Страница:
Сведения в литературных источниках и нормативных актах МВД СССР о нормах поведения («законах») и преступной деятельности воровского сообщества крайне бедны и нередко противоречивы. В 50-х годах воровскую группировку посчитали за проявление организованной преступности в СССР и вуалировали ее название и «законы» под различные термины. В последующие годы эту группировку считали ликвидированной и попыток к ее изучению также не предпринималось. Результаты же опросов «воров в законе», проведенных некоторыми учеными и практическими работниками в середине 80-х годов нуждаются в тщательной оценке, хотя и не колеблют общих положений о сущности самой группировки. В этой связи описание ее «законов» дается нами с поправкой на данные обстоятельства.
«Вор в законе», по словам В. И. Монахова, – это особая категория преступников-рецидивистов, характеризующаяся двумя особенностями: 1) устойчивым «принципиальным» паразитизмом; 2) организованностью. Таковым мог считаться лишь преступник, имевший судимости, авторитет в уголовной среде и принятый в группировку на специально собранной сходке. Кандидат в группировку проходил испытание, всесторонне проверялся ворами, после чего ему давались устные и письменные рекомендации. Сходка являлась не просто формальным актом утверждения новичка. Главная ее цель состояла в определении надежности принимаемого лица, пропаганде воровских «идеалов» среди других категорий правонарушителей. Поэтому те, кто рекомендовал кандидата, несли перед сходкой ответственность за его дальнейшее поведение. Не случайно лица, попавшие в группировку, были исключительно ей преданы.
Воровская присяга
Блатные «законы»
Блатные санкции
Организация и управление группировкой
Возникновение противоречий
«Законники» вне закона
4. СОВРЕМЕННАЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ
КРИМИНАЛЬНЫЙ РОД ЗАНЯТИЙ
Сферы криминальной специализации
Рецидив как форма преступной специализации
«Вор в законе», по словам В. И. Монахова, – это особая категория преступников-рецидивистов, характеризующаяся двумя особенностями: 1) устойчивым «принципиальным» паразитизмом; 2) организованностью. Таковым мог считаться лишь преступник, имевший судимости, авторитет в уголовной среде и принятый в группировку на специально собранной сходке. Кандидат в группировку проходил испытание, всесторонне проверялся ворами, после чего ему давались устные и письменные рекомендации. Сходка являлась не просто формальным актом утверждения новичка. Главная ее цель состояла в определении надежности принимаемого лица, пропаганде воровских «идеалов» среди других категорий правонарушителей. Поэтому те, кто рекомендовал кандидата, несли перед сходкой ответственность за его дальнейшее поведение. Не случайно лица, попавшие в группировку, были исключительно ей преданы.
Воровская присяга
Кандидатам в группировку внушалась мысль об исключительной роли «законников», их особом положении, о предназначении устанавливать справедливость и порядок в преступном мире. Пополнение группировки осуществлялось вне зависимости от условий и мест нахождения «воров в законе», а процедура приема не допускала никаких отступлений от установленных правил.
Вот любопытный случай, описанный в литературе 50-х годов. В одной из транзитно-пересыльных отделений УИТК Красноярского края, где в 10 камерах содержались «воры в законе», прием осуществлялся следующим образом. Поскольку условия изоляции исключали сходку, вопрос обсуждался с помощью переписки. Рекомендующие воры направили по камерам записку («ксиву») в которой говорилось, что принимаемый («малютка») имеет определенные качества и заслуги. В частности, у него «поведение и стремления только воровские», он «длительное время нарушал дисциплину и почти не выходил из барака усиленного режима, несколько месяцев по поручению воров организовывал в одном из подразделений сбор денег с заключенных («благо воровское»)… Хотя он и молодой, но мысли у него только существенные и воровские, – писали поручители, – Мы рады, что к нам в семью прибывают новые воры».
Первая камера ответила: «Будет вором этот пацан. Бог ему навстречу!» Вторая камера также была не против, «если душа у него чистая». В таком же стиле выразили свое одобрение и другие камеры, после чего прием состоялся.
Прием в сообщество в условиях свободы облачался в рамки торжественности. По данным В. И. Монахова, существовала даже присяга, которую принимали публично «воры в законе». Текст ее был примерно такой: «Я, как пацан, встал на путь воровской жизни, клянусь перед ворами, которые находятся на сходке, быть достойным вором, не идти ни на какие аферы чекистов».
Рецидивисты, принятые в группировку, переходили в качественно новую криминальную категорию и должны были беспрекословно выполнять требования воровского «закона», представляющего собой совокупность выработанных преступным опытом норм поведения. Все постулаты «закона» направлялись исключительно на укрепление и сохранение данной группировки, на ее паразитическое существование не только в обществе, но и внутри антиобщественной среды. Устанавливаемые неформальные нормы поведения были не лишены психологического смысла, учета конкретной социальной и правовой обстановки. Высокая степень их общественной опасности заключалась в организующей роли воровских «законов» и заражении ими других правонарушителей.
Вот любопытный случай, описанный в литературе 50-х годов. В одной из транзитно-пересыльных отделений УИТК Красноярского края, где в 10 камерах содержались «воры в законе», прием осуществлялся следующим образом. Поскольку условия изоляции исключали сходку, вопрос обсуждался с помощью переписки. Рекомендующие воры направили по камерам записку («ксиву») в которой говорилось, что принимаемый («малютка») имеет определенные качества и заслуги. В частности, у него «поведение и стремления только воровские», он «длительное время нарушал дисциплину и почти не выходил из барака усиленного режима, несколько месяцев по поручению воров организовывал в одном из подразделений сбор денег с заключенных («благо воровское»)… Хотя он и молодой, но мысли у него только существенные и воровские, – писали поручители, – Мы рады, что к нам в семью прибывают новые воры».
Первая камера ответила: «Будет вором этот пацан. Бог ему навстречу!» Вторая камера также была не против, «если душа у него чистая». В таком же стиле выразили свое одобрение и другие камеры, после чего прием состоялся.
Прием в сообщество в условиях свободы облачался в рамки торжественности. По данным В. И. Монахова, существовала даже присяга, которую принимали публично «воры в законе». Текст ее был примерно такой: «Я, как пацан, встал на путь воровской жизни, клянусь перед ворами, которые находятся на сходке, быть достойным вором, не идти ни на какие аферы чекистов».
Рецидивисты, принятые в группировку, переходили в качественно новую криминальную категорию и должны были беспрекословно выполнять требования воровского «закона», представляющего собой совокупность выработанных преступным опытом норм поведения. Все постулаты «закона» направлялись исключительно на укрепление и сохранение данной группировки, на ее паразитическое существование не только в обществе, но и внутри антиобщественной среды. Устанавливаемые неформальные нормы поведения были не лишены психологического смысла, учета конкретной социальной и правовой обстановки. Высокая степень их общественной опасности заключалась в организующей роли воровских «законов» и заражении ими других правонарушителей.
Блатные «законы»
К основным «законам» сообщества рецидивистов можно отнести семь основных правил:
1. Главной обязанностью члена группировки являлась беззаветная поддержка «воровской идеи». Предательство, совершенное под пытками, в состоянии наркотического опьянения и даже расстройства психики, не могло считаться оправданием. Вору запрещалось также заниматься общественно полезной деятельностью, а на первоначальном этапе – иметь семью, поддерживать связь с родственниками. Например, встречавшаяся у рецидивистов 40-50-х годов татуировка «не забуду мать родную» имела в виду воровскую семью, ставшую для них как бы матерью.
2. Второе правило запрещало вору иметь какие-либо контакты с органами правопорядка, кроме случаев, связанных со следствием и судом. Оно было направлено против возможных случаев предательства интересов группировки. У воров существовала даже особая клятва – «легавым буду, если что-то…».
3. Третье требование «закона» предписывало членам сообщества быть честными по отношению друг к другу. Вор, например, не мог оскорбить или ударить соучастника, не имел права на него замахнуться. Что касается отношений к не членам касты, то здесь разрешалось делать все, что содействовало укреплению авторитета группировки. Не случайно «законники» считали себя «князьями» в преступной среде.
4. Четвертое правило обязывало «воров в законе» следить за порядком в зоне лагеря, устанавливать там полную власть воров. В противном случае они отвечали перед воровской сходкой.
5. Пятое положение «закона» требовало от воров вовлечения в свою среду новых членов, поэтому они вели активную работу среди молодежи, особенно несовершеннолетних. Система вовлечения, по словам воров, была достаточно эффективной. Новичков обольщали «воровской романтикой», «красивой жизнью», свободной от обязательств перед обществом, властью денег и культом насилия. Их приучали к водке, наркотикам, сводили с воровскими проститутками. С другой стороны, их били и шантажировали, заставляли брать на себя вину за преступления, совершенные ворами. Последнее было чуть ли не основным мотивом вовлечения молодежи.
В местах лишения свободы члены группировки использовали кандидатов («пацанов») для различных поручений – сбора средств для общей кассы («общака»), а нередко – в сексуальных целях. Таков был путь в воровское сообщество почти у каждого вора, что, несомненно, способствовало формированию у него цинизма, жестокости и презрения к нравственным социальным ценностям.
6. Шестое правило запрещало преступникам интересоваться вопросами политики, читать газеты, выступать в качестве потерпевших и свидетелей на следствии и в суде.
7. Самым «принципиальным» положением являлось обязательное умение члена группировки играть в азартные игры, что имело существенное значение. Игры помогали общению, установлению власти над другими заключенными, у которых воры выигрывали не только имущество, но и жизнь, создавая тем самым окружение смертников для выполнения особых поручений. Игры, в которых ставкой была жизнь, именовались «три звездочки» или «три косточки». Эта традиция сохранилась со времен царской сахалинской каторги.
Принадлежность к воровской группировке обозначалась татуировкой, изображавшей сердце, пронзенное кинжалом (в последующем это стали масти тузов внутри креста). Татуировки были не только средством самоутверждения, но и выполняли коммуникативную роль, так как с помощью их рецидивисты распознавали друг друга. Причем другие преступники знак «вора в законе» ж могли носить под страхом смерти.
Многие нормы воровского «закона» касались поведения рецидивистов в ИТУ. Как и в условиях свободы, им запрещалось трудиться. Они были обязаны помогать друг другу, в том числе материально. Этому способствовала специальная воровская касса, которая пополнялась с помощью систематических поборов с осужденных. В условиях свободы таких касс не было, каждый обязан был жить на добытые воровством средства.
Находясь в местах лишения свободы, «воры в законе» организовывали противодействие администрации, принуждая ее нередко идти на компромиссы. Отмечались случаи, когда администрация лагерей обращалась к помощи воров для наведения общего порядка, выполнения плана и т д.
1. Главной обязанностью члена группировки являлась беззаветная поддержка «воровской идеи». Предательство, совершенное под пытками, в состоянии наркотического опьянения и даже расстройства психики, не могло считаться оправданием. Вору запрещалось также заниматься общественно полезной деятельностью, а на первоначальном этапе – иметь семью, поддерживать связь с родственниками. Например, встречавшаяся у рецидивистов 40-50-х годов татуировка «не забуду мать родную» имела в виду воровскую семью, ставшую для них как бы матерью.
2. Второе правило запрещало вору иметь какие-либо контакты с органами правопорядка, кроме случаев, связанных со следствием и судом. Оно было направлено против возможных случаев предательства интересов группировки. У воров существовала даже особая клятва – «легавым буду, если что-то…».
3. Третье требование «закона» предписывало членам сообщества быть честными по отношению друг к другу. Вор, например, не мог оскорбить или ударить соучастника, не имел права на него замахнуться. Что касается отношений к не членам касты, то здесь разрешалось делать все, что содействовало укреплению авторитета группировки. Не случайно «законники» считали себя «князьями» в преступной среде.
4. Четвертое правило обязывало «воров в законе» следить за порядком в зоне лагеря, устанавливать там полную власть воров. В противном случае они отвечали перед воровской сходкой.
5. Пятое положение «закона» требовало от воров вовлечения в свою среду новых членов, поэтому они вели активную работу среди молодежи, особенно несовершеннолетних. Система вовлечения, по словам воров, была достаточно эффективной. Новичков обольщали «воровской романтикой», «красивой жизнью», свободной от обязательств перед обществом, властью денег и культом насилия. Их приучали к водке, наркотикам, сводили с воровскими проститутками. С другой стороны, их били и шантажировали, заставляли брать на себя вину за преступления, совершенные ворами. Последнее было чуть ли не основным мотивом вовлечения молодежи.
В местах лишения свободы члены группировки использовали кандидатов («пацанов») для различных поручений – сбора средств для общей кассы («общака»), а нередко – в сексуальных целях. Таков был путь в воровское сообщество почти у каждого вора, что, несомненно, способствовало формированию у него цинизма, жестокости и презрения к нравственным социальным ценностям.
6. Шестое правило запрещало преступникам интересоваться вопросами политики, читать газеты, выступать в качестве потерпевших и свидетелей на следствии и в суде.
7. Самым «принципиальным» положением являлось обязательное умение члена группировки играть в азартные игры, что имело существенное значение. Игры помогали общению, установлению власти над другими заключенными, у которых воры выигрывали не только имущество, но и жизнь, создавая тем самым окружение смертников для выполнения особых поручений. Игры, в которых ставкой была жизнь, именовались «три звездочки» или «три косточки». Эта традиция сохранилась со времен царской сахалинской каторги.
Принадлежность к воровской группировке обозначалась татуировкой, изображавшей сердце, пронзенное кинжалом (в последующем это стали масти тузов внутри креста). Татуировки были не только средством самоутверждения, но и выполняли коммуникативную роль, так как с помощью их рецидивисты распознавали друг друга. Причем другие преступники знак «вора в законе» ж могли носить под страхом смерти.
Многие нормы воровского «закона» касались поведения рецидивистов в ИТУ. Как и в условиях свободы, им запрещалось трудиться. Они были обязаны помогать друг другу, в том числе материально. Этому способствовала специальная воровская касса, которая пополнялась с помощью систематических поборов с осужденных. В условиях свободы таких касс не было, каждый обязан был жить на добытые воровством средства.
Находясь в местах лишения свободы, «воры в законе» организовывали противодействие администрации, принуждая ее нередко идти на компромиссы. Отмечались случаи, когда администрация лагерей обращалась к помощи воров для наведения общего порядка, выполнения плана и т д.
Блатные санкции
В основе сплоченности профессиональных преступников лежали их организованность и безальтернативные санкции за нарушение неформального «закона» (в середине 50-х годов выход из группировки, например, был разрешен лишь при наличии серьезных оснований – болезни, женитьбы). У воров существовало три вида наказания. Первое заключалось в публичной пощечине. Оно назначалось за мелкие провинности, чаще оскорбления, Второе – исключение из группировки («бить по ушам») или перевод в низшую категорию – так называемых мужиков. Третье, наиболее распространенное, – это смерть. Как отмечали очевидцы и ученые (В. И. Монахов, Ю. А. Вакутин), в случае нарушения основных требований «закона» вор не мог рассчитывать ни на какое снисхождение. Изменившего воровской «идее» рецидивиста группировка преследовала до тех пор, пока не приводила в исполнение решение сходки. Сходка определяла процедуру и орудия мести.
Организация и управление группировкой
«Воры в законе» не представляли собой какой-то цельной группы, действующей на определенной территории, имевшей руководителей, как это было и есть в мафии ряда капиталистических стран. В этом аспекте сообщество рецидивистов в целом несравнимо с известными нам формами объединений преступников, так как оно базировалось на основе неформального «закона», действовавшего на территории страны, преимущественно РСФСР. К тому же группировка не имела мест дислокации и зон своего влияния.
В местах лишения свободы «воры в законе» объединялись в «семьи», на свободе – в общины, которые были в любом населенном пункте, где имелось хотя бы несколько членов группировки. Общины делились (условно) на небольшие группы по два-три человека, каждая из которых занималась определенным видом преступлений. Например, одна состояла из карманников, другая – из квартирных воров, третья – из транспортных и т. п. Всего в группировке зарегистрировано десять таких специальностей или категорий преступников.
В группировке, как уже отмечалось, не было прямых руководителей. Организующим и контролирующим органом была воровская сходка. Собиралась она по требованию любого члена сообщества. Преимуществом на ней пользовались «авторитеты». Сходки подразделялись на местные и региональные. Региональные сходки, касающиеся вопросов сообщества в целом, собирались редко. Кроме прочих важных вопросов на таких сборищах судили «авторитетов», не подсудных общинным сходкам. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что среда «воров в законе» была неоднородна и делилась на две категории, одна из которых, очевидно, вела организационную деятельность. По данным В. И. Монахова, такие сходки проходили в московских «Сокольниках» (1947 г.), в Казани (1955 г.), в Краснодаре (1956 г.). Сходки собирали от 200 до 400 делегатов, при этом в Москве и Краснодаре было осуждено и убито несколько воров.
В местах лишения свободы «воры в законе» объединялись в «семьи», на свободе – в общины, которые были в любом населенном пункте, где имелось хотя бы несколько членов группировки. Общины делились (условно) на небольшие группы по два-три человека, каждая из которых занималась определенным видом преступлений. Например, одна состояла из карманников, другая – из квартирных воров, третья – из транспортных и т. п. Всего в группировке зарегистрировано десять таких специальностей или категорий преступников.
В группировке, как уже отмечалось, не было прямых руководителей. Организующим и контролирующим органом была воровская сходка. Собиралась она по требованию любого члена сообщества. Преимуществом на ней пользовались «авторитеты». Сходки подразделялись на местные и региональные. Региональные сходки, касающиеся вопросов сообщества в целом, собирались редко. Кроме прочих важных вопросов на таких сборищах судили «авторитетов», не подсудных общинным сходкам. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что среда «воров в законе» была неоднородна и делилась на две категории, одна из которых, очевидно, вела организационную деятельность. По данным В. И. Монахова, такие сходки проходили в московских «Сокольниках» (1947 г.), в Казани (1955 г.), в Краснодаре (1956 г.). Сходки собирали от 200 до 400 делегатов, при этом в Москве и Краснодаре было осуждено и убито несколько воров.
Возникновение противоречий
Возникновение противоречий в среде рецидивистов-«законников» началось в предвоенные и особенно послевоенные годы, когда сообщество интенсивно пополнялось новыми членами из числа беспризорных и осужденных за тяжкие преступления, характерные для военного времени. В этой связи, как отмечал В.И.Монахов, обычная воровская касса перестала удовлетворять потребности «воров в законе», вследствие чего они повысили размер взимаемых с осужденных дани с 1/3 до 2/3 их заработка. Усиление эксплуатации воров стало приводить к возмущению и открытому неповиновению основной массы осужденных («мужиков»).
Вторая причина противоречий, по мнению Ю. А. Вакутина, была связана с возникновением противоборствующей группировки осужденных. В военные и послевоенные годы в лагерях значительно увеличилось число осужденных за бандитизм, измену Родине и иные тяжкие преступления. Они стали объединяться и заимствовать у «воров в законе» неформальные нормы поведения, облагать осужденных данью. Такая группировка получила, как отмечает ряд авторов, название «отошедших» или «польских воров».
Между указанными группировками началась жестокая борьба за лидерство среди осужденных, за право обладания общей кассой, нередко она переходила в физическое истребление друг друга. «Отошедшие», по данным В. Ветлугина, отказывались входить в зону, где лидировали «воры в законе», говоря, что «воры их резали, жгли и гнули». Вместе с тем они стали быстро утверждаться, чему способствовала некоторая гибкость их поведения. С одной стороны, они не отказывались работать, вступать в контакт с администрацией ИТЛ и даже быть активистами, а с другой – придерживались выгодных для них воровских «законов». Поэтому администрация некоторых ИТЛ ошибочно посчитала «польских воров» позитивным формированием и оказывала им некоторое содействие в борьбе с «ворами в законе».
Усилению «отошедших» способствовали также противоречия непосредственно в самой группировке «законников». Они начались после принятия Указов Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. об усилении уголовной ответственности за хищения.
Указы, как справедливо отмечал В. И. Монахов, с одной стороны, усилили отход преступников от воровских традиций, а с другой – привели к значительной концентрации воров в местах лишения свободы. Оба эти обстоятельства способствовали усилению процесса разложения группировки и вражды между самими ворами, вызванной борьбой за право обирать заключенных. На воровских сходках в местах лишения свободы пересматривалось «правовое» положение членов группировки. Причем изгнанные из нее сразу же переходили к «отошедшим» и включались в борьбу против своих недавних собратьев по воровской «идее».
Распад группировки в середине 50-х годов сопровождался возникновением в местах лишения свободы более мелких сообществ заключенных. Появились неформальные группы под названием «ломом подпоясанный», «красная шапочка», «беспредел», «дери-бери», «один на льдине» и т. п. (всего свыше 10), которые считали себя независимыми и не примыкали ни к одной из враждующих сторон. В документах органов внутренних дел отмечалось, что совершенно иначе обстоит дело с другими известными (кроме «отошедших» и «воров в законе») группировками, такими, как «польские воры», «махновцы», «беспредельщики», «анархисты», «чугунки», «подводники» и т. п., поскольку они возникали в среде «отошедших» и между ними не было никаких существенных различий. Кроме того, все они в одинаковой степени провинились перед «ворами в законе». Подчеркивалось, что их образование – не что иное, как средство маскировки.
Борьба между двумя противоположными группировками усиливалась еще и потому, что до середины 50-х годов их участники содержались в одних и тех же лагерях. В 1955 году после подведения итогов борьбы с группировками было решено содержать этих лиц независимо от количества судимостей и состава преступления в специальных лагерных пунктах строгого режима. Запрещалось также переводить членов группировок из одного лагеря в другой.
Вторая причина противоречий, по мнению Ю. А. Вакутина, была связана с возникновением противоборствующей группировки осужденных. В военные и послевоенные годы в лагерях значительно увеличилось число осужденных за бандитизм, измену Родине и иные тяжкие преступления. Они стали объединяться и заимствовать у «воров в законе» неформальные нормы поведения, облагать осужденных данью. Такая группировка получила, как отмечает ряд авторов, название «отошедших» или «польских воров».
Между указанными группировками началась жестокая борьба за лидерство среди осужденных, за право обладания общей кассой, нередко она переходила в физическое истребление друг друга. «Отошедшие», по данным В. Ветлугина, отказывались входить в зону, где лидировали «воры в законе», говоря, что «воры их резали, жгли и гнули». Вместе с тем они стали быстро утверждаться, чему способствовала некоторая гибкость их поведения. С одной стороны, они не отказывались работать, вступать в контакт с администрацией ИТЛ и даже быть активистами, а с другой – придерживались выгодных для них воровских «законов». Поэтому администрация некоторых ИТЛ ошибочно посчитала «польских воров» позитивным формированием и оказывала им некоторое содействие в борьбе с «ворами в законе».
Усилению «отошедших» способствовали также противоречия непосредственно в самой группировке «законников». Они начались после принятия Указов Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. об усилении уголовной ответственности за хищения.
Указы, как справедливо отмечал В. И. Монахов, с одной стороны, усилили отход преступников от воровских традиций, а с другой – привели к значительной концентрации воров в местах лишения свободы. Оба эти обстоятельства способствовали усилению процесса разложения группировки и вражды между самими ворами, вызванной борьбой за право обирать заключенных. На воровских сходках в местах лишения свободы пересматривалось «правовое» положение членов группировки. Причем изгнанные из нее сразу же переходили к «отошедшим» и включались в борьбу против своих недавних собратьев по воровской «идее».
Распад группировки в середине 50-х годов сопровождался возникновением в местах лишения свободы более мелких сообществ заключенных. Появились неформальные группы под названием «ломом подпоясанный», «красная шапочка», «беспредел», «дери-бери», «один на льдине» и т. п. (всего свыше 10), которые считали себя независимыми и не примыкали ни к одной из враждующих сторон. В документах органов внутренних дел отмечалось, что совершенно иначе обстоит дело с другими известными (кроме «отошедших» и «воров в законе») группировками, такими, как «польские воры», «махновцы», «беспредельщики», «анархисты», «чугунки», «подводники» и т. п., поскольку они возникали в среде «отошедших» и между ними не было никаких существенных различий. Кроме того, все они в одинаковой степени провинились перед «ворами в законе». Подчеркивалось, что их образование – не что иное, как средство маскировки.
Борьба между двумя противоположными группировками усиливалась еще и потому, что до середины 50-х годов их участники содержались в одних и тех же лагерях. В 1955 году после подведения итогов борьбы с группировками было решено содержать этих лиц независимо от количества судимостей и состава преступления в специальных лагерных пунктах строгого режима. Запрещалось также переводить членов группировок из одного лагеря в другой.
«Законники» вне закона
Целенаправленная работа по разложению группировки «воров в законе» и производных от нее сообществ началась после выхода в 1956 году постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР, направленного на улучшение работы Министерства внутренних дел СССР. Выполняя его требования, органы внутренних дел разработали и осуществили комплекс мер по ликвидации неформальных группировок уголовной направленности. Главная задача этих мер состояла в развенчании культа уголовно-воровских традиций. В этих целях был создан специальный лагерь, в который переводили «воров в законе» из других мест лишения свободы для проведения с ними индивидуальной работы. Там же создавался небольшой актив из числа «воров в законе», который готовил и рассылал обращения ко всем рецидивистам о необходимости отказа от занятия преступной деятельностью. О трудности этой работы говорит тот факт, что из 300 «законников» «экспериментальной» группы заявить об отказе от сообщества согласилось лишь несколько человек. Поэтому работники ИТЛ, пользуясь данным им правом, переводили наиболее злостных членов группировки на тюремное содержание.
Но было бы ошибочно полагать, что принимаемые меры преследовали только репрессивные цели, чего, прямо скажем, нельзя было совсем исключать в борьбе с «идейными» рецидивистами. В нее также включились средства массовой информации. Важное место в пропагандистской работе отводилось разоблачению культа ложной «честности» и «идейности» рецидивистов. Понимая, что многие осужденные верят группировке, а репрессии порой дают обратный эффект, администрация ИТУ стала предавать гласности факты отступления членов группировки от «закона», обворовывания и обмана ими заключенных. Опасения возможных убийств на этой почве не оправдались.
Использование компрометирующих данных оказывало сильное воздействие не только на «воров в законе», но и на другую часть осужденных. В этих же целях выявлялись факты сокрытия некоторыми ворами своей принадлежности к группировке, что сразу же влекло исключение из нее.
Следует отметить, что организация борьбы с группировками велась на основе их тщательного изучения практическими работниками, позволившего выявить ряд особенностей преступной деятельности, на которые и была затем направлена профилактическая работа.
Но было бы ошибочно полагать, что принимаемые меры преследовали только репрессивные цели, чего, прямо скажем, нельзя было совсем исключать в борьбе с «идейными» рецидивистами. В нее также включились средства массовой информации. Важное место в пропагандистской работе отводилось разоблачению культа ложной «честности» и «идейности» рецидивистов. Понимая, что многие осужденные верят группировке, а репрессии порой дают обратный эффект, администрация ИТУ стала предавать гласности факты отступления членов группировки от «закона», обворовывания и обмана ими заключенных. Опасения возможных убийств на этой почве не оправдались.
Использование компрометирующих данных оказывало сильное воздействие не только на «воров в законе», но и на другую часть осужденных. В этих же целях выявлялись факты сокрытия некоторыми ворами своей принадлежности к группировке, что сразу же влекло исключение из нее.
Следует отметить, что организация борьбы с группировками велась на основе их тщательного изучения практическими работниками, позволившего выявить ряд особенностей преступной деятельности, на которые и была затем направлена профилактическая работа.
4. СОВРЕМЕННАЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ
КРИМИНАЛЬНЫЙ РОД ЗАНЯТИЙ
Сферы криминальной специализации
Анализ преступности со времени изменения уголовного и уголовно-процессуального законодательства в СССР (1958—1960 гг.) свидетельствует об имевших место неблагоприятных тенденциях и изменениях в ее структуре и динамике, что наряду с другими причинами в значительной мере связано с повышением уровня криминального профессионализма.
Преступность за это время приобрела более выраженное корыстное содержание. В ней преобладают такие преступления, как кражи государственного имущества и личного имущества граждан. Начиная с 1958 года их количество увеличилось более чем в три раза. По существу кража сегодня – это каждое третье совершенное преступление.
Анализируемый исторический отрезок времени характеризуется не только ростом (в три, пять и даже десять раз) отдельных видов профессионализированных преступлений – краж, грабежей и разбоев с проникновением в жилище, нападений на водителей автотранспортных средств, похищений автомашин и т д., модификацией старых, но и появлением «новых» уголовных посягательств. К ним можно отнести похищение людей с целью получения выкупа, различные виды игорного уголовно наказуемого обмана и др. Кроме того, в преступной деятельности определились самостоятельные направления противоправного обогащения, связанные со скупкой и сбытом культурных ценностей, нагрудных знаков, орденов и медалей, установлением контроля за каналами извлечения нетрудовых доходов определенными категориями лиц, ростовщичеством и сутенерством, наемной охраной и т п. Таким образом, преступная деятельность приобрела характерные черты специализации.
Особенностью современной сферы криминальной специализации является значительное увеличение ее границ в связи с распространением хозяйственных и должностных преступлений. Правда, здесь наблюдается отличие от традиционного уголовного профессионализма как по характеру обогащения, так и по социальному положению личности преступника. Однако и в данной сфере криминального профессионализма наблюдается многообразие специализаций, о чем со всей очевидностью свидетельствуют сотни способов завладения социалистическим имуществом, каждый из которых включает более мелкую специализацию. Наиболее ярко преступная специализация присуща спекуляции, коммерческому посредничеству, частнопредпринимательской деятельности, хищениям в виде краж, присвоения и растрат.
В последние 15-20 лет в структуре хозяйственной преступности обнаружилась устойчивая тенденция распространения такой формы хищения, как выпуск неучтенной продукции, изготавливаемой в специально созданных нелегальных (а порой и в легальных) цехах. «Цеховое» хищение получило значительное распространение в южных регионах страны, в Средней Азии и Закавказье, Казахстане, Краснодарском крае, ряде областей Украины и Белоруссии. Оно также обнаружено в Москве и Московской области, Ленинграде, других городах.
Претерпела существенные изменения география распределения специализированной преступной деятельности по ее видам и характеру. В настоящее время их достаточно сложно дифференцировать на городские и сельские.
К одной из опасных тенденций имущественных преступлений относится возрастание числа разбойных нападений с проникновением в жилище и на водителей авто-мототранспорта. С начала 70-х годов они увеличились более чем в десять раз. Разбой с проникновением в жилище относится к группе специализированных преступлений, характерными особенностями которых являются организованное соучастие преступников, относительно высокая техническая оснащенность, а также активность преступных действий.
Отмечается также изменение характера насилия над потерпевшим и степени тяжести телесных повреждений. По данным нашего исследования, в 80-е годы в каждом третьем случае (в 20-е годы лишь в 11% случаев) жертвам причинялись тяжкие и менее тяжкие телесные повреждения, в 5% случаев они были убиты. Каждое пятое преступление было связано с пытками потерпевших, для чего преступники использовали электронагревающиеся приборы (паяльники, утюги), примусы; имитировалось повешение, вводилась под кожу вода, использовались наркотические вещества. Такие действия не являлись характерными для профессиональных преступников прошлых десятилетий. По существу так же характеризуются разбойные нападения на работников сберегательных касс и инкассаторов.
Изучение состояния корыстно-насильственной преступности позволяет прийти к выводу о наметившейся тенденции реставрации бандитизма.
В бандитских группах обнаружилась достаточно высокая степень профессионализма преступников, проявившаяся в их узкой специализации на объектах и предметах посягательства, способах совершения преступлений и технической оснащенности. Как и при разбоях, обращает на себя внимание крайняя жестокость по отношению к жертве. Во всех изученных нами уголовных делах преступникам инкриминировались убийства, причем двух и более лиц (так, бандой Османова, действовавшей на Северном Кавказе в начале 80-х годов, при нападении на кассира ресторана были убиты из автомата все 9 посетителей и сторож).
Структурные изменения преступности, связанные с устойчивостью криминальной деятельности и, как следствие этого, стабильностью отдельных видов преступлений, не могли не отразиться на характере групповой преступности. Большая часть групповых преступлений связана с посягательствами на социалистическую и личную собственность: в числе всех выявленных групповых преступлений их доля превышает 60%. При этом темпы роста корыстных групповых преступлений в полтора раза опережают аналогичный показатель по посягательствам на жизнь и здоровье граждан.
Преступность за это время приобрела более выраженное корыстное содержание. В ней преобладают такие преступления, как кражи государственного имущества и личного имущества граждан. Начиная с 1958 года их количество увеличилось более чем в три раза. По существу кража сегодня – это каждое третье совершенное преступление.
Анализируемый исторический отрезок времени характеризуется не только ростом (в три, пять и даже десять раз) отдельных видов профессионализированных преступлений – краж, грабежей и разбоев с проникновением в жилище, нападений на водителей автотранспортных средств, похищений автомашин и т д., модификацией старых, но и появлением «новых» уголовных посягательств. К ним можно отнести похищение людей с целью получения выкупа, различные виды игорного уголовно наказуемого обмана и др. Кроме того, в преступной деятельности определились самостоятельные направления противоправного обогащения, связанные со скупкой и сбытом культурных ценностей, нагрудных знаков, орденов и медалей, установлением контроля за каналами извлечения нетрудовых доходов определенными категориями лиц, ростовщичеством и сутенерством, наемной охраной и т п. Таким образом, преступная деятельность приобрела характерные черты специализации.
Особенностью современной сферы криминальной специализации является значительное увеличение ее границ в связи с распространением хозяйственных и должностных преступлений. Правда, здесь наблюдается отличие от традиционного уголовного профессионализма как по характеру обогащения, так и по социальному положению личности преступника. Однако и в данной сфере криминального профессионализма наблюдается многообразие специализаций, о чем со всей очевидностью свидетельствуют сотни способов завладения социалистическим имуществом, каждый из которых включает более мелкую специализацию. Наиболее ярко преступная специализация присуща спекуляции, коммерческому посредничеству, частнопредпринимательской деятельности, хищениям в виде краж, присвоения и растрат.
В последние 15-20 лет в структуре хозяйственной преступности обнаружилась устойчивая тенденция распространения такой формы хищения, как выпуск неучтенной продукции, изготавливаемой в специально созданных нелегальных (а порой и в легальных) цехах. «Цеховое» хищение получило значительное распространение в южных регионах страны, в Средней Азии и Закавказье, Казахстане, Краснодарском крае, ряде областей Украины и Белоруссии. Оно также обнаружено в Москве и Московской области, Ленинграде, других городах.
Претерпела существенные изменения география распределения специализированной преступной деятельности по ее видам и характеру. В настоящее время их достаточно сложно дифференцировать на городские и сельские.
К одной из опасных тенденций имущественных преступлений относится возрастание числа разбойных нападений с проникновением в жилище и на водителей авто-мототранспорта. С начала 70-х годов они увеличились более чем в десять раз. Разбой с проникновением в жилище относится к группе специализированных преступлений, характерными особенностями которых являются организованное соучастие преступников, относительно высокая техническая оснащенность, а также активность преступных действий.
Отмечается также изменение характера насилия над потерпевшим и степени тяжести телесных повреждений. По данным нашего исследования, в 80-е годы в каждом третьем случае (в 20-е годы лишь в 11% случаев) жертвам причинялись тяжкие и менее тяжкие телесные повреждения, в 5% случаев они были убиты. Каждое пятое преступление было связано с пытками потерпевших, для чего преступники использовали электронагревающиеся приборы (паяльники, утюги), примусы; имитировалось повешение, вводилась под кожу вода, использовались наркотические вещества. Такие действия не являлись характерными для профессиональных преступников прошлых десятилетий. По существу так же характеризуются разбойные нападения на работников сберегательных касс и инкассаторов.
Изучение состояния корыстно-насильственной преступности позволяет прийти к выводу о наметившейся тенденции реставрации бандитизма.
В бандитских группах обнаружилась достаточно высокая степень профессионализма преступников, проявившаяся в их узкой специализации на объектах и предметах посягательства, способах совершения преступлений и технической оснащенности. Как и при разбоях, обращает на себя внимание крайняя жестокость по отношению к жертве. Во всех изученных нами уголовных делах преступникам инкриминировались убийства, причем двух и более лиц (так, бандой Османова, действовавшей на Северном Кавказе в начале 80-х годов, при нападении на кассира ресторана были убиты из автомата все 9 посетителей и сторож).
Структурные изменения преступности, связанные с устойчивостью криминальной деятельности и, как следствие этого, стабильностью отдельных видов преступлений, не могли не отразиться на характере групповой преступности. Большая часть групповых преступлений связана с посягательствами на социалистическую и личную собственность: в числе всех выявленных групповых преступлений их доля превышает 60%. При этом темпы роста корыстных групповых преступлений в полтора раза опережают аналогичный показатель по посягательствам на жизнь и здоровье граждан.
Рецидив как форма преступной специализации
За последние 30 лет в стране было осуждено 35 млн. человек, поэтому отмеченные выше изменения преступности – это лишь основные показатели рассматриваемой проблемы. К основным же критериям устойчивой специализированной деятельности относятся однородный рецидив и систематичность совершаемых преступлений, иными словами – «криминальный стаж».
Наряду с негативными количественными показателями рецидива выявлены неблагоприятные тенденции, характеризующие специализацию преступников на однородных преступлениях.
Первая– это значительное увеличение числа ранее судимых среди лиц, совершивших тяжкие преступления. Их совокупная доля возросла почти в два раза.
Вторая– это увеличение удельного веса ранее судимых лиц, повторно совершивших имущественные преступления в соучастии.
Третья– это рост специального рецидива. Показатели общего рецидива не идут ни в какое сравнение с данными об однородном рецидиве, что со всей очевидностью свидетельствует об устойчивости преступной деятельности целого ряда категорий преступников корыстной ориентации.
О наличии специализированной преступной деятельности свидетельствуют данные многократного специального рецидива. Например, среди квартирных воров 39% осужденных имели три и более судимостей только за кражу с проникновением в жилище. По данным нашего исследования, 70% карманных воров из числа рецидивистов были судимы три и более раза за совершение карманных краж. Среди лиц, совершавших разбои с проникновением в жилище, оказались судимыми два и более раз свыше 50%, в том числе за имущественные преступления – 70%.
Наряду с негативными количественными показателями рецидива выявлены неблагоприятные тенденции, характеризующие специализацию преступников на однородных преступлениях.
Первая– это значительное увеличение числа ранее судимых среди лиц, совершивших тяжкие преступления. Их совокупная доля возросла почти в два раза.
Вторая– это увеличение удельного веса ранее судимых лиц, повторно совершивших имущественные преступления в соучастии.
Третья– это рост специального рецидива. Показатели общего рецидива не идут ни в какое сравнение с данными об однородном рецидиве, что со всей очевидностью свидетельствует об устойчивости преступной деятельности целого ряда категорий преступников корыстной ориентации.
О наличии специализированной преступной деятельности свидетельствуют данные многократного специального рецидива. Например, среди квартирных воров 39% осужденных имели три и более судимостей только за кражу с проникновением в жилище. По данным нашего исследования, 70% карманных воров из числа рецидивистов были судимы три и более раза за совершение карманных краж. Среди лиц, совершавших разбои с проникновением в жилище, оказались судимыми два и более раз свыше 50%, в том числе за имущественные преступления – 70%.