Страница:
Егор ворвался в зеленые чащи и метался, отчаянно зовя Лешего. И вот зашумело, загудело, заухало-- и предстал пред ним верный друг колдуна. На его плече сидел филин, насторожив круглые желтые глаза.
-- А, вот вы...-- еле выговорил Егор.-- Они чуть не убили меня! Они меня убивали! И убьют деву, что живет у истока. Может быть, уже... Идемте в деревню. Ведите за собой лес. Покличьте всех "вторых": водяных и полевых, овинников и кикимор, банников и русалок, домовых и дворовых. Изведите людей! Всех до единого! Передушите, передавите, в смерть защекочите, волосы по волоску повыдергайте! Мороку напустите! Скотину потравите! Ну! Зовите всех! Я сам с вами пойду!
-- Тебе ль этого хотеть? -- спросил Леший негромко, и словно бы застонало вдали умирающее дерево.
-- Но разве желание отомстить чуждо человеку? -- удивился Изгнанник вопросу.
-- Тебе откуда про желанья людские знать? Да разве человек пожелает беды и пропасти целому миру?! Михаила никому зла не делал. И я не сделаю. Путь твой неведом мне, но... вспоминай, что он тебе наказывал. Прощай!
И сгинул Леший -- только зеленая метель Егора окутала. Однако порыв ветра не остудил его жара. Не разбирая дороги, вырвался он из сетей леса, и тут, на краю овсяного поля...
-- Пришел, голубчик! Вернулся, родименький! Ну что, тяжко тебе с людьми? Тошнехонько? Нужна ли подмога наша?
-- Нужна, нужна! -- не помня себя крикнул Изгнанник, и сестры-лиходейки, простоволосые да изнуренные, голодно блестя глазами, засуетились вокруг:
-- Кого же возьмешь с собой, кормилец ты наш? Невею? Иль Гнетуху? Трясавицу покличешь? Вешнюю?
-- Всех, всех зову! -- манил Егор.-- Каждой достанется! Идите на деревню! Кости ломите, шеи кривите, уши .глушите. Очи людям слепите, тела измождайте, лепоту изменяйте, зубы роняйте. Берите их, всем вам поживы хватит! И тебе, Трясавица, и тебе, Огневица! -- метался он меж лихоманок.-И вам хватит, Гнетуха да Маяльница, Невея да Колея, Знобея да Чи-хея, Ломовая да Бледнуха, Вешняя да Листопадна-я-а!..
2
-- А-я-а!.. -- стонал телефон.
Егор вскинулся. Отчаянно колотилось сердце.
Ночью поднялся ветер. Чернота билась в окна, хлопала неплотно прикрытой дверью подъезда, металась в вершинах тополей. Отдыхала на минуту-- и снова начинала свой захлебывающийся, ошалелый вой. Сон пришел только на рассвете, и вот звонки...
Слушаю,--- буркнул Егор, но хмуро улыбнулся, услышав голос своей лаборантки:
-- Доброе утро! Юлия Степановна просила вам позвонить... Улыбки как не бывало.
-- Н-да? И что?
-- Сегодня в Отделе будут гости, с самого утра. Никифоров вчера забыл вас предупредить.
--- Ес-стес-ственно,-- процедил Егор.
-- Кажется, это журналисты из Москвы или писатели,-- туманно объясняла девушка.-- И еще какой-то инженер. Общественная комиссия по строительству этого завода, вы, наверное, слышали? Юлия Степановна рассказывала.
-- Мне она рассказала бы в последнюю очередь, -- сухо произнес Егор, и в трубке послышался вздох. Его вражда с Юлией ни для кого не тайна. Ладно, причем тут эта девочка? --- Так что от меня требуется, Наташа?
-- Юлия Степановна убедила шефа, что нужно показать вашу лабораторию.
Вот это да! Такого жеста от Юлии он не ждал. А скорее, здесь какой-то подвох, который она устраивает со своим обычным ласковым коварством.
-- А к своему опытному полю она уже охладела?
-- Нет, но она считает, что на москвичей подействует скорее нечто нетипичное, фантасмагорическое! Это она так сказала?
-- Да. То есть...
Вот он, подвох! Очередной повод для издевок! И все-таки есть возможность показать лабораторию.
-- Спасибо, Наташа. Я сейчас приду.
-- Егор Михайлович, она ничего такого не...
-- А вот это, Наташа, просто невозможно, чтобы Юлия "ничего такого не" -- если это по отношению ко мне! Ну, до встречи.
Спустя полчаса он был в Отделе. Следом прибежала Наташа к Егор отправил ее прибираться в лаборатории, буде эти столичные гости и впрямь вознамерятся заглянуть в "цветник", как почему-то называл его лабораторию начальник Отдела. Зато опытные поля Юлии Никифоров величал исключительно "плантацией".
Пришлось подождать. Наверное, гости завтракали и осматривали владения совхоза. Чего бежал, спрашивается? Егор ходил по коридору и злился на шефа, на Наташу, на...
Наконец за окном мелькнула машина, и Егор прошел в кабинет начальника Отдела, куда уже явились сам Никифоров и еще трое. Они были первыми посторонними, не узкими специалистами, а, так сказать, широкой публикой, которым Егор должен был показывать свою лабораторию, поэтому он разглядывал их с понятным любопытством.
Обращал на себя внимание небольшого роста черноголовый человек с морщинистым подвижным лицом. Он и сам был быстр в движениях, и в своей модной серебряной куртке казался каким-то проворным металлическим зверьком.
-- Газета "Вперед"! -- сунул он руку Егору.-- Специальный корреспондент Голавлев. От слова "голавль" -- рыба есть такая, знаете?
-- Да,-- кивнул Егор.-- А меня зовут Егор Белый.
-- Очень вам фамилия подходит! -- радостно закивал Голавлев.-- Как нарочно, под цвет волос!
Господи, сколько раз он уже слышал это! Да ладно, недолго осталось... Егор протянул руку очень высокому, статному старику с резкими чертами лица. Тот мрачно глянул из-под бровей:
-- Михаил Антонов, писатель.
-- Я что-то читал...-- вежливо пробормотал Егор.
-- Врете! -- улыбнулся Антонов.-- Бездарно врете. Сроду вы моих книг не читали. Ну да Бог с вами. Я ведь не на злобу дня пишу, а так -- сказки всякие. Впрочем, может быть, это вас заинтересовало бы. Вы ведь тоже в некотором роде сказочник со своей памятью растений.
Неужели Никифоров уже отпустил дежурную порцию "комплиментов" в адрес Егора? Однако серые глаза Антонова улыбались доброжелательно.
-- А это-- гип ГИАПа, если так можно выразиться,-- вмешался Никифоров,-- Главный инженер проекта Государственного института Азотной промышленности Дмитрий Никитич Дубов.
Дубов был четырехугольным человеком с коротко остриженной головой и прямым взором. Взяв Егора за руку, он стиснул ее и отпустил, будто ненужную. Егор перевел дыхание от боли, но виду не подал.
Едва все уселись, дверь снова открылась и влетела Юлия. И опять пошли реверансы: Юлия Степановна, старший научный, кандидат-лауреат, автор, опытное поле, гордость... Никифоров улыбался, Голавлев сверкал курткой, даже Дубов согнул шею, а Антонов поднес ручку прекрасной дамы к губам. Егор смотрел в окно, но видел всю эту суматоху, будто в зеркале. Не в первый же раз!
Наконец-то все успокоились. Снова сели. Тоненькая синеглазая Наташа, которой Никифоров успел позвонить, принесла кофе, испуганно взглянула на своего раскаленного завлаба и исчезла.
Начался разговор. Первой, как всегда, демонстрировали Юлию. Это у Никифорова было вроде психической атаки, которая действовала без отказу. "Такая женщина -- и не совсем дура? Надо же!" -- читалось на лицах. Егор хмуро думал: "Интересно, причесывается ли она когда-нибудь?" А Юлия сладко пела о своем опытном поле.
Что и говорить, не будь это именно ее занятием, Егор испытывал к нему куда больше бы уважения. В самом деле! Несколько лет назад, когда Юлия еще не обладала ни одним из своих титулов и даже не была сотрудницей Экспериментального Отдела (Отдела тоже не было), она поехала в командировку в Венгрию. Там ее свозили на предприятие "Темафорт". Коллега, поднаторевший в общении с восхищенными гостями, повествовал:
-- Приятно видеть среди городского асфальта участки сочной зеленой травы. Создавать, однако, такие свежие островки -- дело не простое. Но вот специалисты нашего предприятия разработали технологию изготовления ковров-газонов. В ткань из текстильных отходов помещаются семена трав вместе с питательными веществами. Достаточно затем уложить этот ковер на землю и полить его, чтобы через несколько дней он превратился в густой газон. Секрет ковра прост. Его текстильная основа разлагается, постепенно превращаясь в удобрение, стимулируя рост трав.
-- ...Вообразите, мне показалось, что открылась дверь в неведомое! -рассказывала Юлия, приподняв, по обыкновению, крутые брови.-- Я представила себе газоны наших городов, созданные подобным образом не просто из декоративных, но из лекарственных трав! В сущности, это тоже промышленное разведение лекарственных растений, но в буквальном смысле слова на принципиально новой основе.
Голавлев щелкнул блокнотом о стол.
-- Но разве мало у нас лесов? Полей? Ну, завести деляны, ну, организовать комплексы. Вот и совхоз, которому вы принадлежите, этим занимается. А газоны? Вы входили с этим предложением в Агропром? -обернулся он к Никифорову. Тот встрепенулся и посмотрел на Юлию.
-- Куда мы только ни входили! -- отмахнулась она.-- Ваш Агропром! Он не способен понять сути...
-- Я, кажется, ее тоже не понял,-- перебил Дубов.-- В сушеном виде, в аптеке, -- ну, лист сенны, ну, кора крушины, или там мочегонное...-- это дело нужное и важное. А разводить на газонах?! Вы что, намерены организовать всенародное движение за употребление только лекарственных растений -- и долой медицинскую химию? Антонов хмыкнул.
-- Пожалуй, даже фантасту это не пришло бы в голову,-- лукаво взглянула на него Юлия.-- Дело в другом. Всем известно, что различные запахи в состоянии не только улучшать настроение, но и реально противостоять стрессам, влияя на физиологические реакции в организме, вызываемые страхом, гневом, напряжением... Парижские парфюмеры, например, создают программу "ароматотерапии". Ее задача: разработать специальные душистые составы и благовония для снятия головной боли, бессонницы, угнетенного состояния. А ведь это могут быть не только закупоренные во флаконы духи и соли, а своего рода лекарственный дизайн. Изысканно продуманная система этих самых ковров-газонов. Клумбы валерианы в комнатах отдыха при офисах, заросли тонизирующих жасмина и лаванды в лабораториях, библиотеках, аудиториях, цехах...
-- Да, -- подхватил Антонов,-- а во Дворцах бракосочетания устроить бы клумбы из тех растений, которые в старину использовались как "приворотные средства.
Юлия смеялась, Никифоров послушно улыбался, Голавлев писал в блокноте, Дубов возложил взор на ноги Юлии.
-- А с какими трудностями вам приходится сталкиваться? -- наконец-то задал Голавлев модный вопрос.
-- О, их очень много! -- простодушно ответила Юлия, и Голавлев навострил перо.-- Знаете ли вы, что в старину принято было брать лекарственные травы непременно в ночь на Ивана Купалу? По новому стилю это 7 июля.
В сердце Изгнанника при тех словах словно бы звякнул серебряный колокольчик...
-- И брали их не где попало, а каждую на своем месте. Эти места были очень хорошо известны колдунам и ведьмам. А мы выращиваем целебные травы на плантациях. Вы увидите наши опытные поля и деляны совхоза. Говорим вот и о лекарственном дизайне. Но... анализы показывают, что искусственно выращенные лекарственные растения уступают своим диким родственникам.
-- Что, опять неумеренные добавки минеральных удобрений? -- воинственно вмешался Дубов.
-- Причем тут это? -- пожала плечами Юлия, и взгляд Дубова перебрался на ее плечи.-- Можно и нужно выращивать лекарственные травы на плантациях. Но и там нужно создать, к примеру, валериане ту же, в тончайших тонкостях, почву, что на сыроватой низменной поляне, или в овраге, или в кустах на речном берегу, окружить ее теми же травами и цветами, раскинуть на ней те же черемуховые и ольховые ветви, создать ей такое же соотношение солнца и тени, такую же влажность воздуха, напускать на нее прохладный белый туман, что поднимается от реки или стелется по дну оврага...
-- Это красиво...-- сказал Антонов.
Юлия улыбнулась, и Дубов занялся изучением ее губ.
-- Да, очень красиво! Так написал Владимир Солоухин в книге "Трава". Возможно, на травы нужно действовать гипнозом? Внушать им, что они в естественной, максимальна благоприятной среде? Но сейчас наши опыты сводятся к тому, чтобы весь этот божественный комплекс ощущений, необходимых каждому лекарственному растению, во-первых, вычислить, а во-вторых, воплотить все-таки в почве. Максимально точно сбалансировать основу ковров. Здесь я рискую впасть в биологическую математику и надоесть вам. Вы посмотрите опытные поля -- там каждый участок отличается от другого. Конечно, работы!.. Знали бы вы, до чего не хватает рук, голов, средств! Совхозу, который, так сказать, покровительствует Отделу, нужно от нас прежде всего сырье, больше, больше, а на нашу с Иваном -- это мой ассистент -- деятельность там смотрят, конечно, с уважением, но... как на дело далекого будущего, а значит, как на то, без чего сегодня можно обойтись.
-- Это мне знакомо,-- молвил Антонов.
-- И мне, -- подхватил Дубов.
Может быть, он сказал это, надеясь, что Юлия соизволит взглянуть на него? Но она улыбалась Антонову, и Дубов встал.
-- Жаль, что все это придется начинать заново, на новом месте, когда здесь встанет завод,-- произнес Дубов, и после этого Юлия, конечно, уже не спускала с него глаз.
* * *
О светлый, о пресветлый Обимур!.. Солнце ли .жжет твои глубокие воды, тонут ли в волнах твоих тяжелые облака, ночь ли черная ревниво прячет тебя от взоров, таишься ли ты во льдах и снегах зимних сумерек, ветер ли осенний гонит стада твоих крутобоких валов к далекому северному морю -- всегда прекрасен ты, всегда неуязвима краса твоя. И широк ты, и величав, и полноводен. Но нет ничего на свете лучше тебя, когда золотое закатное небо над тобой, и восходит первая бледная звезда над фиолетовыми холмами вдали, и дремлют заросли на берегу, и дремлет их темная зелень в тихом зеркале твоем. Есть ли сердце, что не дрогнет при виде просторов твоих?..
Егор сидел на скамейке над обрывом, смотрел в темнеющие дали, пытаясь по привычке утешить себя созерцанием великой реки, на берегу которой, что ни говори, он провел пятьсот делаварских лет ссылки. Все его прошлое -далекое, инопланетное, немыслимое прошлое -- всколыхнулось в памяти, когда слушал он Дубова. Здесь, на Земле, все происходило в строительстве медленно и нелепо. И когда Дубов говорил, что вопрос о создании завода азотных удобрений на Обимуре практически решен, скоро прибудет первый десант строителей, начнется возведение временного поселка, а через год-полтора -работа на основных сооружениях, Изгнанник со сладкой тоской вспоминал, как за одну только ночь -- а ведь она на Делаварии в два раза короче земной! -он нашел подходящую для строительства площадку -- а их в горах Делаварии было раз-два и обчелся,-- провел с помощью роботосистем необходимые исследования и дал команду на пульт Всепланетного Бюро Изобретений. Проект-то у него был давно готов. И наутро рабочих, пришедших на плантацию лекарственных трав -- самую большую на Делаварии! -- встретили корпуса нового завода по производству чудодейственной шестинол-фола-вадмиевой кислоты.
Конечно, даже там не удалось бы осуществить такую блистательно-стремительную операцию, если бы не подгадал Изгнанник свершения своей многолетней мечты к проведению Вседелаварского конкурса молодых изобретателей. В это время Бюро Изобретений обязывалось по первому требованию предоставлять участникам конкурса любые необходимые материалы и технику. Так счастливо сошлись обстоятельства, что соперники Изгнанника предъявляли к Бюро довольно-таки скромные требования: их интересовали, например, детали для сооружения дачных домиков на астероидах, крепления для солнечных качелей, записывающие устройства, вмонтированные в женские украшения, и всякая такая мелочь. Условия для исполнения мечты Изгнанника создались на редкость благоприятные! А сколько сложностей встает перед инженером-строителем здесь, на Земле... И защемило сердце Изгнанника: вот уже близок конец его земным странствиям, а никогда еще не прикасался он так близко к делу своей жизни на Делаварии -- сооружению промышленных предприятий. Правда, он специализировался по сверхскоростному строительству, но, возможно, его советы могли бы оказаться полезными Дубову...
Эта мысль неожиданно пришла к нему еще там, в кабинете начальника Отдела, когда Дубов с косноязычной значительностью рассказывал о предполагаемом строительстве. Она вызвала такой прилив нетерпеливой тоски по Делаварии, что рассказ Егора Белого о лаборатории памяти растений тоже начался вяло и косноязычно, а ведь понятно -- и лестно! -- что Юлия и Никифоров приберегли его уникальные (по выражению шефа, который еще неделю назад называл их весьма сомнительными!) опыты под занавес для пущего эффекта!
-- Собственно, мысль о том, что у человека существует историческая память, не нова и бесспорна. Спорить стоит лишь о том, пробуждается она случайно или под действием каких-то факторов и можно ли употреблять эти факторы, сознательно. Если да, то вопрос лишь в том, дан воздействовать на историческую память возможно более сильно. Известны опыты с электросном, электрошоком, наркотиками, сеансы гипноза...
-- Этой проблемой занимается и фантастика! -- перебил вдруг Антонов.-Скажем, в "Лезвии бритвы" Ивана Ефремова главный герой воскрешает историческую -- он называет ее подсознательной -- память с помощью разных доз ЛСД. Там это еще называется пробуждением наследственной информации. Ефремов пишет, что уже египтяне знали о сложном устройстве и неисчерпаемой глубине памяти. Египтяне считали, что Себ -- это наследственная душа, переходящая из тела в тело, а это как раз и есть наследственная память. Помните, как хорошо сказано об этом у Ефремова?
-- Да, конечно,-- буркнул Егор. Можно было подумать, что он обиделся, когда его перебили. Нет. Просто ощутил неловкость: не знал об этом, не читал этой книги. Он не любил читать, не смог полюбить. Разве что стихи. Они порою, случайным подбором слов заставляли звучать в его душе какие-то струны. И даже утешали, вселяли надежду, как "Эдда":
Что тешку скорбеть,
если сюда
путь мой направлен?
До часу последнего
век мой исчислен
и жребий измерен...
Но не станешь же объяснять своего отношения к литературе. Точно так же не вздумал бы рассказывать Егор, как и когда впервые возникла у него идея использовать сочетание памяти растений--и исторической памяти человека. Поэтому он и прял пряжу общих слов:
-- Животные и растения, не обладающие индивидуальным сознанием, являются в то же время участниками огромного "гибридного интеллекта". Своего рода коллективного мышления в природе. Однако ведь и человек -- часть природы. Значит, он тоже может стать--и становится -- участником этого коллективного мышления. И не возбудит ли определенный подбор "группы соучастников", например, трав, его историческую память? Под словом "человек" я разумею не столько индивидуума, сколько представителя родовой совокупности. Назовите, если хотите, этот процесс пробуждением не исторической, а генной памяти -- суть не изменится. Сочетание генов растений и генов человека дает определенный эффект. Ведь растения играли колоссальную роль в жизни наших предков, нам даже трудно вообразить какую!..
По-настоящему увлекся рассказом Егора только Антонов. Голавлев хмыкнул: "Держись земли -- трава обманет!" Дубов же, наверное, почуял тайного союзника в Егоре, а может быть, считал доводы и его и Юлии слишком незначительными, чтобы реально помешать строительству завода, не заслуживающими внимания не то что общественной комиссии, созданной словно бы для очистки чьей-нибудь совести, но и органов директивных. Строить было почти решено, однако этим "почти" являлась деятельность Экспериментального Отдела НИИ лекарственных растений. Но разве это -- деятельность? Похоже, именно так решил Дубов, но счел нужным поинтересоваться -- из вежливости:
-- Вы что, и опыты проводите?
-- Конечно,-- ответил Егор.
-- И кто ваши "кролики"?
-- Я-то их таковыми не считаю... А провожу опыты со многими. Системы пока нет. Зарубежные гости. Работники совхоза. Некоторые коллеги, -- ехидно присовокупил Егор: зараженные скепсисом Юлии и осторожностью Никифорова, сотрудники держались подальше от мнемографа. -- Я заметил, что особенно яркие картины дают опыты с теми, чьи предки жили здесь, на берегах Обимура. Взаимодействие их памяти с генной памятью растений, чьи "предки" тоже произрастали здесь, дает поразительный эффект. Каждая запись могла бы стать материалом для писателя.
Антонов с улыбкой кивнул ему.
-- А знаете что? -- внезапно сказал Дубов. -- Я ведь тоже из этих мест. Вернее, мои пра-пра-прадеды в этих краях проживали. Интересно, моя историческая память возбудится в вашей лаборатории?
Егор замялся. Он вовсе не был настроен тратить на Дубова травы и пленку. Но Юлия улыбнулась. О, как знал Егор эту ее улыбку! Так могла бы улыбаться змея. Вернее, царица змей, потому что Юлия, конечно... что и говорить! А искушенный ее лукавством Дубов отметил лишь факт -ослепительную улыбку. И не отстал от Егора до тех пор, пока не вынудил провести опыт.
* * *
Смеркалось. Странная это пора -- сумерки. День, свет и радость, с ночью, тьмой горемычной, встречается. Вот и получается -- ни день, ни ночь, ни свет, ни тьма, а сумерки, тихая печаль.
Наконец-то привел Егор нервы в порядок. Ох, сколь горячо его сердце сделалось, сколь волнуют его все эти хлопоты, вся суета земная! Люди не способны оценивать свои деяния по отношению к вечности, беспредельности, им слишком мало времени отпущено. Для них важен только миг -- и даже не миг жизни, а миг их собственного настроения. У них -- только день и ночь, а создание разумное должно воспринимать свое существование как постоянные, ровные сумерки. Так живут делаварцы...
Изгнанник расхохотался. Он сидел в парке над рекой, сидел один -- и хохотал. Привык все эмоции выражать по-людски. Ну разве не смешно? Разве не попался Изгнанник в плен Егору Белому так прочно, что еще неизвестно, как уживется с этой исторической памятью тело делаварца? Удастся ли на родине смирить в себе земное? Нет, он ведь и там мог поддаться внезапному порыву, впадая то в горе, то в радость, за эту несдержанность и угодил в ссылку, а иногда и тут удавалось сохранить в себе блаженно-сумеречное состояние стороннего наблюдателя.
Вот только воспоминания... Да еще сам себе выдумал эту маяту с генной памятью растений!
Кстати, о памяти: до чего странно вел себя Дубов. Этот крик во время сеанса: "Вот тебе за коня моего! Жги проклятого!", этот страх после пробуждения -- страх в непроницаемых ранее глазах... Правда, он мгновенно застегнулся на все пуговицы и осторожно спросил:
-- Интересные ощущения... а как вы фиксируете их? Егор указал на шкаф с папками:
-- Записываю со слов испытуемого.
-- Но ведь человек может отказаться рассказывать?
-- Конечно, никого принуждать я бы не стал, -- развел руками Егор. -Однако ведь... -- Тут он запнулся на мгновение.-- Однако никто не отказывался.
-- Никто? -- Голос Дубова окреп.-- В таком случае я буду первым.
Егор пожал плечами:
-- Воля ваша.
Конечно, в коридоре к Дубову пристал Голавлев, да и остальным было любопытно. Однако Дубов отмалчивался, приняв прежний непробиваемый вид. А от Голавлева он вообще старался держаться как можно дальше. Егор видел: его "подопытный кролик" воистину потрясен. И с долей злорадства подумал, что тот вообще бы места не находил от волнения, если бы узнал про мнемограф, про то, что у Егора после каждого сеанса остается пленка с записью...
Ветер перемешал, взбаламутил вершины тополей. Белая метель окутала Изгнанника. Тополиный снег! Последний раз, последний раз... Он закинул голову. Просторное небо, близкие звезды. Они станут еще ближе -- и совсем скоро. Истекает, наконец-то истекает срок его ссылки! 7 июля 1988 года корабль Куратора унесет его в звездные леса. А вдруг о нем забыли на родной планете? Связи с Куратором не было с того самого сентября 1918 года, не получал Изгнанник никакого сигнала о скором отбытии с Земли. Вдруг... нет, на Делаварии такого не может случиться. На Земле -- пожалуйста, сколько угодно, а там невозможна путаница ни в чем. И уже не Делаварию, а Землю будет высматривать Изгнанник среди множества звезд. А странно, когда-то, сквозь чащобу, звезды казались ему загадочнее и крупнее, чем отсюда, с пустого берега, мелкие, как на ладони.
Но старого леса давно уже нет. Как подумаешь, сколько деревьев (и людей) пережил Изгнанник! Не один десяток лет назад очистили на берегу Обимура зону для пионерских лагерей... Ну, Леший, конечно, сам виноват. Сперва хотели рубить выборочно, чтобы только для домов и дорожек площадки расчистить. А старик не потерпел вторжения в свои владения и разбушевался. Чего только он ни делал, чем ни стращал лесорубов! Вывороченные с корнем стволы приходили на место срубленных. Леший, сделавшись под стать самым высоким деревьям, шатался по лесу, куролесил, пел, в дуду берестяную дудел, стонал, хохотал, зверье гонял...
Пришлые напугались. Никто ведь не догадался бы -- откуда! слыхом про такое не слыхивали! -- надеть вывороченные тулупы, обмотать головы полотенцами, а вокруг того места, где думали рубить да строить, очертить обожженной кочергой. И все, и не сунулся бы Леший, за версту обходил бы зачарованный круг. Нет, проще показалось пригнать технику да своротить чащу. Ох, помнит Егор, как плакал Лешенька, перебегая от пенька к пеньку, слезами их обливая, именами ласковыми называя:
-- Березонька, навек расплелась твоя зеленая косонька! Где ты, осинушка, милая подруженька? Отзовись, липушка, откликнись, красавица! Ах ясень ты мой ясень, как же буду я без тебя, друг дорогой!..
И с каждым причетом, с каждой слезинкой уменьшался в росте Лешенька... еще да еще меньше... и вот уже не видно его в высокой траве, слышен только тихий плач -- не то комарик стонет, не то цветок от жажды ноет. С тех пор и не встречал Егор старого знакомца.
-- А, вот вы...-- еле выговорил Егор.-- Они чуть не убили меня! Они меня убивали! И убьют деву, что живет у истока. Может быть, уже... Идемте в деревню. Ведите за собой лес. Покличьте всех "вторых": водяных и полевых, овинников и кикимор, банников и русалок, домовых и дворовых. Изведите людей! Всех до единого! Передушите, передавите, в смерть защекочите, волосы по волоску повыдергайте! Мороку напустите! Скотину потравите! Ну! Зовите всех! Я сам с вами пойду!
-- Тебе ль этого хотеть? -- спросил Леший негромко, и словно бы застонало вдали умирающее дерево.
-- Но разве желание отомстить чуждо человеку? -- удивился Изгнанник вопросу.
-- Тебе откуда про желанья людские знать? Да разве человек пожелает беды и пропасти целому миру?! Михаила никому зла не делал. И я не сделаю. Путь твой неведом мне, но... вспоминай, что он тебе наказывал. Прощай!
И сгинул Леший -- только зеленая метель Егора окутала. Однако порыв ветра не остудил его жара. Не разбирая дороги, вырвался он из сетей леса, и тут, на краю овсяного поля...
-- Пришел, голубчик! Вернулся, родименький! Ну что, тяжко тебе с людьми? Тошнехонько? Нужна ли подмога наша?
-- Нужна, нужна! -- не помня себя крикнул Изгнанник, и сестры-лиходейки, простоволосые да изнуренные, голодно блестя глазами, засуетились вокруг:
-- Кого же возьмешь с собой, кормилец ты наш? Невею? Иль Гнетуху? Трясавицу покличешь? Вешнюю?
-- Всех, всех зову! -- манил Егор.-- Каждой достанется! Идите на деревню! Кости ломите, шеи кривите, уши .глушите. Очи людям слепите, тела измождайте, лепоту изменяйте, зубы роняйте. Берите их, всем вам поживы хватит! И тебе, Трясавица, и тебе, Огневица! -- метался он меж лихоманок.-И вам хватит, Гнетуха да Маяльница, Невея да Колея, Знобея да Чи-хея, Ломовая да Бледнуха, Вешняя да Листопадна-я-а!..
2
-- А-я-а!.. -- стонал телефон.
Егор вскинулся. Отчаянно колотилось сердце.
Ночью поднялся ветер. Чернота билась в окна, хлопала неплотно прикрытой дверью подъезда, металась в вершинах тополей. Отдыхала на минуту-- и снова начинала свой захлебывающийся, ошалелый вой. Сон пришел только на рассвете, и вот звонки...
Слушаю,--- буркнул Егор, но хмуро улыбнулся, услышав голос своей лаборантки:
-- Доброе утро! Юлия Степановна просила вам позвонить... Улыбки как не бывало.
-- Н-да? И что?
-- Сегодня в Отделе будут гости, с самого утра. Никифоров вчера забыл вас предупредить.
--- Ес-стес-ственно,-- процедил Егор.
-- Кажется, это журналисты из Москвы или писатели,-- туманно объясняла девушка.-- И еще какой-то инженер. Общественная комиссия по строительству этого завода, вы, наверное, слышали? Юлия Степановна рассказывала.
-- Мне она рассказала бы в последнюю очередь, -- сухо произнес Егор, и в трубке послышался вздох. Его вражда с Юлией ни для кого не тайна. Ладно, причем тут эта девочка? --- Так что от меня требуется, Наташа?
-- Юлия Степановна убедила шефа, что нужно показать вашу лабораторию.
Вот это да! Такого жеста от Юлии он не ждал. А скорее, здесь какой-то подвох, который она устраивает со своим обычным ласковым коварством.
-- А к своему опытному полю она уже охладела?
-- Нет, но она считает, что на москвичей подействует скорее нечто нетипичное, фантасмагорическое! Это она так сказала?
-- Да. То есть...
Вот он, подвох! Очередной повод для издевок! И все-таки есть возможность показать лабораторию.
-- Спасибо, Наташа. Я сейчас приду.
-- Егор Михайлович, она ничего такого не...
-- А вот это, Наташа, просто невозможно, чтобы Юлия "ничего такого не" -- если это по отношению ко мне! Ну, до встречи.
Спустя полчаса он был в Отделе. Следом прибежала Наташа к Егор отправил ее прибираться в лаборатории, буде эти столичные гости и впрямь вознамерятся заглянуть в "цветник", как почему-то называл его лабораторию начальник Отдела. Зато опытные поля Юлии Никифоров величал исключительно "плантацией".
Пришлось подождать. Наверное, гости завтракали и осматривали владения совхоза. Чего бежал, спрашивается? Егор ходил по коридору и злился на шефа, на Наташу, на...
Наконец за окном мелькнула машина, и Егор прошел в кабинет начальника Отдела, куда уже явились сам Никифоров и еще трое. Они были первыми посторонними, не узкими специалистами, а, так сказать, широкой публикой, которым Егор должен был показывать свою лабораторию, поэтому он разглядывал их с понятным любопытством.
Обращал на себя внимание небольшого роста черноголовый человек с морщинистым подвижным лицом. Он и сам был быстр в движениях, и в своей модной серебряной куртке казался каким-то проворным металлическим зверьком.
-- Газета "Вперед"! -- сунул он руку Егору.-- Специальный корреспондент Голавлев. От слова "голавль" -- рыба есть такая, знаете?
-- Да,-- кивнул Егор.-- А меня зовут Егор Белый.
-- Очень вам фамилия подходит! -- радостно закивал Голавлев.-- Как нарочно, под цвет волос!
Господи, сколько раз он уже слышал это! Да ладно, недолго осталось... Егор протянул руку очень высокому, статному старику с резкими чертами лица. Тот мрачно глянул из-под бровей:
-- Михаил Антонов, писатель.
-- Я что-то читал...-- вежливо пробормотал Егор.
-- Врете! -- улыбнулся Антонов.-- Бездарно врете. Сроду вы моих книг не читали. Ну да Бог с вами. Я ведь не на злобу дня пишу, а так -- сказки всякие. Впрочем, может быть, это вас заинтересовало бы. Вы ведь тоже в некотором роде сказочник со своей памятью растений.
Неужели Никифоров уже отпустил дежурную порцию "комплиментов" в адрес Егора? Однако серые глаза Антонова улыбались доброжелательно.
-- А это-- гип ГИАПа, если так можно выразиться,-- вмешался Никифоров,-- Главный инженер проекта Государственного института Азотной промышленности Дмитрий Никитич Дубов.
Дубов был четырехугольным человеком с коротко остриженной головой и прямым взором. Взяв Егора за руку, он стиснул ее и отпустил, будто ненужную. Егор перевел дыхание от боли, но виду не подал.
Едва все уселись, дверь снова открылась и влетела Юлия. И опять пошли реверансы: Юлия Степановна, старший научный, кандидат-лауреат, автор, опытное поле, гордость... Никифоров улыбался, Голавлев сверкал курткой, даже Дубов согнул шею, а Антонов поднес ручку прекрасной дамы к губам. Егор смотрел в окно, но видел всю эту суматоху, будто в зеркале. Не в первый же раз!
Наконец-то все успокоились. Снова сели. Тоненькая синеглазая Наташа, которой Никифоров успел позвонить, принесла кофе, испуганно взглянула на своего раскаленного завлаба и исчезла.
Начался разговор. Первой, как всегда, демонстрировали Юлию. Это у Никифорова было вроде психической атаки, которая действовала без отказу. "Такая женщина -- и не совсем дура? Надо же!" -- читалось на лицах. Егор хмуро думал: "Интересно, причесывается ли она когда-нибудь?" А Юлия сладко пела о своем опытном поле.
Что и говорить, не будь это именно ее занятием, Егор испытывал к нему куда больше бы уважения. В самом деле! Несколько лет назад, когда Юлия еще не обладала ни одним из своих титулов и даже не была сотрудницей Экспериментального Отдела (Отдела тоже не было), она поехала в командировку в Венгрию. Там ее свозили на предприятие "Темафорт". Коллега, поднаторевший в общении с восхищенными гостями, повествовал:
-- Приятно видеть среди городского асфальта участки сочной зеленой травы. Создавать, однако, такие свежие островки -- дело не простое. Но вот специалисты нашего предприятия разработали технологию изготовления ковров-газонов. В ткань из текстильных отходов помещаются семена трав вместе с питательными веществами. Достаточно затем уложить этот ковер на землю и полить его, чтобы через несколько дней он превратился в густой газон. Секрет ковра прост. Его текстильная основа разлагается, постепенно превращаясь в удобрение, стимулируя рост трав.
-- ...Вообразите, мне показалось, что открылась дверь в неведомое! -рассказывала Юлия, приподняв, по обыкновению, крутые брови.-- Я представила себе газоны наших городов, созданные подобным образом не просто из декоративных, но из лекарственных трав! В сущности, это тоже промышленное разведение лекарственных растений, но в буквальном смысле слова на принципиально новой основе.
Голавлев щелкнул блокнотом о стол.
-- Но разве мало у нас лесов? Полей? Ну, завести деляны, ну, организовать комплексы. Вот и совхоз, которому вы принадлежите, этим занимается. А газоны? Вы входили с этим предложением в Агропром? -обернулся он к Никифорову. Тот встрепенулся и посмотрел на Юлию.
-- Куда мы только ни входили! -- отмахнулась она.-- Ваш Агропром! Он не способен понять сути...
-- Я, кажется, ее тоже не понял,-- перебил Дубов.-- В сушеном виде, в аптеке, -- ну, лист сенны, ну, кора крушины, или там мочегонное...-- это дело нужное и важное. А разводить на газонах?! Вы что, намерены организовать всенародное движение за употребление только лекарственных растений -- и долой медицинскую химию? Антонов хмыкнул.
-- Пожалуй, даже фантасту это не пришло бы в голову,-- лукаво взглянула на него Юлия.-- Дело в другом. Всем известно, что различные запахи в состоянии не только улучшать настроение, но и реально противостоять стрессам, влияя на физиологические реакции в организме, вызываемые страхом, гневом, напряжением... Парижские парфюмеры, например, создают программу "ароматотерапии". Ее задача: разработать специальные душистые составы и благовония для снятия головной боли, бессонницы, угнетенного состояния. А ведь это могут быть не только закупоренные во флаконы духи и соли, а своего рода лекарственный дизайн. Изысканно продуманная система этих самых ковров-газонов. Клумбы валерианы в комнатах отдыха при офисах, заросли тонизирующих жасмина и лаванды в лабораториях, библиотеках, аудиториях, цехах...
-- Да, -- подхватил Антонов,-- а во Дворцах бракосочетания устроить бы клумбы из тех растений, которые в старину использовались как "приворотные средства.
Юлия смеялась, Никифоров послушно улыбался, Голавлев писал в блокноте, Дубов возложил взор на ноги Юлии.
-- А с какими трудностями вам приходится сталкиваться? -- наконец-то задал Голавлев модный вопрос.
-- О, их очень много! -- простодушно ответила Юлия, и Голавлев навострил перо.-- Знаете ли вы, что в старину принято было брать лекарственные травы непременно в ночь на Ивана Купалу? По новому стилю это 7 июля.
В сердце Изгнанника при тех словах словно бы звякнул серебряный колокольчик...
-- И брали их не где попало, а каждую на своем месте. Эти места были очень хорошо известны колдунам и ведьмам. А мы выращиваем целебные травы на плантациях. Вы увидите наши опытные поля и деляны совхоза. Говорим вот и о лекарственном дизайне. Но... анализы показывают, что искусственно выращенные лекарственные растения уступают своим диким родственникам.
-- Что, опять неумеренные добавки минеральных удобрений? -- воинственно вмешался Дубов.
-- Причем тут это? -- пожала плечами Юлия, и взгляд Дубова перебрался на ее плечи.-- Можно и нужно выращивать лекарственные травы на плантациях. Но и там нужно создать, к примеру, валериане ту же, в тончайших тонкостях, почву, что на сыроватой низменной поляне, или в овраге, или в кустах на речном берегу, окружить ее теми же травами и цветами, раскинуть на ней те же черемуховые и ольховые ветви, создать ей такое же соотношение солнца и тени, такую же влажность воздуха, напускать на нее прохладный белый туман, что поднимается от реки или стелется по дну оврага...
-- Это красиво...-- сказал Антонов.
Юлия улыбнулась, и Дубов занялся изучением ее губ.
-- Да, очень красиво! Так написал Владимир Солоухин в книге "Трава". Возможно, на травы нужно действовать гипнозом? Внушать им, что они в естественной, максимальна благоприятной среде? Но сейчас наши опыты сводятся к тому, чтобы весь этот божественный комплекс ощущений, необходимых каждому лекарственному растению, во-первых, вычислить, а во-вторых, воплотить все-таки в почве. Максимально точно сбалансировать основу ковров. Здесь я рискую впасть в биологическую математику и надоесть вам. Вы посмотрите опытные поля -- там каждый участок отличается от другого. Конечно, работы!.. Знали бы вы, до чего не хватает рук, голов, средств! Совхозу, который, так сказать, покровительствует Отделу, нужно от нас прежде всего сырье, больше, больше, а на нашу с Иваном -- это мой ассистент -- деятельность там смотрят, конечно, с уважением, но... как на дело далекого будущего, а значит, как на то, без чего сегодня можно обойтись.
-- Это мне знакомо,-- молвил Антонов.
-- И мне, -- подхватил Дубов.
Может быть, он сказал это, надеясь, что Юлия соизволит взглянуть на него? Но она улыбалась Антонову, и Дубов встал.
-- Жаль, что все это придется начинать заново, на новом месте, когда здесь встанет завод,-- произнес Дубов, и после этого Юлия, конечно, уже не спускала с него глаз.
* * *
О светлый, о пресветлый Обимур!.. Солнце ли .жжет твои глубокие воды, тонут ли в волнах твоих тяжелые облака, ночь ли черная ревниво прячет тебя от взоров, таишься ли ты во льдах и снегах зимних сумерек, ветер ли осенний гонит стада твоих крутобоких валов к далекому северному морю -- всегда прекрасен ты, всегда неуязвима краса твоя. И широк ты, и величав, и полноводен. Но нет ничего на свете лучше тебя, когда золотое закатное небо над тобой, и восходит первая бледная звезда над фиолетовыми холмами вдали, и дремлют заросли на берегу, и дремлет их темная зелень в тихом зеркале твоем. Есть ли сердце, что не дрогнет при виде просторов твоих?..
Егор сидел на скамейке над обрывом, смотрел в темнеющие дали, пытаясь по привычке утешить себя созерцанием великой реки, на берегу которой, что ни говори, он провел пятьсот делаварских лет ссылки. Все его прошлое -далекое, инопланетное, немыслимое прошлое -- всколыхнулось в памяти, когда слушал он Дубова. Здесь, на Земле, все происходило в строительстве медленно и нелепо. И когда Дубов говорил, что вопрос о создании завода азотных удобрений на Обимуре практически решен, скоро прибудет первый десант строителей, начнется возведение временного поселка, а через год-полтора -работа на основных сооружениях, Изгнанник со сладкой тоской вспоминал, как за одну только ночь -- а ведь она на Делаварии в два раза короче земной! -он нашел подходящую для строительства площадку -- а их в горах Делаварии было раз-два и обчелся,-- провел с помощью роботосистем необходимые исследования и дал команду на пульт Всепланетного Бюро Изобретений. Проект-то у него был давно готов. И наутро рабочих, пришедших на плантацию лекарственных трав -- самую большую на Делаварии! -- встретили корпуса нового завода по производству чудодейственной шестинол-фола-вадмиевой кислоты.
Конечно, даже там не удалось бы осуществить такую блистательно-стремительную операцию, если бы не подгадал Изгнанник свершения своей многолетней мечты к проведению Вседелаварского конкурса молодых изобретателей. В это время Бюро Изобретений обязывалось по первому требованию предоставлять участникам конкурса любые необходимые материалы и технику. Так счастливо сошлись обстоятельства, что соперники Изгнанника предъявляли к Бюро довольно-таки скромные требования: их интересовали, например, детали для сооружения дачных домиков на астероидах, крепления для солнечных качелей, записывающие устройства, вмонтированные в женские украшения, и всякая такая мелочь. Условия для исполнения мечты Изгнанника создались на редкость благоприятные! А сколько сложностей встает перед инженером-строителем здесь, на Земле... И защемило сердце Изгнанника: вот уже близок конец его земным странствиям, а никогда еще не прикасался он так близко к делу своей жизни на Делаварии -- сооружению промышленных предприятий. Правда, он специализировался по сверхскоростному строительству, но, возможно, его советы могли бы оказаться полезными Дубову...
Эта мысль неожиданно пришла к нему еще там, в кабинете начальника Отдела, когда Дубов с косноязычной значительностью рассказывал о предполагаемом строительстве. Она вызвала такой прилив нетерпеливой тоски по Делаварии, что рассказ Егора Белого о лаборатории памяти растений тоже начался вяло и косноязычно, а ведь понятно -- и лестно! -- что Юлия и Никифоров приберегли его уникальные (по выражению шефа, который еще неделю назад называл их весьма сомнительными!) опыты под занавес для пущего эффекта!
-- Собственно, мысль о том, что у человека существует историческая память, не нова и бесспорна. Спорить стоит лишь о том, пробуждается она случайно или под действием каких-то факторов и можно ли употреблять эти факторы, сознательно. Если да, то вопрос лишь в том, дан воздействовать на историческую память возможно более сильно. Известны опыты с электросном, электрошоком, наркотиками, сеансы гипноза...
-- Этой проблемой занимается и фантастика! -- перебил вдруг Антонов.-Скажем, в "Лезвии бритвы" Ивана Ефремова главный герой воскрешает историческую -- он называет ее подсознательной -- память с помощью разных доз ЛСД. Там это еще называется пробуждением наследственной информации. Ефремов пишет, что уже египтяне знали о сложном устройстве и неисчерпаемой глубине памяти. Египтяне считали, что Себ -- это наследственная душа, переходящая из тела в тело, а это как раз и есть наследственная память. Помните, как хорошо сказано об этом у Ефремова?
-- Да, конечно,-- буркнул Егор. Можно было подумать, что он обиделся, когда его перебили. Нет. Просто ощутил неловкость: не знал об этом, не читал этой книги. Он не любил читать, не смог полюбить. Разве что стихи. Они порою, случайным подбором слов заставляли звучать в его душе какие-то струны. И даже утешали, вселяли надежду, как "Эдда":
Что тешку скорбеть,
если сюда
путь мой направлен?
До часу последнего
век мой исчислен
и жребий измерен...
Но не станешь же объяснять своего отношения к литературе. Точно так же не вздумал бы рассказывать Егор, как и когда впервые возникла у него идея использовать сочетание памяти растений--и исторической памяти человека. Поэтому он и прял пряжу общих слов:
-- Животные и растения, не обладающие индивидуальным сознанием, являются в то же время участниками огромного "гибридного интеллекта". Своего рода коллективного мышления в природе. Однако ведь и человек -- часть природы. Значит, он тоже может стать--и становится -- участником этого коллективного мышления. И не возбудит ли определенный подбор "группы соучастников", например, трав, его историческую память? Под словом "человек" я разумею не столько индивидуума, сколько представителя родовой совокупности. Назовите, если хотите, этот процесс пробуждением не исторической, а генной памяти -- суть не изменится. Сочетание генов растений и генов человека дает определенный эффект. Ведь растения играли колоссальную роль в жизни наших предков, нам даже трудно вообразить какую!..
По-настоящему увлекся рассказом Егора только Антонов. Голавлев хмыкнул: "Держись земли -- трава обманет!" Дубов же, наверное, почуял тайного союзника в Егоре, а может быть, считал доводы и его и Юлии слишком незначительными, чтобы реально помешать строительству завода, не заслуживающими внимания не то что общественной комиссии, созданной словно бы для очистки чьей-нибудь совести, но и органов директивных. Строить было почти решено, однако этим "почти" являлась деятельность Экспериментального Отдела НИИ лекарственных растений. Но разве это -- деятельность? Похоже, именно так решил Дубов, но счел нужным поинтересоваться -- из вежливости:
-- Вы что, и опыты проводите?
-- Конечно,-- ответил Егор.
-- И кто ваши "кролики"?
-- Я-то их таковыми не считаю... А провожу опыты со многими. Системы пока нет. Зарубежные гости. Работники совхоза. Некоторые коллеги, -- ехидно присовокупил Егор: зараженные скепсисом Юлии и осторожностью Никифорова, сотрудники держались подальше от мнемографа. -- Я заметил, что особенно яркие картины дают опыты с теми, чьи предки жили здесь, на берегах Обимура. Взаимодействие их памяти с генной памятью растений, чьи "предки" тоже произрастали здесь, дает поразительный эффект. Каждая запись могла бы стать материалом для писателя.
Антонов с улыбкой кивнул ему.
-- А знаете что? -- внезапно сказал Дубов. -- Я ведь тоже из этих мест. Вернее, мои пра-пра-прадеды в этих краях проживали. Интересно, моя историческая память возбудится в вашей лаборатории?
Егор замялся. Он вовсе не был настроен тратить на Дубова травы и пленку. Но Юлия улыбнулась. О, как знал Егор эту ее улыбку! Так могла бы улыбаться змея. Вернее, царица змей, потому что Юлия, конечно... что и говорить! А искушенный ее лукавством Дубов отметил лишь факт -ослепительную улыбку. И не отстал от Егора до тех пор, пока не вынудил провести опыт.
* * *
Смеркалось. Странная это пора -- сумерки. День, свет и радость, с ночью, тьмой горемычной, встречается. Вот и получается -- ни день, ни ночь, ни свет, ни тьма, а сумерки, тихая печаль.
Наконец-то привел Егор нервы в порядок. Ох, сколь горячо его сердце сделалось, сколь волнуют его все эти хлопоты, вся суета земная! Люди не способны оценивать свои деяния по отношению к вечности, беспредельности, им слишком мало времени отпущено. Для них важен только миг -- и даже не миг жизни, а миг их собственного настроения. У них -- только день и ночь, а создание разумное должно воспринимать свое существование как постоянные, ровные сумерки. Так живут делаварцы...
Изгнанник расхохотался. Он сидел в парке над рекой, сидел один -- и хохотал. Привык все эмоции выражать по-людски. Ну разве не смешно? Разве не попался Изгнанник в плен Егору Белому так прочно, что еще неизвестно, как уживется с этой исторической памятью тело делаварца? Удастся ли на родине смирить в себе земное? Нет, он ведь и там мог поддаться внезапному порыву, впадая то в горе, то в радость, за эту несдержанность и угодил в ссылку, а иногда и тут удавалось сохранить в себе блаженно-сумеречное состояние стороннего наблюдателя.
Вот только воспоминания... Да еще сам себе выдумал эту маяту с генной памятью растений!
Кстати, о памяти: до чего странно вел себя Дубов. Этот крик во время сеанса: "Вот тебе за коня моего! Жги проклятого!", этот страх после пробуждения -- страх в непроницаемых ранее глазах... Правда, он мгновенно застегнулся на все пуговицы и осторожно спросил:
-- Интересные ощущения... а как вы фиксируете их? Егор указал на шкаф с папками:
-- Записываю со слов испытуемого.
-- Но ведь человек может отказаться рассказывать?
-- Конечно, никого принуждать я бы не стал, -- развел руками Егор. -Однако ведь... -- Тут он запнулся на мгновение.-- Однако никто не отказывался.
-- Никто? -- Голос Дубова окреп.-- В таком случае я буду первым.
Егор пожал плечами:
-- Воля ваша.
Конечно, в коридоре к Дубову пристал Голавлев, да и остальным было любопытно. Однако Дубов отмалчивался, приняв прежний непробиваемый вид. А от Голавлева он вообще старался держаться как можно дальше. Егор видел: его "подопытный кролик" воистину потрясен. И с долей злорадства подумал, что тот вообще бы места не находил от волнения, если бы узнал про мнемограф, про то, что у Егора после каждого сеанса остается пленка с записью...
Ветер перемешал, взбаламутил вершины тополей. Белая метель окутала Изгнанника. Тополиный снег! Последний раз, последний раз... Он закинул голову. Просторное небо, близкие звезды. Они станут еще ближе -- и совсем скоро. Истекает, наконец-то истекает срок его ссылки! 7 июля 1988 года корабль Куратора унесет его в звездные леса. А вдруг о нем забыли на родной планете? Связи с Куратором не было с того самого сентября 1918 года, не получал Изгнанник никакого сигнала о скором отбытии с Земли. Вдруг... нет, на Делаварии такого не может случиться. На Земле -- пожалуйста, сколько угодно, а там невозможна путаница ни в чем. И уже не Делаварию, а Землю будет высматривать Изгнанник среди множества звезд. А странно, когда-то, сквозь чащобу, звезды казались ему загадочнее и крупнее, чем отсюда, с пустого берега, мелкие, как на ладони.
Но старого леса давно уже нет. Как подумаешь, сколько деревьев (и людей) пережил Изгнанник! Не один десяток лет назад очистили на берегу Обимура зону для пионерских лагерей... Ну, Леший, конечно, сам виноват. Сперва хотели рубить выборочно, чтобы только для домов и дорожек площадки расчистить. А старик не потерпел вторжения в свои владения и разбушевался. Чего только он ни делал, чем ни стращал лесорубов! Вывороченные с корнем стволы приходили на место срубленных. Леший, сделавшись под стать самым высоким деревьям, шатался по лесу, куролесил, пел, в дуду берестяную дудел, стонал, хохотал, зверье гонял...
Пришлые напугались. Никто ведь не догадался бы -- откуда! слыхом про такое не слыхивали! -- надеть вывороченные тулупы, обмотать головы полотенцами, а вокруг того места, где думали рубить да строить, очертить обожженной кочергой. И все, и не сунулся бы Леший, за версту обходил бы зачарованный круг. Нет, проще показалось пригнать технику да своротить чащу. Ох, помнит Егор, как плакал Лешенька, перебегая от пенька к пеньку, слезами их обливая, именами ласковыми называя:
-- Березонька, навек расплелась твоя зеленая косонька! Где ты, осинушка, милая подруженька? Отзовись, липушка, откликнись, красавица! Ах ясень ты мой ясень, как же буду я без тебя, друг дорогой!..
И с каждым причетом, с каждой слезинкой уменьшался в росте Лешенька... еще да еще меньше... и вот уже не видно его в высокой траве, слышен только тихий плач -- не то комарик стонет, не то цветок от жажды ноет. С тех пор и не встречал Егор старого знакомца.