Пятьдесят два человека, сдавшихся эскадре, были доставлены в Женеву. Страницы газет и развороты журналов запестрели снимками секретных цехов, мастерских, пусковых шахт. На заводе под толщей океана уже собирали следующую пару кораблей-убийц, вооруженных лучше, чем предыдущие...
То, что разразилось в мире после разоблачения главного антиастероидного заговора, можно было сравнить разве что с кампанией протеста последних лет перед разоружением. Людям, не так давно вздохнувшим спокойно - пятидесятилетние еще отлично помнили нервозную атмосферу "термоядерного противостояния", - вовсе не хотелось опять со страхом включать телевизоры. Беспощадная организация "космоборцев", собравшая недобитых реакционеров всех мастей, возбудила против себя многоликий и многообразный протест. "Первый случай в нашей истории, - чтобы и левые, и правые, и белые, и цветные, и католики, и протестанты столь активно помогали полиции!" - признался министр внутренних дел крупной капиталистической страны.
В нескольких буржуазных государствах Европы пали кабинеты; обанкротились значительные фирмы, биржевая паника в очередной раз ударила по самым твердым видам валюты. Волей-неволей, ощутив угрозу еще более страшных потрясений, финансовые боги были вынуждены пожертвовать даже самыми близкими помощниками. Международный суд рассматривал одновременно сотни дел; перед его рабочими группами представали одураченные интеллигенты и матерые разведчики, психопаты и профессиональные преступники, запуганные пешки и многоопытные короли терроризма. Частая сеть розыска набрела и на "экспериментальный центр" мафии, где несколько, безусловно, талантливых, но, увы, профашистски настроенных ученых работали над принципами неуловимости космических кораблей. Именно благодаря их стараниям был надежно замаскирован от следящих устройств взлет "близнецов"...
Под шум скандального расследования покровители "космоборцев" известные всем, но юридически неподсудные миллиардеры, сумели добиться освобождения верхушки "Общества Адама". Коллинз и его подручные были признаны лишь косвенными соучастниками преступлений. "Пророк" Иеремия отделался штрафом (который за него уплатил один из благотворительных фондов) и даже заявил публично, что считает методы террористов "нехристианскими и недостойными цивилизованных людей". Кажется, слова его были искренними. Во всяком случае, с тех пор "честный фермер" не произносил поджигательских речей и безмятежно учительствовал в каком-то колледже.
Приговоры суда удовлетворили даже наиболее непримиримых борцов против мафии. Видимо, времена были уже не те, чтобы покрывать нарушителей всеобщего мира... Подводную крепость разоружили и передали океанологам. Орбитальная станция работала нормально; вовсю строилась башня комбината, снова готовился к запуску "Вихрь-2". Жители внеземного поселка отпраздновали победу над силами зла и позабыли о ней в будничных заботах.
Кажется, только три человека в мире не почувствовали полного облегчения. Более чем обычно замкнувшись, ожившей статуей расхаживала по диспетчерской Дэви; ей предлагали досрочный отпуск, она отказалась. Неотвязная дума омрачала дни Виктора Сергеевича; чаще обычного впадал он в раздражение или, наоборот, на целые сутки затворялся в своей квартире под слоем камня, на нижнем жилом горизонте командного пункта. Переживая за командира, почти перестала улыбаться Марина.
А если быть совершенно точным, Панину не давали покоя две думы. О неведомом враге, которого еще предстоит найти с помощью Дэви среди поселенцев астероида. И о том вполне ясном, но почему-то всеми на радостях забытом факте, что по Солнечной системе кружит второй, пока безмолвный и невидимый пиратский космолет.
С некоторых пор Марина стала пропадать в виварии. Все свободное время проводила возле решеток и витринных стекол, за которыми копошились звери и птицы, странно преображенные микротяжестью. На недоуменные вопросы коллег, откуда вдруг такая страсть к животным, Стрижова отвечала, что еще в детстве заметила успокоительное влияние животных. Может быть, дело тут в каком-нибудь свойстве биополя, но скорее, в самой скромной, незатейливой, лишенной всяких тайн жизни пса, кошки или аквариумных рыбок. Рядом с этим мудро-элементарным бытием собственные заботы подчас кажутся пустой, надуманной суетой.
Марина подружилась со всей командой вивария, с зоологами, ветеринарами и техниками. Помогала готовить пищу и чистить клетки, терпеливо выслушивала длинные рассказы о рационе слоновой черепахи или обезьяньих заболеваниях. К ней присоединился "Санта-Клаус", седовласый Том Карр. Том так и остался начальником солнечной ловушки, Сикорского после психической эпидемии врачи больше не допустили к ответственной работе. Вместе с Мариной, только более откровенно и бурно, он изумлялся тому, как осторожно ползет-стелется по нежной траве местный, родившийся в невесомости кролик. Ему чужды веселые прыжки. Невероятно огромный и пушистый, ползающий кролик кажется страшноватым неизвестным животным. А трава, приминаемая его осторожными лапами, несмотря на малое тяготение, все равно растет вверх. Ей указывает дорогу Солнце...
Рыбки, по-видимому, вообще не чувствовали, насколько ничтожна гравитация. И привезенные с Земли, и родившиеся здесь гуппи с радужными хвостами, алые меченосцы, бархатные моллинезии водили все те же привычные хороводы вокруг кормушек, бросались по прямой из угла в угол. В жилищах птиц были подвешены у потолков эластичные сетки, иначе пернатые разбились бы вдребезги. Как ни странно, к диковинным условиям первыми привыкли российские лесные пичуги, зарянки, пеночки, корольки и прочая шумная, деловитая мелочь; чуть трепеща самыми кончиками крыльев, они висели посреди остекленного пространства или неторопливо планировали, обходя ветви буйно разросшихся кустов. Царственные же орлы и раззолоченные павлины то и дело забывали, где они находятся, и с дикими воплями с размаху втыкались в сетку...
Птенцы всех птичьих пород, уроженцы астероида, вели себя одинаково осмотрительно и даже, пожалуй, горделиво. Вероятно, их врожденное самолюбие было удовлетворено тем, что даже голые крючки - зачатки крыльев - позволяли отлично летать. За нелепыми бесперыми летунами гонялись крошечные макаки и пушистые сосунки-капуцины, наловчившиеся загребать воздух ладошками. У обезьянок наблюдалось резкое удлинение лап, они напоминали пауков...
Стрижова и Карр возились со всей этой живностью, забывая о режиме дня; приходилось вмешиваться командиру. Иногда в виварий являлась "хозяйка" смежного блока - оранжерей - Марта Энгстрем, и при ней новоиспеченный оператор оранжерейной гидросети сильно похудевший Сикорский. Эти визиты также происходили не без ведома Панина. Неразлучная парочка рьяно бралась помогать зоологам, и Марине приходилось ретироваться.
Оказавшись на рабочем месте, она старалась полностью отдаться труду, чтобы не оставалось места ни лишним мыслям, ни проклятому постоянному предчувствию новых бед. Впрочем, не надо было особых стараний, чтобы с головой уйти в должностные обязанности. Чего стоила одна гипнотека! Это начинание казалось прямым волшебством новым жителям поселка. Марина собирала в машинной памяти магнитные записи словесных внушений, формулы определенных видов отдыха. "Вы входите в зал... гаснет свет, раздвигается занавес...", "Перед вами распахивается пространство, замкнутое синеватыми туманными горами; по каменистой жаркой дороге приближается путник. Это "Явление Христа народу" Александра Иванова...", "Еще мгновение, и блесна вашего спиннинга с плеском падает в воду...", "Как упруга шляпка гриба! Как искусно прячется боровик под сосновыми иглами, среди мха и опавших листьев!..", "Удар! Вы отразили и эту подачу..."
Наш мозг способен воспринимать время в сжатом, сконцентрированном состоянии, "прокручивать" события в темпе, тысячекратно превосходящем действительный. Оттого за несколько секунд сна можно "прожить" часы, а то и недели. Суггестирующие записи позволяли человеку в течение десяти минут провести несколько суток прекрасного, безмятежного отпуска. Все, кто испытал гипноотдых, проникался восторженным чувством к науке; никогда до сей поры не слышала Марина таких любовных излияний и дифирамбов; один запальчивый кубинский курсант назвал ее "богиней, чудесно продлевающей жизнь". Только однажды случился совершенно неожиданный конфуз.
"Патриарх" астероида, шестидесятипятилетний библиотекарь Антон Корчак долго не мог преодолеть предвзятого отношения к гипнозу. "Боюсь, право слово... и знаю, что ничего страшного, а боюсь... будто марионеткой станешь, себе не принадлежащей..." Как-то Марина подвергла Корчака очередному обследованию, после которого заявила, что почтенный поселенец явно переутомился; если упрямый библиотекарь не пожелает воспользоваться внушаемым отпуском, его придется списать на Землю. Антон больше всего опасался быть списанным, это означало для него старость. Потому волей-неволей поплелся к пульту машины психофизцентра и начал набирать некую программу. Вслед за этим машина дала сбой. Среди трех сотен видов отдыха, собранных к тому времени Стрижовой, не оказалось разновидности, заказанной Корчаком. Марина спросила о желании пациента очень мягко, чтобы не задеть его национальные чувства; неужели при составлении "гипнотеки" она обошла вниманием отдых, популярный в Чехословакии?!
Ответ почтенного "пана Антона" был смиренным и весьма неожиданным. Библиотекарь, который провел детство в доме своего отца-лесничего среди Высоких Татр, обожал на досуге колоть дрова...
Скоро, в соответствии с долгосрочной программой работ, пришло для Марины такое напряженное время, что вместо привычного забвения в трудах стало тянуть ее к расслаблению, к пассивному отдыху. Уже и гипнотекой не пользовалась. Просто лежала с книгой на кушетке, а то и без книги, бездумно глядя в потолок.
Начались испытательные полеты с биоуправлением. Первые опыты проводились еще в 70-х годах прошлого века. Налаживали связь между нервной системой испытателя и управляемым устройством. Посредник - электронная машина. Повинуясь желанию человека, без прикосновения рук, работали послушные механизмы. Неспециалистам это казалось чудом. Специалисты солидно объясняли, что никто не видит ничего чудесного в подчинении нашим желаниям мышц тела. Биотоки - точно адресованные электрические импульсы бегут от мозга, заставляя нас ходить, вставать, садиться, жевать, писать или строить глазки девушке на сиденье напротив. Поставьте на место мышц чувствительные механизмы - вот вам и биоуправление...
Одним из первых попробовал подняться в ракете, лишенной пульта управления, космонавт Муреш. Два его предшественника без всяких приключений стартовали с астероида и несколько раз облетели вокруг него, одним усилием мысли выполняя сложные маневры. А вот у Муреша начались "сюрпризы"...
Вообще-то он был непростым парнем, Пол Муреш, американец венгерского происхождения, потомок одной из уважаемых "космических" фамилий США, слава которой зародилась в 1990-х годах, во время полетов семейства челночных кораблей. Дядя Пола, человек суровый и своеобразный, любивший вздыхать и жаловаться, что родился на триста лет позже "своего времени", имел довольно необычные убеждения. Он был опытным и заслуженным пилотом, но почему-то призывал своих коллег и учеников "не слишком доверять технике". "Ну и что из того, что мы утюжим пустоту и под ногами у нас сто тысяч лошадиных сил?" - говаривал старый Лайош смешливым юнцам из пополнения. "Все равно мы ничем не отличаемся от матросов какой-нибудь колумбовой "Ниньи" или "Пинты". Только что руки не обдираем канатами. А жаль, лучше бы обдирали. Это делает из хлюпиков мужчин. Впрочем, если у вас на полном ходу откажет подача кислорода или начнется вибрация, веселья будет побольше, чем у испанцев на пути в Новый Свет..." Дядя не уважал электронику: "Вы мне не говорите про медлительность человеческих реакций; где-нибудь в сече с турками мой прапрадед соображал скорее, чем ваши компьютеры, иначе остался бы без головы..." Не жаловал он также психофизиологический контроль и вообще медицину. "Подумаешь, насморк у тебя или переел с вечера! Машина предполетного осмотра, видите ли, забраковала... А что она понимает, рухлядь? Может, у тебя желание и воля в сто раз больше, чем у самого здорового, и ты, сцепив зубы, пойдешь вперед там, где он захнычет и попросится домой. Этого машине никогда не понять. Она бы того же Колумба или, скажем, Магеллана не допустила бы к плаванию из-за гнилого зуба..."
Взгляды ворчливого Лайоша перенял его младший брат - отец Пола и, наконец, сам Пол. Оттого, поднявшись на ракете, испытатель решил, по его собственному выражению, "поводить машину за нос", доказать, что человек все равно умнее...
С этой целью Пол скомандовал кораблю сделать достаточно крутой разворот, а когда ракета беспрекословно подчинилась, вдруг мысленно нарисовал прямую линию полета. Стальные стены ощутимо вздрогнули. Муреш почувствовал легкое покалывание на запястьях, там, где к его коже были приклеены датчики машины, преобразовывавшей биотоки. Тем не менее упрямый пилот снова "предложил" ракете немедленно прекратить разворот и двигаться прямо. На этот раз корабль даже "ухом не повел", зато Пола изрядно тряхнуло током. Крепко выругав автоматику, он волей-неволей завершил маневр.
Вдоволь посмеявшись над рассказом Муреша, кибернетики признались ему в небольшом подвохе. Испытателей не посвящали в тонкости схемы обратной связи, предпочитали, чтобы пилоты все постигли самостоятельно. (Это тоже предложила Марина, неистощимая на выдумку в деле различных тестов и проверок своих подопечных.) Датчики, снимавшие картину биотоков, бегущих от мозга, передавали ее весьма коварному микрокомпьютеру. Если желание пилота не выходило за пределы возможностей корабля, машинка, работая в качестве приемного устройства, посылала импульс главной ЭВМ ракеты. Если космонавт требовал чего-то нелепого, недопустимого или разрушительного, электронный страж отвечал ему разрядом, так сказать, приводил в чувство. Чем больше было отклонение от нормы, тем сильнее становился разряд, вплоть до весьма болезненного. Пилота, потерявшего сознание, такой "укол" мигом оживлял; кроме того, достигнув определенной силы, тревожный сигнал транслировался в центр управления полетом.
Панин запретил Марине (и кому бы то ни было другому) делать выговор Полу. Упрямец должен был все понять сам. Тем более что вскоре ему предстояло более серьезное испытание.
Космоцентр СССР совместно с НАСА разработали специальный корабль для исследования пояса астероидов - чудовищного роя мелких и крупных обломков планетного "строительного материала", висевшего между Марсом и Юпитером. Пример "Вихря", притащившего драгоценный подарок Земле, оказался заразительным. Многим странам захотелось запустить руки в космическую россыпь и выудить оттуда самородок подороже. Сдерживала только страшноватая хроника полета того же "Вихря". Никому не хотелось уворачиваться от глыб и горных пиков, летящих вдесятеро быстрее артиллерийского снаряда.
Именно для успешного лавирования среди камней пояса и была создана эта относительно небольшая, очень прочная и маневренная ракета с мощными "якорями", способными намертво вцепиться в облюбованную глыбу. Но успех маршрута высшей сложности зависел исключительно от быстроты реакций пилота. Ручное управление было слишком медленным. Корабль мог трижды погибнуть, пока пилот, заметив опасность, совершил бы необходимые манипуляции на пульте. Передача всех функций управления автоматам также не гарантировала благополучного исхода; в дьявольском лабиринте требовались и фантазия, и умение рисковать, и даже та гениальная нелогичность, которая раз и навсегда поставила человека выше всех его рукотворных подобий. Итак, оставалось только биоуправление, сводившее почти до нуля промежуток между решением и поступком. Испытания на астероиде должны были подтвердить пригодность ракеты "Варан" для путешествия в те края, где ее могла выручить только верткость, свойственная пустынной ящерице, подарившей свое название новому виду космоплавания...
Для наблюдения за стартом и полетом Виктор Сергеевич не поехал на пусковой комплекс, а уселся вместе с Мариной перед экраном командного пункта астероида. В центральной части был хорошо виден короткий круглоголовый "Варан", крепыш с растопыренными стабилизаторами, смирно лежавший в желобе. Слева сидел в пилотском кресле одетый в скафандр Пол Муреш, скуластый, веснушчатый и рыжий, непрерывно что-то жевавший. Глаза у него были узкие, зеленые и неприветливые, должно быть, подозревал будущие провокации со стороны автоматов. Правая треть экрана показывала зал пускового, где в числе прочих операторов колдовала с наушниками на голове бледная Дэви и переваливался вдоль пульта мешковатый Глебов.
"Варан" привезли на станцию совсем недавно, Панин его изнутри не видел и теперь заинтересовался, сообразив, что кабина выглядит непривычно. То, что перед пилотом не было вообще никаких органов управления, только сводный блок приборов, - это исходило из системы корабля. Но почему колени Пола упирались в прозрачную перегородку, за которой явственно виднелось еще одно пилотское кресло?
Это была спарка. Тренировочный вариант. Передняя кабина предназначалась для космонавта-инструктора. Спарки применялись довольно давно, со времен появления первых орбитальных самолетов - кораблей многоразового использования для связи с жилыми спутниками. Теперь почти любая серия ракет начиналась со сдвоенной модели. Только большие дальнорейсовые планетолеты по вполне понятным причинам вторых кабин не имели. Спарки позволяли одновременно обкатывать корабль и обучать его будущего хозяина. Часто на месте учителя выходил в космос сам конструктор.
Сегодня второе рабочее место было свободно. Через дублирующий пульт осуществлялась связь с центром. Руководитель испытаний мог следить за состоянием каких угодно систем, только не имел возможности вмешаться в процесс управления. Такое ограничение было оправдано психологически. Космонавт знал, что ему не на кого переложить свои обязанности. В любом случае он целиком и полностью отвечал за полет. Конечно, это мобилизовало, не позволяло ослабить внимание, оробеть, потерять присутствие духа...
Программа нынешних испытаний предусматривала полный набор операций, выявляющих все качества "Варана". Полу предстояло силой мысли осуществить выход на курс, облететь астероид и решить ряд нелегких оперативных задач, в том числе сманеврировать между несколькими гигантскими "буями", спутниками, сделанными из тончайшей пленки.
Виктору Сергеевичу нравилось, как Пол проверяет готовность корабля: закрыв глаза и приложив пальцы к вискам, пилот являл собой картину полного, можно сказать, йогического сосредоточения. В такт его мысленным распоряжением вспыхивали индикаторы, оживали циферблаты, выстраивались цифры в окошках дисплеев. Ни задержек, ни сбоев. Что называется, дисциплинированный ум.
Наконец, точно очнувшись от оцепенения, Муреш угрюмо пробормотал что-то о готовности к пуску. Глебов вопросительно оглянулся на экран с лицом Панина; командир кивнул, и Дмитрий Витальевич разрешил Полу взлет. "Орудие" уже стояло наподобие голенастого журавля, задрав ствол к зениту. Сработал пусковой патрон - и вот уже "Варан", крестом раскинув стабилизаторы, резво удаляется от астероида. Теперь телекамера, показывавшая корабль извне, работала от следящего радиолокатора, поэтому ракета ни на секунду не пропадала из поля зрения...
Минут пятнадцать все шло нормально, потом начались странности. Пол все так же изображал крайнюю собранность, только руки уже не приближал к вискам - мешало опущенное стекло шлема. Однако, как это бывало уже не раз, командир краем глаза глянул на Дэви и заметил ее беспокойство. Вслед за этим Виктор Сергеевич повернулся к планшету курсографа, где от условно изображенного астероида убегали две светящиеся линии, белая и красная: белая - расчетный путь "Варана", красная - действительный. И увидел именно то, чего с момента пуска опасаются все руководители полетов. Линии расходились. Алая трасса, вместо того чтобы бежать вплотную к завиткам и петлям белой, резко уклонилась вниз.
- Дмитрий Витальевич, - со сдержанной злостью сказал Панин. - Что там у вас за игры? Извольте одернуть парня...
Еще не окончив фразу, Панин уже знал, что говорит впустую. Гусев ответил, часто моргая и разводя пухлыми ладошками:
- Одергивали, командир. Не реагирует.
Неужели Пол перехитрил-таки машину? Вряд ли. Первый полет на "Варане" многому научил его. Кроме того, вот уже в круглом глазке прибора набухает и пульсирует тревожная багровая вишня. Значит, компьютер бьет космонавта жгучими разрядами, а тот не чувствует. И на запросы Глебова никак не отвечает. Почему?
Виктор Сергеевич подумал было, что самопогружение Пола оказалось слишком глубоким. Впрочем, это не Дэви, он таким приемам не обучен. Да и вообще, лицо пилота кажется слишком неподвижным для подлинной сосредоточенности. Скорее это маска. Словно в тот самый момент, когда Пол представил себе маршрут полета, что-то разом выключило его сознание; так он и остался, со значительной миной, со складками на переносице, но уже не мыслящий, не действующий...
Господи!
Лоб Муреша заблестел, покрываясь испариной. Капля пота скатывается по щеке.
С одной стороны, наступило некоторое облегчение - "жив". С другой, надо было срочно разобраться: что же происходит на "Варане"? Если отказала терморегуляция, Мурешу конец через несколько минут. Рам Ананд, Гаджиев... Даже думать об этом жутко. Еще одна смерть. Прикроют, прикроют станцию... Неужели снова диверсия? Конца этому не видно! Происки пиратов или того, безликого, кто до сих пор прячется в поселке?..
В следующее мгновение компьютер, которому было, разумеется, наплевать на все происходящее, сообщил, что корабль окончил ориентацию. Куда сориентировался "Варан", об этом можно было только догадываться. Может, к Веге или к Сириусу. Но это значит, что сознание Муреша живет. Расстроенное, искаженное, оно продолжает управлять ракетой.
А терморегуляция в полном порядке, если, конечно, не врут все приборы сразу, и на "Варане", и у Глебова, и здесь, на командном пункте станции, и в Космоцентре на Земле, откуда уже названивают встревоженные Волновой и Тарханов, и в центре НАСА...
Так. Вполне логично. Ориентация окончена, включаются маршевые двигатели. "Варан" обретает вид огненного креста и уносится прочь от астероида. Минута, другая... Пузатое тело ракеты продырявливает белоснежный мяч "буя", разлетаются полотнища пленки. Еще один спутник уничтожен. Красная линия уверенно стремится к краю планшета. Струйки пота льются по неподвижному лицу Муреша. Затем его изображение, дернувшись, гаснет. Провал зияет в левой трети экрана, в центре безмятежно пылает крест сопел "Варана", в правой части видна паника на пусковом участке. Операторы вскакивают с мест, кто-то, не рассчитав усилия, болтает руками и ногами в воздухе. Одна Дэви внешне спокойна и, видимо, изыскивает способ пробиться к пульту "Варана". Панин ведет себя чуть сдержаннее, но скрыть волнение не может. Марина со страдальческой гримасой слушает через наушники, что ей втолковывает с Земли Тарханов.
Инструкции Космоцентра что-нибудь предусматривают на подобный случай?
Предусматривают.
Виктор Сергеевич объявил через все громкоговорители в помещении астероида:
- Внимание! Аварийная ситуация номер один! Работы на станции прекратить. На связь никому не выходить. Ожидать дальнейших распоряжений.
(...И снова растерянно разинет рот Том Карр, и потихоньку перекрестится фру Энгстрем, и станет ее успокаивать донельзя перепуганный Сикорский. В который раз за последний год тревога на астероиде!)
Всю правую треть заслонила широкая заспанная физиономия и круглые плечи Глебова.
- Есть предложение, командир.
- Ну?
- Тряхнуть стариной. Я беру транспортный корабль и догоняю этого психа. Слава богу, опыта мне хватит.
Как просто, подумал Панин. Для кого-то Глебов - тюфяк, увалень; но ведь на самом-то деле ас, ветеран космонавтики, втайне тоскующий о полетах... как, впрочем, и сам Виктор Сергеевич. Кому же, как не Диме, и гоняться за взбесившимся "Вараном"?
"Не будь этого предложения, через полминуты я бы сам решил лететь. Н-да... и получил бы выговор от Марины... Глебову не устроит сцены, а мне вот..."
- А есть готовый транспортник?
- Обязательно. В главном порту, новозеландский "Зэт-9". Заправлен, проверен, завтра должен тащить руду на Землю. Ну, руду мы выкинем в два счета.
- Придется. ("Паршивец этот Пол, теперь нам платить неустойку новозеландским фирмачам!") Вместо нее возьмешь в трюм добавочный бак.
- Понял, Витя.
- Ну, Димочка, благословляю. Держи связь.
...Быстро они справились. "Варан" еще не успел и на тысячу километров отойти от станции, как транспортеры вывалили руду из великана-грузовоза (пыль висела огромным облаком по всему "корыту" порта), краны внесли в трюм цистерну с горючим, машины рассчитали наилучший курс преследования. Глебов натаскивал скафандр на раздобревшее со времен космической практики, неповоротливое тело, путался в застежках. Ему помогали, сдерживая смех, два юнца наладчика.
То, что разразилось в мире после разоблачения главного антиастероидного заговора, можно было сравнить разве что с кампанией протеста последних лет перед разоружением. Людям, не так давно вздохнувшим спокойно - пятидесятилетние еще отлично помнили нервозную атмосферу "термоядерного противостояния", - вовсе не хотелось опять со страхом включать телевизоры. Беспощадная организация "космоборцев", собравшая недобитых реакционеров всех мастей, возбудила против себя многоликий и многообразный протест. "Первый случай в нашей истории, - чтобы и левые, и правые, и белые, и цветные, и католики, и протестанты столь активно помогали полиции!" - признался министр внутренних дел крупной капиталистической страны.
В нескольких буржуазных государствах Европы пали кабинеты; обанкротились значительные фирмы, биржевая паника в очередной раз ударила по самым твердым видам валюты. Волей-неволей, ощутив угрозу еще более страшных потрясений, финансовые боги были вынуждены пожертвовать даже самыми близкими помощниками. Международный суд рассматривал одновременно сотни дел; перед его рабочими группами представали одураченные интеллигенты и матерые разведчики, психопаты и профессиональные преступники, запуганные пешки и многоопытные короли терроризма. Частая сеть розыска набрела и на "экспериментальный центр" мафии, где несколько, безусловно, талантливых, но, увы, профашистски настроенных ученых работали над принципами неуловимости космических кораблей. Именно благодаря их стараниям был надежно замаскирован от следящих устройств взлет "близнецов"...
Под шум скандального расследования покровители "космоборцев" известные всем, но юридически неподсудные миллиардеры, сумели добиться освобождения верхушки "Общества Адама". Коллинз и его подручные были признаны лишь косвенными соучастниками преступлений. "Пророк" Иеремия отделался штрафом (который за него уплатил один из благотворительных фондов) и даже заявил публично, что считает методы террористов "нехристианскими и недостойными цивилизованных людей". Кажется, слова его были искренними. Во всяком случае, с тех пор "честный фермер" не произносил поджигательских речей и безмятежно учительствовал в каком-то колледже.
Приговоры суда удовлетворили даже наиболее непримиримых борцов против мафии. Видимо, времена были уже не те, чтобы покрывать нарушителей всеобщего мира... Подводную крепость разоружили и передали океанологам. Орбитальная станция работала нормально; вовсю строилась башня комбината, снова готовился к запуску "Вихрь-2". Жители внеземного поселка отпраздновали победу над силами зла и позабыли о ней в будничных заботах.
Кажется, только три человека в мире не почувствовали полного облегчения. Более чем обычно замкнувшись, ожившей статуей расхаживала по диспетчерской Дэви; ей предлагали досрочный отпуск, она отказалась. Неотвязная дума омрачала дни Виктора Сергеевича; чаще обычного впадал он в раздражение или, наоборот, на целые сутки затворялся в своей квартире под слоем камня, на нижнем жилом горизонте командного пункта. Переживая за командира, почти перестала улыбаться Марина.
А если быть совершенно точным, Панину не давали покоя две думы. О неведомом враге, которого еще предстоит найти с помощью Дэви среди поселенцев астероида. И о том вполне ясном, но почему-то всеми на радостях забытом факте, что по Солнечной системе кружит второй, пока безмолвный и невидимый пиратский космолет.
С некоторых пор Марина стала пропадать в виварии. Все свободное время проводила возле решеток и витринных стекол, за которыми копошились звери и птицы, странно преображенные микротяжестью. На недоуменные вопросы коллег, откуда вдруг такая страсть к животным, Стрижова отвечала, что еще в детстве заметила успокоительное влияние животных. Может быть, дело тут в каком-нибудь свойстве биополя, но скорее, в самой скромной, незатейливой, лишенной всяких тайн жизни пса, кошки или аквариумных рыбок. Рядом с этим мудро-элементарным бытием собственные заботы подчас кажутся пустой, надуманной суетой.
Марина подружилась со всей командой вивария, с зоологами, ветеринарами и техниками. Помогала готовить пищу и чистить клетки, терпеливо выслушивала длинные рассказы о рационе слоновой черепахи или обезьяньих заболеваниях. К ней присоединился "Санта-Клаус", седовласый Том Карр. Том так и остался начальником солнечной ловушки, Сикорского после психической эпидемии врачи больше не допустили к ответственной работе. Вместе с Мариной, только более откровенно и бурно, он изумлялся тому, как осторожно ползет-стелется по нежной траве местный, родившийся в невесомости кролик. Ему чужды веселые прыжки. Невероятно огромный и пушистый, ползающий кролик кажется страшноватым неизвестным животным. А трава, приминаемая его осторожными лапами, несмотря на малое тяготение, все равно растет вверх. Ей указывает дорогу Солнце...
Рыбки, по-видимому, вообще не чувствовали, насколько ничтожна гравитация. И привезенные с Земли, и родившиеся здесь гуппи с радужными хвостами, алые меченосцы, бархатные моллинезии водили все те же привычные хороводы вокруг кормушек, бросались по прямой из угла в угол. В жилищах птиц были подвешены у потолков эластичные сетки, иначе пернатые разбились бы вдребезги. Как ни странно, к диковинным условиям первыми привыкли российские лесные пичуги, зарянки, пеночки, корольки и прочая шумная, деловитая мелочь; чуть трепеща самыми кончиками крыльев, они висели посреди остекленного пространства или неторопливо планировали, обходя ветви буйно разросшихся кустов. Царственные же орлы и раззолоченные павлины то и дело забывали, где они находятся, и с дикими воплями с размаху втыкались в сетку...
Птенцы всех птичьих пород, уроженцы астероида, вели себя одинаково осмотрительно и даже, пожалуй, горделиво. Вероятно, их врожденное самолюбие было удовлетворено тем, что даже голые крючки - зачатки крыльев - позволяли отлично летать. За нелепыми бесперыми летунами гонялись крошечные макаки и пушистые сосунки-капуцины, наловчившиеся загребать воздух ладошками. У обезьянок наблюдалось резкое удлинение лап, они напоминали пауков...
Стрижова и Карр возились со всей этой живностью, забывая о режиме дня; приходилось вмешиваться командиру. Иногда в виварий являлась "хозяйка" смежного блока - оранжерей - Марта Энгстрем, и при ней новоиспеченный оператор оранжерейной гидросети сильно похудевший Сикорский. Эти визиты также происходили не без ведома Панина. Неразлучная парочка рьяно бралась помогать зоологам, и Марине приходилось ретироваться.
Оказавшись на рабочем месте, она старалась полностью отдаться труду, чтобы не оставалось места ни лишним мыслям, ни проклятому постоянному предчувствию новых бед. Впрочем, не надо было особых стараний, чтобы с головой уйти в должностные обязанности. Чего стоила одна гипнотека! Это начинание казалось прямым волшебством новым жителям поселка. Марина собирала в машинной памяти магнитные записи словесных внушений, формулы определенных видов отдыха. "Вы входите в зал... гаснет свет, раздвигается занавес...", "Перед вами распахивается пространство, замкнутое синеватыми туманными горами; по каменистой жаркой дороге приближается путник. Это "Явление Христа народу" Александра Иванова...", "Еще мгновение, и блесна вашего спиннинга с плеском падает в воду...", "Как упруга шляпка гриба! Как искусно прячется боровик под сосновыми иглами, среди мха и опавших листьев!..", "Удар! Вы отразили и эту подачу..."
Наш мозг способен воспринимать время в сжатом, сконцентрированном состоянии, "прокручивать" события в темпе, тысячекратно превосходящем действительный. Оттого за несколько секунд сна можно "прожить" часы, а то и недели. Суггестирующие записи позволяли человеку в течение десяти минут провести несколько суток прекрасного, безмятежного отпуска. Все, кто испытал гипноотдых, проникался восторженным чувством к науке; никогда до сей поры не слышала Марина таких любовных излияний и дифирамбов; один запальчивый кубинский курсант назвал ее "богиней, чудесно продлевающей жизнь". Только однажды случился совершенно неожиданный конфуз.
"Патриарх" астероида, шестидесятипятилетний библиотекарь Антон Корчак долго не мог преодолеть предвзятого отношения к гипнозу. "Боюсь, право слово... и знаю, что ничего страшного, а боюсь... будто марионеткой станешь, себе не принадлежащей..." Как-то Марина подвергла Корчака очередному обследованию, после которого заявила, что почтенный поселенец явно переутомился; если упрямый библиотекарь не пожелает воспользоваться внушаемым отпуском, его придется списать на Землю. Антон больше всего опасался быть списанным, это означало для него старость. Потому волей-неволей поплелся к пульту машины психофизцентра и начал набирать некую программу. Вслед за этим машина дала сбой. Среди трех сотен видов отдыха, собранных к тому времени Стрижовой, не оказалось разновидности, заказанной Корчаком. Марина спросила о желании пациента очень мягко, чтобы не задеть его национальные чувства; неужели при составлении "гипнотеки" она обошла вниманием отдых, популярный в Чехословакии?!
Ответ почтенного "пана Антона" был смиренным и весьма неожиданным. Библиотекарь, который провел детство в доме своего отца-лесничего среди Высоких Татр, обожал на досуге колоть дрова...
Скоро, в соответствии с долгосрочной программой работ, пришло для Марины такое напряженное время, что вместо привычного забвения в трудах стало тянуть ее к расслаблению, к пассивному отдыху. Уже и гипнотекой не пользовалась. Просто лежала с книгой на кушетке, а то и без книги, бездумно глядя в потолок.
Начались испытательные полеты с биоуправлением. Первые опыты проводились еще в 70-х годах прошлого века. Налаживали связь между нервной системой испытателя и управляемым устройством. Посредник - электронная машина. Повинуясь желанию человека, без прикосновения рук, работали послушные механизмы. Неспециалистам это казалось чудом. Специалисты солидно объясняли, что никто не видит ничего чудесного в подчинении нашим желаниям мышц тела. Биотоки - точно адресованные электрические импульсы бегут от мозга, заставляя нас ходить, вставать, садиться, жевать, писать или строить глазки девушке на сиденье напротив. Поставьте на место мышц чувствительные механизмы - вот вам и биоуправление...
Одним из первых попробовал подняться в ракете, лишенной пульта управления, космонавт Муреш. Два его предшественника без всяких приключений стартовали с астероида и несколько раз облетели вокруг него, одним усилием мысли выполняя сложные маневры. А вот у Муреша начались "сюрпризы"...
Вообще-то он был непростым парнем, Пол Муреш, американец венгерского происхождения, потомок одной из уважаемых "космических" фамилий США, слава которой зародилась в 1990-х годах, во время полетов семейства челночных кораблей. Дядя Пола, человек суровый и своеобразный, любивший вздыхать и жаловаться, что родился на триста лет позже "своего времени", имел довольно необычные убеждения. Он был опытным и заслуженным пилотом, но почему-то призывал своих коллег и учеников "не слишком доверять технике". "Ну и что из того, что мы утюжим пустоту и под ногами у нас сто тысяч лошадиных сил?" - говаривал старый Лайош смешливым юнцам из пополнения. "Все равно мы ничем не отличаемся от матросов какой-нибудь колумбовой "Ниньи" или "Пинты". Только что руки не обдираем канатами. А жаль, лучше бы обдирали. Это делает из хлюпиков мужчин. Впрочем, если у вас на полном ходу откажет подача кислорода или начнется вибрация, веселья будет побольше, чем у испанцев на пути в Новый Свет..." Дядя не уважал электронику: "Вы мне не говорите про медлительность человеческих реакций; где-нибудь в сече с турками мой прапрадед соображал скорее, чем ваши компьютеры, иначе остался бы без головы..." Не жаловал он также психофизиологический контроль и вообще медицину. "Подумаешь, насморк у тебя или переел с вечера! Машина предполетного осмотра, видите ли, забраковала... А что она понимает, рухлядь? Может, у тебя желание и воля в сто раз больше, чем у самого здорового, и ты, сцепив зубы, пойдешь вперед там, где он захнычет и попросится домой. Этого машине никогда не понять. Она бы того же Колумба или, скажем, Магеллана не допустила бы к плаванию из-за гнилого зуба..."
Взгляды ворчливого Лайоша перенял его младший брат - отец Пола и, наконец, сам Пол. Оттого, поднявшись на ракете, испытатель решил, по его собственному выражению, "поводить машину за нос", доказать, что человек все равно умнее...
С этой целью Пол скомандовал кораблю сделать достаточно крутой разворот, а когда ракета беспрекословно подчинилась, вдруг мысленно нарисовал прямую линию полета. Стальные стены ощутимо вздрогнули. Муреш почувствовал легкое покалывание на запястьях, там, где к его коже были приклеены датчики машины, преобразовывавшей биотоки. Тем не менее упрямый пилот снова "предложил" ракете немедленно прекратить разворот и двигаться прямо. На этот раз корабль даже "ухом не повел", зато Пола изрядно тряхнуло током. Крепко выругав автоматику, он волей-неволей завершил маневр.
Вдоволь посмеявшись над рассказом Муреша, кибернетики признались ему в небольшом подвохе. Испытателей не посвящали в тонкости схемы обратной связи, предпочитали, чтобы пилоты все постигли самостоятельно. (Это тоже предложила Марина, неистощимая на выдумку в деле различных тестов и проверок своих подопечных.) Датчики, снимавшие картину биотоков, бегущих от мозга, передавали ее весьма коварному микрокомпьютеру. Если желание пилота не выходило за пределы возможностей корабля, машинка, работая в качестве приемного устройства, посылала импульс главной ЭВМ ракеты. Если космонавт требовал чего-то нелепого, недопустимого или разрушительного, электронный страж отвечал ему разрядом, так сказать, приводил в чувство. Чем больше было отклонение от нормы, тем сильнее становился разряд, вплоть до весьма болезненного. Пилота, потерявшего сознание, такой "укол" мигом оживлял; кроме того, достигнув определенной силы, тревожный сигнал транслировался в центр управления полетом.
Панин запретил Марине (и кому бы то ни было другому) делать выговор Полу. Упрямец должен был все понять сам. Тем более что вскоре ему предстояло более серьезное испытание.
Космоцентр СССР совместно с НАСА разработали специальный корабль для исследования пояса астероидов - чудовищного роя мелких и крупных обломков планетного "строительного материала", висевшего между Марсом и Юпитером. Пример "Вихря", притащившего драгоценный подарок Земле, оказался заразительным. Многим странам захотелось запустить руки в космическую россыпь и выудить оттуда самородок подороже. Сдерживала только страшноватая хроника полета того же "Вихря". Никому не хотелось уворачиваться от глыб и горных пиков, летящих вдесятеро быстрее артиллерийского снаряда.
Именно для успешного лавирования среди камней пояса и была создана эта относительно небольшая, очень прочная и маневренная ракета с мощными "якорями", способными намертво вцепиться в облюбованную глыбу. Но успех маршрута высшей сложности зависел исключительно от быстроты реакций пилота. Ручное управление было слишком медленным. Корабль мог трижды погибнуть, пока пилот, заметив опасность, совершил бы необходимые манипуляции на пульте. Передача всех функций управления автоматам также не гарантировала благополучного исхода; в дьявольском лабиринте требовались и фантазия, и умение рисковать, и даже та гениальная нелогичность, которая раз и навсегда поставила человека выше всех его рукотворных подобий. Итак, оставалось только биоуправление, сводившее почти до нуля промежуток между решением и поступком. Испытания на астероиде должны были подтвердить пригодность ракеты "Варан" для путешествия в те края, где ее могла выручить только верткость, свойственная пустынной ящерице, подарившей свое название новому виду космоплавания...
Для наблюдения за стартом и полетом Виктор Сергеевич не поехал на пусковой комплекс, а уселся вместе с Мариной перед экраном командного пункта астероида. В центральной части был хорошо виден короткий круглоголовый "Варан", крепыш с растопыренными стабилизаторами, смирно лежавший в желобе. Слева сидел в пилотском кресле одетый в скафандр Пол Муреш, скуластый, веснушчатый и рыжий, непрерывно что-то жевавший. Глаза у него были узкие, зеленые и неприветливые, должно быть, подозревал будущие провокации со стороны автоматов. Правая треть экрана показывала зал пускового, где в числе прочих операторов колдовала с наушниками на голове бледная Дэви и переваливался вдоль пульта мешковатый Глебов.
"Варан" привезли на станцию совсем недавно, Панин его изнутри не видел и теперь заинтересовался, сообразив, что кабина выглядит непривычно. То, что перед пилотом не было вообще никаких органов управления, только сводный блок приборов, - это исходило из системы корабля. Но почему колени Пола упирались в прозрачную перегородку, за которой явственно виднелось еще одно пилотское кресло?
Это была спарка. Тренировочный вариант. Передняя кабина предназначалась для космонавта-инструктора. Спарки применялись довольно давно, со времен появления первых орбитальных самолетов - кораблей многоразового использования для связи с жилыми спутниками. Теперь почти любая серия ракет начиналась со сдвоенной модели. Только большие дальнорейсовые планетолеты по вполне понятным причинам вторых кабин не имели. Спарки позволяли одновременно обкатывать корабль и обучать его будущего хозяина. Часто на месте учителя выходил в космос сам конструктор.
Сегодня второе рабочее место было свободно. Через дублирующий пульт осуществлялась связь с центром. Руководитель испытаний мог следить за состоянием каких угодно систем, только не имел возможности вмешаться в процесс управления. Такое ограничение было оправдано психологически. Космонавт знал, что ему не на кого переложить свои обязанности. В любом случае он целиком и полностью отвечал за полет. Конечно, это мобилизовало, не позволяло ослабить внимание, оробеть, потерять присутствие духа...
Программа нынешних испытаний предусматривала полный набор операций, выявляющих все качества "Варана". Полу предстояло силой мысли осуществить выход на курс, облететь астероид и решить ряд нелегких оперативных задач, в том числе сманеврировать между несколькими гигантскими "буями", спутниками, сделанными из тончайшей пленки.
Виктору Сергеевичу нравилось, как Пол проверяет готовность корабля: закрыв глаза и приложив пальцы к вискам, пилот являл собой картину полного, можно сказать, йогического сосредоточения. В такт его мысленным распоряжением вспыхивали индикаторы, оживали циферблаты, выстраивались цифры в окошках дисплеев. Ни задержек, ни сбоев. Что называется, дисциплинированный ум.
Наконец, точно очнувшись от оцепенения, Муреш угрюмо пробормотал что-то о готовности к пуску. Глебов вопросительно оглянулся на экран с лицом Панина; командир кивнул, и Дмитрий Витальевич разрешил Полу взлет. "Орудие" уже стояло наподобие голенастого журавля, задрав ствол к зениту. Сработал пусковой патрон - и вот уже "Варан", крестом раскинув стабилизаторы, резво удаляется от астероида. Теперь телекамера, показывавшая корабль извне, работала от следящего радиолокатора, поэтому ракета ни на секунду не пропадала из поля зрения...
Минут пятнадцать все шло нормально, потом начались странности. Пол все так же изображал крайнюю собранность, только руки уже не приближал к вискам - мешало опущенное стекло шлема. Однако, как это бывало уже не раз, командир краем глаза глянул на Дэви и заметил ее беспокойство. Вслед за этим Виктор Сергеевич повернулся к планшету курсографа, где от условно изображенного астероида убегали две светящиеся линии, белая и красная: белая - расчетный путь "Варана", красная - действительный. И увидел именно то, чего с момента пуска опасаются все руководители полетов. Линии расходились. Алая трасса, вместо того чтобы бежать вплотную к завиткам и петлям белой, резко уклонилась вниз.
- Дмитрий Витальевич, - со сдержанной злостью сказал Панин. - Что там у вас за игры? Извольте одернуть парня...
Еще не окончив фразу, Панин уже знал, что говорит впустую. Гусев ответил, часто моргая и разводя пухлыми ладошками:
- Одергивали, командир. Не реагирует.
Неужели Пол перехитрил-таки машину? Вряд ли. Первый полет на "Варане" многому научил его. Кроме того, вот уже в круглом глазке прибора набухает и пульсирует тревожная багровая вишня. Значит, компьютер бьет космонавта жгучими разрядами, а тот не чувствует. И на запросы Глебова никак не отвечает. Почему?
Виктор Сергеевич подумал было, что самопогружение Пола оказалось слишком глубоким. Впрочем, это не Дэви, он таким приемам не обучен. Да и вообще, лицо пилота кажется слишком неподвижным для подлинной сосредоточенности. Скорее это маска. Словно в тот самый момент, когда Пол представил себе маршрут полета, что-то разом выключило его сознание; так он и остался, со значительной миной, со складками на переносице, но уже не мыслящий, не действующий...
Господи!
Лоб Муреша заблестел, покрываясь испариной. Капля пота скатывается по щеке.
С одной стороны, наступило некоторое облегчение - "жив". С другой, надо было срочно разобраться: что же происходит на "Варане"? Если отказала терморегуляция, Мурешу конец через несколько минут. Рам Ананд, Гаджиев... Даже думать об этом жутко. Еще одна смерть. Прикроют, прикроют станцию... Неужели снова диверсия? Конца этому не видно! Происки пиратов или того, безликого, кто до сих пор прячется в поселке?..
В следующее мгновение компьютер, которому было, разумеется, наплевать на все происходящее, сообщил, что корабль окончил ориентацию. Куда сориентировался "Варан", об этом можно было только догадываться. Может, к Веге или к Сириусу. Но это значит, что сознание Муреша живет. Расстроенное, искаженное, оно продолжает управлять ракетой.
А терморегуляция в полном порядке, если, конечно, не врут все приборы сразу, и на "Варане", и у Глебова, и здесь, на командном пункте станции, и в Космоцентре на Земле, откуда уже названивают встревоженные Волновой и Тарханов, и в центре НАСА...
Так. Вполне логично. Ориентация окончена, включаются маршевые двигатели. "Варан" обретает вид огненного креста и уносится прочь от астероида. Минута, другая... Пузатое тело ракеты продырявливает белоснежный мяч "буя", разлетаются полотнища пленки. Еще один спутник уничтожен. Красная линия уверенно стремится к краю планшета. Струйки пота льются по неподвижному лицу Муреша. Затем его изображение, дернувшись, гаснет. Провал зияет в левой трети экрана, в центре безмятежно пылает крест сопел "Варана", в правой части видна паника на пусковом участке. Операторы вскакивают с мест, кто-то, не рассчитав усилия, болтает руками и ногами в воздухе. Одна Дэви внешне спокойна и, видимо, изыскивает способ пробиться к пульту "Варана". Панин ведет себя чуть сдержаннее, но скрыть волнение не может. Марина со страдальческой гримасой слушает через наушники, что ей втолковывает с Земли Тарханов.
Инструкции Космоцентра что-нибудь предусматривают на подобный случай?
Предусматривают.
Виктор Сергеевич объявил через все громкоговорители в помещении астероида:
- Внимание! Аварийная ситуация номер один! Работы на станции прекратить. На связь никому не выходить. Ожидать дальнейших распоряжений.
(...И снова растерянно разинет рот Том Карр, и потихоньку перекрестится фру Энгстрем, и станет ее успокаивать донельзя перепуганный Сикорский. В который раз за последний год тревога на астероиде!)
Всю правую треть заслонила широкая заспанная физиономия и круглые плечи Глебова.
- Есть предложение, командир.
- Ну?
- Тряхнуть стариной. Я беру транспортный корабль и догоняю этого психа. Слава богу, опыта мне хватит.
Как просто, подумал Панин. Для кого-то Глебов - тюфяк, увалень; но ведь на самом-то деле ас, ветеран космонавтики, втайне тоскующий о полетах... как, впрочем, и сам Виктор Сергеевич. Кому же, как не Диме, и гоняться за взбесившимся "Вараном"?
"Не будь этого предложения, через полминуты я бы сам решил лететь. Н-да... и получил бы выговор от Марины... Глебову не устроит сцены, а мне вот..."
- А есть готовый транспортник?
- Обязательно. В главном порту, новозеландский "Зэт-9". Заправлен, проверен, завтра должен тащить руду на Землю. Ну, руду мы выкинем в два счета.
- Придется. ("Паршивец этот Пол, теперь нам платить неустойку новозеландским фирмачам!") Вместо нее возьмешь в трюм добавочный бак.
- Понял, Витя.
- Ну, Димочка, благословляю. Держи связь.
...Быстро они справились. "Варан" еще не успел и на тысячу километров отойти от станции, как транспортеры вывалили руду из великана-грузовоза (пыль висела огромным облаком по всему "корыту" порта), краны внесли в трюм цистерну с горючим, машины рассчитали наилучший курс преследования. Глебов натаскивал скафандр на раздобревшее со времен космической практики, неповоротливое тело, путался в застежках. Ему помогали, сдерживая смех, два юнца наладчика.