Гусев Валерий Борисович. Сокровища старой церкви

   Дверь в терраску распахнулась и ударилась в стену. Колька недовольно вскинул голову, отложил пинцет, которым протягивал на своей модели штаги от бушприта к фок-мачте.
   – Колян! Сентя Воронка продал! - И Васька-Кролик опустился на порог, спрятал лицо в ладонях. Страшно, когда плачет взрослый человек. А еще страшнее, когда плачет мальчишка.
   – Не ной! - Челюкан вскочил, опрокинув табурет. - Говори толком.
   – Сентя покупателя на Воронка нашел. На колбасу его продал!
   Сентя - это директор школы Арсентий Ильич. Ребята его не всегда любили.
   Воронок - старый буланый коняга, который много лет безропотно отработал на дальней ферме, возил непроезжими для машин дорогами бидоны с молоком. А как состарился и в колхозе с кормами плохо стало, председатель отдал его в школу - на пенсию. Здесь Воронку полегче пришлось - пару раз в неделю бочку с водой доставить: своего колодца в школе не было. Да и пацанва школьная Воронка не обижала, ни один малец к нему без корочки хлеба или кусочка сахара не подойдет. Воронок на ласку по-своему отвечал - на каждой перемене степенно ходил по двору, катал на широкой спине всадников.
   А особо выделял, конечно, Ваську Кролика. Еще издали увидит, ушами прядает, копытами, стоптанными, как опорки у Силантича, переступает в нетерпении. Иногда заржет - тоненько, радостно, нетерпеливо. А как подойдет Васька, Воронок ему все лицо мягкими губами потрогает, пофыркает в ухо, будто что-то шепчет секретное - для двоих, а потом глубоко вздохнет, положит голову на плечо и замрет, счастливый.
   Сентя поначалу тоже доволен конем был. Работящий, смирный, а главное, навоз от него очень полезный для огорода. Директор лично его тачками возил себе на усадьбу. Да перестарался - отчего-то огурцы странные у него пошли: один винтом загибался, другой крючком, третий вообще круглый. И все горькие, как редька. Соседка Полинка пояснила: перекормил их директор навозцем, слишком много внес.
   Вот тут интерес к Воронку у Сенти пропал: выгоды никакой, одни заботы. Хотя заботы эти на себя ученики полностью взяли: и сено для коня на зиму готовили, и кормили-поили, и чистили. Воронка не узнать было: светился конь. А ну как на ногу кому наступит? Директор виноват.
   Тут, кстати, и подвернулся этот Тулиген, казах залетный какой-то или киргиз, который в Дубровниках магазинчик держал и шашлычную. Соблазнился директор хорошей суммой. Да и как не соблазниться. Глазом не моргнешь, а уж осень на дворе, новый учебный год. А в школе двенадцать окон битых, крышу менять надо, столярку красить. А где деньги возьмешь? То-то! И продал директор Воронка на колбасу…
   – Не ной, - опять оборвал Колька Кролика. - Откуда знаешь?
   – Галка сказала, - всхлипнул Васька. - Подслушала, как Сентя с казахом по телефону договаривался.
   Если Галка сказала, значит, так и есть - подслушивать она умела, чутким девчоночьим ухом улавливала тайное и болтливым язычком превращала в явное.
   – Завтра с утра этот киргиз за Воронком приедет.
   Колька прикусил губу, позыркал глазами, нахмурил лоб - нашел решение.
   – Пошли!
   – Куда?
   – К «тарзанке».
   Кролик обиделся: такая беда настигла, а лучший друг вместо помощи развлекаться зовет.
   (Кто не знает, что такое «тарзанка», поясним - стоит на берегу реки дерево, к толстому суку привязана толстая веревка. Цепляешься за ее конец, разбегаешься и летишь над водой. В самый момент разжал руки - и с высоты в воду - бух! Весело!)
   Но Кролику не весело. А Колька будто не видит. Командует:
   – Держи! - и бросил уже во дворе, на ходу, Кролику мешок, снял с жердины косу. - Пошли!
   Наконец дошло до Васьки, что неспроста все это, - видно, придумал Колька, как Воронка выручить. Схватил Кролик косу, побежал за другом узкой крутой тропкой к реке.
   Забрались в лодку, отчалили. Колька на веслах, Васька на руле.
   Тихо плещут весла, разбегается от них рябь по чистой воде, журчит за кормой светлая струя. Известными протоками, где низко над водой склонились деревья, купают в ней листья, где порой темно, как в зеленом тоннеле, где взлетает неожиданно со скрипучим кряком вспугнутая утка, где плеснет мощным пятнистым туловом столетняя щука и блестят при ветерке солнечные пятна на темной воде - быстро добрались ребята до старой ветлы с «тарзанкой». Здесь по берегу как раз дорога в город бежит, по которой киргиз завтра Воронка погонит. На убой.
   Причалили к берегу. Колька за косу взялся, Ваське велел траву за ним собирать и набивать ее плотно в мешок.
   Накосил быстро, смотрел, как Васька охапки в мешок впихивает и ногами уминает.
   – Плотней, Васек, плотней уминай. Чтоб потяжельше получилось.
   Набили мешок втугую, еле вдвоем подняли, под ветлу отнесли.
   Колька, как матрос по вантам, шибко наверх забрался, сбросил конец веревки вниз, а другой на соседнюю ветку перевязал, поближе к дороге. Скомандовал Кролику:
   – Привязывай мешок!
   Дождался, когда Кролик обхватил горловину мешка петлей, стал изо всех сил веревку, через сук перекинув, подтягивать - мешок вверх пополз, остановился вровень с поднятой Кроликом рукой.
   Колька прикинул - хватит. Закрепил веревку. Мешок, покачиваясь, висел над дорогой. Ну так примерно на высоте всадника. Позвал Ваську на дерево. Вдвоем они мешок совсем подняли, на толстую ветку уложили. Теперь, если его столкнуть, полетит тяжелый мешок, как громадный маятник громадных часов, прямо поперек дороги. Может и в киргиза попасть. Или в казаха.
   Васька расцвел, шлепнул Кольку в восторге по спине - едва с дерева не грохнулись.
   – Это мы с Михой сделаем, а ты на Выселках сарай для Воронка приготовь, там его спрячем, - сказал Колька, спускаясь на землю и подбирая косу. - Не проспать бы.
   – Не проспим, - заверил Кролик. - Наш Петруха ровно в пять кукаречит, как по часам.

Глава III

   РАЗБОЙНОЕ НАПАДЕНИЕ
   Утром, с первым светом, еще коров не выгоняли, вывел директор Воронка из конюшни, повел за собой на край села.
   Конь послушно ступал за ним, мотая головой в густой гриве, оставлял на росной траве дымчатый след.
   За околицей, в густых кустах, вложил Сентя влажный повод в жадную руку Тулигена.
   Тот узкими блестящими глазами осмотрел коня, поцокал от удовольствия языком - будто не на колбасу его брал, а на скачки по цветущей степи.
   Ловко вспрыгнул на спину Воронка, разобрал поводья, вложил в директорскую руку пачку денег: считай.
   Пересчитал Сентя деньги, вздохнул, убрал в карман поглубже и хлопнул Воронка ладонью по крупу. Тот обернулся, вроде как с укором посмотрел, тоже вздохнул и, повинуясь всаднику, глухо зашлепал старыми копытами по мягкой дороге…
   Едет Тулиген на лошади. Впереди дорога, слева лес густой - в нем уже птички утренние щебечут, справа, меж деревьев и кустов, река блестит.
   Хорошо Тулигену, доволен. Песню сам сочиняет и сам поет.
   Ай, какой мудрый батыр Тулиген! Ай, какого толстого коня купил. Сколько из него колбасы сделаю. Сколько бастурмы приготовлю. Придут к Тулигену черноглазые девушки. Станут кушать, станут Тулигена хвалить. Ай, какой Тулиген храбрый батыр! Будем Тулигена любить. Будем ему песни петь. И пляски плясать. Ай да Тулиген, мудрый батыр!
   Поравнялся мудрый батыр с большой ветлой. Поет-заливается.
   И краем глаза увидел вдруг, будто метнулось на него с дерева что-то большое.
   А больше батыр ничего не увидел - ударило это большое его прямо в бок, сбросило ударом с коня. Рухнул батыр на землю, и темно ему стало…
   Андрей в это утро в район собрался, вызывали его в отдел, на совещание участковых.
   Выехал рано, чтобы к нужному часу поспеть. Проехал не спеша селом, выбрался за околицу. И тут, на лесной дороге, что к трассе вела, послышалось ему конское ржание. Короткое такое, будто вскрикнул конь, да чья-то ладонь ему морду зажала.
   Не обратил внимания. Дальше поехал. Вдруг - навстречу ему прыгает по дороге человек, будто конь стреноженный, и руки перед собой держит.
   «Что за чудо?» - удивился участковый.
   Остановил мотоцикл, прошел вперед несколько шагов.
   Батюшки! Да это Тулиген, городской шашлычник. Руки у него впереди по кистям связаны, ноги - по щиколоткам, глаза испуганные - щелочками. Скачет так усердно, что потом обливается.
   – Ай, началник! - заорал навстречу. - Такой беда! Такой большой беда на Тулиген упал! Злой шайтан напал с дерева. С коня батыра сбросил. Дикий зверь совсем.
   – Что за зверь? - спросил участковый, срезая с киргиза веревки.
   – Вот такой! - широко развел Тулиген затекшие руки. - А наверху у него хвост длинный. Совсем из дерева растет. С коня меня сбросил…
   – И руки тебе связал?
   Тулиген остолбенело замолк. Подумал. В затылке почесал.
   – Садись. - Андрей отстегнул фартук в коляске. - По дороге разберемся, что за зверь такой… Совсем шайтан большой.
   Чем ближе подъезжали к месту событий, тем глубже прятался отважный батыр под фартук коляски. У самой ветлы только курносый нос торчал да два напуганных глаза.
   Андрей прошелся вокруг дерева, рассмотрел обрывок веревки на ветке, а на дороге следы конских копыт, уходящие в глубь леса, нашел в кустах ворох свежескошенной травы - и все ему стало ясно. Он вернулся к мотоциклу, поискал глазами исчезнувшего Тулигена, отдернул фартук:
   – Сколько ты за коня заплатил?
   – Совсем мало, началник.
   – Денег жалко?
   – Как не жалко, ай? Три раза жалко.
   – А мальчишек? Жалко? - И Андрей рассказал киргизу всю историю про Воронка.
   – Ай, ай! - Тулиген прижал ладони к щекам, стал раскачиваться, причитая. - Совсем плохо получается.
   Да, совсем плохо получается. Пацаны совершили преступление, тяжкое притом. Понять их можно по-человечески, даже похвалить бы стоило. Но вот поймет ли их суд?
   Честно говоря, Андрей растерялся. По долгу службы он обязан задержать ребят, сообщить о нападении в райотдел милиции. Расследование.
   Суд. Из колонии ребята выйдут либо сломленными на всю жизнь, либо настоящими бандитами. Что же делать? Как поступить?
   Выход подсказал Тулиген:
   – Я придумал, началник. Давай никому не скажем. И всем хорошо будет.
   – А деньги?
   – Пусть у меня денег не будет, - философски рассудил батыр. - Это лучше совсем, чем у мальчишек свободы.
   Андрей молча пожал ему руку.
   – А ты меня за это в город отвезешь, - расплылся Тулиген в улыбке, глазки-щелочки совсем исчезли. - Якши будет?
   Совсем якши, подумал Андрей и завел мотоцикл.
   Тулиген нахлобучил мотоциклетный шлем, покачал головой:
   – А конь добрый был. - Вздохнул от сердца. - Много колбасы Тулиген из него сделал бы. Совсем много…
   Вернувшись в село, Андрей сразу же заехал к Челюкану. И не ошибся. Друзья сидели на терраске, совещались так тайно, что на улице было слышно.
   – Дураки вы! - зло кричала Серега. - Ратников вас посадит!
   Серега - это Галка Серегина.
   Андрей не стал подслушивать, толкнул дверь. Разговор сразу прекратился. Только раскрасневшаяся Галка сердито пыхтела, сдувая со лба прядь волос. А лицо у нее было такое: ну вот, что я говорила!
   Андрей достал из планшетки обрезки веревок с узлами, присмотрелся к стене, выбрал похожие и повесил свои рядом, повернулся к пацанам.
   – Это шкотовый узел, Коля? - спросил спокойно. - Правильно? А это шлюпочный, так?
   Челюкан машинально кивнул.
   Андрей сел за стол, поставил на него локти, опустил подбородок в ладони.
   – Что же вы натворили, ребята? - спросил не зло, не сердито - устало спросил. - Вы же преступление совершили.
   – А чего он?… - начал было Кролик, но пустил петуха, захлопал белыми ресницами и опустил голову. Себя считал самым виноватым.
   – Это я все придумал, - буркнул Челюкан. - Схулиганил.
   – Это не хулиганство, Николай, - пояснил участковый ровным голосом. - Это разбойное нападение. Совершенное группой лиц по предварительному сговору. С применением насилия. В целях завладения чужим имуществом. Наказывается лишением свободы на срок от трех до восьми лет.
   Повисло молчание.
   – Андрей Сергеич! - громким воплем нарушила паузу Галка. - Никакой не разбой. Я случайно мешок столкнула. А ребят там вовсе не было!
   – Серегина, выйди из класса, - очень похоже скопировал Мишка противного Сентю.
   – Выйди, выйди, - согласился и Андрей.
   – А я все равно подслушивать буду! - уперлась Галка, тряхнув кудрявой головой.
   – Подслушивай. Но молча.
   – Тогда я здесь помолчу. Можно?
   – Где лошадь?
   Помолчали. Потом Васька буркнул:
   – На Выселках. Мы его в лодке перевезли.
   Хорошо придумали, одобрил про себя Андрей. На Выселках когда-то была дальняя летняя ферма, где телят выращивали. Там еще кое-какие строения сохранились.
   – А дальше что?
   – Не отдадим мы его на колбасу, - мрачно отрезал Колька. - Это наш конь.
   – Он почти двадцать лет в колхозе работал, - добавил Васька, хлопая влажными ресницами. - Вам, дядя Андрей, его не жалко?
   – Жалко, - улыбнулся участковый.
   Ну никак он не мог их наказывать. Ведь доброе дело пацаны сделали. Хотя и злым путем.
   – Ладно, ребята. - Андрей встал, пошел к дверям. - С Тулигеном я уладил, он вас простил. А если кто дознается, что ваш конь на Выселках живет, Тулиген скажет, что Воронок от него по дороге сбежал.
   Ребята так заулыбались - сначала неуверенно, а потом во всю ширь, - что у Ратникова от сердца отлегло.
   – Но уговор: с этой минуты по селу на цыпочках ходить - это раз. Тулигену по его списку собрать в лесу и засушить нужные травы - это два. А три - вы уже догадались: к директору школы никаких репрессий не применять, - и участковый шагнул за порог.
   – Честно, дядя Андрей!…
   – Ни за что, дядя Андрей!… - завопили радостно вслед.
   «Так я вам и поверил», - усмехнулся про себя участковый.
   И оказался прав.
   На последнем перед каникулами уроке истории Арсентий Ильич подводил итоги второго полугодия. Класс вел себя странно: хихикали, перемигивались, шептались. Пришлось сделать замечание:
   – Серегина!
   – А? - вскочила Галка.
   – Бэ! - подхватил кто-то. И так пошло дальше, по всему алфавиту. За исключением мягкого и твердого знаков.
   Насилу успокоил директор класс, повел заключительное занятие, почему-то поерзав на стуле и поморщившись.
   Но не успел он и слова сказать, поднял руку Куманьков:
   – Арсентий Ильич, а мне Ираида Пална тройку за сочинение поставила. Говорит, неграмотно. Я написал: «У дороги росли две ивы: одна сосна, а другая береза». За это тройку, да?
   Директор покраснел, еще сильнее заерзал на стуле. Но не от коварного вопроса, хотя сразу вспомнил, что эту фразу произнес сам, лично, на перемене. Что-то другое сильно его беспокоило. Даже привстал ненадолго. Даже стул ненароком осмотрел и ладонью по сиденью провел.
   По классу загуляли сдерживаемые из последних сил смешки. Опять посыпались вредные вопросы.
   Не отвечая на них, директор вдруг выскочил из класса, оттопыриваясь ниже пояса, побежал в свой кабинет.
   Тотчас весь класс бесшумно сорвался и выбежал на улицу. Все, кто поместился, взобрались на цоколь и прилипли к директорскому окну.
   А картина там была загадочная: бедный Сентя, спустив брюки, яростно чесал себя двумя руками пониже спины…
   – На три дня хватит, - удовлетворенно заметил Куманьков, спрыгивая с цоколя и уступая место очередному зрителю. - Пока портки не сменит…
   Когда этот случай дошел до Андрея, он знал, с кого спросить, и в удобный момент поймал Куманькова за ухо:
   – Твоя работа?
   – Моя, - не стал отпираться Мишка. И пояснил честно: - Это трава такая, почесуха называется. У нее семена с маленькими крючочками - как в штаны или в рубаху попадет, так все глубже в кожу впивается. Я ее на стул подсыпал…
   – Не стыдно?
   – Нет, - смело посмотрел мститель прямо в глаза милиционеру. - Он плохо поступил…
   Ну что тут возразишь?

Глава IV

   РАЗВЕДКА
   Неприметный пыльный «жигуленок» свернул с шоссе под указатель «Музей-усадьба «Шувалово», проехал длинной аллеей, мощенной стершимся булыжником, на котором играли солнечные зайчики, пробившиеся сквозь обильную листву старых громадных лип. Остановился у здания музея - бывшей загородной графской усадьбы.
   Здесь все дышало ароматом старины: пузатые колонны на фасаде дома, узкие высокие окна, литые фонари в ряд, широкое ажурное крыльцо с полукруглым подъездом и пандусом для неповоротливых карет.
   Из машины вышел мужчина в хорошем костюме и с тростью в руке, бросил вокруг быстрый незаметный взгляд и поднялся по широким, выбитым временем ступеням. Потянув на себя массивную, с бронзовым кольцом вместо ручки дверь, он еще раз неприметно оглянулся, вошел внутрь и поднялся по лестнице, огражденной, как стражами, мраморными статуями, в кабинет директора музея.
   На пороге он чуть склонил голову и представился:
   – Петр Великий.
   Директор музея - худенький старичок с узкой бородкой - вздрогнул и поднял голову от большой растрепанной книги.
   – Не пугайтесь, - улыбнулся незнакомец, - я не сумасшедший. Вот мои документы.
   – Действительно, - подивился такому совпадению директор. - Великий. Да еще и Петр Алексеевич. - Привстал, протянул над столом узенькую ладошку, назвался: - Староверцев. Слушаю вас.
   Петр Великий сел на стул, поставил между колен трость, осмотрелся:
   – Я, видите ли, сотрудничаю в одном столичном музее. Возглавляю отдел… - Приблизился к директору и продолжил вполголоса: - Возглавляю отдел в некотором роде закрытый. Занимающийся старинными кладами.
   – Это и привело вас в наши края? - живо поинтересовался Староверцев.
   – Именно. Хочу предварительно на месте проверить некоторые данные.
   – Интересно - какие же?
   – Да вот, к примеру. - Таинственный пришелец достал из кармана записную книжку в кожаном переплете. - К примеру: недалеко от города, в бывшей усадьбе графа Клейнмихеля, рядом с садовой беседкой лежит огромный камень, на котором выбиты некие знаки и письмена. В летописи говорится, что под «камнем сим упокоен злой тать Воронец в золотой оружейной справе, в головах же разбойника котел медный всклень полон каменьями да монетой да два бочонка вина». - Мужчина улыбнулся: - Вино, полагаю, уже скисло, а вот монеты с каменьями заждались своего часа… Или вот еще, тоже неподалеку: башня в селе Кривое на берегу Стремиловки. В башне провал над тайным ходом, а ведет тот ход под курган, где зарыты сокровища князей Заостровских: древнее оружие, древние рукописи, личная печать моего тезки Петра Первого… - Великий перевернул еще страничку. - А вот храм Спаса на Плесне, это уж совсем у вас под боком, в Синеречье… Так, - прочитал про себя. - Здесь тоже какой-то тайный ход…
   – Минутку, - остановил его Староверцев и крикнул в приоткрытую в соседнюю комнату дверь: - Олечка, найди, пожалуйста, розовую папку «Синереченская церковь»!
   – Сейчас, Афанасий Иванович, - отозвался женский голос.
   – Что-то я про это читал. - Староверцев нахмурил лоб, припоминая. - Про клад-то ничего не слышал, а предание о тайном подземном ходе мне попадалось.
   – Вот, Афанасий Иванович, - в кабинет вошла девушка и положила на стол толстую папку, - нашла.
   Староверцев стал торопливо перебирать подшитые бумаги. Их много было: и пожелтевшие от времени, и новые, совсем неизмятые.
   – Ага! Нашел! - Он вынул из зажимов ксерокопию листа из старинной летописи. - Слушайте, Петр Алексеевич. «И бысть тогда сеча быстра и кровава. И падали вои русичи яко рожь под серпом. А кои успеваха бежать меча и копья ордынскова спасались во храме Божием. И вошед в храм тамо исчезахо. Понеже бысть в стене оного тайна дыра. И открываха ея и оттоле тишина велика и хлад земной и ступени во чрево земное. И престаше татарове воевати да почали искать пропавшего люда. Тако не найде…»
   Великий напряженно вслушивался в древние слова, едва сдерживаясь, чтобы не вырвать листок из рук Староверцева.
   – А точнее там ничего не сказано? Где эта «тайна дыра», в какой стене? Каким волшебным словом открывается?
   – Нет, к сожалению, - вздохнул директор и вложил листок в папку. - Это единственное упоминание о подземном ходе. Да вы поезжайте туда, стариков, мальчишек поспрашивайте…
   – А это что такое? - Великий вытянул из папки несколько машинописных страничек, скрепленных скобочкой.
   – Ну, это вам не интересно. Не ваш, так сказать, профиль. Это опись церковного имущества. Церковь-то в Синеречье богатейшая. Там собрались за века и сохранились уникальнейшие предметы культа и старины.
   – Можно взглянуть? - попросил Великий, а сам уже бегал внимательным взглядом по страницам, фиксируя в памяти описания сокровищ. Нехотя вернул листы директору, вздохнул: - Да, это мне ни к чему. А вот подземный ход я найду, вместе с кладом, - шутливо пообещал тезка царя. - И вам малую толику золотую для музея выделю.
   – Ох, кстати было бы, - поддержал шутку Староверцев. - Мы бы тогда здание отремонтировали, потолки вон второй год текут. А средств нет. За осмотр мы денег не берем - музей народным считается, - Афанасий Иванович, подровняв бумаги в папке, закрыл ее, завязал тесемки, вздохнул. - Да народ-то сейчас по музеям не ходит, о прошлом не думает. Его больше будущее, завтрашний день тревожит.
   Что там народ тревожит - Великого не интересовало.
   – Ну, что ж. - Он поднялся, протянул через стол руку. - Спасибо за информацию. На обратном пути заеду - кладом поделюсь.
   – Не откажемся, - улыбнулся Староверцев. - Всего доброго.
   Он проводил Великого взглядом, потрогал папку, задумался. Что-то беспокойное шевельнулось в душе. Какая-то неясная тревога вспыхнула. Почему? Не потому ли, что запало в память, как дрогнули пальцы Великого, когда он взял реестр с описанием церковного имущества.