Получив из Министерства обороны извещение о без вести пропавшем муже, Робин Боуман подождала шесть месяцев, а затем вернулась в родную Австралию, чтобы там, сидя на пляже, высматривать, щурясь на солнце, далекую Европу. Там она родит ребенка, а также похоронит отца. Чтобы как-то отвлечься от войны и собственной тоски, она продала отцовский магазин и купила в Аделаиде заколоченный дом на побережье. Когда ее кузен с силой открыл входную дверь, они увидели, что прихожая завалена письмами и бандеролями за десять лет. В одной бандерольке Робин нашла ключ. Стоило ей колупнуть ногтем краску, как под ней обнаружилось чистое золото.
Барбаросса Это история о золотом слитке, который лейтенант Густав Харпш вручил своему сержанту в качестве платы за труды. Случилось это во время проливного дождя под уличным фонарем на автостоянке Дойчебанка в Баден-Бадене. Сержант ушел довольный, но выручить нечто по-настоящему ценное за слиток золота оказалось не так-то просто.
Когда началось продвижение русских в Восточной Германии, Даниель Фоссер, автомеханик из Гёстеринга, собрал вещи и отправился пешком за двести километров к матери в Хельстединг. За семь лет Даниелю удалось собрать коллекцию болванок из разных металлов – свинца, алюминия, цинка, хрома, меди, серебра и золота. В свое время он отвез к матери это громоздкое хозяйство на грузовике, но сейчас грузовик реквизировали для армейских нужд. Его мать жила в Черном Лесу. Мест для хранения металлических болванок у нее было предостаточно. Гараж, сад, бункер и даже бомбоубежище, которое выстроил для нее поклонник, мясник из Фридрихберга.
Даниелю было пятьдесят три года. У него были обширные планы. Например, он хотел поселиться в Мюнстере, в трехкомнатной квартире с мастерской на чердаке, у женщины с тремя детьми, которая однажды призналась ему в любви. Еще он хотел построить лодку и уплыть в Ирландию. Там он хотел отрастить шкиперскую бороду и соорудить себе шлем, как у настоящего викинга. А еще он хотел проверить, можно ли выгравировать молитву на скорлупе грецкого ореха. Но все карты спутало наступление русских. Надо было поторопиться с осуществлением хотя бы одного желания. Он решил сделать такой выбор, при котором его союзником могло бы стать золото.
Даниель отобрал самые ценные и увесистые болванки и принес с чердака отцовскую рыбацкую куртку защитного цвета, чтобы мать нашила на нее дополнительные карманы. Еще она дала ему плащ с тайными карманами, саквояж и рюкзак со множеством отделений, сделала на брюках прочные карманы-манжеты, сшила полотняную шляпу с твердыми полями и плотной подкладкой с внутренним карманчиком. Похихикивая, она даже сшила своему пятидесятитрехлетнему сыну трусы с надежным гульфиком, где его яйца приятно холодил металл, придавая уверенности в мужском превосходстве. Даниель распихал серебро и золото в двадцать девять карманов. Полностью экипированный, он весил сто сорок килограммов и передвигаться мог очень медленно, как во сне.
За два дня Даниель сумел дойти только до городка Тремонтиас. Он заметил, что за ним, метрах в пятидесяти, по противоположной стороне дороги следует странного вида молодой человек с изможденным лицом и высокими залысинами. Про себя Даниель окрестил его Доктор Смерть. Когда перед ним возникла река, он решил перейти ее вброд, чтобы не засветиться на людном мосту. Кроме того, так он рассчитывал избавиться от «хвоста». Дороги были забиты беженцами, и все они, особенно женщины с детьми, то и дело становились жертвами карманников и всякого сброда. В Трингере из-за куска пирога убили человека. Ночь Даниель провел, сидя на берегу под ивой, зажав в руке железный прут. Не дожидаясь, когда рассветет, он вошел в реку. Место было неглубокое. После бессонной ночи он чувствовал себя совершенно разбитым. Где-то на середине реки, не удержавшись на ногах, он упал. Освободиться от лямок тяжелого рюкзака он не сумел. Куртка и плащ и шляпа, намокнув, отяжелели. Он никак не мог встать на ноги – неподъемный груз тянул на дно. Холодная вода словно заманивала его. Он постарался прогнать панические мысли. Оглянувшись назад, он увидел на берегу молодого человека с изможденным лицом. Тот сидел, положив руки на колени, и с интересом ждал, чем дело кончится. Даниель знал о том, что в голове тонущего человека проносится вся его жизнь. Он вспомнил, как запер в сыром погребе водопроводчика, чтобы украсть у него свинец. Как, набив вязаную шапку гравием, стукнул ею по голове в одном доме женщину, протиравшую подсвечники. Как сбил на дороге супружескую пару, чтобы снять с них золотые кольца. Как поджег магазинчик, чтобы в суматохе унести разные драгоценности. Как припугнул ножом ночного сторожа, и тот отдал ему золотые часы на цепочке. Как избивал детей и сдергивал с них золотые крестики.
Даниель утонул на мелководье, как Фридрих Барбаросса. Старого императора погубили тяжелые доспехи и, возможно, холодная вода. Барбароссе было семьдесят пять, Даниелю пятьдесят три. Сравнение, конечно, относительное, так как, в отличие от германского императора, Даниель не успел прославиться.
Поутру утопленника вытащили из воды. Его даже не снесло течением из-за спрятанного на нем груза. Сначала за него взялись двое солдат в плащах, которым помогал некто в пижаме, а затем нагрянули вооруженные фермеры. Они повесили саквояж и рюкзак на велосипедные рули и укатили. За всем этим издали молча наблюдал молодой человек с изможденным лицом. Дождавшись момента, когда страсти улеглись, он приблизился к трупу, напялил на голову полотняную шляпу с твердыми полями и рыбацкую куртку защитного цвета и, не торопясь, двинулся вдоль берега, поглаживая туго набитые карманы. В этом странном одеянии, сделавшись местной достопримечательностью, он проходил всю жизнь.
В пяти километрах, не доезжая Мюнстера, двух вооруженных фермеров на велосипедах остановил и обыскал военный патруль под командой грозноусого сержанта и тихони капрала. Золото и серебро, по отдельности, были поровну спрятаны в шесть солдатских котелков с остатками супа из брюквы и листьев одуванчика. Патруль расположился на ночлег в открытом поле, на грязной соломе перед горящим костром. Посреди ночи сержант тихо подобрал все котелки и двинулся было прочь, но получил финку промеж лопаток. Тихоня капрал, человек педантичный, сдал золото в банк в близлежащем городке. Уже на следующий день оно было доставлено в Баден-Баден и переплавлено в слиток. Это был, возможно, самый свежий золотой слиток из тех, что совершили путешествие в черном «Мерседесе» Харпша в направлении северо-итальянского города Больцано.
Глухое золото
Тайник
Туберкулезная бацилла
Вентимилья
Черное золото
Фиделия
Барбаросса Это история о золотом слитке, который лейтенант Густав Харпш вручил своему сержанту в качестве платы за труды. Случилось это во время проливного дождя под уличным фонарем на автостоянке Дойчебанка в Баден-Бадене. Сержант ушел довольный, но выручить нечто по-настоящему ценное за слиток золота оказалось не так-то просто.
Когда началось продвижение русских в Восточной Германии, Даниель Фоссер, автомеханик из Гёстеринга, собрал вещи и отправился пешком за двести километров к матери в Хельстединг. За семь лет Даниелю удалось собрать коллекцию болванок из разных металлов – свинца, алюминия, цинка, хрома, меди, серебра и золота. В свое время он отвез к матери это громоздкое хозяйство на грузовике, но сейчас грузовик реквизировали для армейских нужд. Его мать жила в Черном Лесу. Мест для хранения металлических болванок у нее было предостаточно. Гараж, сад, бункер и даже бомбоубежище, которое выстроил для нее поклонник, мясник из Фридрихберга.
Даниелю было пятьдесят три года. У него были обширные планы. Например, он хотел поселиться в Мюнстере, в трехкомнатной квартире с мастерской на чердаке, у женщины с тремя детьми, которая однажды призналась ему в любви. Еще он хотел построить лодку и уплыть в Ирландию. Там он хотел отрастить шкиперскую бороду и соорудить себе шлем, как у настоящего викинга. А еще он хотел проверить, можно ли выгравировать молитву на скорлупе грецкого ореха. Но все карты спутало наступление русских. Надо было поторопиться с осуществлением хотя бы одного желания. Он решил сделать такой выбор, при котором его союзником могло бы стать золото.
Даниель отобрал самые ценные и увесистые болванки и принес с чердака отцовскую рыбацкую куртку защитного цвета, чтобы мать нашила на нее дополнительные карманы. Еще она дала ему плащ с тайными карманами, саквояж и рюкзак со множеством отделений, сделала на брюках прочные карманы-манжеты, сшила полотняную шляпу с твердыми полями и плотной подкладкой с внутренним карманчиком. Похихикивая, она даже сшила своему пятидесятитрехлетнему сыну трусы с надежным гульфиком, где его яйца приятно холодил металл, придавая уверенности в мужском превосходстве. Даниель распихал серебро и золото в двадцать девять карманов. Полностью экипированный, он весил сто сорок килограммов и передвигаться мог очень медленно, как во сне.
За два дня Даниель сумел дойти только до городка Тремонтиас. Он заметил, что за ним, метрах в пятидесяти, по противоположной стороне дороги следует странного вида молодой человек с изможденным лицом и высокими залысинами. Про себя Даниель окрестил его Доктор Смерть. Когда перед ним возникла река, он решил перейти ее вброд, чтобы не засветиться на людном мосту. Кроме того, так он рассчитывал избавиться от «хвоста». Дороги были забиты беженцами, и все они, особенно женщины с детьми, то и дело становились жертвами карманников и всякого сброда. В Трингере из-за куска пирога убили человека. Ночь Даниель провел, сидя на берегу под ивой, зажав в руке железный прут. Не дожидаясь, когда рассветет, он вошел в реку. Место было неглубокое. После бессонной ночи он чувствовал себя совершенно разбитым. Где-то на середине реки, не удержавшись на ногах, он упал. Освободиться от лямок тяжелого рюкзака он не сумел. Куртка и плащ и шляпа, намокнув, отяжелели. Он никак не мог встать на ноги – неподъемный груз тянул на дно. Холодная вода словно заманивала его. Он постарался прогнать панические мысли. Оглянувшись назад, он увидел на берегу молодого человека с изможденным лицом. Тот сидел, положив руки на колени, и с интересом ждал, чем дело кончится. Даниель знал о том, что в голове тонущего человека проносится вся его жизнь. Он вспомнил, как запер в сыром погребе водопроводчика, чтобы украсть у него свинец. Как, набив вязаную шапку гравием, стукнул ею по голове в одном доме женщину, протиравшую подсвечники. Как сбил на дороге супружескую пару, чтобы снять с них золотые кольца. Как поджег магазинчик, чтобы в суматохе унести разные драгоценности. Как припугнул ножом ночного сторожа, и тот отдал ему золотые часы на цепочке. Как избивал детей и сдергивал с них золотые крестики.
Даниель утонул на мелководье, как Фридрих Барбаросса. Старого императора погубили тяжелые доспехи и, возможно, холодная вода. Барбароссе было семьдесят пять, Даниелю пятьдесят три. Сравнение, конечно, относительное, так как, в отличие от германского императора, Даниель не успел прославиться.
Поутру утопленника вытащили из воды. Его даже не снесло течением из-за спрятанного на нем груза. Сначала за него взялись двое солдат в плащах, которым помогал некто в пижаме, а затем нагрянули вооруженные фермеры. Они повесили саквояж и рюкзак на велосипедные рули и укатили. За всем этим издали молча наблюдал молодой человек с изможденным лицом. Дождавшись момента, когда страсти улеглись, он приблизился к трупу, напялил на голову полотняную шляпу с твердыми полями и рыбацкую куртку защитного цвета и, не торопясь, двинулся вдоль берега, поглаживая туго набитые карманы. В этом странном одеянии, сделавшись местной достопримечательностью, он проходил всю жизнь.
В пяти километрах, не доезжая Мюнстера, двух вооруженных фермеров на велосипедах остановил и обыскал военный патруль под командой грозноусого сержанта и тихони капрала. Золото и серебро, по отдельности, были поровну спрятаны в шесть солдатских котелков с остатками супа из брюквы и листьев одуванчика. Патруль расположился на ночлег в открытом поле, на грязной соломе перед горящим костром. Посреди ночи сержант тихо подобрал все котелки и двинулся было прочь, но получил финку промеж лопаток. Тихоня капрал, человек педантичный, сдал золото в банк в близлежащем городке. Уже на следующий день оно было доставлено в Баден-Баден и переплавлено в слиток. Это был, возможно, самый свежий золотой слиток из тех, что совершили путешествие в черном «Мерседесе» Харпша в направлении северо-итальянского города Больцано.
Глухое золото
Это короткая история о золотом слитке, который Харпш обменял на продукты, тридцать бутылок питьевой воды и дорожные карты Франции, Швейцарии и Северной Италии.
Штефан Райнер прятал кольцо с бриллиантом в слуховом аппарате. Когда-то кольцо носила его покойная жена, погибшая в авиакатастрофе. Штефан свято верил в то, что лучше места для кольца не придумаешь. Он был также убежден, что благодаря этому кольцу в ухе он лучше слышит. В таком случае непонятно, почему он продолжал так же громко кричать, рассказывая всем о своем техническом усовершенствовании. В результате одна женщина донесла на него в полицию. Штефан стоял на углу Лёрингштрассе и Холдерингплац, когда получил сильную затрещину и остался без слухового аппарата. Заушина треснула под чьей-то грубой подошвой, бриллиант отлетел в сторону. Что касается золотого кольца, то оно попало в Баден-Баден и растворилось в слитке 87H/98j, основную часть которого составило цыганское золото из Киева. Бывший национал-социалист, а ныне ударившийся в бега Густав Харпш не довез этот слиток до Больцано, так как погиб в автомобильной катастрофе.
Бриллиант Штефана Райнера неделю провалялся вместе с мусором в сточной канаве, а потом ливневый поток перенес его метров на триста в коллектор, и там он благополучно пролежал под толстым слоем ила и песка пятьдесят лет. Может, лежит там и по сей день.
Штефан Райнер прятал кольцо с бриллиантом в слуховом аппарате. Когда-то кольцо носила его покойная жена, погибшая в авиакатастрофе. Штефан свято верил в то, что лучше места для кольца не придумаешь. Он был также убежден, что благодаря этому кольцу в ухе он лучше слышит. В таком случае непонятно, почему он продолжал так же громко кричать, рассказывая всем о своем техническом усовершенствовании. В результате одна женщина донесла на него в полицию. Штефан стоял на углу Лёрингштрассе и Холдерингплац, когда получил сильную затрещину и остался без слухового аппарата. Заушина треснула под чьей-то грубой подошвой, бриллиант отлетел в сторону. Что касается золотого кольца, то оно попало в Баден-Баден и растворилось в слитке 87H/98j, основную часть которого составило цыганское золото из Киева. Бывший национал-социалист, а ныне ударившийся в бега Густав Харпш не довез этот слиток до Больцано, так как погиб в автомобильной катастрофе.
Бриллиант Штефана Райнера неделю провалялся вместе с мусором в сточной канаве, а потом ливневый поток перенес его метров на триста в коллектор, и там он благополучно пролежал под толстым слоем ила и песка пятьдесят лет. Может, лежит там и по сей день.
Тайник
Это история о золотом слитке, который Харпш обменял на немецкую, французскую и швейцарскую валюты. Курсы были достаточно произвольные, устанавливаемые непосредственными участниками сделки. Лейтенант Харпш спешил и отдавал себе отчет в том, что расстается еще с одним слитком на невыгодных для себя условиях.
Матиас Зингель гордился тем, что нашел идеальный тайник для драгоценностей своей молодой жены. Большая часть сокровищ была, так сказать, орнитологического свойства: золотые яички. Не Фаберже, конечно, что было ему не по карману, но вполне изящные вещицы, которые он, будучи дипломатом, привозил из своих постоянных путешествий. Золотое яйцо ибиса из Иерусалима, золотое перепелиное яйцо из Мексики, золотое яичко, покрытое эмалью, из Севильи, маленькие пузырьки духов в форме золотых яиц из Антверпена. Он очень гордился как самой коллекцией, так и своим тайником. Он так громко всем этим гордился, что в конце концов его арестовали, и под пытками (ему защемляли кончики ушей) он раскололся. Те, кто мучил его, теперь взялись за его молодую жену. Они вспороли ей живот, от пупка до самого низа. Они хотели показать Матиасу, что до них вполне дошел смысл кайфа, который он ловил от собственной выдумки. Ее яичники были буквально обложены золотыми яичками. Воистину идеальный тайник! Если не считать маленького «но»: жена Матиаса смертна, в отличие от золота. И если ее кожу в результате варварской операции можно сильно попортить, то причинить вред золоту гораздо сложнее.
Окровавленные золотые яички, собранные в ведерко, промыли водой из-под крана. Молодую женщину сволокли в яму. Кто-то решил прикрыть срам курткой, но бросил ее так, что она закрыла лицо. Все это потом видели дети, направлявшиеся в школу. Они никак не могли понять, зачем кто-то пытался разрезать человека надвое тупым ножом.
Золотые яички отправили в Эссен. Там, по случаю праздников, большие печи закрыли на профилактику, и многие работники разъехались по домам. Трое сторожей, люди почтенного возраста, решили устроить для детишек маленькое развлечение. Они раскочегарили запасную печечку и стали кидать в нее золотые яйца, одно за другим. Дети в слюдяных очках завороженными глазами наблюдали за тем, как эти яйца сначала обжариваются, потом превращаются в яичницу-болтунью, потом растекаются густым шипящим сливочным маслом и наконец превращаются в прозрачное оливковое. Золотой слиток в результате попадет в Баден-Баден, где в него жадно вцепится Харпш, но не довезет даже до Больцано. Потом он немного полежит в американском депозитарии в Лозанне, а затем окажется в Женеве или Цюрихе, где, вполне возможно, лежит по сей день, глубоко под землей, в сейфе, тщетно ожидая своего нового хозяина, без всякой надежды на то, что какой-нибудь ушлый адвокат сумеет выиграть дело о репарациях, поскольку законные владельцы давно лежат в земле.
Матиас Зингель гордился тем, что нашел идеальный тайник для драгоценностей своей молодой жены. Большая часть сокровищ была, так сказать, орнитологического свойства: золотые яички. Не Фаберже, конечно, что было ему не по карману, но вполне изящные вещицы, которые он, будучи дипломатом, привозил из своих постоянных путешествий. Золотое яйцо ибиса из Иерусалима, золотое перепелиное яйцо из Мексики, золотое яичко, покрытое эмалью, из Севильи, маленькие пузырьки духов в форме золотых яиц из Антверпена. Он очень гордился как самой коллекцией, так и своим тайником. Он так громко всем этим гордился, что в конце концов его арестовали, и под пытками (ему защемляли кончики ушей) он раскололся. Те, кто мучил его, теперь взялись за его молодую жену. Они вспороли ей живот, от пупка до самого низа. Они хотели показать Матиасу, что до них вполне дошел смысл кайфа, который он ловил от собственной выдумки. Ее яичники были буквально обложены золотыми яичками. Воистину идеальный тайник! Если не считать маленького «но»: жена Матиаса смертна, в отличие от золота. И если ее кожу в результате варварской операции можно сильно попортить, то причинить вред золоту гораздо сложнее.
Окровавленные золотые яички, собранные в ведерко, промыли водой из-под крана. Молодую женщину сволокли в яму. Кто-то решил прикрыть срам курткой, но бросил ее так, что она закрыла лицо. Все это потом видели дети, направлявшиеся в школу. Они никак не могли понять, зачем кто-то пытался разрезать человека надвое тупым ножом.
Золотые яички отправили в Эссен. Там, по случаю праздников, большие печи закрыли на профилактику, и многие работники разъехались по домам. Трое сторожей, люди почтенного возраста, решили устроить для детишек маленькое развлечение. Они раскочегарили запасную печечку и стали кидать в нее золотые яйца, одно за другим. Дети в слюдяных очках завороженными глазами наблюдали за тем, как эти яйца сначала обжариваются, потом превращаются в яичницу-болтунью, потом растекаются густым шипящим сливочным маслом и наконец превращаются в прозрачное оливковое. Золотой слиток в результате попадет в Баден-Баден, где в него жадно вцепится Харпш, но не довезет даже до Больцано. Потом он немного полежит в американском депозитарии в Лозанне, а затем окажется в Женеве или Цюрихе, где, вполне возможно, лежит по сей день, глубоко под землей, в сейфе, тщетно ожидая своего нового хозяина, без всякой надежды на то, что какой-нибудь ушлый адвокат сумеет выиграть дело о репарациях, поскольку законные владельцы давно лежат в земле.
Туберкулезная бацилла
Это история о золотом слитке, который Харпш обменял на матрас и постельное белье в Берне. Он припарковал машину на лесной просеке и устроил себе ложе среди папоротников. Это был его первый привал после двенадцати часов езды. В то время в Германии немало людей, показывая свою осведомленность в современной медицине, предлагали приложить ее возможности для решения так называемого «еврейского вопроса».
– После того как удалось выделить бациллу туберкулеза, появилась реальная надежда избавиться от этой страшной болезни.
– Новые технологии победили извечного врага.
– За несколько столетий эта зловредная бацилла погубила десятки тысяч немцев.
– Наконец мы можем одновременно избавиться от бациллы еврейства и от бациллы туберкулеза.
Жертв туберкулеза легко опознать по характерным признакам. Больные кашляют, харкают кровью и отплевываются, распространяя вокруг себя вредоносные бактерии. Они весь день лежат в постели. Они ездят на воды и там заражают иностранцев, на чью сердобольность и материальную помощь они так рассчитывают. Они, как малые дети, едят теплый супчик, кашу-размазню и протертую пищу, запивая теплым молоком. Они симулянты. Это болезнь поэтов и мечтателей. Как ее только не называют! Чахоткой, поэтическим недугом, комнатной сыростью, легочной болезнью, кровохарканьем, мокрушницей. В отдельных выражениях нетрудно уловить общественное предубеждение. Слава богу, немецкие ученые победили туберкулез, и вот теперь всех этих симулянтов, поэтов, женственных типов и прочих нежелательных элементов, особенно евреев, неспособных внести положительный вклад в победу «третьего рейха», можно уничтожить благодаря современной медицине.
Подобные бытовые разговоры и официальная пропаганда от имени науки давали свои плоды. В лечебных учреждениях процветало вредительство. Больных не лечили или плохо лечили, им вкалывали не то и не так, их морили голодом, унижали, обходили стороной, бросали на произвол судьбы. Стоит ли продолжать этот печальный перечень?
Вот лишь один пример из тысяч. В Заас-Бельзеке доктор Эгберт Дахсон решил донести официальную пропаганду до своих богатых пациентов. Более продвинутым он разослал памфлеты, и те, ознакомившись с ними, приостановили финансовую поддержку туберкулезного санатория. Пациентов попроще он конфиденциально вразумил прямо в кабинете. Жители деревни, расположенной неподалеку от санатория в Заас-Бельзеке, вооружившись вилами и револьвером времен первой мировой войны, решили своими силами разобраться с рассадником заразы. Семерых швейцарских детей, американского бизнесмена, немецкого архитектора, а также жену и дочь австрийского экономиста – все еврейского происхождения – вытащили из кроватей, вынесли в сад и побросали в снег. Истории болезни уничтожили, шкафчики больных прочесали, их одежду забрали, из чемоданов взяли все самое ценное. Крестьяне уже собирались уходить, когда жена почтальона вдруг заявила, что все это добро заражено туберкулезными бациллами. Часть золотых безделиц бросили на ступеньках, где их вскоре припорошило снегом. Привратник Михаэль Игнатиссон смахнул украшения в кастрюлю и принес домой своей замужней дочери, которая перед большим зеркалом в спальне надела на себя все сразу – три пары сережек, шесть обручальных колец, три ожерелья, брошь, булавку для галстука и две пары часов. В результате она оставила себе одну брошь и то лишь после того, как по совету мачехи два часа продержала ее в кипящей воде с отбеливателем. Остальные предметы она обменяла на кое-какую мебель, сеанс массажа и пару ортопедических ботинок, изготовленных в Колумбии. Главная часть унесенных из санатория золотых украшений отправилась в Мюнхен, а затем в Вену, где их переплавили в слиток, а тот, в свою очередь, попал в Баден-Баден и вскоре прямиком в руки Харпша, который так и не довез его до Больцано, города несуществующих спагетти. Когда-то Баден-Баден имел репутацию бальнеологического курорта, где евреи и неевреи принимали лечебные ванны и отлеживались днем в постели в надежде избавиться от губительной туберкулезной бациллы, которая цепляется к человеку вне зависимости от его религиозных, общественных и моральных убеждений.
– После того как удалось выделить бациллу туберкулеза, появилась реальная надежда избавиться от этой страшной болезни.
– Новые технологии победили извечного врага.
– За несколько столетий эта зловредная бацилла погубила десятки тысяч немцев.
– Наконец мы можем одновременно избавиться от бациллы еврейства и от бациллы туберкулеза.
Жертв туберкулеза легко опознать по характерным признакам. Больные кашляют, харкают кровью и отплевываются, распространяя вокруг себя вредоносные бактерии. Они весь день лежат в постели. Они ездят на воды и там заражают иностранцев, на чью сердобольность и материальную помощь они так рассчитывают. Они, как малые дети, едят теплый супчик, кашу-размазню и протертую пищу, запивая теплым молоком. Они симулянты. Это болезнь поэтов и мечтателей. Как ее только не называют! Чахоткой, поэтическим недугом, комнатной сыростью, легочной болезнью, кровохарканьем, мокрушницей. В отдельных выражениях нетрудно уловить общественное предубеждение. Слава богу, немецкие ученые победили туберкулез, и вот теперь всех этих симулянтов, поэтов, женственных типов и прочих нежелательных элементов, особенно евреев, неспособных внести положительный вклад в победу «третьего рейха», можно уничтожить благодаря современной медицине.
Подобные бытовые разговоры и официальная пропаганда от имени науки давали свои плоды. В лечебных учреждениях процветало вредительство. Больных не лечили или плохо лечили, им вкалывали не то и не так, их морили голодом, унижали, обходили стороной, бросали на произвол судьбы. Стоит ли продолжать этот печальный перечень?
Вот лишь один пример из тысяч. В Заас-Бельзеке доктор Эгберт Дахсон решил донести официальную пропаганду до своих богатых пациентов. Более продвинутым он разослал памфлеты, и те, ознакомившись с ними, приостановили финансовую поддержку туберкулезного санатория. Пациентов попроще он конфиденциально вразумил прямо в кабинете. Жители деревни, расположенной неподалеку от санатория в Заас-Бельзеке, вооружившись вилами и револьвером времен первой мировой войны, решили своими силами разобраться с рассадником заразы. Семерых швейцарских детей, американского бизнесмена, немецкого архитектора, а также жену и дочь австрийского экономиста – все еврейского происхождения – вытащили из кроватей, вынесли в сад и побросали в снег. Истории болезни уничтожили, шкафчики больных прочесали, их одежду забрали, из чемоданов взяли все самое ценное. Крестьяне уже собирались уходить, когда жена почтальона вдруг заявила, что все это добро заражено туберкулезными бациллами. Часть золотых безделиц бросили на ступеньках, где их вскоре припорошило снегом. Привратник Михаэль Игнатиссон смахнул украшения в кастрюлю и принес домой своей замужней дочери, которая перед большим зеркалом в спальне надела на себя все сразу – три пары сережек, шесть обручальных колец, три ожерелья, брошь, булавку для галстука и две пары часов. В результате она оставила себе одну брошь и то лишь после того, как по совету мачехи два часа продержала ее в кипящей воде с отбеливателем. Остальные предметы она обменяла на кое-какую мебель, сеанс массажа и пару ортопедических ботинок, изготовленных в Колумбии. Главная часть унесенных из санатория золотых украшений отправилась в Мюнхен, а затем в Вену, где их переплавили в слиток, а тот, в свою очередь, попал в Баден-Баден и вскоре прямиком в руки Харпша, который так и не довез его до Больцано, города несуществующих спагетти. Когда-то Баден-Баден имел репутацию бальнеологического курорта, где евреи и неевреи принимали лечебные ванны и отлеживались днем в постели в надежде избавиться от губительной туберкулезной бациллы, которая цепляется к человеку вне зависимости от его религиозных, общественных и моральных убеждений.
Вентимилья
Это история о золотом слитке, который лейтенант Густав Харпш обменял на беспрепятственный проезд через Сенсадорфский тоннель.
23 августа 1941 года, у здания железнодорожной станции Вентимилья, в промежутке между римским экспрессом на Рим в 15.15 и пассажирским поездом на Венецию в 15.37, молодых любовников заставили раздеться догола. Стоял жаркий летний день, на небе ни облачка, и только над холмами стелилась дымка. Из громкоговорителей доносилась ария из идущей в Турине популярной итальянской оперы в исполнении певца-виртуоза. На платформе под ярким солнцем, отбрасывая тень на бетонку, одиноко стоял граммофон, на котором крутилась пластинка. Восемнадцатилетний парень снимал все с себя и резко швырял в открытый чемодан, а вот его семнадцатилетняя подружка аккуратно сложила одежду, положив под самый низ, для пущей сохранности, блузку с золотой брошью, подаренной ей матерью.
Начальник станции порылся в ее вещах, понюхал нижнее белье. Он отколол брошь с синей блузки, чтобы позже подарить своей жене.
За всем этим наблюдали карабинеры, и двое немцев в штатском со свастикой на рукавах, и пара носильщиков. Из сигнальной будки за происходящим посматривали дети. Было также двое зевак: в соседнем доме, у раскрытого окна, мужчина в пижамной куртке и голубых трусах причесывал волосы, а у него за спиной женщина неглиже застегивала на себе лифчик. Это были муж и жена, одевавшиеся после сиесты. А еще в дверях магазина стояла пожилая женщина и тоже следила за развитием необычной сцены.
На крышках чемоданов влюбленной парочки было мелом написано: «Евреи смутьяны». Думали ли они, раздеваясь, что всего через несколько минут их уже не будет в живых? Их обвинят в инцесте. Но они не были братом и сестрой. Двенадцать лет они прожили в одном доме и вместе ходили в один детский сад. Разве это означает инцест? И при чем тут смутьяны? Или их любовь вносила смуту в некоторые сердца? В эту наглую ложь, кажется, не верили сами экзекуторы. Единственным преступлением этой пары была их еврейская кровь.
После того как молодые люди разделись и их одежду упаковали, немецкий служащий связал чемоданы веревкой. Влюбленных отвели за угол. Раздались два выстрела. Из-под граммофона вытекла струйка крови. Ее смыли водой из канистры. Итальянский охранник надругался над мертвой девушкой, лежавшей на мертвом возлюбленном. Человек продолжал поливать из канистры горячую бетонку, выписывая на ней «восьмерки».
Жена начальника станции потеряла брошь во время возникшей после взрыва на площади Сан-Лоренцо сумятицы. Патрульный солдат нашел эту брошь среди обломков, а командир конфисковал. В сейфе, вместе с другими ценностями, ее отправили в Геную. Оттуда она попала в Баден-Баден, потом оказалась частью золотого слитка HGT V42, а тот уже совершил неудачное путешествие в Больцано вместе с лейтенантом Харпшем, задумавшим вызволить свою дочь из швейцарского плена.
Как-то прошел незамеченным тот факт, что все прямые участники инцидента на станции Вентимилья, равно как и ее невольные свидетели, в течение шести месяцев ушли из жизни при драматических обстоятельствах. Начальника станции раздавило между двумя вагонами. Его жена умерла от легочной болезни, развившейся после взрыва на площади Сан-Лоренцо. Из двух носильщиков один погиб в аварии, а второй по пьянке утонул в бочке с дождевой водой. Одного гестаповца отравила негашеной известью дочь за то, что тот не разрешал ей спать с ее дружком. Другого убили во время сражения в Мессинском проливе. Мужчина в небесно-голубых трусах умер от приступа астмы в тоннеле, а его жену скосил рак груди. Пожилая женщина умерла в собственной постели от развившегося бронхита. Одного из двух мальчишек, забравшихся в сигнальную будку, сбил вырвавшийся на свободу бык; три года он пролежал в коме, прежде чем его отключили от системы жизнеобеспечения. Другой был послан за продуктами и пропал; через шесть недель его тело нашли в мусоровозе. Беда не миновала даже оперного певца – он попал в авиакатастрофу.
Возможно, никто не обратил внимания на все эти странные совпадения просто потому, что евреи для них не существовали. И уж тем более никому не могло прийти в голову, что из-за какой-то влюбленной парочки может случиться настоящий обвал смертей. К ним следует добавить Харпша.
23 августа 1941 года, у здания железнодорожной станции Вентимилья, в промежутке между римским экспрессом на Рим в 15.15 и пассажирским поездом на Венецию в 15.37, молодых любовников заставили раздеться догола. Стоял жаркий летний день, на небе ни облачка, и только над холмами стелилась дымка. Из громкоговорителей доносилась ария из идущей в Турине популярной итальянской оперы в исполнении певца-виртуоза. На платформе под ярким солнцем, отбрасывая тень на бетонку, одиноко стоял граммофон, на котором крутилась пластинка. Восемнадцатилетний парень снимал все с себя и резко швырял в открытый чемодан, а вот его семнадцатилетняя подружка аккуратно сложила одежду, положив под самый низ, для пущей сохранности, блузку с золотой брошью, подаренной ей матерью.
Начальник станции порылся в ее вещах, понюхал нижнее белье. Он отколол брошь с синей блузки, чтобы позже подарить своей жене.
За всем этим наблюдали карабинеры, и двое немцев в штатском со свастикой на рукавах, и пара носильщиков. Из сигнальной будки за происходящим посматривали дети. Было также двое зевак: в соседнем доме, у раскрытого окна, мужчина в пижамной куртке и голубых трусах причесывал волосы, а у него за спиной женщина неглиже застегивала на себе лифчик. Это были муж и жена, одевавшиеся после сиесты. А еще в дверях магазина стояла пожилая женщина и тоже следила за развитием необычной сцены.
На крышках чемоданов влюбленной парочки было мелом написано: «Евреи смутьяны». Думали ли они, раздеваясь, что всего через несколько минут их уже не будет в живых? Их обвинят в инцесте. Но они не были братом и сестрой. Двенадцать лет они прожили в одном доме и вместе ходили в один детский сад. Разве это означает инцест? И при чем тут смутьяны? Или их любовь вносила смуту в некоторые сердца? В эту наглую ложь, кажется, не верили сами экзекуторы. Единственным преступлением этой пары была их еврейская кровь.
После того как молодые люди разделись и их одежду упаковали, немецкий служащий связал чемоданы веревкой. Влюбленных отвели за угол. Раздались два выстрела. Из-под граммофона вытекла струйка крови. Ее смыли водой из канистры. Итальянский охранник надругался над мертвой девушкой, лежавшей на мертвом возлюбленном. Человек продолжал поливать из канистры горячую бетонку, выписывая на ней «восьмерки».
Жена начальника станции потеряла брошь во время возникшей после взрыва на площади Сан-Лоренцо сумятицы. Патрульный солдат нашел эту брошь среди обломков, а командир конфисковал. В сейфе, вместе с другими ценностями, ее отправили в Геную. Оттуда она попала в Баден-Баден, потом оказалась частью золотого слитка HGT V42, а тот уже совершил неудачное путешествие в Больцано вместе с лейтенантом Харпшем, задумавшим вызволить свою дочь из швейцарского плена.
Как-то прошел незамеченным тот факт, что все прямые участники инцидента на станции Вентимилья, равно как и ее невольные свидетели, в течение шести месяцев ушли из жизни при драматических обстоятельствах. Начальника станции раздавило между двумя вагонами. Его жена умерла от легочной болезни, развившейся после взрыва на площади Сан-Лоренцо. Из двух носильщиков один погиб в аварии, а второй по пьянке утонул в бочке с дождевой водой. Одного гестаповца отравила негашеной известью дочь за то, что тот не разрешал ей спать с ее дружком. Другого убили во время сражения в Мессинском проливе. Мужчина в небесно-голубых трусах умер от приступа астмы в тоннеле, а его жену скосил рак груди. Пожилая женщина умерла в собственной постели от развившегося бронхита. Одного из двух мальчишек, забравшихся в сигнальную будку, сбил вырвавшийся на свободу бык; три года он пролежал в коме, прежде чем его отключили от системы жизнеобеспечения. Другой был послан за продуктами и пропал; через шесть недель его тело нашли в мусоровозе. Беда не миновала даже оперного певца – он попал в авиакатастрофу.
Возможно, никто не обратил внимания на все эти странные совпадения просто потому, что евреи для них не существовали. И уж тем более никому не могло прийти в голову, что из-за какой-то влюбленной парочки может случиться настоящий обвал смертей. К ним следует добавить Харпша.
Черное золото
Это история о золотом слитке, который Харпш обменял на новую автомобильную покрышку в Беллацоне безлунной ночью, когда на горных склонах близ Локарно горели пожары.
Опасаясь обесценивания бумажных денег, что привело его отца к финансовому краху во время Великой депрессии, Генрих Ассенберг решил покупать золото. И носить. Все началось с обручального кольца. Генрих женился на медсестре Юлии Фоккеринг. Незадолго до свадьбы они приобрели друг для друга два золотых кольца на ярмарке-распродаже в Кёльне. Юлия зарабатывала больше Генриха, поэтому кольцо, купленное ею, стоило подороже.
Проработав пять месяцев на сортировке свеклы, Генрих купил себе золотой портсигар, хотя он не курил. Его жена купила золотые сережки в виде клубничек. Она держала их вместе со своей «спиралькой» в банке из-под горчицы. На Рождество Генрих подрядился отвезти одного врача из Ганновера в Венецию и на заработанные деньги приобрел золотой браслет, на котором выгравировал собственные инициалы и инициалы жены. В свою очередь, Юлия приобрела тончайшую цепочку из двух тысяч звеньев и повесила ее на шею. Поработав полгода компаньонкой, она к своей коллекции добавила распятие, хотя не была католичкой. Ей хотелось скрыть свои еврейские корни, ну и, конечно, она хотела иметь побольше золота.
Генрих отвез груз на ярмарку лошадей в Руре, и у него образовалось два дня свободного времени, а так как по другую сторону границы был Антверпен, имевший репутацию золотого города, он заглянул туда и купил в магазинчике на Центральном вокзале золотые часы. Часовой механизм был не особенно надежен, но зато вещица была увесистая, да и на вид ничего, и хорошо смотрелась вместе с золотыми запонками, которые он купил с рук у торговца на харлемском пирсе. Супруги надевали на себя все золото, когда шли куда-нибудь обедать. Люди тучные, они с каждым днем становились еще тучнее, так что домой возвращались очень медленно. Словом, отличная мишень для грабежа.
Когда Германия захватила Польшу, Генрих и Юлия записались в армию добровольцами, он служил техником на военном аэродроме, она – медсестрой в военном госпитале. Генрих заказал себе золотой значок на фуражку и золотые пуговицы на тужурку. Юлия купила золотой браслет на щиколотку. Из предосторожности они покрыли золото черным лаком. Увешанные своими украшениями, они погибли одновременно после прямого попадания бомбы в здание театра на Хессельштрассе в Кёльне. Их хорошо замаскированные украшения нашли среди развороченных тел. В качестве военных трофеев они были переплавлены в золотой слиток. Позже этот и другие слитки ненадолго стали собственностью Густава Харпша, и тот отправился со своей добычей в Швейцарию, чтобы выкупить там малолетнюю дочь, но не доехал даже до итальянского Больцано.
Опасаясь обесценивания бумажных денег, что привело его отца к финансовому краху во время Великой депрессии, Генрих Ассенберг решил покупать золото. И носить. Все началось с обручального кольца. Генрих женился на медсестре Юлии Фоккеринг. Незадолго до свадьбы они приобрели друг для друга два золотых кольца на ярмарке-распродаже в Кёльне. Юлия зарабатывала больше Генриха, поэтому кольцо, купленное ею, стоило подороже.
Проработав пять месяцев на сортировке свеклы, Генрих купил себе золотой портсигар, хотя он не курил. Его жена купила золотые сережки в виде клубничек. Она держала их вместе со своей «спиралькой» в банке из-под горчицы. На Рождество Генрих подрядился отвезти одного врача из Ганновера в Венецию и на заработанные деньги приобрел золотой браслет, на котором выгравировал собственные инициалы и инициалы жены. В свою очередь, Юлия приобрела тончайшую цепочку из двух тысяч звеньев и повесила ее на шею. Поработав полгода компаньонкой, она к своей коллекции добавила распятие, хотя не была католичкой. Ей хотелось скрыть свои еврейские корни, ну и, конечно, она хотела иметь побольше золота.
Генрих отвез груз на ярмарку лошадей в Руре, и у него образовалось два дня свободного времени, а так как по другую сторону границы был Антверпен, имевший репутацию золотого города, он заглянул туда и купил в магазинчике на Центральном вокзале золотые часы. Часовой механизм был не особенно надежен, но зато вещица была увесистая, да и на вид ничего, и хорошо смотрелась вместе с золотыми запонками, которые он купил с рук у торговца на харлемском пирсе. Супруги надевали на себя все золото, когда шли куда-нибудь обедать. Люди тучные, они с каждым днем становились еще тучнее, так что домой возвращались очень медленно. Словом, отличная мишень для грабежа.
Когда Германия захватила Польшу, Генрих и Юлия записались в армию добровольцами, он служил техником на военном аэродроме, она – медсестрой в военном госпитале. Генрих заказал себе золотой значок на фуражку и золотые пуговицы на тужурку. Юлия купила золотой браслет на щиколотку. Из предосторожности они покрыли золото черным лаком. Увешанные своими украшениями, они погибли одновременно после прямого попадания бомбы в здание театра на Хессельштрассе в Кёльне. Их хорошо замаскированные украшения нашли среди развороченных тел. В качестве военных трофеев они были переплавлены в золотой слиток. Позже этот и другие слитки ненадолго стали собственностью Густава Харпша, и тот отправился со своей добычей в Швейцарию, чтобы выкупить там малолетнюю дочь, но не доехал даже до итальянского Больцано.
Фиделия
Это лишняя история, довесок. Своего рода эпилог. История, связанная не с теми девяноста двумя золотыми слитками, которые лейтенант Густав Харпш забрал в баден-баденском банке и которые были впоследствии обнаружены в лесу под Больцано, а, можно сказать, с его собственным. В нем присутствовали все золотые украшения его семьи, и именно с его помощью Харпш вначале рассчитывал выкупить дочь у швейцарцев.
Фиделия, дочь Густава Харпша, всегда мечтала поехать с отцом в Южную Америку и жить, как индианка, среди кактусов. Они бы носили на голове перья: папа – красные, она – голубые. Она бы звонила в колокольчик перед завтраком, отбивала барабанную дробь перед обедом, пела «барсучью песенку» перед ужином. А ели бы они вдвоем, сидя на скамейке, изъеденной оранжевыми и желтыми мухами-наездницами.
Фиделия мечтала об этом с четырех лет, катаясь на своем красном велосипеде по дорожкам Лангельфельдского санатория Красного Креста, что находится неподалеку от швейцарско-итальянской границы. Она катила среди серебристых берез, проезжала мимо карусели, мимо кухни, поднималась на каменистый холм, где рос кипарис, и, миновав кусты, над которыми роились бабочки, останавливалась перед белыми воротами. Она влезала на ворота, так что подбородок оказывался на поперечном брусе, и долго глядела в сторону Зольдена, откуда, как ей казалось, должен был появиться ее отец. Мысленно она видела, как он приближается пешком, в синей форме, и в руках у него белые и голубые полевые цветы, которые он нарвал специально для нее. А в кармане у него бутерброды, говядина с ломтиками маринованного огурца, в пакете из плотной бумаги, на котором красными буквами написано «Бакалея Мерано». Он пришел из Италии, чтобы увидеть ее.
А может, он придет вовсе даже не из Зольдена, а из Гройтхангера.
Фиделия снова садилась на велосипед и во весь опор проносилась мимо кустов, над которыми роились бабочки, под кипарисом, мимо семи елей и клумб с геранью, вверх по дорожке к зеленым воротам перед конторой. Встав на седло, она могла дотянуться до щеколды и открыть ворота, после чего на велосипеде пересекала посыпанный мелким гравием двор и оказывалась перед загоном для овец. Через ограждение был пропущен ток, чтобы овцы не убежали. Отсюда Фиделия разглядывала дальние предгорья и представляла, как ее отец, напевая, спускается с заснеженного перевала. Если он придет этой дорогой, бутерброды будут лежать в носовом платке в красно-белый горошек.
Фиделия быстро проезжала через зеленые ворота и по асфальтовой дорожке добиралась до места, где упал транспортный самолет Красного Креста с тяжелобольным на борту. Прислонив велосипед к калитке, за которой начинался лес, она взбиралась на большой белый камень и вглядывалась в частокол деревьев. Если отец придет этой дорогой, бутерброды с сыром моццарелла, ломтиками помидоров, перцем и чесноком будут лежать в сумочке ее матери.
Фиделия, дочь Густава Харпша, всегда мечтала поехать с отцом в Южную Америку и жить, как индианка, среди кактусов. Они бы носили на голове перья: папа – красные, она – голубые. Она бы звонила в колокольчик перед завтраком, отбивала барабанную дробь перед обедом, пела «барсучью песенку» перед ужином. А ели бы они вдвоем, сидя на скамейке, изъеденной оранжевыми и желтыми мухами-наездницами.
Фиделия мечтала об этом с четырех лет, катаясь на своем красном велосипеде по дорожкам Лангельфельдского санатория Красного Креста, что находится неподалеку от швейцарско-итальянской границы. Она катила среди серебристых берез, проезжала мимо карусели, мимо кухни, поднималась на каменистый холм, где рос кипарис, и, миновав кусты, над которыми роились бабочки, останавливалась перед белыми воротами. Она влезала на ворота, так что подбородок оказывался на поперечном брусе, и долго глядела в сторону Зольдена, откуда, как ей казалось, должен был появиться ее отец. Мысленно она видела, как он приближается пешком, в синей форме, и в руках у него белые и голубые полевые цветы, которые он нарвал специально для нее. А в кармане у него бутерброды, говядина с ломтиками маринованного огурца, в пакете из плотной бумаги, на котором красными буквами написано «Бакалея Мерано». Он пришел из Италии, чтобы увидеть ее.
А может, он придет вовсе даже не из Зольдена, а из Гройтхангера.
Фиделия снова садилась на велосипед и во весь опор проносилась мимо кустов, над которыми роились бабочки, под кипарисом, мимо семи елей и клумб с геранью, вверх по дорожке к зеленым воротам перед конторой. Встав на седло, она могла дотянуться до щеколды и открыть ворота, после чего на велосипеде пересекала посыпанный мелким гравием двор и оказывалась перед загоном для овец. Через ограждение был пропущен ток, чтобы овцы не убежали. Отсюда Фиделия разглядывала дальние предгорья и представляла, как ее отец, напевая, спускается с заснеженного перевала. Если он придет этой дорогой, бутерброды будут лежать в носовом платке в красно-белый горошек.
Фиделия быстро проезжала через зеленые ворота и по асфальтовой дорожке добиралась до места, где упал транспортный самолет Красного Креста с тяжелобольным на борту. Прислонив велосипед к калитке, за которой начинался лес, она взбиралась на большой белый камень и вглядывалась в частокол деревьев. Если отец придет этой дорогой, бутерброды с сыром моццарелла, ломтиками помидоров, перцем и чесноком будут лежать в сумочке ее матери.