Эти непрерывные войны были как одна тяжкая война народа, находившегося на пороге Европы и Азии, на великой линии, разделявшей оседлый мир и кочевые племена, там, где сталкивались между собой христиане, мусульмане и язычники. Народа, который, несмотря на все лишения, сумел сохранить свою национальную сущность и культуру. Народа, которому в одно и то же время пришлосъ вести борьбу за возвращение отчих земель, захваченных католиками и мусульманами, и осваивать, колонизовать огромную и суровую землю - большую, чем весь континент Северной Америки.
Летопись этого прифронтового образа жизни русского народа запечатлена в датах основания городов наших. Практически одновременно они возводились в Сибири, на Дальнем Востоке и в Центральной России. Признаюсь, я был поражен этой одновременностью, над чем раньше как-то и не задумывался.
Так в Сибири на расстоянии многих тысяч километров от Москвы появились: Тюмень - 1586, Тобольск - 1587, 0бдорск - 1595, Нарым - 1596, Томск - 1604, Енисейск - 1619, Красноярск - 1628, Якутск - 1632, Нижнеколымск - 1644, Охотск (на Тихом океане) - 1649.
Но в то самое время, когда в промерзшей тундре или заснеженной тайге возникли эти города, до которых добираться-то нужно было с большим трудом год или два, новые города родились у самой Москвы на богатых и плодородных землях Центральной России: Орел - 1564, Курск - 1586, Воронеж 1586, Белгород - 1593, Тамбов - 1б36.
Какой же духовной силой нужно было обладать, чтобы выдержать нечеловеческое напряжение этой борьбы не год, не два, а два столетия кряду. Состояние этой непрекращающейся войны наложило отпечаток на русскую государственность да и на характер русского человека. И когда сегодня мы все чаще и чаще задаемся вопросом, почему мы такие, не стоит ли нам обратиться к тому далекому прошлому.
Для России война тогда шла по всем четырем направлениям: на Западе, Севере, Востоке и Юге.
Страшно трудной и долгое время наименее удачной была борьба с традиционными противниками на Северо-Западе - Польшей-Литвой, обьединенными в одно государство - Речь Посполитую, и Швецией. За 200 лет после освобождения от татарского ига и до воцарения Петра Россия воевала 6 раз со Швецией и 12 раз с Речью Посполитой. В общем и целом эти войны продолжались 85 лет. Все, кроме одной-двух, были либо неуспешными, либо незавершенными. А две стали полной катастрофой: разорительная Ливонская война 1558 - 1583 годов, которая завершилась поражением России, и так называемое Смутное время, когда Москва была захвачена и казалось, что Россия распалась.
"Сухой остаток" этих войн был плачевным: к 1700 году западные границы России были практически такими же, как при Иване Грозном. Приобретения на Украине уравновешивались потерянными территориями на Балтике.
Зато на Востоке и Юго-Востоке продвижение было внушительным. В 50-х годах ХVI века Иван Грозный присоединил к Московскому княжеству Казанское и Астраханское ханства. Была открыта дорога для колонизации огромных пространств Верхней Волги, Уфы и Камы и массовой миграции русских крестьян на эти новые плодородные земли.
За Казанью лежала Сибирь. В течение 50-60 лет казачьи отряды прошли Сибирь вдоль и поперек, основывая города, деревни, форты, торговые посты. Ермак пересек Урал в 1581 году. Через 100 лет Россия вступила в конфликт с Китаем за территории в устье Амура. Россия становилась империей, лежащей на двух континентах. Захват и освоение Сибири - это эпопея, перед которой меркнет прославленная колонизация Америки.
Но самая жестокая непрекращающаяся война велась на Юге. В течение 300 лет она высасывала кровь из России и оставила отметину на ее дальнейшей судьбе.
Монгольское нашествие на Южную Россию было такой разрушительной силы, что разнесло в клочья процветавшее Киевское государство. Огромные просторы плодородной степи между Днепром и Волгой снова стали оплотом кочевых племен. Сотни лет с тех пор татарские и тюркские племена владели степью, нападая на русские поселения.
Почти каждый год орды татар выливались из степи, проникая в глубь русской территории. Москва захватывалась и сжигалась несколько раз. Последний раз это произошло в 1571 году - в расцвет могущества Ивана Грозного.
Из года в год бесконечные процессии молодых русских исчезали в Крыму. Старый меняла в Перекопе, у ворот Крыма, который каждую осень видел тысячи рабов, проходящих мимо его дома, спросил однажды: осталисъ ли еще жители в этой земле?
До ХVII века граница практически проходила по Оке - в 100 километрдх от Москвы. И до конца XVIII века оборона южной границы и обеспечение безопасности от татарских набегов оставались главнейшей, всепоглощающей целью русского государства.
Эта задача требовала тотальной и жесткой концентрации всех национальных ресурсов, как материальных, так и людских, затраты усилий, по масштабам и напряженности не сопоставимых с усилиями любой другой европейской нации средневековья.
Если принять во внимание размер и отсталость страны, разбросанность поселений и почти полное отсутствие дорог, можно только удивляться качеству организации и эффективности русской военной службы. Каждый год в начале весны собирались ратники, полностью снаряженные для охраны границы. Там они пребывали до осени, когда степь становилась непроходимой.
Этот распорядок повторялся из года в год на протяжении всей жизни человека. Как с удивлением отмечали иностранцы, у русских даже вопрос не возникал о том, чтобы поторговаться об условиях и продолжительности службы, что было правилом в феодальной Европе. В России военная служба для дворянина была обязательной, постоянной, и неявка или неподчинение наказывались самым жестоким образом. Герберштейн писал: "В военное время все они не отправляют погодной поочередной службы, а обязаны все идти на войну". Война же шла все время.
Постоянная армия, защищавшая Россию в XVI и XVII веках, состояла из шести полков численностью до 65 тысяч человек. Интересно сравнить это с европейской практикой.
До середины XVII века в обычном европейском сражении принимало участие не более 25 тысяч человек с обеих сторон. Когда в 1467 году император Священной Римской империи собрал армию для всеобщего похода на турок, разорив войска своих многочисленных вассалов, ему удалось поставить под ружье 18 тысяч 500 человек. А ведь в ее пределах жило куда больше людей, чем в России XVI века. В битве при Креси король Франции (население которой превышало население России) командовал самой многочисленной армией в феодальной Европе (12 тысяч человек). Наконец, в крупнейшей объединенной военной акции средневековья - первом крестовом походе, которая проходила на волне большого энтузиазма, войска, вступившие в Малую Азию, насчитывали 25-30 тысяч человек.
Россия же должна была содержать вооруженные силы большие, чем европейские армии в абсолютных цифрах и по отношению к своим ресурсам, не для одной отдельной кампании, а в течение 200-300 лет. Ей одновременно пришлось вести серию войн против могущественных западных соседей и колонизоватъ страну размером с целый континент. Но прежде всего она должна была установить контроль над степью любой ценой, от этого зависело ее национальное существование.
Медленно решалась эта задача. К началу XVI века оборонительная линия деревянных крепостей и укрепленных городов протянуласъ вдоль Оки от Нижнего Новгорода через Серпухов, Тулу, Козельск. Верста за верстой, год за годом ценой неимоверных усилий русские неуклонно смещали эту линию укреплений к югу.
К середине XVI века Иван Грозный построил новую линию укреплений, примерно 150 километров к югу между Волгой и Десной. Еще дальше, в сердце степи, была расположена, как бы мы ее назвали сегодня, система раннего предупреждения из сигнальных вышек и мобильных патрулей.
Еще полвека жестоких сражений, и русская армия вышла на линию Воронеж - Белгород - Днепр. Вдоль нее был построен третий ряд укреплений.
А дальше лежала безлюдная враждебная степь. Считалось, что это ничейная земля. Можно было днями ехать по ней и не встретить ни человека, ни признаков жилья. Высокая трава с головой скрывала всадника.
Но безмолвие было обманчивым. В степи хозяйничала татарская конница легкая и неуловимая, как тень, и потому нападения можно было ждать в любую минуту и с любой стороны.
Однако русские воеводы нашли свою походную поступь по степи. 20 тысяч повозок составлялись в огромный прямоугольник. Его фронтальная сторона равнялась километру. Боковые стороны - по два километра. Внутри этой крепости на колесах шла пехота, рядом с повозками - пушки, всегда готовые развернуться и встретить противника картечью.
Ее движение было крайне медленным - всего десять верст в день, но неуклонным.
И все-таки Юг России оставался незаживающей раной. Татарские пики из Крыма часто бередили ее, хотя и не доставали уже до сердца государства. Покрытая коростой пожарищ, эта рана постоянно кровоточила. Потоки русоголовых пленников - мужчин, женщин и детей - стекали из нее по пропыленным шляхам в Крым.
* * *
Но Турция угрожала не только России. В 1683 году ее несметные полчища под началом великого визиря Кара-Мустафы осадили Вену.
15 лет спустя, бродя по венским улицам, Петр повсюду видел незажившие раны, нанесенные этой осадой*. По выщербленным уже в то время каменным ступеням витой лестницы он взбирался к самому шпилю собора Св. Стефана. Оттуда хорошо были видны узкие улочки, упиравшиеся в кольцо городских стен, поля и виноградники, терявшиеся в холмах Венского леса...
Казалось, что отсюда можно было разглядеть и огромную империю Мухаммеда IV, простиравшуюся от Крыма до Марокко и от Персидского залива до венгерской равнины. Оттуда, вдоль Дуная, и поползло к Вене 150-тысячное войско: турки, татары, янычары. Бывший монах-капуцин, сменивший сутану на чалму и называвшийся теперь Ахмед-беем, командовал артиллерией из 300 пушек. По тем временам это была грозная сила.
Окруженная полумесяцем и прижатая к Дунаю Вена могла противопоставить ей всего лишь шесть тысяч регулярных войск. Граф Штаремберг - комендант Вены - приказал мобилизовать всех жителей, способных носить оружие. Но и это не изменило соотношения сил.
Вена задыхалась в осаде. В город хлынуло население окраин и близлежащих деревень. Но от турецких пушек, паливших днем и ночью, спасения не было. Дизентерия косила людей. Неожиданные взрывы из подкопов проделывали бреши в фортификациях, и тогда толпы янычар, потрясая кривыми ятаганами, врывались в город. И хотя каждый раз их атаки удавалось отбить, казалось, что дни Вены сочтены...
Петр садился на каменную скамью, которая и сейчас стоит на смотровой площадке у самого шпиля Св. Стефана, и смотрел туда, откуда граф Штаремберг на протяжении двух месяцев напрасно ждал помощи. Огромное полукольцо все туже сжимало город, и турки с вожделением смотрели на сверкавший золотом шпиль Св. Стефана.
- Золотое яблоко, - говорили они, - самое место, чтобы водрузить зеленое знамя Пророка.
Медленно подтягивались войска для освобождения Вены, хотя ими командовал бравый король Польши Ян Собеский. Современники творили про него: одно его присутствие стоит целом войска. Но что за войском он командовал!
Под его знаменем собралась вся империя. Австрийские и немецкие войска выглядели великолепно: представительная осанка, новенькое оружие и, конечно, дисциплина. Эти люди подобны лошадям, творил про них Собеский, но они не знают своей силы.
Его не беспокоил и вид собственных солдат. Гусары и кирасиры были, конечно, вне сравнения. Но вот пехота... Едва одетые, босые, с ружьями, подвязанными веревками, чтобы не развалились. В основном это были украинские казаки под командой Семена Палия. Но как прекрасно они воевали!
Говорят, что Собеский вывел этих оборванцев вперед и заявил: вот люди, давшие обет не носить никакой другой одежды, кроме той, которую они отнимут у врагов. Скоро вы их увидите в роскошных восточных одеждах.
Это была чисто польская бравада, но на австрийцев она произвела впечатление: король намерен сражаться.
Через осадные редуты Штаремберг шлет Собескому гонца, переодетого турком, с краткой запиской: "Мой господин, время уходит!" А когда янычары захватили укрепления вблизи императорского дворца, Штаремберг запустил в ночное небо фейерверк. Это был сигнал: город в отчаянном положении.
Наконец на холме Калленберг появилось громадное развевающееся на ветру красное знамя с белым крестом. Это приближались войска Яна Собеского.
Ни турки, ни осажденная Вена не ждали его с этой стороны: дорога считалась непроходимой. На это и рассчитывал польский король. Правда, по пути пришлось бросить немецкие пушки. Но "оборванцыэ протащили через ущелье польскую артиллерию.
С вершины Калленберга Собеский с удивлением смотрел на поле завтрашней битвы. Кара-Мустафа явно не готовился к встрече. Не было ни одного редута, который преграждал бы полякам подступы к Вене. Зато для себя он построил великолепный временный дворец с фонтанами, садами и беседками. Даже маленький зверинец был для услады великого визиря.
- Это болван, - громко сказал король, глядя на разноцветное море турецких шатров в долине Дуная, - он нам попался.
На рассвете 12 сентября с вершины Калленберга донеслось троекратное: "Иисус - Мария! Иисус - Мария! Иисус - Мария!"
Польская, австрийская и немецкая армии двинулись вниз. 14 часов продолжалась битва. 14 часов в шелковой рубашке, без доспехов, потому что стояла жара, Ян Собеский не слезал с коня. А когда турки побежали, бросая шатры и обозы, он рухнул на землю. Его тут же окружила толпа солдат, восторженно кричащих: "Наш король! Наш великий король!"
Но он потребовал барабан - писать письмо. Кому бы вы думали? Любимой жене, Марысеньке. К нему подвели коня самого Кара-Мустафы. Собеский срезал золотое стремя и отослал вместе с письмом:
- Чтобы Вы не могли сказать, как татарские женщины, когда их мужья возвращаются с пустыми руками: "Нет у вас храбрости!"
Таким вошел в историю Ян Собеский - один из славных рыцарей XVII века: герой на войне, пылкий любовник и бездарный политик, который так и не сумел воспользоваться плодами своей победы.
А Кара-Мустафа?
По дороге в Белград его встретили палачи. Они передали ему награду разгневанного султана - шелковый шнур. Им его и удавили два дюжих янычара, накинув шнур на шею и медленно затянув с двух сторон.
Это случилось 25 декабря - в тот самый день, когда в соборе Св. Стефана служили торжественную мессу по случаю Рождества.
* * *
Под этими впечатлениями Петр и послы - Франц Лефорт, Федор Головин и Прокофий Возницын, собравшиеся в доме графа Кенигсека, перебирали узелки русской политики последних 15 лет. Все вроде было правильно. Но вплеталась все же какая-то неуловимая ниточка неуверенности, которая не давала покоя, заставляла искать и перепроверять.
Действительно, осада Вены вызвала переполох в Европе. Турецкая угроза, которая еще вчера слышалась лишь как далекий отзвук религиозных страстей, бушевавших где-то на краю света, обернулась вдруг визжащей ордой с огромными пиками наперевес в самом центре Европы. Если бы Вена пала, ничто не удержало бы эту орду и она через германские княжества, слабые и разрозненные, растеклась по всей Европе. Это была серьезная опасность, и борьба с ней рассматривалась как общеевропейское дело. Но Австрия ни по географическому положению, ни по психологическому складу населения не могла служить щитом Европы. И поэтому Дунай для турецкого султана оказался прямой дорогой на Север.
Не без труда Австрия, Венеция, Польша и ряд германских княжеств образовали Священную лигу против Турции. Они призывали присоединиться к ней все христианские страны, и особенно Московское государство, которое имело общую границу с Турцией.
Однако Россия вступать в Лигу не спешила. В европейских коалициях она еще не участвовала и потому действовала осторожно: на первых порах ограничилась союзом с Польшей. В 1686 году, еще при регентше Софье, Россия и Польша заключили "вечный мир". Ян Собеский со слезами на глазах подписал Московский договор, по которому Киев отходил к России. За это она должна была вступить в войну с Турцией. Однако походы В. В. Голицына в Крым оказались неудачными. Поэтому Россия присматривалась.
И правильно делала. Наши современники назвали бы эту войну странной. На авансцене гремели битвы, шли кровопролитные бои и морские сражения. А в тени дипломатических кулис проворно сновали дипломаты, выторговывая сепаратные сделки в интересах своей страны и в ущерб союзникам. Даже в разгар войны Вена долгое время тихонько платила ежегодную дань Константинополю, откупаясь от нападений. Не только французские короли, но и богатая республика Венеция и даже папа римский, призывавший к крестовому походу против неверных турок, вели с ними тайные переговоры.
Шпионаж процветал повсеместно. Французский историк Фернанд Браудель нашел в архиве множество свидетельств того, что в Вене "всегда бьыи хорошо информированы о передвижениях турок" и время от времени, разумеется, когда это было им выгодно, сообщали венецианцам о том, когда турецкая армада собирается выйти в море...
На первых порах Петр не стал ничего менять в русской политике, а с присущей ему энергией бросил все силы на Юг. Русская армия штурмом взяла Азов и вышла в устье Дона на Азовском море. Другая русская армия вместе с казаками захватила приднепровские городки и вышла в устье Днепра на Черном море. С двух сторон - Запада и Востока - Крым брался в клещи. В Воронеже строился огромный флот, чтобы обложить Крым со стороны Черного моря. Еще одно усилие - и гнездо крымских хищников, столетиями терзавших Русь, будет разрушено. Нужно только не допустить, чтобы Турция этот мощный покровитель крымского хана - пришла к нему на помощь...
Из далекого московского угла казалось, что обстановка в Европе благоприятствовала этим замыслам, хотя трудно, ох как трудно, было разглядеть оттуда хитросплетения европейской политики.
А дело выглядело так. Военная удача явно благоволила Австрии. Под ударами ее армий турки откатывались все дальше на юг, оставляя победителю Венгрию, Трансильванию, Славонию и Сербию. Венецианцы захватили Далмацию и Морею, как называли тогда южную часть Греции. Они заняли даже Афины.
Россия наконец решилась. В начале 1697 года русский посланник в Вене Кузьма Нефимов заключает с Австрией и Венецией оборонительный и наступательный союз против Турции сроком на три года. Россия становится четвертым участником Священной лиги.
Может быть, это было не лучшее время для присоединения к Священной лиге? Военные действия союзников к тому времени, как назло, потеряли былую стремительность и натиск. Неудачи стали чаще и крупнее, а война приняла затяжной характер. Вяло действовали поляки. Им не удалось завоевать Каменец с Подолией и Молдавию, на что они рассчитывали, начиная войну. В общем после побед наступила усталость. Чувствовалось, что непосредственная опасность для Европы миновала, а религиозный пыл остыл. А тут еще австрийцы. В разгар боевых операций против турок они ввязались в войну с Францией, оттянув значительную часть своих войск на западный фронт.
Что же изменилось в европейской ситуации? Из далекой Москвы все представлялось в неопределенном, а чаще в искаженном свете.
Впрочем, у Петра не было иного выбора. За его плечами уже была азовская победа. На верфях Воронежа, где стояли остовы полусотни боевых кораблей, закладывался не только русский флот, но и направление русской внешней политики на целое столетие вперед. Этим кораблям нужен был выход в Черное море. Но на их пути были Крым и Турция. В борьбе с ними Австрия, Венеция и Польша были естественными, или, как тогда считали, богоданными, союзниками. И если их боевой пыл несколько поугас, его надо разжечь, влить новые силы в антитурецкую лигу. На это и была ориентирована петровская дипломатия после Азова. Это и была цель Петровой поездки.
ГЛАВА III "ТАРАРА, ТАРАРА КРУГОМ!"
Петр ходил по венским улицам и внимательно приглядывался. Легенда, сохранившаяся в старых венских книгах, рассказывает, что каждый день он переодевался в новое платье, чтобы его не узнали.
Необычный это был город Вена. Сквозь тесноту грязных и запутанных улочек, как в любом друтм средневековом городе, каких уже немало повидал Петр, неожиданно протискивались ввысь изящные купола сверкающих золотом церквей и дворцов. А вокруг царило запустение, оставленное войной и чумой.
Всего 20 лет назад "черная смерть" в очередной раз гостила в Вене. Она унесла с собой шестую часть ее населения. Леопольд поклялся тогда, что поставит памятник в знак благодарности Богу, если он избавит город от этой беды. Леопольд выполнил обещание. На центральной площади Вены с характерным названием Грабен (могила) он воздвиг мраморную колонну в честь святой Троицы, которую австрийцы окрестили памятником чуме (она и по сей день стоит на одной из самых элегантных венских площадей - Грабен), воплощая сложную символику многих авторитетов архитектуры.
Петр любил заходить в простые гаштеты, посидеть, послушать, о чем говорят люди, выпить стакан-другой молодого вина. У самой городской стены неподалеку от Красной башни, через которую он совсем недавно въезжал в город, стоял гаштет Гриехенбейл - сам как крепостная башня с узкими, словно бойницы, окнами и остроконечной черепичной крышей*.
С раннего утра здесь шумел разноголосицей мясной рынок. Остро пахло навозом и кровью. Да так, что запах этот въелся в камни мостовой и стены домов. И даже сегодня вы еще можете почувствовать его... Визжали при-возимые на заклание жирные австрийские свиньи, тоскливо мычали степенные бело-коричневые коровы, жалобно блеяли тонконогие овцы. Их стоны и мольбу перекрывали бодрые, с шуточкой выкрики купцов, зазывавших покупателей. А к вечеру рынок затихал. Жизнь перемещалась в близлежащие гаштеты, где пили вино, хвалились выручкой и заключали сделки. И едва ли не самым популярным из этих гаштетов был Гриехенбейл. Причем своей славой он главным образом был обязан доброму Августину.
Помните, любезный читатель, свое детство? Сказки Андерсена... Грустная принцесса склонилась к котелку, обвешанному бубенчиками, которые названивали старинную мелодию: "Ах, мой милый Августин!.. Все прошло, прошло, прошло!"
Я не поверил своим глазам, когда в одной из старинных хроник наткнулся на строчки, сообщавшие, что Августин был вполне реальной фигурой. Он жил в Вене во второй половине ХVII века. Но от сказочного Августина в нем ничего не было. Только, пожалуй, мелодия...
Его звали Маркс Августин. Он играл на волынке, развлекая гостей Гриехенбейла и напевая куплеты, зачастую непристойного содержания, которые тут же сам и сочинял. Каждый куплет он сдабривал глотком молодого австрийского вина и припевом, который позднее войдет в историю: "Ach du lieber Augustin!.. Alles ist hin".
Так было и в 1679 году, когда "черная смерть" гуляла по Вене. Как рассказывают, в один из тех дней, пьяный, как обычно, он не добрался до дома, а свалился в незасыпанную общую могилу и заснул в ней среди груды мертвых тел. Утром, как ни в чем не бывало, он выбрался из могилы и пошел в Гриехенбейл петь свои песенки.
Умер он год спустя после пребывания Петра в Вене в возрасте 62 лет. Запись в приходской церкви, где он был похоронен, свидетельствует, что он умер "в то время, когда пил вино".
У меня нет доказательств, что эти два человека встречались. Но невозможно представить, что Петр, бродя по Вене, не заходил в Гриехенбейл и не слушал куплеты доброго Августина.
* * *
Успешное свидание с императором распахнуло перед Петром двери венских дворцов.
Он ходит на балы, посетил арсенал, библиотеку, кунсткамеру. Вероятно, в связи с этим осмотром в расходной книге появилась запись: "Взял второй великий посол на раздачу цесаревым служителям, которые великим послам на цесарском дворе показывали разные вещи, 300 золотых".
А 23 июня по случаю тезоименитства Леопольда Петр бьи приглашен в оперу. Император слыл большим любителем музыки и даже сам грешил сочинительством, которое придворные объявляли божественным. Представление давалось уже в знакомом нам дворце Фаворита в большой, примыкающей к галерее так называемой длинной зале. Там собралась вся императорская семья. Иностранные дипломаты присутствовали на спектакле инкогнито. Для них в конце залы была сооружена особая ложа. Приглашены были и русские послы: впереди сидели Лефорт, Головин и Возницын, а за ними несколько дворян, среди которых ростом выделялся Петр. По желанию царя все они были одеты в немецкие одежды.
Спектакль был долгим - он продолжался более четырех часов. Утомленный нестерпимой жарой и духотой, Петр часто выходил из ложи в галерею, где ему подносили венгерские и другие вина. "Кажется, ему понравилась опера", - доносил испанский посол. А относительно танцев царь сказал, что они очень отличаются от московских, потому что там танцуют только ногами, а здесь также производят движения руками и головой.
Летопись этого прифронтового образа жизни русского народа запечатлена в датах основания городов наших. Практически одновременно они возводились в Сибири, на Дальнем Востоке и в Центральной России. Признаюсь, я был поражен этой одновременностью, над чем раньше как-то и не задумывался.
Так в Сибири на расстоянии многих тысяч километров от Москвы появились: Тюмень - 1586, Тобольск - 1587, 0бдорск - 1595, Нарым - 1596, Томск - 1604, Енисейск - 1619, Красноярск - 1628, Якутск - 1632, Нижнеколымск - 1644, Охотск (на Тихом океане) - 1649.
Но в то самое время, когда в промерзшей тундре или заснеженной тайге возникли эти города, до которых добираться-то нужно было с большим трудом год или два, новые города родились у самой Москвы на богатых и плодородных землях Центральной России: Орел - 1564, Курск - 1586, Воронеж 1586, Белгород - 1593, Тамбов - 1б36.
Какой же духовной силой нужно было обладать, чтобы выдержать нечеловеческое напряжение этой борьбы не год, не два, а два столетия кряду. Состояние этой непрекращающейся войны наложило отпечаток на русскую государственность да и на характер русского человека. И когда сегодня мы все чаще и чаще задаемся вопросом, почему мы такие, не стоит ли нам обратиться к тому далекому прошлому.
Для России война тогда шла по всем четырем направлениям: на Западе, Севере, Востоке и Юге.
Страшно трудной и долгое время наименее удачной была борьба с традиционными противниками на Северо-Западе - Польшей-Литвой, обьединенными в одно государство - Речь Посполитую, и Швецией. За 200 лет после освобождения от татарского ига и до воцарения Петра Россия воевала 6 раз со Швецией и 12 раз с Речью Посполитой. В общем и целом эти войны продолжались 85 лет. Все, кроме одной-двух, были либо неуспешными, либо незавершенными. А две стали полной катастрофой: разорительная Ливонская война 1558 - 1583 годов, которая завершилась поражением России, и так называемое Смутное время, когда Москва была захвачена и казалось, что Россия распалась.
"Сухой остаток" этих войн был плачевным: к 1700 году западные границы России были практически такими же, как при Иване Грозном. Приобретения на Украине уравновешивались потерянными территориями на Балтике.
Зато на Востоке и Юго-Востоке продвижение было внушительным. В 50-х годах ХVI века Иван Грозный присоединил к Московскому княжеству Казанское и Астраханское ханства. Была открыта дорога для колонизации огромных пространств Верхней Волги, Уфы и Камы и массовой миграции русских крестьян на эти новые плодородные земли.
За Казанью лежала Сибирь. В течение 50-60 лет казачьи отряды прошли Сибирь вдоль и поперек, основывая города, деревни, форты, торговые посты. Ермак пересек Урал в 1581 году. Через 100 лет Россия вступила в конфликт с Китаем за территории в устье Амура. Россия становилась империей, лежащей на двух континентах. Захват и освоение Сибири - это эпопея, перед которой меркнет прославленная колонизация Америки.
Но самая жестокая непрекращающаяся война велась на Юге. В течение 300 лет она высасывала кровь из России и оставила отметину на ее дальнейшей судьбе.
Монгольское нашествие на Южную Россию было такой разрушительной силы, что разнесло в клочья процветавшее Киевское государство. Огромные просторы плодородной степи между Днепром и Волгой снова стали оплотом кочевых племен. Сотни лет с тех пор татарские и тюркские племена владели степью, нападая на русские поселения.
Почти каждый год орды татар выливались из степи, проникая в глубь русской территории. Москва захватывалась и сжигалась несколько раз. Последний раз это произошло в 1571 году - в расцвет могущества Ивана Грозного.
Из года в год бесконечные процессии молодых русских исчезали в Крыму. Старый меняла в Перекопе, у ворот Крыма, который каждую осень видел тысячи рабов, проходящих мимо его дома, спросил однажды: осталисъ ли еще жители в этой земле?
До ХVII века граница практически проходила по Оке - в 100 километрдх от Москвы. И до конца XVIII века оборона южной границы и обеспечение безопасности от татарских набегов оставались главнейшей, всепоглощающей целью русского государства.
Эта задача требовала тотальной и жесткой концентрации всех национальных ресурсов, как материальных, так и людских, затраты усилий, по масштабам и напряженности не сопоставимых с усилиями любой другой европейской нации средневековья.
Если принять во внимание размер и отсталость страны, разбросанность поселений и почти полное отсутствие дорог, можно только удивляться качеству организации и эффективности русской военной службы. Каждый год в начале весны собирались ратники, полностью снаряженные для охраны границы. Там они пребывали до осени, когда степь становилась непроходимой.
Этот распорядок повторялся из года в год на протяжении всей жизни человека. Как с удивлением отмечали иностранцы, у русских даже вопрос не возникал о том, чтобы поторговаться об условиях и продолжительности службы, что было правилом в феодальной Европе. В России военная служба для дворянина была обязательной, постоянной, и неявка или неподчинение наказывались самым жестоким образом. Герберштейн писал: "В военное время все они не отправляют погодной поочередной службы, а обязаны все идти на войну". Война же шла все время.
Постоянная армия, защищавшая Россию в XVI и XVII веках, состояла из шести полков численностью до 65 тысяч человек. Интересно сравнить это с европейской практикой.
До середины XVII века в обычном европейском сражении принимало участие не более 25 тысяч человек с обеих сторон. Когда в 1467 году император Священной Римской империи собрал армию для всеобщего похода на турок, разорив войска своих многочисленных вассалов, ему удалось поставить под ружье 18 тысяч 500 человек. А ведь в ее пределах жило куда больше людей, чем в России XVI века. В битве при Креси король Франции (население которой превышало население России) командовал самой многочисленной армией в феодальной Европе (12 тысяч человек). Наконец, в крупнейшей объединенной военной акции средневековья - первом крестовом походе, которая проходила на волне большого энтузиазма, войска, вступившие в Малую Азию, насчитывали 25-30 тысяч человек.
Россия же должна была содержать вооруженные силы большие, чем европейские армии в абсолютных цифрах и по отношению к своим ресурсам, не для одной отдельной кампании, а в течение 200-300 лет. Ей одновременно пришлось вести серию войн против могущественных западных соседей и колонизоватъ страну размером с целый континент. Но прежде всего она должна была установить контроль над степью любой ценой, от этого зависело ее национальное существование.
Медленно решалась эта задача. К началу XVI века оборонительная линия деревянных крепостей и укрепленных городов протянуласъ вдоль Оки от Нижнего Новгорода через Серпухов, Тулу, Козельск. Верста за верстой, год за годом ценой неимоверных усилий русские неуклонно смещали эту линию укреплений к югу.
К середине XVI века Иван Грозный построил новую линию укреплений, примерно 150 километров к югу между Волгой и Десной. Еще дальше, в сердце степи, была расположена, как бы мы ее назвали сегодня, система раннего предупреждения из сигнальных вышек и мобильных патрулей.
Еще полвека жестоких сражений, и русская армия вышла на линию Воронеж - Белгород - Днепр. Вдоль нее был построен третий ряд укреплений.
А дальше лежала безлюдная враждебная степь. Считалось, что это ничейная земля. Можно было днями ехать по ней и не встретить ни человека, ни признаков жилья. Высокая трава с головой скрывала всадника.
Но безмолвие было обманчивым. В степи хозяйничала татарская конница легкая и неуловимая, как тень, и потому нападения можно было ждать в любую минуту и с любой стороны.
Однако русские воеводы нашли свою походную поступь по степи. 20 тысяч повозок составлялись в огромный прямоугольник. Его фронтальная сторона равнялась километру. Боковые стороны - по два километра. Внутри этой крепости на колесах шла пехота, рядом с повозками - пушки, всегда готовые развернуться и встретить противника картечью.
Ее движение было крайне медленным - всего десять верст в день, но неуклонным.
И все-таки Юг России оставался незаживающей раной. Татарские пики из Крыма часто бередили ее, хотя и не доставали уже до сердца государства. Покрытая коростой пожарищ, эта рана постоянно кровоточила. Потоки русоголовых пленников - мужчин, женщин и детей - стекали из нее по пропыленным шляхам в Крым.
* * *
Но Турция угрожала не только России. В 1683 году ее несметные полчища под началом великого визиря Кара-Мустафы осадили Вену.
15 лет спустя, бродя по венским улицам, Петр повсюду видел незажившие раны, нанесенные этой осадой*. По выщербленным уже в то время каменным ступеням витой лестницы он взбирался к самому шпилю собора Св. Стефана. Оттуда хорошо были видны узкие улочки, упиравшиеся в кольцо городских стен, поля и виноградники, терявшиеся в холмах Венского леса...
Казалось, что отсюда можно было разглядеть и огромную империю Мухаммеда IV, простиравшуюся от Крыма до Марокко и от Персидского залива до венгерской равнины. Оттуда, вдоль Дуная, и поползло к Вене 150-тысячное войско: турки, татары, янычары. Бывший монах-капуцин, сменивший сутану на чалму и называвшийся теперь Ахмед-беем, командовал артиллерией из 300 пушек. По тем временам это была грозная сила.
Окруженная полумесяцем и прижатая к Дунаю Вена могла противопоставить ей всего лишь шесть тысяч регулярных войск. Граф Штаремберг - комендант Вены - приказал мобилизовать всех жителей, способных носить оружие. Но и это не изменило соотношения сил.
Вена задыхалась в осаде. В город хлынуло население окраин и близлежащих деревень. Но от турецких пушек, паливших днем и ночью, спасения не было. Дизентерия косила людей. Неожиданные взрывы из подкопов проделывали бреши в фортификациях, и тогда толпы янычар, потрясая кривыми ятаганами, врывались в город. И хотя каждый раз их атаки удавалось отбить, казалось, что дни Вены сочтены...
Петр садился на каменную скамью, которая и сейчас стоит на смотровой площадке у самого шпиля Св. Стефана, и смотрел туда, откуда граф Штаремберг на протяжении двух месяцев напрасно ждал помощи. Огромное полукольцо все туже сжимало город, и турки с вожделением смотрели на сверкавший золотом шпиль Св. Стефана.
- Золотое яблоко, - говорили они, - самое место, чтобы водрузить зеленое знамя Пророка.
Медленно подтягивались войска для освобождения Вены, хотя ими командовал бравый король Польши Ян Собеский. Современники творили про него: одно его присутствие стоит целом войска. Но что за войском он командовал!
Под его знаменем собралась вся империя. Австрийские и немецкие войска выглядели великолепно: представительная осанка, новенькое оружие и, конечно, дисциплина. Эти люди подобны лошадям, творил про них Собеский, но они не знают своей силы.
Его не беспокоил и вид собственных солдат. Гусары и кирасиры были, конечно, вне сравнения. Но вот пехота... Едва одетые, босые, с ружьями, подвязанными веревками, чтобы не развалились. В основном это были украинские казаки под командой Семена Палия. Но как прекрасно они воевали!
Говорят, что Собеский вывел этих оборванцев вперед и заявил: вот люди, давшие обет не носить никакой другой одежды, кроме той, которую они отнимут у врагов. Скоро вы их увидите в роскошных восточных одеждах.
Это была чисто польская бравада, но на австрийцев она произвела впечатление: король намерен сражаться.
Через осадные редуты Штаремберг шлет Собескому гонца, переодетого турком, с краткой запиской: "Мой господин, время уходит!" А когда янычары захватили укрепления вблизи императорского дворца, Штаремберг запустил в ночное небо фейерверк. Это был сигнал: город в отчаянном положении.
Наконец на холме Калленберг появилось громадное развевающееся на ветру красное знамя с белым крестом. Это приближались войска Яна Собеского.
Ни турки, ни осажденная Вена не ждали его с этой стороны: дорога считалась непроходимой. На это и рассчитывал польский король. Правда, по пути пришлось бросить немецкие пушки. Но "оборванцыэ протащили через ущелье польскую артиллерию.
С вершины Калленберга Собеский с удивлением смотрел на поле завтрашней битвы. Кара-Мустафа явно не готовился к встрече. Не было ни одного редута, который преграждал бы полякам подступы к Вене. Зато для себя он построил великолепный временный дворец с фонтанами, садами и беседками. Даже маленький зверинец был для услады великого визиря.
- Это болван, - громко сказал король, глядя на разноцветное море турецких шатров в долине Дуная, - он нам попался.
На рассвете 12 сентября с вершины Калленберга донеслось троекратное: "Иисус - Мария! Иисус - Мария! Иисус - Мария!"
Польская, австрийская и немецкая армии двинулись вниз. 14 часов продолжалась битва. 14 часов в шелковой рубашке, без доспехов, потому что стояла жара, Ян Собеский не слезал с коня. А когда турки побежали, бросая шатры и обозы, он рухнул на землю. Его тут же окружила толпа солдат, восторженно кричащих: "Наш король! Наш великий король!"
Но он потребовал барабан - писать письмо. Кому бы вы думали? Любимой жене, Марысеньке. К нему подвели коня самого Кара-Мустафы. Собеский срезал золотое стремя и отослал вместе с письмом:
- Чтобы Вы не могли сказать, как татарские женщины, когда их мужья возвращаются с пустыми руками: "Нет у вас храбрости!"
Таким вошел в историю Ян Собеский - один из славных рыцарей XVII века: герой на войне, пылкий любовник и бездарный политик, который так и не сумел воспользоваться плодами своей победы.
А Кара-Мустафа?
По дороге в Белград его встретили палачи. Они передали ему награду разгневанного султана - шелковый шнур. Им его и удавили два дюжих янычара, накинув шнур на шею и медленно затянув с двух сторон.
Это случилось 25 декабря - в тот самый день, когда в соборе Св. Стефана служили торжественную мессу по случаю Рождества.
* * *
Под этими впечатлениями Петр и послы - Франц Лефорт, Федор Головин и Прокофий Возницын, собравшиеся в доме графа Кенигсека, перебирали узелки русской политики последних 15 лет. Все вроде было правильно. Но вплеталась все же какая-то неуловимая ниточка неуверенности, которая не давала покоя, заставляла искать и перепроверять.
Действительно, осада Вены вызвала переполох в Европе. Турецкая угроза, которая еще вчера слышалась лишь как далекий отзвук религиозных страстей, бушевавших где-то на краю света, обернулась вдруг визжащей ордой с огромными пиками наперевес в самом центре Европы. Если бы Вена пала, ничто не удержало бы эту орду и она через германские княжества, слабые и разрозненные, растеклась по всей Европе. Это была серьезная опасность, и борьба с ней рассматривалась как общеевропейское дело. Но Австрия ни по географическому положению, ни по психологическому складу населения не могла служить щитом Европы. И поэтому Дунай для турецкого султана оказался прямой дорогой на Север.
Не без труда Австрия, Венеция, Польша и ряд германских княжеств образовали Священную лигу против Турции. Они призывали присоединиться к ней все христианские страны, и особенно Московское государство, которое имело общую границу с Турцией.
Однако Россия вступать в Лигу не спешила. В европейских коалициях она еще не участвовала и потому действовала осторожно: на первых порах ограничилась союзом с Польшей. В 1686 году, еще при регентше Софье, Россия и Польша заключили "вечный мир". Ян Собеский со слезами на глазах подписал Московский договор, по которому Киев отходил к России. За это она должна была вступить в войну с Турцией. Однако походы В. В. Голицына в Крым оказались неудачными. Поэтому Россия присматривалась.
И правильно делала. Наши современники назвали бы эту войну странной. На авансцене гремели битвы, шли кровопролитные бои и морские сражения. А в тени дипломатических кулис проворно сновали дипломаты, выторговывая сепаратные сделки в интересах своей страны и в ущерб союзникам. Даже в разгар войны Вена долгое время тихонько платила ежегодную дань Константинополю, откупаясь от нападений. Не только французские короли, но и богатая республика Венеция и даже папа римский, призывавший к крестовому походу против неверных турок, вели с ними тайные переговоры.
Шпионаж процветал повсеместно. Французский историк Фернанд Браудель нашел в архиве множество свидетельств того, что в Вене "всегда бьыи хорошо информированы о передвижениях турок" и время от времени, разумеется, когда это было им выгодно, сообщали венецианцам о том, когда турецкая армада собирается выйти в море...
На первых порах Петр не стал ничего менять в русской политике, а с присущей ему энергией бросил все силы на Юг. Русская армия штурмом взяла Азов и вышла в устье Дона на Азовском море. Другая русская армия вместе с казаками захватила приднепровские городки и вышла в устье Днепра на Черном море. С двух сторон - Запада и Востока - Крым брался в клещи. В Воронеже строился огромный флот, чтобы обложить Крым со стороны Черного моря. Еще одно усилие - и гнездо крымских хищников, столетиями терзавших Русь, будет разрушено. Нужно только не допустить, чтобы Турция этот мощный покровитель крымского хана - пришла к нему на помощь...
Из далекого московского угла казалось, что обстановка в Европе благоприятствовала этим замыслам, хотя трудно, ох как трудно, было разглядеть оттуда хитросплетения европейской политики.
А дело выглядело так. Военная удача явно благоволила Австрии. Под ударами ее армий турки откатывались все дальше на юг, оставляя победителю Венгрию, Трансильванию, Славонию и Сербию. Венецианцы захватили Далмацию и Морею, как называли тогда южную часть Греции. Они заняли даже Афины.
Россия наконец решилась. В начале 1697 года русский посланник в Вене Кузьма Нефимов заключает с Австрией и Венецией оборонительный и наступательный союз против Турции сроком на три года. Россия становится четвертым участником Священной лиги.
Может быть, это было не лучшее время для присоединения к Священной лиге? Военные действия союзников к тому времени, как назло, потеряли былую стремительность и натиск. Неудачи стали чаще и крупнее, а война приняла затяжной характер. Вяло действовали поляки. Им не удалось завоевать Каменец с Подолией и Молдавию, на что они рассчитывали, начиная войну. В общем после побед наступила усталость. Чувствовалось, что непосредственная опасность для Европы миновала, а религиозный пыл остыл. А тут еще австрийцы. В разгар боевых операций против турок они ввязались в войну с Францией, оттянув значительную часть своих войск на западный фронт.
Что же изменилось в европейской ситуации? Из далекой Москвы все представлялось в неопределенном, а чаще в искаженном свете.
Впрочем, у Петра не было иного выбора. За его плечами уже была азовская победа. На верфях Воронежа, где стояли остовы полусотни боевых кораблей, закладывался не только русский флот, но и направление русской внешней политики на целое столетие вперед. Этим кораблям нужен был выход в Черное море. Но на их пути были Крым и Турция. В борьбе с ними Австрия, Венеция и Польша были естественными, или, как тогда считали, богоданными, союзниками. И если их боевой пыл несколько поугас, его надо разжечь, влить новые силы в антитурецкую лигу. На это и была ориентирована петровская дипломатия после Азова. Это и была цель Петровой поездки.
ГЛАВА III "ТАРАРА, ТАРАРА КРУГОМ!"
Петр ходил по венским улицам и внимательно приглядывался. Легенда, сохранившаяся в старых венских книгах, рассказывает, что каждый день он переодевался в новое платье, чтобы его не узнали.
Необычный это был город Вена. Сквозь тесноту грязных и запутанных улочек, как в любом друтм средневековом городе, каких уже немало повидал Петр, неожиданно протискивались ввысь изящные купола сверкающих золотом церквей и дворцов. А вокруг царило запустение, оставленное войной и чумой.
Всего 20 лет назад "черная смерть" в очередной раз гостила в Вене. Она унесла с собой шестую часть ее населения. Леопольд поклялся тогда, что поставит памятник в знак благодарности Богу, если он избавит город от этой беды. Леопольд выполнил обещание. На центральной площади Вены с характерным названием Грабен (могила) он воздвиг мраморную колонну в честь святой Троицы, которую австрийцы окрестили памятником чуме (она и по сей день стоит на одной из самых элегантных венских площадей - Грабен), воплощая сложную символику многих авторитетов архитектуры.
Петр любил заходить в простые гаштеты, посидеть, послушать, о чем говорят люди, выпить стакан-другой молодого вина. У самой городской стены неподалеку от Красной башни, через которую он совсем недавно въезжал в город, стоял гаштет Гриехенбейл - сам как крепостная башня с узкими, словно бойницы, окнами и остроконечной черепичной крышей*.
С раннего утра здесь шумел разноголосицей мясной рынок. Остро пахло навозом и кровью. Да так, что запах этот въелся в камни мостовой и стены домов. И даже сегодня вы еще можете почувствовать его... Визжали при-возимые на заклание жирные австрийские свиньи, тоскливо мычали степенные бело-коричневые коровы, жалобно блеяли тонконогие овцы. Их стоны и мольбу перекрывали бодрые, с шуточкой выкрики купцов, зазывавших покупателей. А к вечеру рынок затихал. Жизнь перемещалась в близлежащие гаштеты, где пили вино, хвалились выручкой и заключали сделки. И едва ли не самым популярным из этих гаштетов был Гриехенбейл. Причем своей славой он главным образом был обязан доброму Августину.
Помните, любезный читатель, свое детство? Сказки Андерсена... Грустная принцесса склонилась к котелку, обвешанному бубенчиками, которые названивали старинную мелодию: "Ах, мой милый Августин!.. Все прошло, прошло, прошло!"
Я не поверил своим глазам, когда в одной из старинных хроник наткнулся на строчки, сообщавшие, что Августин был вполне реальной фигурой. Он жил в Вене во второй половине ХVII века. Но от сказочного Августина в нем ничего не было. Только, пожалуй, мелодия...
Его звали Маркс Августин. Он играл на волынке, развлекая гостей Гриехенбейла и напевая куплеты, зачастую непристойного содержания, которые тут же сам и сочинял. Каждый куплет он сдабривал глотком молодого австрийского вина и припевом, который позднее войдет в историю: "Ach du lieber Augustin!.. Alles ist hin".
Так было и в 1679 году, когда "черная смерть" гуляла по Вене. Как рассказывают, в один из тех дней, пьяный, как обычно, он не добрался до дома, а свалился в незасыпанную общую могилу и заснул в ней среди груды мертвых тел. Утром, как ни в чем не бывало, он выбрался из могилы и пошел в Гриехенбейл петь свои песенки.
Умер он год спустя после пребывания Петра в Вене в возрасте 62 лет. Запись в приходской церкви, где он был похоронен, свидетельствует, что он умер "в то время, когда пил вино".
У меня нет доказательств, что эти два человека встречались. Но невозможно представить, что Петр, бродя по Вене, не заходил в Гриехенбейл и не слушал куплеты доброго Августина.
* * *
Успешное свидание с императором распахнуло перед Петром двери венских дворцов.
Он ходит на балы, посетил арсенал, библиотеку, кунсткамеру. Вероятно, в связи с этим осмотром в расходной книге появилась запись: "Взял второй великий посол на раздачу цесаревым служителям, которые великим послам на цесарском дворе показывали разные вещи, 300 золотых".
А 23 июня по случаю тезоименитства Леопольда Петр бьи приглашен в оперу. Император слыл большим любителем музыки и даже сам грешил сочинительством, которое придворные объявляли божественным. Представление давалось уже в знакомом нам дворце Фаворита в большой, примыкающей к галерее так называемой длинной зале. Там собралась вся императорская семья. Иностранные дипломаты присутствовали на спектакле инкогнито. Для них в конце залы была сооружена особая ложа. Приглашены были и русские послы: впереди сидели Лефорт, Головин и Возницын, а за ними несколько дворян, среди которых ростом выделялся Петр. По желанию царя все они были одеты в немецкие одежды.
Спектакль был долгим - он продолжался более четырех часов. Утомленный нестерпимой жарой и духотой, Петр часто выходил из ложи в галерею, где ему подносили венгерские и другие вина. "Кажется, ему понравилась опера", - доносил испанский посол. А относительно танцев царь сказал, что они очень отличаются от московских, потому что там танцуют только ногами, а здесь также производят движения руками и головой.