Он покорно стоял рядом с мэром Фрейзер и торжественно-мрачно наблюдал за тем, как отец Кэллеген мирно отправляет службу перезахоронения Лукаса Де Френца. Человек, пришедший из мертвых, заявивший, что обладает ангелом-хранителем, забыл о своем предназначении и был убит до того, как о нем вспомнил. Теперь он покоился в новеньком гробу, стоявшем у края могилы, и дожидался, когда его вторично предадут земле, на этот раз, вероятно, на более долгий срок.
Эриксон украдкой взглянул на часы. Служитель культа, как ему показалось, гудел уже бесконечно долго, освящая специальную процедуру, предназначенную для тех, чей покой был нарушен, с повышенными тщательностью, выразительностью и даже с явным налетом театральщины. По-видимому, оттого, что подобный ритуал был редкостью, священник решил выложиться полностью. Разумеется, в Шэдоуз-Фолле знали о возвращении из мертвых, тем не менее всякий раз, когда возвращение происходило, это воспринималось как нечто новое.
Эриксон втянул носом воздух и беспокойно переступил с ноги на ногу. Похороны он не любил: отчасти за то, что они напоминали ему, что и сам он смертен, но главным образом оттого, что казались ему процедурой невыносимо скучной. Ушел человек — и ладно, нечего тянуть резину. Эриксон любил, когда все предельно четко и ясно, особенно это касалось его собственных эмоций. Бесспорно, отец Кэллеген делает все из добрых намерений, да только его бесконечные фразы о суженых благах стали вдруг сливаться воедино, и шериф мысленно молил его поскорее закругляться. Эриксон был не из тех, кто мог убивать время в безделье; он не умел простаивать, он должен быть постоянно чем-то занят. И дело не в том, что шериф так уж хорошо знал Лукаса. Но расследование обстоятельств его второй смерти, вернее убийства, зашло в тупик, и единственное, что оставалось, — это поприсутствовать на его похоронах и надеяться: может, здесь произойдет что-нибудь интересное.
Эриксон покосился на стоявшую рядом Рию. На ней было элегантное, но скромное черное платье, аккуратная маленькая шляпка с вуалью. Мэр казалась спокойной и невозмутимой — впрочем, как всегда. Рии прекрасно удавалось держать себя в руках в любых ситуациях. Мышь ли вскарабкается по ее ноге, шляпка ли вспыхнет пламенем — ничто не поколеблет ее самообладания мэра. Она пока не распространялась о том, что делает на похоронах Лукаса, но Эриксон решил обязательно выяснить это перед уходом. Он еще раз взглянул на Рию, завидуя холодному самообладанию на откровенно скучающем лице. Вот она, суть политика: вежливая улыбочка, сердечное рукопожатие и ничего не выражающая физиономия. Он уже не в силах припомнить, сколько лет знает Рию, однако так и не стал ближе к пониманию — что может вывести ее из себя. Эта мысль беспокоила его. Эриксон верил в человеческое взаимопонимание: в его работе очень важно было предугадать, кого в какую сторону может занести. Но вот она, Рия, стоит рядышком, едва не касаясь рукой, его друг с самого детства, но с таким же успехом она могла сейчас быть и на Луне.
Эриксон тихонько вздохнул и, не таясь, огляделся по сторонам. Никто из родных Де Френца не явился на похороны. Однажды пройдя это испытание, они не изъявили желания его повторить. Шериф говорил с родней покойного накануне — они были вежливы, но непреклонны. Последнее «прости» они уже сказали человеку, которого знали, и отказались принимать какое-либо участие в судьбе того, кто вернулся из мертвых, назвавшись Лукасом. Кто-то из родственников прислал средней величины венок, но на нем была ленточка лишь с фамилией их родни без указания имени отправителя. Прислоненный к надгробию, венок казался маленьким и сиротливым в своем одиночестве. Больше цветов не было. Может, и мне следовало купить цветы, подумал было шериф. Давненько он не посещал похороны и связанный с ними этикет припоминал смутно. А затем он вдруг подумал, что мэр тоже пришла без цветов, и успокоился. Рия всегда знала, что и как надо делать.
За исключением шерифа, мэра и священника, единственными наблюдателями были двое могильщиков, стоявших на почтительном расстоянии и потягивавших на двоих одну сигарету. Они тихо переговаривались — слова заглушались громким и монотонным гудением священника. Оба были высокими, мускулистыми и, как казалось Эриксону, совсем не похожими на могильщиков. Не то чтобы он твердо был уверен, как именно должны выглядеть кладбищенские рабочие, — в его смутном представлении они должны были стоять, облокотившись на лопаты. Однако нигде поблизости лопат видно не было. Наверное, такие предметы старательно убирались с глаз до тех пор, пока безутешные близкие не уйдут — дабы не расстраивать их сверх меры. Эриксон кисло улыбнулся: лично его бы не расстроило, даже если б сюда пригнали экскаватор. Он поймал на себе строгий взгляд священника — будто тот подозревал шерифа в недостойно малом внимании к церемонии. Чуть выпрямившись, Эриксон сотворил наилучшее свое «должностное» выражение лица, с тоской гадая, как долго еще осталось терпеть до обеда.
Дерек и Клайв Мандервилли, могильщики и чернорабочие кладбища Всех Душ, а также доброй полудюжины других мест, терпеливо ожидали окончания церемонии, чтобы приступить к следующей работе. День выдался холодный, хмурое серое небо грозило дождем и мокрым снегом, но братья знали: раз уж их вызвали — трудиться им в поте лица Что копать могилу, что закапывать — все одинаково тяжело, хотя мало кто ценил такой труд.
Было много причин, по которым люди не очень-то жаловали могильщиков, частенько говаривал Дерек своему младшему брату Клайву. Особенно в таких городах, как Шэдоуз-Фолл (даже если, говоря техническим языком, подобных городов больше не существовало), где не было уверенности в том, что человек упокоится в том месте, где его закопали. Семь потов с тебя сойдет, пока ты им выроешь яму, аккуратненько их уложишь, зароешь и разровняешь все так же аккуратненько и с уважением, а потом вдруг — на тебе: опять выкапывать, опять грязь разводить.
Дерек считал, что надо принять закон, запрещающий подобные безобразия, на что Клайв непременно отвечал, мол, очень даже может быть надо, да только скорее всего новеньким ожившим покойникам до этих законов как до лампочки. Точно, говорил Дерек, решительно кивая головой, будто только что заимел особую точку зрения.
«Да, — подумал Клайв, вынимая изо рта сигарету и передавая брату, — бывает, что и Дерек выдает толковую мысль».
— Пожалуй, стоило раскопать чуть пошире, — сказал Дерек, принимая у брата сигарету. — Может, если на него навалить еще полтонны грязи, он больше не вылезет?
— Думаешь?
— Я не знаю, да только он у меня не первый, кто вылезает, — посетовал Дерек. — Леонарда Эша мы тоже закапывали. Помнишь Эша, три года назад? Классный такой гроб из красного дерева с золоченым орнаментом. Красота. Три года тому мы опустили его в яму и завалили землей, а на днях гляжу — Эш разгуливает по городу, как ни в чем не бывало. Некоторые совершенно не ценят, сколько ты для них сделал.
— Ты прав, — согласился Клайв, поглядев на Рию и подумав, ценит ли она их труд. Держалась она так, будто ценит.
Глухо проворчав, Дерек мрачно покачал головой:
— Они так резво повалили обратно, что я теперь и не знаю, зачем вообще мы заколачиваем крышки гробов. Понаделать крышки на петлях — и всего делов.
— Может, вернешь сигарету-то?
— Если забыл — так сегодня твоя очередь покупать новую пачку. Стой и жди очереди… Не помнишь, как звали этого?
— Де Френц. Вообразил себя ангелом.
— Мания величия, — фыркнул Дерек. — Вот что я тебе скажу, Клайв, причем бесплатно. Если он еще раз встанет из гроба, я размозжу ему лопатой голову. Копать ему могилу я больше не собираюсь.
Получив наконец от Дерека дюймовый окурок, Клайв кивнул. Братья немного помолчали, слушая, как сворачивает службу отец Кэллеген. Прекрасный оратор, этот Кэллеген. Что за вдохновенные слова. Во всяком случае, Клайву они показались вдохновенными. Половина из них была на латыни. Но звучали они так проникновенно, а остальное — неважно.
— Слышь, — заговорил Дерек, — если честно, дело даже не в трупах, которые нам прибавляют работы. Помнишь, мы как-то хоронили пустой гроб?
Клайв вздрогнул.
— А что, так и не выяснили, куда подевалось тело?
— Нет. Сами виноваты — нечего было выкапывать. Больше толку было бы оставить всех в покое, да и нам с тобой меньше головной боли. А еще как-то раз мы закопали парня, который был не до конца мертвый.
— К тому времени, как мы его выкопали, — уже был.
— Вот-вот, я сказал тогда в точности то же самое. Он не ладил с властями. Не разделял их чувства юмора
Служба закончилась, и отец Кэллеген произвел серию ритуальных движений над зевом пустой могилы. Как правило, он не одобрял вкраплений белой магии в церковные церемонии, но обряд перезахоронения восставшего из мертвых был довольно специфичен, и священник знал, что делал. Он был ответствен — а в его лице и Церковь — за то, чтобы еще раз не потревожить семью Де Френца и чтобы Лукас Де Френц наконец упокоился с миром. Даже невзирая на то, что покойный был одержимым манией величия безбожником и богохульником. Священник резко взмахнул рукой, и белое пламя опоясало гроб, на веки вечные отрезав его от мира материального и мира духовного. Второй жест — и гроб чуть приподнялся в воздухе и затем, чуть задев стены ямы, плавно погрузился в поджидающую его могилу. Отец Кэллеген приступил к сериям связывающих и оградительных заклинаний, которые будут иметь силу вплоть до Судного дня.
Догадавшись, что служба окончена, шериф кивнул Рии: можно отойти от могилы. С непроницаемыми лицами оба удалились на почтительное расстояние. Похороны всегда оставляют тягостное впечатление на живущих, в особенности когда убийца остается на свободе. Эриксон остановился у чьей-то неухоженной могилы и равнодушно взглянул на надгробный камень — время и непогода не пощадили его, и надпись читалась с трудом: «Я не умер, а лишь уснул».
«Если ты кого и дурачишь — то лишь себя», — подумал Эриксон.
— Ты хочешь показать мне на этой могиле что-то особенное? — спросила Рия.
— Нет, — быстро проговорил шериф. — Но я твердо убежден: последнее слово в деле Лукаса остается за нами. Мы еще столького не знаем, и я терпеть не могу оставлять дела незавершенными. Ведь так и не удалось доказать, чем он на самом деле владел или кто владел им самим.
— А также, — кивнув, продолжила Рия, — мы не выяснили, в чем же заключалась его миссия. Все, что он смог припомнить, — это то, что он был жизненно необходим каждому в Шэдоуз-Фолле. И когда он замораживал тебя своими жуткими глазами, трудно было с ним не согласиться. Лукас заявил, что его память была умышленно заблокирована кем-то неизвестным или какими-то неведомыми силами, так? Мне все больше кажется, что этот человек был жертвой навязчивых идей. Возвращение из мертвых никогда бесследно не проходило для целостности рассудка. Ну ладно, допустим, с ним очень тяжело было находиться в одном помещении, но из этого сложно сделать вывод о том, что он ангел и носитель воли Господней.
— Возможно, если Михаил был в самом деле ангелом, он вернется в другом обличье? — предположил Эриксон, но Рия скривилась.
— Очень надо… Знаешь, родня Де Френца хотела кремации тела Лукаса главным образом для того, чтобы телом снова кто-нибудь не завладел, но Время заявил: «Нет». Громко и решительно заявил. Разъяснений, разумеется, не последовало. Небеса хранят Дедушку-Время, наставляя его действовать разумными методами, и благоволят нам пускать поменьше возвращенцев сюда. Уверяю тебя, действуй Время иначе, нам бы несдобровать, потому как это кратчайший путь к концу света.
Их взгляды одновременно пересеклись на часовом автомате, в картинной позе застывшем у дерева чуть поодаль. Когда мэр и шериф пришли на службу, он уже был там, но присоединиться к церемонии не пытался — полускрытый в тени листвы, просто стоял с бесстрастным, нарисованным лицом и казался таким же безжизненным, как могила перед ним. Но глаза его были глазами Времени, а уши — ушами Времени, и сам факт его присутствия здесь был очень важен. Дедушка-Время мог бы наблюдать за похоронами при помощи одной из картин в галерее Мощей, однако вместо этого он прислал одного из своих механических чад — как материальное напоминание своего присутствия и своей власти в Шэдоуз-Фолле.
«Ему что-то известно, — думала Рия. — Он не позволил кремировать тело Лукаса и хочет, чтоб мы помнили об этом. Зачем?»
«А могло обернуться и хуже, — думал Эриксон. — Он мог бы прислать Джека Фетча».
Некоторое время Рия и шериф Эриксон молча наблюдали за автоматом, но тот ни единым жестом не давал знать, видит он их или игнорирует. Наконец оба отвернулись и стали смотреть, как отец Кэллеген проворно творит магические действа над открытой могилой. Поэтому они не заметили стоявшего за деревьями еще одного зрителя: в тени укрывался высокий худой мужчина, одетый во все черное. Наблюдая за Рией, Эриксоном и Кэллегеном в миниатюрный бинокль, он время от времени что-то записывал в блокнот. В кобуре на его бедре прятался пистолет, а рядом к стволу дерева была прислонена винтовка. Гнев ли, страх ли или то и другое вместе отражались в его лице. А также нечто очень схожее с отвращением.
— Может, имеет смысл с этого дня держать на контроле каждую смерть в Шэдоуз-Фолле? — предложила Рия с беспечной уверенностью человека, знающего, что этим делом предстоит заниматься не ей. — На тот случай, если Михаилу вдруг вздумается вернуться в другом теле.
— Как ни странно, я уже подумал об этом, — сказал Эриксон. — А ты и городской Совет готовы санкционировать расходы на оплату круглосуточной работы моих сотрудников?
Рия болезненно поморщилась:
— Давай я тебе отвечу чуть позже. В этом году бюджет скудноват.
— Он у вас каждый год скудноват, — сухо откликнулся Эриксон. — Особенно когда прошу я.
Рия мягко засмеялась, и шериф тоже улыбнулся невольно. Сколько раз в прошлом они бились по денежным вопросам, с переменным успехом то одной, то другого. Их соперничество по своему пылу и сути было вовсе не в духе политики маленького города, а по напору было слабее, пожалуй, только неистового пира пираний. Шериф и мэр неловко улыбнулись друг другу, одновременно окунувшись в общие воспоминания, и ни один из них не был уверен, хотят ли они продолжить внезапно возникшую близость. События последних недель сблизили их почти вопреки желанию обоих. Эриксон пытался придумать, что же сказать еще, и мысленно поморщился, когда понял: единственная тема, о которой он мог сейчас говорить, вовсе не упростит их отношений. Но не сказать об этом было нельзя — и потому, как это была его работа, и потому, что это могло быть важным.
— Кстати, о возвращенцах… Я на днях видел Леонарда. Хорошо выглядит, все у него в порядке. Ты в курсе, что он взял шефство над Джеймсом Хартом?
— В курсе, — ответила Рия. — Ко всем радостям нам не хватало здесь только Джеймса, черт его подери, Харта: все, кому не лень, болтают о старом пророчестве. Видно, помимо пророчества двадцать пять лет назад произошло что-то еще, и это что-то окончательно замутило воду. Но будь я проклята, если я в силах понять, что именно. У меня порой возникает такое ощущение, будто каждый в городе подстрелил альбатроса [8]. А беда, как известно, одна не ходит. Сначала убийства, потом возвращение Джеймса Харта. Что на очереди? Весь город сметет какая-нибудь идиотская комета?
— Тс-с! Не подбрасывай судьбе идей.
— Я все думаю о Леонарде… — Голос Рии был спокоен и бесстрастен. — О нем мне напомнили сегодняшние похороны. Тогда тоже не было плакальщиков. Ты, я да его родители. Было сыро и ветрено, а флорист прислал не те цветы. Разве так прощаются…
— Ты бы поговорила с ним.
— Нет. Мой Леонард умер. — Хмурый, враждебный взгляд Рии подсказал Эриксону, что она собиралась сменить тему. — Я так поняла, ты познакомился с Хартом? Каков он?
— На удивление нормальный. Достаточно приятный. Не очень разговорчивый, однако это неудивительно: первый раз в Шэдоуз-Фолле. Свое детство здесь он абсолютно не помнит. Леонарду кажется, что он знал Харта мальчишкой, а вот я его не помню. А ты?
— Нет, — покачала головой Рия. — Я проверила старые записи, как только услышала о его возвращении. Мы учились в одной школе, в одном классе, все мы четверо, но ни ты, ни я, ни кто-либо другой, с кем я тогда общалась, не может его вспомнить. И это не просто совпадение. Мне кажется, это Время опять вмешивается в наши воспоминания.
— Леонард же его помнит.
— Леонард мертв. От мертвых скрывать проще.
— Может, поэтому Леонард отвел Харта на встречу с Дедушкой-Временем. Леонард всегда любил докапываться до сути. — Эриксон неожиданно улыбнулся. — Хотел бы я установить жучка на стене во время их беседы. Но что бы там ни произошло, они все как воды в рот набрали. Харт отправился поглядеть на свой старый дом. Надеюсь, он готов к потрясению. С тех пор, как его родители скрылись, никто там не жил. Я поручил одному из моих людей приглядеть за Хартом. Так, на всякий случай. А что с Леонардом — не в курсе. Его нигде нет. Как бы там ни было, Харт мог попасть и в худшую компанию.
— То есть ты считаешь, что они с Леонардом встретились не случайно?
— А ты считаешь, Время вмешивается так открыто? — сдвинул брови Эриксон.
— Время. Или город. — Покачав головой, Рия пожала плечами и опять сменила тему. Эриксон не возражал. Даже спустя столько времени воспоминания об Эше причиняли ей боль. Рия посмотрела на город, простирающийся внизу. — Все разваливается, Ричард. Пророчество Харта лишило мужества очень многих. Они боятся самих себя и самого города. Люди перестали доверять друг другу. Если бы только убийства или только возвращение Харта, я думаю, мы бы справились, но то и другое вместе сводит город с ума. И я, черт возьми, никак не могу подобрать слов, чтобы успокоить народ. В поисках убийцы мы теперь не ближе, чем тогда, когда нашли тело Лукаса в луже крови на полу в доме Сюзанны. Город ищет кого-то или чего-то, кого можно было бы обвинить, и если мы в скором времени не покажем им козла отпущения, они найдут его сами. Все ждут следующего убийства, последней капли. А когда это произойдет, люди нашего города ринутся к обрыву, как накаченные амфетаминами лемминги.
— Восхищаюсь твоим даром выражаться нестандартно, — сказал Эриксон, чтобы что-то сказать. Ему никогда прежде не приходилось видеть Рию такой угнетенной и подавленной. Такой уязвимой. — Мы делаем все, что в наших силах, — сбивчиво проговорил он. — Мои помощники защитят Харта от нападения, поскольку он сам пока скромничает. Помимо этого, мы пока ничего не можем поделать. У нас на руках все судебные и волшебные доказательства, но все это, вместе взятое, пока не дало нам ключа. Нет у нас ни мотива, ни свидетелей, ни орудия убийства. Как нет и ничего объединяющего жертвы. Они могли быть выбраны наобум по причинам, разобраться в которых под силу лишь безумцу.
— Все так, — согласилась Рия. — Продолжай. Вдохни в меня надежду, прошу тебя.
— Если ищешь оптимизма, ты нашла не того утешителя. Сам факт моего присутствия здесь может дать тебе лишь надежду на чудо.
— Кто знает… — устало пожав плечами, сказала Рия. — Вдруг нам повезет. Кладбища — места специфичные, особенно в Шэдоуз-Фолле. Здесь, в такой близости от смерти, реальность истончается. А в свете последних событий, может, нечто или некто подаст нам знаки, которые мы будем в состоянии понять. Как ты считаешь, это звучит так же безнадежно, как я это выразила? Нет, не отвечай, я не хочу знать.
— Ты и вправду готова выслушать по-настоящему плохие новости? — спросил Эриксон, не глядя на нее. — Я не собирался рассказывать тебе ничего до тех пор, пока не найду достаточно крепких доказательств… Да ладно, черт с ними, с доказательствами! Мне надо выговориться, иначе сойду с ума. Еще двое пропали. Никаких предпосылок, никаких угроз. И никаких следов. Выводы делать рановато, но готов спорить, они будут жертвами номер восемь и номер девять.
— Еще двое? — Рия на мгновение крепко зажмурилась, будто в попытке спрятаться от страшных вестей. Эриксон было протянул к ней руки, но момент слабости миновал: Рия открыла глаза и прямо посмотрела на шерифа. — Кто на этот раз? Личности известные?
— Да нет, не очень. Один — человекоподобный, Джонни Квадратный Фут, а другой — он из Мерлинов, поздне-европейской версии. Личности если и известные — то в основном в пределах своей семьи. Но в масштабах города — невелика потеря. И, как в предыдущих случаях, никаких видимых мотивов их исчезновения или убийства. Ни проблем, ни врагов. Просто еще два несчастных содомита были вырваны из нашей среды, и никто этого не заметил.
Рия нахмурилась, притоптывая носком туфли аккуратно постриженную траву:
— Новость о двух последних исчезновениях еще не стала достоянием общественности?
— Нет пока. Постараюсь держать ее в секрете как можно дольше, но это как получится. Кто-нибудь наверняка проговорится. Вот тогда разразится скандал. Нам еще повезло, мы благополучно избежали бунта, когда стало известно о последнем убийстве. Боюсь даже представить, что начнется в городе, когда вскроются еще два.
— Но должен же быть у нас хоть какой-то выход!
— Готов рассматривать предложения! Я делаю все, что в моих силах. Если этого недостаточно — в течение часа мой значок и мое заявление об отставке будут у тебя на столе.
— Не обижайся, Ричард. Я тебя не виню. Просто чувствую себя такой… беспомощной.
Они немного постояли молча, не глядя друг на друга. Отец Кэллеген картинным жестом и быстрой скороговоркой на латыни завершил ритуал, перекрестился, быстро кивнул Рии и Эриксону и, не оглядываясь, торопливо зашагал прочь. Два могильщика с надеждой посмотрели на Рию и Эриксона и обреченно вздохнули, поняв, что ни мэр, ни шериф уходить пока не собираются.
— Раз уж Михаил заявлял, что он ангел, — медленно проговорил Эриксон, — может, стоит потихоньку переговорить с Августином?
Эриксон украдкой взглянул на часы. Служитель культа, как ему показалось, гудел уже бесконечно долго, освящая специальную процедуру, предназначенную для тех, чей покой был нарушен, с повышенными тщательностью, выразительностью и даже с явным налетом театральщины. По-видимому, оттого, что подобный ритуал был редкостью, священник решил выложиться полностью. Разумеется, в Шэдоуз-Фолле знали о возвращении из мертвых, тем не менее всякий раз, когда возвращение происходило, это воспринималось как нечто новое.
Эриксон втянул носом воздух и беспокойно переступил с ноги на ногу. Похороны он не любил: отчасти за то, что они напоминали ему, что и сам он смертен, но главным образом оттого, что казались ему процедурой невыносимо скучной. Ушел человек — и ладно, нечего тянуть резину. Эриксон любил, когда все предельно четко и ясно, особенно это касалось его собственных эмоций. Бесспорно, отец Кэллеген делает все из добрых намерений, да только его бесконечные фразы о суженых благах стали вдруг сливаться воедино, и шериф мысленно молил его поскорее закругляться. Эриксон был не из тех, кто мог убивать время в безделье; он не умел простаивать, он должен быть постоянно чем-то занят. И дело не в том, что шериф так уж хорошо знал Лукаса. Но расследование обстоятельств его второй смерти, вернее убийства, зашло в тупик, и единственное, что оставалось, — это поприсутствовать на его похоронах и надеяться: может, здесь произойдет что-нибудь интересное.
Эриксон покосился на стоявшую рядом Рию. На ней было элегантное, но скромное черное платье, аккуратная маленькая шляпка с вуалью. Мэр казалась спокойной и невозмутимой — впрочем, как всегда. Рии прекрасно удавалось держать себя в руках в любых ситуациях. Мышь ли вскарабкается по ее ноге, шляпка ли вспыхнет пламенем — ничто не поколеблет ее самообладания мэра. Она пока не распространялась о том, что делает на похоронах Лукаса, но Эриксон решил обязательно выяснить это перед уходом. Он еще раз взглянул на Рию, завидуя холодному самообладанию на откровенно скучающем лице. Вот она, суть политика: вежливая улыбочка, сердечное рукопожатие и ничего не выражающая физиономия. Он уже не в силах припомнить, сколько лет знает Рию, однако так и не стал ближе к пониманию — что может вывести ее из себя. Эта мысль беспокоила его. Эриксон верил в человеческое взаимопонимание: в его работе очень важно было предугадать, кого в какую сторону может занести. Но вот она, Рия, стоит рядышком, едва не касаясь рукой, его друг с самого детства, но с таким же успехом она могла сейчас быть и на Луне.
Эриксон тихонько вздохнул и, не таясь, огляделся по сторонам. Никто из родных Де Френца не явился на похороны. Однажды пройдя это испытание, они не изъявили желания его повторить. Шериф говорил с родней покойного накануне — они были вежливы, но непреклонны. Последнее «прости» они уже сказали человеку, которого знали, и отказались принимать какое-либо участие в судьбе того, кто вернулся из мертвых, назвавшись Лукасом. Кто-то из родственников прислал средней величины венок, но на нем была ленточка лишь с фамилией их родни без указания имени отправителя. Прислоненный к надгробию, венок казался маленьким и сиротливым в своем одиночестве. Больше цветов не было. Может, и мне следовало купить цветы, подумал было шериф. Давненько он не посещал похороны и связанный с ними этикет припоминал смутно. А затем он вдруг подумал, что мэр тоже пришла без цветов, и успокоился. Рия всегда знала, что и как надо делать.
За исключением шерифа, мэра и священника, единственными наблюдателями были двое могильщиков, стоявших на почтительном расстоянии и потягивавших на двоих одну сигарету. Они тихо переговаривались — слова заглушались громким и монотонным гудением священника. Оба были высокими, мускулистыми и, как казалось Эриксону, совсем не похожими на могильщиков. Не то чтобы он твердо был уверен, как именно должны выглядеть кладбищенские рабочие, — в его смутном представлении они должны были стоять, облокотившись на лопаты. Однако нигде поблизости лопат видно не было. Наверное, такие предметы старательно убирались с глаз до тех пор, пока безутешные близкие не уйдут — дабы не расстраивать их сверх меры. Эриксон кисло улыбнулся: лично его бы не расстроило, даже если б сюда пригнали экскаватор. Он поймал на себе строгий взгляд священника — будто тот подозревал шерифа в недостойно малом внимании к церемонии. Чуть выпрямившись, Эриксон сотворил наилучшее свое «должностное» выражение лица, с тоской гадая, как долго еще осталось терпеть до обеда.
Дерек и Клайв Мандервилли, могильщики и чернорабочие кладбища Всех Душ, а также доброй полудюжины других мест, терпеливо ожидали окончания церемонии, чтобы приступить к следующей работе. День выдался холодный, хмурое серое небо грозило дождем и мокрым снегом, но братья знали: раз уж их вызвали — трудиться им в поте лица Что копать могилу, что закапывать — все одинаково тяжело, хотя мало кто ценил такой труд.
Было много причин, по которым люди не очень-то жаловали могильщиков, частенько говаривал Дерек своему младшему брату Клайву. Особенно в таких городах, как Шэдоуз-Фолл (даже если, говоря техническим языком, подобных городов больше не существовало), где не было уверенности в том, что человек упокоится в том месте, где его закопали. Семь потов с тебя сойдет, пока ты им выроешь яму, аккуратненько их уложишь, зароешь и разровняешь все так же аккуратненько и с уважением, а потом вдруг — на тебе: опять выкапывать, опять грязь разводить.
Дерек считал, что надо принять закон, запрещающий подобные безобразия, на что Клайв непременно отвечал, мол, очень даже может быть надо, да только скорее всего новеньким ожившим покойникам до этих законов как до лампочки. Точно, говорил Дерек, решительно кивая головой, будто только что заимел особую точку зрения.
«Да, — подумал Клайв, вынимая изо рта сигарету и передавая брату, — бывает, что и Дерек выдает толковую мысль».
— Пожалуй, стоило раскопать чуть пошире, — сказал Дерек, принимая у брата сигарету. — Может, если на него навалить еще полтонны грязи, он больше не вылезет?
— Думаешь?
— Я не знаю, да только он у меня не первый, кто вылезает, — посетовал Дерек. — Леонарда Эша мы тоже закапывали. Помнишь Эша, три года назад? Классный такой гроб из красного дерева с золоченым орнаментом. Красота. Три года тому мы опустили его в яму и завалили землей, а на днях гляжу — Эш разгуливает по городу, как ни в чем не бывало. Некоторые совершенно не ценят, сколько ты для них сделал.
— Ты прав, — согласился Клайв, поглядев на Рию и подумав, ценит ли она их труд. Держалась она так, будто ценит.
Глухо проворчав, Дерек мрачно покачал головой:
— Они так резво повалили обратно, что я теперь и не знаю, зачем вообще мы заколачиваем крышки гробов. Понаделать крышки на петлях — и всего делов.
— Может, вернешь сигарету-то?
— Если забыл — так сегодня твоя очередь покупать новую пачку. Стой и жди очереди… Не помнишь, как звали этого?
— Де Френц. Вообразил себя ангелом.
— Мания величия, — фыркнул Дерек. — Вот что я тебе скажу, Клайв, причем бесплатно. Если он еще раз встанет из гроба, я размозжу ему лопатой голову. Копать ему могилу я больше не собираюсь.
Получив наконец от Дерека дюймовый окурок, Клайв кивнул. Братья немного помолчали, слушая, как сворачивает службу отец Кэллеген. Прекрасный оратор, этот Кэллеген. Что за вдохновенные слова. Во всяком случае, Клайву они показались вдохновенными. Половина из них была на латыни. Но звучали они так проникновенно, а остальное — неважно.
— Слышь, — заговорил Дерек, — если честно, дело даже не в трупах, которые нам прибавляют работы. Помнишь, мы как-то хоронили пустой гроб?
Клайв вздрогнул.
— А что, так и не выяснили, куда подевалось тело?
— Нет. Сами виноваты — нечего было выкапывать. Больше толку было бы оставить всех в покое, да и нам с тобой меньше головной боли. А еще как-то раз мы закопали парня, который был не до конца мертвый.
— К тому времени, как мы его выкопали, — уже был.
— Вот-вот, я сказал тогда в точности то же самое. Он не ладил с властями. Не разделял их чувства юмора
Служба закончилась, и отец Кэллеген произвел серию ритуальных движений над зевом пустой могилы. Как правило, он не одобрял вкраплений белой магии в церковные церемонии, но обряд перезахоронения восставшего из мертвых был довольно специфичен, и священник знал, что делал. Он был ответствен — а в его лице и Церковь — за то, чтобы еще раз не потревожить семью Де Френца и чтобы Лукас Де Френц наконец упокоился с миром. Даже невзирая на то, что покойный был одержимым манией величия безбожником и богохульником. Священник резко взмахнул рукой, и белое пламя опоясало гроб, на веки вечные отрезав его от мира материального и мира духовного. Второй жест — и гроб чуть приподнялся в воздухе и затем, чуть задев стены ямы, плавно погрузился в поджидающую его могилу. Отец Кэллеген приступил к сериям связывающих и оградительных заклинаний, которые будут иметь силу вплоть до Судного дня.
Догадавшись, что служба окончена, шериф кивнул Рии: можно отойти от могилы. С непроницаемыми лицами оба удалились на почтительное расстояние. Похороны всегда оставляют тягостное впечатление на живущих, в особенности когда убийца остается на свободе. Эриксон остановился у чьей-то неухоженной могилы и равнодушно взглянул на надгробный камень — время и непогода не пощадили его, и надпись читалась с трудом: «Я не умер, а лишь уснул».
«Если ты кого и дурачишь — то лишь себя», — подумал Эриксон.
— Ты хочешь показать мне на этой могиле что-то особенное? — спросила Рия.
— Нет, — быстро проговорил шериф. — Но я твердо убежден: последнее слово в деле Лукаса остается за нами. Мы еще столького не знаем, и я терпеть не могу оставлять дела незавершенными. Ведь так и не удалось доказать, чем он на самом деле владел или кто владел им самим.
— А также, — кивнув, продолжила Рия, — мы не выяснили, в чем же заключалась его миссия. Все, что он смог припомнить, — это то, что он был жизненно необходим каждому в Шэдоуз-Фолле. И когда он замораживал тебя своими жуткими глазами, трудно было с ним не согласиться. Лукас заявил, что его память была умышленно заблокирована кем-то неизвестным или какими-то неведомыми силами, так? Мне все больше кажется, что этот человек был жертвой навязчивых идей. Возвращение из мертвых никогда бесследно не проходило для целостности рассудка. Ну ладно, допустим, с ним очень тяжело было находиться в одном помещении, но из этого сложно сделать вывод о том, что он ангел и носитель воли Господней.
— Возможно, если Михаил был в самом деле ангелом, он вернется в другом обличье? — предположил Эриксон, но Рия скривилась.
— Очень надо… Знаешь, родня Де Френца хотела кремации тела Лукаса главным образом для того, чтобы телом снова кто-нибудь не завладел, но Время заявил: «Нет». Громко и решительно заявил. Разъяснений, разумеется, не последовало. Небеса хранят Дедушку-Время, наставляя его действовать разумными методами, и благоволят нам пускать поменьше возвращенцев сюда. Уверяю тебя, действуй Время иначе, нам бы несдобровать, потому как это кратчайший путь к концу света.
Их взгляды одновременно пересеклись на часовом автомате, в картинной позе застывшем у дерева чуть поодаль. Когда мэр и шериф пришли на службу, он уже был там, но присоединиться к церемонии не пытался — полускрытый в тени листвы, просто стоял с бесстрастным, нарисованным лицом и казался таким же безжизненным, как могила перед ним. Но глаза его были глазами Времени, а уши — ушами Времени, и сам факт его присутствия здесь был очень важен. Дедушка-Время мог бы наблюдать за похоронами при помощи одной из картин в галерее Мощей, однако вместо этого он прислал одного из своих механических чад — как материальное напоминание своего присутствия и своей власти в Шэдоуз-Фолле.
«Ему что-то известно, — думала Рия. — Он не позволил кремировать тело Лукаса и хочет, чтоб мы помнили об этом. Зачем?»
«А могло обернуться и хуже, — думал Эриксон. — Он мог бы прислать Джека Фетча».
Некоторое время Рия и шериф Эриксон молча наблюдали за автоматом, но тот ни единым жестом не давал знать, видит он их или игнорирует. Наконец оба отвернулись и стали смотреть, как отец Кэллеген проворно творит магические действа над открытой могилой. Поэтому они не заметили стоявшего за деревьями еще одного зрителя: в тени укрывался высокий худой мужчина, одетый во все черное. Наблюдая за Рией, Эриксоном и Кэллегеном в миниатюрный бинокль, он время от времени что-то записывал в блокнот. В кобуре на его бедре прятался пистолет, а рядом к стволу дерева была прислонена винтовка. Гнев ли, страх ли или то и другое вместе отражались в его лице. А также нечто очень схожее с отвращением.
— Может, имеет смысл с этого дня держать на контроле каждую смерть в Шэдоуз-Фолле? — предложила Рия с беспечной уверенностью человека, знающего, что этим делом предстоит заниматься не ей. — На тот случай, если Михаилу вдруг вздумается вернуться в другом теле.
— Как ни странно, я уже подумал об этом, — сказал Эриксон. — А ты и городской Совет готовы санкционировать расходы на оплату круглосуточной работы моих сотрудников?
Рия болезненно поморщилась:
— Давай я тебе отвечу чуть позже. В этом году бюджет скудноват.
— Он у вас каждый год скудноват, — сухо откликнулся Эриксон. — Особенно когда прошу я.
Рия мягко засмеялась, и шериф тоже улыбнулся невольно. Сколько раз в прошлом они бились по денежным вопросам, с переменным успехом то одной, то другого. Их соперничество по своему пылу и сути было вовсе не в духе политики маленького города, а по напору было слабее, пожалуй, только неистового пира пираний. Шериф и мэр неловко улыбнулись друг другу, одновременно окунувшись в общие воспоминания, и ни один из них не был уверен, хотят ли они продолжить внезапно возникшую близость. События последних недель сблизили их почти вопреки желанию обоих. Эриксон пытался придумать, что же сказать еще, и мысленно поморщился, когда понял: единственная тема, о которой он мог сейчас говорить, вовсе не упростит их отношений. Но не сказать об этом было нельзя — и потому, как это была его работа, и потому, что это могло быть важным.
— Кстати, о возвращенцах… Я на днях видел Леонарда. Хорошо выглядит, все у него в порядке. Ты в курсе, что он взял шефство над Джеймсом Хартом?
— В курсе, — ответила Рия. — Ко всем радостям нам не хватало здесь только Джеймса, черт его подери, Харта: все, кому не лень, болтают о старом пророчестве. Видно, помимо пророчества двадцать пять лет назад произошло что-то еще, и это что-то окончательно замутило воду. Но будь я проклята, если я в силах понять, что именно. У меня порой возникает такое ощущение, будто каждый в городе подстрелил альбатроса [8]. А беда, как известно, одна не ходит. Сначала убийства, потом возвращение Джеймса Харта. Что на очереди? Весь город сметет какая-нибудь идиотская комета?
— Тс-с! Не подбрасывай судьбе идей.
— Я все думаю о Леонарде… — Голос Рии был спокоен и бесстрастен. — О нем мне напомнили сегодняшние похороны. Тогда тоже не было плакальщиков. Ты, я да его родители. Было сыро и ветрено, а флорист прислал не те цветы. Разве так прощаются…
— Ты бы поговорила с ним.
— Нет. Мой Леонард умер. — Хмурый, враждебный взгляд Рии подсказал Эриксону, что она собиралась сменить тему. — Я так поняла, ты познакомился с Хартом? Каков он?
— На удивление нормальный. Достаточно приятный. Не очень разговорчивый, однако это неудивительно: первый раз в Шэдоуз-Фолле. Свое детство здесь он абсолютно не помнит. Леонарду кажется, что он знал Харта мальчишкой, а вот я его не помню. А ты?
— Нет, — покачала головой Рия. — Я проверила старые записи, как только услышала о его возвращении. Мы учились в одной школе, в одном классе, все мы четверо, но ни ты, ни я, ни кто-либо другой, с кем я тогда общалась, не может его вспомнить. И это не просто совпадение. Мне кажется, это Время опять вмешивается в наши воспоминания.
— Леонард же его помнит.
— Леонард мертв. От мертвых скрывать проще.
— Может, поэтому Леонард отвел Харта на встречу с Дедушкой-Временем. Леонард всегда любил докапываться до сути. — Эриксон неожиданно улыбнулся. — Хотел бы я установить жучка на стене во время их беседы. Но что бы там ни произошло, они все как воды в рот набрали. Харт отправился поглядеть на свой старый дом. Надеюсь, он готов к потрясению. С тех пор, как его родители скрылись, никто там не жил. Я поручил одному из моих людей приглядеть за Хартом. Так, на всякий случай. А что с Леонардом — не в курсе. Его нигде нет. Как бы там ни было, Харт мог попасть и в худшую компанию.
— То есть ты считаешь, что они с Леонардом встретились не случайно?
— А ты считаешь, Время вмешивается так открыто? — сдвинул брови Эриксон.
— Время. Или город. — Покачав головой, Рия пожала плечами и опять сменила тему. Эриксон не возражал. Даже спустя столько времени воспоминания об Эше причиняли ей боль. Рия посмотрела на город, простирающийся внизу. — Все разваливается, Ричард. Пророчество Харта лишило мужества очень многих. Они боятся самих себя и самого города. Люди перестали доверять друг другу. Если бы только убийства или только возвращение Харта, я думаю, мы бы справились, но то и другое вместе сводит город с ума. И я, черт возьми, никак не могу подобрать слов, чтобы успокоить народ. В поисках убийцы мы теперь не ближе, чем тогда, когда нашли тело Лукаса в луже крови на полу в доме Сюзанны. Город ищет кого-то или чего-то, кого можно было бы обвинить, и если мы в скором времени не покажем им козла отпущения, они найдут его сами. Все ждут следующего убийства, последней капли. А когда это произойдет, люди нашего города ринутся к обрыву, как накаченные амфетаминами лемминги.
— Восхищаюсь твоим даром выражаться нестандартно, — сказал Эриксон, чтобы что-то сказать. Ему никогда прежде не приходилось видеть Рию такой угнетенной и подавленной. Такой уязвимой. — Мы делаем все, что в наших силах, — сбивчиво проговорил он. — Мои помощники защитят Харта от нападения, поскольку он сам пока скромничает. Помимо этого, мы пока ничего не можем поделать. У нас на руках все судебные и волшебные доказательства, но все это, вместе взятое, пока не дало нам ключа. Нет у нас ни мотива, ни свидетелей, ни орудия убийства. Как нет и ничего объединяющего жертвы. Они могли быть выбраны наобум по причинам, разобраться в которых под силу лишь безумцу.
— Все так, — согласилась Рия. — Продолжай. Вдохни в меня надежду, прошу тебя.
— Если ищешь оптимизма, ты нашла не того утешителя. Сам факт моего присутствия здесь может дать тебе лишь надежду на чудо.
— Кто знает… — устало пожав плечами, сказала Рия. — Вдруг нам повезет. Кладбища — места специфичные, особенно в Шэдоуз-Фолле. Здесь, в такой близости от смерти, реальность истончается. А в свете последних событий, может, нечто или некто подаст нам знаки, которые мы будем в состоянии понять. Как ты считаешь, это звучит так же безнадежно, как я это выразила? Нет, не отвечай, я не хочу знать.
— Ты и вправду готова выслушать по-настоящему плохие новости? — спросил Эриксон, не глядя на нее. — Я не собирался рассказывать тебе ничего до тех пор, пока не найду достаточно крепких доказательств… Да ладно, черт с ними, с доказательствами! Мне надо выговориться, иначе сойду с ума. Еще двое пропали. Никаких предпосылок, никаких угроз. И никаких следов. Выводы делать рановато, но готов спорить, они будут жертвами номер восемь и номер девять.
— Еще двое? — Рия на мгновение крепко зажмурилась, будто в попытке спрятаться от страшных вестей. Эриксон было протянул к ней руки, но момент слабости миновал: Рия открыла глаза и прямо посмотрела на шерифа. — Кто на этот раз? Личности известные?
— Да нет, не очень. Один — человекоподобный, Джонни Квадратный Фут, а другой — он из Мерлинов, поздне-европейской версии. Личности если и известные — то в основном в пределах своей семьи. Но в масштабах города — невелика потеря. И, как в предыдущих случаях, никаких видимых мотивов их исчезновения или убийства. Ни проблем, ни врагов. Просто еще два несчастных содомита были вырваны из нашей среды, и никто этого не заметил.
Рия нахмурилась, притоптывая носком туфли аккуратно постриженную траву:
— Новость о двух последних исчезновениях еще не стала достоянием общественности?
— Нет пока. Постараюсь держать ее в секрете как можно дольше, но это как получится. Кто-нибудь наверняка проговорится. Вот тогда разразится скандал. Нам еще повезло, мы благополучно избежали бунта, когда стало известно о последнем убийстве. Боюсь даже представить, что начнется в городе, когда вскроются еще два.
— Но должен же быть у нас хоть какой-то выход!
— Готов рассматривать предложения! Я делаю все, что в моих силах. Если этого недостаточно — в течение часа мой значок и мое заявление об отставке будут у тебя на столе.
— Не обижайся, Ричард. Я тебя не виню. Просто чувствую себя такой… беспомощной.
Они немного постояли молча, не глядя друг на друга. Отец Кэллеген картинным жестом и быстрой скороговоркой на латыни завершил ритуал, перекрестился, быстро кивнул Рии и Эриксону и, не оглядываясь, торопливо зашагал прочь. Два могильщика с надеждой посмотрели на Рию и Эриксона и обреченно вздохнули, поняв, что ни мэр, ни шериф уходить пока не собираются.
— Раз уж Михаил заявлял, что он ангел, — медленно проговорил Эриксон, — может, стоит потихоньку переговорить с Августином?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента