Страница:
Сошин усмехнулся:
- Хотите легко отделаться, Кравченко. Думаете - раз поднатужиться и гордиться собой все лето. Я вам дам трудное, почти непосильное задание: два месяца выполнять все мои распоряжения и ни разу не возразить, не пожаловаться, не заворчать. Пойдет? Сможете?
7
Жара.
На пустом, блестящем, утомительно синем небе висит беспощадное солнце.
Раскаленная почва обжигает ступни. Термометр, засунутый в песок, показывает плюс семьдесят.
Заяц, выскочивший из тени, обжигает лапы. Ящерица, привязанная на солнцепеке, умирает от теплового удара. Прячутся ящерицы, прячутся змеи, тушканчики и пауки. Только верблюды мерят песок огнеупорными пятками, да шагают за верблюдами неуемные люди.
Они идут по пустыне песчаной, где ветер громоздит сыпучие волны, украшенные кружевной рябью, идут с гребня в низину, из низины на гребень. Лезут, увязая в песке по колено, чтобы увидеть еще один гребень, сотни гребней, застывший песчаный океан.
Идут по пустыне глинистой, гладкой-гладкой, как стол, с мелкими трещинами от жары. Издалека она похожа на паркет, вблизи - на губы, потрескавшиеся от жажды. Эта пустыня - самая безжизненная, потому что глина не умеет пить впитывать воду, позволяет ей стекать. Но зато здесь устраивают колодцы, собирающие воду редких дождей.
Идут по пустыне каменистой, мимо уступов и утесов, похожих на крепости, на бастионы, на клыки, на гребенки; шагают по скрипучему щебню, по плоским обломкам, по скалам, раздробленным солнцем, превращенным в каменный мусор.
Идут пустыней соленой, окаймленной ярко-красной травой. Издалека солончаки похожи на озера, манят обманчивым блеском. Когда-то здесь и были озера, а теперь осталась только соль, белой пудрой вздымающаяся из-под ног.
Идут по пустыне лесистой - есть и такая - между корявых стволов саксаула. Идут равнодушные верблюды, шагают упрямые люди, тарахтит, оставляя рубчатые следы, маленькая танкетка.
Наконец привал. Кожаными ведрами Виктор таскает воду ревущим верблюдам. Трещит саксаул, огонь так бледен при солнечном свете. На костре закипает вода для чая, каждый обещает выпить полведра.
- А ну-ка, где мы сейчас? - спрашивает Сошин и включает аппарат. Тишина прогоняется басистым ревом, сиреной и свистом. Ползут по экрану тени. "Все еще вулканы", - говорит Елена.
Путь идет равниной и горами - путешествие двойное. Маршрут отмечается на двух картах: на одной барханы, на другой - вулканы. Экспедиция идет по земле и под землей, в настоящем и в прошлом. Двести миллионов лет назад в этих краях были страшные извержения: лопались скалы, красная лава лилась с гор, пепел взлетал в стратосферу, растекался облаком, грибообразным, на тонкой ножке, таким же, как атомное. Сейчас следы катастроф похоронены под трехкилометровой толщей, под осадками миллионолетних морей и тысячелетних рек. Но для просвечивающих лучей "цветка" толща прозрачна, как стекло.
Если танкетка идет своим ходом, не на верблюжьих вьюках - она ведет съемку автоматически. Даже можно послать ее в сторону километров на десять, дать задание: дойди до того холма, сними вертикаль и наклон сорок пять градусов на частоте железа и меди. Тогда к концу перехода накапливается несколько десятков снимков, надо их прочесть, чтобы наметить маршрут на следующий день.
Час расшифровки - лучший в сутках. Это час вознаграждения, час оплаты за зной, жажду и усталость.
Лунная ночь. На костре булькает котелок с чаем. Сопя и отдуваясь, путники пьют, кто залпом, кто смакуя, кто шестой, кто восьмой стакан - по способностям. Виктор в палатке, барахтается с красным фонариком под одеялом. Он знаком с фотографией, ответственное дело проявления поручено ему. Барахтается долго... наконец выносит в жестяной ванночке, словно на противне, свои непросохшие изделия.
Тугие колечки пленки напоминают свернутые бумажки со счастливыми номерами, которые на лотереях вытаскивают из крутящегося барабана. Удалось ли сегодня вытянуть счастливый номер или только пустышки - пустые породы?
Сначала Сошин раздает помощникам чистые, в типографии отпечатанные бланки, где на самом верху проведена волнистая линия с деревцами - условное изображение поверхности. Под ней белизна - неведомые недра. Эту белизну и предстоит заполнить.
- Прошу внимательнее, - говорит Сошин, раздавая колечки. - Галя вы север, Бобров - юг, Виктор - восток, Елена - запад, я сам - центр. Станция номер сто сорок девять у колодца Хада-Булак. Луч проник, - он прикладывает линейку к пленке, - на две тысячи девятьсот метров.
Все проводят на бланках наклонную линию - путь луча. Только у Сошина эта линия отвесна.
- Диктую породы, - продолжает Сошин. - Сначала общий обзор: песок, глина, известняк, песчаник, кварцит, сланцы, гранит. Необязательные: железняк магнитный, слюда, уголь, мрамор. Редкие: никель, марганец, сера...
Шуршит бумага. Четыре помощника рисуют условные знаки на полях бланка.
- Займемся магнитным железняком. У меня он на глубине две тысячи двести метров.
- Нет совсем, - говорит Виктор.
- И у меня нет, - отзывается Елена.
- А у меня черным-черно! - говорит Галя. Сдвинув белесые брови, даже высунув кончик языка от старания, она водит стеклышком по логарифмической линейке и объявляет наконец:
- Две тысячи метров ровно. Даже две тысячи пятьдесят, пожалуй.
- Тысяча девятьсот! - басит механик Бобров.
- Итак, на востоке и западе железняка нет, - заключает Сошин. - Железняк лежит по маршруту узкой полосой. Как вы понимаете геологию? На что это похоже, Шатров?
Он начинает опрос со студентов, самых слабых в науке. Потом выскажется Галя. Сам он подведет итоги.
Виктору очень хочется ответить правильно, заслужить похвалу. Он мобилизует все знания, пытается вспомнить все прочитанное. Но прежде всего приходит в голову:
- На Курскую аномалию похоже. Там древние пласты падают круто, почти ребром стоят. Тоже получается узкая полоса.
- А ваше мнение, Елена? Что вы скажете?
- Я скажу, Юрий Сергеевич, только вы не перебивайте меня, я скажу все до конца. Виктор не прав, это не похоже на Курскую аномалию. Там пласты железистого кварцита родом из древних морских осадков, только преобразованные и наклоненные круто. А тут первопричина - извержение. Почему я думаю так? Мы же идем над подземным хребтом, кругом изверженные породы. При извержениях были давления и высокая температура. Рядом мрамор - это известняк, преобразованный температурой. Другую породу температура могла превратить в железную руду. На Урале есть такие месторождения, целые железные горы - Магнитная и Благодать. Это похоже на Магнитогорск. Правда, Юрий Сергеевич?
- Пожалуй, - соглашается Сошин, несколько удивленный толковым ответом своей нерадивой помощницы. - Действительно, здешние структуры очень напоминают Урал. Может быть, мы имеем дело с подземным продолжением Урала, опустившимся южным краем. Вы согласны с Кравченко, Галя? Согласны? Говорите ваше предложение: куда мы двигаемся дальше?
- Я предлагаю никуда не идти, остаться здесь на день. Магнитная гора заслуживает подробной съемки.
Открытия ежедневно. Под колодцем Хада-Булак - железная руда, под саксауловой рощей гранит, под песками и глиной - базальт, древняя застывшая лава, а дальше к западу - лава ультраосновная, самая глубинная по происхождению, с хромом и никелем, с вольфрамитом, с драгоценными камнями в жилах.
И, склонившись над двумя картами, Сошин намечает двойной завтрашний маршрут: по саксаулу, барханам, солончакам и одновременно - по склонам магнитной горы.
8
Быть может, где-нибудь в Африке или в Австралии еще имеются пустые, абсолютно пустынные пустыни. Пустыня Черных песков, несмотря на свое мрачное название, не принадлежит к их числу. В синеве над ней парят орлы, в песке шуршат змеи; прыгают тушканчики, словно воробушки, словно камешки, отскакивающие рикошетом от воды; ядовитые пауки прячутся в норках. Говорят, что тут водится пустынный крокодил - страшная ящерица зем-зем, будто бы нападающая на девушек. Растет на склонах неприхотливая травка селин. И хотя между травинками можно пройти свободно, не задев ни одной, сухим, как пыль, селином питаются целые отары (по норме пять гектаров на овечью душу), за отарами от колодца к колодцу кочуют чабаны, перевозят юрты, юрты-читальни в частности, с книгами, газетами, с радиоприемником и нередко с передатчиком. И через совхоз, через район сложным путем Сошин связывается с Кошабадом сообщает о своих успехах, узнает новости, получает распоряжения...
Такая юрта оказалась и у колодца Хада-Булак. Сошин получил возможность сообщить Рахимову о том, что под пустыней нашелся засыпанный песком хребет, а в нем рудные жилы и погребенная магнитная гора.
Пока Сошин устанавливал с Кошабадом многоступенчатую связь, Хаким приобрел у чабанов барашка и принес его в лагерь на плече. Барашек был пестрый, курчавый с нарядными рожками и губами бантиком. Мордочка его с закрытыми глазами выглядела так грустно, что экспансивная Елена поцеловала ее и объявила, что нипочем не станет есть противный шашлык. Впрочем, когда мясо зажарилось над раскаленным камнем, распространяя аппетитный запах - тот самый, который витает у дверей московских шашлычных, - Елена изменила решение, первая прибежала снимать пробу.
К концу обеда пришел и Сошин, без интереса взял палочку с нанизанными кусками баранины, деловито начал жевать.
- Обругайте меня! - сказал он неожиданно. - Выругайте меня как следует. Кажется, я недоволен успехом товарища. Кажется, я завидую.
Спутники его застыли с недожеванной бараниной в зубах. Такого они никогда не слыхали от своего учителя и начальника.
- У Сысоева ощутимый успех, - пояснил Сошин. - Сысоев решил проблему Гюльнаринки. Не слыхали про такую проблему? Гюльнара - пригородный курорт, райский оазис, островок зелени в голых горах. Узкое ущелье, в нем речонка, искусственное орошение, персики, абрикосы, сливы, виноград, тень. (Проведя два месяца на солнцепеке, спутники Сошина могли оценить, какое это счастье тень.) Но райский уголок мал - в Гюльнаринке воды в обрез. Раньше она была многоводнее, но после землетрясения что-то сдвинулось под землей, какие-то грунтовые воды изменили путь, река стала еще маловоднее. Так вот Сысоев нашел, куда ушла вода.
- Подумаешь: речка! Мы целый хребет открыли! - воскликнула Елена.
И Галя добавила:
- Это просто случайность. Сысоеву повезло. - Гале очень хотелось утешить любимого начальника.
Однако Сошин нахмурился еще больше:
- Есть хорошее правило: сначала слушай противника, потом друга. Друзья хвалят за вчерашние заслуги, противники придираются к слабостям, заставляют идти вперед. Что значит "повезло"? Когда мне удалось найти алмазы на дне океана, тот же Сысоев твердил: "Сошину повезло". На самом деле никакого везения не было, победил метод. Сысоев тогда ничего не искал, только записывал, а я думал, что именно можно найти... и нашел. Но теперь успех у Сысоева, его методика одержала верх...
- Какая же методика? Записывать все подряд - это методика? Вы нас не тому учили, - возмущалась Галя. Она была обижена больше Сошина, в первый раз за все лето вышла из равновесия, даже лицо у нее покрылось пятнами.
- На этот раз Сысоев не только записывал. Он искал и нашел.
- Он искал самое легкое, - настаивала Галя.
- Но он нашел. - Спор шел странно. Сошин нападал на самого себя, а помощники отстаивали его. - Сысоев нашел воду.
- А мы нашли целый подземный хребет, магнитный железняк, цветные металлы...
- Он нашел воду, которую можно пить, а наши металлы взять нельзя. Металлургическому комбинату нужна целая река, а тут и пить нечего.
И выходит: у нас журавль в небе, а у Сысоева синица в руках. Пожалуй, мы уяснили его методику: он за синицу в руках.
- Но это стрельба из пушек по воробьям... по синицам! - крикнула Елена запальчиво. - Даже обидно так использовать новую технику. Все равно что купить телескоп, чтобы глядеть из окна на прохожих. Что такое - один родник? Подземным рентгеном можно целые моря найти.
И тут Сошин встал. Швырнул недоеденный шашлык в огонь и пошел прочь. Только крикнул поднявшейся Гале:
- За мной не ходите!
Он не вернулся в тот вечер до темноты. Ночью Галя каждый час выходила из палатки, взбиралась на ближайший бархан, надрываясь кричала тоненьким голоском: "Юрий Сергеевич! Юрий Сергеевич!" И утром, чуть посветлел горизонт, она разбудила студентов:
- Ребята, Юрий Сергеевич пропал. Что-то случилось. Надо искать срочно.
Но не успели они одеться, Сошин появился на ближайшем гребне. Лицо его посерело, но в голосе не было ни намека на усталость.
- Я вспомнил еще одно правило, Галя, - сказал он, как будто вчерашний разговор и не прерывался. - Правило такое: открытия делают не только в новых местах, но и в старых, у себя под носом, если задача новая. Есть возможность поставить новую задачу. Давайте попробуем сделать открытие на фотопленке. Сколько у нас снимков - тысяч пять набралось? Делите поровну, сейчас начнем искать все вместе.
9
Жара.
Термометр, засунутый в песок, показывает плюс семьдесят градусов.
Если ящерицу привязать на солнцепеке, она умрет от солнечного удара.
Хочется пить, пить, пить. Тепловатая жижа из фляжки только дразнит, не утоляет жажду.
В полдень привал. Предполагается, что это дневной сон. Залезаешь в душную палатку, лежишь там, отдуваясь и обливаясь потом. Устал, но не спится. Хочется выпить ведро воды, хочется влезть в холодную ванну. И даже если забудешься, задремлешь ненадолго, тебя преследуют однообразные сны о воде.
Виктор пьет в каждом сне, пьет чай, холодное молоко из погреба, пьет квас и воду - кипяченую, речную, колодезную, родниковую, такую холодную, что губы обжигает.
Ему снится Москва. Вот учитель привел класс на водную станцию, сдавать нормы на значок "Будь готов..." По глади озера бегут косые волны, а когда проходит теплоход, деревянные мостки качаются и шлепают по воде. Пять человек - лучшие пловцы, и Виктор в их числе - встают на тумбочки. Нужно присесть, упираясь пальцами ног в самый край, отвести руки назад, резко выпрямиться. Вот стартер взмахнул красным флажком, голова таранит воду... такую прохладную, плотную, чистую! Виктор не удержался, глотнул раз, другой, третий... "Плыви же!" - кричит инструктор, а Виктор глотает, захлебывается, спешит напиться. Другие мальчики давно переплыли бассейн, коснулись стенки, вылезают по лесенке, а он все еще на старте... пьет, пьет и пьет.
Даже удивительно, сколько в мозгу водяных фантазий, водяных воспоминаний! Уже под вечер, разморенные и неотдохнувшие, вылезают геологи из палаток. Пьют горячий солоноватый чай (потому что в колодце вода солоноватая), и Бобров вздыхает:
- Разве это питье? Пойло для язвенников. Ессентуки номер двести двадцать!
Галя вспоминает:
- У нас в деревне погреб. Молоко всегда холоднющее и простокваша - густая, плотная, прохладная, ломтями режется...
- А в Москве на каждом углу автоматы, - смакует Елена. - Красные такие, рядами стоят. Вода вкусная, с газом... Я не пила, боялась горло застудить. А теперь приеду, буду пить и пить, на каждом углу, во всех автоматах крем-соду, мандариновый, грушевый, кахетинский...
- Вода вкуснее всего колодезная, - авторитетно говорит Виктор. - Но только не из насосного колодца: там она с песком и маслом, а из настоящего, деревенского, со срубом. И чтобы колодец был глубокий и темный, так что крутишь-крутишь ворот, минуты три ждешь, пока заблестит вода в ведре.
Разговор неисчерпаемый. Хаким вспоминает вино из бурдюков, Бобров - горные родники.
Сошин сердится:
- Довольно крохоборствовать, пересчитывать стаканы. Сколько воды будет у нас? Семьдесят кубических километров в год? Так получилось, Галя?
Галя разворачивает пленку:
- Точно, Юрий Сергеевич, семьдесят кубов. Больше, чем в Аму-Дарье. Как вы считаете, почему так много? Не прибавляется ли солоноватая вода из моря?
О чем они говорят? И при чем тут солоноватая вода? Мечты, наверное?
Нет, разговор ведется всерьез. Но чтобы понять его, нужно вернуться к ночной прогулке Сошина, к его раздумью наедине с собой.
Такая у Сошина была манера: споры вслух, выводы в одиночку. Узнав об успехе соперника, Сошин не стал таить разочарование, лелеять и вынашивать обиду. Вынес неудачу на обсуждение, выслушал мнения и ушел в пустыню, чтобы подвести итоги.
На горькие сетования он не потратил ни одной минуты. Признал победу Сысоева сразу. Победила сысоевская методика, очень простая: не искать журавля в небе, браться за самую легкую задачу, быстро добывать пользу, хотя бы самую маленькую, хотя бы непомерно могучими средствами, "из телескопа смотреть в окна", как сказала Елена.
А он, Сошин, всю жизнь искал журавля в небе, хотя люди осторожные и расчетливые, вроде Сысоева, твердили ему: "Не увлекайтесь, не зарывайтесь! Синица в руках лучше..."
Так было на Курильских островах, когда тот же Сысоев уговаривал: "Сбавьте шаг, не спешите. Не надо алмазов! Пусть будет рекорд глубины и описание, достаточно хорошего описания".
Но Сошин настаивал, чтобы идти вперед и вперед, дать рекорд, описание и еще алмазы. Алмазы были найдены. Сейчас на дне океана рудник - первый в мире подводный, кибернетический. Добыча растет, алмазы идут в промышленность...
Так что же лучше - синица сысоевских протокольных описаний или алмазный журавль?
В дальнейшем, когда Сошин тратил годы, доказывал, что ходоровскую машину можно приспособить для геологической разведки на суше, сколько было добрых друзей, дружески советовавших: "Брось ты это дело! Ты же хороший геолог, занимайся обычной геологией, занимайся подводной геологией, где у тебя успехи. Лучше синица... И сколько было недоброжелателей, твердивших: "Ни к чему нам подземное просвечивание. Великие геологи обходились без просвечивания. Без просвечивания открыли Хибинские апатиты, Волжскую нефть, якутские алмазы..."
Но Сошин настаивал. Работа велась. Не зря. Самые первые опытные аппараты открыли подземный хребет: спрятанный под пустыней Урал - с железом, никелем, вольфрамом, молибденом... и кроме того - исчезнувшую Гюльнаринку.
Хребет был сказочно богат, но недоступен, надежно прикрыт километровой толщей песка. Железо и вольфрам могли пригодиться когда-нибудь, когда пустыня станет не пустыней, население будет густым и возле больших городов целесообразно будет строить глубокие шахты. Гюльнаринка была полезна сегодня, сию же секунду. И Рахимов сказал по радио: "
Дорогой друг, мы, хозяйственники, расчетливый народ. Как говорят у нас на Востоке: "Одна монета в кармане, лучше, чем клад в Тегеране". Давай свернем твою экспедицию, сосредоточим усилия, как предлагал Павел Дементьевич. Лучше ты помогай Сысоеву..."
Помогать Сысоеву ловить синиц? Стрелять из пушек по воробьям! Вот это и есть настоящая бесхозяйственность, товарищ хозяйственник! Но если тебе вода дороже всего, подумаем о воде.
Так рассуждал Сошин, расхаживая по такыру, блестевшему под луной. Не одна Гюльнаринка в Средней Азии. Ведь был же под Зеравшаном найден второй Зеравшан - подземный, прорывший себе русло в известняках. Чистая, отфильтрованная, прохладная вода. Сейчас Бухара пьет эту воду. Нет ли аналогичных подземных двойников и у других рек? Например, у Аму-Дарьи? Ведь она протекает неподалеку от Бухары, в сходных геологических условиях.
Сразу вспомнились цифры. Мимо города Керки, что возле афганской границы, протекает ежегодно шестьдесят кубических километров воды. В Аральское море впадает сорок два. Куда девается восемнадцать кубических километров - река побольше Сыр-Дарьи? Испаряется? Только ли испаряется? Не течет ли под руслом реки еще одна Аму-Дарья, подземная?
Если течет, то куда? В Аральское море? Пожалуй, нет. У моря своя фильтрация, там высокие грунтовые воды, и они не подпустят подземный поток, оттеснят его в сторону. Вероятнее, подземная Аму-Дарья сворачивает на юго-запад, течет под древним своим руслом к Сарыкамышу и далее - к Каспийскому морю.
Но эту трассу экспедиция уже пересекала четырежды. Могла ли съемка упустить подземную реку? Да, могла, пожалуй. Ведь подземный рентген использует отражение от кристаллов, он уловил бы погребенный лед, но никак не жидкость.
Воду можно отыскать только косвенным путем. Жидкость гасит просвечивающие лучи, в твердом веществе они проникают глубже. Встретив жидкость, лучи замедляются. При съемке получится, что породы как бы отодвигаются в глубину, образуют мнимый прогиб.
Но узкий и длинный извилистый прогиб можно найти на снимках.
К утру мысли оформились. Сошин уже знал, что стоит искать воду. И, вернувшись в лагерь, сказал: "Попробуем сделать открытие на фотопленке".
Теперь-то, задним числом, может показаться, что открытие было сделано слишком легко. Посмотрели пленки и нашли. А впрочем, почти все астрономические и почти все физические открытия делаются именно так: берут тысячу фотографий и изучают. У Сошина снимки уже имелись. В сущности надо было только проверить: да или нет? И пленка сказала "да!" Пологие прогибы нашли все - и Галя, и Бобров, и студенты. Елена отыскала целых три прогиба. Один из них указал правильное направление.
И снова шагают верблюды по пустыне, песчаной, глинистой, каменистой, лесистой, соленой. Тарахтит танкетка, верблюды мягко ставят на горячую землю свои огнеупорные пятки. За ними, изнывая от жары, плетутся люди... и говорят:
о кубических километрах воды,
об оазисах, равных Фергане и Мургабу,
о зеленой полосе поперек пустыни, до самого Красноводска,
о хлопке, винограде, персиках, огородах и комбинатах и о том, хватит ли воды для черной металлургии или руду придется вывозить отсюда.
- Семьдесят кубических километров - это больше Аму-Дарьи, - беспокоится Галя. - Значит, вода тут не только аму-дарьинская. Нет ли притока соленых вод из Аральского моря?
- Вот и я думаю, как бы проверить, - замечает Сошин. - Кристаллы соли мы находим легко, но тут соль растворенная.
Шесть путников, изнуренных, изнывающих от жажды, бредут по пустыне. Если пересохнет ближайший колодец, если проводник Абдалла заблудится, все они погибнут от жестокой жажды. Но жалкие обладатели маленьких фляжек рассуждают о морях и реках. Кто они - дон-кихоты, воображающие себя могучими владыками, или дервиши арабской сказки - те, что видели подземные клады обоими глазами, но стали слепыми для надземного мира?
- Есть ли уверенность, что вода не соленая? - беспокоится Галя.
10
И вот наступила осень - южная осень, с таким же синим небом и беспощадным солнцем - почти таким же беспощадным. Только с утра на далеких горах громоздятся облака, но и они тают к полудню, так и не пролив ни единой капли. А в Москве идут дожди, блестят огни на мокрых мостовых, и толпы театралов охотятся за лишним билетиком, и скоро первое число - вступительная лекция...
- Не пора ли вам, ребята, домой? - спрашивает Сошин ежедневно.
Но "ребята" отказываются. Только потому, что за окном они видят одинокий треножник. Бурение должно решить, оправдал ли себя подземный рентген, оправдалась ли "методика Сошина, зря они работали целое лето или нет и что прячется под пустыней - река или пологий прогиб? А если есть там вода, какова на вкус, не солоновата ли?
Треножник одиноко возвышается над равниной. Сошин настоял, чтобы ограничиться вопреки правилам одной-единственной скважиной. И Мустабеков, мастер-бурильщик, подвижной бакинец с маленькими усиками, говорит, разводя руками:
- Десять лет работаю, никогда не слыхал, чтобы на новом месте бурили одну скважину. Восемьсот девяносто метров бурить, да? А восемьсот девяносто первый уже не надо бурить, скажи пожалуйста?
- Каждая скважина стоит сотни тысяч, - возражает Сошин. - Для того и изобретался подземный рентген, чтобы экономить эти сотни тысяч.
Бурение началось в конце августа. Пройдя поверхностные рыхлые пески, скважина углубилась в коренные породы. Вместе с Сошиным студенты приходили на вышку несколько раз в день. Они рассматривали шлам - обломки разбуренной породы, и керны - аккуратные каменные цилиндры, извлеченные из скважины. И как приятно было каждый раз убеждаться, что аппарат не подвел! Как радостно видеть воочию те самые минералы, которые темными пятнами мелькали на экране!
Все шло именно так, как предсказывал Сошин. Под слоем песка лежали обломочные породы, образовавшиеся из скатившихся с гор камней. В песках бурильщики дважды встречали водоносный слой. Это была не та вода, которую они искали, а соленые грунтовые воды. Всякий раз Сошин предупреждал метров за двадцать, и опытные мастера быстро справлялись с водой, преграждая ей путь цементным раствором. Довольный Мустабеков говорил, расплываясь в улыбке:
- Всегда бы с таким геологом работать!
Под песками и глинами начались известняки. Бурильщики извлекали из скважины чистые, светлые, похожие на сахар ноздреватые колонки. А на двести пятидесятом метре попалась даже прослойка угля. Но прослойка была очень тонкая, сильно засоренная глиной. Добывать здесь уголь не имело никакого смысла.
Потом пошел плотный красноватый песчаник. Виктор знал, что красный цвет признак сухого пустынного климата. Значит, и в те времена здесь была пустыня. А в промежутках приходило море или болото (уголь возник в болоте, известняк в море). Может быть, еще через миллионы лет опять придет море. Впрочем, теперь уже не придет само собой. Отныне только человек на земле распоряжается морями и пустынями.
400... 410... 420 метров! Результаты работы бурильщиков ежедневно вывешивались на доске у культбудки. И не только свободная смена, но и чабаны из окрестных совхозов приходили справляться, как подвигается многообещающая скважина.
- Хотите легко отделаться, Кравченко. Думаете - раз поднатужиться и гордиться собой все лето. Я вам дам трудное, почти непосильное задание: два месяца выполнять все мои распоряжения и ни разу не возразить, не пожаловаться, не заворчать. Пойдет? Сможете?
7
Жара.
На пустом, блестящем, утомительно синем небе висит беспощадное солнце.
Раскаленная почва обжигает ступни. Термометр, засунутый в песок, показывает плюс семьдесят.
Заяц, выскочивший из тени, обжигает лапы. Ящерица, привязанная на солнцепеке, умирает от теплового удара. Прячутся ящерицы, прячутся змеи, тушканчики и пауки. Только верблюды мерят песок огнеупорными пятками, да шагают за верблюдами неуемные люди.
Они идут по пустыне песчаной, где ветер громоздит сыпучие волны, украшенные кружевной рябью, идут с гребня в низину, из низины на гребень. Лезут, увязая в песке по колено, чтобы увидеть еще один гребень, сотни гребней, застывший песчаный океан.
Идут по пустыне глинистой, гладкой-гладкой, как стол, с мелкими трещинами от жары. Издалека она похожа на паркет, вблизи - на губы, потрескавшиеся от жажды. Эта пустыня - самая безжизненная, потому что глина не умеет пить впитывать воду, позволяет ей стекать. Но зато здесь устраивают колодцы, собирающие воду редких дождей.
Идут по пустыне каменистой, мимо уступов и утесов, похожих на крепости, на бастионы, на клыки, на гребенки; шагают по скрипучему щебню, по плоским обломкам, по скалам, раздробленным солнцем, превращенным в каменный мусор.
Идут пустыней соленой, окаймленной ярко-красной травой. Издалека солончаки похожи на озера, манят обманчивым блеском. Когда-то здесь и были озера, а теперь осталась только соль, белой пудрой вздымающаяся из-под ног.
Идут по пустыне лесистой - есть и такая - между корявых стволов саксаула. Идут равнодушные верблюды, шагают упрямые люди, тарахтит, оставляя рубчатые следы, маленькая танкетка.
Наконец привал. Кожаными ведрами Виктор таскает воду ревущим верблюдам. Трещит саксаул, огонь так бледен при солнечном свете. На костре закипает вода для чая, каждый обещает выпить полведра.
- А ну-ка, где мы сейчас? - спрашивает Сошин и включает аппарат. Тишина прогоняется басистым ревом, сиреной и свистом. Ползут по экрану тени. "Все еще вулканы", - говорит Елена.
Путь идет равниной и горами - путешествие двойное. Маршрут отмечается на двух картах: на одной барханы, на другой - вулканы. Экспедиция идет по земле и под землей, в настоящем и в прошлом. Двести миллионов лет назад в этих краях были страшные извержения: лопались скалы, красная лава лилась с гор, пепел взлетал в стратосферу, растекался облаком, грибообразным, на тонкой ножке, таким же, как атомное. Сейчас следы катастроф похоронены под трехкилометровой толщей, под осадками миллионолетних морей и тысячелетних рек. Но для просвечивающих лучей "цветка" толща прозрачна, как стекло.
Если танкетка идет своим ходом, не на верблюжьих вьюках - она ведет съемку автоматически. Даже можно послать ее в сторону километров на десять, дать задание: дойди до того холма, сними вертикаль и наклон сорок пять градусов на частоте железа и меди. Тогда к концу перехода накапливается несколько десятков снимков, надо их прочесть, чтобы наметить маршрут на следующий день.
Час расшифровки - лучший в сутках. Это час вознаграждения, час оплаты за зной, жажду и усталость.
Лунная ночь. На костре булькает котелок с чаем. Сопя и отдуваясь, путники пьют, кто залпом, кто смакуя, кто шестой, кто восьмой стакан - по способностям. Виктор в палатке, барахтается с красным фонариком под одеялом. Он знаком с фотографией, ответственное дело проявления поручено ему. Барахтается долго... наконец выносит в жестяной ванночке, словно на противне, свои непросохшие изделия.
Тугие колечки пленки напоминают свернутые бумажки со счастливыми номерами, которые на лотереях вытаскивают из крутящегося барабана. Удалось ли сегодня вытянуть счастливый номер или только пустышки - пустые породы?
Сначала Сошин раздает помощникам чистые, в типографии отпечатанные бланки, где на самом верху проведена волнистая линия с деревцами - условное изображение поверхности. Под ней белизна - неведомые недра. Эту белизну и предстоит заполнить.
- Прошу внимательнее, - говорит Сошин, раздавая колечки. - Галя вы север, Бобров - юг, Виктор - восток, Елена - запад, я сам - центр. Станция номер сто сорок девять у колодца Хада-Булак. Луч проник, - он прикладывает линейку к пленке, - на две тысячи девятьсот метров.
Все проводят на бланках наклонную линию - путь луча. Только у Сошина эта линия отвесна.
- Диктую породы, - продолжает Сошин. - Сначала общий обзор: песок, глина, известняк, песчаник, кварцит, сланцы, гранит. Необязательные: железняк магнитный, слюда, уголь, мрамор. Редкие: никель, марганец, сера...
Шуршит бумага. Четыре помощника рисуют условные знаки на полях бланка.
- Займемся магнитным железняком. У меня он на глубине две тысячи двести метров.
- Нет совсем, - говорит Виктор.
- И у меня нет, - отзывается Елена.
- А у меня черным-черно! - говорит Галя. Сдвинув белесые брови, даже высунув кончик языка от старания, она водит стеклышком по логарифмической линейке и объявляет наконец:
- Две тысячи метров ровно. Даже две тысячи пятьдесят, пожалуй.
- Тысяча девятьсот! - басит механик Бобров.
- Итак, на востоке и западе железняка нет, - заключает Сошин. - Железняк лежит по маршруту узкой полосой. Как вы понимаете геологию? На что это похоже, Шатров?
Он начинает опрос со студентов, самых слабых в науке. Потом выскажется Галя. Сам он подведет итоги.
Виктору очень хочется ответить правильно, заслужить похвалу. Он мобилизует все знания, пытается вспомнить все прочитанное. Но прежде всего приходит в голову:
- На Курскую аномалию похоже. Там древние пласты падают круто, почти ребром стоят. Тоже получается узкая полоса.
- А ваше мнение, Елена? Что вы скажете?
- Я скажу, Юрий Сергеевич, только вы не перебивайте меня, я скажу все до конца. Виктор не прав, это не похоже на Курскую аномалию. Там пласты железистого кварцита родом из древних морских осадков, только преобразованные и наклоненные круто. А тут первопричина - извержение. Почему я думаю так? Мы же идем над подземным хребтом, кругом изверженные породы. При извержениях были давления и высокая температура. Рядом мрамор - это известняк, преобразованный температурой. Другую породу температура могла превратить в железную руду. На Урале есть такие месторождения, целые железные горы - Магнитная и Благодать. Это похоже на Магнитогорск. Правда, Юрий Сергеевич?
- Пожалуй, - соглашается Сошин, несколько удивленный толковым ответом своей нерадивой помощницы. - Действительно, здешние структуры очень напоминают Урал. Может быть, мы имеем дело с подземным продолжением Урала, опустившимся южным краем. Вы согласны с Кравченко, Галя? Согласны? Говорите ваше предложение: куда мы двигаемся дальше?
- Я предлагаю никуда не идти, остаться здесь на день. Магнитная гора заслуживает подробной съемки.
Открытия ежедневно. Под колодцем Хада-Булак - железная руда, под саксауловой рощей гранит, под песками и глиной - базальт, древняя застывшая лава, а дальше к западу - лава ультраосновная, самая глубинная по происхождению, с хромом и никелем, с вольфрамитом, с драгоценными камнями в жилах.
И, склонившись над двумя картами, Сошин намечает двойной завтрашний маршрут: по саксаулу, барханам, солончакам и одновременно - по склонам магнитной горы.
8
Быть может, где-нибудь в Африке или в Австралии еще имеются пустые, абсолютно пустынные пустыни. Пустыня Черных песков, несмотря на свое мрачное название, не принадлежит к их числу. В синеве над ней парят орлы, в песке шуршат змеи; прыгают тушканчики, словно воробушки, словно камешки, отскакивающие рикошетом от воды; ядовитые пауки прячутся в норках. Говорят, что тут водится пустынный крокодил - страшная ящерица зем-зем, будто бы нападающая на девушек. Растет на склонах неприхотливая травка селин. И хотя между травинками можно пройти свободно, не задев ни одной, сухим, как пыль, селином питаются целые отары (по норме пять гектаров на овечью душу), за отарами от колодца к колодцу кочуют чабаны, перевозят юрты, юрты-читальни в частности, с книгами, газетами, с радиоприемником и нередко с передатчиком. И через совхоз, через район сложным путем Сошин связывается с Кошабадом сообщает о своих успехах, узнает новости, получает распоряжения...
Такая юрта оказалась и у колодца Хада-Булак. Сошин получил возможность сообщить Рахимову о том, что под пустыней нашелся засыпанный песком хребет, а в нем рудные жилы и погребенная магнитная гора.
Пока Сошин устанавливал с Кошабадом многоступенчатую связь, Хаким приобрел у чабанов барашка и принес его в лагерь на плече. Барашек был пестрый, курчавый с нарядными рожками и губами бантиком. Мордочка его с закрытыми глазами выглядела так грустно, что экспансивная Елена поцеловала ее и объявила, что нипочем не станет есть противный шашлык. Впрочем, когда мясо зажарилось над раскаленным камнем, распространяя аппетитный запах - тот самый, который витает у дверей московских шашлычных, - Елена изменила решение, первая прибежала снимать пробу.
К концу обеда пришел и Сошин, без интереса взял палочку с нанизанными кусками баранины, деловито начал жевать.
- Обругайте меня! - сказал он неожиданно. - Выругайте меня как следует. Кажется, я недоволен успехом товарища. Кажется, я завидую.
Спутники его застыли с недожеванной бараниной в зубах. Такого они никогда не слыхали от своего учителя и начальника.
- У Сысоева ощутимый успех, - пояснил Сошин. - Сысоев решил проблему Гюльнаринки. Не слыхали про такую проблему? Гюльнара - пригородный курорт, райский оазис, островок зелени в голых горах. Узкое ущелье, в нем речонка, искусственное орошение, персики, абрикосы, сливы, виноград, тень. (Проведя два месяца на солнцепеке, спутники Сошина могли оценить, какое это счастье тень.) Но райский уголок мал - в Гюльнаринке воды в обрез. Раньше она была многоводнее, но после землетрясения что-то сдвинулось под землей, какие-то грунтовые воды изменили путь, река стала еще маловоднее. Так вот Сысоев нашел, куда ушла вода.
- Подумаешь: речка! Мы целый хребет открыли! - воскликнула Елена.
И Галя добавила:
- Это просто случайность. Сысоеву повезло. - Гале очень хотелось утешить любимого начальника.
Однако Сошин нахмурился еще больше:
- Есть хорошее правило: сначала слушай противника, потом друга. Друзья хвалят за вчерашние заслуги, противники придираются к слабостям, заставляют идти вперед. Что значит "повезло"? Когда мне удалось найти алмазы на дне океана, тот же Сысоев твердил: "Сошину повезло". На самом деле никакого везения не было, победил метод. Сысоев тогда ничего не искал, только записывал, а я думал, что именно можно найти... и нашел. Но теперь успех у Сысоева, его методика одержала верх...
- Какая же методика? Записывать все подряд - это методика? Вы нас не тому учили, - возмущалась Галя. Она была обижена больше Сошина, в первый раз за все лето вышла из равновесия, даже лицо у нее покрылось пятнами.
- На этот раз Сысоев не только записывал. Он искал и нашел.
- Он искал самое легкое, - настаивала Галя.
- Но он нашел. - Спор шел странно. Сошин нападал на самого себя, а помощники отстаивали его. - Сысоев нашел воду.
- А мы нашли целый подземный хребет, магнитный железняк, цветные металлы...
- Он нашел воду, которую можно пить, а наши металлы взять нельзя. Металлургическому комбинату нужна целая река, а тут и пить нечего.
И выходит: у нас журавль в небе, а у Сысоева синица в руках. Пожалуй, мы уяснили его методику: он за синицу в руках.
- Но это стрельба из пушек по воробьям... по синицам! - крикнула Елена запальчиво. - Даже обидно так использовать новую технику. Все равно что купить телескоп, чтобы глядеть из окна на прохожих. Что такое - один родник? Подземным рентгеном можно целые моря найти.
И тут Сошин встал. Швырнул недоеденный шашлык в огонь и пошел прочь. Только крикнул поднявшейся Гале:
- За мной не ходите!
Он не вернулся в тот вечер до темноты. Ночью Галя каждый час выходила из палатки, взбиралась на ближайший бархан, надрываясь кричала тоненьким голоском: "Юрий Сергеевич! Юрий Сергеевич!" И утром, чуть посветлел горизонт, она разбудила студентов:
- Ребята, Юрий Сергеевич пропал. Что-то случилось. Надо искать срочно.
Но не успели они одеться, Сошин появился на ближайшем гребне. Лицо его посерело, но в голосе не было ни намека на усталость.
- Я вспомнил еще одно правило, Галя, - сказал он, как будто вчерашний разговор и не прерывался. - Правило такое: открытия делают не только в новых местах, но и в старых, у себя под носом, если задача новая. Есть возможность поставить новую задачу. Давайте попробуем сделать открытие на фотопленке. Сколько у нас снимков - тысяч пять набралось? Делите поровну, сейчас начнем искать все вместе.
9
Жара.
Термометр, засунутый в песок, показывает плюс семьдесят градусов.
Если ящерицу привязать на солнцепеке, она умрет от солнечного удара.
Хочется пить, пить, пить. Тепловатая жижа из фляжки только дразнит, не утоляет жажду.
В полдень привал. Предполагается, что это дневной сон. Залезаешь в душную палатку, лежишь там, отдуваясь и обливаясь потом. Устал, но не спится. Хочется выпить ведро воды, хочется влезть в холодную ванну. И даже если забудешься, задремлешь ненадолго, тебя преследуют однообразные сны о воде.
Виктор пьет в каждом сне, пьет чай, холодное молоко из погреба, пьет квас и воду - кипяченую, речную, колодезную, родниковую, такую холодную, что губы обжигает.
Ему снится Москва. Вот учитель привел класс на водную станцию, сдавать нормы на значок "Будь готов..." По глади озера бегут косые волны, а когда проходит теплоход, деревянные мостки качаются и шлепают по воде. Пять человек - лучшие пловцы, и Виктор в их числе - встают на тумбочки. Нужно присесть, упираясь пальцами ног в самый край, отвести руки назад, резко выпрямиться. Вот стартер взмахнул красным флажком, голова таранит воду... такую прохладную, плотную, чистую! Виктор не удержался, глотнул раз, другой, третий... "Плыви же!" - кричит инструктор, а Виктор глотает, захлебывается, спешит напиться. Другие мальчики давно переплыли бассейн, коснулись стенки, вылезают по лесенке, а он все еще на старте... пьет, пьет и пьет.
Даже удивительно, сколько в мозгу водяных фантазий, водяных воспоминаний! Уже под вечер, разморенные и неотдохнувшие, вылезают геологи из палаток. Пьют горячий солоноватый чай (потому что в колодце вода солоноватая), и Бобров вздыхает:
- Разве это питье? Пойло для язвенников. Ессентуки номер двести двадцать!
Галя вспоминает:
- У нас в деревне погреб. Молоко всегда холоднющее и простокваша - густая, плотная, прохладная, ломтями режется...
- А в Москве на каждом углу автоматы, - смакует Елена. - Красные такие, рядами стоят. Вода вкусная, с газом... Я не пила, боялась горло застудить. А теперь приеду, буду пить и пить, на каждом углу, во всех автоматах крем-соду, мандариновый, грушевый, кахетинский...
- Вода вкуснее всего колодезная, - авторитетно говорит Виктор. - Но только не из насосного колодца: там она с песком и маслом, а из настоящего, деревенского, со срубом. И чтобы колодец был глубокий и темный, так что крутишь-крутишь ворот, минуты три ждешь, пока заблестит вода в ведре.
Разговор неисчерпаемый. Хаким вспоминает вино из бурдюков, Бобров - горные родники.
Сошин сердится:
- Довольно крохоборствовать, пересчитывать стаканы. Сколько воды будет у нас? Семьдесят кубических километров в год? Так получилось, Галя?
Галя разворачивает пленку:
- Точно, Юрий Сергеевич, семьдесят кубов. Больше, чем в Аму-Дарье. Как вы считаете, почему так много? Не прибавляется ли солоноватая вода из моря?
О чем они говорят? И при чем тут солоноватая вода? Мечты, наверное?
Нет, разговор ведется всерьез. Но чтобы понять его, нужно вернуться к ночной прогулке Сошина, к его раздумью наедине с собой.
Такая у Сошина была манера: споры вслух, выводы в одиночку. Узнав об успехе соперника, Сошин не стал таить разочарование, лелеять и вынашивать обиду. Вынес неудачу на обсуждение, выслушал мнения и ушел в пустыню, чтобы подвести итоги.
На горькие сетования он не потратил ни одной минуты. Признал победу Сысоева сразу. Победила сысоевская методика, очень простая: не искать журавля в небе, браться за самую легкую задачу, быстро добывать пользу, хотя бы самую маленькую, хотя бы непомерно могучими средствами, "из телескопа смотреть в окна", как сказала Елена.
А он, Сошин, всю жизнь искал журавля в небе, хотя люди осторожные и расчетливые, вроде Сысоева, твердили ему: "Не увлекайтесь, не зарывайтесь! Синица в руках лучше..."
Так было на Курильских островах, когда тот же Сысоев уговаривал: "Сбавьте шаг, не спешите. Не надо алмазов! Пусть будет рекорд глубины и описание, достаточно хорошего описания".
Но Сошин настаивал, чтобы идти вперед и вперед, дать рекорд, описание и еще алмазы. Алмазы были найдены. Сейчас на дне океана рудник - первый в мире подводный, кибернетический. Добыча растет, алмазы идут в промышленность...
Так что же лучше - синица сысоевских протокольных описаний или алмазный журавль?
В дальнейшем, когда Сошин тратил годы, доказывал, что ходоровскую машину можно приспособить для геологической разведки на суше, сколько было добрых друзей, дружески советовавших: "Брось ты это дело! Ты же хороший геолог, занимайся обычной геологией, занимайся подводной геологией, где у тебя успехи. Лучше синица... И сколько было недоброжелателей, твердивших: "Ни к чему нам подземное просвечивание. Великие геологи обходились без просвечивания. Без просвечивания открыли Хибинские апатиты, Волжскую нефть, якутские алмазы..."
Но Сошин настаивал. Работа велась. Не зря. Самые первые опытные аппараты открыли подземный хребет: спрятанный под пустыней Урал - с железом, никелем, вольфрамом, молибденом... и кроме того - исчезнувшую Гюльнаринку.
Хребет был сказочно богат, но недоступен, надежно прикрыт километровой толщей песка. Железо и вольфрам могли пригодиться когда-нибудь, когда пустыня станет не пустыней, население будет густым и возле больших городов целесообразно будет строить глубокие шахты. Гюльнаринка была полезна сегодня, сию же секунду. И Рахимов сказал по радио: "
Дорогой друг, мы, хозяйственники, расчетливый народ. Как говорят у нас на Востоке: "Одна монета в кармане, лучше, чем клад в Тегеране". Давай свернем твою экспедицию, сосредоточим усилия, как предлагал Павел Дементьевич. Лучше ты помогай Сысоеву..."
Помогать Сысоеву ловить синиц? Стрелять из пушек по воробьям! Вот это и есть настоящая бесхозяйственность, товарищ хозяйственник! Но если тебе вода дороже всего, подумаем о воде.
Так рассуждал Сошин, расхаживая по такыру, блестевшему под луной. Не одна Гюльнаринка в Средней Азии. Ведь был же под Зеравшаном найден второй Зеравшан - подземный, прорывший себе русло в известняках. Чистая, отфильтрованная, прохладная вода. Сейчас Бухара пьет эту воду. Нет ли аналогичных подземных двойников и у других рек? Например, у Аму-Дарьи? Ведь она протекает неподалеку от Бухары, в сходных геологических условиях.
Сразу вспомнились цифры. Мимо города Керки, что возле афганской границы, протекает ежегодно шестьдесят кубических километров воды. В Аральское море впадает сорок два. Куда девается восемнадцать кубических километров - река побольше Сыр-Дарьи? Испаряется? Только ли испаряется? Не течет ли под руслом реки еще одна Аму-Дарья, подземная?
Если течет, то куда? В Аральское море? Пожалуй, нет. У моря своя фильтрация, там высокие грунтовые воды, и они не подпустят подземный поток, оттеснят его в сторону. Вероятнее, подземная Аму-Дарья сворачивает на юго-запад, течет под древним своим руслом к Сарыкамышу и далее - к Каспийскому морю.
Но эту трассу экспедиция уже пересекала четырежды. Могла ли съемка упустить подземную реку? Да, могла, пожалуй. Ведь подземный рентген использует отражение от кристаллов, он уловил бы погребенный лед, но никак не жидкость.
Воду можно отыскать только косвенным путем. Жидкость гасит просвечивающие лучи, в твердом веществе они проникают глубже. Встретив жидкость, лучи замедляются. При съемке получится, что породы как бы отодвигаются в глубину, образуют мнимый прогиб.
Но узкий и длинный извилистый прогиб можно найти на снимках.
К утру мысли оформились. Сошин уже знал, что стоит искать воду. И, вернувшись в лагерь, сказал: "Попробуем сделать открытие на фотопленке".
Теперь-то, задним числом, может показаться, что открытие было сделано слишком легко. Посмотрели пленки и нашли. А впрочем, почти все астрономические и почти все физические открытия делаются именно так: берут тысячу фотографий и изучают. У Сошина снимки уже имелись. В сущности надо было только проверить: да или нет? И пленка сказала "да!" Пологие прогибы нашли все - и Галя, и Бобров, и студенты. Елена отыскала целых три прогиба. Один из них указал правильное направление.
И снова шагают верблюды по пустыне, песчаной, глинистой, каменистой, лесистой, соленой. Тарахтит танкетка, верблюды мягко ставят на горячую землю свои огнеупорные пятки. За ними, изнывая от жары, плетутся люди... и говорят:
о кубических километрах воды,
об оазисах, равных Фергане и Мургабу,
о зеленой полосе поперек пустыни, до самого Красноводска,
о хлопке, винограде, персиках, огородах и комбинатах и о том, хватит ли воды для черной металлургии или руду придется вывозить отсюда.
- Семьдесят кубических километров - это больше Аму-Дарьи, - беспокоится Галя. - Значит, вода тут не только аму-дарьинская. Нет ли притока соленых вод из Аральского моря?
- Вот и я думаю, как бы проверить, - замечает Сошин. - Кристаллы соли мы находим легко, но тут соль растворенная.
Шесть путников, изнуренных, изнывающих от жажды, бредут по пустыне. Если пересохнет ближайший колодец, если проводник Абдалла заблудится, все они погибнут от жестокой жажды. Но жалкие обладатели маленьких фляжек рассуждают о морях и реках. Кто они - дон-кихоты, воображающие себя могучими владыками, или дервиши арабской сказки - те, что видели подземные клады обоими глазами, но стали слепыми для надземного мира?
- Есть ли уверенность, что вода не соленая? - беспокоится Галя.
10
И вот наступила осень - южная осень, с таким же синим небом и беспощадным солнцем - почти таким же беспощадным. Только с утра на далеких горах громоздятся облака, но и они тают к полудню, так и не пролив ни единой капли. А в Москве идут дожди, блестят огни на мокрых мостовых, и толпы театралов охотятся за лишним билетиком, и скоро первое число - вступительная лекция...
- Не пора ли вам, ребята, домой? - спрашивает Сошин ежедневно.
Но "ребята" отказываются. Только потому, что за окном они видят одинокий треножник. Бурение должно решить, оправдал ли себя подземный рентген, оправдалась ли "методика Сошина, зря они работали целое лето или нет и что прячется под пустыней - река или пологий прогиб? А если есть там вода, какова на вкус, не солоновата ли?
Треножник одиноко возвышается над равниной. Сошин настоял, чтобы ограничиться вопреки правилам одной-единственной скважиной. И Мустабеков, мастер-бурильщик, подвижной бакинец с маленькими усиками, говорит, разводя руками:
- Десять лет работаю, никогда не слыхал, чтобы на новом месте бурили одну скважину. Восемьсот девяносто метров бурить, да? А восемьсот девяносто первый уже не надо бурить, скажи пожалуйста?
- Каждая скважина стоит сотни тысяч, - возражает Сошин. - Для того и изобретался подземный рентген, чтобы экономить эти сотни тысяч.
Бурение началось в конце августа. Пройдя поверхностные рыхлые пески, скважина углубилась в коренные породы. Вместе с Сошиным студенты приходили на вышку несколько раз в день. Они рассматривали шлам - обломки разбуренной породы, и керны - аккуратные каменные цилиндры, извлеченные из скважины. И как приятно было каждый раз убеждаться, что аппарат не подвел! Как радостно видеть воочию те самые минералы, которые темными пятнами мелькали на экране!
Все шло именно так, как предсказывал Сошин. Под слоем песка лежали обломочные породы, образовавшиеся из скатившихся с гор камней. В песках бурильщики дважды встречали водоносный слой. Это была не та вода, которую они искали, а соленые грунтовые воды. Всякий раз Сошин предупреждал метров за двадцать, и опытные мастера быстро справлялись с водой, преграждая ей путь цементным раствором. Довольный Мустабеков говорил, расплываясь в улыбке:
- Всегда бы с таким геологом работать!
Под песками и глинами начались известняки. Бурильщики извлекали из скважины чистые, светлые, похожие на сахар ноздреватые колонки. А на двести пятидесятом метре попалась даже прослойка угля. Но прослойка была очень тонкая, сильно засоренная глиной. Добывать здесь уголь не имело никакого смысла.
Потом пошел плотный красноватый песчаник. Виктор знал, что красный цвет признак сухого пустынного климата. Значит, и в те времена здесь была пустыня. А в промежутках приходило море или болото (уголь возник в болоте, известняк в море). Может быть, еще через миллионы лет опять придет море. Впрочем, теперь уже не придет само собой. Отныне только человек на земле распоряжается морями и пустынями.
400... 410... 420 метров! Результаты работы бурильщиков ежедневно вывешивались на доске у культбудки. И не только свободная смена, но и чабаны из окрестных совхозов приходили справляться, как подвигается многообещающая скважина.