Анника протянула брошь Юнасу, который включил магнитофон, чтобы описать находку. Он был крайне возбужден и что-то бормотал о египетских статуях и страшных заклятиях.
Но ведь в письме говорилось не только об этом!
Эмилия хотела покоиться в неосвященной земле рядом с Андреасом…
Но почему Андреас был похоронен в неосвященной земле? Ведь, кажется, так хоронили только преступников?
Может, Андреас покончил жизнь самоубийством?
В таком случае, почему?
Эмилия его любила… Может, он ее не любил?
Или — может, он сделал это, потому что никто не понимал его идей?
Можно ли понять их сегодня?
SELANDRIA EGYPTICA
СИНИЙ «ПЕЖО»
ЛИЦО В ОКНЕ
Но ведь в письме говорилось не только об этом!
Эмилия хотела покоиться в неосвященной земле рядом с Андреасом…
Но почему Андреас был похоронен в неосвященной земле? Ведь, кажется, так хоронили только преступников?
Может, Андреас покончил жизнь самоубийством?
В таком случае, почему?
Эмилия его любила… Может, он ее не любил?
Или — может, он сделал это, потому что никто не понимал его идей?
Можно ли понять их сегодня?
SELANDRIA EGYPTICA
Они не хотели забирать шкатулку из Селандерского поместья. Поэтому хотя бы раз в день они встречались в летней комнате и читали письма. И после этого всегда аккуратно ставили шкатулку обратно и закрывали ее половицей.
Писем было много, чтобы прочитать их все, требовалось время, и ребята решили действовать методично. Это все равно, что найти старую головоломку с тысячью составных частей. Начинаешь ее складывать и все время боишься, что самые важные части окажутся утерянными.
Каждый был занят своим: Юнас — статуей, Давид — мыслями Андреаса, Анника — людьми и их судьбами.
Анника взяла на себя организацию и общее руководство. У нее это отлично получалось. Хотя конечно, ее тревожило, во что это они ввязались.
— Не могу сказать, что боюсь, — заметила она, — но иногда мне кажется, что мы не сами принимаем решения, а нас все время кто-то направляет.
Давид ответил, что чувствует то же самое. Как будто их ведет чья-то невидимая рука.
— Точно! — произнес Юнас загадочным голосом. — Нас вели к шкатулке шаг за шагом! Мы избраны судьбой!
В шкатулке было две связки писем: первая — письма от Андреаса, вторая — письма Магдалены к Эмилии.
Дети решили, что Давид начитает на магнитофон письма Андреаса, а Анника — письма Магдалены. Дома Анника все аккуратно перепечатает на машинке. Таким образом, содержание писем будет зафиксировано дважды.
Они продолжали ухаживать за цветами, а Давид играл в шахматы с Юлией Анделиус, которая регулярно звонила ему.
Вообще с цветами никаких трудностей не было. Но селандриан, или, как они его называли, цветок Давида, вел себя словно капризный ребенок. Если за ним ухаживали Юнас или Анника, он сразу сникал и принимал очень жалкий вид. Но стоило появиться Давиду, листья снова расправлялись. И, судя по тому, что они больше не указывали на лестницу, цветок добился своего.
Дети узнали, откуда взялось это растение. В одном из писем Андреаса говорилось:
— Как красиво, — сказала она. — Он попросил Линнея назвать цветок не в честь себя, а в честь Эмилии. Как благородно!
— А по-моему, немного по-детски, — возразил Юнас. — Но любопытно, что и статуя, и цветок привезены из Египта. Неплохо бы это запомнить.
— Какая наблюдательность, Юнас! — Анника засмеялась. — Съешь-ка лучше «салмиак»!
Юнаса не особенно интересовали письма — если только из них нельзя было извлечь что-нибудь о статуе, какие-нибудь подробности. С его фантазией почти все сразу обретало смысл и мистический характер. Юнас был уверен, что статуя спрятана где-то в Селандерском поместье. Идеальный тайник — это чердак — кому придет в голову копаться в старом хламе! Юнас злился на Давида и Аннику за то, что они не позволяли ему поискать на чердаке. И никак не хотели понять, что если статуя лежала в сундуке, то после смерти Эмилии ее вполне могли унести на чердак и забыть о ее существовании. Но Давид и Анника вовсе так не считали. Они полагали, что статую с такой же вероятностью могли унести из дома. И вообще они не собирались ничего предпринимать, пока не прочтут все письма.
А хвоя с дверных ручек, между прочим, исчезла! Сегодня ее не было даже на ручке входной двери. И на некоторых внутренних дверях. Но Давид и Анника только смеялись. Думают, что хвоя осыпалась сама собой! Ничегошеньки они не понимают! И, конечно же, будут сидеть и ждать, пока кто-нибудь не утащит статую прямо у них из-под носа. Они не понимают, какая на них возложена ответственность! И болтают о всякой ерунде.
— А тебе, Давид, не кажется, что это очень красиво? — спросила Анника.
— Что?
— Ну, что Андреас попросил Линнея назвать цветок в честь Эмилии.
Анника могла без конца говорить о подобных пустяках. И обижалась, когда Давид не отвечал, а вместо этого начинал говорить о Линнее.
— Надо же, Андреас Виик, оказывается, был учеником Линнея, — сказал он.
Можно подумать, это так важно — когда на чердаке, быть может, лежит себе дожидается трехтысячелетняя египетская статуя!
— Вы понимаете, что мы избраны, что мы должны найти ее? — снова завел свое Юнас, но Давид только рассеянно на него посмотрел.
— Да, да, но в первую очередь мы должны узнать, о чем думал Андреас, — сказал он. — Кстати, Юнас, почему сегодня утром, когда позвонила Юлия, ты повесил трубку? Мог хотя бы с ней поздороваться.
— Что? Я не подходил к телефону. Ты о чем?
— Сегодня вечером звонила Юлия и спросила, кто утром подходил к телефону и повесил трубку. Я думал, это ты.
— Вот видишь! Жуть какая!
Юнас ужасно разволновался. Ни он, ни Анника не были сегодня утром в Селандерском поместье. И к телефону подойти никак не могли.
Значит, это был кто-то другой!
Вот и объяснение, почему с ручек исчезла хвоя!
Неужели это им ни о чем не говорит?
И поняли они, наконец, с чем имеют дело?
Выходит, нет.
— Значит, Юлия просто не туда попала, — вот и все, что ответил Давид. А Анника с ним согласилась.
— Юнас, не горячись! — сказала она.
Да, Юнасу приходилось нелегко. Почему никто его не слушает? Анника все время повторяла, что кроме них о письмах и статуе не знает никто. Но что она понимает? А вдруг кто-нибудь опередит их и найдет статую? Что она скажет тогда? А этого человека потом, возможно, пригласят в Египет, смотреть пирамиды и гробницу Тутанхамона.
Но когда Юнас заговорил об этом, Давид и Анника только рассмеялись.
А чего тут смешного?
Ведь речь идет о древней надгробной статуе, из древней гробницы! А может, вообще из пирамиды! Выносить статуи из гробниц опасно. Разве они не читали, что случилось с теми, кто открывал гробницу Тутанхамона? Этих людей, одного за другим, постигли страшные несчастья, и они все умерли! В этом нет ничего смешного! В письме сказано, что на статуе лежит проклятие. И на Селандерском поместье, по словам Натте, тоже лежит проклятие! Неужели они не могут сделать простых выводов? Ведь если они втроем призваны спасти статую, но отнесутся к этому несерьезно и статуя попадет не в те руки, то несчастье может постичь их самих! Неужели не ясно?
Нет, похоже, они ничего не понимают!
Анника хотела возвращаться, чтобы перепечатать письма с пленки. Давид тоже торопился домой, чтобы порыться в книжках, немного побыть одному и подумать.
— Так что, Юнас, не удастся тебе сегодня покопаться на чердаке! — сказали они с ухмылкой.
Давид пообещал в следующий раз спросить Юлию кто утром подходил к телефону. Юнасу ничего не оставалось, как удовольствоваться этим обещанием.
Писем было много, чтобы прочитать их все, требовалось время, и ребята решили действовать методично. Это все равно, что найти старую головоломку с тысячью составных частей. Начинаешь ее складывать и все время боишься, что самые важные части окажутся утерянными.
Каждый был занят своим: Юнас — статуей, Давид — мыслями Андреаса, Анника — людьми и их судьбами.
Анника взяла на себя организацию и общее руководство. У нее это отлично получалось. Хотя конечно, ее тревожило, во что это они ввязались.
— Не могу сказать, что боюсь, — заметила она, — но иногда мне кажется, что мы не сами принимаем решения, а нас все время кто-то направляет.
Давид ответил, что чувствует то же самое. Как будто их ведет чья-то невидимая рука.
— Точно! — произнес Юнас загадочным голосом. — Нас вели к шкатулке шаг за шагом! Мы избраны судьбой!
В шкатулке было две связки писем: первая — письма от Андреаса, вторая — письма Магдалены к Эмилии.
Дети решили, что Давид начитает на магнитофон письма Андреаса, а Анника — письма Магдалены. Дома Анника все аккуратно перепечатает на машинке. Таким образом, содержание писем будет зафиксировано дважды.
Они продолжали ухаживать за цветами, а Давид играл в шахматы с Юлией Анделиус, которая регулярно звонила ему.
Вообще с цветами никаких трудностей не было. Но селандриан, или, как они его называли, цветок Давида, вел себя словно капризный ребенок. Если за ним ухаживали Юнас или Анника, он сразу сникал и принимал очень жалкий вид. Но стоило появиться Давиду, листья снова расправлялись. И, судя по тому, что они больше не указывали на лестницу, цветок добился своего.
Дети узнали, откуда взялось это растение. В одном из писем Андреаса говорилось:
«Моя дорогая Эмилия.Пока Давид читал письмо, Анника задумчиво смотрела перед собой.
В этом сложенном листке ты найдешь несколько семян, которые я привез из земли Египетской. Посади их в горшок с землей из твоего сада.
Остальные семена я передал Карлу Линнею, моему уважаемому мастеру и учителю, и должен рассказать тебе, что было дальше.
Поскольку в нашей стране это растение неизвестно, Линней хотел, следуя обычаю, назвать цветок в честь того, кто привез семена, то есть в честь твоего Андреаса. Я же попросил его назвать цветок твоим дорогим именем, на что мой учитель сразу охотно согласился.
Цветок, который с Божьей помощью вырастет из этого семени, будет иметь большие сердцевидные листья, цвести ярко-голубыми цветами и носить имяSelandriaEgyptica.
Твой навеки, Андреас».
— Как красиво, — сказала она. — Он попросил Линнея назвать цветок не в честь себя, а в честь Эмилии. Как благородно!
— А по-моему, немного по-детски, — возразил Юнас. — Но любопытно, что и статуя, и цветок привезены из Египта. Неплохо бы это запомнить.
— Какая наблюдательность, Юнас! — Анника засмеялась. — Съешь-ка лучше «салмиак»!
Юнаса не особенно интересовали письма — если только из них нельзя было извлечь что-нибудь о статуе, какие-нибудь подробности. С его фантазией почти все сразу обретало смысл и мистический характер. Юнас был уверен, что статуя спрятана где-то в Селандерском поместье. Идеальный тайник — это чердак — кому придет в голову копаться в старом хламе! Юнас злился на Давида и Аннику за то, что они не позволяли ему поискать на чердаке. И никак не хотели понять, что если статуя лежала в сундуке, то после смерти Эмилии ее вполне могли унести на чердак и забыть о ее существовании. Но Давид и Анника вовсе так не считали. Они полагали, что статую с такой же вероятностью могли унести из дома. И вообще они не собирались ничего предпринимать, пока не прочтут все письма.
А хвоя с дверных ручек, между прочим, исчезла! Сегодня ее не было даже на ручке входной двери. И на некоторых внутренних дверях. Но Давид и Анника только смеялись. Думают, что хвоя осыпалась сама собой! Ничегошеньки они не понимают! И, конечно же, будут сидеть и ждать, пока кто-нибудь не утащит статую прямо у них из-под носа. Они не понимают, какая на них возложена ответственность! И болтают о всякой ерунде.
— А тебе, Давид, не кажется, что это очень красиво? — спросила Анника.
— Что?
— Ну, что Андреас попросил Линнея назвать цветок в честь Эмилии.
Анника могла без конца говорить о подобных пустяках. И обижалась, когда Давид не отвечал, а вместо этого начинал говорить о Линнее.
— Надо же, Андреас Виик, оказывается, был учеником Линнея, — сказал он.
Можно подумать, это так важно — когда на чердаке, быть может, лежит себе дожидается трехтысячелетняя египетская статуя!
— Вы понимаете, что мы избраны, что мы должны найти ее? — снова завел свое Юнас, но Давид только рассеянно на него посмотрел.
— Да, да, но в первую очередь мы должны узнать, о чем думал Андреас, — сказал он. — Кстати, Юнас, почему сегодня утром, когда позвонила Юлия, ты повесил трубку? Мог хотя бы с ней поздороваться.
— Что? Я не подходил к телефону. Ты о чем?
— Сегодня вечером звонила Юлия и спросила, кто утром подходил к телефону и повесил трубку. Я думал, это ты.
— Вот видишь! Жуть какая!
Юнас ужасно разволновался. Ни он, ни Анника не были сегодня утром в Селандерском поместье. И к телефону подойти никак не могли.
Значит, это был кто-то другой!
Вот и объяснение, почему с ручек исчезла хвоя!
Неужели это им ни о чем не говорит?
И поняли они, наконец, с чем имеют дело?
Выходит, нет.
— Значит, Юлия просто не туда попала, — вот и все, что ответил Давид. А Анника с ним согласилась.
— Юнас, не горячись! — сказала она.
Да, Юнасу приходилось нелегко. Почему никто его не слушает? Анника все время повторяла, что кроме них о письмах и статуе не знает никто. Но что она понимает? А вдруг кто-нибудь опередит их и найдет статую? Что она скажет тогда? А этого человека потом, возможно, пригласят в Египет, смотреть пирамиды и гробницу Тутанхамона.
Но когда Юнас заговорил об этом, Давид и Анника только рассмеялись.
А чего тут смешного?
Ведь речь идет о древней надгробной статуе, из древней гробницы! А может, вообще из пирамиды! Выносить статуи из гробниц опасно. Разве они не читали, что случилось с теми, кто открывал гробницу Тутанхамона? Этих людей, одного за другим, постигли страшные несчастья, и они все умерли! В этом нет ничего смешного! В письме сказано, что на статуе лежит проклятие. И на Селандерском поместье, по словам Натте, тоже лежит проклятие! Неужели они не могут сделать простых выводов? Ведь если они втроем призваны спасти статую, но отнесутся к этому несерьезно и статуя попадет не в те руки, то несчастье может постичь их самих! Неужели не ясно?
Нет, похоже, они ничего не понимают!
Анника хотела возвращаться, чтобы перепечатать письма с пленки. Давид тоже торопился домой, чтобы порыться в книжках, немного побыть одному и подумать.
— Так что, Юнас, не удастся тебе сегодня покопаться на чердаке! — сказали они с ухмылкой.
Давид пообещал в следующий раз спросить Юлию кто утром подходил к телефону. Юнасу ничего не оставалось, как удовольствоваться этим обещанием.
СИНИЙ «ПЕЖО»
Давид был в библиотеке, где ему в конце концов удалось найти книгу с подробным описанием селандриана.
В Швецию это растение в середине восемнадцатого века привез один ученик Линнея. Это Давиду было и так известно. Но имя ученика в книге не называлось. Затем следовало описание растения, в точности соответствующее внешнему виду селандриана из поместья. Давид еще не видел, как он цветет. «Переливающиеся голубым блеском лепестки замечательно контрастируют с темными тычиночными нитями и яркими тычинками», — так описывались цветы в книге.
Там говорилось также, что селандриан — растение непростое. «Часто оно сильно разрастается, но иногда перестает цвести и, несмотря на самый тщательный уход, может погибнуть без видимой причины».
Да, Давид и сам заметил, что этот цветок на редкость чувствителен. Например, он по-разному реагировал на разных людей, непонятно только, как такое возможно. Давид решил разобраться, что за этим стоит, и есть ли этому какое-то объяснение.
Еще Давид нашел книгу о насекомых, где было приведено описание навозного жука, и это навело его на некоторые мысли.
Навозный жук принадлежит к тому же семейству, что и египетский скарабей, — семейству Scarabaeidae. В древнем Египте скарабей считался священным насекомым. Его называли «священным катальщиком», а Линней дал ему латинское название — scarabeus sacer.
В истории культуры мало кто из живых существ имел такое огромное значение для человека, как священный скарабей для древних египтян. Его часто находили забальзамированным в древних гробницах, а иногда в самих мумиях на месте сердца. Считалось, что он может помочь человеку увидеть бога Солнца. Говорили, будто скарабей, как и сам бог Солнца, происходит из «первородной материи» — начала всего живого.
А навозный жук — это северный родственник священного скарабея!
Казалось, все вдруг завертелось вокруг Египта. Сначала цветок, Selandria Egyptica, который своими листьями указал им на летнюю комнату. Затем навозный жук, провалившийся между половицами. Жук сидел на ключе шкатулки с письмами, и в первом же письме говорилось о египетской надгробной статуе. Ну разве это не странно!
Похоже, все это только доказывает, что Юнас прав.
Но надо ли ему об этом говорить? Ведь тогда им, наверное, придется день и ночь охотиться за египетскими статуями. А Давида не оставляло предчувствие, что кроме статуи было что-то куда более важное.
Во-первых, это мысли Андреаса, которые Эмилия доверила потомкам, то есть им.
Вообще-то, это слишком большая ответственность. Как определить, что время для мыслей Андреаса действительно пришло? Ведь Давид даже не был уверен, что сможет в них разобраться.
А Эмилия — интересно, насколько хорошо она понимала Андреаса?
Андреас много писал ей, посылал письмо за письмом, он философствовал, размышлял о жизни и развивал теорию о том, что все живое взаимосвязано.
Что отвечала Эмилия на его письма?
Этого, к сожалению, они никогда не узнают. Скорее всего, ее письма не сохранились. Что-то узнать об Эмилии можно было только из писем, написанных ей другими людьми. Ну и, конечно, из ее единственного собственного письма — потомкам.
Надо позвонить Аннике, узнать, сколько она успела сделать.
Нет, она не знала, о чем мечтает. Она выключила магнитофон и напечатала последний отрывок:
— Как работа? — спросил он.
— Ничего. Замечательные письма.
— Сколько ты сделала?
— Я почти закончила юношеские письма, которые Андреас писал из школы в Вэкшё. Представляешь, ему было всего шестнадцать, ей — четырнадцать, а они уже были уверены друг в друге.
— То есть?
— Ну, похоже, они уже тогда решили, что будут всю жизнь любить друг друга. Это невероятно. Все письма оканчиваются словами «Вечно твой, Андреас». — Анника смущенно замолчала, возникла пауза, потом Давид сказал:
— А, понятно, но, думаю, в то время было принято так писать. К тому же мы не знаем, что писала она…
— А мне кажется, мы знаем о ее письмах довольно много. Когда читаешь письма Андреаса, то можно легко вычислить, что писала ему Эмилия, чему удивлялась и о чем спрашивала. Андреас тогда еще не начал особенно философствовать. И речь пока что идет о них двоих, об их мечтах и надеждах…
— Да, да, знаю, дальше, наверное, будет интереснее.
Анника снова замолчала. Это было так похоже на Давида — он считал, что философия интереснее, чем сами люди.
— Не уверена, — сказала Анника после паузы. — Но все это тоже очень интересно. Ясно, что Андреас был не самой подходящей партией для Эмилии. Ее отец имел значительное состояние, а отец Андреаса был пономарем.
— Ах, да, отец, Петрус Виик. Бедняга — это он обещал похоронить Эмилию в неосвященной земле, рядом с Андреасом. Интересно, чем все это кончилось? Ты не говорила с Линдротом?
— Говорила, он был очень мил и пообещал найти все, что нам нужно. Например, кто и когда жил в Селандерском поместье и тому подобное. Это совсем не сложно. Существуют старые церковные книги, а также особые книги, которые вели в то время, они называются реестрами умерших, но здесь, в Рингарюде, их не хранят. Они находятся в Вадстене, так что это может занять несколько дней.
— Надеюсь, ты ему ничего не сказала о письмах?
— Нет, что ты, я просто сделала вид, что интересуюсь историей Рингарюда. А Селандерское поместье — самый старый дом в нашей деревне.
Нет, Линдрот ни о чем не расспрашивал… Он сказал, что семейный склеп Селандеров находится в крипте, в нише.[1] Но где похоронен Андреас Виик, Линдрот не знал.
— Подожди минутку, Давид! Кто-то пришел!
Анника убрала трубку от уха и прислушалась.
Вдруг поблизости раздался голос Юнаса. Но звучал он хрипло и странно. Было ясно, что он дурачится.
— Прием! Прием! Говорит Юнас Берглунд! Человек с двумя лицами! У-ха-ха-ха-ха!!!
Юнас старался говорить устрашающе. Но откуда раздавался голос? Где сам Юнас? Голос шел откуда-то снаружи.
— Прости, пожалуйста! — сказала Анника в трубку. — Тут Юнас что-то затеял на улице! Сейчас, я только впущу его.
Но Давид ответил, что Юнас стоит у него под окном и страшным голосом уверяет, что он — человек с двумя лицами…
Анника отложила трубку и пошла к окну проверить. Она все время слышала голос Юнаса, но самого его не было ни за окном, ни за дверью.
— Юнас, пожалуйста, прекрати эту игру в привидения! Выходи, прошу тебя!
Она позвала его из открытого окна и вдруг увидела странный предмет, который висел на крюке за окном. Это еще что такое?
— Это я… у-ха-ха-ха! — раздался изнутри голос Юнаса.
— Дурак! — Анника вернулась в комнату и взяла трубку. Но из трубки тоже раздался голос Юнаса. Это было ужасно — действительно похоже на проделки привидения. Но тут Анника услышала, что Давид тоже смеется.
— Давид, в чем дело? Чем вы там занимаетесь?
Она рассказала о пугале за окном, которое говорило голосом Юнаса.
— Да, я знаю, — ответил Давид. — Юнас здесь, у меня. Он раздобыл себе рацию.
— Где он ее нашел?
— Ну, у меня есть свои каналы, — ответил Юнас своим обычным голосом.
Оказывается, рацию дал ему Янне — Лось. Юнас объяснил, что с рацией он сможет свободно передвигаться и сообщаться с «генеральным штабом» в летней комнате. А в случае, если его присутствие потребуется где-то еще, такая «мобильная» связь ему не повредит.
Юнас был очень возбужден. Он хотел сразу же продемонстрировать свое устройство и провести проверку связи.
Поэтому они все вместе отправились в Селандерское поместье. Давид с Анникой поднялись в летнюю комнату и стали ждать, а Юнас тем временем носился где-то поблизости.
Анника с рацией в руках заняла позицию у окна. Вдруг раздался голос Юнаса:
— Юнас Берглунд вызывает Аннику Берглунд! Прием!
— Да, говорит Анника Берглунд!
— Ты договорила? Прием!
— Что? Ты о чем?
— Ты будешь еще что-нибудь говорить? Прием!
— Что говорить? Что ты раскричался, как ненормальный — «прием», «прием»!
— Я говорю «прием», чтобы ты поняла, что я договорил. И ты тоже должна говорить «прием», когда закончила и хочешь получить ответ!
— А-а. Тогда прием!
— Я нахожусь примерно в двухстах метрах от Селандерского поместья, качество звука хорошее. Как слышно? Прием!
— Слышу тебя хорошо. Прием!
— В штабе все в порядке? Прием!
— Да, здесь все в порядке. Прием!
— Хорошо, выйду на связь из другого места при следующей проверке. Это был Юнас Берглунд, конец связи!
Голос Юнаса пропал, и Анника перевела рацию в режим ожидания.
— Смешной… Думаю, из него может получиться неплохой репортер, — сказала она Давиду.
— Да, Юнас — талант, что ни говори… — Давид засмеялся.
Шкатулка лежала перед Анникой на столе, и она начала перебирать письма.
— Я уже так привыкла к этим людям, — сказала она, — что иногда кажется, будто я их знаю. Просто в голове не укладывается, что они жили больше двухсот лет назад. Я думала об этом сегодня утром, когда перепечатывала письмо Давида.
— Ты имеешь в виду Андреаса?
— Ну да…
— Но ты сказала: «Давида». — Давид посмотрел на Аннику, но она быстро отвернулась. И объяснила, что оговорилась, потому что письма Андреаса начитывал на ленту Давид.
— Когда я их читаю, то чувствую себя немного Андреасом, — признался Давид.
— А я Эмилией…
— Ты, наверное, хочешь сказать, Магдаленой? Ведь ты читаешь письма Магдалены, а не Эмилии.
Но Анника покачала головой. Она ощущала себя Эмилией. На этот раз она не оговорилась.
В летней комнате на минуту стало тихо. Потом Давид пояснил: он имел в виду, что особенно его интересуют мысли Андреаса…
— Понятно, — ответила Анника и тихо вздохнула. — Это видно.
Анника посмотрела на шкатулку. Тихие вздохи иногда повисают в воздухе, но Давид ничего не заметил или же сделал вид, что не заметил. Он сказал:
— В одном месте Андреас Виик пишет, что цветы, вероятно, как-то связаны с вселенской душой, общей у всех живых существ.
— Это то же, что он имеет в виду, когда говорит, что все живое взаимосвязано?
— Да, именно. И таким образом все живые существа и предметы могут переговариваться друг с другом при помощи этой общей души, которая нас всех объединяет. Цветы и люди могут понимать друг друга, нужно только быть внимательными и восприимчивыми. Научиться слышать и видеть всеми органами чувств. А органов чувств у человека, вероятно, гораздо больше, чем мы думаем. Это чувства, которые когда-то были хорошо развиты, но со временем атрофировались, ослабели или же вообще отмерли, поскольку человек не находил им применения.
— Ты говоришь о шестом чувстве? — спросила Анника.
— Ну да, или о седьмом, да о каком угодно… Андреас называет это чувством душ.
— Какие удивительные мысли… — сказала Анника.
— Да, удивительные мысли, — повторил Давид.
— Только настало ли время для таких мыслей?
В голосе Анники слышалось сомнение, но Давид сказал, что вообще-то встречал подобные рассуждения и в современных книгах. Так что Андреас Виик намного опередил свое время.
— Но ведь если какие-то рассуждения напечатаны в книгах, это еще не значит, что их время пришло, — возразила Анника, и Давид с ней согласился.
В ту же минуту в рации снова раздался возбужденный голос Юнаса:
— Юнас Берглунд вызывает генеральный штаб. Прием!
— Да. Прием! — ответила Анника.
— Объявляется боевая готовность! Связь нормальная? Прием!
— Да, слышу тебя хорошо… Прием!
— Юнас Берглунд докладывает из наблюдательного пункта, который находится к югу от Селандерского поместья, у дороги. Слушайте внимательно! Я совершенно спокойно шел пешком в северном направлении и вдруг увидел машину, припаркованную на юго-западной стороне дороги, недалеко от калитки. Это синий «Пежо», пикап, старая модель. У машины включен двигатель. Вот, можете сами послушать шум мотора. Прием!
Юнас замолчал, и Анника услышала отдаленный звук двигателя.
— Да, слышу мотор… Прием!
— Я, Юнас Берглунд, нахожусь в густом кустарнике, за крыжовником, на расстоянии около десяти метров к юго-востоку от машины и веду за ней наблюдение. В машине сидит какой-то странный мужчина. Жду указаний. Прием!
— Подожди немного, Юнас! — Анника повернулась к Давиду. Как это похоже на Юнаса — за каждым кустом ему чудится что-то подозрительное. И уж меньше всего на свете он готов ждать чьих-либо указаний.
— Что будем делать? — спросила она Давида.
— Пусть поднимается сюда вместо того, чтобы шастать по кустам, — прошептал Давид.
— Юнас, хватит следить за этим мужчиной, иди сюда! Прием!
На другом конце послышалось фырканье, но потом Юнас снова заговорил официальным репортерским голосом:
— Вопреки приказанию я остаюсь. Оставайтесь на связи! Прием!
— Тогда не говори, что ждешь указаний, если все равно делаешь по-своему! — сказала Анника, но Юнас ее не слышал. Там у него что-то происходило, и он докладывал возбужденным голосом:
— Прием, прием… человек в машине достает бинокль и смотрит в сторону Селандерского поместья. Немедленно спрячьтесь. Если у вас где-то горит свет — погасите! Сообщаю номер машины: ЦСЛ 329 — три, два, девять. Повторяю: Цезарь, Свен, Леннарт, три, два, девять. Прием!
Анника застыла на месте, не зная, что отвечать. Послышалось какое-то шуршание. Наверное, Юнас достал «салмиак». Потом он снова вышел на связь и сообщил, что у мужчины на голове шляпа. Затем звук мотора стал громче, и Юнас доложил:
— Он уезжает. Прием!
— Хорошо, поднимайся сюда, Юнас!
— Повинуясь приказу, Юнас Берглунд возвращается в генеральный штаб. Конец связи.
Им не пришлось долго ждать — Юнас уже несся вверх по лестнице. Он задыхался от возбуждения.
— Крайне подозрительно! Вы бы видели этого типа!
— Ну и как же он выглядел?
— Не знаю. Он же был в шляпе.
— Но как же ты тогда можешь утверждать?.. — хотела было возмутиться Анника, но Юнас ее не слушал.
— Да все в нем… машина… бинокль… поведение — все подозрительно. Или вам кажется, что это нормально — подкрасться к дому на машине и что-то высматривать в бинокль? Это вы хотя бы понимаете? Кстати, какой там был номер машины?
Давид и Анника явно растерялись. Юнас гневно посмотрел на них и вздохнул:
— Не записали? Что ж, этого можно было ожидать. Конечно, я лежу в кустах крыжовника, скрючившись в три погибели, а вы тут расслабляетесь. Вы что, думаете, я назвал номер машины, чтобы вас повеселить? Болваны! Ни в чем нельзя на вас положиться!
Юнас был очень подавлен. Тоже мне, помощники… Давид и Анника не знали, что и ответить, но вдруг Давид что-то вспомнил. А ведь правда!
— Кстати, Юнас! Я говорил с Юлией. Она звонила, и я спросил, не ошиблась ли она номером, когда звонила в последний раз — тогда к телефону подошел кто-то незнакомый, но она была точно уверена, что набрала правильный номер. Это было «лицо мужского пола», как она выразилась. Человек ответил «Алло», но, как только услышал ее голос, сразу же бросил трубку. А когда она потом перезвонила, никто не ответил.
Юнас оторопел. Ну, это уж слишком! Такая важная новость — ее следовало сообщить немедленно — а Давид так говорит об этом, будто только что вспомнил!
Опасения Юнаса подтверждались! Эти двое ничего не понимают. Эти неисправимые болваны не могут даже записать номер машины! А ведь он точно помнил, что повторил дважды!
Ну, нет! И хуже всего то, что переубеждать их бесполезно. Остается только смириться. Юнас положил в рот «салмиак», потом еще один, и стал интенсивно жевать, чтобы показать им, что в голове Юнаса Берглунда вовсю работают маленькие серые клеточки!
В Швецию это растение в середине восемнадцатого века привез один ученик Линнея. Это Давиду было и так известно. Но имя ученика в книге не называлось. Затем следовало описание растения, в точности соответствующее внешнему виду селандриана из поместья. Давид еще не видел, как он цветет. «Переливающиеся голубым блеском лепестки замечательно контрастируют с темными тычиночными нитями и яркими тычинками», — так описывались цветы в книге.
Там говорилось также, что селандриан — растение непростое. «Часто оно сильно разрастается, но иногда перестает цвести и, несмотря на самый тщательный уход, может погибнуть без видимой причины».
Да, Давид и сам заметил, что этот цветок на редкость чувствителен. Например, он по-разному реагировал на разных людей, непонятно только, как такое возможно. Давид решил разобраться, что за этим стоит, и есть ли этому какое-то объяснение.
Еще Давид нашел книгу о насекомых, где было приведено описание навозного жука, и это навело его на некоторые мысли.
Навозный жук принадлежит к тому же семейству, что и египетский скарабей, — семейству Scarabaeidae. В древнем Египте скарабей считался священным насекомым. Его называли «священным катальщиком», а Линней дал ему латинское название — scarabeus sacer.
В истории культуры мало кто из живых существ имел такое огромное значение для человека, как священный скарабей для древних египтян. Его часто находили забальзамированным в древних гробницах, а иногда в самих мумиях на месте сердца. Считалось, что он может помочь человеку увидеть бога Солнца. Говорили, будто скарабей, как и сам бог Солнца, происходит из «первородной материи» — начала всего живого.
А навозный жук — это северный родственник священного скарабея!
Казалось, все вдруг завертелось вокруг Египта. Сначала цветок, Selandria Egyptica, который своими листьями указал им на летнюю комнату. Затем навозный жук, провалившийся между половицами. Жук сидел на ключе шкатулки с письмами, и в первом же письме говорилось о египетской надгробной статуе. Ну разве это не странно!
Похоже, все это только доказывает, что Юнас прав.
Но надо ли ему об этом говорить? Ведь тогда им, наверное, придется день и ночь охотиться за египетскими статуями. А Давида не оставляло предчувствие, что кроме статуи было что-то куда более важное.
Во-первых, это мысли Андреаса, которые Эмилия доверила потомкам, то есть им.
Вообще-то, это слишком большая ответственность. Как определить, что время для мыслей Андреаса действительно пришло? Ведь Давид даже не был уверен, что сможет в них разобраться.
А Эмилия — интересно, насколько хорошо она понимала Андреаса?
Андреас много писал ей, посылал письмо за письмом, он философствовал, размышлял о жизни и развивал теорию о том, что все живое взаимосвязано.
Что отвечала Эмилия на его письма?
Этого, к сожалению, они никогда не узнают. Скорее всего, ее письма не сохранились. Что-то узнать об Эмилии можно было только из писем, написанных ей другими людьми. Ну и, конечно, из ее единственного собственного письма — потомкам.
Надо позвонить Аннике, узнать, сколько она успела сделать.
«Моя бесконечно любимая Эмилия…»Анника сидела рядом с магнитофоном и перепечатывала письма. Она слушала голос Давида на пленке — он читал так выразительно, как будто сам написал эти письма, — и мечтала, чтобы…
Нет, она не знала, о чем мечтает. Она выключила магнитофон и напечатала последний отрывок:
«Мои занятия в Вэкшё подходят к концу, и я надеюсь провести половину будущего лета с тобой, в Рингарюде, а осенью уехать в Упсалу, чтобы закончить обучение в университете. Надеюсь, что смогу посещать лекции великого Карла Линнея по ботанике и…»Тут позвонил Давид.
— Как работа? — спросил он.
— Ничего. Замечательные письма.
— Сколько ты сделала?
— Я почти закончила юношеские письма, которые Андреас писал из школы в Вэкшё. Представляешь, ему было всего шестнадцать, ей — четырнадцать, а они уже были уверены друг в друге.
— То есть?
— Ну, похоже, они уже тогда решили, что будут всю жизнь любить друг друга. Это невероятно. Все письма оканчиваются словами «Вечно твой, Андреас». — Анника смущенно замолчала, возникла пауза, потом Давид сказал:
— А, понятно, но, думаю, в то время было принято так писать. К тому же мы не знаем, что писала она…
— А мне кажется, мы знаем о ее письмах довольно много. Когда читаешь письма Андреаса, то можно легко вычислить, что писала ему Эмилия, чему удивлялась и о чем спрашивала. Андреас тогда еще не начал особенно философствовать. И речь пока что идет о них двоих, об их мечтах и надеждах…
— Да, да, знаю, дальше, наверное, будет интереснее.
Анника снова замолчала. Это было так похоже на Давида — он считал, что философия интереснее, чем сами люди.
— Не уверена, — сказала Анника после паузы. — Но все это тоже очень интересно. Ясно, что Андреас был не самой подходящей партией для Эмилии. Ее отец имел значительное состояние, а отец Андреаса был пономарем.
— Ах, да, отец, Петрус Виик. Бедняга — это он обещал похоронить Эмилию в неосвященной земле, рядом с Андреасом. Интересно, чем все это кончилось? Ты не говорила с Линдротом?
— Говорила, он был очень мил и пообещал найти все, что нам нужно. Например, кто и когда жил в Селандерском поместье и тому подобное. Это совсем не сложно. Существуют старые церковные книги, а также особые книги, которые вели в то время, они называются реестрами умерших, но здесь, в Рингарюде, их не хранят. Они находятся в Вадстене, так что это может занять несколько дней.
— Надеюсь, ты ему ничего не сказала о письмах?
— Нет, что ты, я просто сделала вид, что интересуюсь историей Рингарюда. А Селандерское поместье — самый старый дом в нашей деревне.
Нет, Линдрот ни о чем не расспрашивал… Он сказал, что семейный склеп Селандеров находится в крипте, в нише.[1] Но где похоронен Андреас Виик, Линдрот не знал.
— Подожди минутку, Давид! Кто-то пришел!
Анника убрала трубку от уха и прислушалась.
Вдруг поблизости раздался голос Юнаса. Но звучал он хрипло и странно. Было ясно, что он дурачится.
— Прием! Прием! Говорит Юнас Берглунд! Человек с двумя лицами! У-ха-ха-ха-ха!!!
Юнас старался говорить устрашающе. Но откуда раздавался голос? Где сам Юнас? Голос шел откуда-то снаружи.
— Прости, пожалуйста! — сказала Анника в трубку. — Тут Юнас что-то затеял на улице! Сейчас, я только впущу его.
Но Давид ответил, что Юнас стоит у него под окном и страшным голосом уверяет, что он — человек с двумя лицами…
Анника отложила трубку и пошла к окну проверить. Она все время слышала голос Юнаса, но самого его не было ни за окном, ни за дверью.
— Юнас, пожалуйста, прекрати эту игру в привидения! Выходи, прошу тебя!
Она позвала его из открытого окна и вдруг увидела странный предмет, который висел на крюке за окном. Это еще что такое?
— Это я… у-ха-ха-ха! — раздался изнутри голос Юнаса.
— Дурак! — Анника вернулась в комнату и взяла трубку. Но из трубки тоже раздался голос Юнаса. Это было ужасно — действительно похоже на проделки привидения. Но тут Анника услышала, что Давид тоже смеется.
— Давид, в чем дело? Чем вы там занимаетесь?
Она рассказала о пугале за окном, которое говорило голосом Юнаса.
— Да, я знаю, — ответил Давид. — Юнас здесь, у меня. Он раздобыл себе рацию.
— Где он ее нашел?
— Ну, у меня есть свои каналы, — ответил Юнас своим обычным голосом.
Оказывается, рацию дал ему Янне — Лось. Юнас объяснил, что с рацией он сможет свободно передвигаться и сообщаться с «генеральным штабом» в летней комнате. А в случае, если его присутствие потребуется где-то еще, такая «мобильная» связь ему не повредит.
Юнас был очень возбужден. Он хотел сразу же продемонстрировать свое устройство и провести проверку связи.
Поэтому они все вместе отправились в Селандерское поместье. Давид с Анникой поднялись в летнюю комнату и стали ждать, а Юнас тем временем носился где-то поблизости.
Анника с рацией в руках заняла позицию у окна. Вдруг раздался голос Юнаса:
— Юнас Берглунд вызывает Аннику Берглунд! Прием!
— Да, говорит Анника Берглунд!
— Ты договорила? Прием!
— Что? Ты о чем?
— Ты будешь еще что-нибудь говорить? Прием!
— Что говорить? Что ты раскричался, как ненормальный — «прием», «прием»!
— Я говорю «прием», чтобы ты поняла, что я договорил. И ты тоже должна говорить «прием», когда закончила и хочешь получить ответ!
— А-а. Тогда прием!
— Я нахожусь примерно в двухстах метрах от Селандерского поместья, качество звука хорошее. Как слышно? Прием!
— Слышу тебя хорошо. Прием!
— В штабе все в порядке? Прием!
— Да, здесь все в порядке. Прием!
— Хорошо, выйду на связь из другого места при следующей проверке. Это был Юнас Берглунд, конец связи!
Голос Юнаса пропал, и Анника перевела рацию в режим ожидания.
— Смешной… Думаю, из него может получиться неплохой репортер, — сказала она Давиду.
— Да, Юнас — талант, что ни говори… — Давид засмеялся.
Шкатулка лежала перед Анникой на столе, и она начала перебирать письма.
— Я уже так привыкла к этим людям, — сказала она, — что иногда кажется, будто я их знаю. Просто в голове не укладывается, что они жили больше двухсот лет назад. Я думала об этом сегодня утром, когда перепечатывала письмо Давида.
— Ты имеешь в виду Андреаса?
— Ну да…
— Но ты сказала: «Давида». — Давид посмотрел на Аннику, но она быстро отвернулась. И объяснила, что оговорилась, потому что письма Андреаса начитывал на ленту Давид.
— Когда я их читаю, то чувствую себя немного Андреасом, — признался Давид.
— А я Эмилией…
— Ты, наверное, хочешь сказать, Магдаленой? Ведь ты читаешь письма Магдалены, а не Эмилии.
Но Анника покачала головой. Она ощущала себя Эмилией. На этот раз она не оговорилась.
В летней комнате на минуту стало тихо. Потом Давид пояснил: он имел в виду, что особенно его интересуют мысли Андреаса…
— Понятно, — ответила Анника и тихо вздохнула. — Это видно.
Анника посмотрела на шкатулку. Тихие вздохи иногда повисают в воздухе, но Давид ничего не заметил или же сделал вид, что не заметил. Он сказал:
— В одном месте Андреас Виик пишет, что цветы, вероятно, как-то связаны с вселенской душой, общей у всех живых существ.
— Это то же, что он имеет в виду, когда говорит, что все живое взаимосвязано?
— Да, именно. И таким образом все живые существа и предметы могут переговариваться друг с другом при помощи этой общей души, которая нас всех объединяет. Цветы и люди могут понимать друг друга, нужно только быть внимательными и восприимчивыми. Научиться слышать и видеть всеми органами чувств. А органов чувств у человека, вероятно, гораздо больше, чем мы думаем. Это чувства, которые когда-то были хорошо развиты, но со временем атрофировались, ослабели или же вообще отмерли, поскольку человек не находил им применения.
— Ты говоришь о шестом чувстве? — спросила Анника.
— Ну да, или о седьмом, да о каком угодно… Андреас называет это чувством душ.
— Какие удивительные мысли… — сказала Анника.
— Да, удивительные мысли, — повторил Давид.
— Только настало ли время для таких мыслей?
В голосе Анники слышалось сомнение, но Давид сказал, что вообще-то встречал подобные рассуждения и в современных книгах. Так что Андреас Виик намного опередил свое время.
— Но ведь если какие-то рассуждения напечатаны в книгах, это еще не значит, что их время пришло, — возразила Анника, и Давид с ней согласился.
В ту же минуту в рации снова раздался возбужденный голос Юнаса:
— Юнас Берглунд вызывает генеральный штаб. Прием!
— Да. Прием! — ответила Анника.
— Объявляется боевая готовность! Связь нормальная? Прием!
— Да, слышу тебя хорошо… Прием!
— Юнас Берглунд докладывает из наблюдательного пункта, который находится к югу от Селандерского поместья, у дороги. Слушайте внимательно! Я совершенно спокойно шел пешком в северном направлении и вдруг увидел машину, припаркованную на юго-западной стороне дороги, недалеко от калитки. Это синий «Пежо», пикап, старая модель. У машины включен двигатель. Вот, можете сами послушать шум мотора. Прием!
Юнас замолчал, и Анника услышала отдаленный звук двигателя.
— Да, слышу мотор… Прием!
— Я, Юнас Берглунд, нахожусь в густом кустарнике, за крыжовником, на расстоянии около десяти метров к юго-востоку от машины и веду за ней наблюдение. В машине сидит какой-то странный мужчина. Жду указаний. Прием!
— Подожди немного, Юнас! — Анника повернулась к Давиду. Как это похоже на Юнаса — за каждым кустом ему чудится что-то подозрительное. И уж меньше всего на свете он готов ждать чьих-либо указаний.
— Что будем делать? — спросила она Давида.
— Пусть поднимается сюда вместо того, чтобы шастать по кустам, — прошептал Давид.
— Юнас, хватит следить за этим мужчиной, иди сюда! Прием!
На другом конце послышалось фырканье, но потом Юнас снова заговорил официальным репортерским голосом:
— Вопреки приказанию я остаюсь. Оставайтесь на связи! Прием!
— Тогда не говори, что ждешь указаний, если все равно делаешь по-своему! — сказала Анника, но Юнас ее не слышал. Там у него что-то происходило, и он докладывал возбужденным голосом:
— Прием, прием… человек в машине достает бинокль и смотрит в сторону Селандерского поместья. Немедленно спрячьтесь. Если у вас где-то горит свет — погасите! Сообщаю номер машины: ЦСЛ 329 — три, два, девять. Повторяю: Цезарь, Свен, Леннарт, три, два, девять. Прием!
Анника застыла на месте, не зная, что отвечать. Послышалось какое-то шуршание. Наверное, Юнас достал «салмиак». Потом он снова вышел на связь и сообщил, что у мужчины на голове шляпа. Затем звук мотора стал громче, и Юнас доложил:
— Он уезжает. Прием!
— Хорошо, поднимайся сюда, Юнас!
— Повинуясь приказу, Юнас Берглунд возвращается в генеральный штаб. Конец связи.
Им не пришлось долго ждать — Юнас уже несся вверх по лестнице. Он задыхался от возбуждения.
— Крайне подозрительно! Вы бы видели этого типа!
— Ну и как же он выглядел?
— Не знаю. Он же был в шляпе.
— Но как же ты тогда можешь утверждать?.. — хотела было возмутиться Анника, но Юнас ее не слушал.
— Да все в нем… машина… бинокль… поведение — все подозрительно. Или вам кажется, что это нормально — подкрасться к дому на машине и что-то высматривать в бинокль? Это вы хотя бы понимаете? Кстати, какой там был номер машины?
Давид и Анника явно растерялись. Юнас гневно посмотрел на них и вздохнул:
— Не записали? Что ж, этого можно было ожидать. Конечно, я лежу в кустах крыжовника, скрючившись в три погибели, а вы тут расслабляетесь. Вы что, думаете, я назвал номер машины, чтобы вас повеселить? Болваны! Ни в чем нельзя на вас положиться!
Юнас был очень подавлен. Тоже мне, помощники… Давид и Анника не знали, что и ответить, но вдруг Давид что-то вспомнил. А ведь правда!
— Кстати, Юнас! Я говорил с Юлией. Она звонила, и я спросил, не ошиблась ли она номером, когда звонила в последний раз — тогда к телефону подошел кто-то незнакомый, но она была точно уверена, что набрала правильный номер. Это было «лицо мужского пола», как она выразилась. Человек ответил «Алло», но, как только услышал ее голос, сразу же бросил трубку. А когда она потом перезвонила, никто не ответил.
Юнас оторопел. Ну, это уж слишком! Такая важная новость — ее следовало сообщить немедленно — а Давид так говорит об этом, будто только что вспомнил!
Опасения Юнаса подтверждались! Эти двое ничего не понимают. Эти неисправимые болваны не могут даже записать номер машины! А ведь он точно помнил, что повторил дважды!
Ну, нет! И хуже всего то, что переубеждать их бесполезно. Остается только смириться. Юнас положил в рот «салмиак», потом еще один, и стал интенсивно жевать, чтобы показать им, что в голове Юнаса Берглунда вовсю работают маленькие серые клеточки!
ЛИЦО В ОКНЕ
Люди, которые проходили в те дни мимо Селандерского поместья, могли видеть тихий, пустой, слегка обветшавший дом, погруженный в сон в диком саду. И нигде ни малейшего признака жизни, кроме жужжания шмелей в живой изгороди из роз и пчелиного звона в кронах лип.
Днем светило солнце, ночью луна, небо над Рингарюдом всегда было безоблачно, и в траве сверкала роса. Все дышало безмятежностью и покоем.
Но в этой тишине в стенах дома кипела бурная деятельность. А все благодаря Юнасу Берглунду. Наконец-то ему удалось хоть немного расшевелить этих копуш! Он заставил Аннику позвонить в Стокгольм, в Египетский отдел Музея Средиземноморья, и разузнать, известна ли им деревянная древнеегипетская надгробная статуя, которую в восемнадцатом веке привез в смоландскую деревню Рингарюд один из учеников Линнея, Андреас Виик.
Днем светило солнце, ночью луна, небо над Рингарюдом всегда было безоблачно, и в траве сверкала роса. Все дышало безмятежностью и покоем.
Но в этой тишине в стенах дома кипела бурная деятельность. А все благодаря Юнасу Берглунду. Наконец-то ему удалось хоть немного расшевелить этих копуш! Он заставил Аннику позвонить в Стокгольм, в Египетский отдел Музея Средиземноморья, и разузнать, известна ли им деревянная древнеегипетская надгробная статуя, которую в восемнадцатом веке привез в смоландскую деревню Рингарюд один из учеников Линнея, Андреас Виик.