Уинстон Грум

Форрест Гамп


   Посвящается Джимбо Мидору и Джорджу Рэдклиффу: за хорошее отношение к Форресту и его друзьям




   Есть своя радость в безумии,

   Только безумцам ведомая.

Драйден




1


   Скажу так: жизнь идиота — не сахар. Люди сначала смеются, потом раздражаются, и начинают плохо относится к тебе. Говорят, нынче к увечным должны с добром, так скажу вам прямо — не всегда это так. А я-то вообще не жалуюсь, жизня у меня и так наполненная смыслом, так сказать.
   Идиот я с самого рождения. У меня IQ ниже семидесяти, так что ошибки быть не может. Может, я скорее неполноценный, или дебил, но скажу вам так — сам себя я считаю полудурком. Ладно, тут главное — что не идиот. Когда говорят — идиот — так чаще представляют себе «монгольского идиота», ну, такого, у кого глаза косят, как у китаезы, и который на людях сам с собой развлекается…
   В общем, мыслю я не слишком шибко, хотя и поумнее, чем кое-кто думает. Потому что в мозгу у меня все не так происходит, как им снаружи видится. Например, понимаю-то я все хорошо, а вот когда доходит дело до сказать, так тут я швах. Ну вот например…
   Иду я как-то по улице, а один мужик во дворе копается. У него полно кустов, чтобы сажать, он мне и говорит: «Форрест, денег хочешь заколотить?» А я отвечаю: «Угу!» Ну, он мне велит землю лопатить, мусор таскать. Грязи одной было тачек десять или двенадцать, а жара стояла страшная, и вот их таскай. Кончил я, а он лезет в карман и вынимает доллар. Мне бы ему скандал закатить за такую плату, а я что? Взял этот доллар и сказал еще «спасибо», или что-то еще промямлил. И побрел по улице, подбрасывая этот вонючий доллар на ладони, прям как идиот.
   В общем, ясно?
   Да, про идиотов я ведь много чего знаю. Наверно, только про них-то я и знаю, потому что о них я все прочитал. Ну, и про этого парня Доустоуеуски, про его идиота, и про шута короля Лира, и про фолкнеровского идиота, Бенджи, и даже про старину Бу Рэдли из «Убить пересмешника». Вот это был парень серьезный. Но больше всего мне нравится старик Ленни из «О людях и мышах». Эти ребята писатели хорошо идиотов понимают, да, нужно отдать им должное. В общем, я с ними согласен. Да и любой идиот тоже согласится, ха-ха!
   Мама назвала мне Форрестом в честь генерала Натана Бедфорда Форреста, что в гражданскую воевал. Она даже хвастала, что мы с ними какая-то родня. Говорила, что большой был человек, великий даже. Только вот оказалось, это он Ку-клукс-клан основал, ну, такой клуб, да, после той войны. Даже бабушка говорила, что они ребята были очень плохие. Тут я с ней согласен. Вот ведь и у нас тоже — был один такой, Крутой Пифпаф, или как он там себя называл, у него магазинчик оружейный был в городе, а мне тогда было лет двенадцать, шел я мимо и глядь через витрину — а у него такая петля, как для виселицы, он увидел, что я гляжу, как наденет петлю на шею и язык высунул, чтобы меня напугать. Я как дал деру, и спрятался на стоянке за машинами, пока полиция не наехала и домой меня не отвезла, прямо к маме. В общем, не знаю, что там еще натворил этот генерал Форрест, но вот этот Клан — это была идея не самая хорошая. В общем, так уж получилось, что я стал Форрестом.
   Мама у меня была хорошая. Это каждый вам скажет. Папу убили вскоре после рождения, я его не знал. Он работал в доках, грузчиком, и как-то кран переносил огромный тюк с бананами с корабля компании «Юнайтед Фрут» прямо над ним, и что-то там стряслось и сетка полетела прямо на папу и в лепешку его раздавила. Слышал я как-то разговор об этом случае — страшное говорят было зрелище, месиво такое из полутонны бананов и моего папочки. Так что бананы я не слишком долюбливаю, разве что пудинг из них ем. Это я и в правду люблю.
   Мама получила пензию от «Юнайтед Фрут», маленькую, так что приходилось брать в дом жильцов, и это было окей. Пока я был маленьким, она меня держала дома, так что другие ребята на меня не наезжали. Летними вечерами, когда становилось душно. она сажала меня в гостиной, закрывала все шторы, так что становилось черно, как в угольном ящике, и приносила графин с лимонадом. Потом она говорила со мной, так, ни о чем, как говорят с собакой или кошкой, но мне это нравилось, я к этому привык, мне от звука ее голоса становилось так спокойно и славно.
   А ведь сначала, она пускала меня играть во дворе как все, потом увидела, что ребята меня дразнят. Однажды один парень так стукнул меня палкой по спине, что остался жуткий рубец, и после этого она мне сказала, чтоб я с ними не играл. Ну тогда я начал играть с девочками, только толку не было, они от меня все удирали.
   Мама все считала, что учиться мне в обычной школе, потому что тогда я буду как все. Только когда я туда немного походил, оттуда приехали и сказали маме, что мне нельзя учиться как все. Все же младшие классы мне кончить дали. Пока училка что-то там себе говорила, я сидел и думал о чем-то — сам не знаю о чем, только я смотрел на птиц и белок, и вообще на всякую жизнь на большом старом дубе за окном. Когда она замечала, то шипела на меня. А то это странное существо начинало на меня орать, и выгоняло в коридор. И там я сидел на лавочке. Другие ребята со мной не водились, только гоняли, или ржали надо мной. Только не Дженни Керран — она одна от меня не бегала, и иногда разрешала идти рядом, когда мы шли домой.
   Через год меня отвезли в другую школу, странную такую школу, скажу я вам. Там решили собрать всех странных ребят с округи — от самых маленьких, до взрослых парней лет шестнадцати. Это были всякие умственно-отсталые и недоумки, в общем, психи. Были такие, что сами не ели и в туалет не могли сходить. Я там как раз был самый умный.
   Был там, например, один толстяк лет четырнадцати, так он иногда трясся, как на электрическом стуле. Наша училка, мисс Маргарет, велела мне ходить с ним в ванную, когда это начиналось, чтобы он чего такого не исделал. Но он все равно делал, а чем я ему мог помешать? Я закрывался в кабинку, и ждал, пока у него не кончится, а потом отводил назад в класс.
   Проторчал я там лет пять-шесть. Не так уж плохо там было. Там разрешали рисовать пальцем и учили мастерить, а больше всего таким вещам как завязывать шнурки, не мазаться едой и не свинячить, а еще не буянить. Книжек там не было, разве показывали как читать вывески, и как, например, отличить мужской туалет от женского. Да в общем, там у них и не разгуляешься — наверно, нас там специально держали, чтобы мы на кого не наехали. Кому ж, черт возьми, понравится такая банда психов на свободе?! Это даже я — и то понимаю.
   В тринадцать лет стали происходить чудные вещи. Во-первых, я начал расти — вырос на шесть дюймов за шесть месяцев, мама только и успевала, что отпускать запас у штанов. Вообще, я стал здоровым. В шестнадцать я уже был ростом шесть футов шесть дюймов и весил 242 фунта. Точно знаю, что столько — они меня взвешивали. И даже сказали, что не могут поверить своим глазам.
   Вот тут оно и случилось. Шел это я как-то домой из школы для психов, вдруг рядом машина тормозит. Выходит парень и говорит, как тебя звать. Я говорю, а он спрашивает, где я учусь, и почему это он меня раньше не видал. Когда я сказал насчет нашей школы для психов, он меня и спрашивает, играл ли я в футбол. Нет, говорю. Я ему мог бы рассказать, что видел, как другие ребята играют, да они меня не пускают, только я уж вам говорил, что говорить я не силен, так что просто головой помотал. Это было недели через две после каникул.
   Через три дня они меня забрали из школы для психов. Моя мама, тот парень с машиной и еще два здоровых, как санитары, амбала — наверно, на тот случай, если я что-то вытворю. Они выгребли все из моей парты в коричневый бумажный мешок, и сказали, чтобы я распрощался с мисс Маргарет, а она вдруг расплакалась, и крепко меня обняла. Тогда я сказал до свидания всем остальным психам, а они вопили, орали и били кулаками по крышкам парт. Вот так я ушел оттуда.
   Мама ехала спереди с этим парнем, а я сзади между амбалами, прямо как в кино, когда полиция забирает кого-нибудь «в участок». Только мы приехали не в участок, а в новую школу. Мы с мамой и парнем пошли в кабинет директора, а амбалы остались в вестибюле. Директор школы был такой седой, с галстуком в жирных пятнах и таких широких штанах. словно он сам только что из школы для психов. Мы сели за стол, и он начал меня спрашивать и что-то толковать, а я только кивал головой. В общем, оказалось, что они хотят всего-навсего, чтобы я играл в футбол. Так это-то я и сам давно понял!
   Оказалось, этот парень в автомобиле — футбольный тренер, по фамилии Феллерс. В тот день я не ходил на урок, только к тренеру Феллерсу. Он меня отвел в раздевалку, и один из амбалов одел меня в футбольную форму — со всеми подкладками и причиндалами, вроде пластикового шлема с решеткой. чтобы морду не расквасить. Только ботинок у них не нашлось моего размера, так что пришлось мне пока ходить в своих кроссовках, пока не заказали ботинки специально для меня.
   Ладно, натянули они на меня этот костюм, а потом стянули, и опять натянули, и опять стянули, и так раз двадцать, пока я не научился сам его надевать-снимать. Одну вещь я не понял, зачем нужна эта штука — раковина называется — какой от нее-то прок. Они мне пытались объяснить, и в конце один амбал другому сказал, что я «болван». Думал, я его не пойму, только я понял, потому что за этим я специально слежу, за этой хренотенью. Нет, не то, чтобы я на это слишком обижаюсь, меня и похуже называли. Просто слежу вот, и все.
   Потом в раздевалку ввалилась куча парней, и они стали одеваться в футбольную форму. Потом мы все вышли на поле, а тренер Феллерс поставил меня перед ними и представил. Он много всякой хренотени плел, только я не все усек, потому что напугался страшно — раньше-то никто меня не представлял целой куче незнакомых парней. Но потом некоторые ко мне подходили, пожимали руку и говорили, что рады мне. Тут тренер Феллерс засвистел в свисток, отчего я так и подпрыгнул, а потом все начали прыгать и делать всякие упражнения.
   Потом еще много чего было, но кончилось все тем, что я начал играть в футбол. Тренер Феллерс и один из амбалов меня специально опекали, потому что я не знал. как играть. Начали мы с того, что нужно блокировать людей, а они пытаются прорваться. Много раз пробовали, только всем страшно надоело, потому что я каждый раз не помнил, что надо делать, чего от меня хотят.
   Дальше попробовали другую штуку, под названием защита — они поставили передо мной троих парней, и приказали мне прорваться через них и схватить парня с мячом. Первое было проще, потому, что этих парней я раскидал мордами вниз, а вот то, как я схватил парня с мячом, им не понравилось. Тогда они приказали мне раз двадцать или тридцать схватить большую дубовую колоду, наверно, чтобы лучше ее почувствовать. После того, как они решили, что колоду я хватать умею, меня вернули на поле, и жутко разъярились, что я опять не вцепился в него, как сумасшедший.
   Ладно, когда тренировка кончилась, я пошел к тренеру Феллерсу и сказал ему, что мне не нравится прыгать на парня с мячом, потому что я боюсь покалечить его. А тренер сказал, что это ерунда, потому, что тот в футбольной форме и она его защищает. Я-то, по правде говоря, боялся не столько искалечить его, сколько разозлить. Если со всеми не дружить, тогда они будут за мной гоняться!
   Иногда я ходил на уроки. В школе для психов нас так не напрягали. Здесь они относились к делу гораздо серьезнее. Но для меня они устроили так, что три урока были самоподготовкой — это когда вы можете сидеть в классе и делать что в голову взбредет, а три урока с одной дамой, которая учила меня читать. Там никого больше не было, только я и она. Милая такая была дамочка, и пару-тройку раз мне в голову приходили нехорошие грязные мысли о ней. Звали ее мисс Хендерсон.
   Особенно мне нравился в школе урок, под названием «обед». Ну, конечно, совсем уроком его не назовешь, но здорово отличался от того, что было в школе для психов — туда мне мама давала сэндвич и пирожное, и немного фруктов (только не бананы!). В этой же школе была настоящая столовая с девятью-десятью блюдами, так что мне постоянно приходилось ломать голову, что съесть. Я думал, мне подскажут, и через неделю примерно подходит ко мне тренер Феллерс и говорит — давай, парень, жри все подряд, потому что за все уже «уплачено». Ничего себе!
   Как вы думаете, кто еще из знакомых был со мной на самоподготовке? Дженни Керран! В классе она ко мне подошла и сказала, что помнит меня еще по первому классу. Она так выросла, такие у нее были длинные и ноги, и волосы, и все такое прочее, уж я продолжать не буду. И лицо у нее было такое красивое!
   Вот с футболом дела шли не так хорошо. Тренер Феллерс был недоволен и постоянно орал, и на меня тоже. Они никак не могли придумать, как же заставить меня не давать другим парням хватать нашего парня с мячом. Только это не получалось, разве когда они добегали до середины линии. Не нравилось тренеру и как я хватаю их парня с мячом — будьте покойны, мы здорово подружились с этой дубовой колодой. И все-таки я почему-то не мог схватить его так крепко, как они хотели. Не мог вот, и все!
   Но потом произошло такое, отчего все переменилось. В тот день я взял с раздачи еду и хотел пристроиться к Дженни Керран. Просто в этой школе я только ее и знал хоть немного, и сидеть с ней было приятно. Правда, она на меня почти не обращала внимания и разговаривала с другими. Но раньше я садился с футболистами, а они вели себя так, как будто меня тут не было. Дженни хоть внимание на меня обращала.
   Но потом тут появился один парень, он тоже все время садился с ней и поддразнивал меня. Говорил всякие гадости типа: «Как сегодня наш придурок?» и так далее. Так дело шло с неделю или две, но однажды я сказал — вот говорю сейчас, и самому не верится — я ему сказал: «Я не придурок». Тот только рассмеялся. Дженни сказала, чтобы он заткнулся, а он взял стакан с молоком и вылил мне на колени. Я вскочил и убежал, потому что испугался.
   На другой день он подходит ко мне на переменке и говорит, что хочет со мной «разобраться». Я жутко испугался. Чуть позже, когда нужно было идти в спортзал, он ко мне подходит с кучей дружков. Я хотел их обойти, но он встал передо мной и стал толкать меня в плечо, и говорить всякие гадости, обзывать меня «дурак» и так далее, а потом ударил в живот. Мне было не больно, но я заплакал, повернулся и побежал. Слышу, они гонятся за мной.
   Я помчался по стадиону, и вдруг заметил, что тренер Феллерс за мной следит. Парни, что бежали за мной, тоже его заметили, и остановились, а тренер подошел ко мне, и лицо у него было такое странное. Он сказал мне успокоиться, а потом пришел в раздевалку, и принес с собой три картинки, и сказал, чтобы я получше их запомнил.
   Когда мы вышли на тренировку, он выстроил нас, разделил на две команды, и вдруг квартербек дает мяч МНЕ, и говорит, что я должен бежать от правого края до голевой линии. А они за мной погнались, всемером или ввосьмером, и я помчался изо всех сил, чтобы удрать от них. Тренер Феллерс был очень рад — он орал, подпрыгивал и хлопал всех по спине. Так мы пробежали несколько раз, чтобы посмотреть, как быстро я бегаю. Но уж когда за мной гонятся, я бегаю очень быстро. Какой же идиот на моем месте поступил бы иначе?
   После этого отношение ко мне изменилось. Ребята стали ко мне лучше относиться. Потом была наша первая игра. Я страшно испугался, но они дали мне мяч, и я пробежал через голевую линию два или три раза. Никогда в жизни еще люди так хорошо не относились ко мне, как после этого! Да, решительно, в этой средней школе многое стало меняться в моей жизни. Только я никак не мог привыкнуть, что для того, чтобы добраться с мячом до того места, что мне нужно, нужно опрокидывать людей, как обычно в давке. Один из амбалов Феллерса сказал как-то, что я самый мощный школьный ХАВБЕК в мире. Не знаю, хотя мне кажется, он хотел меня обидеть.
   Кроме того, я сильно продвинулся в чтении с мисс Хендерсон. Она давала мне читать «Тома Сойера» и еще пару книжек, не помню уже каких, и я читал их дома. Только вот когда она задала мне писать контрольную, у меня не слишком хорошо вышло. Но книжки читать мне точно понравилось.
   И еще я снова стал садиться с Дженни Керран в столовой, и некоторое время обходилось без разборок, пока как-то по дороге домой вдруг не появился передо мной тот самый парень, что облил меня молоком, и потом гонялся за мной. У него была в руке палка, и он снова стал меня обзывать «козлом» и «дураком».
   Другие ребята на нас глазели, и Дженни тоже подошла. Я уже думал удрать
   — но почему-то, сам не знаю почему — не стал удирать. Тогда этот парень ткнул меня палкой в живот, а я себе говорю — хватит! пора с этим кончать! — и как схвачу его за руку, и как тресну его по башке. Ну, этим дело и кончилось.
   Вечером родители того парня позвонили моей маме и сказали, что если я еще раз притронусь к нему пальцем, то они обратятся в полицию и меня «уберут». Я попытался объяснить все маме, и она меня поняла, хотя, по моему, очень сильно разволновалась. Она мне сказала, что так как я очень большой, то должен быть осторожнее, ведь так можно кого-нибудь покалечить. Я кивнул и пообещал ей, что больше никому не причиню вреда. Но только когда мы легли спать, я услышал, что она тихо плачет у себя в комнате.
   Зато этот случай, когда я треснул этого парня по башке, почему-то здорово повлиял на мою игру. На следующий день я спросил тренера Феллерса, а нельзя ли мне бежать с мячом прямо вперед, не огибая игроков? Тот сказал — давай, парень! И я побежал, опрокинув четверых или пятерых парней, вырвался на чистое пространство, а им пришлось подниматься и снова гнаться за мной.
   В тот год я стал играть за американскую юношескую сборную. Самому даже не верилось! Мама подарила мне на день рождения пару носков и новую рубашку. И оказалось, что она скопила прилично денег, чтобы хватило мне на костюм по случаю вручения наград американской юношеской сборной. Это был мой первый в жизни костюм. Мама сама повязала мне галстук и я отправился на торжественный прием.


2


   Торжественное чествование Сборных команд Америки состоялось в городишке под названием Фломатон. Тренер Феллерс сказал, что это должно означать «железнодорожная стрелка». Нас посадили в автобус — пять-шесть человек, получивших приз — и повезли туда. Ехать было часа два, а в автобусе не было туалета. А перед выездом я выпил две бутылки лимонада, так что когда мы приехали в ФЛоматон, мне было по-настоящему плохо.
   Дело должно было быть в актовом зале Фломатонской средней школы, и только нас туда привели, я и другие парни быстро нашли туалет. Но когда я попытался расстегнуть молнию на ширинке, в ней застряла рубашка. Я дергал, дергал, но ничего не получалось. Какой-то славный парнишка из команды соперников побежал за тренером Феллерсом, и тот примчался со своими двумя амбалами. Они тоже пытались расстегнуть мне ширинку, только и у них ничего не получилось. Один амбал сказал, что брюки надо резать, иначе не выйдет. Тут тренер Феллерс уставил руки в боки, и говорит:
   — Вы что, думаете, что я приведу этого парня в актовый зал с расстегнутой ширинкой и его причинадалми, торчащими наружу? Как вы думаете я буду выглядеть после этого?! — Потом повернулся ко мне и сказал:
   — Форрест, придется тебе завернуть кран, пока все это не кончится, а потом мы тебе поможем — идет?
   Я кивнул, потому что, что просто не знал, что сказать, но подумал — денечек предстоит жаркий. И долгий.
   В актовом зале собрался миллион народу, они улыбались и хлопали в ладоши, когда мы появились. Нас сели за длинный стол на сцене, и я понял, что денек в самом деле будет долгим. Похоже, что все хотели произнести речь
   — даже официанты и привратники. Хотел бы я, чтобы тут была мама, она бы мне помогла, только она лежала дома с гриппом. Наконец, дошло дело до призов — позолоченных футбольных мячиков. Нам нужно было подойти к микрофону, взять приз, сказать «спасибо» и они еще спрашивали, не хотим мы еще что-то сказать, чтобы узнать, кем мы хотели бы стать в будущем.
   Ну, все конечно просто брали приз и говорили «спасибо». Дошло до меня, и кто-то сказал по динамику — «Форрест Гамп!» (не говорил ли я, что у меня такая фамилия?), и я подошел, и они мне дали приз. Я подошел, взял приз и сказал в микрофон «спасибо». Все вдруг встали и стали хлопать. Наверно, им сказали, что я идиот, вот они и старались сделать мне приятное. Но я так поразился, что так и остался стоять на сцене. Тут все замолкли, и человек с микрофоном спросил меня, не хочу ли я что-то сказать. И я сказал: «Я хочу писать!»
   Сначала все молчали. потом стали переглядываться, и что-то вроде бормотать, а тренер Феллерс подскочил ко мне, схватил за руку и утащил назад на стул. Весь день он на меня дулся, а когда банкет кончился, тренер и амбалы отвели меня в туалет, разрезали молнию, и уж будьте уверены, отлил я от души!
   — Знаешь, Гамп, — сказал мне тренер Феллерс, после того, как я кончил, — у тебя положительно есть дар речи!
* * *
   На следующий год ничего особенного не случилось, только кто-то распустил слух, что в юношеской сборной оказался настоящий идиот, и я стал получать письма со всей страны. Мама их собирала и сделала альбом. Однажды из Нью-Йорка пришла бандероль с настоящим чемпионским футбольным мячом, на нем расписалась вся команда «Нью-Йоркских янки». Как я им дорожил! Словно он был из золота! только однажды, когда я играл им во дворе, большой старый пес схватил его на лету, и сжевал. Всегда вот со мной такая незадача!
   Однажды тренер Феллерс позвал меня в кабинет директора, и там был человек из университета. Он пожал мне руку и спросил — не было ли у меня мысли поиграть в футбол за колледж? Он сказал, что они за мной «следили». Я покачал головой, потому что не было у меня такой мысли. Никогда.
   Похоже, все его очень уважали, потому что кланялись и звали его «мистер Брайант». Но мне он велел называть его «Медведь». Чудное имечко, да? Правда, он и в самом деле на медведя походил. Тренер Феллерс ему сказал, что вообще-то не шибко умный парень, а тот ответил, что у него в команде все такие. И что он поможет мне с учебой. Через неделю они мне дали тест, где была куча всяких вопросов, которых я никогда не видал, и скоро мне надоело, и я не стал отвечать дальше.
   Через два дня Медведь вернулся, и тренер Феллерс затащил меня в кабинет директора. Похоже, Медведь чем-то тревожился, хотя был ко мне добр. Он спросил меня, правда я старался, когда писал тест? Я кивнул, а директор только закатил глаза. Тогда Медведь сказал:
   — Очень жаль, но судя по этому тесту, этот парень — настоящий идиот.
   Директор только головой кивнул, а тренер Феллерс стоял молча, засунув руки в карманы. Вид у него был кислый. Похоже, на этом и кончилась моя университетская карьера.
   Однако моя неспособность играть в футбол в колледже нисколько не обескуражила армию США. Это было в последний год учебы в средней школе, весной, когда всем дают аттестаты. Меня тоже позвали на сцену, и даже надели черную мантию, а потом директор сказал, что мне дадут «особый» аттестат. Я подошел к микрофону вместе с двумя амбалами — они повсюду за мной ходили, наверно, на случай, чтобы я не сказал что-то еще такое, как на банкете в честь американской футбольной сборной. Мама сидела в первом ряду, она всхлипывала и сжимала руки. Я был рад, что наконец-то мне что-то такое настоящее удалось.
   Когда мы вернулись домой, я понял, почему она плакала — пришло письмо из армии, чтобы я явился на призывной пункт или что-то в этом роде. Не знаю, чего они там хотели, зато мама знала — шел 1968 год и у них была куча всяких проблем, которые нужно было улаживать.
   Когда я поехал на призывной пункт, мама дала мне письмо от директора школы, но получилось так, что я его потерял по дороге. Ну и зрелище это было! Огромный черный парень в форме орал на людей и разгонял их по кучкам. Мы встали перед ним и он заорал:
   — Парни, половина туда, половина сюда, а третья половина — на месте!
   Все переглянулись, не зная что делать, и даже я понял, что этот парень
   — придурок.
   Меня отвели в комнату, нас выстроили и сказали раздеться. Мне не очень-то хотелось, но остальные разделись, так что и мне пришлось. Они посмотрели у нас все места — нос, глаза, уши, рот, и даже там. Потом они мне сказали: «Наклонись!», я наклонился, и вдруг кто-то как схватит меня за жопу!
   Вот те на!
   Я повернулся, и хватил этого гада по башке. Тут все как-то забегали, и куча народу на меня навалилась. Но мне-то к этому не привыкать! Я из раскидал и выбежал в коридор. Когда я приехал домой, и рассказал маме, она мне сказала: «Не волнуйся, Форрест, все обойдется!»
   Но не обошлось. Через пару дней к нашему дому подкатил микроавтобус и несколько человек в форме и черных шлемах зашли к нам и спросили меня. Я спрятался в своей комнате, но мама сказала, что они просто ходят подвезти меня к призывному пункту. По дороге они на меня так смотрели, словно я был чудищем каким-то.
   Привели в большую комнату и там был пожилой человек в роскошной форме, он тоже сверлил меня взглядом. Тогда они дали мне другой тест, уж полегче, чем футбольный тест в колледже, но все равно, было не так-то просто, его написать.
   Когда я кончил, они отвели меня в другую комнату, там сидело четверо-пятеро парней за длинным столом, они стали спрашивать вопросы, и передавали друг другу что-то вроде моего теста. Потом они что-то говорили, собравшись в кружок, а кончилось все тем, что подписали какую-то бумагу, и дали мне. Я привез ее домой, и мама как прочитала ее, так стала кричать и славить Господа, потому что там оказалось написано «временно не годен», потому что я оказался слишком глуп для армии.