Страница:
Джо Гудмэн
Моя настоящая любовь
Сан-Франциско, 1875 год
Ральф Монтгомери не знал, что сказать. Даже на смертном одре его бабушка старалась навязать свои желания каждому — от повара до членов городского совета. Возможно, самым удивительным было то, что ему до сих пор удавалось избегать этой ловушки.
— Ты слушаешь меня, Ральф? — В тоне Миллисент Монтгомери звучало раздражение. Ее внук был с ней вежлив, но его равнодушный взгляд говорил, что его интерес к разговору пропал. Он умел держать свои мысли при себе, но Миллисент уловила признаки его тихого бунта. — Не думай, что тебе удастся отвертеться, — заявила она.
Ральф откинулся в кремовом бархатном кресле и вытянул ноги, рассеянно потер колено. Небо за окном было затянуто тучами. Когда погода изменится, боль ослабнет. Но сейчас начинался дождь.
— Что, болит нога?
Он понял, что массирует ее, и убрал руку.
— Немного.
Девять месяцев назад, когда обвалился вход двенадцатой шахты, Ральфа придавило упавшим бревном. Из-под завала его вытаскивали целый день. Он выжил благодаря каменному карману, образовавшемуся вокруг его головы. Он не терял сознания, и у него была уйма времени, чтобы представить себе собственную смерть или жизнь без одной ноги. Боль в сломанной ноге была такой невыносимой, что в некоторые мгновения он бы предпочел смерть. Но Ральф Монтгомери унаследовал от бабушки упрямый характер. Та сила духа, которая двигала Миллисент Монтгомери в восемьдесят лет, поддерживала Ральфа в тридцать три года. Возможно, именно из-за того, что он сам столкнулся со смертью, бабушка выдвинула свое требование. Ральф не сомневался, что она вынашивала свою идею с тех пор, как он вернулся из Невады. Теперь, когда он начал снова ходить, она решила, что пора поговорить с внуком. Ральф не собирался объяснять бабушке, что, судя по его опыту, прикованность к постели не является препятствием для занятий сексом. Если бы она это поняла, то начала бы давить на него еще несколько месяцев назад.
— Ты занимаешься гимнастикой? — спросила Миллисент, вглядываясь своими ясными голубыми глазами в лицо внука. Она сразу поймет, если он солжет.
— Занимаюсь. Каждый день, — ответил он серьезно, но в уголках его рта появилась ироническая улыбка. — Боюсь, что сегодня мое расписание нарушено. Потому что сижу у тебя.
— Не дерзи! — прикрикнула бабушка. — Я тебя сюда не звала.
Он усмехнулся, неловко поднялся на ноги и поцеловал Миллисент в щеку.
— Звала, бабушка, и не пытайся отрицать это.
Ральф снова сел. Он заметил, что старушка была тронута этим неожиданным проявлением нежности.
— И вот я здесь. Как всегда, послушный внук, готовый выполнять все твои требования, чтобы остаться в твоей милости… — Он сделал паузу и прибавил тихо: — И в твоем завещании.
— Ну и нахал!
— Да, мадам. — Ральф видел, что Миллисент пытается скрыть улыбку. — Однако ты выглядишь очень хорошо, — продолжал он. — Не думаю, что в ближайшее время я войду во владение семейным состоянием. Я говорил с врачом. Он сказал, что ты совершенно здорова.
— У меня воспаление легких.
— У тебя простуда.
— И это значит: совершенно здорова? Простуда может перейти в чахотку.
— Она может перейти и еще во что-нибудь, но бессмысленно сейчас беспокоиться об этом. Доктор Харви говорит, что ты переживешь нас всех.
Старушка фыркнула, расправила плечи, вскинула голову и приняла царственную позу.
— И ты не можешь прогнать доктора Харви, потому что я оплачиваю его счет, — не отступал Ральф.
— Вот почему он говорит тебе, что я совершенно здорова, — съязвила она. — Я буду лежать мертвой и окоченевшей, а он не захочет признать это. Я для него золотая жила.
— Для меня тоже, бабуля. — Ральф встал, взял свою трость из черного дерева. — Поэтому я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
— Тогда ты сделаешь то, что я прошу. Уверяю тебя, мое здоровье — в твоих руках.
— Завтра День благодарения, — напомнил он. — Я вряд ли смогу подарить тебе правнука к Рождеству. По крайней мере, моего сына. Ты ведь знаешь, такой подарок готовят девять месяцев. — Миллисент поморщилась. Ральф любил подтрунивать над старушкой. — Надеюсь, твой хрупкий организм продержится такой срок, — сказал он сухо.
— Я чувствовала бы себя лучше, если бы к этому времени ты был бы помолвлен с какой-нибудь молодой леди, — произнесла она с легкой грустью.
На лице внука появилось жесткое выражение. Его глаза стали такими же серыми и холодными, как затянутое тучами небо, и рука так крепко сжимала трость, что побелели пальцы.
— Мне не нужен бастард, — предупредила она. — Если именно так ты думал выполнить мою просьбу, то выкинь это из головы. Такое решение неприемлемо. Я вырастила тебя и заслужила то, о чем прошу. Ты должен считаться с моими желаниями. Кроме того, не все женщины такие, как Кэтрин Хейл. Хватит носить траур по женщине, которая даже не умерла.
Глаза Ральфа сузились, но он проглотил бабушкины слова и ничего не возразил.
— До свидания, бабушка, — сказал он спокойно.
Глядя на внука, идущего к двери, Миллисент пожалела о своих словах. Не нужно было напоминать о Кэтрин Хейл. Ральф был безумно влюблен в нее, но ее больше интересовали деньги, а не любовь. Понимал ли ее внук, что именно она, бабушка, подстроила так, чтобы Ральф обнаружил связь своей невесты со своим лучшим другом? Это случилось десять лет назад, и до сегодняшнего дня Миллисент не упоминала имя Кэтрин. Но она никогда не забывала ее. После того как внук обнаружил двойное предательство — и со стороны возлюбленной, и со стороны друга, — он сделался очень недоверчивым и осторожным. Эти качества, правда, помогали ему в бизнесе. Конкуренты никак не могли разобраться в его стратегии. Он вел переговоры с правительством о западных железнодорожных линиях. После завершения строительства трансконтинентальной дороги шесть лет назад акции Ральфа у его инвесторов и в министерстве невероятно поднялись. Он поддержал строительство «Пасифик», и эта сделка вчетверо увеличила его состояние. Семья вкладывала деньги в добычу полезных ископаемых, но Ральф не считал ее перспективной. Неизвестно, сколько еще времени земля будет щедро отдавать свои залежи золота в Калифорнии или серебра в Неваде.
Возможно, именно Кэтрин Хейл научила Ральфа не класть все яйца в одну корзину. В делах и удовольствиях Ральф Монтгомери проявлял разнообразные интересы.
Хлопнула дверь. Миллисент надеялась, что ее внук не попытается пройти расстояние из Ноб-Хилла до делового района. Со вздохом она откинулась на резной подголовник из орехового дерева. Ее волосы казались еще белее на темном дереве. Старушка печально посмотрела на портрет на стене. Ее любимый сын и невестка смотрели на нее с портрета. Если бы только они были живы! Тогда сами бы воевали со своим непокорным сыном. Но воспитывать его пришлось Миллисент. Как жестока порой бывает судьба! Двадцать лет назад Миллисент потеряла мужа, а спустя семь лет землетрясение унесло жизни сына и невестки. Внука она чуть было не потеряла из-за обвала рудника. Она не могла видеть, как вымирает семья. Ральф имел долг перед дедом и родителями — да и перед ней тоже. Она могла только надеяться, что он это тоже понимает.
Линда Стрит открыла окно, как только заметила Ральфа, выходящего из экипажа. Весь день шел дождь, и мостовая сделалась скользкой. Линда открыла было рот, чтобы предупредить его, но в этот момент он поскользнулся и упал. Линда позвала слугу и выбежала из дома. Кучер уже спустился с облучка и помог Ральфу сесть. Линда опустилась на колени возле него и провела рукой по его больной ноге.
— Убирайся! — огрызнулся он, оттолкнул руку женщины и краешком глаза увидел, как вспыхнуло ее лицо.
Однако она сохранила самообладание и спокойно сказала:
— Мистер Симмонс, мистер Файн, помогите мистеру Монтгомери встать. — И Линда отошла в сторону, а слуги стали поднимать Ральфа. — Поддержите его под мышки. Квей По, возьми трость мистера Монтгомери: он не сможет ею воспользоваться. Молли, Хсиа То, принесите кресло мистера Монтгомери — его, наверное, придется нести.
Служанки побежали исполнять приказание.
— Мне не нужно это проклятое кресло! — взорвался Ральф. Он был взбешен.
— Миссис Адамс, — обратилась Линда к экономке, — будьте любезны, проследите, чтобы приготовили ванну и постель для мистера Монтгомери.
— Конечно, — откликнулась экономка, — я все сделаю. Он будет ужинать в своей комнате?
Линда кивнула.
— Я еще не умер, — запротестовал Ральф, но женщины не обратили на его слова внимания. — Я даже не инвалид. Я поужинаю в столовой.
Он постарался высвободиться из рук державших его людей, но больная нога некстати подвернулась. Если бы не слуги, он бы во второй раз поцеловал мостовую.
Подвезли кресло и поставили его позади Ральфа. Ни Линда, ни слуги не собирались усаживать его силой, но она была уверена, что выиграет в этой схватке характеров. Она просто смотрела ему в глаза.
Ральф злился, уголки его губ опустились.
— Вы работаете на меня, — грубо напомнил он.
— Да, сэр, для этого вы меня и наняли.
— В таком случае я вас увольняю.
— Хорошо, — сказала она спокойно, — я соберу вещи. — И повернулась, чтобы уйти.
— Черт бы вас побрал, мисс Стрит! — сдался он, опускаясь в кресло.
Симмонс повез его к дому. С помощью кучера они подняли кресло по лестнице и вкатили в дом. Квей По пошел следом, стуча тростью, которая только на несколько дюймов была короче его самого. Пока они поднимались по лестнице на второй этаж, перед глазами Ральфа была прямая узкая спина Линды. Он заметил, что у нее тонкая талия и бедра слегка покачиваются при каждом шаге. Ее рука, касающаяся перил, казалась слабой, но он знал, что это только иллюзия. Ее длинные худые пальцы обладали огромной силой. Линда отворила дверь в спальню Ральфа. — Помогите ему раздеться, мистер Симмонс. Я должна взять передник.
Ее серое платье было уже забрызгано грязью, так что передник был вроде и не нужен. Просто Линде нужно было побыть немного одной — взять себя в руки, прежде чем вступить в схватку со львом.
Ральф сидел в ванне и слушал, как Линда ходит в соседней комнате. У нее была легкая походка и грациозная поступь, которая все больше восхищала его. Он не поднял головы, когда она приблизилась к ванне. Линда свернула полотенце, положила его рядом с ванной и опустилась на колени. У нее был такой вид, словно она молилась, а ванна была алтарем. Губы Ральфа слегка изогнулись. Он не питал иллюзий относительно ее чувств к нему. Она явно не поклонялась ему — скорее, считала жертвенным животным.
Длинные темные ресницы прикрывали ее фиалковые глаза, когда она наклонилась, чтобы взять махровое полотенце. Ее изящные руки развернули его, опустили в воду. Ральф молча разглядывал ее, словно видел впервые.
Густые волосы цвета воронова крыла обрамляли овальное лицо с правильными чертами. Брови, темные, тонкие, красиво изгибались дугой. Кожа была гладкая, с легким загаром. Только рот у нее был великоват, а нижняя губа чересчур пухлой, чтобы удовлетворять строгим требованиям красоты. На ложбинке у шеи виднелись капли пота, несколько выбившихся прядей прилипли ко лбу.
— Вы можете поднять ногу? — спросила она.
Вопрос, заданный спокойным тоном, — и молчание: она всегда терпеливо ждала ответа. С некоторым усилием он приподнял больную ногу и положил на край ванны. Вода закапала на пол и на накрахмаленный передник Линды. Она положила руки на его ногу: одну — на колено, другую — на лодыжку. На ноге Ральфа остались шрамы с неровными краями — там, где его ударило бревном. Кости ноги срослись лучше, чем ожидали все, за исключением самого Ральфа. Его колено все еще не сгибалось, а лодыжка была слабой, но благодаря уколам, массажу, которые делала Линда, и гимнастике мышцы ноги не атрофировались. Лечение оказалось эффективнее, чем предсказывали врачи.
— Вы далеко сегодня ходили? — спросила Линда, делая массаж. Влажные волосы на его ногах были жесткими на ощупь. Она нажала сильнее, нащупывая твердые мышцы, исследуя повреждения сухожилий, суставов и связок. Линда не отрывала взгляда от изуродованной ноги. Над водой висели горячие пары, скрывающие его обнаженное тело, и хотя вид обнаженного мужчины не смущал ее, ей пришлось бы напрячься, чтобы не обнаружить своего волнения. — Далеко? — спросила она снова.
Ральф удовлетворенно улыбнулся. Он уже ответил на ее вопрос, но она не услышала. Линда Стрит на самом деле не была такой хладнокровной, какой старалась казаться.
— От дома бабушки полпути до офиса, — повторил он.
Значит, он прошел по Пауэл-стрит — горбатой улице, мало подходившей для его прогулок. Он специально испытывал пределы своей выносливости. Миллисент Монтгомери предупреждала Линду, что ее внук будет непростым пациентом.
— Только полпути? — переспросила она, бросая на него быстрый взгляд из-под опущенных ресниц. — Это на вас не похоже.
Ральф смотрел, как ее пальцы энергично растирают его ногу, даже слишком энергично, по его мнению, и подумал, не льстит ли он себе, предполагая, что она сердится.
— Чертова нога подвернулась, когда я сходил с тротуара.
— В таком случае вам повезло, — сказала она, — если бы вы заставили себя идти дальше, то могли нанести непоправимый вред своей ноге.
Она потерла ладони, согревая их, прежде чем приложить к колену. От ее прикосновения Ральфа обдало жаром и заныло в паху. Он крепче сжал край ванны, выпрямился и наклонился вперед.
— Довольно! — произнес он внезапно охрипшим голосом, стараясь скрыть волнение.
— Но я…
— Довольно! — повторил он тоном, не терпящим возражений. Линда быстро убрала руки. Он опустил ногу в воду.
— Я еще помокну немного. Я позову вас, когда вы мне понадобитесь.
Линда кивнула, встала и вышла. Она возилась в спальне: складывала полотенца, которые принесла миссис Адаме, и согревала простыни на постели Ральфа с помощью сковороды с длинной ручкой. От приказа хозяина ее сердце забилось сильнее, и она никак не могла успокоиться. Линда взглянула в зеркало. К счастью, волнение не отразилось на ее лице. Она присела на подлокотник кресла, как птица на жердочку, и оглядела комнату, носившую на себе отпечаток характера владельца. Окна были большими, и когда темно-бордовые шторы были подняты, открывался прекрасный вид на сад и пруд. Французские двери выходили на балкон с тяжелой каменной балюстрадой. В теплые дни Линда вывозила Ральфа подышать воздухом и принять солнечную ванну. Иногда там же она делала ему массаж. Чаще, однако, подкатывала к нему маленький письменный стол и оставляла его одного заниматься работой, которая, как он утверждал, не могла ждать.
Линда встала и поворошила золу в камине, подкинула дров и пододвинула стопку полотенец ближе к огню. Ее взгляд остановился на фотографии, стоящей на каминной полке. На ней были дед Ральфа и четыре министра. Все одеты в свободные фланелевые рубашки, рабочие брюки, широкополые бесформенные шляпы, в руках — кирки. Она без труда узнала мужа Миллисент, хотя никогда не просила Ральфа показать его. Просто Ральф был похож на своего деда.
В соседней комнате заплескалась вода. Он сказал, что позовет ее, когда будет вылезать, и, конечно, не позвал. Линда вошла ванную как раз вовремя, чтобы поддержать хозяина. Иначе он рисковал получить еще одну травму, потому что обязательно бы упал.
Вода стекала с его рук и с груди. Линда прижалась бедром к его гладкому обнаженному бедру, чтобы поддержать. Он был красивый мужчина, но какой ужасный упрямец!
— Не двигайтесь, — сказала она, — иначе мы упадем оба. Мне нужна передышка.
О том, что у нее перехватило дыхание не из-за физического напряжения, она ему ни за что не скажет.
Ральф почувствовал, как ее рука скользит по его спине. «У меня совершенно не осталось достоинства», — подумал он. По настоянию бабушки Линда Стрит прибыла в их дом через три дня после того, как он вернулся с невадских рудников. Уже девять месяцев она решительно лишала его брони высокомерия и мужской гордости.
В начале их знакомства, когда сокрушающая боль на время отступала, и Ральф мог воспринимать окружающий мир, он ошибочно считал, что Линда не смущается, потому что у нее были мужчины. Он заявил ей об этом довольно грубо. Она осадила его. С тех пор они больше об этом не упоминали.
Линда сдернула халат с дверцы зеркального шкафа и бросила ему: — Надевайте.
Стоя на одной ноге, Ральф накинул халат и завязал пояс. Линда терпеливо ждала, когда он снова обопрется на ее плечо. Он всегда понимал, что она — хрупкое создание, но сейчас почему-то осознал это с особой ясностью.
Несмотря на то, что Ральф был выше и тяжелее, Линда поддерживала его так крепко, что он не боялся упасть или даже споткнуться. Она довела его до кровати и помогла сесть. Потом поправила на нем халат, скромно прикрыв бедра, и начала собирать полотенца. Он смотрел на нее и улыбался про себя. Безукоризненно одетая, в длинной юбке, закрывавшей стройные ноги, она была тонкой, как тростинка. Высокая грудь придавала этой точеной фигурке еще большую соблазнительность.
Подойдя к Ральфу, она дала ему полотенце. — Для волос, — пояснила она. Ральф взял его и быстро провел по волосам. Линда уже поднимала его ногу и подкладывала под нее
полотенце. Он поморщился от боли. Из кармана передника она достала коричневый флакон с лекарством. Налив на ладонь немного жидкости, она поставила флакон и начала массировать ногу. Ральф смотрел, как ее руки разглаживают узлы в мышцах. Он весь отдался ощущению тепла, проникающего в суставы.
— Почему вы не замужем? — спросил он вдруг.
Линда не остановилась, но ее сердце затрепетало. Не глядя на него, она сосредоточилась на работе.
— Мне кажется, это личный вопрос, — сказала она.
— Ублажите меня.
Временами Линде казалось, что она только этим и занимается.
— Не стоит…
— Кто-нибудь задавал вам когда-нибудь этот вопрос?
Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:
— Да.
— И вы ответили «нет».
— Я ответила «да».
Она опустила голову и принялась массировать бедро.
— Что же случилось?
— Мой отец заболел за несколько месяцев до свадьбы. Я проводила много времени, ухаживая за ним. Не могла строить планы… Я была усталой и раздраженной. — Она слегка покачала головой, и ее длинные ресницы прикрыли фиалковые глаза. — Через некоторое время я просто перестала интересоваться замужеством. Думаю, то же случилось и с Эдвардом. — Она вздохнула. — Мы расторгли помолвку.
— Когда это было?
— Семь лет назад.
Значит, ей было двадцать два года, подумал он. И двадцать шесть, когда умер ее отец. Александр Стрит был личным врачом Миллисент, пока не заболел. Разрушительная болезнь, которая высосала из него все соки и, в конце концов, свела в могилу, стала для Линды одним из источников медицинских знаний и физической силы. После смерти отца она начала работать сиделкой.
— Вы сожалеете об Эдварде?
Она покачала головой.
— А о том, что не вышли замуж?
Линда на секунду задумалась и снова покачала головой.
Ральф замялся:
— Моя бабушка вбила себе в голову, что я должен иметь наследника состояния Монтгомери.
— Разве она не знает, как вы стараетесь?
Ральф удивленно вскинул брови, не вполне веря тому, что услышал.
— Это как?
Линда усмехнулась.
— Моя комната в конце коридора, — объяснила она. — И выходит на улицу. Я знаю о женщинах, которые приходят сюда по ночам… и о тех, которых поставляет вам ваш друг Чепмен. Вы, должно быть, уже произвели на свет не одного наследника. Возможно, ваша бабушка будет удовлетворена.
— Я вижу, сегодня вы откровенны, — сухо заметил он. — Раз так, позвольте мне сказать: моя бабушка заявила, что не признает незаконнорожденных. К счастью, у меня их и нет.
Линда удивилась, почему его слова обрадовали ее. Стараясь скрыть это от Ральфа, она нагнулась и взяла полотенце. Линда вытерла руки и обернула полотенцем ногу пациента.
— Бабушка поэтому хотела вас видеть? — спросила она.
— Да.
Это объясняло его безрассудную попытку отправиться в деловой район. Линда понимала, что Ральф Монтгомери не мог терпеть, чтобы кто-то вмешивался в его жизнь. Даже если это была любимая бабушка.
— Я думаю о ее желании, — продолжал он.
— О… — протянула Линда.
«Интересно, — подумала она, — кого же он выберет?» Парад женщин, посещавших его спальню, состоял не только из шлюх. Там была, например, одна молодая женщина, наверное, кузина Чепмена. Она была очень красивой. Линда часто слышала ее звонкий смех, доносившийся из спальни хозяина. Она составила бы хорошую партию для Ральфа Монтгомери. Возможно, немного глуповата, немного легкомысленна, но будет отлично смотреться рядом с ним, и у них будут прекрасные дети.
Он мог иметь любую женщину, какую хотел, и часто так и делал. Линда знала это и держалась от него на расстоянии. Девушка не хотела сделаться одной из многих.
Ральф был на редкость красивый мужчина: ясные серые глаза, аристократические черты лица, прямой нос, твердый подбородок, блестящие черные волосы. Тело его было мускулистым и гибким благодаря физическим упражнениям, которые он ежедневно выполнял с Линдой. Он привык ездить верхом, охотиться и ходить пешком. И конечно, злился, что из-за несчастного случая вынужден мало двигаться.
Линда хорошо изучила все его тело с широкими плечами, тонкой талией и впадинками по обеим сторонам ягодиц. Она массировала его бедра и руки, а когда он бывал почти без сознания от боли, клала его голову себе на колени и растирала шею и затылок.
Когда он был прикован к постели, именно Линда мыла его. Об этом просил сам Ральф. Линда выдержала испытание: под внимательным, даже циничным взглядом Ральфа Монтгомери она не дрогнула. Со временем она узнала его тело лучше, чем любая женщина, разделявшая с ним постель, и даже лучше, чем он сам. Она почти так же хорошо чувствовала его настроение. И хотя сохраняла бесстрастное выражение лица, переживала вместе с ним, если ему было плохо. Ральф ненавидел свою беспомощность, и сиделка стала мишенью для его гнева. Она не раз сталкивалась и с холодной вежливостью, и с язвительными выпадами, и с угрюмым молчанием.
Он всегда смотрел на нее так пристально, что, уходя в свою комнату, она все еще чувствовала на себе его взгляд. В лучшие дни он задабривал ее улыбками и приятной беседой, предлагал деньги или подарки.
Ральф Монтгомери всегда добивался своего. Он не особенно ценил то, что она выполняла все его требования. Обеды из лучших ресторанов Сан-Франциско ему доставляли в комнату. Она устроила так, чтобы его помощники приносили ему работу из офиса, и каждый день Квей По бегал на биржу и списывал курс доллара. Когда Ральф жаловался, что слишком жарко, она открывала окна и двери и проветривала дом; когда было слишком холодно, разжигала огонь в камине.
Сейчас Линде было не по себе. Ральф рассматривал ее с таким любопытством, словно она была какой-нибудь диковинной вещицей. Ральф провел рукой по волосам, вытер шею полотенцем и снова взглянул на Линду. Ее фиалковые глаза оставались спокойными, выражение лица — бесстрастным.
— Бабушка хочет, чтобы я был помолвлен к Рождеству, — сказал он. — Это было бы для нее хорошим подарком.
— Возможно, вам лучше подарить ей шляпку или шаль, — заметила Линда. — Это тоже хороший подарок.
Его удивил ее холодный юмор. Ральфу хотелось заглянуть ей в лицо и посмотреть, не улыбается ли она.
— Вы это хотите получить к Рождеству?
— Я? — Ее голос слегка дрогнул. В сердце кольнуло. — Нет, боюсь, что мне нужны апельсины на яблоне.
— А что это должно означать? — спросил он, удивляясь ее внезапной серьезности.
Она пожала плечами.
— Это может означать все или ничего. — Она видела, что он нахмурился, но объяснять не стала.
Линда попыталась встать, но Ральф взял ее за руку. Его пальцы были худыми, но сильными, и ей было бы нелегко высвободить руку, если бы она захотела. Она дотрагивалась до него сотни, тысячи раз; поддерживала, обнимала и холила его тело; гладила его волосы, спину, бедра, касалась самых интимных мест. Но Ральф Монтгомери почти никогда не дотрагивался до нее. Сейчас его пальцы казались огненным кольцом. Линда задрожала.
— В чем дело, мистер Монтгомери?
Ральф разжал пальцы и наблюдал за тем, как Линда трет руку, словно он поставил ей синяк. Он знал, что его пожатие не было болезненным. Его глаза слегка прищурились, и взгляд потеплел.
— Я подумал, что, может быть, вы согласитесь стать моей невестой, мисс Стрит.
Она взглянула ему прямо в лицо. Самообладание изменило ей: ее фиалковые глаза расширились, и рот слегка приоткрылся. Побледнев как полотно, она тихо сказала:
— Почему вы думаете, что я соглашусь? — Ее сердце сжалось. — Я очень люблю вашу бабушку. Она никогда не забывала моего отца. Когда он не мог больше принимать пациентов, она поддерживала нас обоих. Благодаря миссис Монтгомери я нашла работу.
Она помогла мне и после смерти отца. Не знаю, что бы я делала…
Ральф оборвал ее:
— Она умирает. Я должен исполнить ее волю, не обязательно должна быть свадьба. Только помолвка.
Линда изо всех сил сжала полотенце и медленно опустилась на краешек кровати.
— Миллисент умирает?
Слезы покатились по ее щекам. «Это невозможно, — подумала она. — Только не Миллисент». Даже в восемьдесят лет она была самой энергичной женщиной, которую знала Линда.
Ральф Монтгомери не знал, что сказать. Даже на смертном одре его бабушка старалась навязать свои желания каждому — от повара до членов городского совета. Возможно, самым удивительным было то, что ему до сих пор удавалось избегать этой ловушки.
— Ты слушаешь меня, Ральф? — В тоне Миллисент Монтгомери звучало раздражение. Ее внук был с ней вежлив, но его равнодушный взгляд говорил, что его интерес к разговору пропал. Он умел держать свои мысли при себе, но Миллисент уловила признаки его тихого бунта. — Не думай, что тебе удастся отвертеться, — заявила она.
Ральф откинулся в кремовом бархатном кресле и вытянул ноги, рассеянно потер колено. Небо за окном было затянуто тучами. Когда погода изменится, боль ослабнет. Но сейчас начинался дождь.
— Что, болит нога?
Он понял, что массирует ее, и убрал руку.
— Немного.
Девять месяцев назад, когда обвалился вход двенадцатой шахты, Ральфа придавило упавшим бревном. Из-под завала его вытаскивали целый день. Он выжил благодаря каменному карману, образовавшемуся вокруг его головы. Он не терял сознания, и у него была уйма времени, чтобы представить себе собственную смерть или жизнь без одной ноги. Боль в сломанной ноге была такой невыносимой, что в некоторые мгновения он бы предпочел смерть. Но Ральф Монтгомери унаследовал от бабушки упрямый характер. Та сила духа, которая двигала Миллисент Монтгомери в восемьдесят лет, поддерживала Ральфа в тридцать три года. Возможно, именно из-за того, что он сам столкнулся со смертью, бабушка выдвинула свое требование. Ральф не сомневался, что она вынашивала свою идею с тех пор, как он вернулся из Невады. Теперь, когда он начал снова ходить, она решила, что пора поговорить с внуком. Ральф не собирался объяснять бабушке, что, судя по его опыту, прикованность к постели не является препятствием для занятий сексом. Если бы она это поняла, то начала бы давить на него еще несколько месяцев назад.
— Ты занимаешься гимнастикой? — спросила Миллисент, вглядываясь своими ясными голубыми глазами в лицо внука. Она сразу поймет, если он солжет.
— Занимаюсь. Каждый день, — ответил он серьезно, но в уголках его рта появилась ироническая улыбка. — Боюсь, что сегодня мое расписание нарушено. Потому что сижу у тебя.
— Не дерзи! — прикрикнула бабушка. — Я тебя сюда не звала.
Он усмехнулся, неловко поднялся на ноги и поцеловал Миллисент в щеку.
— Звала, бабушка, и не пытайся отрицать это.
Ральф снова сел. Он заметил, что старушка была тронута этим неожиданным проявлением нежности.
— И вот я здесь. Как всегда, послушный внук, готовый выполнять все твои требования, чтобы остаться в твоей милости… — Он сделал паузу и прибавил тихо: — И в твоем завещании.
— Ну и нахал!
— Да, мадам. — Ральф видел, что Миллисент пытается скрыть улыбку. — Однако ты выглядишь очень хорошо, — продолжал он. — Не думаю, что в ближайшее время я войду во владение семейным состоянием. Я говорил с врачом. Он сказал, что ты совершенно здорова.
— У меня воспаление легких.
— У тебя простуда.
— И это значит: совершенно здорова? Простуда может перейти в чахотку.
— Она может перейти и еще во что-нибудь, но бессмысленно сейчас беспокоиться об этом. Доктор Харви говорит, что ты переживешь нас всех.
Старушка фыркнула, расправила плечи, вскинула голову и приняла царственную позу.
— И ты не можешь прогнать доктора Харви, потому что я оплачиваю его счет, — не отступал Ральф.
— Вот почему он говорит тебе, что я совершенно здорова, — съязвила она. — Я буду лежать мертвой и окоченевшей, а он не захочет признать это. Я для него золотая жила.
— Для меня тоже, бабуля. — Ральф встал, взял свою трость из черного дерева. — Поэтому я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
— Тогда ты сделаешь то, что я прошу. Уверяю тебя, мое здоровье — в твоих руках.
— Завтра День благодарения, — напомнил он. — Я вряд ли смогу подарить тебе правнука к Рождеству. По крайней мере, моего сына. Ты ведь знаешь, такой подарок готовят девять месяцев. — Миллисент поморщилась. Ральф любил подтрунивать над старушкой. — Надеюсь, твой хрупкий организм продержится такой срок, — сказал он сухо.
— Я чувствовала бы себя лучше, если бы к этому времени ты был бы помолвлен с какой-нибудь молодой леди, — произнесла она с легкой грустью.
На лице внука появилось жесткое выражение. Его глаза стали такими же серыми и холодными, как затянутое тучами небо, и рука так крепко сжимала трость, что побелели пальцы.
— Мне не нужен бастард, — предупредила она. — Если именно так ты думал выполнить мою просьбу, то выкинь это из головы. Такое решение неприемлемо. Я вырастила тебя и заслужила то, о чем прошу. Ты должен считаться с моими желаниями. Кроме того, не все женщины такие, как Кэтрин Хейл. Хватит носить траур по женщине, которая даже не умерла.
Глаза Ральфа сузились, но он проглотил бабушкины слова и ничего не возразил.
— До свидания, бабушка, — сказал он спокойно.
Глядя на внука, идущего к двери, Миллисент пожалела о своих словах. Не нужно было напоминать о Кэтрин Хейл. Ральф был безумно влюблен в нее, но ее больше интересовали деньги, а не любовь. Понимал ли ее внук, что именно она, бабушка, подстроила так, чтобы Ральф обнаружил связь своей невесты со своим лучшим другом? Это случилось десять лет назад, и до сегодняшнего дня Миллисент не упоминала имя Кэтрин. Но она никогда не забывала ее. После того как внук обнаружил двойное предательство — и со стороны возлюбленной, и со стороны друга, — он сделался очень недоверчивым и осторожным. Эти качества, правда, помогали ему в бизнесе. Конкуренты никак не могли разобраться в его стратегии. Он вел переговоры с правительством о западных железнодорожных линиях. После завершения строительства трансконтинентальной дороги шесть лет назад акции Ральфа у его инвесторов и в министерстве невероятно поднялись. Он поддержал строительство «Пасифик», и эта сделка вчетверо увеличила его состояние. Семья вкладывала деньги в добычу полезных ископаемых, но Ральф не считал ее перспективной. Неизвестно, сколько еще времени земля будет щедро отдавать свои залежи золота в Калифорнии или серебра в Неваде.
Возможно, именно Кэтрин Хейл научила Ральфа не класть все яйца в одну корзину. В делах и удовольствиях Ральф Монтгомери проявлял разнообразные интересы.
Хлопнула дверь. Миллисент надеялась, что ее внук не попытается пройти расстояние из Ноб-Хилла до делового района. Со вздохом она откинулась на резной подголовник из орехового дерева. Ее волосы казались еще белее на темном дереве. Старушка печально посмотрела на портрет на стене. Ее любимый сын и невестка смотрели на нее с портрета. Если бы только они были живы! Тогда сами бы воевали со своим непокорным сыном. Но воспитывать его пришлось Миллисент. Как жестока порой бывает судьба! Двадцать лет назад Миллисент потеряла мужа, а спустя семь лет землетрясение унесло жизни сына и невестки. Внука она чуть было не потеряла из-за обвала рудника. Она не могла видеть, как вымирает семья. Ральф имел долг перед дедом и родителями — да и перед ней тоже. Она могла только надеяться, что он это тоже понимает.
Линда Стрит открыла окно, как только заметила Ральфа, выходящего из экипажа. Весь день шел дождь, и мостовая сделалась скользкой. Линда открыла было рот, чтобы предупредить его, но в этот момент он поскользнулся и упал. Линда позвала слугу и выбежала из дома. Кучер уже спустился с облучка и помог Ральфу сесть. Линда опустилась на колени возле него и провела рукой по его больной ноге.
— Убирайся! — огрызнулся он, оттолкнул руку женщины и краешком глаза увидел, как вспыхнуло ее лицо.
Однако она сохранила самообладание и спокойно сказала:
— Мистер Симмонс, мистер Файн, помогите мистеру Монтгомери встать. — И Линда отошла в сторону, а слуги стали поднимать Ральфа. — Поддержите его под мышки. Квей По, возьми трость мистера Монтгомери: он не сможет ею воспользоваться. Молли, Хсиа То, принесите кресло мистера Монтгомери — его, наверное, придется нести.
Служанки побежали исполнять приказание.
— Мне не нужно это проклятое кресло! — взорвался Ральф. Он был взбешен.
— Миссис Адамс, — обратилась Линда к экономке, — будьте любезны, проследите, чтобы приготовили ванну и постель для мистера Монтгомери.
— Конечно, — откликнулась экономка, — я все сделаю. Он будет ужинать в своей комнате?
Линда кивнула.
— Я еще не умер, — запротестовал Ральф, но женщины не обратили на его слова внимания. — Я даже не инвалид. Я поужинаю в столовой.
Он постарался высвободиться из рук державших его людей, но больная нога некстати подвернулась. Если бы не слуги, он бы во второй раз поцеловал мостовую.
Подвезли кресло и поставили его позади Ральфа. Ни Линда, ни слуги не собирались усаживать его силой, но она была уверена, что выиграет в этой схватке характеров. Она просто смотрела ему в глаза.
Ральф злился, уголки его губ опустились.
— Вы работаете на меня, — грубо напомнил он.
— Да, сэр, для этого вы меня и наняли.
— В таком случае я вас увольняю.
— Хорошо, — сказала она спокойно, — я соберу вещи. — И повернулась, чтобы уйти.
— Черт бы вас побрал, мисс Стрит! — сдался он, опускаясь в кресло.
Симмонс повез его к дому. С помощью кучера они подняли кресло по лестнице и вкатили в дом. Квей По пошел следом, стуча тростью, которая только на несколько дюймов была короче его самого. Пока они поднимались по лестнице на второй этаж, перед глазами Ральфа была прямая узкая спина Линды. Он заметил, что у нее тонкая талия и бедра слегка покачиваются при каждом шаге. Ее рука, касающаяся перил, казалась слабой, но он знал, что это только иллюзия. Ее длинные худые пальцы обладали огромной силой. Линда отворила дверь в спальню Ральфа. — Помогите ему раздеться, мистер Симмонс. Я должна взять передник.
Ее серое платье было уже забрызгано грязью, так что передник был вроде и не нужен. Просто Линде нужно было побыть немного одной — взять себя в руки, прежде чем вступить в схватку со львом.
Ральф сидел в ванне и слушал, как Линда ходит в соседней комнате. У нее была легкая походка и грациозная поступь, которая все больше восхищала его. Он не поднял головы, когда она приблизилась к ванне. Линда свернула полотенце, положила его рядом с ванной и опустилась на колени. У нее был такой вид, словно она молилась, а ванна была алтарем. Губы Ральфа слегка изогнулись. Он не питал иллюзий относительно ее чувств к нему. Она явно не поклонялась ему — скорее, считала жертвенным животным.
Длинные темные ресницы прикрывали ее фиалковые глаза, когда она наклонилась, чтобы взять махровое полотенце. Ее изящные руки развернули его, опустили в воду. Ральф молча разглядывал ее, словно видел впервые.
Густые волосы цвета воронова крыла обрамляли овальное лицо с правильными чертами. Брови, темные, тонкие, красиво изгибались дугой. Кожа была гладкая, с легким загаром. Только рот у нее был великоват, а нижняя губа чересчур пухлой, чтобы удовлетворять строгим требованиям красоты. На ложбинке у шеи виднелись капли пота, несколько выбившихся прядей прилипли ко лбу.
— Вы можете поднять ногу? — спросила она.
Вопрос, заданный спокойным тоном, — и молчание: она всегда терпеливо ждала ответа. С некоторым усилием он приподнял больную ногу и положил на край ванны. Вода закапала на пол и на накрахмаленный передник Линды. Она положила руки на его ногу: одну — на колено, другую — на лодыжку. На ноге Ральфа остались шрамы с неровными краями — там, где его ударило бревном. Кости ноги срослись лучше, чем ожидали все, за исключением самого Ральфа. Его колено все еще не сгибалось, а лодыжка была слабой, но благодаря уколам, массажу, которые делала Линда, и гимнастике мышцы ноги не атрофировались. Лечение оказалось эффективнее, чем предсказывали врачи.
— Вы далеко сегодня ходили? — спросила Линда, делая массаж. Влажные волосы на его ногах были жесткими на ощупь. Она нажала сильнее, нащупывая твердые мышцы, исследуя повреждения сухожилий, суставов и связок. Линда не отрывала взгляда от изуродованной ноги. Над водой висели горячие пары, скрывающие его обнаженное тело, и хотя вид обнаженного мужчины не смущал ее, ей пришлось бы напрячься, чтобы не обнаружить своего волнения. — Далеко? — спросила она снова.
Ральф удовлетворенно улыбнулся. Он уже ответил на ее вопрос, но она не услышала. Линда Стрит на самом деле не была такой хладнокровной, какой старалась казаться.
— От дома бабушки полпути до офиса, — повторил он.
Значит, он прошел по Пауэл-стрит — горбатой улице, мало подходившей для его прогулок. Он специально испытывал пределы своей выносливости. Миллисент Монтгомери предупреждала Линду, что ее внук будет непростым пациентом.
— Только полпути? — переспросила она, бросая на него быстрый взгляд из-под опущенных ресниц. — Это на вас не похоже.
Ральф смотрел, как ее пальцы энергично растирают его ногу, даже слишком энергично, по его мнению, и подумал, не льстит ли он себе, предполагая, что она сердится.
— Чертова нога подвернулась, когда я сходил с тротуара.
— В таком случае вам повезло, — сказала она, — если бы вы заставили себя идти дальше, то могли нанести непоправимый вред своей ноге.
Она потерла ладони, согревая их, прежде чем приложить к колену. От ее прикосновения Ральфа обдало жаром и заныло в паху. Он крепче сжал край ванны, выпрямился и наклонился вперед.
— Довольно! — произнес он внезапно охрипшим голосом, стараясь скрыть волнение.
— Но я…
— Довольно! — повторил он тоном, не терпящим возражений. Линда быстро убрала руки. Он опустил ногу в воду.
— Я еще помокну немного. Я позову вас, когда вы мне понадобитесь.
Линда кивнула, встала и вышла. Она возилась в спальне: складывала полотенца, которые принесла миссис Адаме, и согревала простыни на постели Ральфа с помощью сковороды с длинной ручкой. От приказа хозяина ее сердце забилось сильнее, и она никак не могла успокоиться. Линда взглянула в зеркало. К счастью, волнение не отразилось на ее лице. Она присела на подлокотник кресла, как птица на жердочку, и оглядела комнату, носившую на себе отпечаток характера владельца. Окна были большими, и когда темно-бордовые шторы были подняты, открывался прекрасный вид на сад и пруд. Французские двери выходили на балкон с тяжелой каменной балюстрадой. В теплые дни Линда вывозила Ральфа подышать воздухом и принять солнечную ванну. Иногда там же она делала ему массаж. Чаще, однако, подкатывала к нему маленький письменный стол и оставляла его одного заниматься работой, которая, как он утверждал, не могла ждать.
Линда встала и поворошила золу в камине, подкинула дров и пододвинула стопку полотенец ближе к огню. Ее взгляд остановился на фотографии, стоящей на каминной полке. На ней были дед Ральфа и четыре министра. Все одеты в свободные фланелевые рубашки, рабочие брюки, широкополые бесформенные шляпы, в руках — кирки. Она без труда узнала мужа Миллисент, хотя никогда не просила Ральфа показать его. Просто Ральф был похож на своего деда.
В соседней комнате заплескалась вода. Он сказал, что позовет ее, когда будет вылезать, и, конечно, не позвал. Линда вошла ванную как раз вовремя, чтобы поддержать хозяина. Иначе он рисковал получить еще одну травму, потому что обязательно бы упал.
Вода стекала с его рук и с груди. Линда прижалась бедром к его гладкому обнаженному бедру, чтобы поддержать. Он был красивый мужчина, но какой ужасный упрямец!
— Не двигайтесь, — сказала она, — иначе мы упадем оба. Мне нужна передышка.
О том, что у нее перехватило дыхание не из-за физического напряжения, она ему ни за что не скажет.
Ральф почувствовал, как ее рука скользит по его спине. «У меня совершенно не осталось достоинства», — подумал он. По настоянию бабушки Линда Стрит прибыла в их дом через три дня после того, как он вернулся с невадских рудников. Уже девять месяцев она решительно лишала его брони высокомерия и мужской гордости.
В начале их знакомства, когда сокрушающая боль на время отступала, и Ральф мог воспринимать окружающий мир, он ошибочно считал, что Линда не смущается, потому что у нее были мужчины. Он заявил ей об этом довольно грубо. Она осадила его. С тех пор они больше об этом не упоминали.
Линда сдернула халат с дверцы зеркального шкафа и бросила ему: — Надевайте.
Стоя на одной ноге, Ральф накинул халат и завязал пояс. Линда терпеливо ждала, когда он снова обопрется на ее плечо. Он всегда понимал, что она — хрупкое создание, но сейчас почему-то осознал это с особой ясностью.
Несмотря на то, что Ральф был выше и тяжелее, Линда поддерживала его так крепко, что он не боялся упасть или даже споткнуться. Она довела его до кровати и помогла сесть. Потом поправила на нем халат, скромно прикрыв бедра, и начала собирать полотенца. Он смотрел на нее и улыбался про себя. Безукоризненно одетая, в длинной юбке, закрывавшей стройные ноги, она была тонкой, как тростинка. Высокая грудь придавала этой точеной фигурке еще большую соблазнительность.
Подойдя к Ральфу, она дала ему полотенце. — Для волос, — пояснила она. Ральф взял его и быстро провел по волосам. Линда уже поднимала его ногу и подкладывала под нее
полотенце. Он поморщился от боли. Из кармана передника она достала коричневый флакон с лекарством. Налив на ладонь немного жидкости, она поставила флакон и начала массировать ногу. Ральф смотрел, как ее руки разглаживают узлы в мышцах. Он весь отдался ощущению тепла, проникающего в суставы.
— Почему вы не замужем? — спросил он вдруг.
Линда не остановилась, но ее сердце затрепетало. Не глядя на него, она сосредоточилась на работе.
— Мне кажется, это личный вопрос, — сказала она.
— Ублажите меня.
Временами Линде казалось, что она только этим и занимается.
— Не стоит…
— Кто-нибудь задавал вам когда-нибудь этот вопрос?
Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:
— Да.
— И вы ответили «нет».
— Я ответила «да».
Она опустила голову и принялась массировать бедро.
— Что же случилось?
— Мой отец заболел за несколько месяцев до свадьбы. Я проводила много времени, ухаживая за ним. Не могла строить планы… Я была усталой и раздраженной. — Она слегка покачала головой, и ее длинные ресницы прикрыли фиалковые глаза. — Через некоторое время я просто перестала интересоваться замужеством. Думаю, то же случилось и с Эдвардом. — Она вздохнула. — Мы расторгли помолвку.
— Когда это было?
— Семь лет назад.
Значит, ей было двадцать два года, подумал он. И двадцать шесть, когда умер ее отец. Александр Стрит был личным врачом Миллисент, пока не заболел. Разрушительная болезнь, которая высосала из него все соки и, в конце концов, свела в могилу, стала для Линды одним из источников медицинских знаний и физической силы. После смерти отца она начала работать сиделкой.
— Вы сожалеете об Эдварде?
Она покачала головой.
— А о том, что не вышли замуж?
Линда на секунду задумалась и снова покачала головой.
Ральф замялся:
— Моя бабушка вбила себе в голову, что я должен иметь наследника состояния Монтгомери.
— Разве она не знает, как вы стараетесь?
Ральф удивленно вскинул брови, не вполне веря тому, что услышал.
— Это как?
Линда усмехнулась.
— Моя комната в конце коридора, — объяснила она. — И выходит на улицу. Я знаю о женщинах, которые приходят сюда по ночам… и о тех, которых поставляет вам ваш друг Чепмен. Вы, должно быть, уже произвели на свет не одного наследника. Возможно, ваша бабушка будет удовлетворена.
— Я вижу, сегодня вы откровенны, — сухо заметил он. — Раз так, позвольте мне сказать: моя бабушка заявила, что не признает незаконнорожденных. К счастью, у меня их и нет.
Линда удивилась, почему его слова обрадовали ее. Стараясь скрыть это от Ральфа, она нагнулась и взяла полотенце. Линда вытерла руки и обернула полотенцем ногу пациента.
— Бабушка поэтому хотела вас видеть? — спросила она.
— Да.
Это объясняло его безрассудную попытку отправиться в деловой район. Линда понимала, что Ральф Монтгомери не мог терпеть, чтобы кто-то вмешивался в его жизнь. Даже если это была любимая бабушка.
— Я думаю о ее желании, — продолжал он.
— О… — протянула Линда.
«Интересно, — подумала она, — кого же он выберет?» Парад женщин, посещавших его спальню, состоял не только из шлюх. Там была, например, одна молодая женщина, наверное, кузина Чепмена. Она была очень красивой. Линда часто слышала ее звонкий смех, доносившийся из спальни хозяина. Она составила бы хорошую партию для Ральфа Монтгомери. Возможно, немного глуповата, немного легкомысленна, но будет отлично смотреться рядом с ним, и у них будут прекрасные дети.
Он мог иметь любую женщину, какую хотел, и часто так и делал. Линда знала это и держалась от него на расстоянии. Девушка не хотела сделаться одной из многих.
Ральф был на редкость красивый мужчина: ясные серые глаза, аристократические черты лица, прямой нос, твердый подбородок, блестящие черные волосы. Тело его было мускулистым и гибким благодаря физическим упражнениям, которые он ежедневно выполнял с Линдой. Он привык ездить верхом, охотиться и ходить пешком. И конечно, злился, что из-за несчастного случая вынужден мало двигаться.
Линда хорошо изучила все его тело с широкими плечами, тонкой талией и впадинками по обеим сторонам ягодиц. Она массировала его бедра и руки, а когда он бывал почти без сознания от боли, клала его голову себе на колени и растирала шею и затылок.
Когда он был прикован к постели, именно Линда мыла его. Об этом просил сам Ральф. Линда выдержала испытание: под внимательным, даже циничным взглядом Ральфа Монтгомери она не дрогнула. Со временем она узнала его тело лучше, чем любая женщина, разделявшая с ним постель, и даже лучше, чем он сам. Она почти так же хорошо чувствовала его настроение. И хотя сохраняла бесстрастное выражение лица, переживала вместе с ним, если ему было плохо. Ральф ненавидел свою беспомощность, и сиделка стала мишенью для его гнева. Она не раз сталкивалась и с холодной вежливостью, и с язвительными выпадами, и с угрюмым молчанием.
Он всегда смотрел на нее так пристально, что, уходя в свою комнату, она все еще чувствовала на себе его взгляд. В лучшие дни он задабривал ее улыбками и приятной беседой, предлагал деньги или подарки.
Ральф Монтгомери всегда добивался своего. Он не особенно ценил то, что она выполняла все его требования. Обеды из лучших ресторанов Сан-Франциско ему доставляли в комнату. Она устроила так, чтобы его помощники приносили ему работу из офиса, и каждый день Квей По бегал на биржу и списывал курс доллара. Когда Ральф жаловался, что слишком жарко, она открывала окна и двери и проветривала дом; когда было слишком холодно, разжигала огонь в камине.
Сейчас Линде было не по себе. Ральф рассматривал ее с таким любопытством, словно она была какой-нибудь диковинной вещицей. Ральф провел рукой по волосам, вытер шею полотенцем и снова взглянул на Линду. Ее фиалковые глаза оставались спокойными, выражение лица — бесстрастным.
— Бабушка хочет, чтобы я был помолвлен к Рождеству, — сказал он. — Это было бы для нее хорошим подарком.
— Возможно, вам лучше подарить ей шляпку или шаль, — заметила Линда. — Это тоже хороший подарок.
Его удивил ее холодный юмор. Ральфу хотелось заглянуть ей в лицо и посмотреть, не улыбается ли она.
— Вы это хотите получить к Рождеству?
— Я? — Ее голос слегка дрогнул. В сердце кольнуло. — Нет, боюсь, что мне нужны апельсины на яблоне.
— А что это должно означать? — спросил он, удивляясь ее внезапной серьезности.
Она пожала плечами.
— Это может означать все или ничего. — Она видела, что он нахмурился, но объяснять не стала.
Линда попыталась встать, но Ральф взял ее за руку. Его пальцы были худыми, но сильными, и ей было бы нелегко высвободить руку, если бы она захотела. Она дотрагивалась до него сотни, тысячи раз; поддерживала, обнимала и холила его тело; гладила его волосы, спину, бедра, касалась самых интимных мест. Но Ральф Монтгомери почти никогда не дотрагивался до нее. Сейчас его пальцы казались огненным кольцом. Линда задрожала.
— В чем дело, мистер Монтгомери?
Ральф разжал пальцы и наблюдал за тем, как Линда трет руку, словно он поставил ей синяк. Он знал, что его пожатие не было болезненным. Его глаза слегка прищурились, и взгляд потеплел.
— Я подумал, что, может быть, вы согласитесь стать моей невестой, мисс Стрит.
Она взглянула ему прямо в лицо. Самообладание изменило ей: ее фиалковые глаза расширились, и рот слегка приоткрылся. Побледнев как полотно, она тихо сказала:
— Почему вы думаете, что я соглашусь? — Ее сердце сжалось. — Я очень люблю вашу бабушку. Она никогда не забывала моего отца. Когда он не мог больше принимать пациентов, она поддерживала нас обоих. Благодаря миссис Монтгомери я нашла работу.
Она помогла мне и после смерти отца. Не знаю, что бы я делала…
Ральф оборвал ее:
— Она умирает. Я должен исполнить ее волю, не обязательно должна быть свадьба. Только помолвка.
Линда изо всех сил сжала полотенце и медленно опустилась на краешек кровати.
— Миллисент умирает?
Слезы покатились по ее щекам. «Это невозможно, — подумала она. — Только не Миллисент». Даже в восемьдесят лет она была самой энергичной женщиной, которую знала Линда.