Страница:
Но в 1561 г. правительству Ивана Грозного пришлось решать вопрос: сворачивать ли военные действия в Ливонии, перенося усилия на южные рубежи, или пытаться ликвидировать западноевропейский плацдарм? Взвесим сами: намерение покорить Крым, вполне объяснимое постоянной опасностью татарских набегов, в реальных условиях XVI в. было призрачной мечтой. Еще менее Россия была способна вести войну на два фронта. А вот стремление устранить немецкую угрозу и тем продолжить политику Александра Невского было и естественно, и осуществимо. Царь избрал борьбу на западе, но война в Ливонии затянулась и оказалась для русских далеко не удачной.
Тем временем в Польше в 1572 г. пресеклась династия Ягеллонов и изменился государственный строй. Поляки перешли к почти республиканскому типу правления: сохранив «должность» короля, они сделали ее выборной. Определив процедуру избрания короля на трон, польские магнаты выбрали французского принца Генриха Валуа. Генрих приехал, посмотрел на польские порядки и… сбежал обратно в Париж. Нам такой поступок может показаться сумасбродством, но с позиций своего времени Генрих Валуа поступил абсолютно правильно.
В XVI в. королевский трон не был синекурой. Должность короля была очень ответственной, а жизнь властителя — и тяжелой, и рискованной. Соотечественники требовали от короля эффективного управления, но при этом он должен был считаться с настроениями подданных, ибо королевская корона снималась, как правило, вместе с головой. Потому-то французский принц и не захотел перечить польским вельможам. (Впрочем, его внезапный отъезд спровоцировало то, что стал вакантным французский престал, и Генрих его занял.)
Лишившись Генриха Валуа, поляки в 1575 г. выбрали королем Стефана Батория — семиградского [15]вельможу, родом не то венгра, не то румына. Но не будучи поляком Баторий был очень хорошим полководцем и сумел благодаря своему таланту выиграть для своих новых подданных Ливонскую войну. Русские войска оказались в итоге разбиты, а Батория удалось остановить лишь под стенами Пскова (1581).
В 1582 г. тяжелая для обеих сторон война была прекращена Ям-Запольским миром, а через полтора года было подписано перемирие и со Швецией. Итак, Ливонская война, на которую было потрачено столько сил, окончилась для России плачевно. Россия потеряла завоеванную было Ливонию, к Швеции отошли невское устье и Балтийские земли. Их удалось вернуть в 1690 г., с тем чтобы снова утратить в Смутное время и снова вернуть лишь при Петре I.
Победе России в Ливонской войне помешали не столько внешние обстоятельства, сколько значительные перемены внутри страны.
Мы уже упоминали, что в конце XV — начале XVI в. на Москве, наряду с двумя направлениями религиозной мысли, представленными церковными течениями нестяжателей и иосифлян, появилось третье, которое было по существу антицерковным и которое у нас так неудачно окрестили ересью «жидовствующих». В XVI в. эта система негативного мироощущения (для простоты будем называть ее антисистемой) не имела никакого отношения к евреям.
Одним из наиболее крупных известных нам проповедников антисистемных взглядов на Руси был Феодосий Косой. Проповедь его была вполне доступна: признавалась только Библия, отрицались церковные догматы, принципы и вся иерархия священнослужителей. Косого схватили, но при помощи друзей он сбежал из-под стражи и ушел в Литву, где продолжал проповедовать свое учение, а затем примкнул к радикалам Реформации — антитринитариям [16].
Проповедническая деятельность Косого была заметным явлением: современные ересиарху авторы ставили в один ряд восточного «Бахамеда», то есть Мухаммеда, западного «Мартина», то есть Лютера, и русского Феодосия Косого. Надо сказать, что это сопоставление было просто демагогической формулой: ни по содержанию своих учений, ни по своему месту в этногенезе Мухаммед, Лютер и Феодосии Косой ничуть не похожи друг на друга.
Мухаммед явился создателем новой мировой религии, которая была связана с фазой пассионарного подъема целого суперэтноса — мусульманского мира.
Лютер, напротив, был деятелем фазы спада пассионарного напряжения — фазы надлома, и его проповедь вовсе не была новым словом. Проповеди, призывавшие к Реформации — исправлению недостатков католической церкви, — звучали в Западной Европе и раньше, до Лютера: Гус в Чехии и Уиклиф в Англии говорили то же самое. Более того, обличения Лютера признавали правильными даже его противники, иерархи католической церкви. Никто не спорил с тем, что предоставление индульгенций превратилось в торговлю, что назначение на церковные должности «по блату» — зло, что невежество священников — зло не меньшее. Но, соглашаясь с доводами Лютера, католические прелаты утверждали, что лечение язв церкви — это дело Святого престола. Правда, сами они для исправления ситуации ничего не предпринимали. Из-за этого, собственно, и начались разногласия. «Физической» же основой Реформации стал раскол целостности «Христианского мира», вызванный резким падением его пассионарности после выхода из акматической фазы. Европа разделилась на протестантскую и католическую, и произошло это разделение в финале западноевропейского этногенеза, а не в начале его.
В России XVI век был началом акматической фазы, и потому проповеди Феодосия Косого, а также его последователя Матвея Башкина нашли отклик только среди небольшой части населения, образовавшей еретические секты. Создание антисистемных сект в акматической фазе гораздо больше напоминало эпизоды альбигойских войн во Франции, богумильскоого и павликианского движений в Византии, выступления карматов мусульманском мире, но никак не события европейской реформации. В идеях Гуса, Уиклифа, Лютера не было ничего из того, что составляло суть новгородской ереси уничтоженной в начале XVI в., ничего, подобного тому, что проповедовал Косой. Проповедь Косого не была заимствованием с Запада или Востока. Она стала частным выражением того негативного мироощущения, которое всегда является следствием тесного контакта двух суперэтносов.
Негативное мироощущение, как и позитивное сопряжено с созданием особых философских, религиозных или политических концепций, которые меньше всего предназначены для доказательства чьей-либо правоты или убеждения оппонентов. Ведь для выражения мироощущения логических доказательств не требуется. Например, одни люди считают, что собак можно и нужно бить, а другие полагают, что бить беззащитных животных нельзя. Доказательств ни те, ни другое вам не приведут, каждому его правота очевидна, он ее ощущает. И вот один говорит: «Ну какая свинья — взял и ударил собаку!» А другой ему возражает: «Ты что, дурак, что ли? Что ж ее не бить, она же собака!»
Отношение к собаке кажется мелочью, но именно из таких поведенческих мелочей слагаются глобальные симпатии антипатии этнического и суперэтнического значения. И потому невозможно логическими доводами примирить людей взгляды которых на происхождение и сущность мира полярны, ибо они исходят из принципиально различных мироощущений. Одни ощущают материальный мир и его многообразие как благо. Другие — как безусловное зло. Именно последнее мироощущение, воплощавшееся в России то в движении новгородских стригольников, то в ереси «жидовствующих». В XVI в получило наиболее яркое выражение в опричнине (1565-1572).
Явление опричнины, как никакое другое, издавна привлекало к себе внимание историков: и дореволюционных (Н. М. Карамзин, С.М. Соловьев, С.Ф.Платонов), и современных (С.Б. Веселовскии, А.А.Зимин, Р.Г.Скрынников, Д.Н.Альшиц). Фактические события опричнины описаны ими очень добротно в целом ряде капитальных трудов, и мы на этих общеизвестных фактах останавливаться не будем. Отметим детали и моменты, непосредственно относящиеся к этнической истории.
Следует сказать, что историки XX в. в соответствии с духом времени пытались обнаружить в явлении опричнины некий социальный смысл, ибо считалось, что человек социально не обусловленных и экономически невыгодных какому-либо сословию или классу поступков совершать не должен. Однако попытки определить социальный состав опричнины оказались неудачны: среди опричников находились и бояре, и «духовные», и холопы. Все они, напротив, были «свободными атомами», которые отделялись и от своих социальных групп, и от своих суперэтнических систем. Полностью порывая со своей прежней жизнью, опричники не могли существовать нигде, кроме как в окружении царя Ивана IV, пользуясь его расположением. Да и какой социальный смысл могло заключать в себе их поведение?
Опричнина была создана Иваном Грозным в припадке сумасшествия в 1565 г. и официально просуществовала 7 лет. Задачей опричников было «изводить государеву измену», причем определять «измену» должны были те же самые опричники. Таким образом, они могли убить любого человека, объявив его изменником. Одного обвинения было совершенно достаточно для того, чтобы привести в исполнение любой приговор, подвергнуть любому наказанию. Самыми мягкими из наказаний были обезглавливание и повешение, но, кроме того, опричники жгли на кострах, четвертовали, сдирали с людей кожу, замораживали на снегу, травили псами, сажали на кол…
Особенно страшной расправе был подвергнут в 1570 г. Новгород, где было истреблено почти все население. Даже младенцев опричники бросали в ледяную воду Волхова. Они взялись также исправлять нравы: новгородцы любили по праздникам выпить, но было объявлено, что пьянствовать нельзя. Тех, кого ловили пьяными, били кнутом и кидали в те же самые волховские проруби.
При расправе с Новгородом, как и при других подобных «мероприятиях», погибло множество бояр, но самое важное (на это обратили внимание современные историки, в отличие от историков XIX в.), что так же страдали и простые люди: приказные, посадские, крестьяне. Ведь опричники, казня боярина, вырезали и его дворовых, крестьян же забирали себе и переводили их на собственные земли.
В результате опричнины создалась та совершенно невыносимая обстановка, о которой хорошо сказал граф А.К.Толстой:
Таким образом, в опричнине мы в чистом виде сталкиваемся с тем, что характерно для каждой антисистемы: добро и зло меняются местами. Антисистемный характер мироощущения опричников выразился не только в их поведении, но даже в названии. Старинное русское слово «опричь», то есть кроме, дало современникам повод называть соратников Грозного кромешниками, а слово это имело вполне определенный натурфилософский смысл. И вот почему. В представлении христианина существует понятие ада — места мучений грешников. Ад — «тьма кромешная». Как мы бы сказали сегодня, это пустота, вакуум, в котором нет и не может быть ничего материального, «тварного». В те времена это называли «небытие», считая его самой сутью зла. Значит, кромешники — это люди, одержимые ненавистью к миру, слуги метафизического абсолютного зла. Как видим, наши предки хорошо умели осмысливать суть вещей.
От ужаса опричнины Россию спас, как ни странно, крымский хан. В разгар Ливонской войны Грозному удалось замириться с крымцами. Соглашение предусматривало, что хан не будет совершать набегов на Россию, и поэтому Иван Грозный распорядился снять с южной границы большую часть регулярных войск и направил их на запад, в Ливонию. Но крымский хан нарушил договор, отрядами конницы прорвал ослабленную границу, обошел заслоны, стоявшие вокруг Москвы, и напал на столицу (1571). Татары обстреливали Москву зажигательными стрелами, в результате чего деревянный город выгорел через три часа. Пожар был колоссальным бедствием: люди, даже уцелевшие, лишились всего имущества, многие погибли в пламени или задохнулись в дыму. Нужно было отражать нападение крымцев, и от имени царя было приказано собираться всем, кто может носить оружие, в том числе, конечно, и опричникам. И вот тут-то «особые люди» показали себя. Опричники либо просто дезертировали, либо прикидывались немощными и заболевшими, как говорили тогда, «объявляли себя в нетях». Убийцы беззащитных, они оказались неспособными сражаться с вооруженным и сильным врагом.
Головы вождей опричнины, испугавшихся татарских луков и сабель, слетели на плахах. Были казнены и князь Вяземский, и князь Михаил Черкасский, и Василий Грязной, и воевода Алексей Басманов. Сыну Алексея Басманова Федору было предложено сохранить жизнь, если он согласится перерезать горло своему отцу, и он согласился. Иван выполнил обещание: Федору жизнь сохранили — его заковали в кандалы, отправили на север, посадили в тюрьму и дали умереть там.
Конец опричнины (1572) не означал конца антисистемы. Казнена была только верхушка опричников, да и то не вся. Например, Малюта Скуратов, самый страшный из них, уже после разгрома опричнины погиб на Ливонской войне. И хотя опричнина как институт была уничтожена, она не могла не оставить последствий. Большинство людей, бывших опричниками, уцелели. Кто-то из них был поверстан уже без всяких привилегий в служилое дворянство, кто-то пошел в монахи, кто-то — в приказы. И при этом бывшие опричники оставались самими собой: сохранив головы, они чувствовали и думали точно так же, как и до ликвидации опричнины. Кроме того, многие бояре, связанные так или иначе с опричниками, остались при дворе и у власти.
Одним из таких бояр и был Борис Федорович Годунов. Всем известна характеристика, данная ему А.С.Пушкиным. Пушкин устами своего литературного героя так оценивает перспективы воцарения Бориса:
Борис Годунов происходил из татар, но его предки вышли из Орды еще при Иване Калите, то есть за 200 лет до его рождения, и, конечно, его происхождение не могло иметь решающего значения. «Вчерашний раб» принадлежал крупному боярскому роду и сам был окольничим при Иване Грозном. Окольничий — второй по старшинству чин после боярина. Так называли доверенных людей, находившихся около царя, его советников. Борис Годунов был умный человек, прекрасный волевой администратор, именно поэтому он выдвинулся при Иване Грозном, а после его смерти возглавил правительство, чему способствовал тот факт, что сестра Бориса была замужем за сыном Ивана — царем Федором.
Безвольный, добрый и благочестивый Федор, который начинал свой день с молитвы: «Дай, Господи, никому не сделать ничего плохого», — находился «в полной воле» Годунова, практически самовластно управлявшего страной от его имени. Первыми мерами, принятыми Годуновым после смерти Ивана Грозного, стали: укрепление границ, заключение почетного мира с Речью Посполитой, восстановление крестьянского хозяйства. Кроме того, была успешно проведена война со шведами. С началом правления Бориса народ, по словам современников, «отдохнул».
Оппозицию политике Годунова составляли, с одной стороны, противники опричнины, а с другой — ее сторонники, но противники самого Годунова. Ведь в пассионарном субэтносе, а именно таким образованием было боярство XVI в., каждый пассионарий — враг всем другим пассионариям, и, поскольку они ему мешают, он без зазрения совести отталкивает их локтями. Борису Федоровичу, хотя и не без труда, удалось справиться со всеми своими противниками, и когда боярин Богдан Бельский попытался захватить власть на Москве и даже занял со своими холопами Кремль, изображая из себя регента, то Годунов нанес ему такой «толчок локтем», что Бельский оказался в ссылке на Нижней Волге.
Активная внутренняя политика и укрепление границ государства постоянно требовали денег, и потому Годунов был вынужден в 1579 г. ввести крепостное право, то есть отменить Юрьев день, в который крестьяне имели возможность переходить от одного хозяина к другому. Было определено, что каждый крестьянин должен постоянно жить и работать там, где он жил и работал в момент издания указа. Конечно, запрещение менять хозяев ударило по крестьянам очень сильно. И Борис Федорович, стремясь компенсировать ущерб, разрешил крестьянам писать любое количество доносов на своих господ и приказал принимать эти доносы к рассмотрению. Теперь, если какой-нибудь боярин говорил своему крепостному: «Иван, как ты хреново работаешь, разве это запашка; что ты делаешь, проспал, небось, половину дня?» — тот спокойно возражал: «Ничего подобного, боярин, чего ты ко мне пристал?» — и получал за это удар кулаком в зубы. Потом Иван шел к грамотному человеку, а такие были всегда, и за «малую мзду» быстро писался донос о том, что боярин хулил государя и хотел бежать в Литву.
Из всего этого видно, что Борис Годунов был настоящим реформатором и по-своему справедливым, хотя и крутым человеком: он хотел, чтобы всем было одинаково плохо. Конечно, порядок, установленный Годуновым, был лишен тех крайностей и злодеяний, которые происходили при Иване Грозном. Но режим во время его царствования, которое официально началось в 1598 г., после смерти Федора, вполне можно назвать полицейским.
Этот режим оказался довольно тяжел для всего населения страны. Никто не чувствовал себя ни на одну минуту в безопасности: знакомые, слуги, родственники всегда могли донести, и последствия этого могли быть самые печальные. Правда, казни применялись мало, «воров» в основном отправляли в ссылку, но ссылку тоже счастливой долей не назовешь. Интересно, что первым (еще при Федоре) был отправлен в ссылку за Уральский хребет, в Тобольск, не человек, а колокол угличского собора. Вся «вина» колокола состояла в том, что он зазвонил по поводу смерти царевича Дмитрия. Вслед за колоколом пошли и люди.
Таким образом, правительство Бориса Годунова, несмотря на очень разумную внешнюю политику, несмотря на то, что была налажена хозяйственная жизнь страны, сделаны большие государственные запасы, упорядочена налоговая система, было мало популярно в народе. Недовольство политикой Бориса зрело во всех сословиях и было вызвано прежде всего «пережитками прошлого», то есть сохранением при Борисе наследия царствования Ивана Грозного в виде застенков и системы тотального доносительства. Всеобщее недовольство должно было найти выход, и оно нашло его в поддержке Самозванца.
2. СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Польско-литовские магнаты, составлявшие правительство Речи Посполитой, очень внимательно наблюдали за развитием ситуации в России. Они прекрасно понимали всю меру непопулярности царя Бориса, к несчастью для себя и для своих родственников пытавшегося совместить нравы опричнины с традиционным устройством Русской земли. Невозможно было соединить несоединимое, и последствия такой попытки, как всегда, оказались плачевными.
В связи с этим, видимо, у поляков и зародился план использовать слабость позиций Годунова в своих интересах. Однако, по условиям того времени, для политической и военной борьбы требовался символ. Речи Посполитой нужен был претендент на царский престол — личность, которая в одном своем имени совместила бы как в фокусе весь комплекс политических, экономических, идеологических и прочих чаяний народа. Понятно, что таковой персоной мог быть только человек, предъявлявший законные права на престол, которые давались исключительно рождением.
С точки зрения наших современников, династические права никакой роли не играют, но люди XVII в. этому обстоятельству придавали решающее значение. За незаконным претендентом его сторонники идти не могли. А законное право на русский престол, естественно, имели потомки Ивана Грозного. К тому времени один его сын — царь Федор — умер тихой и спокойной смертью, а другой — малолетний Дмитрий — был зарезан в Угличе неизвестно кем и при каких обстоятельствах (1591). (Загадка смерти царевича волнует историков до сих пор, но для нашей темы обстоятельства его смерти не важны.)
И тут объявился претендент на престол, который назвал себя спасшимся царевичем Дмитрием. Он-то и стал знаменем освобождения России от власти продолжателя опричнины — Годунова. А.С.Пушкин в своей знаменитой трагедии очень хорошо сформулировал эту роль Самозванца. Лжедмитрий (будем называть его общепринятым именем) сам говорит Марине Мнишек — даме своего сердца:
Возле Самозванца начала группироваться самая разнообразная публика, решившая освободить Россию от власти Бориса Годунова. Это были и московские политические эмигранты, стремившиеся вернуться на родину, и малороссийские, северские, донские казаки, недовольные властолюбием царя, и просто польские авантюристы, жаждавшие легкой наживы и видевшие в планах Лжедмитрия хороший для этого случай. Но в целом сил у Лжедмитрия было крайне мало, численность его войска не шла ни в какое сравнение с военными возможностями московского правительства.
Тем не менее, когда Лжедмитрий перешел со своим отрядом Днепр, служивший тогда границей, и вторгся в Северскую землю (1604), то оказалось, что крепости сдаются ему без боя. Если какой-нибудь воевода, исполняя свой долг, пытался организовать оборону, народ и стрельцы кричали: «Ты что, сукин сын, делаешь? Ты против сына нашего царя, против государя, против Дмитрия Ивановича выступаешь?!» Воевод в крепостях и всех сторонников Годунова вязали и выдавали Самозванцу «головами», принося присягу — «крестное целование», а Лжедмитрий милостиво прощал пленных врагов.
Здесь надо сказать несколько слов о личности Самозванца. Судя по его поведению, в частности обращению с пленными, Лжедмитрий был человек несколько легкомысленный, но отнюдь не злой. Великодушие и щедрость хорошо сочетались в нем с умением завоевывать людские симпатии. Но, увы, этих качеств было недостаточно для человека, желавшего играть роль московского царя.
Взятием крепостей дело, как известно, не кончилось. Против отряда Лжедмитрия были двинуты регулярные войска, многократно превосходившие силы Самозванца, и его небольшой отряд был разбит наголову. Лжедмитрий укрылся в Путивле, и от окончательного поражения его спасло восстание севрюков, которые меньше всего думали о законности претендента на престол. В их восстании выявилась этническая противопоставленность потомков северян — древних обитателей Северской земли — и великороссов. Восставшие сели в крепости Кромы и заявили, что будут продолжать войну за «законного царя» Дмитрия, имея своей истинной целью борьбу против Москвы. Их руководитель Карела очень хорошо организовал оборону, и царским воеводам Кромы взять не удалось. А тем временем к Дмитрию подошли новые польские войска. Правда, поляки, выдержав лишь первый бой и увидев, что пахнет жареным, претендента покинули.
Тем временем в Польше в 1572 г. пресеклась династия Ягеллонов и изменился государственный строй. Поляки перешли к почти республиканскому типу правления: сохранив «должность» короля, они сделали ее выборной. Определив процедуру избрания короля на трон, польские магнаты выбрали французского принца Генриха Валуа. Генрих приехал, посмотрел на польские порядки и… сбежал обратно в Париж. Нам такой поступок может показаться сумасбродством, но с позиций своего времени Генрих Валуа поступил абсолютно правильно.
В XVI в. королевский трон не был синекурой. Должность короля была очень ответственной, а жизнь властителя — и тяжелой, и рискованной. Соотечественники требовали от короля эффективного управления, но при этом он должен был считаться с настроениями подданных, ибо королевская корона снималась, как правило, вместе с головой. Потому-то французский принц и не захотел перечить польским вельможам. (Впрочем, его внезапный отъезд спровоцировало то, что стал вакантным французский престал, и Генрих его занял.)
Лишившись Генриха Валуа, поляки в 1575 г. выбрали королем Стефана Батория — семиградского [15]вельможу, родом не то венгра, не то румына. Но не будучи поляком Баторий был очень хорошим полководцем и сумел благодаря своему таланту выиграть для своих новых подданных Ливонскую войну. Русские войска оказались в итоге разбиты, а Батория удалось остановить лишь под стенами Пскова (1581).
В 1582 г. тяжелая для обеих сторон война была прекращена Ям-Запольским миром, а через полтора года было подписано перемирие и со Швецией. Итак, Ливонская война, на которую было потрачено столько сил, окончилась для России плачевно. Россия потеряла завоеванную было Ливонию, к Швеции отошли невское устье и Балтийские земли. Их удалось вернуть в 1690 г., с тем чтобы снова утратить в Смутное время и снова вернуть лишь при Петре I.
Победе России в Ливонской войне помешали не столько внешние обстоятельства, сколько значительные перемены внутри страны.
Мы уже упоминали, что в конце XV — начале XVI в. на Москве, наряду с двумя направлениями религиозной мысли, представленными церковными течениями нестяжателей и иосифлян, появилось третье, которое было по существу антицерковным и которое у нас так неудачно окрестили ересью «жидовствующих». В XVI в. эта система негативного мироощущения (для простоты будем называть ее антисистемой) не имела никакого отношения к евреям.
Одним из наиболее крупных известных нам проповедников антисистемных взглядов на Руси был Феодосий Косой. Проповедь его была вполне доступна: признавалась только Библия, отрицались церковные догматы, принципы и вся иерархия священнослужителей. Косого схватили, но при помощи друзей он сбежал из-под стражи и ушел в Литву, где продолжал проповедовать свое учение, а затем примкнул к радикалам Реформации — антитринитариям [16].
Проповедническая деятельность Косого была заметным явлением: современные ересиарху авторы ставили в один ряд восточного «Бахамеда», то есть Мухаммеда, западного «Мартина», то есть Лютера, и русского Феодосия Косого. Надо сказать, что это сопоставление было просто демагогической формулой: ни по содержанию своих учений, ни по своему месту в этногенезе Мухаммед, Лютер и Феодосии Косой ничуть не похожи друг на друга.
Мухаммед явился создателем новой мировой религии, которая была связана с фазой пассионарного подъема целого суперэтноса — мусульманского мира.
Лютер, напротив, был деятелем фазы спада пассионарного напряжения — фазы надлома, и его проповедь вовсе не была новым словом. Проповеди, призывавшие к Реформации — исправлению недостатков католической церкви, — звучали в Западной Европе и раньше, до Лютера: Гус в Чехии и Уиклиф в Англии говорили то же самое. Более того, обличения Лютера признавали правильными даже его противники, иерархи католической церкви. Никто не спорил с тем, что предоставление индульгенций превратилось в торговлю, что назначение на церковные должности «по блату» — зло, что невежество священников — зло не меньшее. Но, соглашаясь с доводами Лютера, католические прелаты утверждали, что лечение язв церкви — это дело Святого престола. Правда, сами они для исправления ситуации ничего не предпринимали. Из-за этого, собственно, и начались разногласия. «Физической» же основой Реформации стал раскол целостности «Христианского мира», вызванный резким падением его пассионарности после выхода из акматической фазы. Европа разделилась на протестантскую и католическую, и произошло это разделение в финале западноевропейского этногенеза, а не в начале его.
В России XVI век был началом акматической фазы, и потому проповеди Феодосия Косого, а также его последователя Матвея Башкина нашли отклик только среди небольшой части населения, образовавшей еретические секты. Создание антисистемных сект в акматической фазе гораздо больше напоминало эпизоды альбигойских войн во Франции, богумильскоого и павликианского движений в Византии, выступления карматов мусульманском мире, но никак не события европейской реформации. В идеях Гуса, Уиклифа, Лютера не было ничего из того, что составляло суть новгородской ереси уничтоженной в начале XVI в., ничего, подобного тому, что проповедовал Косой. Проповедь Косого не была заимствованием с Запада или Востока. Она стала частным выражением того негативного мироощущения, которое всегда является следствием тесного контакта двух суперэтносов.
Негативное мироощущение, как и позитивное сопряжено с созданием особых философских, религиозных или политических концепций, которые меньше всего предназначены для доказательства чьей-либо правоты или убеждения оппонентов. Ведь для выражения мироощущения логических доказательств не требуется. Например, одни люди считают, что собак можно и нужно бить, а другие полагают, что бить беззащитных животных нельзя. Доказательств ни те, ни другое вам не приведут, каждому его правота очевидна, он ее ощущает. И вот один говорит: «Ну какая свинья — взял и ударил собаку!» А другой ему возражает: «Ты что, дурак, что ли? Что ж ее не бить, она же собака!»
Отношение к собаке кажется мелочью, но именно из таких поведенческих мелочей слагаются глобальные симпатии антипатии этнического и суперэтнического значения. И потому невозможно логическими доводами примирить людей взгляды которых на происхождение и сущность мира полярны, ибо они исходят из принципиально различных мироощущений. Одни ощущают материальный мир и его многообразие как благо. Другие — как безусловное зло. Именно последнее мироощущение, воплощавшееся в России то в движении новгородских стригольников, то в ереси «жидовствующих». В XVI в получило наиболее яркое выражение в опричнине (1565-1572).
Явление опричнины, как никакое другое, издавна привлекало к себе внимание историков: и дореволюционных (Н. М. Карамзин, С.М. Соловьев, С.Ф.Платонов), и современных (С.Б. Веселовскии, А.А.Зимин, Р.Г.Скрынников, Д.Н.Альшиц). Фактические события опричнины описаны ими очень добротно в целом ряде капитальных трудов, и мы на этих общеизвестных фактах останавливаться не будем. Отметим детали и моменты, непосредственно относящиеся к этнической истории.
Следует сказать, что историки XX в. в соответствии с духом времени пытались обнаружить в явлении опричнины некий социальный смысл, ибо считалось, что человек социально не обусловленных и экономически невыгодных какому-либо сословию или классу поступков совершать не должен. Однако попытки определить социальный состав опричнины оказались неудачны: среди опричников находились и бояре, и «духовные», и холопы. Все они, напротив, были «свободными атомами», которые отделялись и от своих социальных групп, и от своих суперэтнических систем. Полностью порывая со своей прежней жизнью, опричники не могли существовать нигде, кроме как в окружении царя Ивана IV, пользуясь его расположением. Да и какой социальный смысл могло заключать в себе их поведение?
Опричнина была создана Иваном Грозным в припадке сумасшествия в 1565 г. и официально просуществовала 7 лет. Задачей опричников было «изводить государеву измену», причем определять «измену» должны были те же самые опричники. Таким образом, они могли убить любого человека, объявив его изменником. Одного обвинения было совершенно достаточно для того, чтобы привести в исполнение любой приговор, подвергнуть любому наказанию. Самыми мягкими из наказаний были обезглавливание и повешение, но, кроме того, опричники жгли на кострах, четвертовали, сдирали с людей кожу, замораживали на снегу, травили псами, сажали на кол…
Особенно страшной расправе был подвергнут в 1570 г. Новгород, где было истреблено почти все население. Даже младенцев опричники бросали в ледяную воду Волхова. Они взялись также исправлять нравы: новгородцы любили по праздникам выпить, но было объявлено, что пьянствовать нельзя. Тех, кого ловили пьяными, били кнутом и кидали в те же самые волховские проруби.
При расправе с Новгородом, как и при других подобных «мероприятиях», погибло множество бояр, но самое важное (на это обратили внимание современные историки, в отличие от историков XIX в.), что так же страдали и простые люди: приказные, посадские, крестьяне. Ведь опричники, казня боярина, вырезали и его дворовых, крестьян же забирали себе и переводили их на собственные земли.
В результате опричнины создалась та совершенно невыносимая обстановка, о которой хорошо сказал граф А.К.Толстой:
Итак, главным содержанием опричнины стали совершенно беспрецедентные и бессмысленные убийства ради убийств. Однако самая страшная и существенная этническая характеристика опричнины заключается в том, что и царь и его опричники были абсолютно уверены в благости своих чудовищных злодеяний. Сначала Иван, убивая тело, стремился также «убить душу» — тела рассекали на мелкие части, а в русском простонародном православии существовало и до сих пор существует предубеждение, что «без тела» покойник не может предстать на Страшном суде. Потом царь стал заносить имена своих жертв в синодик, служил по ним панихиды и искренне считал свое покаяние совершенно достаточным для образцового православного христианина. Более того, Грозный, по меткому замечанию А.М.Панченко, создал совершенно особую концепцию царской власти. Он полагал царское величие равным Божьему и потому лишал подданных права как-либо обсуждать его поступки.
Звон медный несется, гудит над Москвой,
Царь в смирной одежде трезвонит;
Зовет ли обратно он прежний покой
Иль совесть навеки хоронит?
Но часто и мерно он в колокол бьет,
И звону внимает московский народ,
И молится, полный боязни,
Чтоб день миновался без казни.
В ответ властелину гудят терема,
Звонит с ним и Вяземский лютый,
Звонит всей опрични кромешная тьма,
И Васька Грязной, и Малюта,
И тут же, гордяся своею красой,
С девичьей улыбкой, с змеиной душой,
Любимец звонит Иоаннов,
Отверженный Богом Басманов.
Таким образом, в опричнине мы в чистом виде сталкиваемся с тем, что характерно для каждой антисистемы: добро и зло меняются местами. Антисистемный характер мироощущения опричников выразился не только в их поведении, но даже в названии. Старинное русское слово «опричь», то есть кроме, дало современникам повод называть соратников Грозного кромешниками, а слово это имело вполне определенный натурфилософский смысл. И вот почему. В представлении христианина существует понятие ада — места мучений грешников. Ад — «тьма кромешная». Как мы бы сказали сегодня, это пустота, вакуум, в котором нет и не может быть ничего материального, «тварного». В те времена это называли «небытие», считая его самой сутью зла. Значит, кромешники — это люди, одержимые ненавистью к миру, слуги метафизического абсолютного зла. Как видим, наши предки хорошо умели осмысливать суть вещей.
От ужаса опричнины Россию спас, как ни странно, крымский хан. В разгар Ливонской войны Грозному удалось замириться с крымцами. Соглашение предусматривало, что хан не будет совершать набегов на Россию, и поэтому Иван Грозный распорядился снять с южной границы большую часть регулярных войск и направил их на запад, в Ливонию. Но крымский хан нарушил договор, отрядами конницы прорвал ослабленную границу, обошел заслоны, стоявшие вокруг Москвы, и напал на столицу (1571). Татары обстреливали Москву зажигательными стрелами, в результате чего деревянный город выгорел через три часа. Пожар был колоссальным бедствием: люди, даже уцелевшие, лишились всего имущества, многие погибли в пламени или задохнулись в дыму. Нужно было отражать нападение крымцев, и от имени царя было приказано собираться всем, кто может носить оружие, в том числе, конечно, и опричникам. И вот тут-то «особые люди» показали себя. Опричники либо просто дезертировали, либо прикидывались немощными и заболевшими, как говорили тогда, «объявляли себя в нетях». Убийцы беззащитных, они оказались неспособными сражаться с вооруженным и сильным врагом.
Головы вождей опричнины, испугавшихся татарских луков и сабель, слетели на плахах. Были казнены и князь Вяземский, и князь Михаил Черкасский, и Василий Грязной, и воевода Алексей Басманов. Сыну Алексея Басманова Федору было предложено сохранить жизнь, если он согласится перерезать горло своему отцу, и он согласился. Иван выполнил обещание: Федору жизнь сохранили — его заковали в кандалы, отправили на север, посадили в тюрьму и дали умереть там.
Конец опричнины (1572) не означал конца антисистемы. Казнена была только верхушка опричников, да и то не вся. Например, Малюта Скуратов, самый страшный из них, уже после разгрома опричнины погиб на Ливонской войне. И хотя опричнина как институт была уничтожена, она не могла не оставить последствий. Большинство людей, бывших опричниками, уцелели. Кто-то из них был поверстан уже без всяких привилегий в служилое дворянство, кто-то пошел в монахи, кто-то — в приказы. И при этом бывшие опричники оставались самими собой: сохранив головы, они чувствовали и думали точно так же, как и до ликвидации опричнины. Кроме того, многие бояре, связанные так или иначе с опричниками, остались при дворе и у власти.
Одним из таких бояр и был Борис Федорович Годунов. Всем известна характеристика, данная ему А.С.Пушкиным. Пушкин устами своего литературного героя так оценивает перспективы воцарения Бориса:
В этой характеристике Пушкин многое опустил, хотя в дальнейшем он, как тонкий мыслитель и гениальный поэт, рисует образ Годунова, весьма близкий к историческому прототипу.
Какая честь для нас, для всей Руси!
Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач,
Возьмет венец и бармы Мономаха…
Борис Годунов происходил из татар, но его предки вышли из Орды еще при Иване Калите, то есть за 200 лет до его рождения, и, конечно, его происхождение не могло иметь решающего значения. «Вчерашний раб» принадлежал крупному боярскому роду и сам был окольничим при Иване Грозном. Окольничий — второй по старшинству чин после боярина. Так называли доверенных людей, находившихся около царя, его советников. Борис Годунов был умный человек, прекрасный волевой администратор, именно поэтому он выдвинулся при Иване Грозном, а после его смерти возглавил правительство, чему способствовал тот факт, что сестра Бориса была замужем за сыном Ивана — царем Федором.
Безвольный, добрый и благочестивый Федор, который начинал свой день с молитвы: «Дай, Господи, никому не сделать ничего плохого», — находился «в полной воле» Годунова, практически самовластно управлявшего страной от его имени. Первыми мерами, принятыми Годуновым после смерти Ивана Грозного, стали: укрепление границ, заключение почетного мира с Речью Посполитой, восстановление крестьянского хозяйства. Кроме того, была успешно проведена война со шведами. С началом правления Бориса народ, по словам современников, «отдохнул».
Оппозицию политике Годунова составляли, с одной стороны, противники опричнины, а с другой — ее сторонники, но противники самого Годунова. Ведь в пассионарном субэтносе, а именно таким образованием было боярство XVI в., каждый пассионарий — враг всем другим пассионариям, и, поскольку они ему мешают, он без зазрения совести отталкивает их локтями. Борису Федоровичу, хотя и не без труда, удалось справиться со всеми своими противниками, и когда боярин Богдан Бельский попытался захватить власть на Москве и даже занял со своими холопами Кремль, изображая из себя регента, то Годунов нанес ему такой «толчок локтем», что Бельский оказался в ссылке на Нижней Волге.
Активная внутренняя политика и укрепление границ государства постоянно требовали денег, и потому Годунов был вынужден в 1579 г. ввести крепостное право, то есть отменить Юрьев день, в который крестьяне имели возможность переходить от одного хозяина к другому. Было определено, что каждый крестьянин должен постоянно жить и работать там, где он жил и работал в момент издания указа. Конечно, запрещение менять хозяев ударило по крестьянам очень сильно. И Борис Федорович, стремясь компенсировать ущерб, разрешил крестьянам писать любое количество доносов на своих господ и приказал принимать эти доносы к рассмотрению. Теперь, если какой-нибудь боярин говорил своему крепостному: «Иван, как ты хреново работаешь, разве это запашка; что ты делаешь, проспал, небось, половину дня?» — тот спокойно возражал: «Ничего подобного, боярин, чего ты ко мне пристал?» — и получал за это удар кулаком в зубы. Потом Иван шел к грамотному человеку, а такие были всегда, и за «малую мзду» быстро писался донос о том, что боярин хулил государя и хотел бежать в Литву.
Из всего этого видно, что Борис Годунов был настоящим реформатором и по-своему справедливым, хотя и крутым человеком: он хотел, чтобы всем было одинаково плохо. Конечно, порядок, установленный Годуновым, был лишен тех крайностей и злодеяний, которые происходили при Иване Грозном. Но режим во время его царствования, которое официально началось в 1598 г., после смерти Федора, вполне можно назвать полицейским.
Этот режим оказался довольно тяжел для всего населения страны. Никто не чувствовал себя ни на одну минуту в безопасности: знакомые, слуги, родственники всегда могли донести, и последствия этого могли быть самые печальные. Правда, казни применялись мало, «воров» в основном отправляли в ссылку, но ссылку тоже счастливой долей не назовешь. Интересно, что первым (еще при Федоре) был отправлен в ссылку за Уральский хребет, в Тобольск, не человек, а колокол угличского собора. Вся «вина» колокола состояла в том, что он зазвонил по поводу смерти царевича Дмитрия. Вслед за колоколом пошли и люди.
Таким образом, правительство Бориса Годунова, несмотря на очень разумную внешнюю политику, несмотря на то, что была налажена хозяйственная жизнь страны, сделаны большие государственные запасы, упорядочена налоговая система, было мало популярно в народе. Недовольство политикой Бориса зрело во всех сословиях и было вызвано прежде всего «пережитками прошлого», то есть сохранением при Борисе наследия царствования Ивана Грозного в виде застенков и системы тотального доносительства. Всеобщее недовольство должно было найти выход, и оно нашло его в поддержке Самозванца.
2. СМУТНОЕ ВРЕМЯ
САМОЗВАНЕЦ
Правительство Бориса Годунова с самого начала проводило политику довольно серьезной изоляции России от сопредельных западных государств: Речи Посполитой и Швеции. Тем не менее события в Западной Европе весьма чувствительно отражались на истории народов нашей страны. В конце XVI — начале XVII в. набрала силу католическая реакция, называемая Контрреформацией. Католики, несмотря на то разложение, в котором погряз Святой престол, организовались для отпора протестантам и обрели храбрых вождей и искренних сторонников. Императоры и испанские короли из династии Габсбургов, баварские герцоги, лотарингские Гизы, возглавившие католическую партию во Франции, создали довольно сильную коалицию. Однако не теряли времени даром и деятели Реформации, восторжествовавшей в Нидерландах, Северной Германии, Скандинавии и Англии. Все готовились к борьбе, и первой жертвой этой борьбы, как ни странно, оказалась не имевшая ничего общего не только с Реформацией, но и с Западной Европой Россия.Польско-литовские магнаты, составлявшие правительство Речи Посполитой, очень внимательно наблюдали за развитием ситуации в России. Они прекрасно понимали всю меру непопулярности царя Бориса, к несчастью для себя и для своих родственников пытавшегося совместить нравы опричнины с традиционным устройством Русской земли. Невозможно было соединить несоединимое, и последствия такой попытки, как всегда, оказались плачевными.
В связи с этим, видимо, у поляков и зародился план использовать слабость позиций Годунова в своих интересах. Однако, по условиям того времени, для политической и военной борьбы требовался символ. Речи Посполитой нужен был претендент на царский престол — личность, которая в одном своем имени совместила бы как в фокусе весь комплекс политических, экономических, идеологических и прочих чаяний народа. Понятно, что таковой персоной мог быть только человек, предъявлявший законные права на престол, которые давались исключительно рождением.
С точки зрения наших современников, династические права никакой роли не играют, но люди XVII в. этому обстоятельству придавали решающее значение. За незаконным претендентом его сторонники идти не могли. А законное право на русский престол, естественно, имели потомки Ивана Грозного. К тому времени один его сын — царь Федор — умер тихой и спокойной смертью, а другой — малолетний Дмитрий — был зарезан в Угличе неизвестно кем и при каких обстоятельствах (1591). (Загадка смерти царевича волнует историков до сих пор, но для нашей темы обстоятельства его смерти не важны.)
И тут объявился претендент на престол, который назвал себя спасшимся царевичем Дмитрием. Он-то и стал знаменем освобождения России от власти продолжателя опричнины — Годунова. А.С.Пушкин в своей знаменитой трагедии очень хорошо сформулировал эту роль Самозванца. Лжедмитрий (будем называть его общепринятым именем) сам говорит Марине Мнишек — даме своего сердца:
И действительно, всем была абсолютно безразлична степень правдивости его слов. Когда Лжедмитрий — боярский сын Григорий Отрепьев, принявший иноческий постриг, — появился в 1601 г. в Польше, первая реакция на его появление была очень сдержанной. Папа римский, получивший известие о Самозванце, наложил на письме ироническую резолюцию об объявившемся «законном русском царе». Но, поскольку Лжедмитрий в случае занятия им русского престола обещал обратить Россию в католичество, папа после некоторых раздумий решился все же поддержать сомнительное предприятие и дал свое благословение всем желавшим принять участие в походе Лжедмитрия.
Но знай,
Что ни король, ни папа, ни вельможи -
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я иль нет — что им за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно…
Возле Самозванца начала группироваться самая разнообразная публика, решившая освободить Россию от власти Бориса Годунова. Это были и московские политические эмигранты, стремившиеся вернуться на родину, и малороссийские, северские, донские казаки, недовольные властолюбием царя, и просто польские авантюристы, жаждавшие легкой наживы и видевшие в планах Лжедмитрия хороший для этого случай. Но в целом сил у Лжедмитрия было крайне мало, численность его войска не шла ни в какое сравнение с военными возможностями московского правительства.
Тем не менее, когда Лжедмитрий перешел со своим отрядом Днепр, служивший тогда границей, и вторгся в Северскую землю (1604), то оказалось, что крепости сдаются ему без боя. Если какой-нибудь воевода, исполняя свой долг, пытался организовать оборону, народ и стрельцы кричали: «Ты что, сукин сын, делаешь? Ты против сына нашего царя, против государя, против Дмитрия Ивановича выступаешь?!» Воевод в крепостях и всех сторонников Годунова вязали и выдавали Самозванцу «головами», принося присягу — «крестное целование», а Лжедмитрий милостиво прощал пленных врагов.
Здесь надо сказать несколько слов о личности Самозванца. Судя по его поведению, в частности обращению с пленными, Лжедмитрий был человек несколько легкомысленный, но отнюдь не злой. Великодушие и щедрость хорошо сочетались в нем с умением завоевывать людские симпатии. Но, увы, этих качеств было недостаточно для человека, желавшего играть роль московского царя.
Взятием крепостей дело, как известно, не кончилось. Против отряда Лжедмитрия были двинуты регулярные войска, многократно превосходившие силы Самозванца, и его небольшой отряд был разбит наголову. Лжедмитрий укрылся в Путивле, и от окончательного поражения его спасло восстание севрюков, которые меньше всего думали о законности претендента на престол. В их восстании выявилась этническая противопоставленность потомков северян — древних обитателей Северской земли — и великороссов. Восставшие сели в крепости Кромы и заявили, что будут продолжать войну за «законного царя» Дмитрия, имея своей истинной целью борьбу против Москвы. Их руководитель Карела очень хорошо организовал оборону, и царским воеводам Кромы взять не удалось. А тем временем к Дмитрию подошли новые польские войска. Правда, поляки, выдержав лишь первый бой и увидев, что пахнет жареным, претендента покинули.