал об этом. Стихотворение называлось "Неполное наслаждение". - Не знаю, зачем я привел ей этот сомнительный литературный пример; может быть, как психоаналитик, я хотел, чтобы она не чувствовала себя одинокой со своей проблемой. - Это может случиться с каждым.
- Но это не его вина, - сказала она. - Вина моя. Я знаю это. Ему просто не нравится мое тело.
- Это, безусловно, несколько запоздалое открытие.
- Он не видел меня обнаженной до того, как мы приехали сюда, - сказала она с откровенностью девушки перед своим врачом - вот, что я значил для нее, я это точно почувствовал.
- В первую ночь почти всегда присутствует нервозность. И тогда, если мужчина тревожится (вы должны понимать, как это задевает его самолюбие), эта ситуация может затянуться на несколько дней или даже недель. - Я начал рассказывать ей о своей бывшей любовнице - мы были вместе очень долгое время, и тем не менее в течение двух недель в самом начале я ничего не мог с этим поделать. Я слишком волновался, поэтому ничего не получалось.
- Это совсем другое. Вам же не был ненавистен сам ее вид.
- Ну вы делаете что-то большое из такого незначительного...
- Да это он пытается делать, - сказала она с внезапной грубоватостью школьницы и хихикнула с несчастным видом.
- Мы уехали на неделю и сменили обстановку, а после этого все было в порядке. Десять дней было сплошное "увы", а после этого десять лет мы были счастливы. Очень счастливы. Нервозность может создаваться комнатой, цветом занавесок - она может висеть в платяном шкафу; вы можете обнаружить ее, курящейся в пепельнице марки "Перно", а когда вы смотрите на постель, она высовывает свою голову из-под кровати, как носы туфель. - Я снова повторил единственное заклинание, о котором мог думать: - Увезите его домой.
- Это ничего не изменит. Он разочарован, вот в чем дело. Она взглянула на свои длинные черные ноги; я проследил направление ее взора, потому что обнаружил, что я действительно хочу ее, а она сказала с искренней убежденностью: - Я недостаточно хороша, когда раздета.
- Вы говорите абсолютную чепуху. Вы даже не представляете, какую чепуху вы говорите.
- Нет. Это не так. Понимаете - все началось хорошо, но потом он дотронулся до меня, - она положила руки на груди, - и все испортилось. Я всегда знала, что они недостаточно хороши. В школе мы обычно рассматривали друг друга в спальне - это было ужасно. У всех они росли, кроме меня. Я не Джейн Мансфилд, могу вам точно сказать. - Она опять несчастно хихикнула. - Я помню, одна девочка посоветовала мне спать с подушкой на груди - говорят, что им нужно упражнение, они будут бороться с препятствием. Но, конечно, это ничего не дало. Я сомневаюсь, чтобы эта идея была очень научной. - Она добавила: - Помню, что ночью от этого было ужасно жарко.
- Питер не производит впечатления человека, - осторожно сказал я, который захотел бы такую, как Джейн Мансфилд.
- Но вы же понимаете, если он считает меня безобразной - все безнадежно.
Я хотел согласиться с ней - эта причина, которую она выдумала, была бы, возможно, менее прискорбной, чем правда, и достаточно скоро нашелся бы кто-то, кто излечил бы ее от неуверенности в себе. Я еще раньше замечал, что именно привлекательные женщины часто совершенно не имеют представления о своей внешности, но все равно я не смог бы притвориться, что я с ней согласен. Я сказал: - Вы должны верить мне. У вас все в порядке, и поэтому я говорю с вами именно таким образом.
- Вы очень милый, - сказала она, и ее глаза скользнули поверх меня, как луч маяка, который по ночам проходил мимо музея Гримальди и через некоторое время возвращался и безразлично освещал все наши окна на фасаде отеля. Она добавила: - Он сказал, что они вернутся к коктейлю.
- Если вы хотите до этого отдохнуть, - на некоторое время между нами возникла близость, но теперь опять мы расходились все дальше и дальше. Если бы я продолжал настаивать сейчас, она, может быть, в конце концов и стала бы счастлива - разве общепринятая мораль требует, чтобы девушка оставалась связанной, как была связана она? Они обвенчались в церкви; она была, возможно, доброй христианкой, а я знал церковные правила: в данный момент своей жизни она могла бы освободиться от него, брак мог бы быть аннулирован, но через день или два те же правила сказали бы: "Он справляется достаточно хорошо, вы женаты на всю жизнь."