Страница:
Маска – гордый эльф с высоким, холодным голосом, который он слышал раньше, Эл был в этом уверен… Но где?
Даже если бы он выяснил, кто носит маску, ну и что тогда? Выяснение лица и имени – это немного значит, когда ты мало или совсем ничего не знаешь о характере их владельца. Для эльфа, рожденного и воспитанного в Корманторе, знание имени таинственной Маски могло быть настолько же полезно, насколько и смертельно опасно. Для Эльминстера оно стало бы пустым звуком.
Аталантарец подозревал, что его совершенное незнакомство с королевством и было самой большой ценностью в глазах этого эльфийского колдуна, и поэтому решил как можно меньше показывать свои силы, преуменьшать даже умение обращаться с кийрой.
Кто бы мог подумать, что потрясенный человеческий разум может постичь и удержать в себе хранившуюся в кийре память? Более того – способен без посторонней помощи хранить ее и после того, как самоцвет исчез?
– Взгляните мне в глаза, – скомандовал Маска. Эл вовремя поднял взгляд, чтобы заметить руку с длинными пальцами, сделавшую повелительный жест. Сфера взорвалась пеленой ярких искр, вспышкой света и высоким мелодичным звуком.
На мгновение Элу показалось, что он падает, а потом возникло ощущение болезненной пульсации, как если бы угри крутились в его внутренностях, как если бы искры проникли в самую сердцевину его тела.
Опять вспыхнул огонь, и его охватила оглушительная боль возникающего бытия.
Эльминстер закинул голову и закричал – звук эхом отразился от высоких сводов над головой. На этот раз он падал нешуточно, но был грубо подхвачен сетями.
Сети заклинаний сами скручивались и сплетались вокруг него дымными спиралями. Принц попал в их сплетение, а вещество, из которого они были сотворены, заливало ему нос и рот, душило его.
Молодой человек давился, корчился, его чуть не вытошнило, в горле стоял комок. Потом все прошло, а он оказался на коленях на холодных каменных плитах пола. Не так далеко в воздухе над ним стоял эльфийский маг, глядя вниз на него с улыбкой превосходства.
– Поднимайтесь, – холодно приказал Маска.
Эл решил схитрить. Притворившись оглушенным, он спрятал лицо в руки и застонал, но даже не попытался встать.
– Эльминстер! – рявкнул эльф, но человек тряс головой, бормоча что-то неразборчивое.
Вдруг принц почувствовал что-то горячее в голове, похожее на жар, текущий вниз по шее и плечам. Его куда-то неодолимо поволокло, руки и ноги начали подскакивать и дрожать. Эл подумал, что с этим какое-то время можно бороться, но, чем сопротивляться, лучше казаться полностью покоренным. Он поспешил встать на ноги, в ту позу, в какую его поставил Маска, – вытянув обе руки, словно для того, чтобы на них надели кандалы.
Эльфийский волшебник встретил взгляд Эльминстера. Глаза мага были очень темными и очень безразличными, а Эл вдруг обнаружил, что его снова куда-то тянут.
На этот раз он сдался сразу, и эльф махнул ему, заставив своего пленника широко развести руки, а потом крепко шлепнуть себя по лицу.
Больно. Принц потряс онемевшими руками и, вспомнив, как лязгали при пощечинах зубы, пощупал языком губы. Маска снова улыбнулся:
– Кажется, ваше тело довольно хорошо получилось. Пойдемте.
Эл вдруг обрел полную свободу движений, тело полностью ему повиновалось. От всяких намерений нанести ответный удар он отказался и кротко, со склоненной головой последовал за магом. Спиной он чувствовал, что за ним неотступно наблюдают. Это было неприятное ощущение, но он даже не оглянулся назад, не посмотрел наверх, чтобы обнаружить наблюдающий за ним глаз.
Маска коснулся ничем не примечательной стены палаты заклинаний, и вдруг в стене открылась овальная дверь. Эльф обернулся на ее пороге, чтобы оглядеть своего нового ученика сверху донизу, и позволил себе медленную, холодную, торжествующую улыбку.
Эл решил принять ее за улыбку любезного приглашения и ответил надлежащим образом, хоть и робко. На это эльфийский маг насмешливо качнул головой и отвернулся, согнув одну руку в подзывающем жесте.
Тщательно следя за тем, чтобы на лице оставалось восторженно-нетерпеливое выражение, Эльминстер поспешно последовал за ним. Слава Мистре, учение обещало быть долгим.
Лунный свет коснулся деревьев Кормантора. Где-то далеко на севере завыл волк.
Откуда-то совсем близко из-за деревьев раздался ответный вой, но нагая, трепещущая эльфийская леди, которая бесцельно и бессмысленно ползла вниз по заросшему склону, этого, казалось, не услышала. Она немного соскользнула вниз, а остальную часть пути проделала лицом вниз.
Ее волосы сбились в грязную массу, руки и ноги во многих местах казались черными в бледно-голубом лунном свете, там, где они сочились кровью:
Волк выскочил на поросшие мхом камни наверху склона и стоял, обратив вниз горящие глаза. Какая легкая добыча! Он понесся вниз самым удобным путем: спешить было некуда – задыхающаяся, бормочущая женщина никуда не денется.
Когда зверь скачками подобрался ближе, она даже перевернулась на спину, чтобы подставить свою грудь и глотку жадным челюстям, и лежала, купаясь в лунном свете, выкрикивая что-то бессвязное. При виде такого бесстрашия подозрительный волк на мгновение остановился, а потом приготовился к прыжку. После того как горло жертвы будет вырвано, у него еще с избытком останется времени, чтобы настороженно принюхаться, если где-нибудь поблизости есть кто-то из ее породы.
Лесной паук, который уже некоторое время осторожно пробирался поверху следом за рыдающим эльфом, при виде волка попятился и спрятался. Возможно, этой ночью удастся добыть даже две кровавые пищи, а не одну.
Волк прыгнул.
Симрустар Аугламир так никогда и не увидела одинокую светло-голубую звезду, сверкнувшую над ее раскрытыми губами. Как не услышала и испуганного, резко оборвавшегося визга волка, как и опустившейся вслед за этим тишины.
Несколько шерстинок из волчьего хвоста – вот и все, что от него осталось, – плавно опустились на ее бедро. И тут кто-то невидимый произнес:
– Несчастная гордыня. Погубленное магией пусть магией и восстановится.
От земли взвилось кольцо звезд, потом вокруг Симрустар вспыхнул светло-голубой круг. Паук отскочил от внезапного сияния и стал ждать. Свет означал для него огонь и смерть.
Когда светящийся круг исчез и остался только лунный свет, паук снова двинулся вниз по дереву, на этот раз довольно бойко, небольшими перебежками и скачками. Сильнее голода была только его ярость, когда, добравшись до помятых листьев там, где ползла добыча, он обнаружил пустое место. Бесследно исчезла! Как и волк! Озадаченный паук некоторое время поискал вокруг, а потом побрел обратно в лес, вздыхая тяжко и громко, словно потерявшийся эльф… или человек.
Кстати, о человеке. В нем так много жира, крови и соков… Давно потускневшие воспоминания расшевелили паука, и он торопливо поднялся на дерево. Люди живут где-то там, далеко, и…
Голова гигантской змеи метнулась вперед, челюсти, щелкнули только один раз, и паук исчез. Он даже не успел испугаться, даже пожалеть о том, что выбрал не то дерево.
Часть III
Глава семнадцатая
Весенний день. Прошло двадцать лет с тех пор, как Эльминстер познакомился с Маской. И вот золотой, блестящий символ так неожиданно предстал в воображении аталантарца, символ, о котором он почти забыл.
Эл встревожился не на шутку. Знак медленно поворачивался, зашевелились в человеческом сознании другие, давно преданные забвению воспоминания. Мистра. Он услышал собственный зов, и взгляд упал на него – ее взгляд. Он не видел, но благоговейно ощущал бремя ее заботы: глубокой, теплой, необыкновенной, более могущественной, чем самые яростные взгляды Маски, и более любящей, чем… чем…
Накасия.
Оттуда, где Эл качался в огромной накаленной сети заклинаний, которую все утро человек и эльфийский колдун создавали вместе, он взглянул вниз, на Накасию. И их взгляды встретились.
У нее были темные, влажные и очень большие глаза, и сейчас, когда она смотрела на него, в них было страстное томление. Губы затрепетали и беззвучно произнесли его имя.
Это было все, на что она осмелилась. Эл подавил внезапное желание лягнуть волшебника в маске, который плавал спиной к ним не слишком далеко, сплетая собственное заклинание. Принц быстро подмигнул ей и отвернулся: мастер слишком часто копался в их умах, чтобы от него могла укрыться обоюдная нежность его подопечных. И так уж таинственный эльфийский маг повадился заставлять Накасию шлепать человеческого ученика, он вообще старался держать ее подальше от Эльминстера и резко выговаривал, если она заговаривала с аталантарцем.
Маска редко заставлял ученика что-нибудь делать. Казалось, он наблюдал за Элом и чего-то ждал. Одним из удовольствий (маг этого и не скрывал), ради которых он следил за человеком, было наказание своего подмастерья за любое вызывающее действие. Вспомнив о некоторых таких наказаниях, Эл непроизвольно вздрогнул.
Он рискнул бросить еще один взгляд на Накасию и обнаружил, что она делает то же самое. Их взгляды встретились, и оба поспешно отвели глаза. Эл стиснул зубы и начал медленно подниматься по паутине заклинания. Лишь бы двигаться, лишь бы чем-нибудь заняться.
Чтобы вытолкнуть из воображения улыбающееся лицо Накасии, он подумал о Мистре. Ох, Мистра, как мне нужны твои наставления… Неужели все эти годы рабства тоже были частью твоего плана?
Мир вокруг него вдруг начал мерцать, и внезапно он оказался на горном лугу. Он узнал это поле над Хелдоном: когда-то, еще мальчиком, он здесь пас овец.
Над лугом носился ветерок, и стало зябко. Ничего удивительного – ведь он был совершенно нагим.
Подняв голову, он обнаружил, что смотрит на волшебницу, у которой он так давно, много-много лет назад, и так долго учился: Мириала, известная под именем Темноокая. Большие темные глаза, из-за которых ее так называли, сейчас показались еще глубже и завораживали еще больше. Она тоже разглядывала его, склонившись в воздухе над примятой травой. Ветер не касался ее атласных одежд.
Мириалой была Мистра.
Эл нерешительно протянул к ней руку.
– Великая леди, – едва слышно прошептал он, – это правда вы? Через столько лет?
– Конечно, – ответила богиня, ее глаза были двумя глубокими манящими озерами. – Как ты можешь сомневаться во мне?
Эл едва не поежился от внезапно охватившего его стыда. Он пал на колени и опустил глаза:
– Я… я не прав, я ошибался, и… и потом, просто это было так давно, и…
– Не так уж давно для эльфа, – ласково возразила Мистра. – Наконец-то ты начинаешь учиться терпению. Или ты и вправду уже отчаялся?
Эльминстер смотрел на нее, глаза у него заблестели, он поймал себя на том, что вот-вот может разрыдаться.
– Нет! – вскрикнул он. – Ты же видишь и знаешь, что я делаю назначенное тобой. И… и я все еще нуждаюсь в руководстве.
Мистра улыбнулась ему:
– Наконец-то ты знаешь, что тебе необходимо. Некоторые этого так никогда и не понимают, впустую и с успехом портят себе жизнь, не совершив ничего, чего рядом с ними достиг Фэйрун. Осознают ли они это когда-нибудь? – Она подняла руку, и улыбка ее изменилась. – Подумай над этим еще, дорогой мой избранник: большинство народа в Фэйруне никогда не имело такого наставника и все еще учится стоять на собственных ногах без помощи. Они следуют собственным представлениям о том, как должна идти их жизнь, и совершают собственные ошибки. И ты, конечно, в полной мере владеешь этим талантом.
Эльминстер оглянулся вокруг, опять борясь со слезами, а Мистра нежно рассмеялась и коснулась его щеки. Ему показалось, что тепло этого прикосновения пробежало по всему его телу.
– Не падай духом, – пробормотала она, как мать плачущему сыну, – учись терпеливо, тогда и стыдиться будет нечего. Хотя я весьма довольна тем, что ты боишься забыть меня и отклониться от задачи, которую я на тебя возложила.
Потом Хелдон померк и пропал, ее лицо тоже изменилось и стало лицом Накасии.
Эльминстер захлопал глазами, когда оно подмигнуло ему. Он опять был в сети заклинания и опять глядел вниз, на настоящую Накасию. Принц глубоко, прерывисто вздохнул, улыбнулся ей и медленно двинулся вверх. Не важно, что делать, лишь бы отвлечься, однако все равно его мысли крутились вокруг товарища по ученичеству. Он и мысленно так же ясно видел девушку, как если бы смотрел на нее.
Иногда ему становилось даже интересно, мог ли мастер видеть в его воображении такие сцены и как часто, и что эльфийский волшебник думает о двух своих учениках.
Накасия. Ах, оставь мои мысли на мгновение, оставь меня в покое! Но нет…
Она была полуэльфом – подкинутый однажды ночью в башню Маски ясноглазый ребенок. Эл подозревал, что она жила в той деревне, на которую периодически Маска совершал набеги.
Яркая и игривая, смешливая. Все это Маска старательно выбивал из нее, стегая заклинаниями и превращая ее то в жабу, то в земляного червяка. Но веселой натуре все казалось нипочем: как бы он ее ни сокрушал, Накасия каждый раз превращалась в красавицу.
У нее были темно-рыжие волосы, которые густым водопадом стекали почти до колен, красивые плечи и удивительно круглая попка. Сверху, из паутины, Эл восхищался плавным изгибом ее спины. Ее огромные глаза, улыбка, скулы были образцом эльфийской крови, а талия у нее была такой тонкой, что казалась почти кукольной.
Учитель позволял Накасии носить черные бриджи и даже разрешал отращивать длинные волосы. И еще обучал ее заклинаниям для оживления прядей, чтобы они гладили его, когда ночами маг брал девушку в свою палату. Такими ночами Эльминстер неистово метался снаружи.
Она никогда не рассказывала о том, что происходит в этой закрытой заклинаниями опочивальне, кроме того, что колдун и там никогда не снимает маски. Однажды, с пронзительным криком проснувшись от какого-то ночного кошмара, она пробормотала что-то о «мягких и отвратительных щупальцах».
Маг не только никогда не снимал свою маску: он никогда не спал. Насколько Эл мог судить, у него не было друзей или родни, ни один корманторец не навещал его и не обращался к нему ни по какому поводу. Маска проводил дни в сотворении магии, построении заклинаний и обучении своих двух учеников. Иногда он обходился с ними почти по-дружески, хотя никогда не открывал чего-либо о себе.
А иной раз им очень хотелось убить его. Большую часть времени подмастерья работали вместе, не зная ни отдыху ни сроку. Иногда казалось, что маг в маске нарочно дразнит своих двух учеников, почти навязывая их друг другу, поручая им, обнаженным, совместную работу. Они были вынуждены, постоянно соприкасаясь телами, помогать один другому, поднимать что-нибудь или чистить. Но стоило им только по собственной воле потянуться друг к другу, вполне невинно, например, чтобы чем-нибудь помочь, жестокий учитель тут же наказывал их.
Эти испытания болью были весьма разнообразны и изобретательны, но больше всего Маска любил обездвижить обнаженное тело злодейским заклинанием и кормить на нем пиявок. Медлительные блестящие твари, скользя по коже, выделяли жгучую слизь или почти лениво впивались в тело.
Маска всегда осторожно и вовремя отменял заклинание, чтобы его ученики остались живы, но, Эл свидетель, не много есть в Фэйруне пыток столь же болезненных, как нападение этой склизкой твари, очень медленно прогрызающей свой путь через легкие, живот или кишки.
И все же за двадцать лет углубленного изучения сложной магии эльфов Эл начал по-настоящему уважать Маску. Колдун был дотошным творцом заклинаний и применял их искусно, не оставляя ни единого шанса противнику. Он обо всем думал наперед и, казалось, никогда ничему не удивлялся. У него было чутье на магию, инстинктивное ее понимание. Маска мог легко и без сомнений придумывать, складывать и переделывать разные заклинания. Кроме того, он никогда не забывал, куда и что положил, даже последний пустяк, и всегда владел собой, никогда не показывая усталости или надобности в чьем бы то ни было доверии. Даже когда он выходил из себя, то казалось, будто заранее придумал и тщательно подготовил свой гнев.
Более того, после двадцати лет тесного и напряженного общения Эльминстер так и не знал, кем был этот маг. Представитель какой-нибудь старинной благородной семьи – наверняка, и, судя по манерам, он не входил еще в число старейших корманторцев.
Бывало, что Маска придумывал и сплетал для себя ложное тело и с частью своего разума отправлял его куда-то что-то делать, но оставшуюся часть себя посвящал обучению Эльминстера.
Сначала последний принц Аталантара удивлялся, что анонимный эльфийский маг позволяет ему учиться таким мощным заклинаниям. Но, с другой стороны, о чем Маске волноваться, когда он в любой момент и мгновенно может заставить повиноваться себе тело, которое сам дал своему человеческому ученику?
Эльминстер подозревал, что он и Накасия были среди тех немногих корманторских учеников, которые никогда не покинут обитель своего мастера. Вероятно, они были единственными учениками из нечистокровных эльфов. И, скорее всего, их никогда не научат создавать собственные защитные мантии.
Иногда Эльминстер вспоминал о своих прежних, бурных днях в Корманторе. Интересно, не считают ли Сиринши и коронель, что он умер, и заботит ли их вообще его судьба? Еще чаще он думал об участи эльфийской леди Симрустар, которую оставил ползать по лесу, когда был не в состоянии защитить ее или хотя бы заставить услышать себя. И что стало с Митантаром и его мечтой о мифале?
Конечно, они услышали бы от Маски, если бы такую гигантскую мантию сотворили и город открыли бы для других рас. Но, с другой стороны, зачем магу сообщать им такие новости о мире за пределами его башни, если он держит двух своих учеников как настоящих заключенных?
В последнее время заботливое обучение магии застопорилось. Маска все чаще исчезал из башни или запирался в своей запечатанной заклинаниями палате, рассматривая в магическом кристалле происходящие где-то события.
День за днем в течение почти всей ледяной зимы его ученики оставались одни, чтобы поесть и следовать убогому списку заданий. Список неизменно появлялся на какой-нибудь стене, исполненный огненными письменами: работа без отдыха да плетение небольших заклинаний, чтобы содержать башню Маски в чистоте, порядке и могуществе. Тем не менее, он строго следил за ними: стоило им только без разрешения заняться исследованиями башни или чересчур приблизиться друг к другу, как из пустого воздуха тут же появлялись карательные заклинания.
Всего пару десятков дней назад, когда Накасия, проносясь мимо, запечатлела поцелуй на плече Эльминстера, из ниоткуда появился невидимый кнут. Презрев отчаянные попытки Эла уничтожить его, хлыст так отстегал девушку по лицу и губам, что на них остались кровавые полосы. Она с криком отшатнулась, а когда проснулась наутро, то оказалось, что все прошло. Но зато вокруг ее рта вырос целый забор колючек, из-за чего целоваться стало совершенно невозможно. Прошло не менее десяти дней, прежде чем они исчезли.
Если маг в маске и появлялся в комнатах, где жили ученики, то только для того, чтобы позвать их для помощи в магии. Помощь обычно заключалась в использовании их жизненной энергии для тайного – и необъясняемого – заклинания, действие которого он в этот момент проверял. А иногда нужно было просто плести какую-нибудь магическую сеть.
Теперь все трое действовали как один. Сооружали невероятные хитросплетения из пылающих сетей и клеток, затканных светящимися нитями, по которым можно было ходить как по широкой деревянной балке, независимо от того, шел ты вверх тормашками или резко отклонялся в сторону. Многочисленные сложные заклинания были так вплетены в пылающую ткань, что причина разрушения сети самоликвидировалась, вызывая цепь заклинаний.
Мастер редко показывал, какие волшебства он поместил в сеть, пока магия не начинала проявлять себя и не обнаруживала свою истинную природу. И ни одному из учеников он не показал, с чего начинается эта сеть. Ни Эл, ни Накасия не знали даже главной цели – или мишени – создания большинства сетей, которые плели.
Принц подозревал, что Маска часто использует помощь двух своих в изрядной степени неосведомленных учеников специально, чтобы в заклинании против далекого противника не было даже намека на того, кто за этим стоит.
И вот эльф повернулся. Глаза его блестели из-под маски, никогда не покидавшей лица.
– Эльминстер, подойдите сюда, – холодно сказал он, одним пальцем указывая на особое место в сети. – Мы должны сплести смерть, вместе.
Глава восемнадцатая
Эльминстер потряс головой, пытаясь освежить усталый мозг: он слишком долго плел заклинания совместно с другим, более холодным рассудком и теперь от изнеможения чуть не шатался в ровно гудящей сети.
– Сейчас все станет ясно, – прямо в ухо ему сказал ледяной высокий голос мастера, хотя сам эльфийский маг стоял у дальней стены палаты заклинаний. – Накасия, поспешите на ложе в углу. Эльминстер, встаньте здесь, со мной.
Зная, что в такие моменты маг нетерпелив, оба ученика беспрекословно подчинились и начали осторожно, чтобы не повредить чего-нибудь, выпутываться из паутины и спускаться вниз.
Едва Эл добрался до указанного Маской места, как тот что-то просвистел и пальцем соединил между собой два торчащих конца пылающих линий. Паутина сразу заискрилась, ее магия громко заворчала. Сеть начала разворачиваться, извергая заклинание за заклинанием.
Эльфийский волшебник выжидательно смотрел на свое творение. Когда Эл проследил за его взглядом, уходящим высоко вверх, то заметил, что над их головами внезапно ожил и начал мерцать воздух, окруженный краями изогнутой сети. Среди мерцания появилось какое-то изображение, плавающее в пустоте подобно подвешенному гобелену. Изображение светилось и становилось все ярче и ярче.
Это было изображение дома. Эл никогда не видел его раньше. Дом был просторный и даже несколько громоздкий, из тех, что эльфы строят в сельской местности. Он жил и постепенно расширялся по мере того, как мимо текли столетия.
Эльфийское жилище стояло уже более тысячи лет, глядя окнами из самого центра группы старых, могучих и тенистых вершин где-то в лесных дебрях. Старинный дом. Великолепный дом.
Дом, которому оставалось стоять всего несколько вздохов.
Эл мрачно наблюдал за тем, как получившая волю магия сети заклинаний постепенно разрушает защитные волшебства особняка. Она нападала и отбрасывала стрелы защиты обратно так, чтобы они ударяли в самое сердце старого строения. Сеть заставала защитников на своих постах, лошадей в конюшнях, захватывала их и со всей яростью пробужденных заклинаний швыряла об стены дома, превращая все живое в тряпки и кровавые лохмотья.
Потребовалось всего несколько минут, чтобы великолепный дом разлетелся и превратился в дымящийся кратер между двумя ненадежными, качающимися щепами почерневшего и расколотого ствола. Какие-то рваные останки, наверное, бывшие недавно телами, все еще сыпались вокруг места крушения. Наконец сеть заклинаний поглотила эту картину, и воздух под потолком опять потемнел.
Эльминстер все еще хлопал глазами, вглядываясь в пустоту, когда его вдруг окутал туман. Он даже вскрикнуть не успел, как оказался где-то в другом месте. Под его башмаками была мягкая почва и опавшая листва, а вокруг разливались лесные ароматы.
Человек стоял в самой глубине леса, а недалеко от него в пустом воздухе слегка склонился вниз маг в маске, и ни единого признака присутствия Накасии или хоть какого-нибудь эльфийского поселения. Они были одни в диком лесу.
От резкой смены освещения Эл несколько раз моргнул, потом глубоко вдохнул сырой воздух и огляделся. Восторг оттого, что он, наконец-то, не в башне, тут же сменили дурные предчувствия. Не заметил ли Маска его встречу с Мистрой? Или еще раньше видел это в его мозгу? Она тогда склонялась почти так же.
Даже если бы он выяснил, кто носит маску, ну и что тогда? Выяснение лица и имени – это немного значит, когда ты мало или совсем ничего не знаешь о характере их владельца. Для эльфа, рожденного и воспитанного в Корманторе, знание имени таинственной Маски могло быть настолько же полезно, насколько и смертельно опасно. Для Эльминстера оно стало бы пустым звуком.
Аталантарец подозревал, что его совершенное незнакомство с королевством и было самой большой ценностью в глазах этого эльфийского колдуна, и поэтому решил как можно меньше показывать свои силы, преуменьшать даже умение обращаться с кийрой.
Кто бы мог подумать, что потрясенный человеческий разум может постичь и удержать в себе хранившуюся в кийре память? Более того – способен без посторонней помощи хранить ее и после того, как самоцвет исчез?
– Взгляните мне в глаза, – скомандовал Маска. Эл вовремя поднял взгляд, чтобы заметить руку с длинными пальцами, сделавшую повелительный жест. Сфера взорвалась пеленой ярких искр, вспышкой света и высоким мелодичным звуком.
На мгновение Элу показалось, что он падает, а потом возникло ощущение болезненной пульсации, как если бы угри крутились в его внутренностях, как если бы искры проникли в самую сердцевину его тела.
Опять вспыхнул огонь, и его охватила оглушительная боль возникающего бытия.
Эльминстер закинул голову и закричал – звук эхом отразился от высоких сводов над головой. На этот раз он падал нешуточно, но был грубо подхвачен сетями.
Сети заклинаний сами скручивались и сплетались вокруг него дымными спиралями. Принц попал в их сплетение, а вещество, из которого они были сотворены, заливало ему нос и рот, душило его.
Молодой человек давился, корчился, его чуть не вытошнило, в горле стоял комок. Потом все прошло, а он оказался на коленях на холодных каменных плитах пола. Не так далеко в воздухе над ним стоял эльфийский маг, глядя вниз на него с улыбкой превосходства.
– Поднимайтесь, – холодно приказал Маска.
Эл решил схитрить. Притворившись оглушенным, он спрятал лицо в руки и застонал, но даже не попытался встать.
– Эльминстер! – рявкнул эльф, но человек тряс головой, бормоча что-то неразборчивое.
Вдруг принц почувствовал что-то горячее в голове, похожее на жар, текущий вниз по шее и плечам. Его куда-то неодолимо поволокло, руки и ноги начали подскакивать и дрожать. Эл подумал, что с этим какое-то время можно бороться, но, чем сопротивляться, лучше казаться полностью покоренным. Он поспешил встать на ноги, в ту позу, в какую его поставил Маска, – вытянув обе руки, словно для того, чтобы на них надели кандалы.
Эльфийский волшебник встретил взгляд Эльминстера. Глаза мага были очень темными и очень безразличными, а Эл вдруг обнаружил, что его снова куда-то тянут.
На этот раз он сдался сразу, и эльф махнул ему, заставив своего пленника широко развести руки, а потом крепко шлепнуть себя по лицу.
Больно. Принц потряс онемевшими руками и, вспомнив, как лязгали при пощечинах зубы, пощупал языком губы. Маска снова улыбнулся:
– Кажется, ваше тело довольно хорошо получилось. Пойдемте.
Эл вдруг обрел полную свободу движений, тело полностью ему повиновалось. От всяких намерений нанести ответный удар он отказался и кротко, со склоненной головой последовал за магом. Спиной он чувствовал, что за ним неотступно наблюдают. Это было неприятное ощущение, но он даже не оглянулся назад, не посмотрел наверх, чтобы обнаружить наблюдающий за ним глаз.
Маска коснулся ничем не примечательной стены палаты заклинаний, и вдруг в стене открылась овальная дверь. Эльф обернулся на ее пороге, чтобы оглядеть своего нового ученика сверху донизу, и позволил себе медленную, холодную, торжествующую улыбку.
Эл решил принять ее за улыбку любезного приглашения и ответил надлежащим образом, хоть и робко. На это эльфийский маг насмешливо качнул головой и отвернулся, согнув одну руку в подзывающем жесте.
Тщательно следя за тем, чтобы на лице оставалось восторженно-нетерпеливое выражение, Эльминстер поспешно последовал за ним. Слава Мистре, учение обещало быть долгим.
Лунный свет коснулся деревьев Кормантора. Где-то далеко на севере завыл волк.
Откуда-то совсем близко из-за деревьев раздался ответный вой, но нагая, трепещущая эльфийская леди, которая бесцельно и бессмысленно ползла вниз по заросшему склону, этого, казалось, не услышала. Она немного соскользнула вниз, а остальную часть пути проделала лицом вниз.
Ее волосы сбились в грязную массу, руки и ноги во многих местах казались черными в бледно-голубом лунном свете, там, где они сочились кровью:
Волк выскочил на поросшие мхом камни наверху склона и стоял, обратив вниз горящие глаза. Какая легкая добыча! Он понесся вниз самым удобным путем: спешить было некуда – задыхающаяся, бормочущая женщина никуда не денется.
Когда зверь скачками подобрался ближе, она даже перевернулась на спину, чтобы подставить свою грудь и глотку жадным челюстям, и лежала, купаясь в лунном свете, выкрикивая что-то бессвязное. При виде такого бесстрашия подозрительный волк на мгновение остановился, а потом приготовился к прыжку. После того как горло жертвы будет вырвано, у него еще с избытком останется времени, чтобы настороженно принюхаться, если где-нибудь поблизости есть кто-то из ее породы.
Лесной паук, который уже некоторое время осторожно пробирался поверху следом за рыдающим эльфом, при виде волка попятился и спрятался. Возможно, этой ночью удастся добыть даже две кровавые пищи, а не одну.
Волк прыгнул.
Симрустар Аугламир так никогда и не увидела одинокую светло-голубую звезду, сверкнувшую над ее раскрытыми губами. Как не услышала и испуганного, резко оборвавшегося визга волка, как и опустившейся вслед за этим тишины.
Несколько шерстинок из волчьего хвоста – вот и все, что от него осталось, – плавно опустились на ее бедро. И тут кто-то невидимый произнес:
– Несчастная гордыня. Погубленное магией пусть магией и восстановится.
От земли взвилось кольцо звезд, потом вокруг Симрустар вспыхнул светло-голубой круг. Паук отскочил от внезапного сияния и стал ждать. Свет означал для него огонь и смерть.
Когда светящийся круг исчез и остался только лунный свет, паук снова двинулся вниз по дереву, на этот раз довольно бойко, небольшими перебежками и скачками. Сильнее голода была только его ярость, когда, добравшись до помятых листьев там, где ползла добыча, он обнаружил пустое место. Бесследно исчезла! Как и волк! Озадаченный паук некоторое время поискал вокруг, а потом побрел обратно в лес, вздыхая тяжко и громко, словно потерявшийся эльф… или человек.
Кстати, о человеке. В нем так много жира, крови и соков… Давно потускневшие воспоминания расшевелили паука, и он торопливо поднялся на дерево. Люди живут где-то там, далеко, и…
Голова гигантской змеи метнулась вперед, челюсти, щелкнули только один раз, и паук исчез. Он даже не успел испугаться, даже пожалеть о том, что выбрал не то дерево.
Часть III
Мифал
Глава семнадцатая
Опять в учениках
В течение многих лег Эльминстер служил эльфу в маске, известный только как его слуга. Несмотря на жестокий характер верховного волшебника и цепи заклинаний, которые удерживали человека в рабстве, между мастером и учеником росло уважение. Уважение, невзирая на все различия между ними, и предательства, и сражения, которые – и это знали оба – еще предстояли.
Антарн Мудрыйиз великой истории могущества архимагов Фэйруна, изданной приблизительно в Год Посоха
Весенний день. Прошло двадцать лет с тех пор, как Эльминстер познакомился с Маской. И вот золотой, блестящий символ так неожиданно предстал в воображении аталантарца, символ, о котором он почти забыл.
Эл встревожился не на шутку. Знак медленно поворачивался, зашевелились в человеческом сознании другие, давно преданные забвению воспоминания. Мистра. Он услышал собственный зов, и взгляд упал на него – ее взгляд. Он не видел, но благоговейно ощущал бремя ее заботы: глубокой, теплой, необыкновенной, более могущественной, чем самые яростные взгляды Маски, и более любящей, чем… чем…
Накасия.
Оттуда, где Эл качался в огромной накаленной сети заклинаний, которую все утро человек и эльфийский колдун создавали вместе, он взглянул вниз, на Накасию. И их взгляды встретились.
У нее были темные, влажные и очень большие глаза, и сейчас, когда она смотрела на него, в них было страстное томление. Губы затрепетали и беззвучно произнесли его имя.
Это было все, на что она осмелилась. Эл подавил внезапное желание лягнуть волшебника в маске, который плавал спиной к ним не слишком далеко, сплетая собственное заклинание. Принц быстро подмигнул ей и отвернулся: мастер слишком часто копался в их умах, чтобы от него могла укрыться обоюдная нежность его подопечных. И так уж таинственный эльфийский маг повадился заставлять Накасию шлепать человеческого ученика, он вообще старался держать ее подальше от Эльминстера и резко выговаривал, если она заговаривала с аталантарцем.
Маска редко заставлял ученика что-нибудь делать. Казалось, он наблюдал за Элом и чего-то ждал. Одним из удовольствий (маг этого и не скрывал), ради которых он следил за человеком, было наказание своего подмастерья за любое вызывающее действие. Вспомнив о некоторых таких наказаниях, Эл непроизвольно вздрогнул.
Он рискнул бросить еще один взгляд на Накасию и обнаружил, что она делает то же самое. Их взгляды встретились, и оба поспешно отвели глаза. Эл стиснул зубы и начал медленно подниматься по паутине заклинания. Лишь бы двигаться, лишь бы чем-нибудь заняться.
Чтобы вытолкнуть из воображения улыбающееся лицо Накасии, он подумал о Мистре. Ох, Мистра, как мне нужны твои наставления… Неужели все эти годы рабства тоже были частью твоего плана?
Мир вокруг него вдруг начал мерцать, и внезапно он оказался на горном лугу. Он узнал это поле над Хелдоном: когда-то, еще мальчиком, он здесь пас овец.
Над лугом носился ветерок, и стало зябко. Ничего удивительного – ведь он был совершенно нагим.
Подняв голову, он обнаружил, что смотрит на волшебницу, у которой он так давно, много-много лет назад, и так долго учился: Мириала, известная под именем Темноокая. Большие темные глаза, из-за которых ее так называли, сейчас показались еще глубже и завораживали еще больше. Она тоже разглядывала его, склонившись в воздухе над примятой травой. Ветер не касался ее атласных одежд.
Мириалой была Мистра.
Эл нерешительно протянул к ней руку.
– Великая леди, – едва слышно прошептал он, – это правда вы? Через столько лет?
– Конечно, – ответила богиня, ее глаза были двумя глубокими манящими озерами. – Как ты можешь сомневаться во мне?
Эл едва не поежился от внезапно охватившего его стыда. Он пал на колени и опустил глаза:
– Я… я не прав, я ошибался, и… и потом, просто это было так давно, и…
– Не так уж давно для эльфа, – ласково возразила Мистра. – Наконец-то ты начинаешь учиться терпению. Или ты и вправду уже отчаялся?
Эльминстер смотрел на нее, глаза у него заблестели, он поймал себя на том, что вот-вот может разрыдаться.
– Нет! – вскрикнул он. – Ты же видишь и знаешь, что я делаю назначенное тобой. И… и я все еще нуждаюсь в руководстве.
Мистра улыбнулась ему:
– Наконец-то ты знаешь, что тебе необходимо. Некоторые этого так никогда и не понимают, впустую и с успехом портят себе жизнь, не совершив ничего, чего рядом с ними достиг Фэйрун. Осознают ли они это когда-нибудь? – Она подняла руку, и улыбка ее изменилась. – Подумай над этим еще, дорогой мой избранник: большинство народа в Фэйруне никогда не имело такого наставника и все еще учится стоять на собственных ногах без помощи. Они следуют собственным представлениям о том, как должна идти их жизнь, и совершают собственные ошибки. И ты, конечно, в полной мере владеешь этим талантом.
Эльминстер оглянулся вокруг, опять борясь со слезами, а Мистра нежно рассмеялась и коснулась его щеки. Ему показалось, что тепло этого прикосновения пробежало по всему его телу.
– Не падай духом, – пробормотала она, как мать плачущему сыну, – учись терпеливо, тогда и стыдиться будет нечего. Хотя я весьма довольна тем, что ты боишься забыть меня и отклониться от задачи, которую я на тебя возложила.
Потом Хелдон померк и пропал, ее лицо тоже изменилось и стало лицом Накасии.
Эльминстер захлопал глазами, когда оно подмигнуло ему. Он опять был в сети заклинания и опять глядел вниз, на настоящую Накасию. Принц глубоко, прерывисто вздохнул, улыбнулся ей и медленно двинулся вверх. Не важно, что делать, лишь бы отвлечься, однако все равно его мысли крутились вокруг товарища по ученичеству. Он и мысленно так же ясно видел девушку, как если бы смотрел на нее.
Иногда ему становилось даже интересно, мог ли мастер видеть в его воображении такие сцены и как часто, и что эльфийский волшебник думает о двух своих учениках.
Накасия. Ах, оставь мои мысли на мгновение, оставь меня в покое! Но нет…
Она была полуэльфом – подкинутый однажды ночью в башню Маски ясноглазый ребенок. Эл подозревал, что она жила в той деревне, на которую периодически Маска совершал набеги.
Яркая и игривая, смешливая. Все это Маска старательно выбивал из нее, стегая заклинаниями и превращая ее то в жабу, то в земляного червяка. Но веселой натуре все казалось нипочем: как бы он ее ни сокрушал, Накасия каждый раз превращалась в красавицу.
У нее были темно-рыжие волосы, которые густым водопадом стекали почти до колен, красивые плечи и удивительно круглая попка. Сверху, из паутины, Эл восхищался плавным изгибом ее спины. Ее огромные глаза, улыбка, скулы были образцом эльфийской крови, а талия у нее была такой тонкой, что казалась почти кукольной.
Учитель позволял Накасии носить черные бриджи и даже разрешал отращивать длинные волосы. И еще обучал ее заклинаниям для оживления прядей, чтобы они гладили его, когда ночами маг брал девушку в свою палату. Такими ночами Эльминстер неистово метался снаружи.
Она никогда не рассказывала о том, что происходит в этой закрытой заклинаниями опочивальне, кроме того, что колдун и там никогда не снимает маски. Однажды, с пронзительным криком проснувшись от какого-то ночного кошмара, она пробормотала что-то о «мягких и отвратительных щупальцах».
Маг не только никогда не снимал свою маску: он никогда не спал. Насколько Эл мог судить, у него не было друзей или родни, ни один корманторец не навещал его и не обращался к нему ни по какому поводу. Маска проводил дни в сотворении магии, построении заклинаний и обучении своих двух учеников. Иногда он обходился с ними почти по-дружески, хотя никогда не открывал чего-либо о себе.
А иной раз им очень хотелось убить его. Большую часть времени подмастерья работали вместе, не зная ни отдыху ни сроку. Иногда казалось, что маг в маске нарочно дразнит своих двух учеников, почти навязывая их друг другу, поручая им, обнаженным, совместную работу. Они были вынуждены, постоянно соприкасаясь телами, помогать один другому, поднимать что-нибудь или чистить. Но стоило им только по собственной воле потянуться друг к другу, вполне невинно, например, чтобы чем-нибудь помочь, жестокий учитель тут же наказывал их.
Эти испытания болью были весьма разнообразны и изобретательны, но больше всего Маска любил обездвижить обнаженное тело злодейским заклинанием и кормить на нем пиявок. Медлительные блестящие твари, скользя по коже, выделяли жгучую слизь или почти лениво впивались в тело.
Маска всегда осторожно и вовремя отменял заклинание, чтобы его ученики остались живы, но, Эл свидетель, не много есть в Фэйруне пыток столь же болезненных, как нападение этой склизкой твари, очень медленно прогрызающей свой путь через легкие, живот или кишки.
И все же за двадцать лет углубленного изучения сложной магии эльфов Эл начал по-настоящему уважать Маску. Колдун был дотошным творцом заклинаний и применял их искусно, не оставляя ни единого шанса противнику. Он обо всем думал наперед и, казалось, никогда ничему не удивлялся. У него было чутье на магию, инстинктивное ее понимание. Маска мог легко и без сомнений придумывать, складывать и переделывать разные заклинания. Кроме того, он никогда не забывал, куда и что положил, даже последний пустяк, и всегда владел собой, никогда не показывая усталости или надобности в чьем бы то ни было доверии. Даже когда он выходил из себя, то казалось, будто заранее придумал и тщательно подготовил свой гнев.
Более того, после двадцати лет тесного и напряженного общения Эльминстер так и не знал, кем был этот маг. Представитель какой-нибудь старинной благородной семьи – наверняка, и, судя по манерам, он не входил еще в число старейших корманторцев.
Бывало, что Маска придумывал и сплетал для себя ложное тело и с частью своего разума отправлял его куда-то что-то делать, но оставшуюся часть себя посвящал обучению Эльминстера.
Сначала последний принц Аталантара удивлялся, что анонимный эльфийский маг позволяет ему учиться таким мощным заклинаниям. Но, с другой стороны, о чем Маске волноваться, когда он в любой момент и мгновенно может заставить повиноваться себе тело, которое сам дал своему человеческому ученику?
Эльминстер подозревал, что он и Накасия были среди тех немногих корманторских учеников, которые никогда не покинут обитель своего мастера. Вероятно, они были единственными учениками из нечистокровных эльфов. И, скорее всего, их никогда не научат создавать собственные защитные мантии.
Иногда Эльминстер вспоминал о своих прежних, бурных днях в Корманторе. Интересно, не считают ли Сиринши и коронель, что он умер, и заботит ли их вообще его судьба? Еще чаще он думал об участи эльфийской леди Симрустар, которую оставил ползать по лесу, когда был не в состоянии защитить ее или хотя бы заставить услышать себя. И что стало с Митантаром и его мечтой о мифале?
Конечно, они услышали бы от Маски, если бы такую гигантскую мантию сотворили и город открыли бы для других рас. Но, с другой стороны, зачем магу сообщать им такие новости о мире за пределами его башни, если он держит двух своих учеников как настоящих заключенных?
В последнее время заботливое обучение магии застопорилось. Маска все чаще исчезал из башни или запирался в своей запечатанной заклинаниями палате, рассматривая в магическом кристалле происходящие где-то события.
День за днем в течение почти всей ледяной зимы его ученики оставались одни, чтобы поесть и следовать убогому списку заданий. Список неизменно появлялся на какой-нибудь стене, исполненный огненными письменами: работа без отдыха да плетение небольших заклинаний, чтобы содержать башню Маски в чистоте, порядке и могуществе. Тем не менее, он строго следил за ними: стоило им только без разрешения заняться исследованиями башни или чересчур приблизиться друг к другу, как из пустого воздуха тут же появлялись карательные заклинания.
Всего пару десятков дней назад, когда Накасия, проносясь мимо, запечатлела поцелуй на плече Эльминстера, из ниоткуда появился невидимый кнут. Презрев отчаянные попытки Эла уничтожить его, хлыст так отстегал девушку по лицу и губам, что на них остались кровавые полосы. Она с криком отшатнулась, а когда проснулась наутро, то оказалось, что все прошло. Но зато вокруг ее рта вырос целый забор колючек, из-за чего целоваться стало совершенно невозможно. Прошло не менее десяти дней, прежде чем они исчезли.
Если маг в маске и появлялся в комнатах, где жили ученики, то только для того, чтобы позвать их для помощи в магии. Помощь обычно заключалась в использовании их жизненной энергии для тайного – и необъясняемого – заклинания, действие которого он в этот момент проверял. А иногда нужно было просто плести какую-нибудь магическую сеть.
Теперь все трое действовали как один. Сооружали невероятные хитросплетения из пылающих сетей и клеток, затканных светящимися нитями, по которым можно было ходить как по широкой деревянной балке, независимо от того, шел ты вверх тормашками или резко отклонялся в сторону. Многочисленные сложные заклинания были так вплетены в пылающую ткань, что причина разрушения сети самоликвидировалась, вызывая цепь заклинаний.
Мастер редко показывал, какие волшебства он поместил в сеть, пока магия не начинала проявлять себя и не обнаруживала свою истинную природу. И ни одному из учеников он не показал, с чего начинается эта сеть. Ни Эл, ни Накасия не знали даже главной цели – или мишени – создания большинства сетей, которые плели.
Принц подозревал, что Маска часто использует помощь двух своих в изрядной степени неосведомленных учеников специально, чтобы в заклинании против далекого противника не было даже намека на того, кто за этим стоит.
И вот эльф повернулся. Глаза его блестели из-под маски, никогда не покидавшей лица.
– Эльминстер, подойдите сюда, – холодно сказал он, одним пальцем указывая на особое место в сети. – Мы должны сплести смерть, вместе.
Глава восемнадцатая
В сети
Наконец настает день, когда даже самые терпеливые и лукавые теряют терпение и пускаются в открытое предательство. Впредь им придется столкнуться с таким миром, каков он, а не тем, каким он им видится в мечтах. Это – тот пункт, на котором проваливаются многие измены.
Однако волшебник, известный как Маска, никак не был обычным предателем. Если вообще предательство может быть обычным. Достаточно углубившись в прошедшие века, историк Кормантора может отыскать много обычных заговорщиков. Но этот не был одним из них. Этот был таким, что о его роковом конце после сложились печальные баллады.
Шалхейра Таландрен,Верховный Бард Эльфов Летней Звездыиз Серебряных Клинков и Летних Ночей:неофициальная, но истинная история Кормантора, изданная в Год Арфы
Эльминстер потряс головой, пытаясь освежить усталый мозг: он слишком долго плел заклинания совместно с другим, более холодным рассудком и теперь от изнеможения чуть не шатался в ровно гудящей сети.
– Сейчас все станет ясно, – прямо в ухо ему сказал ледяной высокий голос мастера, хотя сам эльфийский маг стоял у дальней стены палаты заклинаний. – Накасия, поспешите на ложе в углу. Эльминстер, встаньте здесь, со мной.
Зная, что в такие моменты маг нетерпелив, оба ученика беспрекословно подчинились и начали осторожно, чтобы не повредить чего-нибудь, выпутываться из паутины и спускаться вниз.
Едва Эл добрался до указанного Маской места, как тот что-то просвистел и пальцем соединил между собой два торчащих конца пылающих линий. Паутина сразу заискрилась, ее магия громко заворчала. Сеть начала разворачиваться, извергая заклинание за заклинанием.
Эльфийский волшебник выжидательно смотрел на свое творение. Когда Эл проследил за его взглядом, уходящим высоко вверх, то заметил, что над их головами внезапно ожил и начал мерцать воздух, окруженный краями изогнутой сети. Среди мерцания появилось какое-то изображение, плавающее в пустоте подобно подвешенному гобелену. Изображение светилось и становилось все ярче и ярче.
Это было изображение дома. Эл никогда не видел его раньше. Дом был просторный и даже несколько громоздкий, из тех, что эльфы строят в сельской местности. Он жил и постепенно расширялся по мере того, как мимо текли столетия.
Эльфийское жилище стояло уже более тысячи лет, глядя окнами из самого центра группы старых, могучих и тенистых вершин где-то в лесных дебрях. Старинный дом. Великолепный дом.
Дом, которому оставалось стоять всего несколько вздохов.
Эл мрачно наблюдал за тем, как получившая волю магия сети заклинаний постепенно разрушает защитные волшебства особняка. Она нападала и отбрасывала стрелы защиты обратно так, чтобы они ударяли в самое сердце старого строения. Сеть заставала защитников на своих постах, лошадей в конюшнях, захватывала их и со всей яростью пробужденных заклинаний швыряла об стены дома, превращая все живое в тряпки и кровавые лохмотья.
Потребовалось всего несколько минут, чтобы великолепный дом разлетелся и превратился в дымящийся кратер между двумя ненадежными, качающимися щепами почерневшего и расколотого ствола. Какие-то рваные останки, наверное, бывшие недавно телами, все еще сыпались вокруг места крушения. Наконец сеть заклинаний поглотила эту картину, и воздух под потолком опять потемнел.
Эльминстер все еще хлопал глазами, вглядываясь в пустоту, когда его вдруг окутал туман. Он даже вскрикнуть не успел, как оказался где-то в другом месте. Под его башмаками была мягкая почва и опавшая листва, а вокруг разливались лесные ароматы.
Человек стоял в самой глубине леса, а недалеко от него в пустом воздухе слегка склонился вниз маг в маске, и ни единого признака присутствия Накасии или хоть какого-нибудь эльфийского поселения. Они были одни в диком лесу.
От резкой смены освещения Эл несколько раз моргнул, потом глубоко вдохнул сырой воздух и огляделся. Восторг оттого, что он, наконец-то, не в башне, тут же сменили дурные предчувствия. Не заметил ли Маска его встречу с Мистрой? Или еще раньше видел это в его мозгу? Она тогда склонялась почти так же.