Страница:
Впрочем, ответ ответом, но пока что и вопрос застал моего будущего шефа врасплох.
– Умывальник… – озадаченно повторил он. – А-а… зачем тебе?
В последний момент я сумел поймать за хвост уже готовую слететь с языка фразу: «А чтоб в него, а не на ковер блевануть!» и, скромно потупившись, почти что нормальным тоном произнес: – Чтобы умыться.
– Ну хорошо.
Я не разглядел, что именно нажал или повернул у себя в столе мой будущий командир – поименовать мужа тети Маши, как полагается, дядей язык у меня не поворачивался даже мысленно. Но произведенный эффект был в точности такой, как в культовой советской комедии, – под мелодичное дзиньканье дверца распахнулась настежь, явив миру ослепительное сияние хорошо выдраенного санузла.
– Только быстро.
Ага, щас.
Мыть голову в умывальнике – дело неблагодарное. Если, конечно, это не специальная штуковина с вырезом из парикмахерской… и прилагающейся к ней молоденькой симпатичной парикмахершей. Впрочем, сошло и так – по крайней мере, пять минут спустя отразившееся в зеркале лицо понравилось мне куда больше, чем допомывочная харя.
– Ну так уже лучше, – подтвердил мои наблюдения Серафим Петрович. – Хоть на человека стал похож, а то, прости господи, форменным упырем глядел. Если б еще переоделся…
– Так сойдет, – буркнул я, падая в кресло и принимаясь рыться в кармане.
– Мои возьми. – Сигаретная пачка с неожиданно противным скрипом скользнула вдоль стола. – А то еще и кабинет провоняешь своей гадостью, как позавчера кухню…
– Так уж и провонял, – усмехнулся я. С точки зрения тетки, «Давыдофф-лайтс» Серафим Петровича был ничем не лучше моего «Честерфилда». Другое дело, если скурить полпачки за час… но позавчера меня опять начало трясти…
– С комендантом общежития уже созвонились, – почему-то во множественном числе сообщил теткин муж, хотя у меня не было и тени сомнения в том, что звонил он сам. – Вот ордер… к нему напишешь заявление и получишь комнату… – Недовысказанное «и наконец-то свалишь из моей квартиры» дымным клубом повисло в воздухе.
– Что, неужто я вас так уж допек? Вроде бы и старался пореже на глаза попадаться…
– Да уж… – пробурчал Серафим Петрович. – Два дня бродишь неизвестно где, на третий являешься… а Маша все это время печенку мне поедом грызет: «Ах, куда там Саня мой запропал опять, ах, не приключилось ли с ним чего…»
– Поздновато спохватилась…
Упрек на самом деле был несправедлив – я сам не писал тетке о своем настоящем месте службы, почти все два года успешно пудря мозги байками о «точке» посреди Забайкалья, – благо в рассказах Коли-контрактника экзотических подробностей могло бы хватить не на полтора коротеньких письма в месяц, а на полноценный роман. Может, правда бы и вовсе не открылась – не приди в башку какой-то дуре из полевого госпиталя идея выслать извещение «ближайшему родственнику».
– Александр! – начал Серафим Петрович, приподымаясь над столом. Должно быть, прочих его верноподданных, типа давешней Леночки, подобный начальственный рык заставлял вытягиваться по стойке «смирно» и преданно жевать отца-командира выпученными на пол-лица глазищами. Но поскольку я по-прежнему сидел в кресле и уделял большую часть внимания сигаретине, грозный босс поник, опал и куда менее начальственно промямлил: – В конце концов, ты сам создаешь себе уйму проблем.
– Опять? – сморщился я. – Серафим Петрович, ну, хоть вы эту песню не начинайте. «Ах, если бы ты не вылетел с третьего курса, ах, если бы ты хотя бы взял белорусское гражданство!» Надоело, б…! Вот здесь уже, – я резко ткнул ребром ладони под подбородок, – эти причитания! В чем я еще виноват, а?! Не скажете?! Что у отцовской «Волги» тормоза в тот день не проверил?!
– Ну зачем же так…
В последний миг я все же сдержался и бросил окурок в пепельницу, пощадив сверкающую лакировку стола.
– Затем… затем, что ничего не просил. Ни тогда, в семнадцать, ни сейчас. И если б теть Маша сказала: а вали-ка ты, племяш, на все четыре…
– Ты прекрасно знаешь, что Маша так сказать не могла. Она действительно заботится о тебе, Александр, и…
– И никак не может взять в толк, что я о себе могу теперь и сам позаботиться!
– Потому что по тебе это не очень-то заметно!
Очередной – пятый или шестой за последние две недели – разговор на повышенных тонах, едва начавшись, уже изрядно мне наскучил. Тем более что было совершенно ясно: во-первых, никаких новых аргументов не прозвучит, а во-вторых, ни хрена мы друг друга не понимаем. И даже не пытаемся, что характерно, – не хотим.
Потому что лично мне глубоко по… барабану проблемы в частности и мировоззрение в общем конторского сидельца по гос-чего-то-там-охране… К слову, только сейчас я запоздало сообразил, что даже не удосужился запомнить название своей новой работы, не говоря уж о том, чтобы выяснить: а чем, собственно, мне предстоит на ней заниматься.
А понять меня Серафим Петрович попросту не сможет. Он-то не вглядывался до рези в глазах в темень леса… сквозь амбразуру блокпоста. Не привык смотреть под ноги, ожидая растяжку…
…не видел, что делает с человеком удачный выстрел «шмеля»…
…и не пытался зажать разорванную осколком артерию, чувствуя, как с каждой секундой из-под твоих пальцев утекает жизнь лучшего друга.
И слава богу, что не сможет. Таких, как я, должно быть как можно меньше! Вернее, таких, как я, быть вообще не должно!
– Короче. – Я потянулся за еще одной сигаретой. – Чего мне сейчас делать? Ехать с этой… Леночкой?
– Еленой Викторовной! – строго произнес Серафим Петрович. – Для тебя она – Елена Викторовна!
Я еле успела поджать ноги, как дверь распахнулась. Звукоизоляция у нее была отличная: ни голосов, ни шагов я не слышала, а крючиться у замочной скважины посчитала ниже своего достоинства.
Саня заметно посвежел – в прямом смысле слова. С мокрых волос капало на плечи, как будто Серафим Петрович хорошенько помакал его головой в унитаз (по крайней мере, мне было приятно так думать). Запах, правда, никуда не делся.
– Что ж, Елена Викторовна, – преувеличенно бодро сказал шеф, – принимай молодого бойца под свое командование. Обижать не смей, но и спуску не давай!
Саню перекосило. Серафим понял, что шутка не удалась, и, не дожидаясь, пока «родственничек» выкинет что-нибудь еще, захлопнул дверь кабинета, как устрица раковину.
«Боец» с кривой гримасой показал ей средний палец.
Я подобралась, готовясь к очередной перепалке, но, к моему огромному облегчению, пальцем Санин протест и ограничился.
– Ну пошли, – буркнул он, разворачиваясь к выходу. И с непонятной мне мстительностью добавил: – Леночка.
Если ты думаешь, что я в ответ стану называть тебя «Санечкой»… Я повторила его жест ему же в спину.
Мой вишневый «Фольксваген-гольф» сиротливо стоял прямо у крыльца: все нормальные сотрудники давно разъехались по домам, а Серафим Петрович жил в десяти минутах ходьбы и заводить машину «для престижа» не желал. Если шефу требовалось срочно куда-то съездить, он вызывал «Волгу» из гаража головного учреждения, Госнежконтроля.
Приветственно пикнув «гольфику» брелком, я уселась за руль. Обожаю свою машинку: маленькая, удобная, послушная, и – главное! – меня в ней совершенно не укачивает, в то время как из шикарной «мицубиси» подруги уже через пять минут хочется выпрыгнуть прямо на ходу.
Саня открыл вторую дверцу с видом осетра, которого пытаются упихать в баночку для шпрот. Пришлось откатить кресло до упора, чтобы пассажир не упирался коленями в бардачок или подбородок.
Устроившись, напарник снова скрестил руки на груди и отвернулся к окну. Ну и слава богу, я тоже не горела желанием с ним общаться. Серафим Петрович уже пару раз навязывал мне стажеров; не сказать, чтобы я была от этого в восторге (им что ни поручи – почти все самой переделывать приходится, одна морока), но они хотя бы были вменяемыми! Называли Еленой Викторовной, смотрели как на гуру, жадно ловя каждое слово. И за шоколадкой в ларек их можно было запросто отправить…
Саня как-то подозрительно рыгнул. Хоть бы его не стошнило прямо в салоне. Я поскорее покрутила ручку, опуская боковое стекло.
– А куда мы едем? – равнодушно поинтересовался «напарник» уже на площади Победы, куда я вырулила автоматически, по направлению к своему дому.
Хороший вопрос. Не будь я так взбудоражена, вначале бы изучила документы. На худой конец, попросила стажера – нормального стажера! – зачитать мне их вслух.
Я представила, как Саня по складам озвучивает заявление хриплым испитым голосом, через слово перемежая рвущимися с языка «неопределенными артиклями», и резко тормознула машину возле автобусной остановки. Вытащила из папки заявление, глянула на «шапку»…
– Блин!
Саня впервые покосился на меня с интересом.
«Русалочки»! Я-то думала, шеф нас на Комсомольское озеро отправил, ну, в худшем случае на Цнянку. Нет, извольте тащиться на Минское море, огромное водохранилище за кольцевой дорогой!
Я мысленно досчитала до пятнадцати, борясь с желанием уткнуться лбом в руль и застонать. Это же полчаса до берега, а потом столько же трястись по ухабам объездной до условного места! Обратно уже по темноте придется. Целый час… ночью… с этим… лучше я прямо там и утоплюсь!
Ну Серафим!!! Я резко газанула и крутанула руль вбок, посылая машину через двойную разделительную линию. Все равно площадь пустая, хоть небольшой крюк срежу.
Увы, «санитары дорог» не дремали: не успела я отъехать и ста метров, как за спиной послышался гневный свист.
Я с ненавистью ударила по тормозам. Да что же сегодня за день такой!
Гаишник неторопливо, вразвалочку подошел к машине, помахивая жезлом, как сытый кот хвостом.
– Сержант Остромухов, – четко представился он, облокотившись на окошко. – Ваши документы?
Я торопливо потянулась к бардачку. И с чего я взяла, что это самое удобное место для хранения бумаг?! Чтобы выудить оттуда права, пришлось почти лечь к Сане на колени.
– Помог бы даме, что ли, – шутливо упрекнул гаишник.
Колено под моим локтем вздрогнуло.
– Как девок тормозить, они герои, – зло бросил Саня в пустоту, – а как Басайку ловить, так прямиком до Буденновска. Крыса тыловая…
С гаишника мигом сдуло все благодушие.
– А ну, выходи! – потребовал он, отступая от окошка и заводя руку к кобуре.
Саня начал вылезать из машины. Делал он это нарочито медленно – и к лучшему, ибо я чувствовала, что, пожелай он хлопнуть дверцей, осыплется не только боковое стекло, но и лобовое.
– А теперь повтори, что сказал!
Я в тихой панике вжалась в спинку кресла. «Я не с ним! И вообще понятия не имею, как он оказался в моей машине!»
– Со слухом проблемы? Я сказал, такие герои, как ты, только баб тормозить и умеют! Пузо нажрал, – Санин палец ткнулся в форменную рубашку, которая и впрямь заметно нависала над ремнем, – а случись вместо меня душара? Он же тебе твою палку-махалку пять раз в задницу вколотит, пока ты до кобуры дотянешься! Или ты думаешь, что война – это там, далеко, и тебе до нее дела нет? Ну думаешь?!
– Что я думаю, не твое дело, – далеко не так уверенно огрызнулся гаишник.
– Не мое?! – все больше распалялся Саня. – А хочешь, моим станет?! Хочешь, я тебе прямо щас проверку на профнепригодность устрою?! Ну?! Ты вообще из своего ПМ-а хоть раз в год стреляешь?! Или он у тебя заместо пивной открывашки!? Вон знак висит, – Саня махнул рукой в сторону болтавшегося над дорогой жестяного круга, – как раз мишень «четыре». С какого раза попадешь, а?! Давай проверим?!
– Совсем сдурел, – отступая на шаг, пробормотал гаишник. – Там же дома…
– Вот! – скривился Саня. – «Дома кругом». Боишься из пекаля лишний раз пальнуть… А дать тебе автомат – и на блокпост, в ночную?! В первую же минуту обделаешься… Да ну, – махнул он рукой, – говорить с тобой… все равно ни хрена не поймешь.
Саня развернулся, сел обратно в машину и коротко бросил:
– Поехали!
Я послушно газанула. Бедный гаишник так смотрел нам вслед, что у меня уши от стыда дымились. Ну какое отношение может иметь к Чечне мирный белорусский постовой?! Да я теперь эту площадь за три квартала объезжать буду!
Мы уже мчались по кольцевой, когда Саня неожиданно, все так же глядя в окно, сказал:
– Не люблю я их. Поймали мы как-то одного… Ну ехали мимо, увидели, как он чича пропускает. Тормознули, взяли за грудь… а у него в разгрузке два кармана из-под рожков, набиты почти доверху… и не копейками, понятное дело.
– И что? – с содроганием уточнила я, хотя догадывалась, что ответ мне не понравится.
– Что… Заставили жрать. Не все, правда… Полкармана он сожрал, потом давиться начал, посинел весь…
Если раньше Саня просто вызывал у меня неприязнь, то теперь начал откровенно пугать.
Дальше мы ехали в гробовом молчании.
Леночка не пыталась ни о чем меня расспрашивать, и это было хорошо – сквозняк выдул из моей нечесаной башки остатки градусов, и я даже начал испытывать нечто… ну, положим, не стыд, но что-то вроде легкого сожаления. Минский мент и впрямь являл собой не самую подходящую мишень для моего нетрезвого пафоса. Ему ведь наверняка и в кошмарном сне не снился противник страшнее пьяного водителя на асфальтоукладчике. Как и студенту истфака БГУ, который, выбрав «модную» тему для курсовой работы о первом «покорителе Кавказа», генерале Ермолове («еще в чеченской земле приступил я к построению крепости, которая по положению своему, стесняя жителей во владении лучшими землями, названа Грозною»), вовсе не думал, что всего через год с небольшим заполучит «экскурсию» по всем этим историческим достопримечательностям… за счет МО РФ.
Ну что сказать – знания пригодились. Мои «лекции» про то, как бывший начштаба Кутузова и его последователи усмиряли непокорный Кавказ, шли, что называется, «на ура»: из соседних рот люди «приобщиться к науке» приходили. Темы, правда, разнообразием не блистали: этот аул сожгли в 1826-м, вон этот спалил Бакланов – ага, тот самый, что под «черепом и костьми» в бой ходил! – в 1854-м. И заканчивалось все, как правило, вердиктом слушателей: а с этими гадами иначе и нельзя!
Я, в общем, был согласен. Про гуманность и прочую фигню хорошо рассуждается в университетских аудиториях, но первый же разрыв мины живо напоминает: обезьяном человек пробыл куда больше, нежели двуногим сапиенсом. А тот, кто шибко умный, много думает и при этом не штабной офицер – такие на войне долго… не задерживаются. Я вот умничать перестал быстро – и задержался.
Только теперь пора, блин, как-то возвращаться в цивильное общество… в смысле, в цивилизованное. Где думают, как дожить до зарплаты, а не до рассвета, где ценностью являются шмотки, машины, квартиры, а не патроны в недорасстрелянном рожке. Где тоже, случается, стреляют и даже убивают – но куда чаще попадают в ДТП, травятся паленой водярой или даже вскрывают себе вены из-за «несчастной любви к красивому мальчику из третьего подъезда»…
Я искоса глянул на Леночку. Ну эта фифа явно не из тех, кто из-за какой-то там любви с крыши сиганет. «Хорошо упакованная» блондинка, с тачкой, – хахали вокруг нее наверняка штабелями складируются. Странно даже, чего она позабыла в серафимовской конторе? Не нашла получше? Или впрямь видит свое призвание в… э… Я второй раз за вечер мучительно попытался вспомнить хотя бы наименование своей новой работы. Что-то насчет охраны… или контроля?
Это уже начинало казаться смешным. К тому же до меня внезапно дошло, что я так и не озаботился спросить: какое такое дело нам предстоит? Вернее, так – до сих пор мне как-то само собой разумеющимся казалось: раз контора с «охраной» в названии берет к себе бывшего вояку, то и работа ему предстоит насквозь соответствующая. Однако Леночка меньше всего походила как на двухметрового вертухая, так и на сторожевую грымзу – сидела одна такая на входе в женскую общагу, как вспомню, до сих пор кисло делается.
Конечно, внешность еще ни о чем толком не говорит, и вполне запросто может выйти так, что дома у Леночки пылится в шкафу диплом КМС по стрельбе из положения лежа, полусидя, ну и так далее… и вообще, при наличии желания фифа скрутит меня в рогалик одним движением бровей. Может – но верится слабо. Да и папочка, что вручил ей Серафим Петрович, в моем понимании как-то больше увязывалась с какой-нибудь ревизионной проверкой и прочими бухгалтерскими штучками.
Только вот что ж эта за ревизия, для которой требуется на ночь глядя ехать… Кстати, о! А куда мы едем-то… хотя бы?
Вроде бы, припомнил я, Леночке был даже задан соответствующий вопрос, после которого выяснилось, что моя новая шефиня также не чурается русского нецензурного. Но слово из четырех букв вряд ли было адресом. Разве что это было общепринятым «для своих» шифрованным обозначением какого-то из подведомственных Серафимовой конторе объектов – типа: а чтоб никто не догадался.
И находится этот самый объект на букву Б где-то за городом – прикинул я, глядя на оставшуюся позади кольцевую. Ну-ка, ну-ка… чего ж у нас в той стороне интересного? Подскажи-ка, товарищ Память…
Товарищ Память, глупо улыбаясь и виновато разводя руками, сознаваться не желала, упорно настаивая, что в направлении нашего движения ничего такого уж интересного нет. Кроме разве что водохранилища. Но какого хрена… Объем запасенных водных кубометров пересчитывать будем, что ли? Угу, в темноте – а ночь сегодня будет отменно темная: небо все в тучах, ни звезд, ни луны.
Чуть поразмыслив, я решил, что тащимся мы все же не на Минское море, а куда-нибудь в «рядом с ним». В конце концов, здешние места я и раньше знал не так чтобы очень, а за два последних года еще и понастроить могли всего и всяко разного.
Этот оптимистичный вывод пришелся мне по душе, и я, решив обождать с дальнейшими вопросами, откинулся на подголовник и зажмурился.
…за каковое действие был незамедлительно вознагражден ласковым постукиванием по макушке. Непосредственной причиной стука была крыша «гольфика», а посредственной – то, что Леночка, ничтоже сумняшеся, как писали про эдакие выходки наши прадеды, съехала с шоссе на… тоже дорогу. Глядя на мелькающие в свете фар буераки, я решил, что блондинка за рулем вообразила себя водителем бээмпэшки или хотя бы «хаммера».
Е…! Мадам думает, что сможет проскакать по этим колдобинам на своем задохлике? Мадам большая оптимистка? Ну-ну…
Я начал было разевать рот, дабы предупредить: случ-что, вытаскивать это творение сумрачного тевтонского гения из белорусских ям будет кто угодно, кроме Сани Топлякова. Но очередной ухаб вернул нижнюю челюсть на место, едва не оставив меня без половины языка, и я живо передумал говорить, решив придержать радостную весть до… ай, блин! Да кто ж так водит!
Пародия на Кэмел-трофи продолжалась минут двадцать, если не больше, – и от близкого знакомства с моим обедом салон Леночкиной «машины боевой» уберегло только отсутствие этого самого обеда. Наконец «гольфик» остановился, и я кое-как выпал из его нутра на свежий ночной воздух – даже не на четвереньки, к собственному вялому удивлению.
– Ну вот, – с каким-то недоступным в моем полутошнотворном состоянии значением процедила Леночка. – Приехали.
– Вижу, – выдохнул я, – что приехали.
Больше видеть было нечего, хотя до темноты оставалось еще минимум полчаса. В конечной точке нашего путешествия имелось водохранилище, одна штука, и его берег – в таком же количестве. А чего здесь не наблюдалось, так это складов, домов, ангаров и прочих подлежащих охране строений – до будки караульной собаки включительно.
В первый момент я решил, что фифа попросту заблудилась. И теперь кому-то – скорее всего мне – придется разыскивать какого-нибудь местного Сусанина, могущего с точностью до стороны света указать направление на ближайший центр цивилизации. Но, поразмыслив, эту версию пришлось отставить – во-первых, зарево вечернего города просматривалось четко. Во-вторых, позади «гольфика» имелась колея, а вернуться по собственным следам – подвиг вполне посильный даже для блондинки.
Ну а, в-третьих, Леночка отнюдь не выглядела заплутавшей. Выйдя из машины, она достала из сумочки щетку и занялась прической, растрепавшейся за время ралли.
– Ай!
– Чего случилось?
– Зацепилась… – буркнула фифа, яростно дергая запущенной в волосы рукой.
Вглядевшись, я понял, что прядь блондинистых волос защемилась в завитке массивного кольца, – и не в лом этот кастет на пальце тягать? – и недолго думая выдернул из чехла на поясе нож.
– Свободна.
– Рехнулся?! – вместо благодарности прошипела Леночка. – Чуть палец не отрезал!
– Так ведь, – я пожал плечами, – не отрезал.
Фифа подозрительно изучила несколько застрявших в кольце волосин (что, думала – налысо тебя обрил?) и нашла-таки, к чему придраться.
– Ага, зато фамильную драгоценность поцарапал!
– Ну-ка покажи, заценю размер ущерба, – усмехнулся я.
– Обойдешься.
Подарив мне очередной неприязненный взгляд, девушка подошла к краю воды, порылась в сумочке, вытащила какую-то тускло блеснувшую фигню, поднесла к губам и… свистнула!
От неожиданности я чуть не выронил зажигалку.
– Ты чего?!
– Вызываю, – коротко и непонятно сообщила шефиня.
На всякий случай я огляделся еще раз. Вода. Берег. Мы двое. Минск на горизонте.
– Кого?!
– Подлодку агента 007! – зло бросила Леночка. – В самом деле, ну кому еще я могу свистеть в девять вечера на берегу водохранилища?!
– Лен… – Я сглотнул. Ладно, так уж и быть: – Елена Викторовна, я серьезно.
– А если серьезно, то зачем дурацкие вопросы задаешь? – огрызнулась блондинка. – Русалкам сигналю, кому же еще.
– Я ж попросил серь… – обиженно начал я… и услышал плеск.
Со дна кольцом поднялся десяток крупных пузырей, и я убрала свисток (он же нежчастотный модулятор) в сумочку. Раньше их делали неслышимыми для человеческого уха, но после инцидента с тещей одного из недобросовестных инспекторов (длительное воздействие потусторонних волн вызывает у людей безотчетную панику и желание убраться куда подальше) прибор усовершенствовали. Благодаря чему я чувствовала себя исключительно глупо, особенно когда приходилось свистеть в центре города. Еще и Саня этот издевается, придурок…
Пузыри достигли поверхности, но лопаться не стали, зависли под ней, как теннисные мячики. Покачались, успокоились и начали кружиться по часовой стрелке, все убыстряя ход. В центре круга появилась впадина, углубляющаяся с каждым оборотом.
В озере заплескалась, запрыгала рыба. Сначала мелочь – как будто чья-то щедрая рука горстями подбрасывала в воздух серебряные копейки, – затем темные одиночки-окуньки, плоские подлещики, верткая, трепещущаяся плотва. Двухметровая щука с видом балерины-пенсионерки исполнила корявое сальто и бревном грохнула обратно. Вода пошла рябью, камыши трясло – не чета осинам, в ушах нарастал тоненький писк-звон, а потом дотянувшаяся до дна воронка вывернулась наизнанку и взорвалась брызгами, сквозь пелену которых проступил женский силуэт, прекрасный, загадочный и манящий… теоретически. Смотреть на эту ерунду я, разумеется, не стала, посвятив свободную минутку более тщательному изучению заявления. Точнее, коллективной жалобы.
«Начальнику Госнежохраны Минского областного управления Госнежконтроля.
Мы, нижеподписавшиеся нежжильцы Заславского водохранилища (также именуемого Минским морем), вынуждены с прискорбием сообщить, что наш водоем (входящий в конвенционный список 1990 г.) стал объектом гнусных посягательств любителей ролевых игр (т. н. «ролевиков»).
Так, 4-го числа сего месяца многочисленная группа «ролевиков» (прим. 50 (пятьдесят) человек) вторглась в пределы нашего местообитания и приступила к обустройству т. н. «полигона» для своих асоциальных игрищ, что выразилось в рубке деревьев, кустов, выкосу камышей, постройке временных сооружений, загрязнении территории бытовыми отходами, взмучивании воды и нарушении общественного спокойствия, особенно в ночное время. Чем и занимается по сей день.
Настоятельно просим Вас принять безотлагательные меры по наведению порядка в подведомственном Вам регионе.
Также просим рассмотреть вопрос по возмещению ущерба, как морального, так и материального, путем организации для «ролевиков» принудительных общественных работ в прибрежной зоне.
В дополнение к вышеизложенному сообщаем, что копия данного обращения направлена непосредственно в Госнежконтроль, Затопчуку М.Р.
С уважением …».
За спиной охнул Саня, и я, обернувшись, с изумлением увидела, как из его пальцев выпадает недокуренная сигарета. Ну теперь-то что с ним такое?! Дымом поперхнулся?
Хлопать «напарника» по спине было не самым актуальным и, подозреваю, неблагодарным делом. Как только на берег перестали сыпаться капли, я, брезгливо переступая шишки и корни, подошла к воде.
– Елена Коробкова, инспектор по нежохране. – Я протянула русалке развернутое удостоверение. Та едва удостоила его взглядом, ехидно заметив:
– А я уж думала – этот… как его… «Речной дозор, всем выйти из воды!»
– Речной дозор – это ОСВОД, – с каменным лицом возразила я, складывая «корку». Шпильки туфель проваливались в песок, приходилось стоять на цыпочках, изо всех сил стараясь не шататься. – А я официальное лицо, так что попрошу без ерничанья.
– Умывальник… – озадаченно повторил он. – А-а… зачем тебе?
В последний момент я сумел поймать за хвост уже готовую слететь с языка фразу: «А чтоб в него, а не на ковер блевануть!» и, скромно потупившись, почти что нормальным тоном произнес: – Чтобы умыться.
– Ну хорошо.
Я не разглядел, что именно нажал или повернул у себя в столе мой будущий командир – поименовать мужа тети Маши, как полагается, дядей язык у меня не поворачивался даже мысленно. Но произведенный эффект был в точности такой, как в культовой советской комедии, – под мелодичное дзиньканье дверца распахнулась настежь, явив миру ослепительное сияние хорошо выдраенного санузла.
– Только быстро.
Ага, щас.
Мыть голову в умывальнике – дело неблагодарное. Если, конечно, это не специальная штуковина с вырезом из парикмахерской… и прилагающейся к ней молоденькой симпатичной парикмахершей. Впрочем, сошло и так – по крайней мере, пять минут спустя отразившееся в зеркале лицо понравилось мне куда больше, чем допомывочная харя.
– Ну так уже лучше, – подтвердил мои наблюдения Серафим Петрович. – Хоть на человека стал похож, а то, прости господи, форменным упырем глядел. Если б еще переоделся…
– Так сойдет, – буркнул я, падая в кресло и принимаясь рыться в кармане.
– Мои возьми. – Сигаретная пачка с неожиданно противным скрипом скользнула вдоль стола. – А то еще и кабинет провоняешь своей гадостью, как позавчера кухню…
– Так уж и провонял, – усмехнулся я. С точки зрения тетки, «Давыдофф-лайтс» Серафим Петровича был ничем не лучше моего «Честерфилда». Другое дело, если скурить полпачки за час… но позавчера меня опять начало трясти…
– С комендантом общежития уже созвонились, – почему-то во множественном числе сообщил теткин муж, хотя у меня не было и тени сомнения в том, что звонил он сам. – Вот ордер… к нему напишешь заявление и получишь комнату… – Недовысказанное «и наконец-то свалишь из моей квартиры» дымным клубом повисло в воздухе.
– Что, неужто я вас так уж допек? Вроде бы и старался пореже на глаза попадаться…
– Да уж… – пробурчал Серафим Петрович. – Два дня бродишь неизвестно где, на третий являешься… а Маша все это время печенку мне поедом грызет: «Ах, куда там Саня мой запропал опять, ах, не приключилось ли с ним чего…»
– Поздновато спохватилась…
Упрек на самом деле был несправедлив – я сам не писал тетке о своем настоящем месте службы, почти все два года успешно пудря мозги байками о «точке» посреди Забайкалья, – благо в рассказах Коли-контрактника экзотических подробностей могло бы хватить не на полтора коротеньких письма в месяц, а на полноценный роман. Может, правда бы и вовсе не открылась – не приди в башку какой-то дуре из полевого госпиталя идея выслать извещение «ближайшему родственнику».
– Александр! – начал Серафим Петрович, приподымаясь над столом. Должно быть, прочих его верноподданных, типа давешней Леночки, подобный начальственный рык заставлял вытягиваться по стойке «смирно» и преданно жевать отца-командира выпученными на пол-лица глазищами. Но поскольку я по-прежнему сидел в кресле и уделял большую часть внимания сигаретине, грозный босс поник, опал и куда менее начальственно промямлил: – В конце концов, ты сам создаешь себе уйму проблем.
– Опять? – сморщился я. – Серафим Петрович, ну, хоть вы эту песню не начинайте. «Ах, если бы ты не вылетел с третьего курса, ах, если бы ты хотя бы взял белорусское гражданство!» Надоело, б…! Вот здесь уже, – я резко ткнул ребром ладони под подбородок, – эти причитания! В чем я еще виноват, а?! Не скажете?! Что у отцовской «Волги» тормоза в тот день не проверил?!
– Ну зачем же так…
В последний миг я все же сдержался и бросил окурок в пепельницу, пощадив сверкающую лакировку стола.
– Затем… затем, что ничего не просил. Ни тогда, в семнадцать, ни сейчас. И если б теть Маша сказала: а вали-ка ты, племяш, на все четыре…
– Ты прекрасно знаешь, что Маша так сказать не могла. Она действительно заботится о тебе, Александр, и…
– И никак не может взять в толк, что я о себе могу теперь и сам позаботиться!
– Потому что по тебе это не очень-то заметно!
Очередной – пятый или шестой за последние две недели – разговор на повышенных тонах, едва начавшись, уже изрядно мне наскучил. Тем более что было совершенно ясно: во-первых, никаких новых аргументов не прозвучит, а во-вторых, ни хрена мы друг друга не понимаем. И даже не пытаемся, что характерно, – не хотим.
Потому что лично мне глубоко по… барабану проблемы в частности и мировоззрение в общем конторского сидельца по гос-чего-то-там-охране… К слову, только сейчас я запоздало сообразил, что даже не удосужился запомнить название своей новой работы, не говоря уж о том, чтобы выяснить: а чем, собственно, мне предстоит на ней заниматься.
А понять меня Серафим Петрович попросту не сможет. Он-то не вглядывался до рези в глазах в темень леса… сквозь амбразуру блокпоста. Не привык смотреть под ноги, ожидая растяжку…
…не видел, что делает с человеком удачный выстрел «шмеля»…
…и не пытался зажать разорванную осколком артерию, чувствуя, как с каждой секундой из-под твоих пальцев утекает жизнь лучшего друга.
И слава богу, что не сможет. Таких, как я, должно быть как можно меньше! Вернее, таких, как я, быть вообще не должно!
– Короче. – Я потянулся за еще одной сигаретой. – Чего мне сейчас делать? Ехать с этой… Леночкой?
– Еленой Викторовной! – строго произнес Серафим Петрович. – Для тебя она – Елена Викторовна!
Я еле успела поджать ноги, как дверь распахнулась. Звукоизоляция у нее была отличная: ни голосов, ни шагов я не слышала, а крючиться у замочной скважины посчитала ниже своего достоинства.
Саня заметно посвежел – в прямом смысле слова. С мокрых волос капало на плечи, как будто Серафим Петрович хорошенько помакал его головой в унитаз (по крайней мере, мне было приятно так думать). Запах, правда, никуда не делся.
– Что ж, Елена Викторовна, – преувеличенно бодро сказал шеф, – принимай молодого бойца под свое командование. Обижать не смей, но и спуску не давай!
Саню перекосило. Серафим понял, что шутка не удалась, и, не дожидаясь, пока «родственничек» выкинет что-нибудь еще, захлопнул дверь кабинета, как устрица раковину.
«Боец» с кривой гримасой показал ей средний палец.
Я подобралась, готовясь к очередной перепалке, но, к моему огромному облегчению, пальцем Санин протест и ограничился.
– Ну пошли, – буркнул он, разворачиваясь к выходу. И с непонятной мне мстительностью добавил: – Леночка.
Если ты думаешь, что я в ответ стану называть тебя «Санечкой»… Я повторила его жест ему же в спину.
Мой вишневый «Фольксваген-гольф» сиротливо стоял прямо у крыльца: все нормальные сотрудники давно разъехались по домам, а Серафим Петрович жил в десяти минутах ходьбы и заводить машину «для престижа» не желал. Если шефу требовалось срочно куда-то съездить, он вызывал «Волгу» из гаража головного учреждения, Госнежконтроля.
Приветственно пикнув «гольфику» брелком, я уселась за руль. Обожаю свою машинку: маленькая, удобная, послушная, и – главное! – меня в ней совершенно не укачивает, в то время как из шикарной «мицубиси» подруги уже через пять минут хочется выпрыгнуть прямо на ходу.
Саня открыл вторую дверцу с видом осетра, которого пытаются упихать в баночку для шпрот. Пришлось откатить кресло до упора, чтобы пассажир не упирался коленями в бардачок или подбородок.
Устроившись, напарник снова скрестил руки на груди и отвернулся к окну. Ну и слава богу, я тоже не горела желанием с ним общаться. Серафим Петрович уже пару раз навязывал мне стажеров; не сказать, чтобы я была от этого в восторге (им что ни поручи – почти все самой переделывать приходится, одна морока), но они хотя бы были вменяемыми! Называли Еленой Викторовной, смотрели как на гуру, жадно ловя каждое слово. И за шоколадкой в ларек их можно было запросто отправить…
Саня как-то подозрительно рыгнул. Хоть бы его не стошнило прямо в салоне. Я поскорее покрутила ручку, опуская боковое стекло.
– А куда мы едем? – равнодушно поинтересовался «напарник» уже на площади Победы, куда я вырулила автоматически, по направлению к своему дому.
Хороший вопрос. Не будь я так взбудоражена, вначале бы изучила документы. На худой конец, попросила стажера – нормального стажера! – зачитать мне их вслух.
Я представила, как Саня по складам озвучивает заявление хриплым испитым голосом, через слово перемежая рвущимися с языка «неопределенными артиклями», и резко тормознула машину возле автобусной остановки. Вытащила из папки заявление, глянула на «шапку»…
– Блин!
Саня впервые покосился на меня с интересом.
«Русалочки»! Я-то думала, шеф нас на Комсомольское озеро отправил, ну, в худшем случае на Цнянку. Нет, извольте тащиться на Минское море, огромное водохранилище за кольцевой дорогой!
Я мысленно досчитала до пятнадцати, борясь с желанием уткнуться лбом в руль и застонать. Это же полчаса до берега, а потом столько же трястись по ухабам объездной до условного места! Обратно уже по темноте придется. Целый час… ночью… с этим… лучше я прямо там и утоплюсь!
Ну Серафим!!! Я резко газанула и крутанула руль вбок, посылая машину через двойную разделительную линию. Все равно площадь пустая, хоть небольшой крюк срежу.
Увы, «санитары дорог» не дремали: не успела я отъехать и ста метров, как за спиной послышался гневный свист.
Я с ненавистью ударила по тормозам. Да что же сегодня за день такой!
Гаишник неторопливо, вразвалочку подошел к машине, помахивая жезлом, как сытый кот хвостом.
– Сержант Остромухов, – четко представился он, облокотившись на окошко. – Ваши документы?
Я торопливо потянулась к бардачку. И с чего я взяла, что это самое удобное место для хранения бумаг?! Чтобы выудить оттуда права, пришлось почти лечь к Сане на колени.
– Помог бы даме, что ли, – шутливо упрекнул гаишник.
Колено под моим локтем вздрогнуло.
– Как девок тормозить, они герои, – зло бросил Саня в пустоту, – а как Басайку ловить, так прямиком до Буденновска. Крыса тыловая…
С гаишника мигом сдуло все благодушие.
– А ну, выходи! – потребовал он, отступая от окошка и заводя руку к кобуре.
Саня начал вылезать из машины. Делал он это нарочито медленно – и к лучшему, ибо я чувствовала, что, пожелай он хлопнуть дверцей, осыплется не только боковое стекло, но и лобовое.
– А теперь повтори, что сказал!
Я в тихой панике вжалась в спинку кресла. «Я не с ним! И вообще понятия не имею, как он оказался в моей машине!»
– Со слухом проблемы? Я сказал, такие герои, как ты, только баб тормозить и умеют! Пузо нажрал, – Санин палец ткнулся в форменную рубашку, которая и впрямь заметно нависала над ремнем, – а случись вместо меня душара? Он же тебе твою палку-махалку пять раз в задницу вколотит, пока ты до кобуры дотянешься! Или ты думаешь, что война – это там, далеко, и тебе до нее дела нет? Ну думаешь?!
– Что я думаю, не твое дело, – далеко не так уверенно огрызнулся гаишник.
– Не мое?! – все больше распалялся Саня. – А хочешь, моим станет?! Хочешь, я тебе прямо щас проверку на профнепригодность устрою?! Ну?! Ты вообще из своего ПМ-а хоть раз в год стреляешь?! Или он у тебя заместо пивной открывашки!? Вон знак висит, – Саня махнул рукой в сторону болтавшегося над дорогой жестяного круга, – как раз мишень «четыре». С какого раза попадешь, а?! Давай проверим?!
– Совсем сдурел, – отступая на шаг, пробормотал гаишник. – Там же дома…
– Вот! – скривился Саня. – «Дома кругом». Боишься из пекаля лишний раз пальнуть… А дать тебе автомат – и на блокпост, в ночную?! В первую же минуту обделаешься… Да ну, – махнул он рукой, – говорить с тобой… все равно ни хрена не поймешь.
Саня развернулся, сел обратно в машину и коротко бросил:
– Поехали!
Я послушно газанула. Бедный гаишник так смотрел нам вслед, что у меня уши от стыда дымились. Ну какое отношение может иметь к Чечне мирный белорусский постовой?! Да я теперь эту площадь за три квартала объезжать буду!
Мы уже мчались по кольцевой, когда Саня неожиданно, все так же глядя в окно, сказал:
– Не люблю я их. Поймали мы как-то одного… Ну ехали мимо, увидели, как он чича пропускает. Тормознули, взяли за грудь… а у него в разгрузке два кармана из-под рожков, набиты почти доверху… и не копейками, понятное дело.
– И что? – с содроганием уточнила я, хотя догадывалась, что ответ мне не понравится.
– Что… Заставили жрать. Не все, правда… Полкармана он сожрал, потом давиться начал, посинел весь…
Если раньше Саня просто вызывал у меня неприязнь, то теперь начал откровенно пугать.
Дальше мы ехали в гробовом молчании.
Леночка не пыталась ни о чем меня расспрашивать, и это было хорошо – сквозняк выдул из моей нечесаной башки остатки градусов, и я даже начал испытывать нечто… ну, положим, не стыд, но что-то вроде легкого сожаления. Минский мент и впрямь являл собой не самую подходящую мишень для моего нетрезвого пафоса. Ему ведь наверняка и в кошмарном сне не снился противник страшнее пьяного водителя на асфальтоукладчике. Как и студенту истфака БГУ, который, выбрав «модную» тему для курсовой работы о первом «покорителе Кавказа», генерале Ермолове («еще в чеченской земле приступил я к построению крепости, которая по положению своему, стесняя жителей во владении лучшими землями, названа Грозною»), вовсе не думал, что всего через год с небольшим заполучит «экскурсию» по всем этим историческим достопримечательностям… за счет МО РФ.
Ну что сказать – знания пригодились. Мои «лекции» про то, как бывший начштаба Кутузова и его последователи усмиряли непокорный Кавказ, шли, что называется, «на ура»: из соседних рот люди «приобщиться к науке» приходили. Темы, правда, разнообразием не блистали: этот аул сожгли в 1826-м, вон этот спалил Бакланов – ага, тот самый, что под «черепом и костьми» в бой ходил! – в 1854-м. И заканчивалось все, как правило, вердиктом слушателей: а с этими гадами иначе и нельзя!
Я, в общем, был согласен. Про гуманность и прочую фигню хорошо рассуждается в университетских аудиториях, но первый же разрыв мины живо напоминает: обезьяном человек пробыл куда больше, нежели двуногим сапиенсом. А тот, кто шибко умный, много думает и при этом не штабной офицер – такие на войне долго… не задерживаются. Я вот умничать перестал быстро – и задержался.
Только теперь пора, блин, как-то возвращаться в цивильное общество… в смысле, в цивилизованное. Где думают, как дожить до зарплаты, а не до рассвета, где ценностью являются шмотки, машины, квартиры, а не патроны в недорасстрелянном рожке. Где тоже, случается, стреляют и даже убивают – но куда чаще попадают в ДТП, травятся паленой водярой или даже вскрывают себе вены из-за «несчастной любви к красивому мальчику из третьего подъезда»…
Я искоса глянул на Леночку. Ну эта фифа явно не из тех, кто из-за какой-то там любви с крыши сиганет. «Хорошо упакованная» блондинка, с тачкой, – хахали вокруг нее наверняка штабелями складируются. Странно даже, чего она позабыла в серафимовской конторе? Не нашла получше? Или впрямь видит свое призвание в… э… Я второй раз за вечер мучительно попытался вспомнить хотя бы наименование своей новой работы. Что-то насчет охраны… или контроля?
Это уже начинало казаться смешным. К тому же до меня внезапно дошло, что я так и не озаботился спросить: какое такое дело нам предстоит? Вернее, так – до сих пор мне как-то само собой разумеющимся казалось: раз контора с «охраной» в названии берет к себе бывшего вояку, то и работа ему предстоит насквозь соответствующая. Однако Леночка меньше всего походила как на двухметрового вертухая, так и на сторожевую грымзу – сидела одна такая на входе в женскую общагу, как вспомню, до сих пор кисло делается.
Конечно, внешность еще ни о чем толком не говорит, и вполне запросто может выйти так, что дома у Леночки пылится в шкафу диплом КМС по стрельбе из положения лежа, полусидя, ну и так далее… и вообще, при наличии желания фифа скрутит меня в рогалик одним движением бровей. Может – но верится слабо. Да и папочка, что вручил ей Серафим Петрович, в моем понимании как-то больше увязывалась с какой-нибудь ревизионной проверкой и прочими бухгалтерскими штучками.
Только вот что ж эта за ревизия, для которой требуется на ночь глядя ехать… Кстати, о! А куда мы едем-то… хотя бы?
Вроде бы, припомнил я, Леночке был даже задан соответствующий вопрос, после которого выяснилось, что моя новая шефиня также не чурается русского нецензурного. Но слово из четырех букв вряд ли было адресом. Разве что это было общепринятым «для своих» шифрованным обозначением какого-то из подведомственных Серафимовой конторе объектов – типа: а чтоб никто не догадался.
И находится этот самый объект на букву Б где-то за городом – прикинул я, глядя на оставшуюся позади кольцевую. Ну-ка, ну-ка… чего ж у нас в той стороне интересного? Подскажи-ка, товарищ Память…
Товарищ Память, глупо улыбаясь и виновато разводя руками, сознаваться не желала, упорно настаивая, что в направлении нашего движения ничего такого уж интересного нет. Кроме разве что водохранилища. Но какого хрена… Объем запасенных водных кубометров пересчитывать будем, что ли? Угу, в темноте – а ночь сегодня будет отменно темная: небо все в тучах, ни звезд, ни луны.
Чуть поразмыслив, я решил, что тащимся мы все же не на Минское море, а куда-нибудь в «рядом с ним». В конце концов, здешние места я и раньше знал не так чтобы очень, а за два последних года еще и понастроить могли всего и всяко разного.
Этот оптимистичный вывод пришелся мне по душе, и я, решив обождать с дальнейшими вопросами, откинулся на подголовник и зажмурился.
…за каковое действие был незамедлительно вознагражден ласковым постукиванием по макушке. Непосредственной причиной стука была крыша «гольфика», а посредственной – то, что Леночка, ничтоже сумняшеся, как писали про эдакие выходки наши прадеды, съехала с шоссе на… тоже дорогу. Глядя на мелькающие в свете фар буераки, я решил, что блондинка за рулем вообразила себя водителем бээмпэшки или хотя бы «хаммера».
Е…! Мадам думает, что сможет проскакать по этим колдобинам на своем задохлике? Мадам большая оптимистка? Ну-ну…
Я начал было разевать рот, дабы предупредить: случ-что, вытаскивать это творение сумрачного тевтонского гения из белорусских ям будет кто угодно, кроме Сани Топлякова. Но очередной ухаб вернул нижнюю челюсть на место, едва не оставив меня без половины языка, и я живо передумал говорить, решив придержать радостную весть до… ай, блин! Да кто ж так водит!
Пародия на Кэмел-трофи продолжалась минут двадцать, если не больше, – и от близкого знакомства с моим обедом салон Леночкиной «машины боевой» уберегло только отсутствие этого самого обеда. Наконец «гольфик» остановился, и я кое-как выпал из его нутра на свежий ночной воздух – даже не на четвереньки, к собственному вялому удивлению.
– Ну вот, – с каким-то недоступным в моем полутошнотворном состоянии значением процедила Леночка. – Приехали.
– Вижу, – выдохнул я, – что приехали.
Больше видеть было нечего, хотя до темноты оставалось еще минимум полчаса. В конечной точке нашего путешествия имелось водохранилище, одна штука, и его берег – в таком же количестве. А чего здесь не наблюдалось, так это складов, домов, ангаров и прочих подлежащих охране строений – до будки караульной собаки включительно.
В первый момент я решил, что фифа попросту заблудилась. И теперь кому-то – скорее всего мне – придется разыскивать какого-нибудь местного Сусанина, могущего с точностью до стороны света указать направление на ближайший центр цивилизации. Но, поразмыслив, эту версию пришлось отставить – во-первых, зарево вечернего города просматривалось четко. Во-вторых, позади «гольфика» имелась колея, а вернуться по собственным следам – подвиг вполне посильный даже для блондинки.
Ну а, в-третьих, Леночка отнюдь не выглядела заплутавшей. Выйдя из машины, она достала из сумочки щетку и занялась прической, растрепавшейся за время ралли.
– Ай!
– Чего случилось?
– Зацепилась… – буркнула фифа, яростно дергая запущенной в волосы рукой.
Вглядевшись, я понял, что прядь блондинистых волос защемилась в завитке массивного кольца, – и не в лом этот кастет на пальце тягать? – и недолго думая выдернул из чехла на поясе нож.
– Свободна.
– Рехнулся?! – вместо благодарности прошипела Леночка. – Чуть палец не отрезал!
– Так ведь, – я пожал плечами, – не отрезал.
Фифа подозрительно изучила несколько застрявших в кольце волосин (что, думала – налысо тебя обрил?) и нашла-таки, к чему придраться.
– Ага, зато фамильную драгоценность поцарапал!
– Ну-ка покажи, заценю размер ущерба, – усмехнулся я.
– Обойдешься.
Подарив мне очередной неприязненный взгляд, девушка подошла к краю воды, порылась в сумочке, вытащила какую-то тускло блеснувшую фигню, поднесла к губам и… свистнула!
От неожиданности я чуть не выронил зажигалку.
– Ты чего?!
– Вызываю, – коротко и непонятно сообщила шефиня.
На всякий случай я огляделся еще раз. Вода. Берег. Мы двое. Минск на горизонте.
– Кого?!
– Подлодку агента 007! – зло бросила Леночка. – В самом деле, ну кому еще я могу свистеть в девять вечера на берегу водохранилища?!
– Лен… – Я сглотнул. Ладно, так уж и быть: – Елена Викторовна, я серьезно.
– А если серьезно, то зачем дурацкие вопросы задаешь? – огрызнулась блондинка. – Русалкам сигналю, кому же еще.
– Я ж попросил серь… – обиженно начал я… и услышал плеск.
Со дна кольцом поднялся десяток крупных пузырей, и я убрала свисток (он же нежчастотный модулятор) в сумочку. Раньше их делали неслышимыми для человеческого уха, но после инцидента с тещей одного из недобросовестных инспекторов (длительное воздействие потусторонних волн вызывает у людей безотчетную панику и желание убраться куда подальше) прибор усовершенствовали. Благодаря чему я чувствовала себя исключительно глупо, особенно когда приходилось свистеть в центре города. Еще и Саня этот издевается, придурок…
Пузыри достигли поверхности, но лопаться не стали, зависли под ней, как теннисные мячики. Покачались, успокоились и начали кружиться по часовой стрелке, все убыстряя ход. В центре круга появилась впадина, углубляющаяся с каждым оборотом.
В озере заплескалась, запрыгала рыба. Сначала мелочь – как будто чья-то щедрая рука горстями подбрасывала в воздух серебряные копейки, – затем темные одиночки-окуньки, плоские подлещики, верткая, трепещущаяся плотва. Двухметровая щука с видом балерины-пенсионерки исполнила корявое сальто и бревном грохнула обратно. Вода пошла рябью, камыши трясло – не чета осинам, в ушах нарастал тоненький писк-звон, а потом дотянувшаяся до дна воронка вывернулась наизнанку и взорвалась брызгами, сквозь пелену которых проступил женский силуэт, прекрасный, загадочный и манящий… теоретически. Смотреть на эту ерунду я, разумеется, не стала, посвятив свободную минутку более тщательному изучению заявления. Точнее, коллективной жалобы.
«Начальнику Госнежохраны Минского областного управления Госнежконтроля.
Мы, нижеподписавшиеся нежжильцы Заславского водохранилища (также именуемого Минским морем), вынуждены с прискорбием сообщить, что наш водоем (входящий в конвенционный список 1990 г.) стал объектом гнусных посягательств любителей ролевых игр (т. н. «ролевиков»).
Так, 4-го числа сего месяца многочисленная группа «ролевиков» (прим. 50 (пятьдесят) человек) вторглась в пределы нашего местообитания и приступила к обустройству т. н. «полигона» для своих асоциальных игрищ, что выразилось в рубке деревьев, кустов, выкосу камышей, постройке временных сооружений, загрязнении территории бытовыми отходами, взмучивании воды и нарушении общественного спокойствия, особенно в ночное время. Чем и занимается по сей день.
Настоятельно просим Вас принять безотлагательные меры по наведению порядка в подведомственном Вам регионе.
Также просим рассмотреть вопрос по возмещению ущерба, как морального, так и материального, путем организации для «ролевиков» принудительных общественных работ в прибрежной зоне.
В дополнение к вышеизложенному сообщаем, что копия данного обращения направлена непосредственно в Госнежконтроль, Затопчуку М.Р.
С уважением …».
За спиной охнул Саня, и я, обернувшись, с изумлением увидела, как из его пальцев выпадает недокуренная сигарета. Ну теперь-то что с ним такое?! Дымом поперхнулся?
Хлопать «напарника» по спине было не самым актуальным и, подозреваю, неблагодарным делом. Как только на берег перестали сыпаться капли, я, брезгливо переступая шишки и корни, подошла к воде.
– Елена Коробкова, инспектор по нежохране. – Я протянула русалке развернутое удостоверение. Та едва удостоила его взглядом, ехидно заметив:
– А я уж думала – этот… как его… «Речной дозор, всем выйти из воды!»
– Речной дозор – это ОСВОД, – с каменным лицом возразила я, складывая «корку». Шпильки туфель проваливались в песок, приходилось стоять на цыпочках, изо всех сил стараясь не шататься. – А я официальное лицо, так что попрошу без ерничанья.