Гуревич Георгий Иосифович. На прозрачной планете

   Легко, двумя пальцами, Сошин прикасался к рукояткам, тени и полосы бежали сверху вниз и справа налево.
   - Блок управления, - говорил Сошин. - Лучи можно послать вертикально и под наклоном. Вот рукоятка наклона, а вот рукоятка азимута и компас при ней. Точность пока до одного градуса. Настройка частоты. Ведь каждый минерал резонирует по-своему, каждый отзывается на особенную частоту. Яркость. Это нужно, чтобы отличать распространенные минералы и очень редкие. Обычно, начиная съемку, мы делаем обзор всех частот, смотрим, что тут имеется, потом фиксируем частоту и получаем распределение одного минерала. Сегодня я взял для примера углекислый кальций. А это фокусировка глубины, а это переключатель на пленку, любой кадр можно фотографировать. А тут уже блок программирования. Машине можно дать задание - иди туда, настройся так-то, сфотографируй то-то...
   - И где получился мрамор? - поинтересовался Рахимов.
   Сошин посмотрел цифры на шкале:
   - Глубина пятьсот пятьдесят метров. Направление вертикальное.
   - А ближе к поверхности нет ничего?
   Сошин усмехнулся:
   - Пощупать хочется?
   - У нас на Востоке правило, - улыбнулся Рахимов. - "Не веришь глазам, пощупай руками". Мы, хозяйственники, любим пощупать товар. А ты мне показываешь мутное пятно и продаешь за мрамор. А может, это помехи, или лампа мутная, или экран с дефектом. Ты не обижайся, товарищ Сошин, ты же у меня деньги просишь, государственные, народные. Я сам хочу убедиться, даже прошу: "Убеди меня, пожалуйста".
   - Убедить? - переспросил Сошин. - Попробуем убедить.
   - Нет ли у кого редкого минерала случайно? - спросил он. - Металл тоже годится, только не железо, железа слишком много вокруг. Лучше алюминий, цинк, еще лучше серебро или золото.
   Все стали шарить по карманам. Сысоев вынул старинные золотые часы.
   - Отцовские, - сказал он со вздохом.
   - Рискнете? - спросил Сошин.
   - Верю, что риска нет, - произнес Сысоев торжественно.
   Сошин молча кивнул головой, положил часы в папиросную коробку, коробку завернул в носовой платок и протянул все это Рахимову:
   - Там за забором пустырь, спрячьте часы в любую ямку и присыпьте песком. Если я найду, будет это убедительно?
   Глаза Рахимова заблестели:
   - Неужели найдете?
   Сошин пожал плечами.
   Рахимов взял сверток с часами и удалился. Прятал он долго и старательно, даже залез на забор, проверить, не подглядывают ли за ним в щелку, и веник попросил, чтобы замести следы. Наконец минут через десять он крикнул в калитку: "Можно!".
   Сошин уже подготовил аппарат и сразу включил его. Снова загудело, заныло, засвистело, экран засветился мерцающим светом, замелькали полоски и размытые пятнышки.
   - Ну, вот и часы! - сказал Сошин, когда на экране появилась явственная черточка. - Ну-ка, товарищи, помогите перетащить аппарат через порог.
   - Может, на машине подвезти? - вежливо предложил Рахимов. - А то боюсь, много придется таскать туда-сюда.
   Виктор взглянул на него и заметил лукавую усмешку. Над чем посмеивается? Думает, что спрятал хитро?
   Но гадать было некогда, Сошин звал подтащить танкетку. За калиткой она вновь нашла темное пятнышко, а там уже поползла сама по грудам щебня и мусора, с холма на холм, через канавы и ямы.
   - Поспевайте, товарищи! - кричал Сошин, ускоряя шаг.
   Рахимов отдувался, отирал пот.
   - Прыткая машинка, - жаловался он.
   Минут через пять танкетка остановилась у старой разрушенной стены. Видимо, некогда тут был дом, брошенный и не восстановленный после землетрясения.
   - Здесь, - сказал Сошин. Еще раз посмотрел на черное пятнышко и сам взялся за лопату.
   - Разве здесь? - переспросил Рахимов. - Что-то я не узнаю. Впрочем, я с другой стороны подходил, теперь и сам не найду.
   И опять Виктор уловил лукавство в его голосе.
   И Сысоев усомнился:
   - Вы уверены, Юрий Сергеевич? Очень уж грунт утоптан. И даже пылью присыпано. На пыли должны быть следы.
   Сошин покрутил рукоятку частоты. Пятнышко исчезло, зато на экране появился силуэт лопаты. Опять покрутил. Пятнышко вернулось. Между ним и лопатой было сантиметров тридцать на глазок. Сошин присел, руками стал разгребать грунт, сдвинул камень, чертыхнулся...
   Ни платка, ни коробки, ни часов под камнем не было. Там лежала ветхая тряпка... и в ней золотой браслет, кольца, старинные монеты.
   Кто и когда прятал их в стене дома: купец ли, спекулянт ли, мечтающий о возврате старых времен, женщина ли, панически боящаяся воров... Так или иначе, дом был разрушен, владельцы его погибли или уехали, родственники не знали о тайнике.
   Сошин принужденно рассмеялся. Он был очень смущен.
   - Извините, товарищ Рахимов, осечка вышла. Я упустил из виду, что в городе золото может быть не только у нас с вами. Но это задержит нас ненадолго. Просто вместе с часами Петра Дементьевича придется вытащить все клады из земли.
   Он снова взялся за аппарат, но Рахимов остановил его:
   - Я сам прошу прощения, товарищ Сошин. Не надо искать часы, они у меня в кармане, я побоялся зарывать их в землю. Думал; потеряем, Петр Дементьевич обижаться будет. Но я доволен, совершенно доволен. Видел глазами и пощупал. Завтра же поставлю ваш вопрос на президиум.
   - И нужно будет сосредоточить усилия... - вставил Сысоев.
   Виктор был в восторге. Начинает осуществляться его мечта! Воистину земля стала прозрачной для чудесного механического "цветка папоротника". Елена прыгала от нетерпения, заглядывала в глаза Сошину, умоляюще спрашивала:
   - Юрий Сергеевич, мы с этим прибором будем работать? Юрий Сергеевич, вы нас научите? Юрий Сергеевич, когда мы приступим?..
   Сошин между тем глядел вслед отъезжающему "москвичу" и спрашивал с сомнением:
   - А на чем он хочет сосредоточить усилия, собственно говоря? 5
   Ведьмам жилось легко: топнула ногой, помахала цветком и рассматривай подземные клады. В подлинной жизни это выглядит иначе.
   В пять утра подъем. Умывание у пожарного крана. Завтрак - рис, плавающий в бараньем жире. В половине седьмого Виктор с Еленой уже сидят над инструкцией: "
   Самодвижущийся аппарат подземного просвечивания "Цветок папоротника" предназначен для выполнения следующих работ..." "
   Самодвижущийся аппарат "Цветок папоротника" состоит из следующих основных частей..."
   Ходовая часть, блок питания, блок управления, восемнадцать блоков, шестьдесят шесть контрольных приборов, пятьдесят тысяч полупроводниковых кристаллов... "
   Для того чтобы приступить к разборке в полевых условиях..."
   Контакты, соединения, сопротивления, шунты, переключатели...
   - Голова пухнет от этой техники! Ведь мы геологи все-таки! - вздыхает Елена.
   - У меня друг в медицинском, - говорит ей Виктор в утешение. - И там такое же. Прежде чем исцелять, прежде чем возвращать к жизни, зубри. Двести восемнадцать костей, четыреста с лишком мускулов и все с латинскими именами.
   Виктор не жалуется. Если трудно, винит себя. Он старается изо всех сил. Ему хочется, чтобы Елена смотрела на него с восхищением, чтобы всплескивала руками: "Ох, Витя, как здорово у тебя получается!" Увы, даже установка уровней не получается у Виктора. Каверзные пузырьки в стеклянных трубочках никак не хотят остановиться наверху, как им положено. Подгонишь два - третий уехал. Начнешь ловить третий, первые два убегают.
   - Ох, Витя, бросай уровни. Ровно в девять мне надо быть у склада. Уже без четверти, я побежала. А у тебя верблюдоведение, кажется?
   Виктор краснеет. Да, к сожалению, он должен идти к верблюдам. Плыть по "прозрачной пустыне" им придется на "кораблях пустыни", а корабли эти горбатые, лохматые, упрямые, ревущие, плюющиеся. И может быть, где-нибудь в походе они не пьют, а в городе - пьют... как лошади, ведрами. И надо их водить на пастбище и приводить с пастбища. Есть в экспедиции, правда, караванщик Абдалла. Но ему требуется помощь, и помогать обязан Виктор.
   - Давайте по крайней мере установим дежурство, - протестует юноша. Даже на Елену он готов свалить ненавистные свои обязанности.
   Но Сошин не согласен:
   - Разделение труда было изобретено еще в каменном веке и уже тогда дало хорошие результаты. Я не хочу пятерых плохих помощников, кое-как делающих пять дел. Пусть будет у нас один транспортник, но умелый, один умелый повар, один умелый завхоз...
   И "транспортник" идет обслуживать транспорт. А "умелый" завхоз спешит на склад.
   Это Елена - завхоз.
   Как и Виктор, она с нетерпением ждет, когда начнется путешествие, когда все они зашагают по "прозрачной пустыне".
   Но чтобы шагать по пустыне, нужно ежедневно кушать, пить (очень много пить), спать, укрываться от солнца и ветра, готовить пищу, лечиться... и обо всем этом заранее должна позаботиться Елена.
   - В пустыне нет магазинов, - говорит Сошин. - Старайтесь ничего не упустить. Гребенку забудете, целый месяц придется причесываться пятерней.
   Елена трудится три часа. У нее в списке есть все: хлеб, мука, сухари, консервы - мясные и молочные, чай, кофе, какао, спички, соль, сахар, топоры, ножи, вилки, ложки, палатки, спальные мешки, одеяла... И что же? Приходит Сошин, подсчитывает... и рвет список в клочки.
   - Две тонны у вас получается, - говорит он. - А у нас пять верблюдов, каждый поднимает по двести кило. В том числе бензин для танкетки, в том числе запасные части...
   - Разве нельзя взять еще пять верблюдов?
   - Можно, девушка, но не стоит, - говорит Сошин. - Это будет удобно и неудобно. Удобство - палка о двух концах. Спать на перине удобнее, чем на голой земле, но как же неудобно тащить эту перину, каждый день ее развьючивать и навьючивать! Кем вы хотите быть: грузчиком, караванщиком или геологом? Давайте сокращать список! Принцип такой: "Тащим поменьше, работаем побольше". Берем не все, что может пригодиться, только то, без чего обойтись нельзя. Нельзя ли, например, обойтись без еды, без всех этих ваших гремящих банок?
   - То есть как без еды?
   - Без еды во вьюках, - поясняет Сошин. - Добывать еду в пути, питаться, как пастухи питаются - бараниной и овечьим сыром.
   - А витамины?
   - Пастухи же не болеют цингой. Витамины можно взять, конечно, верблюдов они не перегрузят...
   Так между делом идет изучение теории экспедиций, науки путешественников. Сошин, оказывается, живая энциклопедия практической мудрости, на каждый случай у него правила, сто геологических заповедей. "
   Геолог должен быть не запасливым, а умелым. Шило и латки нести легче, чем запасные сапоги. Запасливый - раб и сторож вещей, он нагружает и выгружает, а умелый за это время найдет руду". "
   Геолог умеет ничего не терять. Не удваивай груз, потакая своей неорганизованности. Ничего не клади на землю. Молоток в руке или за поясом, записи в руке или в сумке".
   Виктор записывал эти правила, учил их наизусть. Елена не учила и не записывала, но Сошин позаботился, чтобы она не забывала.
   Вот Елена ходит с утра растерянная и сбитая с толку. Надо идти на склад за вещами, и вдруг пропал список. Вчера - Елена отлично помнит - она заложила список в записную книжку. Хорошая книжка такая - с золотым обрезом и перламутровым карандашом. Нет книжки, нет списка, хоть плачь! "Витя, ты не видел? Хаким, не попадалась тебе на глаза?" Елена перерыла все вещи, покопалась в мусорном ящике, в золе. А время уходит, пора на склад. Делать нечего, приходится идти к Сошину с повинной: "Простите на первый раз, Юрий Сергеевич, потеряла список, давайте вспоминать".
   И вдруг Сошин вытаскивает из кармана кожаную книжечку с золотым обрезом.
   - Ваша? Вы оставили ее вчера на земле возле аппарата. Книжка могла затеряться в траве, вы сами могли наступить, затоптать. Скажите спасибо, что я убрал.
   Елена кипит, слов не находит от негодования:
   - Но почему... почему вы не отдали мне вчера?
   - А вы хотите, чтобы начальник был нянькой? Ходил за вами и подбирал разбросанное? Нет, у меня другие обязанности, мне некогда проверять каждый ваш шаг. Я вам объяснял, но вы не слышите слов. Слово, как сказал бы Павлов, слишком слабый раздражитель. Человек слышит чересчур много слов за день. Мало - сказать. Надо еще показать, даже наказать иногда. Считайте, что я вас наказал.
   - Конечно, - возмущается Елена. - Слово - слишком слабый раздражитель. Кулак сильнее. Но в наше время как-то не принято бить девушек.
   Это она не Сошину говорит, а Виктору, когда они наедине.
   - Потерпи, - говорит Виктор. - Ради такой экспедиции стоит потерпеть.
   - Съест он меня до экспедиции, - вздыхает Елена. - И не видно, когда она начнется. Все ведомости да накладные.
   - Юрий Сергеевич сказал, что завтра начнем упаковку.
   Ох, эта упаковка! Семь полевых сумок, семь заплечных мешков, десять вьюков, итого - двадцать четыре места. В эти двадцать четыре места нужно уложить примерно триста предметов так, чтобы они не сломались, не испортились, всегда были бы под рукой, находились без труда.
   Вдобавок вещи предъявляют свои претензии: аптечку нельзя положить рядом с мукой, соль - с мылом, машинное масло возле бумаги, а бачки с бензином не терпят никакого соседства вообще. Для них приходится выделить отдельного верблюда, он получает имя "Бензовоз". Это самый упрямый, самый жадный верблюд, и трижды в день он теряется.
   Наконец все распределено, завернуто, уложено. Но увы, радоваться рано. Оказывается, одни вьюки легче, другие - тяжелее. А это не полагается. Правый и левый вьюки должны весить одинаково, иначе груз будет съезжать набок, натирать верблюду спину.
   Приходится еще раз переместить триста предметов, чтобы уравнять вес, потом еще раз, чтобы вещи лежали в надлежащем порядке: палатки наверху, спальные мешки - под ними, котелки ближе, чем белье, запасные части - с инструментами.
   А где что лежит? Все нужно помнить наизусть. Не раз Юрий Сергеевич созывал своих помощников и устраивал экзамен:
   - Мы пришли на место. Привал. Хаким, ты отвечаешь за костер. Есть у тебя дрова и растопка? Елена, выдавайте ему котел и продукты. Виктор, чем вы поите верблюдов? Начинайте поить!
   Вьюки уложены. Все? Нет, Сошин не успокоился. Он назначает тренировочный поход. Жара. Земля похожа на горячую сковородку, небо пышет жаром, как духовая печь. Но Сошин шагает, не сбавляя темпа, за ним идет караванщик Абдалла, ведет верблюдов - всех пятерых с полным грузом, за ними тарахтит танкетка, возле нее механик Бобров, молчаливый и внимательный... и тут же рабочий, любопытный Хаким. Он ни на шаг не отстает от Боброва, выспрашивает про каждую деталь, как называется, твердит непонятные, труднопроизносимые названия блоков и ламп. За ним бредет Виктор, отдуваясь, отирая пот, и все оглядывается на Елену: не нужна ли ей помощь. Помощь нужна, Елена охотно переложила бы на его плечи свой рюкзак, но стесняется, потому что рядом с ней Галя Голубева - младший геолог, - сухопарая длинноногая девушка, выносливая, как... Сошин (Елена сказала бы... "как верблюд"). Галя все делает отлично и безропотно, рюкзак у Гали тяжелее, чем у Виктора, и в результате Елена лишена возможности говорить, что ей дается нагрузка, непосильная для девушки. "А Галя? - скажет Сошин. - Галя же не жалуется".
   Вот и сейчас Галя помогает Елене переобуться, озабоченно рассматривает пузыри на стройных ногах девушки и говорит наставительно:
   - Ходьба - серьезное дело для геолога. Вы не идете, а доставляете себя к месту работы. В Москве вы имеете право оступиться, там ходьба - ваше частное дело. Если вы оступитесь здесь, сами не сможете работать и товарищей заставите возиться с вами. Пузырь на ноге - все равно, что прогул.
   Конечно, это слова Сошина, и даже тон у Гали сошинский: размеренный и наставительный ("Такой же нудный", - говорит Виктору Елена).
   Пот катится по лбу; высыхая, оставляет белый налет соли. Губы соленые, руки тоже соленые. Хочется залезть в тень и лежать без движения, еще больше хочется пить - пить, пить. Даже Виктор мысленно проклинает всякие тренировки. До чего же противно тащиться пятнадцать километров по жаре только для того, чтобы повернуть и идти еще пятнадцать километров домой...
   Но два дня спустя по той же дороге, за теми же верблюдами Виктор шагает с песней. И Елена поет, даже запевает. У нее звучный голос, хотя в просторах пустыни он как щебет жаворонка. С неба пышет жаром, как из духовой печки, земля подобна горячей сковородке, но настроение великолепное. Они идут, чтобы сделать планету прозрачной. Завтра пустыня начнет показывать свои тайники с кладами.
   6
   Дневник Виктора пополнялся ежедневно. Геологические схемы, заповеди Сошина, крестики и нолики. Нолики, впрочем, встречались редко; Сошин не давал своим помощникам зря терять часы. Кроме того, в эту пору появились не совсем понятные записи микроскопическим почерком, явно не предназначенные для постороннего взгляда: "
   Блестящие глаза. Сказал вслух. Улыбнулась. Любит, чтобы хвалили. Разве красивые глаза - заслуга?
   Е. нравится оригинальность. Оригинальный ли я? Может ли образцовый человек быть оригинальным?
   Спросил, что такое любовь. Е. смеется. Не верит в любовь. Не определилась еще. Детство. Смесь всяких влияний.
   Можно ли любить и видеть недостатки? Думаю - да. Видим же мы недостатки у себя.
   Как поступит настоящий человек, если уважаемый учитель не в ладах с уважаемой девушкой?"
   Последний вопрос больше всего волновал Виктора. Записан-то он был один раз, а обдумывался и переобдумывался каждый вечер.
   Как поступит настоящий человек? Устранится, отойдет в сторонку, пусть разбираются сами? Или это будет не деликатность, а откровенная трусость с его стороны? Не следует ли, собравшись с духом, заявить во всеуслышание: "Я вас уважаю, Юрий Сергеевич, но к Елене Кравченко вы несправедливы, просто придираетесь к ней".
   Хватит у Виктора храбрости?
   Мысленно он произносит дерзкие слова и видит мысленно же как змеится насмешливая улыбка на губах начальника.
   - Вы старомодны, дорогой мой рыцарь, - скажет он. - Защищать и потакать не одно и то же. Я учу Кравченко дисциплине, а вы мешаете. Ей самой пойдет на пользу такая защита?
   - Но она девушка, она слабее нас...
   - Я не требую невозможного. Галя не жалуется же...
   Да, Галя не жалуется. Верная помощница Сошина все успевает, все делает как следует. Галя выносливее? Но Елена тоже спортсменка, у нее разряд по плаванию и по прыжкам в длину. А у Гали никакого разряда, только терпения больше.
   Виктор ворочается в спальном мешке, вздыхает. Что возразить? И надо ли возражать? Может быть, Сошин прав? И следует проявить принципиальность, любимой девушке заявить: "Лена, ты не права на этот раз. Никто не требует от тебя невозможного. Галя не жалуется же..."
   А что Елена ответит? Вероятно, так: "Ну и иди к своей Гале, целуйся с ней. А у меня волдыри на пятке". И еще крикнет: "Галка, посмотри на этого красноречивого. Он мои пятки агитирует, волдыри заговаривает..."
   - Просто у Кравченко нет любви к геологии, - сказал как-то Сошин.
   Виктор не согласен. Есть у Елены любовь. Ведь она сама выбрала геологический факультет, отнюдь не самый легкий, выдержала конкурсный экзамен, учится на пятерки. Елена с удовольствием следит за просвечиванием, разбирается в пленках куда лучше Виктора, радуется, если Сошин похвалит ее сообразительность,
   Значит, есть у нее любовь к геологии.
   Виктор не может разобраться. Он не знает еще, что в емком слове "любовь" есть два значения - любить и быть любимым. Бывает любовь к ребенку и любовь к удовольствиям, любовь - забота и любовь к чужим заботам. Елена любимица жизни, ей хочется быть любимицей геологии, ездить в далекие страны, делать открытия, получать награды.
   Не только в геологии бывает так. Мечтают люди о море - о штормах, рифах, айсбергах, твердят с упоением экзотические названия: Курия-Мурия, Тонга-Тонга, Андеворандо. С трепетом вступает мечтатель на священную палубу и получает первое задание: "Держи ведро, держи швабру, драй палубу так, чтобы блестела".
   Вот тебе и Курия-Мурия!
   По-разному воспринимают новички это первое испытание. Иной поворчит-поворчит, но зубы стиснет, скажет себе: "Ничего не поделаешь. Видимо, айсберги и кокосы еще нужно заработать. Если путь к ним лежит через швабру, пройдем и через швабру". Иной, слабенький, еще себя будет обвинять: "Вот какой я неженка, мне даже палубу трудно помыть! Буду тянуться, стараться, чтобы с корабля не списали". А третий, может быть самый сильный и здоровый, возвысит голос: "С какой стати мне швабру суют? Я моряк, приехал покорять бури. Подайте сюда штормягу в десять баллов, я себя покажу".
   Нет, не покажет он себя. В шторм еще труднее.
   Всю жизнь Елена считала себя человеком высшей категории. Училась лучше всех и без труда, учителя хвалили ее за светлый ум, она успешно занималась спортом, имела призы и грамоты. Ни минуты не сомневалась она, что сможет идти в экспедицию. Если будет трудно, Виктор поможет, на то он и мальчишка. Елена была красива, со школьной скамьи окружена восхищением, лестью влюбленных. Невольно у нее сложилось убеждение, что все обязаны стелить ей под ноги ковровые дорожки. Убеждение это не было сознательным. Если бы Елену спросили: "Кто тебе обязан? За что?" - она ответила бы со смешком: "Никто, конечно. Просто я молодая и должна погулять в свое удовольствие. Когда состарюсь, буду серьезнее".
   И на практику Елена поехала с тем же чувством: экспедиция организуется для ее удовольствия. Будут красивые виды, вечера у костра, букеты полевых цветов, купанье в озерах. Будет возможность мир посмотреть и себя показать: показать, как она остроумна, какие у нее блестящие глаза, как хорошо она играет у сетки и как идет ей купальный костюм. И вот - ни букетов, ни купаний, ни сетки. Пустыня, зной, жесткое расписание, ночные переходы, дневные съемки и постоянные окрики придирчивого начальника:
   - Кравченко, почему не выдаете продукты?
   - Кравченко, где вчерашние записи?
   - Кравченко, почему отстаете?
   - Все я да я, - жаловалась Елена. - Ну что он придирается ко мне? Честное слово, я даже думаю, что это такой способ ухаживания. Как у школьников младших классов: дернул за косу, значит нравишься.
   И Виктор терзался, вопрошая себя: "Должен ли я вмешаться? А если вмешаться, чью сторону принять?"
   Но решающий разговор произошел без его участия. Виктор возился с верблюдами, а Сошин с Еленой сидели у костра в полусотне метров от него. В стеклянной тишине пустыни и за километр был бы слышен ночной разговор.
   С чего он начался, Виктор не разобрал. Потом Елена возвысила голос:
   - Вы не имеете права. Есть же предел человеческой выносливости.
   - Вам трудно? - спросил Сошин.
   - Всем трудно. Но другие боятся сказать вслух.
   - Разве я такой страшный?
   - Вы не страшный. Вы равнодушный. Не думаете о людях.
   Сошин усмехнулся:
   - Вы понимаете так? Нет, моя вина в другом. Следовало договариваться на берегу, до отплытия. Но мне как-то не пришло в голову, что студентка захочет работать в полсилы. Я сам хочу в полторы, в две с половиной силы. Я вынужден. Вы девушка самостоятельная, рассудите сами, как нам следует работать?
   Елена молчала.
   - Вы знаете, - продолжал Сошин, - что поход наш испытательный, идем мы с новым прибором, занимаемся небывалым просвечиванием, создаем новую методику. Вы не умеете работать с "цветком", и я в сущности не умею. Идем, работаем и учимся. У нас двойная нагрузка. Но может быть, вы не хотите участвовать в создании новой методики?
   - Хочу, - сказала Елена. - Но всему надо знать меру.
   - Продолжим рассуждение. Есть у нас прибор, просвечивающий землю. Как вы думаете, где он полезнее: в горах или на равнине?
   - Конечно, на равнине, - сказала Елена. - В горах разломы, сдвиги, сбросы. Там глубинные пласты приподняты, обнажены, и без просвечивания можно разобраться.
   - А между прочим, не все так рассуждают. Товарищ Сысоев - вы видели его в первый день - считает, что надо начинать с предгорий, с городских окраин Кошабада. Сысоев говорит: "Все, что мы найдем возле города, полезно". Он говорит еще: "Не надо идти наобум. В науке нужна последовательность: сначала окрестности города, потом шоссе, кишлаки, сады, дачи... Хотите, я отправлю вас к Сысоеву? Никаких верблюдов и никаких палаток. Будете жить в гостинице, на работу ездить в автобусе, по воскресеньям посещать дамскую парикмахерскую?
   В голосе Елены послышалось возмущение:
   - За кого вы меня принимаете? Я же будущий геолог. Я не мечтаю о гостинице.
   - Значит, предпочитаете пустыню?
   - Конечно. Тут океан открытий, а возле города так... уточнения.
   - А в каком месте пустыни стоящие открытия?
   - Откуда же я знаю, Юрий Сергеевич?
   - Ага, вы не знаете, и я не знаю. Сысоеву втрое легче: он взялся снимать окрестности и съемку сделает наверняка. Мы уверяем, что в пустыне больше интересного, но интересное еще надо найти. Он снимает с первого дня, а мы не нашли еще объекта. Надо нам торопиться?
   - Конечно, надо, но...
   - А вы с кем согласны, со мной или с Сысоевым?
   - Я за вас, Юрий Сергеевич, но...
   - А теперь возьмите карту и сами проложите маршрут. Июнь и июль на поиски объекта, август - на подробную съемку. Сколько мы должны проходить в сутки?
   Елена молчала, смущенная.
   - Можете не отвечать, Кравченко, - продолжал Сошин. - Можете думать ночь и день до субботнего вертолета. В субботу нам привезут бензин, и, если хотите, я отправлю вас к Сысоеву. Подумайте, вы на распутье. Какую жизнь выбираете: легкую и скучную, или интересную и трудную?
   - Трудную, - вздохнула Елена.
   - Тогда учитесь трудиться, ломайте свой характер. Девушка вы способная, даже талантливая, но со временем трудолюбивые обгонят вас, оставят далеко позади.
   Последовало долгое молчание.
   - Юрий Сергеевич, я докажу. Испытайте меня, дайте трудное задание, самое-самое трудное, какое и Гале не дадите.