Страница:
Впоследствии, когда на смену национальной политике России пришла политика имперская, украинцы тоже оказались не в проигрыше. Решающую роль здесь сыграли как раз этнические отличия украинцев от великороссов. Эти отличия определялись и этническим субстратом (в состав будущего украинского народа вошли торки, когда-то жившие на границе степи) и проявлялись в некоторых чертах стереотипа поведения (например, украинцы и тогда были более усердными служаками, нежели русские), а также в характере связи этноса с ландшафтом. Об этом имеет смысл рассказать подробнее.
Великороссы, как и донские казаки, расширяя свой этнический ареал, селились, как правило, по берегам рек. Река, ее пойма, служила базой хозяйства русского человека, его основной связью с кормящим ландшафтом. Украинцы, напротив, сумели освоить просторы водоразделов. Они выкапывали колодцы-криницы, делали запруды на ручейках и имели достаточное количество воды. Так на водоразделах возникали хутора с садиками, и, поскольку земля была плодородной, особых забот о хлебе насущном украинцы не знали. Когда же при Екатерине II (1762-1796) в результате двух военных кампаний были завоеваны сначала северный берег Черного моря, а потом Крым, исчезла и существовавшая ранее угроза со стороны татар. При этом для заселения стали доступны новые степные пространства - Дикое поле.
В XVIII в. украинское население быстро росло, и в его составе имелось множество пассионариев, ибо их пассионарные предки, сложившие головы в междоусобицах конца XVII в., успели оставить законное и незаконное потомство. Подавляющее большинство украинских казаков было записано в реестр, поэтому возможность сделать карьеру была практически у каждого. Весь XVIII в. украинцы этим и занимались. В итоге дочь царя Петра I Елизавета Петровна вышла замуж за Алексея Разумовского (брак был морганатическим, без оглашения); его брат, Кирилл Разумовский, стал последним гетманом Украины. И хотя при Екатерине II Украина потеряла свое самоуправление, позиции украинцев при дворе поколеблены не были: обязанности великого канцлера империи исполнял граф Безбородко, который сформулировал свое политическое кредо в следующих словах: "Як матушка-царица захоче, так хай и буде". Ни акцент, ни происхождение Безбородко никого не смущали и не помешали ему стать первым чиновником государства.
Может быть, эта взаимная терпимость украинцев и великороссов и была важнейшим свидетельством правильности выбора, сделанного на Переяславской раде в 1654 г.
ГЛАВА IV НА ПРОСТОРАХ ЕВРАЗИИ
В глубь улуса Джучиева. В отношениях России и Украины ярко проявилось такое качество русского человека, как терпимость к нравам и обычаям других народов. Прав был наш великий соотечественник Ф. М. Достоевский, отметивший, что если у французов есть гордость, любовь к изяществу, у испанцев ревность, у англичан - честность и дотошность, у немцев - аккуратность, то у русских есть умение понимать и принимать все другие народы. И действительно, русские понимают, к примеру, европейцев гораздо лучше, чем те понимают россиян. Наши предки великолепно осознавали уникальность образа жизни тех народов, с которыми сталкивались, и потому этническое многообразие России продолжало увеличиваться.
Одновременно с борьбой на Украине полным ходом шел начавшийся еще в XVI столетии процесс продвижения русского суперэтноса на восток. С взятием волжского рубежа (Казанского и Астраханского ханств) Россия вышла к сибирским лесостепным пространствам Джучиева улуса. Граница Московского царства терялась в Пред-уралье, разделенном рекой Камой на северную (лесную) и южную (степную) зоны. В южных степях кочевали два народа: башкиры и ногаи. На севере же, в безопасном удалении от степняков, во второй половине XVI в. начали вырастать торгово-промышленные поселения - фактории. Здесь проявил свою энергию род Строгановых.
Как мы помним, Джучиев улус еще в XIII в. разделился на три части: Золотую (на Волге), Белую (на Иртыше) и Синюю Орды. На огромных просторах Синей Орды, простиравшейся от Тюмени до Мангышлака, Шейбани-хан и его потомки пытались сохранить гибнущие традиции устроения Монгольского улуса. Но в XVI в. им пришлось столкнуться с оппозицией местных князьков. Так, во времена Ивана Грозного один из таких племенных вождей - Едигер - боролся с шейбанидом Кучумом за право возглавить сибирские улусы. Попытка Едигера опереться в этой борьбе на силы Москвы оказалась неудачной. Связанный Ливонской войной, Грозный не имел лишних сил для сибирской экспедиции в поддержку Едигера. В 1563 г. Кучум победил и стал "царем" Сибири, а нападения его воинов превратились в постоянную угрозу для "городков" Строгановых. Но, начав эту борьбу, Кучум переоценил собственные силы. Еще в конце XV в. Синяя Орда испытала колоссальный отток пассионарности. Правитель ее, Шейбани-хан, вторгся в Среднюю Азию, покоряя владения Тимуридов. Ему удалось, дойдя доАмударьи, захватить огромную территорию с богатым и культурным населением. Вместе с Шейбани в Среднюю Азию ушла наиболее активная и боеспособная часть населения Синей Орды, что десятки лет спустя негативно сказалось на судьбе Кучумова царства.
К 70-м годам XVI в. столкновения Строгановых с татарами вылились в открытую войну. Для защиты своих владений промышленники вербовали отряды из казаков и иных "охочих" людей. В 1581 г. нанятый Строгановыми и возглавленный атаманом Ермаком отряд отправился в Сибирь для войны с ханом Кучумом. Состав отряда был пестрым: наряду с великороссами и казаками имелись в нем и другие "ратные люди": татары, литовцы и даже добровольцы из числа пленных немцев. Что же касается численности отряда, то силы Ермака выглядели скромно: казаков насчитывалось чуть больше 500 человек, а "ратных людей" - 300.
Как видим, с самого начала освоения Сибири казаки шли на восток не одни. В конце XVI - начале XVII в. активно шло в Сибирь и население русского Севера, прежде всего жители Великого Устюга, желавшие попытать счастья за Каменным поясом. Обычно каждый отряд (ватага), отправлявшийся в Сибирь, состоял из основного ядра - казаков - и примкнувших к ним устюжан. Все они назывались "землепроходцами". Казаки и великороссы вместе продвигались через дикие места, перетаскивали лодки через пороги, сражались плечом к плечу и при этом всегда помнили, кто из них казак, а кто русский - устюжанин. Судя по материалам такого авторитетного исследователя северо-востока Сибири, каким был В. Г. Богораз (Тан), разница между потомками казаков и великороссов сохранялась там до начала XX в.
Экспедиция Ермака 1581 г. прошла, несмотря на малочисленность его отряда, весьма успешно. Землепроходцы овладели столицей Кучума - городом Искер. В Москву от Строгановых ушла грамота, извещавшая о "приращении" Русского государства обширными сибирскими землями. Для устроения новых территорий немедленно направились царские воеводы: князь Болхов-ский и Глухов, - которые соединились с казаками в 1583 г. Война с Кучумом велась долго и шла с переменным успехом. В 1584 г. Кучум сумел нанести казакам чувствительное поражение, тогда погиб сам Ермак, и вновь занять свою столицу. Однако в дальнейшем русское продвижение на восток стало необратимым: Кучум отступил в Барабинскую степь и оттуда лишь набегами тревожил русские владения. В 1591 г. князь Кольцов-Мосальский окончательно разгромил последнего сибирского хана, и Кучум был вынужден обратиться к царю со слезной просьбой вернуть ему отнятый улус, обещая полную покорность. История Синей Орды завершилась.
Может возникнуть вопрос: почему столь пассивно вели себя могучие степные народы: ойраты (западные монголы) и казахи? Ни те, ни другие не приняли активного участия в борьбе Кучума с русскими землепроходцами и воеводами. Это, видимо, объясняется тем, что силы ойратов, которые были буддистами, и казахов-мусульман были скованы их собствешюй междоусобной борьбой, и тем, что русские, продвигавшиеся лесными массивами Сибири, не представляли для степняков никакой угрозы. Народы северной Сибири: остяки (ханты), вогулы (манси), тунгусы (эвенки), самоеды (ненцы) - также не вступали в борьбу с русскими. Очевидно, ни одна из сторон не давала повода для конфликта.
В конце XVI в. в Сибири начинают возникать русские города. Уже в 1585 г. воевода Мансуров заложил городок в устье Иртыша. Вскоре появились Тюмень, Тобольск, Пелым, Березов, Сургут, Тара, Нарым.
"Встречь солнца". Когда прекратилась Смута, продвижение русских на восток возобновилось с новой силой, и уже к 1621 г. потребовалось создание Тобольской православной епархии.
Из Западной Сибири на Дальний Восток вели два пути. Устюжане в основном двигались через Мангазею на северо-восток, а казаки направлялись большей частью в Забайкалье. После 1625 г. казаки встретились с "братскими людьми" бурятами, а в 30-е годы XVII в. русские варяги освоили бассейн Лены. Именно землепроходцы в первой половине XVII в. заложили Томск, Енисейск, Якутск, Красноярск, Иркутск. А ведь известно, что лучший показатель интенсивности освоения новых территорий - возникновение городов и острожков. Следующее десятилетие привело россиян на границы Евразии. В результате трехлетней экспедиции В. Д. Поярков, спустившись по Амуру, достиг Охотского моря (1645). В 1648- 1649 гг. экспедиция Ерофея Хабарова прошла средним течением Амура.
На всем гигантском пути "встречь солнца" землепроходцы практически не встречали серьезно организованного сопротивления. Единственным исключением стали столкновения казаков с маньчжурами (чжурчженями) на границе Китая в 80-х годах XVII в. Маньчжуры, о которых мы рассказывали в связи с историей Монгольского улуса, с XVII до начала XX в. господствовали над Китаем, сохраняя еще достаточно пассионарности.
Маньчжуры - народ мужественный и благородный - остановили казаков. Те, пытаясь укрепиться, возвели на Амуре крепость Албазин (1686), но маньчжуры потребовали очистить острог. Воевода Толбузин отказался, и война с маньчжурами возобновилась. В гарнизоне Албазина было несколько сотен человек, против которых маньчжуры выставили не одну тысячу. Осажденные вынуждены были сдаться и покинуть крепость. Албазин был разрушен, но упрямые казаки и "государевы люди" уже в следующем, 1688 г. срубили на том же месте новый острог. Вторично взять крепость маньчжурам не удалось, но Албазин был оставлен русскими по Нерчинскому миру (1689).
Практически за один век, от похода Ермака Тимофеевича (1581-1583) до войн с маньчжурами на Амуре (1687-1689), землепроходцами было преодолено расстояние от Урала до Тихого океана, и Россия легко и быстро закрепилась на этом огромном пространстве. Попробуем ответить на вопрос: почему так произошло? Во-первых, русские землепроходцы были людьми очень пассионарными - жестокими, инициативными, настойчивыми, и потому часто нарывались на неприятности с тогдашним начальством - воеводами. Сибирь манила "буйные головушки" волей, а сибирских аборигенов, морозов и просторов они не боялись. Но, как мы видели на примере Ермака, воеводы двигались за землепроходцами по пятам, пытаясь прекратить их самовольные жестокости, и поневоле вынуждали тех идти все дальше и дальше. Действия администраторов были вполне логичны и объяснимы: они всеми силами защищали инородцев, плативших в казну ясак мехами. Попытки воевод навести порядок оправданны и в моральном смысле. Ведь народы Сибири в XVII в. находились в фазе этнического гомеостаза - равновесия с природной средой. У них просто не хватало сил, чтобы защищаться от притеснений русских пассионариев.
Во-вторых, продвинувшись в Сибирь, наши предки не вышли за пределы привычного им кормящего ландшафта - речных долин. Точно так же, как русские люди жили по берегам Днепра, Оки, Волги, они стали жить по берегам Оби, Енисея, Ангары и множества других сибирских рек.
Но самым важным, с точки зрения этногенеза, является третье обстоятельство. Русские переселенцы и администрация в основной своей массе легко устанавливали плодотворные контакты с народами Сибири и Дальнего Востока. Недаром противодействие миграции русских было столь ничтожно. Конфликты с русскими, если они и возникали на первых порах, например у бурят или якутов, быстро улаживались и не имели тяжелых последствий в виде национальной розни. Единственным практическим следствием русского присутствия для аборигенов стал ясак (уплата одного-двух соболей в год), который инородцы понимали как подарок, дань вежливости "белому царю". При огромных пушных ресурсах Сибири дань была ничтожна, в то же время, попав в списки "ясашных" инородцев, местный житель получал от центрального правительства твердые гарантии защиты жизни и имущества. Никакой воевода не имел права казнить "ясашного" инородца: при любых преступлениях дело посылалось на рассмотрение в Москву, а Москва смертных приговоров аборигенам никогда не утверждала. Известен характерный случай: некий бурятский лама, попытавшийся поднять восстание с целью изгнать всех русских и передать Забайкалье маньчжурам, был отправлен как "ясашный" инородец в Москву, где его просто помиловали.
В целом с установлением власти московского царя образ жизни местного населения Сибири никак не изменился, потому что никто не пытался его сломать и сделать из аборигенов русских. Скорее наоборот. Так, в якутах русские встретили народ, оседлый быт которого был им близок. Россияне, выучив якутский язык и усвоив местные обычаи и навыки, в большей степени приближались к якутам, чем якуты к ним. Если местные жители хотели соблюдать языческие обряды - к тому не было никаких препятствий. Конечно, христианство им проповедовали, иногда успешно, чаще нет, но результаты этой проповеди интересовали только священников. Остяки, вогулы, тунгусы служили проводниками русских отрядов, охотились, гоняли оленей, шаманили и были вполне уверены в своей судьбе. Поскольку русские не стали переучивать не похожих на них людей, а предпочли найти с местными жителями общий язык, они прочно закрепились в Сибири, где живут по сей день. Так в очередной раз были подтверждены преимущества уважения к праву других людей жить по-своему.
Обобщим сказанное. За считанные десятилетия русский народ освоил колоссальные, хотя и малонаселенные пространства на востоке Евразии, сдерживая при этом агрессию Запада. Включение в Московское царство огромных территорий осуществлялось не за счет истребления присоединяемых народов или насилия над традициями и верой туземцев, а за счет комплиментарных контактов русских с аборигенами или добровольного перехода народов под руку московского царя. Таким образом, колонизация Сибири русскими не была похожа ни на истребление североамериканских индейцев англосаксами, ни на работорговлю, осуществлявшуюся французскими и португальскими авантюристами, ни па эксплуатацию яванцев голландскими купцами. А ведь в пору этих "деяний" и англосаксы, и французы, и португальцы, и голландцы уже пережили век Просвещения и гордились своей "цивилизованностью".
ГЛАВА V ЦЕРКОВЬ И ВЛАСТЬ
Истоки раскола. В XVII столетии Россию ждали события, потрясшие духовную основу государства - Церковь. Мы уже упоминали о конфликтах XV-XVI вв., связанных с борьбой между иосифлянами и нестяжателями. В XVII в. интеллектуальные споры получили свое продолжение в крайней форме церковного раскола. Как и всегда в акматической фазе, при всеобщем увлечении борьбой за власть дела более прозаические: хозяйственные нужды, забота о просвещении, культуре и тому подобное - не то чтобы игнорировались, но поневоле уходили на второй план. Жизнь же - прежде всего проза, то есть обычай, обиход, традиция, а Смута ввергла страну в большой беспорядок, даже в хаос.
Беспорядок обнаружился и в Церкви, которая не смогла выполнить роль "духовного врача", хранителя нравственного здоровья народа. Естественно, что после Смуты реформа Церкви стала самой насущной проблемой. Реформу проводили не архиереи, а священники: протопоп Иван Неронов, духовник юного царя Алексея Михайловича Стефан Вонифатьев, знаменитый Аввакум. Эти "ревнители благочестия" действовали по двум направлениям. Во-первых, в области "социального христианства", под которым подразумевались устные проповеди и непосредственная работа среди паствы: закрытие кабаков, устройство богаделен, приютов для сирот. Во-вторых, они занимались исправлением обряда и собственно богослужебных книг.
Остро стоял вопрос о так называемом многогласии. В храмах Великороссии для экономии времени практиковались одновременные службы разным святым" и разным праздникам, ибо службы были очень длинные, и выстаивать их целиком московитам было недосуг: то в Орду надо ехать, то в Тверь, а то с татарами сшибка. В предшествующие времена многогласие никого не волновало. Иначе взглянули на него в эпоху бунтов и самозванцев: теперь казалось, и в этом был резон, что прихожане выходят из-под влияния Слова Божьего. Это надлежало исправить и было исправлено. Единогласие восторжествовало.
Однако конфликтная ситуация этим не была исчерпана, напротив, конфликт только разрастался. Его обусловили различия в московском и греческом обряде, прежде всего в перстосложении: великороссы крестились двумя перстами, греки - тремя. Эти различия привели к спору об исторической правоте. Фактически спор свелся к выяснению вопроса о том, появился ли русский церковный обряд двуперстие, осьмиконечпый крест, богослужение на семи просфорах, сугубая "аллилуйя", хождение посолонь, то есть по солнцу, при совершении обрядов и так далее - в результате искажения невежественными переписчиками богослужебных книг или нет.
Доказано (в частности, Е-Е. Голубинским - самым авторитетным историком Церкви), что русские вовсе не исказили обряд и что в Киеве при князе Владимире крестились двумя перстами - точно так же, как крестились в Москве до середины XVII в. Дело в том, что в эпоху христианизации Руси в Византии пользовались двумя уставами: Иерусалимским и Студийским, - которые в обрядовом отношении разноречили. Восточные славяне приняли и соблюдали первый; у греков, а вслед за ними и у других православных народов, в том числе у малороссов, возобладал второй.
Вообще следует сказать, что обряды - это не догматы. Догматы должны быть святы и нерушимы, обряды же могут меняться, что на Руси происходило не раз, и притом без особых потрясений. Например, при митрополите Киприане: в 1551 г. Стоглавый собор понудил псковичей, употреблявших троеперстие, вернуться к двуперстию. Но к середине XVII в. обстоятельства радикально изменились. Уходила в прошлое "светлая Русь" с ее относительным единством в мировоззрении и поведении людей. Стране предстоял троякий выбор: изоляционизм (путь Аввакума); создание теократической вселенско-православной империи (путь Никона); вхождение в "концерт" европейских держав (выбор Петра), с неизбежным подчинением Церкви государству. Присоединение Украины сделало проблему выбора еще актуальнее, ибо приходилось думать о единообразии церковного обряда. Появившиеся на Москве еще до присоединения Украины киевские монахи, самым замечательным из которых был Епифаний Славинецкий, стали настаивать на исправлении церковной службы и книг в соответствии со своими представлениями.
В этот острый момент умер патриарх Иосиф (1652). Нужно было избрать нового патриарха; без патриаршего благословения в ту пору на Москве никакого государственного, а уж тем паче церковного мероприятия провести было невозможно. Сам царь Алексей Михайлович, человек благочестивый и набожный, был сильно заинтересован в скорейшем избрании патриарха и хотел видеть на патриаршем престоле своего "собинного друга" - новгородского митрополита Никона, которого очень ценил и с которым всегда считался.
Царь и патриарх. Типичный человек акматической фазы, будущий патриарх московский Никон был человеком крайне тщеславным и властолюбивым. Происходил он из мордовских крестьян и в миру носил имя Никиты Минича. Сделав головокружительную карьеру, Никон прославился твердым нравом и суровостью, характерной не столько для церковного иерарха, сколько для светского властителя. Не удовлетворяясь своим огромным влиянием на царя и властью над боярами и руководствуясь принципом "Божее выше царева", Никон задумал узаконить свои права, получив власть в государстве, равную царской.
Вопрос об избрании Никона на патриарший престол был решен заранее, так как многие бояре поддержали желание царя и в пользу кандидатуры Никона высказались в своих посланиях православные патриархи Востока: константинопольский, иерусалимский, антиохийский и александрийский. Никон, конечно, знал об этом, но, желая иметь абсолютную власть, прибег к давлению. Во время процедуры поставления в патриархи он в присутствии царя демонстративно отказался принять знаки патриаршего достоинства. Все были потрясены, сам Алексей Михайлович опустился на колени и со слезами на глазах умолял Никона не отказываться от сана. И тогда Никон сурово спросил, будут ли его в случае избрания чтить как отца и архипастыря и дадут ли ему устроить Церковь в соответствии с его желаниями. Лишь получив царское слово и согласие на это всех присутствовавших, Никон согласился взять символ патриаршей власти - посох первого жившего в Москве русского митрополита Петра.
Царь исполнил свое обещание: Никон получил огромную власть и аналогичный царскому титул "Великого Государя" (1652). Но, будучи человеком пассионарным, Никон в соответствии с духом времени не всегда был сдержан, распоряжаясь своей властью, не только по отношению к людям Церкви, но и по отношению к князьям и боярам. Поэтому Алексею Михайловичу иногда приходилось браться за перо и в письмах просить Никона быть помягче к тому или иному вельможе, который имел несчастье прогневать патриарха.
"Ревнители благочестия" поначалу совсем не опасались вновь избранного патриарха, ибо были с ним коротко знакомы и принадлежали к числу его единомышленников. Так же, как и они, Никон был сторонником введения единогласия и сам в начале своего патриаршества крестился двумя перстами. Но Епифаний Славинецкий не терял времени даром: через некоторое время он сумел убедить Никона, что его друзья не правы и исправлять церковные книги все-таки необходимо. В Великий пост 1653 г. Никон в особой "памяти" (меморандуме) предписал своей пастве принять троеперстие. Сторонники Вонифатьева и Неронова воспротивились этому - и были Никоном сосланы. Тогда же в Москву прибыл горячий поклонник (а после столь же горячий противник) Никона - антиохийский патриарх Макарий, и в стране было официально объявлено о введении троеперстия, а те, кто продолжал употреблять при молитве двоеперстие, были преданы церковному проклятию. Позднее (1656) церковный собор подтвердил такой порядок, и пути Никона и его бывших друзей разошлись окончательно.
Интересно, что именно отношение к своим бывшим друзьям ярко характеризует императивы поведения Никона. Когда Иван Неронов, сосланный Никоном, решил примириться с нововведениями, он был немедленно прощен Никон отнесся к нему великодушно. Его, как видим, интересовало лишь беспрекословное подчинение своей патриаршей власти. Но те, кто, как протопоп Аввакум, не пожелали поступиться своей совестью и склониться перед властью Никона, продолжали оставаться в ссылках. Вот поведение, характерное для человека акма-тической фазы, стремящегося к идеалу победы: ему не важны доводы или поиски истины в интеллектуальных спорах. Для него важно, чтобы все признали его власть и никто не смел с ним спорить.
Так совершился раскол русского православия: сторонники "древлего благочестия" оказались в оппозиции к официальной политике, а дело церковной реформы было поручено украинцу Епифанию Славинецкому и греку Арсению.
Интересен вопрос: почему Никон оперся не на своих друзей, а на приезжих монахов-украинцев? А главное, почему эту политику Никона поддержали и большинство прихожан, и собор, и царь Алексей? С этнологической точки зрения, ответ очень прост. Сторонники Аввакума отстаивали превосходство местного варианта православия, сложившегося в Северо-Восточной Руси в XIV в., над традицией вселенского (греческого) православия. "Древлее благочестие" могло быть платформой для узкого московского национализма и соответствовало идеалу Третьего Рима, "светлой Руси". С точки зрения Аввакума, православие украинцев, сербов, греков было неполноценным. Иначе за что же Бог покарал их, отдав под власть иноверцев? Православие Аввакума, таким образом, не могло быть связующей основой суперэтноса как скопления близких, но разных народов. Представители этих народов рассматривались старообрядцами лишь как жертвы заблуждения, нуждавшиеся в переучивании. Разумеется, такая перспектива ни у кого не вызвала бы искренней симпатии и желания объединиться с Москвой. И царь и патриарх прекрасно понимали сию тонкость. Поэтому, стремясь к росту и расширению своей власти, они ориентировались на вселенское (греческое) православие, по отношению к которому и православие русских, и православие украинцев, и православие сербов были не более чем допустимыми вариациями.
Великороссы, как и донские казаки, расширяя свой этнический ареал, селились, как правило, по берегам рек. Река, ее пойма, служила базой хозяйства русского человека, его основной связью с кормящим ландшафтом. Украинцы, напротив, сумели освоить просторы водоразделов. Они выкапывали колодцы-криницы, делали запруды на ручейках и имели достаточное количество воды. Так на водоразделах возникали хутора с садиками, и, поскольку земля была плодородной, особых забот о хлебе насущном украинцы не знали. Когда же при Екатерине II (1762-1796) в результате двух военных кампаний были завоеваны сначала северный берег Черного моря, а потом Крым, исчезла и существовавшая ранее угроза со стороны татар. При этом для заселения стали доступны новые степные пространства - Дикое поле.
В XVIII в. украинское население быстро росло, и в его составе имелось множество пассионариев, ибо их пассионарные предки, сложившие головы в междоусобицах конца XVII в., успели оставить законное и незаконное потомство. Подавляющее большинство украинских казаков было записано в реестр, поэтому возможность сделать карьеру была практически у каждого. Весь XVIII в. украинцы этим и занимались. В итоге дочь царя Петра I Елизавета Петровна вышла замуж за Алексея Разумовского (брак был морганатическим, без оглашения); его брат, Кирилл Разумовский, стал последним гетманом Украины. И хотя при Екатерине II Украина потеряла свое самоуправление, позиции украинцев при дворе поколеблены не были: обязанности великого канцлера империи исполнял граф Безбородко, который сформулировал свое политическое кредо в следующих словах: "Як матушка-царица захоче, так хай и буде". Ни акцент, ни происхождение Безбородко никого не смущали и не помешали ему стать первым чиновником государства.
Может быть, эта взаимная терпимость украинцев и великороссов и была важнейшим свидетельством правильности выбора, сделанного на Переяславской раде в 1654 г.
ГЛАВА IV НА ПРОСТОРАХ ЕВРАЗИИ
В глубь улуса Джучиева. В отношениях России и Украины ярко проявилось такое качество русского человека, как терпимость к нравам и обычаям других народов. Прав был наш великий соотечественник Ф. М. Достоевский, отметивший, что если у французов есть гордость, любовь к изяществу, у испанцев ревность, у англичан - честность и дотошность, у немцев - аккуратность, то у русских есть умение понимать и принимать все другие народы. И действительно, русские понимают, к примеру, европейцев гораздо лучше, чем те понимают россиян. Наши предки великолепно осознавали уникальность образа жизни тех народов, с которыми сталкивались, и потому этническое многообразие России продолжало увеличиваться.
Одновременно с борьбой на Украине полным ходом шел начавшийся еще в XVI столетии процесс продвижения русского суперэтноса на восток. С взятием волжского рубежа (Казанского и Астраханского ханств) Россия вышла к сибирским лесостепным пространствам Джучиева улуса. Граница Московского царства терялась в Пред-уралье, разделенном рекой Камой на северную (лесную) и южную (степную) зоны. В южных степях кочевали два народа: башкиры и ногаи. На севере же, в безопасном удалении от степняков, во второй половине XVI в. начали вырастать торгово-промышленные поселения - фактории. Здесь проявил свою энергию род Строгановых.
Как мы помним, Джучиев улус еще в XIII в. разделился на три части: Золотую (на Волге), Белую (на Иртыше) и Синюю Орды. На огромных просторах Синей Орды, простиравшейся от Тюмени до Мангышлака, Шейбани-хан и его потомки пытались сохранить гибнущие традиции устроения Монгольского улуса. Но в XVI в. им пришлось столкнуться с оппозицией местных князьков. Так, во времена Ивана Грозного один из таких племенных вождей - Едигер - боролся с шейбанидом Кучумом за право возглавить сибирские улусы. Попытка Едигера опереться в этой борьбе на силы Москвы оказалась неудачной. Связанный Ливонской войной, Грозный не имел лишних сил для сибирской экспедиции в поддержку Едигера. В 1563 г. Кучум победил и стал "царем" Сибири, а нападения его воинов превратились в постоянную угрозу для "городков" Строгановых. Но, начав эту борьбу, Кучум переоценил собственные силы. Еще в конце XV в. Синяя Орда испытала колоссальный отток пассионарности. Правитель ее, Шейбани-хан, вторгся в Среднюю Азию, покоряя владения Тимуридов. Ему удалось, дойдя доАмударьи, захватить огромную территорию с богатым и культурным населением. Вместе с Шейбани в Среднюю Азию ушла наиболее активная и боеспособная часть населения Синей Орды, что десятки лет спустя негативно сказалось на судьбе Кучумова царства.
К 70-м годам XVI в. столкновения Строгановых с татарами вылились в открытую войну. Для защиты своих владений промышленники вербовали отряды из казаков и иных "охочих" людей. В 1581 г. нанятый Строгановыми и возглавленный атаманом Ермаком отряд отправился в Сибирь для войны с ханом Кучумом. Состав отряда был пестрым: наряду с великороссами и казаками имелись в нем и другие "ратные люди": татары, литовцы и даже добровольцы из числа пленных немцев. Что же касается численности отряда, то силы Ермака выглядели скромно: казаков насчитывалось чуть больше 500 человек, а "ратных людей" - 300.
Как видим, с самого начала освоения Сибири казаки шли на восток не одни. В конце XVI - начале XVII в. активно шло в Сибирь и население русского Севера, прежде всего жители Великого Устюга, желавшие попытать счастья за Каменным поясом. Обычно каждый отряд (ватага), отправлявшийся в Сибирь, состоял из основного ядра - казаков - и примкнувших к ним устюжан. Все они назывались "землепроходцами". Казаки и великороссы вместе продвигались через дикие места, перетаскивали лодки через пороги, сражались плечом к плечу и при этом всегда помнили, кто из них казак, а кто русский - устюжанин. Судя по материалам такого авторитетного исследователя северо-востока Сибири, каким был В. Г. Богораз (Тан), разница между потомками казаков и великороссов сохранялась там до начала XX в.
Экспедиция Ермака 1581 г. прошла, несмотря на малочисленность его отряда, весьма успешно. Землепроходцы овладели столицей Кучума - городом Искер. В Москву от Строгановых ушла грамота, извещавшая о "приращении" Русского государства обширными сибирскими землями. Для устроения новых территорий немедленно направились царские воеводы: князь Болхов-ский и Глухов, - которые соединились с казаками в 1583 г. Война с Кучумом велась долго и шла с переменным успехом. В 1584 г. Кучум сумел нанести казакам чувствительное поражение, тогда погиб сам Ермак, и вновь занять свою столицу. Однако в дальнейшем русское продвижение на восток стало необратимым: Кучум отступил в Барабинскую степь и оттуда лишь набегами тревожил русские владения. В 1591 г. князь Кольцов-Мосальский окончательно разгромил последнего сибирского хана, и Кучум был вынужден обратиться к царю со слезной просьбой вернуть ему отнятый улус, обещая полную покорность. История Синей Орды завершилась.
Может возникнуть вопрос: почему столь пассивно вели себя могучие степные народы: ойраты (западные монголы) и казахи? Ни те, ни другие не приняли активного участия в борьбе Кучума с русскими землепроходцами и воеводами. Это, видимо, объясняется тем, что силы ойратов, которые были буддистами, и казахов-мусульман были скованы их собствешюй междоусобной борьбой, и тем, что русские, продвигавшиеся лесными массивами Сибири, не представляли для степняков никакой угрозы. Народы северной Сибири: остяки (ханты), вогулы (манси), тунгусы (эвенки), самоеды (ненцы) - также не вступали в борьбу с русскими. Очевидно, ни одна из сторон не давала повода для конфликта.
В конце XVI в. в Сибири начинают возникать русские города. Уже в 1585 г. воевода Мансуров заложил городок в устье Иртыша. Вскоре появились Тюмень, Тобольск, Пелым, Березов, Сургут, Тара, Нарым.
"Встречь солнца". Когда прекратилась Смута, продвижение русских на восток возобновилось с новой силой, и уже к 1621 г. потребовалось создание Тобольской православной епархии.
Из Западной Сибири на Дальний Восток вели два пути. Устюжане в основном двигались через Мангазею на северо-восток, а казаки направлялись большей частью в Забайкалье. После 1625 г. казаки встретились с "братскими людьми" бурятами, а в 30-е годы XVII в. русские варяги освоили бассейн Лены. Именно землепроходцы в первой половине XVII в. заложили Томск, Енисейск, Якутск, Красноярск, Иркутск. А ведь известно, что лучший показатель интенсивности освоения новых территорий - возникновение городов и острожков. Следующее десятилетие привело россиян на границы Евразии. В результате трехлетней экспедиции В. Д. Поярков, спустившись по Амуру, достиг Охотского моря (1645). В 1648- 1649 гг. экспедиция Ерофея Хабарова прошла средним течением Амура.
На всем гигантском пути "встречь солнца" землепроходцы практически не встречали серьезно организованного сопротивления. Единственным исключением стали столкновения казаков с маньчжурами (чжурчженями) на границе Китая в 80-х годах XVII в. Маньчжуры, о которых мы рассказывали в связи с историей Монгольского улуса, с XVII до начала XX в. господствовали над Китаем, сохраняя еще достаточно пассионарности.
Маньчжуры - народ мужественный и благородный - остановили казаков. Те, пытаясь укрепиться, возвели на Амуре крепость Албазин (1686), но маньчжуры потребовали очистить острог. Воевода Толбузин отказался, и война с маньчжурами возобновилась. В гарнизоне Албазина было несколько сотен человек, против которых маньчжуры выставили не одну тысячу. Осажденные вынуждены были сдаться и покинуть крепость. Албазин был разрушен, но упрямые казаки и "государевы люди" уже в следующем, 1688 г. срубили на том же месте новый острог. Вторично взять крепость маньчжурам не удалось, но Албазин был оставлен русскими по Нерчинскому миру (1689).
Практически за один век, от похода Ермака Тимофеевича (1581-1583) до войн с маньчжурами на Амуре (1687-1689), землепроходцами было преодолено расстояние от Урала до Тихого океана, и Россия легко и быстро закрепилась на этом огромном пространстве. Попробуем ответить на вопрос: почему так произошло? Во-первых, русские землепроходцы были людьми очень пассионарными - жестокими, инициативными, настойчивыми, и потому часто нарывались на неприятности с тогдашним начальством - воеводами. Сибирь манила "буйные головушки" волей, а сибирских аборигенов, морозов и просторов они не боялись. Но, как мы видели на примере Ермака, воеводы двигались за землепроходцами по пятам, пытаясь прекратить их самовольные жестокости, и поневоле вынуждали тех идти все дальше и дальше. Действия администраторов были вполне логичны и объяснимы: они всеми силами защищали инородцев, плативших в казну ясак мехами. Попытки воевод навести порядок оправданны и в моральном смысле. Ведь народы Сибири в XVII в. находились в фазе этнического гомеостаза - равновесия с природной средой. У них просто не хватало сил, чтобы защищаться от притеснений русских пассионариев.
Во-вторых, продвинувшись в Сибирь, наши предки не вышли за пределы привычного им кормящего ландшафта - речных долин. Точно так же, как русские люди жили по берегам Днепра, Оки, Волги, они стали жить по берегам Оби, Енисея, Ангары и множества других сибирских рек.
Но самым важным, с точки зрения этногенеза, является третье обстоятельство. Русские переселенцы и администрация в основной своей массе легко устанавливали плодотворные контакты с народами Сибири и Дальнего Востока. Недаром противодействие миграции русских было столь ничтожно. Конфликты с русскими, если они и возникали на первых порах, например у бурят или якутов, быстро улаживались и не имели тяжелых последствий в виде национальной розни. Единственным практическим следствием русского присутствия для аборигенов стал ясак (уплата одного-двух соболей в год), который инородцы понимали как подарок, дань вежливости "белому царю". При огромных пушных ресурсах Сибири дань была ничтожна, в то же время, попав в списки "ясашных" инородцев, местный житель получал от центрального правительства твердые гарантии защиты жизни и имущества. Никакой воевода не имел права казнить "ясашного" инородца: при любых преступлениях дело посылалось на рассмотрение в Москву, а Москва смертных приговоров аборигенам никогда не утверждала. Известен характерный случай: некий бурятский лама, попытавшийся поднять восстание с целью изгнать всех русских и передать Забайкалье маньчжурам, был отправлен как "ясашный" инородец в Москву, где его просто помиловали.
В целом с установлением власти московского царя образ жизни местного населения Сибири никак не изменился, потому что никто не пытался его сломать и сделать из аборигенов русских. Скорее наоборот. Так, в якутах русские встретили народ, оседлый быт которого был им близок. Россияне, выучив якутский язык и усвоив местные обычаи и навыки, в большей степени приближались к якутам, чем якуты к ним. Если местные жители хотели соблюдать языческие обряды - к тому не было никаких препятствий. Конечно, христианство им проповедовали, иногда успешно, чаще нет, но результаты этой проповеди интересовали только священников. Остяки, вогулы, тунгусы служили проводниками русских отрядов, охотились, гоняли оленей, шаманили и были вполне уверены в своей судьбе. Поскольку русские не стали переучивать не похожих на них людей, а предпочли найти с местными жителями общий язык, они прочно закрепились в Сибири, где живут по сей день. Так в очередной раз были подтверждены преимущества уважения к праву других людей жить по-своему.
Обобщим сказанное. За считанные десятилетия русский народ освоил колоссальные, хотя и малонаселенные пространства на востоке Евразии, сдерживая при этом агрессию Запада. Включение в Московское царство огромных территорий осуществлялось не за счет истребления присоединяемых народов или насилия над традициями и верой туземцев, а за счет комплиментарных контактов русских с аборигенами или добровольного перехода народов под руку московского царя. Таким образом, колонизация Сибири русскими не была похожа ни на истребление североамериканских индейцев англосаксами, ни на работорговлю, осуществлявшуюся французскими и португальскими авантюристами, ни па эксплуатацию яванцев голландскими купцами. А ведь в пору этих "деяний" и англосаксы, и французы, и португальцы, и голландцы уже пережили век Просвещения и гордились своей "цивилизованностью".
ГЛАВА V ЦЕРКОВЬ И ВЛАСТЬ
Истоки раскола. В XVII столетии Россию ждали события, потрясшие духовную основу государства - Церковь. Мы уже упоминали о конфликтах XV-XVI вв., связанных с борьбой между иосифлянами и нестяжателями. В XVII в. интеллектуальные споры получили свое продолжение в крайней форме церковного раскола. Как и всегда в акматической фазе, при всеобщем увлечении борьбой за власть дела более прозаические: хозяйственные нужды, забота о просвещении, культуре и тому подобное - не то чтобы игнорировались, но поневоле уходили на второй план. Жизнь же - прежде всего проза, то есть обычай, обиход, традиция, а Смута ввергла страну в большой беспорядок, даже в хаос.
Беспорядок обнаружился и в Церкви, которая не смогла выполнить роль "духовного врача", хранителя нравственного здоровья народа. Естественно, что после Смуты реформа Церкви стала самой насущной проблемой. Реформу проводили не архиереи, а священники: протопоп Иван Неронов, духовник юного царя Алексея Михайловича Стефан Вонифатьев, знаменитый Аввакум. Эти "ревнители благочестия" действовали по двум направлениям. Во-первых, в области "социального христианства", под которым подразумевались устные проповеди и непосредственная работа среди паствы: закрытие кабаков, устройство богаделен, приютов для сирот. Во-вторых, они занимались исправлением обряда и собственно богослужебных книг.
Остро стоял вопрос о так называемом многогласии. В храмах Великороссии для экономии времени практиковались одновременные службы разным святым" и разным праздникам, ибо службы были очень длинные, и выстаивать их целиком московитам было недосуг: то в Орду надо ехать, то в Тверь, а то с татарами сшибка. В предшествующие времена многогласие никого не волновало. Иначе взглянули на него в эпоху бунтов и самозванцев: теперь казалось, и в этом был резон, что прихожане выходят из-под влияния Слова Божьего. Это надлежало исправить и было исправлено. Единогласие восторжествовало.
Однако конфликтная ситуация этим не была исчерпана, напротив, конфликт только разрастался. Его обусловили различия в московском и греческом обряде, прежде всего в перстосложении: великороссы крестились двумя перстами, греки - тремя. Эти различия привели к спору об исторической правоте. Фактически спор свелся к выяснению вопроса о том, появился ли русский церковный обряд двуперстие, осьмиконечпый крест, богослужение на семи просфорах, сугубая "аллилуйя", хождение посолонь, то есть по солнцу, при совершении обрядов и так далее - в результате искажения невежественными переписчиками богослужебных книг или нет.
Доказано (в частности, Е-Е. Голубинским - самым авторитетным историком Церкви), что русские вовсе не исказили обряд и что в Киеве при князе Владимире крестились двумя перстами - точно так же, как крестились в Москве до середины XVII в. Дело в том, что в эпоху христианизации Руси в Византии пользовались двумя уставами: Иерусалимским и Студийским, - которые в обрядовом отношении разноречили. Восточные славяне приняли и соблюдали первый; у греков, а вслед за ними и у других православных народов, в том числе у малороссов, возобладал второй.
Вообще следует сказать, что обряды - это не догматы. Догматы должны быть святы и нерушимы, обряды же могут меняться, что на Руси происходило не раз, и притом без особых потрясений. Например, при митрополите Киприане: в 1551 г. Стоглавый собор понудил псковичей, употреблявших троеперстие, вернуться к двуперстию. Но к середине XVII в. обстоятельства радикально изменились. Уходила в прошлое "светлая Русь" с ее относительным единством в мировоззрении и поведении людей. Стране предстоял троякий выбор: изоляционизм (путь Аввакума); создание теократической вселенско-православной империи (путь Никона); вхождение в "концерт" европейских держав (выбор Петра), с неизбежным подчинением Церкви государству. Присоединение Украины сделало проблему выбора еще актуальнее, ибо приходилось думать о единообразии церковного обряда. Появившиеся на Москве еще до присоединения Украины киевские монахи, самым замечательным из которых был Епифаний Славинецкий, стали настаивать на исправлении церковной службы и книг в соответствии со своими представлениями.
В этот острый момент умер патриарх Иосиф (1652). Нужно было избрать нового патриарха; без патриаршего благословения в ту пору на Москве никакого государственного, а уж тем паче церковного мероприятия провести было невозможно. Сам царь Алексей Михайлович, человек благочестивый и набожный, был сильно заинтересован в скорейшем избрании патриарха и хотел видеть на патриаршем престоле своего "собинного друга" - новгородского митрополита Никона, которого очень ценил и с которым всегда считался.
Царь и патриарх. Типичный человек акматической фазы, будущий патриарх московский Никон был человеком крайне тщеславным и властолюбивым. Происходил он из мордовских крестьян и в миру носил имя Никиты Минича. Сделав головокружительную карьеру, Никон прославился твердым нравом и суровостью, характерной не столько для церковного иерарха, сколько для светского властителя. Не удовлетворяясь своим огромным влиянием на царя и властью над боярами и руководствуясь принципом "Божее выше царева", Никон задумал узаконить свои права, получив власть в государстве, равную царской.
Вопрос об избрании Никона на патриарший престол был решен заранее, так как многие бояре поддержали желание царя и в пользу кандидатуры Никона высказались в своих посланиях православные патриархи Востока: константинопольский, иерусалимский, антиохийский и александрийский. Никон, конечно, знал об этом, но, желая иметь абсолютную власть, прибег к давлению. Во время процедуры поставления в патриархи он в присутствии царя демонстративно отказался принять знаки патриаршего достоинства. Все были потрясены, сам Алексей Михайлович опустился на колени и со слезами на глазах умолял Никона не отказываться от сана. И тогда Никон сурово спросил, будут ли его в случае избрания чтить как отца и архипастыря и дадут ли ему устроить Церковь в соответствии с его желаниями. Лишь получив царское слово и согласие на это всех присутствовавших, Никон согласился взять символ патриаршей власти - посох первого жившего в Москве русского митрополита Петра.
Царь исполнил свое обещание: Никон получил огромную власть и аналогичный царскому титул "Великого Государя" (1652). Но, будучи человеком пассионарным, Никон в соответствии с духом времени не всегда был сдержан, распоряжаясь своей властью, не только по отношению к людям Церкви, но и по отношению к князьям и боярам. Поэтому Алексею Михайловичу иногда приходилось браться за перо и в письмах просить Никона быть помягче к тому или иному вельможе, который имел несчастье прогневать патриарха.
"Ревнители благочестия" поначалу совсем не опасались вновь избранного патриарха, ибо были с ним коротко знакомы и принадлежали к числу его единомышленников. Так же, как и они, Никон был сторонником введения единогласия и сам в начале своего патриаршества крестился двумя перстами. Но Епифаний Славинецкий не терял времени даром: через некоторое время он сумел убедить Никона, что его друзья не правы и исправлять церковные книги все-таки необходимо. В Великий пост 1653 г. Никон в особой "памяти" (меморандуме) предписал своей пастве принять троеперстие. Сторонники Вонифатьева и Неронова воспротивились этому - и были Никоном сосланы. Тогда же в Москву прибыл горячий поклонник (а после столь же горячий противник) Никона - антиохийский патриарх Макарий, и в стране было официально объявлено о введении троеперстия, а те, кто продолжал употреблять при молитве двоеперстие, были преданы церковному проклятию. Позднее (1656) церковный собор подтвердил такой порядок, и пути Никона и его бывших друзей разошлись окончательно.
Интересно, что именно отношение к своим бывшим друзьям ярко характеризует императивы поведения Никона. Когда Иван Неронов, сосланный Никоном, решил примириться с нововведениями, он был немедленно прощен Никон отнесся к нему великодушно. Его, как видим, интересовало лишь беспрекословное подчинение своей патриаршей власти. Но те, кто, как протопоп Аввакум, не пожелали поступиться своей совестью и склониться перед властью Никона, продолжали оставаться в ссылках. Вот поведение, характерное для человека акма-тической фазы, стремящегося к идеалу победы: ему не важны доводы или поиски истины в интеллектуальных спорах. Для него важно, чтобы все признали его власть и никто не смел с ним спорить.
Так совершился раскол русского православия: сторонники "древлего благочестия" оказались в оппозиции к официальной политике, а дело церковной реформы было поручено украинцу Епифанию Славинецкому и греку Арсению.
Интересен вопрос: почему Никон оперся не на своих друзей, а на приезжих монахов-украинцев? А главное, почему эту политику Никона поддержали и большинство прихожан, и собор, и царь Алексей? С этнологической точки зрения, ответ очень прост. Сторонники Аввакума отстаивали превосходство местного варианта православия, сложившегося в Северо-Восточной Руси в XIV в., над традицией вселенского (греческого) православия. "Древлее благочестие" могло быть платформой для узкого московского национализма и соответствовало идеалу Третьего Рима, "светлой Руси". С точки зрения Аввакума, православие украинцев, сербов, греков было неполноценным. Иначе за что же Бог покарал их, отдав под власть иноверцев? Православие Аввакума, таким образом, не могло быть связующей основой суперэтноса как скопления близких, но разных народов. Представители этих народов рассматривались старообрядцами лишь как жертвы заблуждения, нуждавшиеся в переучивании. Разумеется, такая перспектива ни у кого не вызвала бы искренней симпатии и желания объединиться с Москвой. И царь и патриарх прекрасно понимали сию тонкость. Поэтому, стремясь к росту и расширению своей власти, они ориентировались на вселенское (греческое) православие, по отношению к которому и православие русских, и православие украинцев, и православие сербов были не более чем допустимыми вариациями.