Через некоторое время нас пригласили за стол, и это оказалось для меня поистине ужасным испытанием; дело в том, что слепому требуется очень много времени, чтобы научиться есть прилично, а я этого умения приобрести еще не успел. Я боялся даже притронуться к чему-либо: мне казалось, что я непременно что-нибудь разолью, рассыплю или испачкаюсь сам. Меня сразу же попытались посадить отдельно от матери, а ее брантор Огге пригласил сесть во главе стола вместе с мужчинами, однако она мягко, но уверенно отвергла это приглашение и настояла на своем желании сидеть рядом со мной. Она помогала мне и резала кушанья, и я вполне аккуратно мог брать эти кусочки пальцами и отправлять в рот, не шокируя окружающих своей неловкостью. Хотя у них в Драмманте хорошими манерами явно никто похвастаться не мог, если судить по тому, с каким шумом они жевали и глотали пищу, а потом еще и рыгали.
Мой отец сидел гораздо дальше от нас, где-то рядом с Огге, и когда шум за столом несколько утих, я расслышал его тихий спокойный голос и почувствовал в нем какую-то странную веселую нотку, какую-то легкую насмешливость, которой никогда прежде у него не замечал.
– Я от всей души хочу поблагодарить тебя, брантор, за заботу о моих телках! А я-то проклинал себя, ругал себя последними словами, когда вовремя изгородь не отремонтировал! Они, конечно же, просто перепрыгнули через нее в том месте, где выпал очередной камень. Они ведь очень легконогие, эти белые коровки. Я уж почти смирился с тем, что они пропали. Думал, их кто-то в Нижние Земли свел, в Дьюнет. Да они бы там и оказались, если бы твои люди их не поймали и не сберегли для меня! - На том конце стола воцарилось напряженное молчание, хотя на нашем конце несколько женщин все еще увлеченно болтали. - Я ведь очень рассчитывал на этих телок, - продолжал Канок тем же доверительным, располагающим тоном, - надеялся постепенно восстановить их поголовье, чтобы и у меня было такое же стадо, как у Слепого Кад-дарда. В общем, Огге, прими мою сердечную благодарность! Считай, что первый же теленок, которого они принесут - бычок или телочка, кого захочешь, - твой. Тебе нужно будет только послать за ним.
Теперь за столом, хотя и ненадолго, установилась полная тишина. Потом кто-то на том конце не выдержал:
– Отлично сказано, брантор Канок! - И его тут же поддержали другие, но голоса Огге я среди них не слышал.
Наконец обед закончился, и моя мать попросила разрешения подняться в свою комнату и меня забрала с собой. Мы уже уходили, когда Огге громко спросил:
– Что ж ты так рано уходишь и молодого Оррека уводишь от нас? Он ведь уже взрослый парень. Посиди с мужчинами, сынок, попробуй мое весеннее пиво!
Но Меле кротко сказала, что просит прощения: но и она, и я слишком устали после целого дня езды верхом. Неожиданно ее поддержала и жена брантора, Денно.
– Отпусти мальчика, Огге, - сказала она своим хрипловатым и как будто усталым голосом, так что удрать оттуда нам все же удалось, а вот отцу пришлось остаться и пить пиво вместе с остальными мужчинами.
Наверное, было уже очень поздно, когда он наконец поднялся в нашу комнату; я уже спал, но проснулся, потому что в темноте он налетел на стул, потом еще что-то уронил, и Меле прошептала:
– Тише! Ты пьян! - а он ответил ей громче, чем, видимо, хотел:
– Это не пиво, а лошадиная моча! - И она засмеялась, а он фыркнул и пробормотал: - Где же эта проклятая кровать? - бродя по комнате и налетая на мебель. Наконец они улеглись. Я лежал на своей узкой кроватке под окном и слушал, как они шепчутся.
– Канок, зачем же ты так ужасно рисковал?
– Мы рисковали, уже просто приехав сюда.
– Но когда ты стал говорить об этих телках…
– А что, молчать было бы лучше?
– Но ты же прилюдно бросил ему вызов!
– Да, и ему оставалось либо солгать в присутствии своих же людей - хотя все они и так прекрасно знают, как эти телки сюда попали! - либо принять тот выход, который я ему предложил.
– Тише, ради бога, тише! - прошептала Меле, потому что Канок опять заговорил почти в полный голос. - Ну и хорошо, что он предпочел этот выход.
– Это еще вопрос. Мы еще увидим, что именно он предпочел. А где, кстати, была эта девчонка? Ты ее уже видела?
– Какая девчонка?
– Да невеста же! Эта их скромница!
– Канок, тише! - Она не то сердилась, не то смеялась.
– Ну и закрой мне рот, милая, закрой мне рот, - прошептал он, и я опять услышал ее тихий смех, скрип кровати, и все стихло. А я снова провалился в сокровищницу снов.
На следующий день брантор Огге послал за моей матерью и пригласил ее присоединиться к ним, поскольку собирался показать моему отцу свои владения, свои дома, амбары и конюшни. Пригласили и меня. Кроме Меле, в компании не было ни одной женщины; с нами отправились также сыновья Огге и еще несколько человек из Драмманта. Огге разговаривал с моей матерью как-то странно, неестественно - покровительственно и в то же время льстиво. Я слышал, как он обсуждал ее внешность с другими мужчинами, словно она была просто красивым животным: хвалил ее стройные лодыжки, ее волосы, ее походку. А в разговоре с нею он то и дело упоминал о ее происхождении, с презрением или высокомерием намекая на то, что она нездешняя, что она уроженка Нижних Земель, то есть существо низшего порядка. И все же он прямо-таки прилип к ней, точно огромная пиявка. Я несколько раз пытался влезть между ними, но он тут же оказывался рядом, только по другую сторону от нее. Видимо, я его раздражал, и несколько раз он предлагал Меле - только что не приказывал! - отослать меня к «другим детям» или к моему отцу. Она ни разу прямо ему не отказала, но отвечала таким легким веселым тоном, с улыбкой, что как-то все же получалось, что я все время оставался при ней.
Когда мы вернулись в Каменный Дом, Огге сообщил, что готовится большая охота на кабанов в северных холмах Драмманта. Ждут только прибытия Парн, матери Грай. Меле колебалась, явно встревоженная, и он сказал ей:
– Ну, в конце концов, охота на кабанов - дело не женское. Это занятие опасное. Но парня своего ты все-таки с нами отпусти, пусть немного развеется, а то все бродит в своей повязке да скучает. Ведь даже если кабан на него и бросится, ему только глазом моргнуть - и прощай кабанчик! Верно, парень? На кабаньей охоте такой быстрый глаз, как у тебя, всегда пригодится.
– Только пусть уж лучше это будет мой быстрый глаз, - вмешался отец. Он сказал это все тем же безупречно любезным веселым тоном, каким постоянно пользовался с тех пор, как мы приехали в Драммант. - А Оррека использовать пока что слишком рискованно.
– Рискованно? Неужели твой парень свиней боится?
– Нет, я не о нем. - И я почувствовал, что на этот раз острый кончик его шпаги все же чуть-чуть кольнул Огге.
И тот мгновенно перестал притворяться и делать вид, что ему якобы не понятно, почему мои глаза закрыты повязкой; и стало ясно, что все в Драмманте прекрасно знают, зачем это сделано, и, мало того, верят в любые, даже самые дикие истории о моих «подвигах». Я был мальчиком с «диким», разрушительным даром, столь могущественным, что не мог пока совладать с ним. Я был очередным Слепым Каддардом. И, несмотря на все выпады Огге, моя репутация ставила нас на недосягаемую для него высоту. Впрочем, кроме привычной дубины, было у него и другое оружие.
Вчера вечером и нынче утром вокруг нас роилось множество людей, однако мы все еще не были представлены внучке брантора Огге, Дочери его младшего сына Себба Драма и Даредан Каспро. С ее родителями, впрочем, мы уже познакомились. У Себба оказался такой же гулкий жизнерадостный бас, как и у его отца; Даредан поговорила лишь с моей матерью и со мной, причем таким ласковым и тихим голосом, что я почему-то вообразил, что она глубокая старуха, хотя Канок говорил, что она еще совсем не старая. Когда уже ближе к полудню мы вернулись в дом после прогулки, то снова встретили там Даредан, но дочери с ней не было - той самой девушки, которую прочили мне в невесты, той самой «скромницы», как назвал ее Канок ночью. И, вспомнив, каким тоном он произнес это слово, я покраснел.
Похоже, Огге обладал даром читать чужие мысли, потому что громко сказал, обращаясь ко мне:
– Придется тебе, молодой Каспро, подождать несколько дней, прежде чем ты сможешь познакомиться с моей внучкой Вардан. Она у старого Римма гостит, там у нее сестры двоюродные. Хотя какой тебе смысл знакомиться с девушкой, если ты ее даже увидеть не можешь? Впрочем, есть, конечно, и другие способы узнать девушку, как ты и сам потом поймешь. И куда более приятные! - Мужчины вокруг засмеялись. - Ничего, Вардан будет уже дома, когда мы после кабаньей охоты вернемся.
Парн Барре прибыла в полдень, и с этого времени все разговоры в доме были только об охоте. Мне пришлось тоже поехать. Мать, правда, меня не пускала; она явно хотела запретить мне «участвовать в этом безумии», но я понимал, что выхода у меня нет, и сказал:
– Не тревожься, мама. Я буду верхом на Чалой, а она меня в обиду не даст.
– Да и я при нем буду, - пообещал Канок. Я чувствовал, что мое решение непременно участвовать в охоте очень ему по нраву.
Мы выехали еще до рассвета. Канок действительно не отходил от меня ни на шаг. И стал для меня единственной точкой опоры в этой бесконечной, бессмысленной скачке в темноте, в неожиданных остановках, криках и молчании, в появлении и исчезновении большого количества людей. И конца этому видно не было. Мы охотились пять дней, и я ни разу так и не смог как следует собраться с мыслями; я ни разу не знал, что именно находится впереди, куда в следующий момент поставлю ногу. Никогда еще искушение приподнять повязку на глазах не было сильнее, и все же я не решался это сделать, пребывая в постоянном раздражении, вызванном страхом и собственным бессилием, чувствуя себя униженным, жалким. Я безумно боялся громкого, чересчур бодрого голоса брантора Огге и никуда не мог от него скрыться. Порой он делал вид, что верит, будто я и в самом деле слеп, и громко меня жалел, но даже и тогда он дразнил меня, подзуживал, испытывал мое терпение, хотя и не требовал открыто, чтобы я снял с глаз повязку и показал всем свой разрушительный дар. Огге боялся меня и злился из-за этого страха; ему хотелось, чтобы я страдал, потому что он меня боится; и он прямо-таки сгорал от любопытства, потому что понятия не имел, какова же в действительности моя сила. Он никогда не переступал определенной черты во взаимоотношениях с Каноком, ибо прекрасно знал, на что тот способен. Но на что способен я, ему было неизвестно. А что если эта повязка на глазах - просто блеф, обман? Огге был похож на ребенка, который дразнит сидящую на цепи собаку, пытаясь понять, действительно ли она может его укусить. Но в данном случае это я сидел на цепи, это меня он дразнил и заставлял почувствовать, что я полностью в его власти. Я ненавидел его так сильно, что знал: если я посмотрю на него, ничто меня не остановит, я просто уничтожу его, как отец - ту крысу, как я - ту гадюку и несчастного Хамнеду…
Парн Барре приманила охотникам стадо диких свиней аж из предгорий Эйрн, а потом отозвала хряка подальше от свиноматок. Когда собаки и люди окружили кабана, она покинула место охоты и вернулась в лагерь, где были оставлены те лошади, что везли поклажу, слуги и я.
Когда охотники уезжали из лагеря, момент для меня был действительно весьма позорный.
– Ты мальчишку-то с собой возьмешь, Каспро? - спросил брантор Огге, и мой отец ответил ему самым разлюбезным тоном, что мне со старушкой Чалой никуда ехать не стоит, потому что мы будем только всех задерживать. - Так, может, и тебе лучше вместе с ними остаться, на всякий случай, а? - насмешливо пробасил Огге, и Канок тихо ответил:
– Нет, я тоже хотел бы в охоте поучаствовать.
Прежде чем садиться на коня, отец коснулся моего плеча - он взял Сероухого, а не Бранти, - и шепнул:
– Держись, сынок!
И я держался изо всех сил, сидя в одиночестве, поскольку слуги Драма старались находиться от меня подальше и вскоре вообще обо мне позабыли, громко болтая и смеясь. Я же понятия не имел, что происходит вокруг; рядом лежал только скатанный спальный мешок, в котором я спал прошлой ночью и на который теперь опирался левой рукой. Весь остальной здешний мир казался мне совершенно неведомым; меня словно подхватил какой-то непонятный поток, в котором я мгновенно утонул бы, стоило мне встать и сделать шаг или два. На земле под ногами я отыскал несколько мелких камешков и играл с ними, перебрасывая из руки в руку, пересчитывая, пытаясь построить из них башенку или выложить в ряд, чтобы хоть как-то развеять бесконечную скуку. Мы вряд ли сознаем, как много удовольствий и интереса в жизни получаем благодаря глазам, до тех пор, пока не наступает пора обходиться без зрения; и значительная радость нашей жизни проистекает как раз из того, что глаза могут сами выбирать, на что им смотреть. А вот уши не могут выбирать, что именно им слушать. Я хотел бы слушать пение птиц, ибо лес был полон их весенней музыки, но слышал главным образом крики слуг и их дурацкий смех, невольно думая о том, до чего же мы, люди, шумный народ.
Я услышал, как в лагерь возвращается какая-то лошадь, а голоса стали не такими громкими, и вскоре кто-то сказал рядом со мною:
– Оррек, это я, Парн. - И я почувствовал ласку уже в том, что она назвала себя, хотя я и так узнал бы ее по голосу, очень похожему на голос Грай. - Я тут тебе немножко сушеных фруктов привезла, подставь-ка ладошку. - И она положила мне в руку несколько сушеных слив. Я поблагодарил ее и принялся жевать угощение. Она присела рядом со мною, и я слышал, что она тоже жует сливу.
– Значит так, - сказала она, точно подводя итоги: - Этот кабан, видимо, уже успел убить двух-трех собак и столько же людей. Впрочем, возможно, я и ошибаюсь. Может быть, люди все-таки убили его и теперь потрошат, вырубают жерди, чтобы отнести тушу в лагерь, собаки дерутся из-за кабаньих внутренностей, а лошади пытаются отойти подальше ото всего этого, да не могут. - Парн сплюнула. По-моему, сердито. А может, просто выплюнула сливовую косточку.
– А ты никогда не остаешься посмотреть, как убивают зверя? - смущаясь, спросил я.
Я знал Парн чуть ли не с рождения, но всегда относился к ней с некоторой опаской и одновременно с восхищением.
– Только не при охоте на кабана и медведя. Охотникам в таких случаях всегда хочется, чтобы я удержала животное, помогла им убить его. Обеспечила им все преимущества. Но это было бы слишком несправедливо.
– А когда охотятся на оленей или, скажем, зайцев?
– Ну, это обычная дичь. Такую убивают быстро. А кабан и медведь - это вообще не дичь. Эти звери заслуживают честной схватки.
У Парн была совершенно определенная и, по-моему, справедливая позиция на сей счет, и я был полностью с ней согласен.
– Грай подыскала тебе собаку, - сказала Парн.
– Я как раз хотел попросить ее…
– Как только она узнала, что тебе завязали глаза, то сразу решила, что теперь тебе понадобится собака-поводырь. И очень неплохо поработала с одним из щенков нашей овчарки Кинни. Хорошие собачки. Ты заезжай в Роддмант по пути домой. Грай будет рада, да и собака, наверное, для тебя уже готова.
Наш разговор с Парн был самым лучшим, самым приятным моментом за всю эту бесконечную проклятую поездку.
Охотники вернулись в лагерь очень поздно и порознь. Мне, конечно, ужасно хотелось спросить об отце, но я не осмеливался и только прислушивался к тому, что говорили другие, надеясь услышать и его голос. Наконец вернулся и он, ведя в поводу Сероухого, который слегка повредил ногу, попав в какую-то ямку. Отец ласково поздоровался со мной, но я почувствовал, что он едва сдерживает отчаяние. Охота прошла крайне неудачно. Огге с его старшим сыном все время спорили и всех сбивали с толку, так что кабан, которого хоть и заманили в ловушку, все же успел убить двух собак и удрать, и во время погони одна из лошадей сломала ногу. А потом кабан забрался в заросли, и охотникам пришлось спешиться, чтобы снова окружить его, и он распорол брюхо еще одной собаке, и наконец - тут отец наклонился к нам с Парн и очень-очень тихо сказал: «Они все стали колоть бедного зверя копьями, но ни один так и не осмелился подойти к нему достаточно близко, чтобы прикончить его ударом кинжала. Так что они его еще с полчаса мучили».
Мы сидели молча, слушая, как Огге с сыном орут друг на друга. Слуги наконец притащили тушу кабана в лагерь; я чувствовал отвратительную вонь дикого зверя и металлический запах крови. Печень торжественно разделили, чтобы затем каждый, кто принимал участие в этом убийстве, сам поджарил ее на костре. Канок, впрочем, даже не встал. Он выждал немного и пошел посмотреть, как там наши лошади. Я слышал, как сын Огге, Харба, кричит ему, чтоб он тоже взял свою долю кабаньей печенки, но голоса самого Огге я так и не услышал. Огге не пришел и подразнить меня, как обычно, хотя это, похоже, уже стало входить у него в привычку. Ни в тот вечер, ни в течение всего обратного пути Огге не сказал ни Каноку, ни мне ни единого слова. Я испытал огромное облегчение - мне осточертели его идиотские шутки, - но почему-то тревожился. И во время последней ночевки спросил отца, не сердится ли на него брантор.
– Он говорит, что я отказался спасти его собак, - сказал Канок. Мы лежали рядом с догоревшим, но еще теплым костром, голова к голове и шептались. Я понимал, что вокруг темно, и представлял себе, что ничего не вижу просто потому, что сейчас ночь.
– А как это было?
– Когда кабан вспорол двум собакам брюхо, Огге завизжал: «Ну, где же твой дар, Каспро, воспользуйся же им наконец!» Словно не знает, что на охоте я им никогда не пользуюсь! Я взял копье и пошел на кабана вместе с Харбой и еще двумя ребятами. А Огге с нами не пошел. И нам не повезло: кабан бросился наутек и побежал прямо в ту сторону, где был Огге. Но он его не тронул. Если честно, Оррек, это была самая настоящая резня, как в мясницкой. И он теперь всю вину валит на меня.
– Мы должны еще оставаться в Драмманте, когда вернемся?
– Да, еще денек-другой.
– Он же ненавидит нас! - выдохнул я.
– Да, но только не Меле, не твою мать.
– Ее как раз больше всех! - возразил я.
Но Канок не понял меня или просто мне не поверил. Но я-то знал, что это правда. Огге мог сколько угодно надо мной издеваться, мог доказывать Каноку свое превосходство в богатстве и силе, но Меле Аулитта была для него недосягаема. Я же видел, как алчно он смотрел на нее, когда приезжал к нам. Какое удивление, какая ненависть горели тогда в его взоре! Мне было ясно: он стремится во что бы то ни стало подобраться к ней поближе, произвести на нее впечатление своими хвастливыми речами, своими попытками опекать ее. И все это разбивается о ее тихую улыбку и уклончивые слова, на которые он просто не знает, что ответить. Что бы он ни делал, она оставалась недосягаемой! Она ведь даже ни чуточки его не боялась.
Глава 11
Мой отец сидел гораздо дальше от нас, где-то рядом с Огге, и когда шум за столом несколько утих, я расслышал его тихий спокойный голос и почувствовал в нем какую-то странную веселую нотку, какую-то легкую насмешливость, которой никогда прежде у него не замечал.
– Я от всей души хочу поблагодарить тебя, брантор, за заботу о моих телках! А я-то проклинал себя, ругал себя последними словами, когда вовремя изгородь не отремонтировал! Они, конечно же, просто перепрыгнули через нее в том месте, где выпал очередной камень. Они ведь очень легконогие, эти белые коровки. Я уж почти смирился с тем, что они пропали. Думал, их кто-то в Нижние Земли свел, в Дьюнет. Да они бы там и оказались, если бы твои люди их не поймали и не сберегли для меня! - На том конце стола воцарилось напряженное молчание, хотя на нашем конце несколько женщин все еще увлеченно болтали. - Я ведь очень рассчитывал на этих телок, - продолжал Канок тем же доверительным, располагающим тоном, - надеялся постепенно восстановить их поголовье, чтобы и у меня было такое же стадо, как у Слепого Кад-дарда. В общем, Огге, прими мою сердечную благодарность! Считай, что первый же теленок, которого они принесут - бычок или телочка, кого захочешь, - твой. Тебе нужно будет только послать за ним.
Теперь за столом, хотя и ненадолго, установилась полная тишина. Потом кто-то на том конце не выдержал:
– Отлично сказано, брантор Канок! - И его тут же поддержали другие, но голоса Огге я среди них не слышал.
Наконец обед закончился, и моя мать попросила разрешения подняться в свою комнату и меня забрала с собой. Мы уже уходили, когда Огге громко спросил:
– Что ж ты так рано уходишь и молодого Оррека уводишь от нас? Он ведь уже взрослый парень. Посиди с мужчинами, сынок, попробуй мое весеннее пиво!
Но Меле кротко сказала, что просит прощения: но и она, и я слишком устали после целого дня езды верхом. Неожиданно ее поддержала и жена брантора, Денно.
– Отпусти мальчика, Огге, - сказала она своим хрипловатым и как будто усталым голосом, так что удрать оттуда нам все же удалось, а вот отцу пришлось остаться и пить пиво вместе с остальными мужчинами.
Наверное, было уже очень поздно, когда он наконец поднялся в нашу комнату; я уже спал, но проснулся, потому что в темноте он налетел на стул, потом еще что-то уронил, и Меле прошептала:
– Тише! Ты пьян! - а он ответил ей громче, чем, видимо, хотел:
– Это не пиво, а лошадиная моча! - И она засмеялась, а он фыркнул и пробормотал: - Где же эта проклятая кровать? - бродя по комнате и налетая на мебель. Наконец они улеглись. Я лежал на своей узкой кроватке под окном и слушал, как они шепчутся.
– Канок, зачем же ты так ужасно рисковал?
– Мы рисковали, уже просто приехав сюда.
– Но когда ты стал говорить об этих телках…
– А что, молчать было бы лучше?
– Но ты же прилюдно бросил ему вызов!
– Да, и ему оставалось либо солгать в присутствии своих же людей - хотя все они и так прекрасно знают, как эти телки сюда попали! - либо принять тот выход, который я ему предложил.
– Тише, ради бога, тише! - прошептала Меле, потому что Канок опять заговорил почти в полный голос. - Ну и хорошо, что он предпочел этот выход.
– Это еще вопрос. Мы еще увидим, что именно он предпочел. А где, кстати, была эта девчонка? Ты ее уже видела?
– Какая девчонка?
– Да невеста же! Эта их скромница!
– Канок, тише! - Она не то сердилась, не то смеялась.
– Ну и закрой мне рот, милая, закрой мне рот, - прошептал он, и я опять услышал ее тихий смех, скрип кровати, и все стихло. А я снова провалился в сокровищницу снов.
На следующий день брантор Огге послал за моей матерью и пригласил ее присоединиться к ним, поскольку собирался показать моему отцу свои владения, свои дома, амбары и конюшни. Пригласили и меня. Кроме Меле, в компании не было ни одной женщины; с нами отправились также сыновья Огге и еще несколько человек из Драмманта. Огге разговаривал с моей матерью как-то странно, неестественно - покровительственно и в то же время льстиво. Я слышал, как он обсуждал ее внешность с другими мужчинами, словно она была просто красивым животным: хвалил ее стройные лодыжки, ее волосы, ее походку. А в разговоре с нею он то и дело упоминал о ее происхождении, с презрением или высокомерием намекая на то, что она нездешняя, что она уроженка Нижних Земель, то есть существо низшего порядка. И все же он прямо-таки прилип к ней, точно огромная пиявка. Я несколько раз пытался влезть между ними, но он тут же оказывался рядом, только по другую сторону от нее. Видимо, я его раздражал, и несколько раз он предлагал Меле - только что не приказывал! - отослать меня к «другим детям» или к моему отцу. Она ни разу прямо ему не отказала, но отвечала таким легким веселым тоном, с улыбкой, что как-то все же получалось, что я все время оставался при ней.
Когда мы вернулись в Каменный Дом, Огге сообщил, что готовится большая охота на кабанов в северных холмах Драмманта. Ждут только прибытия Парн, матери Грай. Меле колебалась, явно встревоженная, и он сказал ей:
– Ну, в конце концов, охота на кабанов - дело не женское. Это занятие опасное. Но парня своего ты все-таки с нами отпусти, пусть немного развеется, а то все бродит в своей повязке да скучает. Ведь даже если кабан на него и бросится, ему только глазом моргнуть - и прощай кабанчик! Верно, парень? На кабаньей охоте такой быстрый глаз, как у тебя, всегда пригодится.
– Только пусть уж лучше это будет мой быстрый глаз, - вмешался отец. Он сказал это все тем же безупречно любезным веселым тоном, каким постоянно пользовался с тех пор, как мы приехали в Драммант. - А Оррека использовать пока что слишком рискованно.
– Рискованно? Неужели твой парень свиней боится?
– Нет, я не о нем. - И я почувствовал, что на этот раз острый кончик его шпаги все же чуть-чуть кольнул Огге.
И тот мгновенно перестал притворяться и делать вид, что ему якобы не понятно, почему мои глаза закрыты повязкой; и стало ясно, что все в Драмманте прекрасно знают, зачем это сделано, и, мало того, верят в любые, даже самые дикие истории о моих «подвигах». Я был мальчиком с «диким», разрушительным даром, столь могущественным, что не мог пока совладать с ним. Я был очередным Слепым Каддардом. И, несмотря на все выпады Огге, моя репутация ставила нас на недосягаемую для него высоту. Впрочем, кроме привычной дубины, было у него и другое оружие.
Вчера вечером и нынче утром вокруг нас роилось множество людей, однако мы все еще не были представлены внучке брантора Огге, Дочери его младшего сына Себба Драма и Даредан Каспро. С ее родителями, впрочем, мы уже познакомились. У Себба оказался такой же гулкий жизнерадостный бас, как и у его отца; Даредан поговорила лишь с моей матерью и со мной, причем таким ласковым и тихим голосом, что я почему-то вообразил, что она глубокая старуха, хотя Канок говорил, что она еще совсем не старая. Когда уже ближе к полудню мы вернулись в дом после прогулки, то снова встретили там Даредан, но дочери с ней не было - той самой девушки, которую прочили мне в невесты, той самой «скромницы», как назвал ее Канок ночью. И, вспомнив, каким тоном он произнес это слово, я покраснел.
Похоже, Огге обладал даром читать чужие мысли, потому что громко сказал, обращаясь ко мне:
– Придется тебе, молодой Каспро, подождать несколько дней, прежде чем ты сможешь познакомиться с моей внучкой Вардан. Она у старого Римма гостит, там у нее сестры двоюродные. Хотя какой тебе смысл знакомиться с девушкой, если ты ее даже увидеть не можешь? Впрочем, есть, конечно, и другие способы узнать девушку, как ты и сам потом поймешь. И куда более приятные! - Мужчины вокруг засмеялись. - Ничего, Вардан будет уже дома, когда мы после кабаньей охоты вернемся.
Парн Барре прибыла в полдень, и с этого времени все разговоры в доме были только об охоте. Мне пришлось тоже поехать. Мать, правда, меня не пускала; она явно хотела запретить мне «участвовать в этом безумии», но я понимал, что выхода у меня нет, и сказал:
– Не тревожься, мама. Я буду верхом на Чалой, а она меня в обиду не даст.
– Да и я при нем буду, - пообещал Канок. Я чувствовал, что мое решение непременно участвовать в охоте очень ему по нраву.
Мы выехали еще до рассвета. Канок действительно не отходил от меня ни на шаг. И стал для меня единственной точкой опоры в этой бесконечной, бессмысленной скачке в темноте, в неожиданных остановках, криках и молчании, в появлении и исчезновении большого количества людей. И конца этому видно не было. Мы охотились пять дней, и я ни разу так и не смог как следует собраться с мыслями; я ни разу не знал, что именно находится впереди, куда в следующий момент поставлю ногу. Никогда еще искушение приподнять повязку на глазах не было сильнее, и все же я не решался это сделать, пребывая в постоянном раздражении, вызванном страхом и собственным бессилием, чувствуя себя униженным, жалким. Я безумно боялся громкого, чересчур бодрого голоса брантора Огге и никуда не мог от него скрыться. Порой он делал вид, что верит, будто я и в самом деле слеп, и громко меня жалел, но даже и тогда он дразнил меня, подзуживал, испытывал мое терпение, хотя и не требовал открыто, чтобы я снял с глаз повязку и показал всем свой разрушительный дар. Огге боялся меня и злился из-за этого страха; ему хотелось, чтобы я страдал, потому что он меня боится; и он прямо-таки сгорал от любопытства, потому что понятия не имел, какова же в действительности моя сила. Он никогда не переступал определенной черты во взаимоотношениях с Каноком, ибо прекрасно знал, на что тот способен. Но на что способен я, ему было неизвестно. А что если эта повязка на глазах - просто блеф, обман? Огге был похож на ребенка, который дразнит сидящую на цепи собаку, пытаясь понять, действительно ли она может его укусить. Но в данном случае это я сидел на цепи, это меня он дразнил и заставлял почувствовать, что я полностью в его власти. Я ненавидел его так сильно, что знал: если я посмотрю на него, ничто меня не остановит, я просто уничтожу его, как отец - ту крысу, как я - ту гадюку и несчастного Хамнеду…
Парн Барре приманила охотникам стадо диких свиней аж из предгорий Эйрн, а потом отозвала хряка подальше от свиноматок. Когда собаки и люди окружили кабана, она покинула место охоты и вернулась в лагерь, где были оставлены те лошади, что везли поклажу, слуги и я.
Когда охотники уезжали из лагеря, момент для меня был действительно весьма позорный.
– Ты мальчишку-то с собой возьмешь, Каспро? - спросил брантор Огге, и мой отец ответил ему самым разлюбезным тоном, что мне со старушкой Чалой никуда ехать не стоит, потому что мы будем только всех задерживать. - Так, может, и тебе лучше вместе с ними остаться, на всякий случай, а? - насмешливо пробасил Огге, и Канок тихо ответил:
– Нет, я тоже хотел бы в охоте поучаствовать.
Прежде чем садиться на коня, отец коснулся моего плеча - он взял Сероухого, а не Бранти, - и шепнул:
– Держись, сынок!
И я держался изо всех сил, сидя в одиночестве, поскольку слуги Драма старались находиться от меня подальше и вскоре вообще обо мне позабыли, громко болтая и смеясь. Я же понятия не имел, что происходит вокруг; рядом лежал только скатанный спальный мешок, в котором я спал прошлой ночью и на который теперь опирался левой рукой. Весь остальной здешний мир казался мне совершенно неведомым; меня словно подхватил какой-то непонятный поток, в котором я мгновенно утонул бы, стоило мне встать и сделать шаг или два. На земле под ногами я отыскал несколько мелких камешков и играл с ними, перебрасывая из руки в руку, пересчитывая, пытаясь построить из них башенку или выложить в ряд, чтобы хоть как-то развеять бесконечную скуку. Мы вряд ли сознаем, как много удовольствий и интереса в жизни получаем благодаря глазам, до тех пор, пока не наступает пора обходиться без зрения; и значительная радость нашей жизни проистекает как раз из того, что глаза могут сами выбирать, на что им смотреть. А вот уши не могут выбирать, что именно им слушать. Я хотел бы слушать пение птиц, ибо лес был полон их весенней музыки, но слышал главным образом крики слуг и их дурацкий смех, невольно думая о том, до чего же мы, люди, шумный народ.
Я услышал, как в лагерь возвращается какая-то лошадь, а голоса стали не такими громкими, и вскоре кто-то сказал рядом со мною:
– Оррек, это я, Парн. - И я почувствовал ласку уже в том, что она назвала себя, хотя я и так узнал бы ее по голосу, очень похожему на голос Грай. - Я тут тебе немножко сушеных фруктов привезла, подставь-ка ладошку. - И она положила мне в руку несколько сушеных слив. Я поблагодарил ее и принялся жевать угощение. Она присела рядом со мною, и я слышал, что она тоже жует сливу.
– Значит так, - сказала она, точно подводя итоги: - Этот кабан, видимо, уже успел убить двух-трех собак и столько же людей. Впрочем, возможно, я и ошибаюсь. Может быть, люди все-таки убили его и теперь потрошат, вырубают жерди, чтобы отнести тушу в лагерь, собаки дерутся из-за кабаньих внутренностей, а лошади пытаются отойти подальше ото всего этого, да не могут. - Парн сплюнула. По-моему, сердито. А может, просто выплюнула сливовую косточку.
– А ты никогда не остаешься посмотреть, как убивают зверя? - смущаясь, спросил я.
Я знал Парн чуть ли не с рождения, но всегда относился к ней с некоторой опаской и одновременно с восхищением.
– Только не при охоте на кабана и медведя. Охотникам в таких случаях всегда хочется, чтобы я удержала животное, помогла им убить его. Обеспечила им все преимущества. Но это было бы слишком несправедливо.
– А когда охотятся на оленей или, скажем, зайцев?
– Ну, это обычная дичь. Такую убивают быстро. А кабан и медведь - это вообще не дичь. Эти звери заслуживают честной схватки.
У Парн была совершенно определенная и, по-моему, справедливая позиция на сей счет, и я был полностью с ней согласен.
– Грай подыскала тебе собаку, - сказала Парн.
– Я как раз хотел попросить ее…
– Как только она узнала, что тебе завязали глаза, то сразу решила, что теперь тебе понадобится собака-поводырь. И очень неплохо поработала с одним из щенков нашей овчарки Кинни. Хорошие собачки. Ты заезжай в Роддмант по пути домой. Грай будет рада, да и собака, наверное, для тебя уже готова.
Наш разговор с Парн был самым лучшим, самым приятным моментом за всю эту бесконечную проклятую поездку.
Охотники вернулись в лагерь очень поздно и порознь. Мне, конечно, ужасно хотелось спросить об отце, но я не осмеливался и только прислушивался к тому, что говорили другие, надеясь услышать и его голос. Наконец вернулся и он, ведя в поводу Сероухого, который слегка повредил ногу, попав в какую-то ямку. Отец ласково поздоровался со мной, но я почувствовал, что он едва сдерживает отчаяние. Охота прошла крайне неудачно. Огге с его старшим сыном все время спорили и всех сбивали с толку, так что кабан, которого хоть и заманили в ловушку, все же успел убить двух собак и удрать, и во время погони одна из лошадей сломала ногу. А потом кабан забрался в заросли, и охотникам пришлось спешиться, чтобы снова окружить его, и он распорол брюхо еще одной собаке, и наконец - тут отец наклонился к нам с Парн и очень-очень тихо сказал: «Они все стали колоть бедного зверя копьями, но ни один так и не осмелился подойти к нему достаточно близко, чтобы прикончить его ударом кинжала. Так что они его еще с полчаса мучили».
Мы сидели молча, слушая, как Огге с сыном орут друг на друга. Слуги наконец притащили тушу кабана в лагерь; я чувствовал отвратительную вонь дикого зверя и металлический запах крови. Печень торжественно разделили, чтобы затем каждый, кто принимал участие в этом убийстве, сам поджарил ее на костре. Канок, впрочем, даже не встал. Он выждал немного и пошел посмотреть, как там наши лошади. Я слышал, как сын Огге, Харба, кричит ему, чтоб он тоже взял свою долю кабаньей печенки, но голоса самого Огге я так и не услышал. Огге не пришел и подразнить меня, как обычно, хотя это, похоже, уже стало входить у него в привычку. Ни в тот вечер, ни в течение всего обратного пути Огге не сказал ни Каноку, ни мне ни единого слова. Я испытал огромное облегчение - мне осточертели его идиотские шутки, - но почему-то тревожился. И во время последней ночевки спросил отца, не сердится ли на него брантор.
– Он говорит, что я отказался спасти его собак, - сказал Канок. Мы лежали рядом с догоревшим, но еще теплым костром, голова к голове и шептались. Я понимал, что вокруг темно, и представлял себе, что ничего не вижу просто потому, что сейчас ночь.
– А как это было?
– Когда кабан вспорол двум собакам брюхо, Огге завизжал: «Ну, где же твой дар, Каспро, воспользуйся же им наконец!» Словно не знает, что на охоте я им никогда не пользуюсь! Я взял копье и пошел на кабана вместе с Харбой и еще двумя ребятами. А Огге с нами не пошел. И нам не повезло: кабан бросился наутек и побежал прямо в ту сторону, где был Огге. Но он его не тронул. Если честно, Оррек, это была самая настоящая резня, как в мясницкой. И он теперь всю вину валит на меня.
– Мы должны еще оставаться в Драмманте, когда вернемся?
– Да, еще денек-другой.
– Он же ненавидит нас! - выдохнул я.
– Да, но только не Меле, не твою мать.
– Ее как раз больше всех! - возразил я.
Но Канок не понял меня или просто мне не поверил. Но я-то знал, что это правда. Огге мог сколько угодно надо мной издеваться, мог доказывать Каноку свое превосходство в богатстве и силе, но Меле Аулитта была для него недосягаема. Я же видел, как алчно он смотрел на нее, когда приезжал к нам. Какое удивление, какая ненависть горели тогда в его взоре! Мне было ясно: он стремится во что бы то ни стало подобраться к ней поближе, произвести на нее впечатление своими хвастливыми речами, своими попытками опекать ее. И все это разбивается о ее тихую улыбку и уклончивые слова, на которые он просто не знает, что ответить. Что бы он ни делал, она оставалась недосягаемой! Она ведь даже ни чуточки его не боялась.
Глава 11
Когда же мы вернулись в Каменный Дом Драмманта после стольких дней и ночей, проведенных в лесу, и я наконец смог остаться наедине с матерью, вымыться и надеть чистую рубашку, то даже этот недружелюбный дом, которого я, впрочем, так и не видел, показался мне родным и знакомым.
К обеду мы спустились в зал, и там я услышал, как брантор Огге разговаривает с моим отцом - впервые за последние дни.
– Где твоя жена, Каспро? - спрашивал он. - Где эта хорошенькая каллюка? И где твой слепой мальчишка? Моя внучка приехала и хочет с ним познакомиться. Она проделала долгий путь - через все наши земли от самого Римманта. А, вот и ты, парень! Что ж, познакомься с Вардан. Интересно, как вы друг другу понравитесь? - И он засмеялся каким-то неестественным металлическим смехом.
Я услышал, как Даредан Каспро, мать девочки, шепнула ей, чтоб вышла вперед. А моя мать, положив руку мне на плечо, сказала:
– Мы очень рады познакомиться с тобой, Вардан. Смотри, детка, это мой сын, Оррек.
По-моему, девочка ничего не сказала, но мне то ли послышались, то ли почудились какие-то странные звуки - хихиканье или хныканье, - и я даже подумал, что у этой Вардан на руках щенок.
– Как поживаешь, Вардан? - осведомился я светским тоном и поклонился.
– Живаешь поживаешь по, - пробормотал кто-то, стоявший как раз там, где должна была находиться эта девочка. Голос был какой-то сдавленный, слабый.
Я не знал, что сказать еще, но моя мать не растерялась:
– Мы очень хорошо устроились, спасибо, милая. Путь из Римманта, должно быть, неблизкий? Ты, верно, очень устала?
И снова послышалось то щенячье повизгиванье.
– Да, она, бедняжка, очень устала, - с явным облегчением подхватила мать девочки, но тут рядом с нами раздался грохочущий бас Огге:
– Ну-ну, дайте же молодым людям немного поболтать друг с другом, не вкладывайте им в рот свои слова, женщины! И чтоб никакого сватовства! Хотя они, конечно, славная пара! Что скажешь, парень? Правда, Вардан у нас хорошенькая? И, кстати, она той же крови, что и ты. Я имею в виду, конечно, не кровь каллюков. Всегда ведь считалось, что кровь благородных предков рано или поздно себя проявит! Ну что, нравится тебе моя внучка?
– Я, к сожалению, не могу ее увидеть, господин мой. Но полагаю, что она очень мила, - спокойно ответил я и почувствовал, как мать стиснула мое плечо. Не знаю уж, испугалась ли она моей смелости или призывала и впредь вести себя прилично.
– Не можешь ее увидеть? «Я не могу ее увидеть, господин мой!» - передразнил меня Огге. - Ну так позволь ей вести тебя. Она-то видит отлично. И глаза у нее красивые. Острые, цепкие. Глаза настоящей Каспро. Верно, девочка? Верно?
– Верно вер новерно. Верно не. Не верно. Мама, можно на лесенку?
– Да, детка. Сейчас пойдем. Она так долго была в пути и совсем устала, бедняжка. Пожалуйста, извините нас! Дорогой тесть, девочке необходимо немного отдохнуть.
И они, видимо, исчезли. А мы исчезнуть не могли. И обязаны были несколько томительных часов просидеть за длинным столом, ожидая, когда дожарится проклятый кабан. Его целый день жарили на вертеле. Наконец внесли кабанью голову, и в зале послышались ликующие крики. Выпили за охотников. Сильный запах жареной кабанятины наполнил зал. Мне на тарелку навалили целую гору мяса. Налили вина. Не пива или эля, а красного вина. Из всех Верхних Земель только Драммант выращивал свой виноград - на самом юге; и там делали вино, густое, терпкое, кисло-сладкое. Вскоре голос Огге стал звучать еще громче, чем всегда; он то и дело прикрикивал на старшего сына и еще больше на младшего, отца Вардан.
– Ну что, устроим детишкам помолвку да попируем на радостях, а, Себб? - вопрошал Огге зычным басом и принимался обидно хохотать, не дождавшись ответа, а примерно через полчаса снова задавал тот же вопрос: - Как насчет помолвки, Себб? Эй, Себб! Тут все наши друзья собрались. Все под одной крышей - и Каспро, и Барре, и Корде, и все наше семейство. Можно сказать, лучшие семьи Верхних Земель. Ну, брантор Канок, что скажешь? Как ты насчет пирушки? Давайте же выпьем. Выпьем за нашу дружбу, верность и удачные браки!
После обеда мать хотела увести меня наверх, но нам не позволили. Пришлось остаться. Огге все сильнее пьянел. Он постоянно торчал где-то поблизости и без конца заговаривал с моей матерью. Его тон да и сами слова становились все более оскорбительными, но ни Меле, ни Канок, который старался не оставлять нас с ним наедине, на провокации не поддавались и ни разу не ответили ему сердито или раздраженно; они вообще почти никак ему не отвечали. Впрочем, через некоторое время к этой странной беседе присоединилась жена Огге; она, видно, решила послужить моей матери своеобразным щитом и отвечала теперь Огге вместо нее. Он явно надулся и решил развлечься, продолжив ссору со старшим сыном, а мы наконец получили передышку и поспешили незаметно выскользнуть из зала и подняться в свою комнату.
– Канок, мы можем уехать… прямо сейчас? - шепотом спросила мать, когда мы шли по длинному коридору к себе.
– Потерпи еще немного, - ответил он, когда мы вошли в комнату и плотно закрыли за собой дверь. - Сперва мне нужно переговорить с Парн Барре. А рано утром мы уедем. За ночь он ничего плохого нам сделать не успеет.
Она рассмеялась, но с каким-то отчаянием.
– Не бойся, я ведь с тобой, - услышал я голос Канока, и она, выпустив наконец мое плечо, обняла его. И он прижал ее к себе.
Это было так, как и должно было быть. И я страшно обрадовался, услышав, что вскоре мы отсюда сбежим, но на один-единственный вопрос я бы все же хотел получить ответ немедленно.
– А та девушка, - спросил я. - Вардан?
И почувствовал, как они оба посмотрели на меня. Ответили они не сразу, и я понял, что они переглядываются.
– Она еще совсем маленькая, - сказала моя мать. - И совсем не такая уж безобразная, - прибавила она, точно оправдываясь. - И у нее очень милая улыбка. Только она…
– Идиотка, - подсказал Канок.
– Нет, неправда! Это не настолько плохо, милый… Но… она… Она просто недоразвитая. Точно младенец. И, по-моему, душа у нее тоже младенчески невинная. Правда, вряд ли она когда-нибудь станет старше…
– Нет, она - идиотка, - упрямо повторил отец. - Драм предложил тебе в жены идиотку, Оррек!
– Канок! - предостерегающе прошептала мать, и я тоже испугался, такая свирепая ненависть звучала в голосе моего отца.
В дверь постучали. Отец пошел открывать. Я услышал какие-то тихие голоса, потом он вернулся, но уже без матери, и подошел ко мне, сидевшему на краешке кровати.
– Там эту девчонку, Вардан, прихватило, - сказал он. - Вот Даредан и пришла просить твою мать помочь. Меле - молодец! Она тут со всеми подружилась, пока мы на свиней охотились да врагов себе наживали. - Отец устало усмехнулся, и я услышал, как скрипнуло кресло у камина, когда он плюхнулся в него. - Как бы мне хотелось сейчас быть отсюда подальше, Оррек!
К обеду мы спустились в зал, и там я услышал, как брантор Огге разговаривает с моим отцом - впервые за последние дни.
– Где твоя жена, Каспро? - спрашивал он. - Где эта хорошенькая каллюка? И где твой слепой мальчишка? Моя внучка приехала и хочет с ним познакомиться. Она проделала долгий путь - через все наши земли от самого Римманта. А, вот и ты, парень! Что ж, познакомься с Вардан. Интересно, как вы друг другу понравитесь? - И он засмеялся каким-то неестественным металлическим смехом.
Я услышал, как Даредан Каспро, мать девочки, шепнула ей, чтоб вышла вперед. А моя мать, положив руку мне на плечо, сказала:
– Мы очень рады познакомиться с тобой, Вардан. Смотри, детка, это мой сын, Оррек.
По-моему, девочка ничего не сказала, но мне то ли послышались, то ли почудились какие-то странные звуки - хихиканье или хныканье, - и я даже подумал, что у этой Вардан на руках щенок.
– Как поживаешь, Вардан? - осведомился я светским тоном и поклонился.
– Живаешь поживаешь по, - пробормотал кто-то, стоявший как раз там, где должна была находиться эта девочка. Голос был какой-то сдавленный, слабый.
Я не знал, что сказать еще, но моя мать не растерялась:
– Мы очень хорошо устроились, спасибо, милая. Путь из Римманта, должно быть, неблизкий? Ты, верно, очень устала?
И снова послышалось то щенячье повизгиванье.
– Да, она, бедняжка, очень устала, - с явным облегчением подхватила мать девочки, но тут рядом с нами раздался грохочущий бас Огге:
– Ну-ну, дайте же молодым людям немного поболтать друг с другом, не вкладывайте им в рот свои слова, женщины! И чтоб никакого сватовства! Хотя они, конечно, славная пара! Что скажешь, парень? Правда, Вардан у нас хорошенькая? И, кстати, она той же крови, что и ты. Я имею в виду, конечно, не кровь каллюков. Всегда ведь считалось, что кровь благородных предков рано или поздно себя проявит! Ну что, нравится тебе моя внучка?
– Я, к сожалению, не могу ее увидеть, господин мой. Но полагаю, что она очень мила, - спокойно ответил я и почувствовал, как мать стиснула мое плечо. Не знаю уж, испугалась ли она моей смелости или призывала и впредь вести себя прилично.
– Не можешь ее увидеть? «Я не могу ее увидеть, господин мой!» - передразнил меня Огге. - Ну так позволь ей вести тебя. Она-то видит отлично. И глаза у нее красивые. Острые, цепкие. Глаза настоящей Каспро. Верно, девочка? Верно?
– Верно вер новерно. Верно не. Не верно. Мама, можно на лесенку?
– Да, детка. Сейчас пойдем. Она так долго была в пути и совсем устала, бедняжка. Пожалуйста, извините нас! Дорогой тесть, девочке необходимо немного отдохнуть.
И они, видимо, исчезли. А мы исчезнуть не могли. И обязаны были несколько томительных часов просидеть за длинным столом, ожидая, когда дожарится проклятый кабан. Его целый день жарили на вертеле. Наконец внесли кабанью голову, и в зале послышались ликующие крики. Выпили за охотников. Сильный запах жареной кабанятины наполнил зал. Мне на тарелку навалили целую гору мяса. Налили вина. Не пива или эля, а красного вина. Из всех Верхних Земель только Драммант выращивал свой виноград - на самом юге; и там делали вино, густое, терпкое, кисло-сладкое. Вскоре голос Огге стал звучать еще громче, чем всегда; он то и дело прикрикивал на старшего сына и еще больше на младшего, отца Вардан.
– Ну что, устроим детишкам помолвку да попируем на радостях, а, Себб? - вопрошал Огге зычным басом и принимался обидно хохотать, не дождавшись ответа, а примерно через полчаса снова задавал тот же вопрос: - Как насчет помолвки, Себб? Эй, Себб! Тут все наши друзья собрались. Все под одной крышей - и Каспро, и Барре, и Корде, и все наше семейство. Можно сказать, лучшие семьи Верхних Земель. Ну, брантор Канок, что скажешь? Как ты насчет пирушки? Давайте же выпьем. Выпьем за нашу дружбу, верность и удачные браки!
После обеда мать хотела увести меня наверх, но нам не позволили. Пришлось остаться. Огге все сильнее пьянел. Он постоянно торчал где-то поблизости и без конца заговаривал с моей матерью. Его тон да и сами слова становились все более оскорбительными, но ни Меле, ни Канок, который старался не оставлять нас с ним наедине, на провокации не поддавались и ни разу не ответили ему сердито или раздраженно; они вообще почти никак ему не отвечали. Впрочем, через некоторое время к этой странной беседе присоединилась жена Огге; она, видно, решила послужить моей матери своеобразным щитом и отвечала теперь Огге вместо нее. Он явно надулся и решил развлечься, продолжив ссору со старшим сыном, а мы наконец получили передышку и поспешили незаметно выскользнуть из зала и подняться в свою комнату.
– Канок, мы можем уехать… прямо сейчас? - шепотом спросила мать, когда мы шли по длинному коридору к себе.
– Потерпи еще немного, - ответил он, когда мы вошли в комнату и плотно закрыли за собой дверь. - Сперва мне нужно переговорить с Парн Барре. А рано утром мы уедем. За ночь он ничего плохого нам сделать не успеет.
Она рассмеялась, но с каким-то отчаянием.
– Не бойся, я ведь с тобой, - услышал я голос Канока, и она, выпустив наконец мое плечо, обняла его. И он прижал ее к себе.
Это было так, как и должно было быть. И я страшно обрадовался, услышав, что вскоре мы отсюда сбежим, но на один-единственный вопрос я бы все же хотел получить ответ немедленно.
– А та девушка, - спросил я. - Вардан?
И почувствовал, как они оба посмотрели на меня. Ответили они не сразу, и я понял, что они переглядываются.
– Она еще совсем маленькая, - сказала моя мать. - И совсем не такая уж безобразная, - прибавила она, точно оправдываясь. - И у нее очень милая улыбка. Только она…
– Идиотка, - подсказал Канок.
– Нет, неправда! Это не настолько плохо, милый… Но… она… Она просто недоразвитая. Точно младенец. И, по-моему, душа у нее тоже младенчески невинная. Правда, вряд ли она когда-нибудь станет старше…
– Нет, она - идиотка, - упрямо повторил отец. - Драм предложил тебе в жены идиотку, Оррек!
– Канок! - предостерегающе прошептала мать, и я тоже испугался, такая свирепая ненависть звучала в голосе моего отца.
В дверь постучали. Отец пошел открывать. Я услышал какие-то тихие голоса, потом он вернулся, но уже без матери, и подошел ко мне, сидевшему на краешке кровати.
– Там эту девчонку, Вардан, прихватило, - сказал он. - Вот Даредан и пришла просить твою мать помочь. Меле - молодец! Она тут со всеми подружилась, пока мы на свиней охотились да врагов себе наживали. - Отец устало усмехнулся, и я услышал, как скрипнуло кресло у камина, когда он плюхнулся в него. - Как бы мне хотелось сейчас быть отсюда подальше, Оррек!