Страница:
Она смотрела на Лео с выражением отчаяния и страха, очевидно, сомневаясь в том, что он останется жить. Прошло 5 минут. Лицо ее вдруг осунулось, глаза потускнели, – она словно перестала надеяться. Коралловые губы побелели и задрожали. Жаль было смотреть на нее.
– Поздно? – пробормотал я.
Аэша закрыла лицо руками и не ответила. Вдруг я заметил, что Лео стал дышать ровнее и краска появилась на его лице. О, чудо! Человек, который умирал, теперь спокойно повернулся на бок.
– Видишь? – спросил я шепотом.
– Вижу, – ответила она хриплым голосом, – он спасен! Я думала, что уже поздно; еще немного, – и он бы умер!
Она залилась слезами и стала еще прекраснее.
– Прости меня, Холли, мою слабость! – сказала она. – Ведь я – женщина с ног до головы! Подумай об этом! Сегодня утром ты говорил о месте, где мучаются грешники. Ты назвал его адом… Целых две тысячи лет я жила в таком аду, мучимая воспоминанием о своем преступлении, терзаясь неудовлетворенным желанием, без друзей, даже не имея возможности умереть… Подумай, Холли, никогда ты не услышишь этого и не увидишь такого, если и проживешь еще 10000 лет. Наконец мой избавитель пришел, – тот, кого я ждала многие годы. В назначенное время он явился ко мне, и я знала, что он должен придти: моя мудрость не ошибается! Но как малы мои познания, как слабы мои силы! Он лежал здесь больной, при смерти, и я не чувствовала этого, хотя ждала его две тысячи лет! Если бы он умер, мне пришлось бы снова переживать ряд скучных веков и ожидать моего возлюбленного!.. Но теперь он остался жив, проспит 12 часов, и болезнь совершенно пройдет… Он вернется к жизни и ко мне!
Аэша умолкла, тихо положила руку на золотые кудри Лео, нагнулась и поцеловала его в лоб с такой целомудренной нежностью, что мне стало больно. Я ревновал ее к Лео.
– Поздно? – пробормотал я.
Аэша закрыла лицо руками и не ответила. Вдруг я заметил, что Лео стал дышать ровнее и краска появилась на его лице. О, чудо! Человек, который умирал, теперь спокойно повернулся на бок.
– Видишь? – спросил я шепотом.
– Вижу, – ответила она хриплым голосом, – он спасен! Я думала, что уже поздно; еще немного, – и он бы умер!
Она залилась слезами и стала еще прекраснее.
– Прости меня, Холли, мою слабость! – сказала она. – Ведь я – женщина с ног до головы! Подумай об этом! Сегодня утром ты говорил о месте, где мучаются грешники. Ты назвал его адом… Целых две тысячи лет я жила в таком аду, мучимая воспоминанием о своем преступлении, терзаясь неудовлетворенным желанием, без друзей, даже не имея возможности умереть… Подумай, Холли, никогда ты не услышишь этого и не увидишь такого, если и проживешь еще 10000 лет. Наконец мой избавитель пришел, – тот, кого я ждала многие годы. В назначенное время он явился ко мне, и я знала, что он должен придти: моя мудрость не ошибается! Но как малы мои познания, как слабы мои силы! Он лежал здесь больной, при смерти, и я не чувствовала этого, хотя ждала его две тысячи лет! Если бы он умер, мне пришлось бы снова переживать ряд скучных веков и ожидать моего возлюбленного!.. Но теперь он остался жив, проспит 12 часов, и болезнь совершенно пройдет… Он вернется к жизни и ко мне!
Аэша умолкла, тихо положила руку на золотые кудри Лео, нагнулась и поцеловала его в лоб с такой целомудренной нежностью, что мне стало больно. Я ревновал ее к Лео.
XVIII. УЙДИ ПРОЧЬ, ЖЕНЩИНА!
С минуту длилась тишина. Лицо Аэши, погруженной в счастливый экстаз, напоминало теперь лицо ангела. Вдруг какая-то мысль поразила ее: лицо изменилось и утратило свое ангельское выражение.
– Я забыла, – произнесла она, – про эту женщину, Устану. Что, она служанка Калликрата, или…
Она умолкла, и голос ее задрожал. Я пожал плечами.
– Не знаю! Полагаю, что она обвенчана с Лео по обычаю народа Амахаггер! – ответил я.
Лицо Аэши потемнело; она, очевидно, умела ревновать.
– Тогда конец! – произнесла она. – Эта женщина должна умереть!
– За что? За какое преступление? – воскликнул я испуганно. – Она невиновна ни в чем, и если любит Лео, то он сам захотел принять ее. Каков же ее грех?
– Право, Холли, ты просто глупец! – ответила Аэша. – Какой грех? Грех ее в том, что она осмелилась встать между мной и моей любовью!
Мне пришлось долго уговаривать эту странную женщину, стращать ее последствиями преступления, говорить, что «зло родит одно зло», пока наконец Аэша не согласилась пощадить жизнь бедной Устаны.
Довольный успехом, я направился в проход и позвал Устану, белую одежду которой заметил невдалеке. Она подбежала ко мне.
– Мой господин умер? О, не говори, что он умер! – вскричала она, обратив ко мне свое красивое, залитое слезами лицо, с выражением безграничного отчаяния, которое глубоко тронуло меня.
– Он жив! – ответил я, – «Она» спасла его. Иди!
Устана глубоко вздохнула, вошла в пещеру и упала ниц в присутствии королевы.
– Встань! – произнесла Аэша холодным тоном. – Иди сюда! Видишь этого человека? – она указала на Лео. – Говорят, он – твой муж. Но я требую, чтобы ты забыла его. Ступай!..
Устана, однако, не двинулась с места.
– Нет, королева, я не уйду, – произнесла она дрогнувшим голосом, – этот человек – мой супруг; я люблю его, люблю и не покину! Какое право имеешь ты приказывать мне покинуть моего супруга?
Я видел, как изменилось лицо Аэши, и содрогнулся.
– Будь милосердна! – произнес я на латыни. – Ведь она повинуется только природе!
– Я милосердна! – ответила холодно Аэша. – Если бы я не жалела ее, она умерла бы сейчас! – и, обратившись к Устане, она сделала быстрое, как молния, движение; мне показалось, что она слегка ударила рукой по голове Устаны. Я взглянул и в ужасе отшатнулся. На волосах Устаны, на ее золотистых косах ясно виднелись следы трех пальцев, – следы, белые как снег.
– Великий Боже! – простонал я, пораженный этим ужасным проявлением нечеловеческой власти.
«Она» усмехнулась.
– Ты полагаешь, бедная, невежественная женщина, что я не могу убить тебя? – обратилась Аэша к неподвижно стоявшей женщине. – Посмотри, вот зеркало! – она указала на круглое зеркало, принадлежавшее Лео. – Холли, передай его женщине!
Я взял зеркало и поднес его к глазам Устаны. Она взглянула, схватилась за голову, снова взглянула и упала на землю с громким рыданием.
– Уйдешь ли ты, или я должна коснуться тебя еще раз? – насмешливо произнесла Аэша. – Я наложила на тебя печать, так что смогу узнать тебя, пока твои волосы не побелеют совсем. Уходи прочь!
Пораженная и разбитая горем, бедная Устана, отмеченная ужасной печатью Аэши, поползла вон из комнаты, горько плача.
– Не смотри так испуганно, Холли! – сказала Аэша после ухода девушки. – Уверяю тебя, это не волшебство. Я обладаю силой, которой ты не понимаешь! Я хотела только испугать, а могла убить ее! А теперь я прикажу слугам перенести моего господина в комнату рядом с моей, чтобы я могла ходить за ним и приветствовать его, когда он проснется. Ты, Холли, также должен переселиться туда, а с тобой твой белый слуга! Но помни одно! Не говори ничего Калликрату об этой женщине… Смотри, я предупредила тебя!
Она ушла, оставив меня в полном смущении. Я был так потрясен, взволнован всеми этими событиями, что боялся сойти с ума. К счастью, у меня не было времени размышлять, потому что скоро появились немые слуги и понесли спящего Лео и все наши пожитки в помещение королевы. Наши новые комнаты находились за комнатами, или, как мы называли, – будуаром Аэши.
Эту ночь я провел в комнатах Лео, который спал мертвым сном. Я также уснул, проснувшись незадолго перед тем, как наступил час, когда, по словам Аэши, должен был проснуться Лео. «Она» появилась сама, по обыкновению закутанная с головы до ног.
– Ты увидишь, Холли! – произнесла Аэша. – Он проснется совсем здоровым, лихорадка покинула его!
Едва она успела произнести эти слова, как Лео повернулся, потянулся, зевнул, открыл глаза и, заметив склонившуюся женскую фигуру, обнял ее и крепко поцеловал, думая, что это Устана.
– Устана! – произнес он по-арабски. – Зачем ты закутала себе голову? Не болят ли у тебя зубы? – и добавил по-английски: – Я очень голоден… Джон, старый сын ружья, скажи мне, что тут случилось?
– Уверяю вас, что сам не знаю, мистер Лео, – сказал Джон, подозрительно обводя взглядом Аэшу, на которую смотрел с отвращением и ужасом, убежденный, что она сверхъестественное создание, – вы не должны много говорить, потому что были очень больны, страшно испугали нас и эту леди, – кивнул он на Аэшу. – Сейчас я принесу вам суп.
Лео повернулся и взглянул на молчавшую «леди».
– Как! Да это не Устана, а где же она?
Тогда Аэша в первый раз заговорила с ним, и ее первые слова были ложью.
– Устана ушла в гости, – произнесла она, – а я осталась здесь, вместо нее, твоей служанкой!
Серебристые звуки голоса Аэши поразили Лео, который еще не успел опомниться. Но он промолчал, выпил принесенный суп и заснул. Проснувшись уже вечером, он начал расспрашивать меня о том, что случилось с ним, но я заставил его замолчать и снова уснуть. На другой день он проснулся рано и чувствовал себя значительно лучше. Я рассказал ему о его болезни, но умолчал о многом, так как Аэша находилась возле Лео.
Я счел нужным объяснить ему, что Аэша – королева страны, в которой мы находились, очень расположена к нам и любит ходить закутанной с ног до головы. Хоть мы и говорили по-английски, я боялся, что «Она» поймет, о чем шла речь по выражению наших лиц, так как не мог забыть ее предостережения.
На следующее утро Лео встал почти совсем здоровым. Рана на боку зажила, и крепкий организм быстро оправился от болезни, что я приписываю главным образом действию чудесного лекарства Аэши. Вместе со здоровьем к нему вернулась память. Он вспомнил все свои приключения, вспомнил об Устане, к которой был очень привязан, и забросал меня вопросами о ней, на которые я не смел отвечать. Аэша еще раз напомнила мне, чтобы я не говорил ему ни слова об Устане, деликатно намекнув, что иначе мне угрожает опасность и что она сама, когда будет нужно, все расскажет Лео.
«Она» очень изменилась. Я ожидал, что при первом удобном случае Аэша объяснится с Лео и потребует его любви. Но она молчала, неустанно заботилась о нем и относилась к нему с почтением и скромностью, представлявшими разительный контраст с ее обычным повелительным тоном и суровостью. Конечно, любопытство Лео было сильно возбуждено, и он страстно желал увидеть лицо загадочной женщины. Если бы он не страдал еще от последствий болезни и не вспоминал постоянно в трогательных выражениях об Устане, ее любви и самоотверженности, я уверен, что он влюбился бы в Аэшу и забыл все на свете! Хотя никто не говорил ему ничего о годах Аэши, он начал отождествлять ее с той же белой королевой, о которой было написано на обломках амфоры. На третий день, когда Лео поставил меня в тупик своими вопросами, я решительно заявил ему, что ничего не знаю об Устане. Позавтракав, мы отправились к Аэше, так как ее слугам было отдано приказание впускать нас в любое время дня и ночи.
По обыкновению она сидела в комнате, которую мы окрестили будуаром, и, завидя нас, встала, протянула обе руки, чтобы приветствовать Лео, потому что ко мне теперь относилась довольно холодно.
Ее закутанная фигура грациозно скользнула навстречу Лео, одетому в серую фланелевую пару.
– Приветствую тебя, мой гость и господин! – тихо произнесла Аэша. – Я очень рада видеть тебя на ногах. Поверь, если бы не мое лекарство, ты никогда не стоял бы так передо мной! Опасность миновала, – и я позабочусь, чтобы она не вернулась!
Лео поклонился, затем на изысканном арабском языке поблагодарил ее за доброту и любезность к чужеземцу.
– Нет, – ответила Аэша мягко, – не благодари! Судьба плохо берегла тебя, а красота – редкий дар! Я счастлива, что ты пришел ко мне!
– Ура, старый дружище! – обратился ко мне Лео по-английски. – Эта дама очень вежлива и образованна. Надеюсь, ты сделал все, что возможно, для нас. Клянусь Иовом! Какие дивные руки!
Я сделал ему знак замолчать, потому что заметил подозрительный блеск в глазах Аэши.
– Надеюсь, – произнесла она, – что мои слуги сумели угодить тебе! Все, что похоже на комфорт в этой жалкой стране, все это в твоем распоряжении. Желаешь ли ты еще что-нибудь?
– Да, королева, – ответил Лео, – я хотел бы знать, куда исчезла женщина, которая была со мной?
– А! Эта девушка! Да, я видала ее. Я не знаю, она сказала, что уйдет, но куда – неизвестно. Может быть, она вернется, может быть, – нет. Ведь это скучная вещь – ухаживать за больным, а эти дикарки очень ленивы!
Лео посмотрел на нас, огорченный и расстроенный.
– Это очень странно! – сказал он мне по-английски, и, обратившись к Аэше, добавил: я не понимаю, не могу понять! Эта девушка и я – мы были близки друг другу!
Аэша рассмеялась своим музыкальным смехом и заговорила о другом.
– Я забыла, – произнесла она, – про эту женщину, Устану. Что, она служанка Калликрата, или…
Она умолкла, и голос ее задрожал. Я пожал плечами.
– Не знаю! Полагаю, что она обвенчана с Лео по обычаю народа Амахаггер! – ответил я.
Лицо Аэши потемнело; она, очевидно, умела ревновать.
– Тогда конец! – произнесла она. – Эта женщина должна умереть!
– За что? За какое преступление? – воскликнул я испуганно. – Она невиновна ни в чем, и если любит Лео, то он сам захотел принять ее. Каков же ее грех?
– Право, Холли, ты просто глупец! – ответила Аэша. – Какой грех? Грех ее в том, что она осмелилась встать между мной и моей любовью!
Мне пришлось долго уговаривать эту странную женщину, стращать ее последствиями преступления, говорить, что «зло родит одно зло», пока наконец Аэша не согласилась пощадить жизнь бедной Устаны.
Довольный успехом, я направился в проход и позвал Устану, белую одежду которой заметил невдалеке. Она подбежала ко мне.
– Мой господин умер? О, не говори, что он умер! – вскричала она, обратив ко мне свое красивое, залитое слезами лицо, с выражением безграничного отчаяния, которое глубоко тронуло меня.
– Он жив! – ответил я, – «Она» спасла его. Иди!
Устана глубоко вздохнула, вошла в пещеру и упала ниц в присутствии королевы.
– Встань! – произнесла Аэша холодным тоном. – Иди сюда! Видишь этого человека? – она указала на Лео. – Говорят, он – твой муж. Но я требую, чтобы ты забыла его. Ступай!..
Устана, однако, не двинулась с места.
– Нет, королева, я не уйду, – произнесла она дрогнувшим голосом, – этот человек – мой супруг; я люблю его, люблю и не покину! Какое право имеешь ты приказывать мне покинуть моего супруга?
Я видел, как изменилось лицо Аэши, и содрогнулся.
– Будь милосердна! – произнес я на латыни. – Ведь она повинуется только природе!
– Я милосердна! – ответила холодно Аэша. – Если бы я не жалела ее, она умерла бы сейчас! – и, обратившись к Устане, она сделала быстрое, как молния, движение; мне показалось, что она слегка ударила рукой по голове Устаны. Я взглянул и в ужасе отшатнулся. На волосах Устаны, на ее золотистых косах ясно виднелись следы трех пальцев, – следы, белые как снег.
– Великий Боже! – простонал я, пораженный этим ужасным проявлением нечеловеческой власти.
«Она» усмехнулась.
– Ты полагаешь, бедная, невежественная женщина, что я не могу убить тебя? – обратилась Аэша к неподвижно стоявшей женщине. – Посмотри, вот зеркало! – она указала на круглое зеркало, принадлежавшее Лео. – Холли, передай его женщине!
Я взял зеркало и поднес его к глазам Устаны. Она взглянула, схватилась за голову, снова взглянула и упала на землю с громким рыданием.
– Уйдешь ли ты, или я должна коснуться тебя еще раз? – насмешливо произнесла Аэша. – Я наложила на тебя печать, так что смогу узнать тебя, пока твои волосы не побелеют совсем. Уходи прочь!
Пораженная и разбитая горем, бедная Устана, отмеченная ужасной печатью Аэши, поползла вон из комнаты, горько плача.
– Не смотри так испуганно, Холли! – сказала Аэша после ухода девушки. – Уверяю тебя, это не волшебство. Я обладаю силой, которой ты не понимаешь! Я хотела только испугать, а могла убить ее! А теперь я прикажу слугам перенести моего господина в комнату рядом с моей, чтобы я могла ходить за ним и приветствовать его, когда он проснется. Ты, Холли, также должен переселиться туда, а с тобой твой белый слуга! Но помни одно! Не говори ничего Калликрату об этой женщине… Смотри, я предупредила тебя!
Она ушла, оставив меня в полном смущении. Я был так потрясен, взволнован всеми этими событиями, что боялся сойти с ума. К счастью, у меня не было времени размышлять, потому что скоро появились немые слуги и понесли спящего Лео и все наши пожитки в помещение королевы. Наши новые комнаты находились за комнатами, или, как мы называли, – будуаром Аэши.
Эту ночь я провел в комнатах Лео, который спал мертвым сном. Я также уснул, проснувшись незадолго перед тем, как наступил час, когда, по словам Аэши, должен был проснуться Лео. «Она» появилась сама, по обыкновению закутанная с головы до ног.
– Ты увидишь, Холли! – произнесла Аэша. – Он проснется совсем здоровым, лихорадка покинула его!
Едва она успела произнести эти слова, как Лео повернулся, потянулся, зевнул, открыл глаза и, заметив склонившуюся женскую фигуру, обнял ее и крепко поцеловал, думая, что это Устана.
– Устана! – произнес он по-арабски. – Зачем ты закутала себе голову? Не болят ли у тебя зубы? – и добавил по-английски: – Я очень голоден… Джон, старый сын ружья, скажи мне, что тут случилось?
– Уверяю вас, что сам не знаю, мистер Лео, – сказал Джон, подозрительно обводя взглядом Аэшу, на которую смотрел с отвращением и ужасом, убежденный, что она сверхъестественное создание, – вы не должны много говорить, потому что были очень больны, страшно испугали нас и эту леди, – кивнул он на Аэшу. – Сейчас я принесу вам суп.
Лео повернулся и взглянул на молчавшую «леди».
– Как! Да это не Устана, а где же она?
Тогда Аэша в первый раз заговорила с ним, и ее первые слова были ложью.
– Устана ушла в гости, – произнесла она, – а я осталась здесь, вместо нее, твоей служанкой!
Серебристые звуки голоса Аэши поразили Лео, который еще не успел опомниться. Но он промолчал, выпил принесенный суп и заснул. Проснувшись уже вечером, он начал расспрашивать меня о том, что случилось с ним, но я заставил его замолчать и снова уснуть. На другой день он проснулся рано и чувствовал себя значительно лучше. Я рассказал ему о его болезни, но умолчал о многом, так как Аэша находилась возле Лео.
Я счел нужным объяснить ему, что Аэша – королева страны, в которой мы находились, очень расположена к нам и любит ходить закутанной с ног до головы. Хоть мы и говорили по-английски, я боялся, что «Она» поймет, о чем шла речь по выражению наших лиц, так как не мог забыть ее предостережения.
На следующее утро Лео встал почти совсем здоровым. Рана на боку зажила, и крепкий организм быстро оправился от болезни, что я приписываю главным образом действию чудесного лекарства Аэши. Вместе со здоровьем к нему вернулась память. Он вспомнил все свои приключения, вспомнил об Устане, к которой был очень привязан, и забросал меня вопросами о ней, на которые я не смел отвечать. Аэша еще раз напомнила мне, чтобы я не говорил ему ни слова об Устане, деликатно намекнув, что иначе мне угрожает опасность и что она сама, когда будет нужно, все расскажет Лео.
«Она» очень изменилась. Я ожидал, что при первом удобном случае Аэша объяснится с Лео и потребует его любви. Но она молчала, неустанно заботилась о нем и относилась к нему с почтением и скромностью, представлявшими разительный контраст с ее обычным повелительным тоном и суровостью. Конечно, любопытство Лео было сильно возбуждено, и он страстно желал увидеть лицо загадочной женщины. Если бы он не страдал еще от последствий болезни и не вспоминал постоянно в трогательных выражениях об Устане, ее любви и самоотверженности, я уверен, что он влюбился бы в Аэшу и забыл все на свете! Хотя никто не говорил ему ничего о годах Аэши, он начал отождествлять ее с той же белой королевой, о которой было написано на обломках амфоры. На третий день, когда Лео поставил меня в тупик своими вопросами, я решительно заявил ему, что ничего не знаю об Устане. Позавтракав, мы отправились к Аэше, так как ее слугам было отдано приказание впускать нас в любое время дня и ночи.
По обыкновению она сидела в комнате, которую мы окрестили будуаром, и, завидя нас, встала, протянула обе руки, чтобы приветствовать Лео, потому что ко мне теперь относилась довольно холодно.
Ее закутанная фигура грациозно скользнула навстречу Лео, одетому в серую фланелевую пару.
– Приветствую тебя, мой гость и господин! – тихо произнесла Аэша. – Я очень рада видеть тебя на ногах. Поверь, если бы не мое лекарство, ты никогда не стоял бы так передо мной! Опасность миновала, – и я позабочусь, чтобы она не вернулась!
Лео поклонился, затем на изысканном арабском языке поблагодарил ее за доброту и любезность к чужеземцу.
– Нет, – ответила Аэша мягко, – не благодари! Судьба плохо берегла тебя, а красота – редкий дар! Я счастлива, что ты пришел ко мне!
– Ура, старый дружище! – обратился ко мне Лео по-английски. – Эта дама очень вежлива и образованна. Надеюсь, ты сделал все, что возможно, для нас. Клянусь Иовом! Какие дивные руки!
Я сделал ему знак замолчать, потому что заметил подозрительный блеск в глазах Аэши.
– Надеюсь, – произнесла она, – что мои слуги сумели угодить тебе! Все, что похоже на комфорт в этой жалкой стране, все это в твоем распоряжении. Желаешь ли ты еще что-нибудь?
– Да, королева, – ответил Лео, – я хотел бы знать, куда исчезла женщина, которая была со мной?
– А! Эта девушка! Да, я видала ее. Я не знаю, она сказала, что уйдет, но куда – неизвестно. Может быть, она вернется, может быть, – нет. Ведь это скучная вещь – ухаживать за больным, а эти дикарки очень ленивы!
Лео посмотрел на нас, огорченный и расстроенный.
– Это очень странно! – сказал он мне по-английски, и, обратившись к Аэше, добавил: я не понимаю, не могу понять! Эта девушка и я – мы были близки друг другу!
Аэша рассмеялась своим музыкальным смехом и заговорила о другом.
XIX. ТАНЦЫ ДИКАРЕЙ
Дальнейшего нашего разговора я не помню. Помню только, как Аэша заявила Лео, что в эту ночь мы увидим танцы, которые она устроит для нашего развлечения. Я был удивлен, так как полагал, что угрюмый народ Амахаггер вовсе не способен на веселье и танцы. Потом выяснилось: танцы народа Амахаггер не имели ничего общего с весельем.
Когда мы собрались уходить, Аэша предложила Лео взглянуть на чудеса пещер, и мы отправились туда в сопровождении Джона и Биллали.
Мы посетили несколько пещер и пирамиду костей, которую я видел раньше. Лео очень заинтересовался этим странным зрелищем, но Джон испугался ужасно.
Закончив осмотр пещер, мы вернулись и пообедали, так как было уже 4 часа пополудни, и все мы, а особенно Лео, нуждались в пище и отдыхе.
В 6 часов вечера мы отправились к Аэше, которая окончательно перепугала нашего Джона, показав ему на воде всех его братьев и сестер, собравшихся в отцовском коттедже. Некоторые лица он видел очень ясно, другие были как бы в тумане. Искусство Аэши в этом смысле было ограничено: она могла только с фотографической точностью воспроизводить на воде то, о чем думали присутствующие люди. Например, она показала мне на воде очень ясно часовню колледжа, насколько я помнил ее. Мы пытались для развлечения Аэши показать ей лондонские здания, собор св. Павла и здание парламента – но ничего не вышло. Мы имели общее представление об этих зданиях, но не могли припомнить архитектурных деталей, необходимых для полного воспроизведения картины.
Джон отнесся к делу иначе и решил, что это – результат черной магии. Никогда не забуду я того вопля, который вырвался у Джона, когда он увидел на воде членов своей семьи, и того веселого смеха, которым Аэша ответила на его ужас. Даже Лео запустил пальцы в свои золотые кудри и заметил, что это пугает его.
Целый час мы забавлялись таким образом, пока немые слуги не показали нам знаками, что Биллали ожидает аудиенции. Он явился, по обыкновению, ползком и объявил, что танцы сейчас начнутся, если «Она» и белые чужеземцы удостоят пир своим присутствием. Аэша накинула на себя темный плащ, и мы отправились на площадку перед входом в большую пещеру, так как танцы должны были происходить на открытом воздухе.
В пятнадцати шагах от входа поставили три стула, на которые мы и сели. Стемнело, но месяц еще не взошел, и мы недоумевали:
– Каким образом мы увидим танцы в темноте?
– Сейчас узнаешь! – ответила с улыбкой Аэша на вопрос Лео.
Едва она успела произнести эти слова, как мы увидели какие-то темные фигуры, появившиеся неизвестно откуда, с огромными зажженными факелами. Тут было около пятидесяти человек. Озаренные ярким светом факелов, они походили на дьяволов, выскочивших из ада.
– Великий Боже! – воскликнул Лео. – Да это мертвецы горят вместо факелов!
Я посмотрел и заметил, что он был прав. Вместо факелов горели человеческие мумии из пещер. В двадцати шагах от нас люди устроили из своих факелов огромнейший костер. Боже мой! Как горел и шумел этот костер! Вдруг я увидел громадного дикаря, который схватил горящую человеческую руку и швырнул ее в темноту. Огромный столб огня поднялся в воздухе и озарил мрак ночи. Затем дикарь поджег волосы мертвой женщины, которая была привязана к столбу у входа в пещеру, коснулся другой мумии, третьей, четвертой и, в конце концов, мы были окружены с трех сторон кольцом ярко горевших трупов. Состав, которым были пропитаны эти мумии, делал их несгораемыми, так что огромные языки только лизали их, озаряя темноту ночи. Нерон освещал свои сады, обливая смолой и сжигая живых христиан. Мы присутствовали на подобном же зрелище, хотя наши факелы не были живыми людьми!
Это было ужасное зрелище… Горевшие мертвецы освещали оргию живых… Насмешка над живыми и мертвыми!
Как только мумия сгорала до самых ног, другую ставили на ее место. Костер горел с шумом и треском, отбрасывая полосы света в темноту, где мрачные фигуры дикарей двигались взад и вперед, словно дьяволы, поддерживающие адский огонь. Мы стояли, смотрели, пораженные, словно околдованные невиданным зрелищем.
– Я обещала тебе необычайное зрелище, Холли, – засмеялась Аэша, нервы которой были спокойны, – и не обманула тебя! Это поучительно! Не верь в будущее, потому что никто не знает, что оно принесет тебе. Живи настоящим! Думали ли эти давно забытые благородные мужчины и женщины, что их нежные кости будут гореть и озарять танцы дикарей? Вот идут танцоры… веселая толпа, пусть начинают!
Мы заметили, что вокруг костра двигались два ряда человеческих фигур – мужчин и женщин, одетых только в шкуры леопардов. Молча встали они лицом к нам и к огню и начали танец – что-то вроде адского канкана. Описать его невозможно. Хоть дикари и топали ногами, махали руками, мы скоро поняли, что это представление – какая-то дикая игра, понятная, впрочем, народу Амахаггер, который жил в мрачных пещерах в постоянном соседстве с мертвецами.
Сначала дикари представляли убийство, потом похороны жертвы, ее борьбу в могиле; каждый акт ужасной драмы заканчивался дикими танцами над жертвой, лежавшей на земле и освещенной красноватым отблеском костра.
Вдруг представление было прервано. Из толпы вышла высокая сильная женщина, которую я отметил как одну из самых энергичных танцовщиц; в каком-то диком возбуждении она, подпрыгивая и пошатываясь, двинулась к нам, крича во всю мочь:
– Мне нужен черный козел, я хочу черного козла, принесите мне черного козла!
Она упала на землю, крича с пеной у рта, и требовала черного козла.
Танцоры столпились возле нее.
– В нее вошел дьявол! – сказал один из них. – Бегите и достаньте козла! Погоди, дьявол, погоди! Сейчас тебе дадут козла!
Из соседнего крааля притащили за рога ревущего черного козла.
– Это черный козел? Черный козел? – кричала бесноватая.
– Да, да, дьявол! Козел черный, как ночь! – отвечал ей кто-то и добавил в сторону. – Держи позади себя, чтобы дьявол не увидел белых пятен на заду и на брюхе козла! Одну минуту, дьявол! Режьте козлу горло! Где же чашка для крови?
– Козел! Черный козел! Дайте мне крови черного козла!
В эту минуту дикий рев возвестил нам, что бедное животное зарезано. Одна из женщин принесла чашку, наполненную свежей кровью козла. Тогда бесноватая схватила чашку, выпила всю кровь и встала совершенно здоровая. Следы истерии пропали. Она вытянула руки, улыбнулась и пошла обратно к танцорам, которые снова выстроились в два ряда.
Я чувствовал себя очень скверно и хотел просить Аэшу позволить нам уйти, как вдруг какое-то существо, которое я принял за обезьяну, обежало вокруг костра и встретилось со львом, или, вернее, с человеком, одетым в львиную шкуру. Затем на сцене появился козел, потом человек, закутанный в бычью шкуру, за ним всевозможные животные, включая и девушку, зашитую в блестящую кожу удава, которая тащилась за ней сзади на несколько ярдов. Собравшись вместе, ряженые начали какой-то дикий танец, подражая звукам животных. Скоро воздух наполнился ревом, блеяньем, шипением змей.
Это продолжалось довольно долго. Наконец мне наскучила бесконечная пантомима, и я попросил Аэшу позволить нам пройтись – посмотреть на человеческие факелы. Она не возразила ни слова. Мы прошлись, взглянули на горевшие трупы и хотели вернуться к Аэше, утомленные грубым зрелищем, как вдруг наше внимание привлек танцующий леопард, который отделился от толпы и старался держаться возле нас, прячась в тени.
С любопытством мы последовали за леопардом и вдруг услышали шепот.
– Иди! Иди! – шептал голос Устаны.
Лео повернулся и пошел за ней в темноту. Я поспешил за ним. Леопард прополз около 50 шагов и остановился вдали от костра. Тут Лео нагнал его и узнал Устану.
– О, господин мой! – услыхал я ее шепот. – Наконец-то я увидела тебя. Слушай! Моя жизнь в опасности. Знаешь, что «Она» прогнала меня от тебя? Если ты любишь меня, то должен бежать со мной сейчас же через болота, быть может, мы успеем скрыться!
– Ради Неба, Лео! – начал я, но Устана перебила меня:
– Не слушай его! Скорее, скорее бежим! Смерть витает в воздухе, которым мы дышим. Быть может, «Она» слышит нас.
Не прибавив больше ни слова, Устана бросилась в его объятия.
В это время шкура леопарда соскользнула с ее головы, и я увидел на ее волосах три белых отпечатка пальцев. Я стоял, не зная, что делать, потому что Лео не умел рассуждать, когда дело касалось женщины.
Вдруг позади меня раздался серебристый смех.
Я повернулся… О, ужас! Это была Аэша, а с ней Биллали и двое немых слуг. Задыхаясь от страха, я ожидал трагической развязки… Устана закрыла лицо руками, а Лео, не понимая ничего, сконфузился, покраснел и стоял совсем растерянный, как человек, застигнутый на месте преступления.
Когда мы собрались уходить, Аэша предложила Лео взглянуть на чудеса пещер, и мы отправились туда в сопровождении Джона и Биллали.
Мы посетили несколько пещер и пирамиду костей, которую я видел раньше. Лео очень заинтересовался этим странным зрелищем, но Джон испугался ужасно.
Закончив осмотр пещер, мы вернулись и пообедали, так как было уже 4 часа пополудни, и все мы, а особенно Лео, нуждались в пище и отдыхе.
В 6 часов вечера мы отправились к Аэше, которая окончательно перепугала нашего Джона, показав ему на воде всех его братьев и сестер, собравшихся в отцовском коттедже. Некоторые лица он видел очень ясно, другие были как бы в тумане. Искусство Аэши в этом смысле было ограничено: она могла только с фотографической точностью воспроизводить на воде то, о чем думали присутствующие люди. Например, она показала мне на воде очень ясно часовню колледжа, насколько я помнил ее. Мы пытались для развлечения Аэши показать ей лондонские здания, собор св. Павла и здание парламента – но ничего не вышло. Мы имели общее представление об этих зданиях, но не могли припомнить архитектурных деталей, необходимых для полного воспроизведения картины.
Джон отнесся к делу иначе и решил, что это – результат черной магии. Никогда не забуду я того вопля, который вырвался у Джона, когда он увидел на воде членов своей семьи, и того веселого смеха, которым Аэша ответила на его ужас. Даже Лео запустил пальцы в свои золотые кудри и заметил, что это пугает его.
Целый час мы забавлялись таким образом, пока немые слуги не показали нам знаками, что Биллали ожидает аудиенции. Он явился, по обыкновению, ползком и объявил, что танцы сейчас начнутся, если «Она» и белые чужеземцы удостоят пир своим присутствием. Аэша накинула на себя темный плащ, и мы отправились на площадку перед входом в большую пещеру, так как танцы должны были происходить на открытом воздухе.
В пятнадцати шагах от входа поставили три стула, на которые мы и сели. Стемнело, но месяц еще не взошел, и мы недоумевали:
– Каким образом мы увидим танцы в темноте?
– Сейчас узнаешь! – ответила с улыбкой Аэша на вопрос Лео.
Едва она успела произнести эти слова, как мы увидели какие-то темные фигуры, появившиеся неизвестно откуда, с огромными зажженными факелами. Тут было около пятидесяти человек. Озаренные ярким светом факелов, они походили на дьяволов, выскочивших из ада.
– Великий Боже! – воскликнул Лео. – Да это мертвецы горят вместо факелов!
Я посмотрел и заметил, что он был прав. Вместо факелов горели человеческие мумии из пещер. В двадцати шагах от нас люди устроили из своих факелов огромнейший костер. Боже мой! Как горел и шумел этот костер! Вдруг я увидел громадного дикаря, который схватил горящую человеческую руку и швырнул ее в темноту. Огромный столб огня поднялся в воздухе и озарил мрак ночи. Затем дикарь поджег волосы мертвой женщины, которая была привязана к столбу у входа в пещеру, коснулся другой мумии, третьей, четвертой и, в конце концов, мы были окружены с трех сторон кольцом ярко горевших трупов. Состав, которым были пропитаны эти мумии, делал их несгораемыми, так что огромные языки только лизали их, озаряя темноту ночи. Нерон освещал свои сады, обливая смолой и сжигая живых христиан. Мы присутствовали на подобном же зрелище, хотя наши факелы не были живыми людьми!
Это было ужасное зрелище… Горевшие мертвецы освещали оргию живых… Насмешка над живыми и мертвыми!
Как только мумия сгорала до самых ног, другую ставили на ее место. Костер горел с шумом и треском, отбрасывая полосы света в темноту, где мрачные фигуры дикарей двигались взад и вперед, словно дьяволы, поддерживающие адский огонь. Мы стояли, смотрели, пораженные, словно околдованные невиданным зрелищем.
– Я обещала тебе необычайное зрелище, Холли, – засмеялась Аэша, нервы которой были спокойны, – и не обманула тебя! Это поучительно! Не верь в будущее, потому что никто не знает, что оно принесет тебе. Живи настоящим! Думали ли эти давно забытые благородные мужчины и женщины, что их нежные кости будут гореть и озарять танцы дикарей? Вот идут танцоры… веселая толпа, пусть начинают!
Мы заметили, что вокруг костра двигались два ряда человеческих фигур – мужчин и женщин, одетых только в шкуры леопардов. Молча встали они лицом к нам и к огню и начали танец – что-то вроде адского канкана. Описать его невозможно. Хоть дикари и топали ногами, махали руками, мы скоро поняли, что это представление – какая-то дикая игра, понятная, впрочем, народу Амахаггер, который жил в мрачных пещерах в постоянном соседстве с мертвецами.
Сначала дикари представляли убийство, потом похороны жертвы, ее борьбу в могиле; каждый акт ужасной драмы заканчивался дикими танцами над жертвой, лежавшей на земле и освещенной красноватым отблеском костра.
Вдруг представление было прервано. Из толпы вышла высокая сильная женщина, которую я отметил как одну из самых энергичных танцовщиц; в каком-то диком возбуждении она, подпрыгивая и пошатываясь, двинулась к нам, крича во всю мочь:
– Мне нужен черный козел, я хочу черного козла, принесите мне черного козла!
Она упала на землю, крича с пеной у рта, и требовала черного козла.
Танцоры столпились возле нее.
– В нее вошел дьявол! – сказал один из них. – Бегите и достаньте козла! Погоди, дьявол, погоди! Сейчас тебе дадут козла!
Из соседнего крааля притащили за рога ревущего черного козла.
– Это черный козел? Черный козел? – кричала бесноватая.
– Да, да, дьявол! Козел черный, как ночь! – отвечал ей кто-то и добавил в сторону. – Держи позади себя, чтобы дьявол не увидел белых пятен на заду и на брюхе козла! Одну минуту, дьявол! Режьте козлу горло! Где же чашка для крови?
– Козел! Черный козел! Дайте мне крови черного козла!
В эту минуту дикий рев возвестил нам, что бедное животное зарезано. Одна из женщин принесла чашку, наполненную свежей кровью козла. Тогда бесноватая схватила чашку, выпила всю кровь и встала совершенно здоровая. Следы истерии пропали. Она вытянула руки, улыбнулась и пошла обратно к танцорам, которые снова выстроились в два ряда.
Я чувствовал себя очень скверно и хотел просить Аэшу позволить нам уйти, как вдруг какое-то существо, которое я принял за обезьяну, обежало вокруг костра и встретилось со львом, или, вернее, с человеком, одетым в львиную шкуру. Затем на сцене появился козел, потом человек, закутанный в бычью шкуру, за ним всевозможные животные, включая и девушку, зашитую в блестящую кожу удава, которая тащилась за ней сзади на несколько ярдов. Собравшись вместе, ряженые начали какой-то дикий танец, подражая звукам животных. Скоро воздух наполнился ревом, блеяньем, шипением змей.
Это продолжалось довольно долго. Наконец мне наскучила бесконечная пантомима, и я попросил Аэшу позволить нам пройтись – посмотреть на человеческие факелы. Она не возразила ни слова. Мы прошлись, взглянули на горевшие трупы и хотели вернуться к Аэше, утомленные грубым зрелищем, как вдруг наше внимание привлек танцующий леопард, который отделился от толпы и старался держаться возле нас, прячась в тени.
С любопытством мы последовали за леопардом и вдруг услышали шепот.
– Иди! Иди! – шептал голос Устаны.
Лео повернулся и пошел за ней в темноту. Я поспешил за ним. Леопард прополз около 50 шагов и остановился вдали от костра. Тут Лео нагнал его и узнал Устану.
– О, господин мой! – услыхал я ее шепот. – Наконец-то я увидела тебя. Слушай! Моя жизнь в опасности. Знаешь, что «Она» прогнала меня от тебя? Если ты любишь меня, то должен бежать со мной сейчас же через болота, быть может, мы успеем скрыться!
– Ради Неба, Лео! – начал я, но Устана перебила меня:
– Не слушай его! Скорее, скорее бежим! Смерть витает в воздухе, которым мы дышим. Быть может, «Она» слышит нас.
Не прибавив больше ни слова, Устана бросилась в его объятия.
В это время шкура леопарда соскользнула с ее головы, и я увидел на ее волосах три белых отпечатка пальцев. Я стоял, не зная, что делать, потому что Лео не умел рассуждать, когда дело касалось женщины.
Вдруг позади меня раздался серебристый смех.
Я повернулся… О, ужас! Это была Аэша, а с ней Биллали и двое немых слуг. Задыхаясь от страха, я ожидал трагической развязки… Устана закрыла лицо руками, а Лео, не понимая ничего, сконфузился, покраснел и стоял совсем растерянный, как человек, застигнутый на месте преступления.
XX. ТОРЖЕСТВО АЭШИ
Наступила минута тяжелого молчания. Аэша прервала его, обратившись к Лео.
– Мой господин и гость! – произнесла она нежно, хотя голос ее звенел от злобы. – Не смотри так сконфуженно! Зрелище было прекрасное – леопард и лев!
– О! Как мне это надоело! – пробормотал Лео по-английски.
– А ты, Устана, – продолжала Аэша, – я, вероятно, прошла бы мимо и не узнала бы тебя, если бы не эти знаки на твоих волосах, которые бросились мне в глаза при свете месяца! – она указала на месяц, появившийся на горизонте. – Хорошо! Танцы кончены, факелы сгорели, все кончается мраком и землей! Ты выбрала удобное время для любви, Устана; я и не подозревала, что ты хочешь обмануть меня, заставив думать, что ты далеко отсюда!
– Не шути так! – взмолилась несчастная женщина. – Убей меня, и все будет кончено!
Но Аэша сделала знак слугам, которые сейчас же схватили Устану за руки. С громким проклятьем Лео подбежал к ближайшему, сшиб его на землю и встал над ним с поднятым кулаком.
Аэша засмеялась.
– Ловкий удар, мой гость! У тебя сильная рука, хоть ты едва оправился после болезни. Прошу тебя, будь любезен и позволь моим слугам исполнить мое приказание. Они не тронут девушку. Ночной воздух свеж, и я хочу принять ее у себя. Ты любишь ее, следовательно, и я должна полюбить ее!
Я взял Лео за руку и оттащил его от немого слуги. Мы пошли в пещеру через площадку, где не было и следа недавних танцоров, и только куча пепла напоминала о ярко пылавшем огне.
Вскоре мы пришли в комнаты Аэши. Она села на подушки, отпустила Джона и Биллали, сделала знак немым уйти, – всем, за исключением одной девушки, ее любимой прислужницы. Мы трое остались стоять, и несчастная Устана встала несколько левее от нас.
– Теперь, Холли, – начала Аэша, – скажи мне, как это случилось, после того, как ты слышал мое приказание, данное этой злодейке, – она указала на Устану, – чью жизнь я пощадила только ради тебя, как это случилось, что ты принимал участие в том, что я сейчас видела? Отвечай!
– Это вышло случайно, королева! – ответил я. – Я ничего не знал!
– Верю тебе, Холли, – отвечала Аэша холодно, – и это твое счастье! Вся вина падет на нее! – потом она обратилась к Устане. – Что скажешь теперь, женщина? Ты – негодная солома, ничтожное перо, вздумавшее лететь против ветра моей воли! Говори, как ты осмелилась на это?
И тут я увидел удивительнейший образец нравственного мужества и смелости. Несчастная осужденная девушка, хорошо понимавшая, какая участь ожидает ее, знавшая по опыту силу соперницы, стояла спокойно перед королевой, черпая мужество и силу в глубине своего отчаяния.
– Я сделала это, королева, – ответила Устана, выпрямившись во весь рост и сбросив шкуру леопарда с головы, – потому что моя любовь глубже могилы, которую ты готовишь мне. Этот господин – мой. Хотя твоя красота сияет, как солнце, он останется моим!
Дикий крик ярости и ужаса прервал ее.
Я повернул голову и увидел, что Аэша встала и стояла, протянув руку по направлению к Устане, которая сразу замолчала. Я смотрел на бедную женщину и видел, что на лице ее появилось выражение ужаса, глаза широко раскрылись, ноздри задрожали и губы побелели.
Аэша не произнесла ни звука, только медленно двигалась, протянув руку, дрожа всем телом и пристально глядя на Устану. Бедная женщина закрыла обеими руками голову, испустила пронзительный вопль и с шумом упала на пол. Лео и я бросились к ней. Она была мертва, убитая какой-то таинственной силой, которой обладала ужасная королева.
Сначала Лео не мог понять, что случилось, но когда опомнился, на него страшно было смотреть. С диким проклятием он бросился на Аэшу. Но она наблюдала за ним и протянула к нему руку. Он зашатался и упал бы, если бы я не подхватил его. Потом Лео рассказывал мне, что почувствовал сильный удар в грудь и лишился сил.
– Прости меня, гость мой, – заговорила мягко Аэша, обращаясь к нему, – если я испугала тебя своей строгостью и правосудием!
– Простить тебя, дьявол! – крикнул Лео, яростно ломая руки. – Простить тебя, убийца! Я хотел бы убить тебя!
– Нет, нет, ты не понял, – ответила она мягко, – со временем все поймешь! Ты – моя любовь, мой Калликрат, моя красота и сила! 2000 лет я ждала тебя, Калликрат, и наконец ты пришел ко мне. Что касается этой женщины, – она указала на труп Устаны, – она стояла между мной и тобой, и я уничтожила ее, Калликрат!
– Это – ложь! – кричал Лео. – Мое имя – вовсе не Калликрат. Я – Лео Винцей. Мой предок был Калликрат, это правда!
– Ты сам говоришь – твой предок был Калликрат! А ты – возрожденный Калликрат, ты вернулся ко мне, мой дорогой господин!
– Я – вовсе не Калликрат и не хочу быть твоим господином! Если бы мне пришлось выбирать, я скорее согласился бы быть господином дьявола из преисподней, чем твоим!
– Мой господин и гость! – произнесла она нежно, хотя голос ее звенел от злобы. – Не смотри так сконфуженно! Зрелище было прекрасное – леопард и лев!
– О! Как мне это надоело! – пробормотал Лео по-английски.
– А ты, Устана, – продолжала Аэша, – я, вероятно, прошла бы мимо и не узнала бы тебя, если бы не эти знаки на твоих волосах, которые бросились мне в глаза при свете месяца! – она указала на месяц, появившийся на горизонте. – Хорошо! Танцы кончены, факелы сгорели, все кончается мраком и землей! Ты выбрала удобное время для любви, Устана; я и не подозревала, что ты хочешь обмануть меня, заставив думать, что ты далеко отсюда!
– Не шути так! – взмолилась несчастная женщина. – Убей меня, и все будет кончено!
Но Аэша сделала знак слугам, которые сейчас же схватили Устану за руки. С громким проклятьем Лео подбежал к ближайшему, сшиб его на землю и встал над ним с поднятым кулаком.
Аэша засмеялась.
– Ловкий удар, мой гость! У тебя сильная рука, хоть ты едва оправился после болезни. Прошу тебя, будь любезен и позволь моим слугам исполнить мое приказание. Они не тронут девушку. Ночной воздух свеж, и я хочу принять ее у себя. Ты любишь ее, следовательно, и я должна полюбить ее!
Я взял Лео за руку и оттащил его от немого слуги. Мы пошли в пещеру через площадку, где не было и следа недавних танцоров, и только куча пепла напоминала о ярко пылавшем огне.
Вскоре мы пришли в комнаты Аэши. Она села на подушки, отпустила Джона и Биллали, сделала знак немым уйти, – всем, за исключением одной девушки, ее любимой прислужницы. Мы трое остались стоять, и несчастная Устана встала несколько левее от нас.
– Теперь, Холли, – начала Аэша, – скажи мне, как это случилось, после того, как ты слышал мое приказание, данное этой злодейке, – она указала на Устану, – чью жизнь я пощадила только ради тебя, как это случилось, что ты принимал участие в том, что я сейчас видела? Отвечай!
– Это вышло случайно, королева! – ответил я. – Я ничего не знал!
– Верю тебе, Холли, – отвечала Аэша холодно, – и это твое счастье! Вся вина падет на нее! – потом она обратилась к Устане. – Что скажешь теперь, женщина? Ты – негодная солома, ничтожное перо, вздумавшее лететь против ветра моей воли! Говори, как ты осмелилась на это?
И тут я увидел удивительнейший образец нравственного мужества и смелости. Несчастная осужденная девушка, хорошо понимавшая, какая участь ожидает ее, знавшая по опыту силу соперницы, стояла спокойно перед королевой, черпая мужество и силу в глубине своего отчаяния.
– Я сделала это, королева, – ответила Устана, выпрямившись во весь рост и сбросив шкуру леопарда с головы, – потому что моя любовь глубже могилы, которую ты готовишь мне. Этот господин – мой. Хотя твоя красота сияет, как солнце, он останется моим!
Дикий крик ярости и ужаса прервал ее.
Я повернул голову и увидел, что Аэша встала и стояла, протянув руку по направлению к Устане, которая сразу замолчала. Я смотрел на бедную женщину и видел, что на лице ее появилось выражение ужаса, глаза широко раскрылись, ноздри задрожали и губы побелели.
Аэша не произнесла ни звука, только медленно двигалась, протянув руку, дрожа всем телом и пристально глядя на Устану. Бедная женщина закрыла обеими руками голову, испустила пронзительный вопль и с шумом упала на пол. Лео и я бросились к ней. Она была мертва, убитая какой-то таинственной силой, которой обладала ужасная королева.
Сначала Лео не мог понять, что случилось, но когда опомнился, на него страшно было смотреть. С диким проклятием он бросился на Аэшу. Но она наблюдала за ним и протянула к нему руку. Он зашатался и упал бы, если бы я не подхватил его. Потом Лео рассказывал мне, что почувствовал сильный удар в грудь и лишился сил.
– Прости меня, гость мой, – заговорила мягко Аэша, обращаясь к нему, – если я испугала тебя своей строгостью и правосудием!
– Простить тебя, дьявол! – крикнул Лео, яростно ломая руки. – Простить тебя, убийца! Я хотел бы убить тебя!
– Нет, нет, ты не понял, – ответила она мягко, – со временем все поймешь! Ты – моя любовь, мой Калликрат, моя красота и сила! 2000 лет я ждала тебя, Калликрат, и наконец ты пришел ко мне. Что касается этой женщины, – она указала на труп Устаны, – она стояла между мной и тобой, и я уничтожила ее, Калликрат!
– Это – ложь! – кричал Лео. – Мое имя – вовсе не Калликрат. Я – Лео Винцей. Мой предок был Калликрат, это правда!
– Ты сам говоришь – твой предок был Калликрат! А ты – возрожденный Калликрат, ты вернулся ко мне, мой дорогой господин!
– Я – вовсе не Калликрат и не хочу быть твоим господином! Если бы мне пришлось выбирать, я скорее согласился бы быть господином дьявола из преисподней, чем твоим!