Губерман Игорь. Камерные гарики

   и с утренних зорь
   до полуночных звезд —
   молитва, творимая матом.

* * *

   Вокруг себя едва взгляну,
   с тоскою думаю холодной:
   какой кошмар бы ждал страну,
   где власть и впрямь была народной.

* * *

   В тюрьме я в острых снах переживаю
   такую беготню по приключениям,
   как будто бы сгущенно проживаю
   то время, что убито заключением.

* * *

   Когда уход из жизни близок,
   хотя не тотчас, не сейчас,
   душа, предощущая вызов,
   духовней делается в нас.

* * *

   Не потому ли мне так снятся
   лихие сны почти все ночи,
   что Бог позвал меня на танцы,
   к которым я готов не очень?

* * *

   Всмотревшись пристрастно
   и пристально,
   я понял, что надо спешить,
   что жажда покоя и пристани
   вот-вот помешает мне жить.

* * *

   У старости есть мания страдать
   в томительном полночном наваждении,
   что попусту избыта благодать,
   полученная свыше при рождении.

* * *

   Не лезь, мой друг, за декорации —
   зачем ходить потом в обиде,
   что благороднейшие грации
   так безобразны в истом виде.

* * *

   Вчера сосед по нарам взрезал вены;
   он смерти не искал и был в себе,
   он просто очень жаждал перемены
   в своей остановившейся судьбе.

* * *

   Я скепсисом съеден и дымом пропитан,
   забыта весна и растрачено лето,
   и бочка иллюзий пуста и разбита,
   а жизнь – наслаждение, полное света.

* * *

   Я что-то говорю своей жене,
   прищурившись от солнечного глянца,
   а сын, поймав жука, бежит ко мне.
   Такие сны в тюрьме под утро снятся.

* * *

   Вот и кости ломит в непогоду,
   хрипы в легких чаще и угарней;
   возвращаясь в мертвую природу,
   мы к живой добрей и благодарней.

* * *

   Все, что пропустил и недоделал,
   все, чем по-дурацки пренебрег,
   в памяти всплывает и умело
   ночью прямо за душу берет.

* * *

   Блажен, кто хлопотлив и озабочен
   и ночью видит сны, что снова день,
   и крутится с утра до поздней ночи,
   ловя свою вертящуюся тень.

* * *

   Где крыша в роли небосвода —
   свой дух, свой быт, своя зима,
   своя печаль, своя свобода
   и даже есть своя тюрьма.

* * *

   Мое безделье будет долгим,
   еще до края я не дожил,
   а те, кто жизнь считает долгом,
   пусть объяснят, кому я должен.

* * *

   Наклонись, философ, ниже,
   не дрожи, здесь нету бесов,
   трюмы жизни пахнут жижей
   от общественных процессов.

* * *

   Курилки, подоконники, подъезды,
   скамейки у акаций густолистых —
   все помощи там были безвозмездны,
   все мысли и советы бескорыстны.
   Теперь, когда я взвешиваю слово
   и всякая наивность неуместна,
   я часто вспоминаю это снова:
   курилки, подоконники, подъезды.

* * *

   Чуть пожил – и нет меня на свете —
   как это диковинно, однако;
   воздух пахнет сыростью, и ветер
   воет над могилой, как собака.

* * *

   Весной я думаю о смерти.
   Уже нигде. Уже никто.
   Как будто был в большом концерте
   и время брать внизу пальто.

* * *

   По камере то вдоль, то поперек,
   обдумывая жизнь свою, шагаю
   и каждый возникающий упрек
   восторженно и жарко отвергаю.

* * *

   В неволе я от сытости лечился,
   учился полувзгляды понимать,
   с достоинством проигрывать учился
   и выигрыш спокойно принимать.

* * *

   Тюрьмой сегодня пахнет мир земной,
   тюрьма сочится в души и умы,
   и каждый, кто смиряется с тюрьмой,
   становится строителем тюрьмы.

* * *

   Ветреник, бродяга, вертопрах,
   слушавшийся всех и никого,
   лишь перед неволей знал я страх,
   а теперь лишился и его.

* * *

   В тюрьме, где ощутил свою ничтожность,
   вдруг чувствуешь, смятение тая,
   бессмысленность, бесцельность,
   безнадежность
   и дикое блаженство бытия.

* * *

   Тюрьмою наградила напоследок
   меня отчизна-мать, спасибо ей,
   я с радостью и гордостью изведал
   судьбу ее не худших сыновей.

* * *

   Когда, убогие калеки,
   мы устаем ловить туман,

* * *

   какое счастье знать, что реки
   впадут однажды в океан.

* * *

   Здесь ни труда, ни алкоголя,
   а большинству беда втройне —
   еще и каторжная доля
   побыть с собой наедине.

* * *

   Напрасны страх, тоска и ропот,
   когда судьба влечет во тьму;
   в беде всегда есть новый опыт,
   полезный духу и уму.

* * *

   А часто в час беды, потерь и слез,
   когда несчастья рыщут во дворе,
   нам кажется, что это не всерьез,
   что вон уже кричат – конец игре.

* * *

   Всю жизнь я больше созерцал,
   а утруждался очень мало,
   светильник мой, хотя мерцал,
   но сквозь бутыль и вполнакала.

* * *

   Года промчатся быстрой ланью,
   укроет плоть суглинка пласт,
   и Бог-отец могучей дланью
   моей душе по жопе даст.

* * *

   В тюрьму я брошен так давно,
   что сжился с ней, признаться честно;
   в подвалах жизни есть вино,
   какое воле неизвестно.

* * *

   Какое это счастье: на свободе
   со злобой и обидой через грязь
   брести домой по мерзкой непогоде
   и чувствовать, что жизнь не удалась.

* * *

   Глаза упавшего коня,
   огромный город без движения,
   помойный чан при свете дня —
   моей тюрьмы изображение.

* * *

   Стихов довольно толстый томик,
   отмычку к райским воротам,
   а также свой могильный холмик
   меняю здесь на бабу там!

* * *

   В тюрьме вечерами сидишь молчаливо
   и очень на нары не хочется лезть,
   а хочется мяса, свободы и пива
   и изредка – славы, но чаще – поесть.

* * *

   В наш век искусственного меха
   и нефтью пахнущей икры
   нет ничего дороже смеха,
   любви, печали и игры.

* * *

   Тюрьма – не только боль потерь.
   Источник темных откровений,
   тюрьма еще окно и дверь
   в пространство новых измерений.

* * *

   В тюрьму посажен за грехи
   и сторожимый мразью разной,
   я душу вкладывал в стихи,
   а их носил под пяткой грязной.

* * *

   И по сущности равные шельмы,
   и по глупости полностью схожи
   те, кто хочет купить подешевле,
   те, кто хочет продать подороже.

* * *

   Взломщики, бандиты, коммунары,
   взяточники, воры и партийцы —
   сотни тел полировали нары,
   на которых мне сейчас не спится.
   Тени их проходят предо мною
   кадрами одной кошмарной серии,
   и волной уходят за волною
   жертвы и строители империи.

* * *

   Все дороги России – беспутные,
   все команды в России – пожарные,
   все эпохи российские – смутные,
   все надежды ее – лучезарные.

* * *

   Меня не оставляет ни на час
   желание кому-то доказать,
   что беды, удручающие нас,
   на самом деле тоже благодать.

* * *

   Божий мир так бестрепетно ясен
   и, однако, так сложен притом,
   что никак и ничуть не напрасен
   страх и труд не остаться скотом.

* * *

   На улице сейчас – как на душе:
   спокойно, ясно, ветрено немного,
   и жаль слегка, что главная дорога,
   по-видимому, пройдена уже.

* * *

   Есть еле слышный голос крови,
   наследства предков тонкий глас,
   он сводит или прекословит,
   когда судьба сближает нас.

* * *

   Нет, не судьба творит поэта,
   он сам судьбу свою творит,
   судьба – платежная монета
   за все, что вслух он говорит.

* * *

   Вослед беде идет удача,
   а вслед удачам – горечь бед;
   мир создан так, а не иначе,
   и обижаться смысла нет.

* * *

   Живущий – улыбайся в полный рот
   и чаще пей взбодряющий напиток;
   в ком нет веселья – в рай не попадет,
   поскольку там зануд уже избыток.

* * *

   Последнюю в себе сломив твердыню
   и смыв с лица души последний грим,
   я, Господи, смирил свою гордыню,
   смири теперь свою – поговорим.

* * *

   Я глубже начал видеть пустоту,
   и чавкающей грязи плодородность,
   и горечь, что питает красоту,
   и розовой невинности бесплодность.

* * *

   Искрение, честность, метание,
   нелепости взрывчатой смелости —
   в незрелости есть обаяние,
   которого нету у зрелости.

* * *

   Чем нынче занят? Вновь и снова
   в ночной тиши и свете дня
   я ворошу золу былого,
   чтоб на сейчас найти огня.

* * *

   Как никакой тяжелый час,
   как никакие зной и холод,
   насквозь просвечивает нас
   рентген души – тюремный голод.

* * *

   Нет, не бездельник я, покуда голова
   работает над пряжею певучей;
   я в реки воду лью,
   я в лес ношу дрова,
   я ветру дую вслед, гоняя тучи.

* * *

   Вот человек. Лицо и плечи.
   Тверда рука. Разумна речь.
   Он инженер. Он строил печи,
   чтобы себе подобных жечь.

* * *

   Не страшно, а жаль мне подонка,
   пуглив его злобный оскал,
   похожий на пса и ребенка,
   он просто мужчиной не стал.

* * *

   У прошлого есть запах, вкус и цвет,
   стремление учить, влиять и значить,
   и только одного, к несчастью, нет —
   возможности себя переиначить.

* * *

   Двуногим овцам нужен сильный пастырь.
   Чтоб яростен и скор. Жесток и ярок.
   Но изредка жалел и клеил пластырь
   на раны от зубов его овчарок.

* * *

   Не спорю, что разум, добро и любовь
   движение мира ускорили,
   но сами чернила истории – кровь
   людей, непричастных к истории.

* * *

   Соблазн тюремных искушений
   однообразен, прям и прост:
   избегнуть боли и лишений,
   но завести собачий хвост.

* * *

   Пока я немного впитал с этих стен,
   их духом омыт не вполне,
   еще мне покуда больнее, чем тем,
   кого унижают при мне.

* * *

   До края дней теперь удержится
   во мне рожденная тюрьмой
   беспечность узников и беженцев,
   уже забывших путь домой.

* * *

   По давней наблюдательности личной
   забавная печальность мне видна:
   гавно глядит на мир оптимистичней,
   чем те, кого воротит от гавна.

* * *

   В столетии ничтожном и великом,
   дивясь его паденьям и успехам,
   топчусь между молчанием и криком,
   мечусь между стенанием и смехом.

* * *

   Течет апрель, водой звеня,
   мир залит воздухом и светом;
   мой дом печален без меня,
   и мне приятно знать об этом.

* * *

   Боюсь, что враг душевной смуты,
   не мизантроп, но нелюдим,
   Бог выключается в минуты,
   когда Он нам необходим.

* * *

   Везде, где наш рассудок судит верно,
   выходит снисхождение и милость;
   любая справедливость милосердна,
   а иначе она не справедливость.

* * *

   Вот небо показалось мне с овчину,
   и в пятки дух от ужаса сорвался,
   и стал я пробуждать в себе мужчину,
   однако он никак не отозвался.

* * *

   Я уношу, помимо прочего,
   еще одно тюрьмы напутствие:
   куда трудней, чем одиночество,
   его немолчное отсутствие.

* * *

   Не во тьме мы оставим детей,
   когда годы сведут нас на нет;
   время светится светом людей,
   много лет как покинувших свет.

* * *

   Неощутим и невесом,
   тоской бесплотности несомый,
   в тюрьму слетает частый сон
   о жизни плотской и весомой.

* * *

   Я рад, что знаю вдохновение,
   оно не раз во мне жило,
   оно легко, как дуновение,
   и, как похмелье, тяжело.

* * *

   Жаждущих уверовать так много,
   что во храмах тесно стало вновь,
   там через обряды ищут Бога,
   как через соитие – любовь.

* * *

   Как мечту, как волю, как оазис —
   жду каких угодно перемен,
   столько жизней гасло до меня здесь,
   что тлетворна память этих стен.

* * *

   Когда с самим собой наедине
   обкуривал я грязный потолок,
   то каялся в единственной вине —
   что жил гораздо медленней, чем мог.

* * *

   Мне наплевать на тьму лишений
   и что меня пасет свинья,
   мне жаль той сотни искушений,
   которым сдаться мог бы я.

* * *

   Волшебный мир, где ты с подругой;
   женой становится невеста;
   жена становится супругой,
   и мир становится на место.

* * *

   Надо жить, и единственно это
   надо делать в любви и надежде;
   равнодушно вращает планета
   кости всех, кто познал это прежде.

* * *

   Фортуна – это женщина, уступка
   ей легче, чем решительный отказ,
   а пластика просящего поступка
   зависит исключительно от нас.

* * *

   Не наблюдал я никогда
   такой же честности во взорах
   ни в ком за все мои года,
   как в нераскаявшихся ворах.

* * *

   Лежу на нарах без движения,
   на стены сумрачно гляжу;
   жизнь – это самовыражение,
   за это здесь я и сижу.

* * *

   Мы постоянно пашем пашни
   или возводим своды башен,
   где днем еще позавчерашним
   мы хоронили близких наших.

* * *

   Горит ночной плафон огнем вокзальным,
   и я уже настолько здесь давно,
   что выглядит былое нереальным
   и кажется прочитанным оно.

* * *

   Сгущается вокруг тугой туман,
   а я в упор не вижу черных дней —
   природный оптимизм, как талисман,
   хранит меня от горя стать умней.

* * *

   Здравствуй, друг, я живу хорошо,
   здесь дают и обед, и десерт;
   извини, написал бы еще,
   но уже я заклеил конверт.

* * *

   За то, что я сидел в тюрьме,
   потомком буду я замечен,
   и сладкой чушью обо мне
   мой образ будет изувечен.

* * *

   Мне жизнь тюрьму, как сон, послала,
   так молча спит огонь в золе,
   земля – надевши снежный саван,
   и семя, спящее в земле.

* * *

   Не сваливай вину свою, старик,
   о предках и эпохе спор излишен;
   наследственность и век —
   лишь черновик,
   а начисто себя мы сами пишем.

* * *

   Любовная ложь и любезная лесть,
   хотя мы и знаем им цену,
   однако же вновь побуждают нас лезть
   на стену, опасность и сцену.

* * *

   Поскольку предан я мечтам,
   то я сижу в тюрьме не весь,
   а часть витает где-то там,
   и только часть ютится здесь.

* * *

   Любовь, ударившись о быт,
   скудеет плотью, как старуха,
   а быт безжизнен и разбит,
   как плоть, лишившаяся духа.

* * *

   Есть безделья, которые выше трудов,
   как монеты различной валюты,
   есть минуты, которые стоят годов,
   и года, что не стоят минуты.

* * *

   О чем ты молишься, старик?
   О том, чтоб ночью в полнолуние
   меня постигло хоть на миг
   любви забытое безумие.