Гусев Валерий. Мастер-класс по неприятностям

   Только мы это не сразу узнали. Утром мы подошли к конторе, а возле нее увидели знакомую «газельку» со стойким запахом сильно спелой черешни. Никита (я ударение больше ставить не буду, и так ясно) заглянул в кузов и присвистнул:
   – Не понял!
   Мы – тоже. Наша черешня так и стояла в ящиках. А мы-то старались.
   И в это время мы услышали в открытое окно серьезный разговор фермера и нашего Бонифация.
   – А вы знаете, – сердито говорил фермер, – сколько мне предлагают оптовики за мою черешню? Копейки. Мне дешевле вывезти ее в степь и свалить в овраг!
   – Это как? – недоумевал Бонифаций. – Это какая-то чушь!
   – Чушь! Это мафия!
   – Так продавайте ее сами, на рынке, по своей цене. Черешня-то отменная.
   – Ага! Вы смешно говорите, сударь. Стану я за прилавок – и что?
   – И что?
   – А у меня ее десятки тонн. Я ее до Нового года продавать буду.
   – А что же ваша милиция? – наивничал Бонифаций.
   – Она не наша, – отрубил фермер. – Она – ихняя.
   – У меня идея! – Бонифаций заспешил эту идею «озвучить». – Нас здесь почти двадцать два человека…
   Тут нам стало не очень ясно, мы переглянулись в недоумении. Как это – почти двадцать два? Кого это он неполностью посчитал? Себя, что ли?
   – Почти двадцать два человека! Мы надеваем фартуки и становимся за прилавки. Пойдет такой вариант?
   Фермер помолчал. Потом сказал:
   – Можно попробовать. А Михалыч не стал бы возражать?
   – Наш Михалыч в таком случае и сам бы стал рядом. С пулеметом.
   – Ладно, попробуем. Да и я бы от пулемета не отказался.
   – Что так? – осторожно удивился Бонифаций.
   – Товарищ полковник ведь не зря вас прислал. У меня на ферме народу мало – весь колхоз в город подался, на заработки. Так-то я еще справляюсь, а вот когда уборка подступает, тут либо тревогу труби, либо в барабан бей. Хорошо, что ваши ребята приехали. Может, урожай не пропадет. Хотя, кто знает, как оно получится.
   – Да справимся. Мы хоть и городские, но постараемся.
   – Не только в этом дело…
   Тут мы еще больше ушки насторожили.
   – …Дело в том, что не дают нам работать. Года два назад выбрали у нас этого… Чарлика. Поначалу вроде бы ничего: сделаю вас счастливыми. А потом начал гайки закручивать. Сколотил свою команду, даже в милицию своих людей посадил, установил свои законы. Помимо его людей урожай не продашь. Я было начал протестовать, стал наших фермеров объединять, чтобы отпор достойный дать, торговать свободно – в свой интерес. Ну, начали меня потихоньку прессовать.
   – Наезжать, стало быть, – догадался Бонифаций.
   – Поначалу вроде легонько, а сейчас чувствую – возьмутся за меня всерьез. Так что хорошо, что вы приехали. Но как бы худо не стало. Если мне худо – одна беда, а если и вам, то уж две, не меньше.
   Бонифаций почему-то не ответил…
 
   Сердца наши наполнились справедливым гневом и праведной злостью. Кто-то изо всех сил трудится (фермер, мы с Бонифацием), а кто-то нагло забирает плоды нашего труда и наживается на них!
   Где-то в полдень мы уже были в поселке Майский, на рынке. Он обаял нас своими свежими запахами. Пахло свежим мясом, свежей рыбой, свежими овощами и фруктами, свежими валенками.
   Мы прошли в свой ряд и встали за прилавки. Фермер Атаков обеспечил нас всех халатами, весами, медсправками и мелкими деньгами для сдачи. Проинструктировал: торгую из своего сада. Или из сада моей бабушки. Сначала нам было немного неловко, но мы быстро вписались в атмосферу рынка. Проблем – никаких, одни продают, другие покупают.
   Быстрее всех освоился Никита. Приплясывая за прилавком, он вопил на весь рынок:
   – А вот черешня! Московская! На любой вкус! С гуманитарным уклоном! Сорта исторический, эстетический, красивый!
   У меня так блажить не получалось, но торговля и у меня пошла. Черешня у Атакова была вне конкуренции. За полчаса я продал где-то с ведро. С гуманистическим уклоном. И где-то в разгар купли-продажи ко мне подошли два стриженых парня. В безрукавных майках. У одного на майке был череп в фас, у другого в профиль. Но морды и у того, и у другого были не костлявые, а круглые и сытые. Ну и наглые, конечно.
   – От кого торгуешь, братан? – спросил тот, что в фас, сграбастав на пробу горсть ягод.
   – От себя. Теткина черешня.
   – Как тетку звать? – который в профиль тоже зачерпнул своей лопатой мою черешню.
   – Гарпина. – Я не моргнул глазом.
   – Здешняя?
   – С Незамаевского хутора.
   – Сколько у тебя кил?
   – Кил? – я тормознул. – Кил нету, одна черешня.
   Парни от души заржали. Объяснили, давясь от смеха. Я поскреб макушку:
   – Кил с полсотни будет.
   – Ну и лады, братан. Как закончишь, полста процентов отстегнешь.
   И они лениво пошли дальше по рядам. Я похлопал глазами, закрыл рот. Парни остановились у Никиты. Что-то будет. У Никиты, я уже говорил, кличка не случайная, не от фамилии. Он по жизни экстремал. У него всяких боевых поясов – разноцветье. Что-то будет…
   – Хлопец, завесь-ка мне кила два, черненькой. – Бабуля в платочке тянула мне деньги.
   Я отвлекся, а когда бабуля отошла, увидел, что Никита неторопливо снял халат, сложил его (аккуратно) и вышел из-за прилавка. Парни грозно надвинулись на него. Раздались женские крики. И мужские тоже. Звали милицию. Потому что Никита уже спокойно надевал халат, а парни молча лежали на земле. Один черепом вверх, другой черепом вниз.
   Вдали показались два раскормленных мента с автоматами, в расстегнутых форменных рубашках. Один грыз яблоко, другой – семечки.
   Испугаться я не успел. Откуда-то из толпы вырвался наш фермер Атаков, одной рукой подхватил весы, другой дернул за руку Никиту, и они оба исчезли в толпе. А толпа за ними плотно сомкнулась, будто нарочно скрыв их от ментов. Да, милиция здесь, похоже, не очень-то народная. Не стоит на страже трудящихся. Впрочем, это легко проверить.
   Я зажал в кулаке две сотни и подошел к этим черепам – в фас и в профиль, – они уже поднялись и отряхивались.
   – Держите, – сказал я. – Фифти нам, фифти вам.
   Они посмотрели на меня, как на психа. Наверное, еще не совсем оправились от «разговора» с Никитой.
   – Это что? – лениво спросил мент с яблоком.
   – Деньги, – удивился я.
   – А ты кто? – это другой мент спросил, у которого форменная рубашка была украшена семечковой шелухой. – Документы есть? Торгуешь? Справки есть?
   – Я из Москвы, – я нарочно не говорил, а лепетал. – Мы здесь на практике, на уборке урожая.
   – Паспорт давай.
   Он раскрыл мой паспорт, посмотрел, мне даже показалось, что вверх ногами, – и сунул его в нагрудный карман.
   – Пошли в отделение, там разберемся.
   Я «страшно испугался».
   – Так у меня черешня… Вот эти граждане знают… Как же так? Вы не имеете права…
   Тут, будто из засады, вылетел наш Бонифаций. Для нас он на подзатыльники не скупился, но попробуй кто-нибудь чужой на нас наехать! Мало не покажется!
   Он схватил меня за руку и одним рывком отправил меня за свою спину, выставив ментам свою хилую грудь.
   – Это что такое? Это мой ученик! Вы не имеете права применять к нему свои действия без присутствия педагога! Вот!
   – Вить, – мент догрыз яблоко и отбросил огрызок, – он сейчас еще адвоката потребует. Я боюсь.
   – Наручники ему, – ответил «Вить», – а то еще нападет на представителей правоохранительных органов.
   – Лучше дубинкой.
   – Это потом, в отделении. Пошли, педагог. Заодно и нас поучишь.
   – Дима! – взвизгнул Бонифаций. – Что ты молчишь? Ну-ка, скажи им!
   Сказать, что мой папа полковник милиции, что он в Министерстве внутренних дел очень значительный человек? Успею. Я уже знал, что надо делать, но решил не торопиться. И Бонифаций, похоже, меня понял.

Глава III
ПРОБЛЕМА С НЕУВЯЗОЧКОЙ

   Вотделении были распахнуты все окна, но все равно было очень душно (казалось, что эта духота из-за оконных решеток), и было много жужжащих повсюду мух.
   Дежурный по отделению сидел за барьерчиком и что-то писал в журнале. Поднял голову, посмотрел на нас, на парней с черепами, на старшину и сержанта.
   – Ну, что там у вас?
   – Незаконная торговля, – кивок в мою сторону. – Мелкое хулиганство, сопротивление представителям охраны правопорядка, – дубинкой в сторону Бонифация.
   – А эти? – спросил дежурный про парубков с черепами.
   – Свидетели. Они же потерпевшие.
   – Добро. – Дежурный лейтенант захлопнул журнал. – Будем оформлять. Иди сюда! – Это мне было сказано. – Из карманов – все на стол.
   – Да вы что! – взвился Бонифаций. – Это мой ученик! Он почти отличник! У него только одна «тройка», да и та по физкультуре!
   – Разберемся! – лейтенант поморщился и сдул с носа нахальную муху. – Омельчук!
   Появился еще один мент, маленький и кривоногий. Без всяких слов он задвинул Бонифация в «обезьянник» и защелкнул замок.
   Бонифаций вцепился руками в прутья решетки, прижал к ним лицо. И в самом деле стал похож на худосочного льва, тоскующего в зоопарке по своим африканским саваннам. Где он мог одной лапой разделаться и с дежурным лейтенантом, и с Омельчуком.
   – Так! А ты что ждешь? Трамвая? Или такси? Выкладывай все из карманов.
   Я пожал плечами – мол, ваша сила – ваша власть, и начал доставать из карманов и класть на стол свои личные вещи. Бумажник, расческа, черешневая косточка (ее дежурный сразу же смахнул на пол), носовой платок…
   – …Пиши, – диктовал дежурный сотруднику: – Портмонет. В портмонете деньги на сумму сто двадцать рублей восемьдесят копеек… Прописью пиши…
   Я промолчал, что денег там было на сумму восемьсот рублей восемьдесят копеек. Прописью.
   – …Так. Пиши дальше: письмо в конверте на имя Оболенского Дмитрия. Женское фото три на четыре, черно-белое. Так… Визитная карточка. Пиши: «Оболенский Сергей Александрович… Полковник милиции… Начальник Департамента МВД Российской Федерации…» – голос дежурного становился все тише, и говорил он все медленнее. И сильно покраснел. Потом сильно побледнел.
   – Где взял? – почти шепотом спросил он меня. – Это кто?
   – Там написано, – удивленно сказал я.
   – Где взял? – повторил дежурный. И добавил почему-то с надеждой: – Украл? Или нашел?
   – Подарок, – мирно объяснил я. – От папы.
   – От какого папы? – Лейтенант сильно волновался, так он боялся мне поверить. – Что ты врешь? От какого еще папы?
   – От моего. У вас же мой паспорт. Там написано: Оболенский Дмитрий Сергеевич. А на визитке – Оболенский Сергей Александрович. Все сходится.
   Дежурный неверной рукой нажал кнопку на пульте.
   – Ну, что там у тебя? – послышался недовольный голос начальника.
   – Неувязка, товарищ майор. Можно к вам зайти?
   – Заходи.
   Дежурный схватил мой паспорт, папину визитку и помчался к лестнице на второй этаж. В дежурке настала тишина, даже мухи примолкли, напугались. Старшина и сержант переглядывались. Наш Бонифаций злорадно улыбался в своей клетке. Парубки с черепами незаметно выскользнули за дверь.
   На столе дежурного что-то затренькало на пульте. Сотрудник, который оформлял мой протокол, поднял голову и проговорил:
   – В Москву звонят. Проверяют.
   «Проверяйте, проверяйте, – мстительно подумалось мне. – Не повезло вам, менты-братаны».
   Старшина и сержант бросили свои переглядки, приняли мудрое решение. Подошли ко мне. Один дал мне яблоко, другой горсть семечек. Они сейчас были похожи на первоклашек, которые сгоряча обозвали старшеклассника дураком, а потом спохватились. Но мне не было их жалко.
   – Ты посиди пока, – вежливо предложил мне сотрудник, все с таким же вниманием рассматривая протокол.
   Но посидеть я не успел. Спустился со второго этажа напуганный лейтенант и пригласил меня наверх, в кабинет начальника.
   Начальник сидел за столом и держал в руке телефонную трубку.
   – Возьмите, – сказал он мне. – Это полковник Оболенский.
   – Дима? – услышал я папин голос. – Что там произошло?
   – В милицию забрали, – спокойно ответил я. – Обыскали, деньги отобрали.
   – Какие деньги?
   – Пап, я тебе потом все расскажу. Без посторонних.
   – Понял, – сказал папа. – Не делай глупостей. И не груби. Жду звонка.
   Майор положил трубку и встал.
   – Дмитрий Сергеевич, – сказал он, – я приношу вам свои извинения за неправильные действия моих сотрудников. Они будут строго наказаны.
   – А Бонифаций? – напомнил я.
   – И Бонифаций будет наказан… Не понял… Что за Бонифаций?
   – Ихний учитель, – вставил лейтенант. – Выступал там… на рынке.
   – Не выступал, а заступался, – уточнил я. – А ваши патрульные ему дубинку обещали в отделении. И за решетку посадили.
   – Идиоты! – услышал я за спиной, когда закрывал за собой дверь кабинета. Алешка наверняка подслушал бы, о чем они говорят, но я и так об этом догадывался.
 
   В дежурке народу прибавилось. Здесь уже «выступал» наш фермер Атаков при яростной поддержке Никиты.
   – Свободу Бонифацию! – орал он. – Всех львов – на волю! В пампасы!
   Бонифаций делал ему большие глаза и яростно шипел:
   – Прекрати, Никитин! Ты не в школе! Ты в общественном месте!
   Тут дробно простучали каблуками по лестнице дежурный и начальник. Дежурный был красен и приказал выпустить задержанного учителя. Начальник был бледен и извинился перед ним.
   – Дело не в этом, – сказал Бонифаций. – Дело в том, что не у каждого ребенка – отец полковник милиции.
   Майор скривился, как от кислого, и повернулся к патрульным, они съежились, переступили с ноги на ногу.
   – Старшина Дыбенко? – Один кивнул согласно и нервно сглотнул, будто у него косточка от сливы в горле заблудилась. – Рядовой Дыбенко! Сержант Пилипюк? – обратился майор ко второму. – Рядовой Пилипюк!
   Они стояли перед ним, вытянув руки по швам и хлопая глазами. Мне не было их жалко, мне было противно.
   Мне вернули все отобранные вещи и все до копейки деньги, мамину фотографию и порвали протокол. И мы всей гурьбой вывалились из отделения. И ввалились в «газельку» фермера.
   – Я этого дела так не оставлю! – кипятился дорóгой Бонифаций. – Я ихнему министру напишу. – Тут он спохватился: – Нет, лучше, Дима, пусть твой отец своему министру доложит.
   – Мне нужно ему позвонить, – сказал я.
   – Из конторы позвонишь, – сказал фермер Атаков. – Крайний случай. Небольшая малость.
 
   Когда мы вернулись на ферму, вся наша команда окружила нас.
   – А мы отделение собрались штурмовать! – обрадовал нас очкастый ботаник Мальков.
   – Штурмовик! – фыркнул Никита. – Штурмовальщик!
   – Честно! – загалдели все. – Мы уже и коней запрягли.
   И точно – недалеко от конторы лениво щипал травку Голубок, запряженный в здоровенную фуру, полную кольев и дрючков.
   – С ума сошли! – заорал Бонифаций. – Это вам не школа!
   – Это вам общественное место! – поддержал его Никита.
   – Далеко б не уехали, – спокойно сказал фермер. – Небольшая малость… Супони не затянуты, хомуты – вверх ногами, гужи болтаются… Не уехали б.
   – Еще как! – возмутился ботаник Мальков и, неуклюже забравшись в фуру, выпрямился во весь свой малый рост, дернул вожжи. – Но, залетные!
   «Залетный» шагнул вперед, пошел себе неторопко… Оглобли грохнулись на землю, телега осталась на месте. Мальков опрокинулся на спину, задрав ноги.
   – Приехали, – усмехнулся Никита. – Штурмовики…
   Мы перегрузили непроданную черешню в холодильники и пошли обедать. Атаков задержался в конторе, а потом присоединился к нам.
   – Да, – вспомнил он и полез в карман, – Оболенский, тебе письмо.
   – От жены? – сострил Никита.
   – От детей, – сострил я.
   Письмо было, конечно, от Алешки. Я не стал его читать за обедом, отложил на вечер. А после обеда пошел в контору, звонить папе.
   Фермер Атаков помог мне соединиться с Москвой по коду и тактично вышел.
   Я все рассказал папе. Не только то, что произошло со мной, а вообще о том, какие здесь порядки на местных рынках.
   – И менты, пап, здесь неправильные.
   Папа не обиделся, он сам говорил, что слово «мент» звучит по-разному. Мент может быть правильный – честно выполняющий свою работу. И неправильный, который не защищает честных граждан, а помогает жуликам, за деньги.
   – Ладно, – сказал папа. – Я разберусь. Привет от мамы.
   – И ей тоже. Как там Алешка?
   Папа рассмеялся:
   – Ты бы лучше спросил: как там Митек?
   – Я ему сочувствую. Кстати, Лешка опять письмо прислал.
   – Что пишет?
   – Я еще не расшифровывал.
   – Будет что-нибудь интересное – сообщи. Оставайся на связи. Если ты мне будешь нужен, позвоню сам.
   – Пап, звони в контору, у нас мобильники на станции украли.
   – А я тебе говорил: не зевать на Тихорецкой! Давай номер конторы. Да, я через пару дней могу в командировку уехать, так что не волнуйся. Я приму кое-какие меры.
 
   Вечером, на сеновале, мы долго не могли угомониться.
   Я не скажу, что мы ехали на Кубань, чтобы совершать там трудовые подвиги. Кто-то из ребят ехал просто из интереса, кому-то некуда было деться и не хотелось сидеть в горячей летней Москве, кто-то рассчитывал подзаработать – деньги лишними не бывают, особенно в пятнадцать лет. Я вот поехал только потому, что Бонифаций, формируя наш отряд, походя сказал мне: «Дима, я на тебя надеюсь». И куда тут денешься, когда на тебя надеется человек, которого ты уважаешь.
   Да и работали мы в первое время без особой охоты и без умения. Больше в рот собирали ягоды, чем в корзины. И многие уже пожалели, что поехали. Уставали с непривычки, ленились иной раз, но как-то постепенно и незаметно втянулись. К тому же жалко стало эту самую черешню, которая вот-вот начнет осыпаться на землю и гнить без всякой пользы. А потом мы начали осваиваться и стали видеть, как работают другие люди. Особенно наш «хозяин» Атаков. А когда рядом с тобой работают хорошо, неловко работать плохо.
   А вот сейчас мы вообще многое увидели другими глазами. Повзрослели, что ли?..
 
   Особенно бушевал ботаник Малек.
   – Мы должны нанести им всем отпор. Нас много, и у нас есть Никита. И Бонифаций.
   – Ты, Малек, в школе очень умный, а здесь вовсе дурак.
   После этих слов Мальков увял и долго помалкивал. Обиделся.
   – Слушать сюда! – точно как наш Полковник рявкнул Никита. – Нас почти двадцать два человека, целый взвод. Делимся на два отряда. То есть на два отделения. Одно, во главе с Мальком, ставит рекорды по сбору урожая и торговле, а другое будет охранять работников прилавка.
   – Правильно, – забыл про свою обиду Мальков. – Я буду командовать отделением охраны!
   – Ты торговать будешь! – отрезал Никита. – Ты худой, мелкий, тебя покупатели жалеть будут. Сдачу не станут брать.
   Мальков опять обиделся и замолчал.
   Зато Бонифаций, который все слушал за воротами, не смолчал – выступил:
   – Я отвечаю за вас перед вашими родителями и перед будущим нашей страны.
   – Прикольно, – сказал Никита. – Я вам не завидую.
   – Не перебивай старших, ты не в школе. Я запрещаю всю деятельность вашего ополчения до особого распоряжения.
   – И сбор черешни тоже? – спросил Никита. С надеждой в голосе.
   – А умываться? – спросил Мальков.
   – А спать можно? – зачастили остальные. – А обедать?
   Бонифаций неожиданно для нас растерялся. Я решил его выручить.
   – Парни, – сказал я. – Нам обещали помощь из центра.
   – Батя твой? Спецназ пришлет?
   – Не смешно! – теперь Бонифаций выручил меня. – Каждый должен заниматься своим делом. Одни будут собирать ягоды, а другие воевать. Это всем ясно? – И Бонифаций обвел нас тем самым своим взглядом, под которым мы молча ежились еще с пятого класса.
 
   Следующим утром мы снова поехали на рынок и допродали оставшуюся черешню. Никто нам не мешал, никто не требовал «делиться» и никакой патруль с яблоками и семечками к нам не приставал.

Глава IV
ПАПА КАРЛО

   Лешкино письмо я прочитал перед обедом на ферме. Приводить его здесь целиком не буду, вы все равно его «правильнописание» не разберете, перескажу в основном своими словами.
   Вначале Алешка, как обычно, жаловался на Митька. «Мне, Дим, – писал он, – очень без тебя скучно, потому что с этим Митьком мы едим теперь только «хлеп с миодом», потому что яйца уже все съели. Ксюшка, хитрая, «миод» не ест, а поймала стрикагузку. А Митек ее у нее отобрал и поселил в верхней комнате, в своем кабинете. Она там хромает по его столу и какает на его рукописи. Но он на нее не сердится, а вот если бы Ксюшка на них накакала, небось, живо разозлился бы. А уж если я…»
   В общем, как я понял, живут они весело. Едят «хлеп с миодом», ловят «стрикагузок» и пачкают рукописи. А потом началось что-то интересное. Алешка познакомился с Папой Карло. «Но он, Дим, Буратин не делает. У него поговорка, Дим, такая: «Вкалываю, как папа Карло». Ни фига, Дим, он не вкалывает. Живет в своем домике напротив милиции и целый день сидит на лавочке, смотрит на улицу и пьет пиво».
   Я тоже не в восторге от папы Карло. Когда это он вкалывал? Ходил по дворам со своей шарманкой, чтобы заработать на стаканчик вина и кусочек сыра – это называется «вкалывать»? Ну посидел вечерок в своей каморке и сделал деревянную куклу… Хотя за Буратино ему спасибо. Такое благодарное человечество не забывает…
   «А еще, Дим, он так здорово ругается! Сейчас я тебе напишу». Дальше в письме следовали сплошь зачеркнутые строки – наверное, Митек постарался.
   А вот самое главное. С этого главного начались Алешкины приключения, а потом к ним присоединились и мои приключения.
   Самое странное и удивительное, что из этих двух историй получилась в конце концов одна. Начались они совсем в разных местах и в разное время, а закончились в одно время в одном месте. Но никто еще этого не знал. Алешка воевал на Севере, а я на Юге. И, как оказалось, с одними и теми же врагами…
 
   …Митек писал новую книгу. Он в ней рассказывал о поисковых группах, которые на местах сражений делают раскопки, находят оружие и останки погибших бойцов. Они устанавливают их имена, сообщают родственникам, а потом на месте захоронений возводят памятники в их честь.
   Найденное оружие они передают в музеи, а то, которое еще сохранило свои боевые качества, сдают в милицию.
   И вот, недалеко от деревни Пеньки, такая группа поисковиков нашла целый склад оружия военных лет. Наверное, этот склад устроили партизаны, но не смогли почему-то им воспользоваться – война ведь, всякое на войне бывает.
   Все найденное оружие сдали на временное хранение в местную милицию. И ее начальник позвонил Митьку, чтобы тот с этим оружием и с этими ребятами познакомился. Митек очень обрадовался и помчался в поселок. Алешка, конечно, помчался вместе с ним.
   Сначала они помчались на машине. Но машина у Митька такая старенькая (тоже военных лет), что промчалась недалеко. Заглохла прямо за воротами.
   Пришлось идти пешком. Они шли довольно долго, так что поисковиков уже не застали, но начальник милиции майор Максимкин их дождался.
   Пеньковская милиция располагалась в старом, даже в старинном доме. В двухэтажном таком, с подвалом. Купеческой постройки.
   Несмотря на такую уменьшительную фамилию, начальник милиции был здоровенный гигант. Когда майор Максимкин ходил по своему кабинету, то все время задевал головой висящие под потолком лампочки. И казалось, что вся мебель расступается на его пути, чтобы он случайно ее не задел. И все стулья дрожали от страха – вдруг он на какой-нибудь из них сядет. Это так мне Алешка его описал.
   – А это кто? – спросил Митька майор Максимкин, указывая на Алешку. – Где-то я его видел. Наш человек?
   – Еще какой наш-то! Алексей, сын полковника Оболенского.
   – Сережки? – обрадовался начальник. Оказывается, они с папой вместе учились в школе милиции, а потом служили участковыми в одном районе. – А похож, похож. Вылитый Сережка в детстве. Да, Алексей?
   – Я не очень помню, – вежливо сказал Алешка, – каким был папа в его детстве.
   – Таким же языкастым, – сказал Митек.
   – Ладно, пошли в подвал, пока у меня время есть.
   Максимкин вызвал офицера с ключами. Тот с трудом отпер толстую железную дверь и с трудом ее распахнул, щелкнул выключателем.
   Длинный ряд ламп осветил узкий холодный подвал. В самом начале его стоял деревянный барьер, на котором лежали наушники и стояла подзорная труба на треноге – чтобы оценивать дырки в мишенях. А в самом конце подвала, освещенные сильными лампами, выстроились в ряд черные силуэты с белыми кругами на груди.
   – Наш тир, – сказал Максимкин. – Лет через пять, Алексей, приходи сюда, постреляешь.
   – А я и сейчас могу, – сказал Алешка. – Хоть из палимета.
   – «Палимета» у нас нет, – Максимкин покачал головой.
   – Алексей хорошо стреляет, – похвалил Алешку Митек. – Однажды он сбил яблоко с моей головы рогаткой.
   – Рогатки у нас тоже нет, – сожалея, покачал головой майор Максимкин, а сам, наверное, подумал: и что это за странные писатели, которые ходят с яблоками на голове.
   Алешка, в свою очередь, тоже пожалел майора – что ж у вас за милиция: ни «палимета», ни даже рогатки у вас нет. Но тут офицер с ключами отпер еще одну железную дверь – в оружейную комнату, и Лешка ахнул. С завистью и восхищением. Ровными рядами вдоль стен стояли на стеллажах автоматы, в стальных шкафах прятались пистолеты и коробки с патронами, на полках лежали какие-то баллончики, рации, наручники, каски со стеклянными щитками. А посреди комнаты, на длинном стальном столе для чистки оружия стоял большой зеленый ящик. Майор Максимкин приподнял его крышку. В ящике были аккуратно сложены хорошо смазанные и почти как новенькие большие автоматы с деревянными прикладами и дырчатыми кожухами. В торце ящика тесно жались друг к другу дисковые магазины и тускло блестящие под лампой пистолеты.
   – «ППШ», «ТТ», – выдохнул Алешка. – Можно потрогать?