– Не хвались, Менепта! – перебила Мериамун. – У нас две игры впереди. Я начинаю!
Вторую игру выиграла Мериамун и, крикнув: «Фараон» умер!» – сбросила пешки с доски. Менепта нахмурился, пока я устанавливал доску и пешки, а писец отмечал игру.
Очередь была за Менептой начинать третью игру.
– Клянусь священными богами, – вскричал он, – я принесу им богатые дары в знак победы над тобой!
– Клянусь священной богиней мести, – ответила Мериамун, – которой я молюсь ежедневно, я выиграю!
– Тебе бы надо клясться головой кошки, – произнес он насмешливо.
– Да, это верно, в особенности если кошка одолжит мне свои когти. Играй же, князь Менепта!
В конце игры после долгой борьбы, когда Мериамун потеряла большую часть своих пешек, лицо ее вдруг озарилось радостью. Казалось, она что-то придумала.
Пока Менепта велел принести вина и пил его, она полулежала в своем резном кресле, не сводя глаз с доски, потом сделала такой удачный ход, так тонко выполнила намеченный ею план игры, что Менепта стал в ступик и проиграл. Напрасно призывал он богов и клялся соорудить небывалый по роскоши храм.
– Боги не слышат тебя! – смеялась Мериамун.
Тогда он начал проклинать все и всех и пил вино.
– Глупцы ищут мудрости в вине, но только мудрецы находят ее! – продолжала она. – Смотри, царственный брат, «Фараон» умер», я выиграла и победила в твоей любимой игре. Реи, слуга мой, дай мне этот уреус, не мой, нет, а двойной, тот который проиграл мне. Я надену его, он мой теперь, Менепта! Я победила тебя!
Мериамун встала, выпрямилась во весь рост и стояла так, освещенная светом ламп, с царственным уреусом на челе, смеясь над Менептой и протягивая ему свою маленькую руку для поцелуя. Она была так прекрасна, что Менепта перестал клясть богов и судьбу свою и удивленно смотрел на нее.
– Клянусь Пта, ты очень хороша! – вскричал он. – Я прощаю отцу его мысль сделать тебя моей супругой и царицей!
– А я никогда не прощу ему этого! – возразила Мериамун.
Но Менепта выпил слишком много вина.
– Ты будешь моей царицей, – произнес он, – и поэтому я поцелую тебя! По праву сильнейшего я это сделаю! – и прежде чем Мериамун успела отскочить, обнял ее и поцеловал прямо в губы.
Мериамун побледнела, как мертвец. Сбоку у нее висел кинжал. Она быстро схватила его и ударила им Менепту. Если бы тот не успел отступить, то, наверное, был бы убит. Вместе с этим она крикнула: «Вот тебе, князь, твой поцелуй!»
Ей удалось только проколоть его руку, и я схватил ее и удержал от вторичного удара.
– Змея! – произнес Менепта, побледнев от страха и ярости. – Я еще поцелую тебя, все равно, хочешь ли ты этого или нет! А за рану ты мне дорого заплатишь!
Она тихо засмеялась: ее гнев прошел. Я побежал за врачом, чтоб перевязать руку Менепты.
– Царственная госпожа, что ты наделала? – сказал я Мериамун, когда вернулся к ней. – Ты знаешь, что твой божественный отец предназначил обвенчать тебя с Менептой, которого ты ранила!
– Я не хочу этого, Реи! – ответила она. – Не хочу этого тупицу, который называется сыном фараона. Кроме того, он мой сводный брат, и я не могу быть женой брата. Сама природа возмущается против этого обычая!
– Это нельзя изменить, госпожа! Таков обычай страны и царственного дома, такова воля твоего отца. Боги, твои предки, были обвенчаны согласно этому обычаю: Исида стала супругой Осириса. Великий Аменемхат установил его и за ним все праотцы и весь их род. Подумай только, я говорю это тебе потому, что люблю тебя, как родную дочь, ты не можешь избежать этого, ведь ложе фараона – это ступень к царскому трону. Ты любишь власть, а это ворота могущества. Быть может, хозяин ворот умрет и ты будешь одна сидеть на троне!
– Ах, Реи, ты говоришь, как советник царей! Как я ненавижу его! Ведь я могу руководить им, я знаю это! А наша игра сегодня ночью… Все будущее было на этой доске. Смотри: его диадема на моем челе! Быть может, так должно быть, я отдамся ему, хотя ненавижу его. Я начну новую игру, и ставкой будет жизнь, любовь и все, что мне дорого, и выиграю… Уреус будет принадлежать мне, так же как двойная корона древнего Кеми, и я буду править страной, как Хатшепсут, великая царица. Я сильна, а сильному боги даруют победу!
– Да, – ответил я, – смотри, госпожа, чтоб боги не обратили силу твою в слабость. У тебя слишком страстная душа, а страсть в женском сердце – это дверь, в которую входит безумие. Сегодня ты ненавидишь, берегись, чтоб эта ненависть не обратилась в любовь!
– Любовь! – произнесла она насмешливо. – Мериамун не полюбит, пока не найдет человека, достойного своей любви! И тогда… Тогда любовь ее разрушит все, и горе тому, кто станет на ее пути! Прощай, Реи!
Вдруг она заговорила со мной на другом языке, которого никто не знал, кроме меня и ее, – на мертвом языке мертвого народа Страны Скал, откуда вышли наши отцы.
– Я иду, – произнесла она, и я задрожал при ее словах, потому что ни один человек не говорит на этом языке, когда у него добрые мысли на уме, – я иду просить совета у того… ты знаешь… – она дотронулась до царственного уреуса.
Я бросился к ее ногам и обнял ее колени, крича:
– Дочь моя, дочь моя! Не совершай этого страшного греха! Молю тебя, за все блага мира не буди того, кто почивает в Осирисе, не призывай к жизни то, что мертво и холодно!
Она кивнула головой и ушла…
Старый жрец побледнел, говоря это.
– Что же она задумала? – спросил Скиталец.
Реи закрыл лицо руками и некоторое время молчал.
– Да, не буди и ты того, кто почивает в Осирисе, Скиталец! – произнес он наконец. – Язык мой запечатан. Я сказал тебе больше, чем надо было. Не спрашивай! Вот они идут! Пусть бог Ра и Амен пошлют им свое проклятие! Пусть Аменти поглотит их. Пусть зловещая рыба Собек вонзит в них свои зубы и пожрет их!
– За что ты проклинаешь их, Реи, и кто они такие? – спросил Одиссей. – Я слышу пение и шаги людей!
В самом деле, до них доносился топот ног и слова песни.
– Это проклятые богохульники, колдуны и рабы Апура, – сказал Реи, когда музыка и пение замерли вдали. – Их колдовство сильней нашей мудрости: их предводитель был одним из наших жрецов и изучил тайны нашей мудрости. Они ходят и поют только перед бедой. Еще до рассвета мы узнаем что-нибудь новое. Да истребят их боги! Хорошо было бы, если б царица Мериамун позволила им уйти отсюда навсегда в пустыню, как они желают, но она хочет закалить сердце царя!
Вторую игру выиграла Мериамун и, крикнув: «Фараон» умер!» – сбросила пешки с доски. Менепта нахмурился, пока я устанавливал доску и пешки, а писец отмечал игру.
Очередь была за Менептой начинать третью игру.
– Клянусь священными богами, – вскричал он, – я принесу им богатые дары в знак победы над тобой!
– Клянусь священной богиней мести, – ответила Мериамун, – которой я молюсь ежедневно, я выиграю!
– Тебе бы надо клясться головой кошки, – произнес он насмешливо.
– Да, это верно, в особенности если кошка одолжит мне свои когти. Играй же, князь Менепта!
В конце игры после долгой борьбы, когда Мериамун потеряла большую часть своих пешек, лицо ее вдруг озарилось радостью. Казалось, она что-то придумала.
Пока Менепта велел принести вина и пил его, она полулежала в своем резном кресле, не сводя глаз с доски, потом сделала такой удачный ход, так тонко выполнила намеченный ею план игры, что Менепта стал в ступик и проиграл. Напрасно призывал он богов и клялся соорудить небывалый по роскоши храм.
– Боги не слышат тебя! – смеялась Мериамун.
Тогда он начал проклинать все и всех и пил вино.
– Глупцы ищут мудрости в вине, но только мудрецы находят ее! – продолжала она. – Смотри, царственный брат, «Фараон» умер», я выиграла и победила в твоей любимой игре. Реи, слуга мой, дай мне этот уреус, не мой, нет, а двойной, тот который проиграл мне. Я надену его, он мой теперь, Менепта! Я победила тебя!
Мериамун встала, выпрямилась во весь рост и стояла так, освещенная светом ламп, с царственным уреусом на челе, смеясь над Менептой и протягивая ему свою маленькую руку для поцелуя. Она была так прекрасна, что Менепта перестал клясть богов и судьбу свою и удивленно смотрел на нее.
– Клянусь Пта, ты очень хороша! – вскричал он. – Я прощаю отцу его мысль сделать тебя моей супругой и царицей!
– А я никогда не прощу ему этого! – возразила Мериамун.
Но Менепта выпил слишком много вина.
– Ты будешь моей царицей, – произнес он, – и поэтому я поцелую тебя! По праву сильнейшего я это сделаю! – и прежде чем Мериамун успела отскочить, обнял ее и поцеловал прямо в губы.
Мериамун побледнела, как мертвец. Сбоку у нее висел кинжал. Она быстро схватила его и ударила им Менепту. Если бы тот не успел отступить, то, наверное, был бы убит. Вместе с этим она крикнула: «Вот тебе, князь, твой поцелуй!»
Ей удалось только проколоть его руку, и я схватил ее и удержал от вторичного удара.
– Змея! – произнес Менепта, побледнев от страха и ярости. – Я еще поцелую тебя, все равно, хочешь ли ты этого или нет! А за рану ты мне дорого заплатишь!
Она тихо засмеялась: ее гнев прошел. Я побежал за врачом, чтоб перевязать руку Менепты.
– Царственная госпожа, что ты наделала? – сказал я Мериамун, когда вернулся к ней. – Ты знаешь, что твой божественный отец предназначил обвенчать тебя с Менептой, которого ты ранила!
– Я не хочу этого, Реи! – ответила она. – Не хочу этого тупицу, который называется сыном фараона. Кроме того, он мой сводный брат, и я не могу быть женой брата. Сама природа возмущается против этого обычая!
– Это нельзя изменить, госпожа! Таков обычай страны и царственного дома, такова воля твоего отца. Боги, твои предки, были обвенчаны согласно этому обычаю: Исида стала супругой Осириса. Великий Аменемхат установил его и за ним все праотцы и весь их род. Подумай только, я говорю это тебе потому, что люблю тебя, как родную дочь, ты не можешь избежать этого, ведь ложе фараона – это ступень к царскому трону. Ты любишь власть, а это ворота могущества. Быть может, хозяин ворот умрет и ты будешь одна сидеть на троне!
– Ах, Реи, ты говоришь, как советник царей! Как я ненавижу его! Ведь я могу руководить им, я знаю это! А наша игра сегодня ночью… Все будущее было на этой доске. Смотри: его диадема на моем челе! Быть может, так должно быть, я отдамся ему, хотя ненавижу его. Я начну новую игру, и ставкой будет жизнь, любовь и все, что мне дорого, и выиграю… Уреус будет принадлежать мне, так же как двойная корона древнего Кеми, и я буду править страной, как Хатшепсут, великая царица. Я сильна, а сильному боги даруют победу!
– Да, – ответил я, – смотри, госпожа, чтоб боги не обратили силу твою в слабость. У тебя слишком страстная душа, а страсть в женском сердце – это дверь, в которую входит безумие. Сегодня ты ненавидишь, берегись, чтоб эта ненависть не обратилась в любовь!
– Любовь! – произнесла она насмешливо. – Мериамун не полюбит, пока не найдет человека, достойного своей любви! И тогда… Тогда любовь ее разрушит все, и горе тому, кто станет на ее пути! Прощай, Реи!
Вдруг она заговорила со мной на другом языке, которого никто не знал, кроме меня и ее, – на мертвом языке мертвого народа Страны Скал, откуда вышли наши отцы.
– Я иду, – произнесла она, и я задрожал при ее словах, потому что ни один человек не говорит на этом языке, когда у него добрые мысли на уме, – я иду просить совета у того… ты знаешь… – она дотронулась до царственного уреуса.
Я бросился к ее ногам и обнял ее колени, крича:
– Дочь моя, дочь моя! Не совершай этого страшного греха! Молю тебя, за все блага мира не буди того, кто почивает в Осирисе, не призывай к жизни то, что мертво и холодно!
Она кивнула головой и ушла…
Старый жрец побледнел, говоря это.
– Что же она задумала? – спросил Скиталец.
Реи закрыл лицо руками и некоторое время молчал.
– Да, не буди и ты того, кто почивает в Осирисе, Скиталец! – произнес он наконец. – Язык мой запечатан. Я сказал тебе больше, чем надо было. Не спрашивай! Вот они идут! Пусть бог Ра и Амен пошлют им свое проклятие! Пусть Аменти поглотит их. Пусть зловещая рыба Собек вонзит в них свои зубы и пожрет их!
– За что ты проклинаешь их, Реи, и кто они такие? – спросил Одиссей. – Я слышу пение и шаги людей!
В самом деле, до них доносился топот ног и слова песни.
– Это проклятые богохульники, колдуны и рабы Апура, – сказал Реи, когда музыка и пение замерли вдали. – Их колдовство сильней нашей мудрости: их предводитель был одним из наших жрецов и изучил тайны нашей мудрости. Они ходят и поют только перед бедой. Еще до рассвета мы узнаем что-нибудь новое. Да истребят их боги! Хорошо было бы, если б царица Мериамун позволила им уйти отсюда навсегда в пустыню, как они желают, но она хочет закалить сердце царя!
ГЛАВА VII. Видение царицы
Наступило молчание. Реи молчал, пока шум и пение не стихли вдали.
– Я должен сказать тебе, Эперит, – произнес он, – чем кончилась история Менепты и Мериамун. Она смирила свою гордость перед отцом и братом, согласившись исполнить желание отца, но заявила свои условия. Ее должны считать во всем равной фараону – такова цена ее руки; и во всех храмах, во всех городах Кеми Мериамун провозгласили вместе с Менептой наследницей короны Верхнего и Нижнего Египта. Торг был заключен, и цена назначена. После этого Мериамун очень изменилась. Она перестала смеяться над Менептой, стала кроткой и покорной его воле. Время шло, и в начале месяца разлития вод назначен был день свадьбы. Побочная дочь фараона с величайшей пышностью была обвенчана с его сыном. Но рука Мериамун, когда она стояла у алтаря, была холодна, как рука мертвеца. Гордо и холодно смотрела она, когда ехала в золотой колеснице через большие ворота Таписа. Только когда она услыхала, что громкие крики народа «Мериамун! Мериамун!» совсем заглушили крики «Менепта!» – она тихо улыбнулась. Холодная, гордая, сидела она в своем белом одеянии на пиру фараона и ни разу не взглянула на супруга, который ласково смотрел на нее.
– Наконец долгий пир закончился, началась музыка, пение, но Мериамун, извинившись, встала и ушла, сопровождаемая своими прислужницами. У меня было тяжело на сердце, я печально прошел в свою комнату и занялся делом, я ведь строю храмы и дворцы в стране! Едва я успел сесть, как в дверь постучали, и вошла женщина, закутанная в тяжелый плащ. Она сбросила плащ: передо мной стояла Мериамун в своем подвенечном платье.
– Не пугайся, Реи, – произнесла она, – я освободилась на один час и пришла посмотреть, как ты работаешь. Не противоречь мне, я люблю смотреть на твое морщинистое лицо, на котором лежит отпечаток мудрости и познаний. Еще ребенком я наблюдала, как ты чертил планы великолепных храмов, которые переживут и нас, и, может быть, наших богов. Ах, Реи, ты мудрый человек, ты избрал себе благую участь и строишь здания из крепкого камня и украшаешь их стены по произволу твоей фантазии. Но я, я строю здание в тайниках человеческого сердца, и моя воля написана во мраке сердца. Когда я умру, воздвигни мне памятник необычной красоты, какого не было никогда, и сделай надпись: «Здесь, в этом храме гордости, обитает измученный строитель его – царица Мериамун:
– Не говори так, – сказал я, – разве сегодня не твоя свадебная ночь? Зачем ты пришла сюда теперь?
– Зачем? Вероятно, я снова превратилась в ребенка! Слушай, Реи, во всем обширном пространстве страны Кеми нет женщины, более потерянной, опозоренной и несчастной, чем царственная Мериамун, которую ты так любишь! Я пала ниже той, которая подметает улицы своим платьем, потому что чем возвышеннее душа человека, тем глубже его падение. Я продалась постыдно, и цена моего падения – это власть. О, будь проклята судьба женщины, которая может достигнуть высоты только своей красотой! Будь проклят тот, кто посоветовал мне это, проклятие и мне самой, совершившей тяжкий грех! Оттолкни меня, Реи, ударь, плюнь мне в лицо, мне, царственной Мериамун, продавшей себя за царскую корону. О, я ненавижу его, ненавижу и заплачу ему стыдом за стыд, ему – этому клоуну в царском одеянии! Смотри сюда! – Она вытащила из складок платья белый цветок, известный только мне и ей. – Два раза сегодня покушалась я покончить о собой с помощью этого смертоносного цветка, сбросить с себя весь стыд и позор. И только одна мысль удержала меня: я, Мериамун, должна пережить его, разбить всюду его статуи, вычеркнуть его имя из письмен каждого храма в стране Кеми… Я… – Она залилась вдруг горькими слезами, она, которая не умела плакать.
– Оставь! – продолжала она. – Это злобные слезы. Мериамун – властительница своей судьбы, а не судьба властвует над ней. А теперь господин мой ожидает меня, и я должна уйти. Поцелуй меня, старый друг, пока я еще та Мериамун, которую ты знаешь и любишь, и больше не целуй меня никогда! В конце концов, все это хорошо для тебя, ведь если Мериамун будет царица Кеми, то ты будешь первым сановником в стране и будешь стоять на ступенях моего трона. Прощай!
Она бросила белый смертоносный цветок в огонь жаровни и ушла, оставив меня с тоской на сердце. Я узнал, что Мериамун не похожа на других женщин и выше их в зле и добре.
На следующую ночь я снова сидел и работал. Снова раздался стук в мою дверь, вошла женщина и сбросила свой плащ. Это опять была Мериамун, но бледная, расстроенная.
– Разве князь, твой супруг… – начал я, встав с места.
– Не говори мне о супруге, Реи, – перебила она меня. – Вчера ночью я наговорила тебе глупостей, потому что ум мой помутился… Забудь это все… Я жена, счастливая супруга и царица!
Она улыбнулась так странно, что я отступил назад.
– Послушай, – продолжала она. – Мне снился страшный сон, ты мудр и знаешь все, объясни мне его смысл и значение. Я спала и вдруг увидела человека, которого во сне любила более всего на свете. Мое сердце билось только для него, моя душа была его душой, и я знала, что полюбила его на всю жизнь. Фараон был моим супругом, но я не любила его. Вдруг с моря явилась женщина прекраснее меня, красота ее была изменчивее и выше красоты утренней зари, восходящей за горами. Она также любила этого богоподобного человека, и он любил ее. Мы боролись за его любовь, состязаясь в красоте, мудрости, в волшебстве. Сначала одна победила, потом другая, в конце концов победа осталась за мной. Я легла на брачное ложе и обняла холодный труп… Я проснулась, опять заснула и увидела себя в другом одеянии, говорящей на другом языке. Передо мной стоял человек, которого я любила, и та, другая женщина поразительной красоты… Потом я снова превратилась в Мериамун, и снова мы с ней начали бороться, чтоб овладеть сердцем этого мужа, но на этот раз она победила меня. Я уснула и опять проснулась в другой стране, чудесной, непохожей на Кеми, которую, мне казалось, я знала давно. Там я жила среди могил, темные лица смотрели на меня, и все гробницы были покрыты надписями на мертвом языке – языке страны, откуда пришли наши отцы. Все мы изменились, и снова я и та прекрасная женщина начали бороться, и я, казалось, победила ее, но вдруг целое море огня хлынуло на меня, и я проснулась. Во сне я громко кричала, призывая богов на помощь… Снова смежились очи мои, и ворота прошлого широко раскрылись предо мной. Мне казалось, что тысячи и тысячи лет тому назад я и этот человек возродились из ничтожества и пустоты, смотрели друг на друга и любили друг друга несказанной любовью и клялись страшной клятвой в любви и вечной верности. Мы не были простыми смертными, а обладали нечеловеческой силой и красотой, и наше счастье было счастьем богов. Оно было нарушено страшным голосом того, кого я потревожила, Реи, не послушавшись твоего совета. Поцелуй нашей любви пробудил то, что спало сном смерти. Мы не знали богов, не поклонялись им, обожая друг друга и думая, что мы будем жить вечно. И боги разгневались на нас. Страшный голос произнес: «Вы двое, живущие одной жизнью, дополняющие один другого! Ваши поцелуи разбудили того, кто спал сном смерти, пламя вашей любви согрело то, что было холодно. Вы забыли богов, даровавших вам жизнь, любовь и радость! Приготовьтесь к своей участи! Теперь вас будет не двое, а трое! Уходите из этого священного места на землю! Облекитесь в смертную оболочку, переходите от жизни к жизни, живите, любите, ненавидьте, умирайте! В своем ослеплении вы познаете все: стыд, любовь, гибель и возрождение до тех пор, пока наказание ваше будет окончено, покров вашей слепоты спадет с ваших глаз, и вы снова будете великими, снова будете двое, составляющие одно целое!» Мы задрожали, прижимаясь друг к другу, а голос продолжал: «Вы двое, составляющие одно целое! Пусть тот, чей голос вы слышали, разлучит вас… Будьте трое!» Пока голос говорил это, я была в отчаянии и совершенно обессилела, а около человека, которого я любила, очутилась та прекрасная женщина, увенчанная блеском своей красоты и лучезарной звездой. Нас стало трое. Он, тот, кого я любила, взглянул на прекрасную женщину: та улыбнулась и протянула к нему руки. В эту минуту, Реи, я узнала всю горечь ревности и проснулась дрожа. Объясни, Реи, мое видение, растолкуй мне его!
– О, госпожа, – ответил я, – это выше моего понимания, я не могу растолковать тебе, хотя готов помочь тебе во всем!
– Я знаю, ты любишь меня, Реи. Пусть забудется этот сон: он послан не богами, а Сетом, мучителем. Пусть совершится все это, я готова, похожая на пылинку в руках судьбы. Быть может, я взлечу на верхушку храма, или буду истоптана ногами рабов, или поглощена мраком… Я не люблю своего супруга, будущего фараона, и никогда не буду любить его. Когда сердце холодно, то рука сильна, и я согласилась быть царицей, которая может вести фараона за бороду, согласилась быть первой во всей древней стране Кеми потому, что я родилась не для того, чтоб служить. Да, я буду править и ждать конца. Смотри, Реи… Лучи Панды заливают ярким блеском дворы, улицы, города и раздробляются сиянием на лоне вод. Я – дитя Луны… Слеза моя затопит всю страну Кеми…
Она ушла. На лице ее играла странная и загадочная усмешка, похожая на улыбку великого сфинкса Гаремку, очи которого таинственно глядят в глубь пустыни…
– Странная царица! – сказал Одиссей, когда Реи замолчал. – Но что я могу сделать для нее?
– Больше, чем думаешь! – отвечал Реи. – Но дай мне кончить рассказ и тогда поймешь!
– Я должен сказать тебе, Эперит, – произнес он, – чем кончилась история Менепты и Мериамун. Она смирила свою гордость перед отцом и братом, согласившись исполнить желание отца, но заявила свои условия. Ее должны считать во всем равной фараону – такова цена ее руки; и во всех храмах, во всех городах Кеми Мериамун провозгласили вместе с Менептой наследницей короны Верхнего и Нижнего Египта. Торг был заключен, и цена назначена. После этого Мериамун очень изменилась. Она перестала смеяться над Менептой, стала кроткой и покорной его воле. Время шло, и в начале месяца разлития вод назначен был день свадьбы. Побочная дочь фараона с величайшей пышностью была обвенчана с его сыном. Но рука Мериамун, когда она стояла у алтаря, была холодна, как рука мертвеца. Гордо и холодно смотрела она, когда ехала в золотой колеснице через большие ворота Таписа. Только когда она услыхала, что громкие крики народа «Мериамун! Мериамун!» совсем заглушили крики «Менепта!» – она тихо улыбнулась. Холодная, гордая, сидела она в своем белом одеянии на пиру фараона и ни разу не взглянула на супруга, который ласково смотрел на нее.
– Наконец долгий пир закончился, началась музыка, пение, но Мериамун, извинившись, встала и ушла, сопровождаемая своими прислужницами. У меня было тяжело на сердце, я печально прошел в свою комнату и занялся делом, я ведь строю храмы и дворцы в стране! Едва я успел сесть, как в дверь постучали, и вошла женщина, закутанная в тяжелый плащ. Она сбросила плащ: передо мной стояла Мериамун в своем подвенечном платье.
– Не пугайся, Реи, – произнесла она, – я освободилась на один час и пришла посмотреть, как ты работаешь. Не противоречь мне, я люблю смотреть на твое морщинистое лицо, на котором лежит отпечаток мудрости и познаний. Еще ребенком я наблюдала, как ты чертил планы великолепных храмов, которые переживут и нас, и, может быть, наших богов. Ах, Реи, ты мудрый человек, ты избрал себе благую участь и строишь здания из крепкого камня и украшаешь их стены по произволу твоей фантазии. Но я, я строю здание в тайниках человеческого сердца, и моя воля написана во мраке сердца. Когда я умру, воздвигни мне памятник необычной красоты, какого не было никогда, и сделай надпись: «Здесь, в этом храме гордости, обитает измученный строитель его – царица Мериамун:
– Не говори так, – сказал я, – разве сегодня не твоя свадебная ночь? Зачем ты пришла сюда теперь?
– Зачем? Вероятно, я снова превратилась в ребенка! Слушай, Реи, во всем обширном пространстве страны Кеми нет женщины, более потерянной, опозоренной и несчастной, чем царственная Мериамун, которую ты так любишь! Я пала ниже той, которая подметает улицы своим платьем, потому что чем возвышеннее душа человека, тем глубже его падение. Я продалась постыдно, и цена моего падения – это власть. О, будь проклята судьба женщины, которая может достигнуть высоты только своей красотой! Будь проклят тот, кто посоветовал мне это, проклятие и мне самой, совершившей тяжкий грех! Оттолкни меня, Реи, ударь, плюнь мне в лицо, мне, царственной Мериамун, продавшей себя за царскую корону. О, я ненавижу его, ненавижу и заплачу ему стыдом за стыд, ему – этому клоуну в царском одеянии! Смотри сюда! – Она вытащила из складок платья белый цветок, известный только мне и ей. – Два раза сегодня покушалась я покончить о собой с помощью этого смертоносного цветка, сбросить с себя весь стыд и позор. И только одна мысль удержала меня: я, Мериамун, должна пережить его, разбить всюду его статуи, вычеркнуть его имя из письмен каждого храма в стране Кеми… Я… – Она залилась вдруг горькими слезами, она, которая не умела плакать.
– Оставь! – продолжала она. – Это злобные слезы. Мериамун – властительница своей судьбы, а не судьба властвует над ней. А теперь господин мой ожидает меня, и я должна уйти. Поцелуй меня, старый друг, пока я еще та Мериамун, которую ты знаешь и любишь, и больше не целуй меня никогда! В конце концов, все это хорошо для тебя, ведь если Мериамун будет царица Кеми, то ты будешь первым сановником в стране и будешь стоять на ступенях моего трона. Прощай!
Она бросила белый смертоносный цветок в огонь жаровни и ушла, оставив меня с тоской на сердце. Я узнал, что Мериамун не похожа на других женщин и выше их в зле и добре.
На следующую ночь я снова сидел и работал. Снова раздался стук в мою дверь, вошла женщина и сбросила свой плащ. Это опять была Мериамун, но бледная, расстроенная.
– Разве князь, твой супруг… – начал я, встав с места.
– Не говори мне о супруге, Реи, – перебила она меня. – Вчера ночью я наговорила тебе глупостей, потому что ум мой помутился… Забудь это все… Я жена, счастливая супруга и царица!
Она улыбнулась так странно, что я отступил назад.
– Послушай, – продолжала она. – Мне снился страшный сон, ты мудр и знаешь все, объясни мне его смысл и значение. Я спала и вдруг увидела человека, которого во сне любила более всего на свете. Мое сердце билось только для него, моя душа была его душой, и я знала, что полюбила его на всю жизнь. Фараон был моим супругом, но я не любила его. Вдруг с моря явилась женщина прекраснее меня, красота ее была изменчивее и выше красоты утренней зари, восходящей за горами. Она также любила этого богоподобного человека, и он любил ее. Мы боролись за его любовь, состязаясь в красоте, мудрости, в волшебстве. Сначала одна победила, потом другая, в конце концов победа осталась за мной. Я легла на брачное ложе и обняла холодный труп… Я проснулась, опять заснула и увидела себя в другом одеянии, говорящей на другом языке. Передо мной стоял человек, которого я любила, и та, другая женщина поразительной красоты… Потом я снова превратилась в Мериамун, и снова мы с ней начали бороться, чтоб овладеть сердцем этого мужа, но на этот раз она победила меня. Я уснула и опять проснулась в другой стране, чудесной, непохожей на Кеми, которую, мне казалось, я знала давно. Там я жила среди могил, темные лица смотрели на меня, и все гробницы были покрыты надписями на мертвом языке – языке страны, откуда пришли наши отцы. Все мы изменились, и снова я и та прекрасная женщина начали бороться, и я, казалось, победила ее, но вдруг целое море огня хлынуло на меня, и я проснулась. Во сне я громко кричала, призывая богов на помощь… Снова смежились очи мои, и ворота прошлого широко раскрылись предо мной. Мне казалось, что тысячи и тысячи лет тому назад я и этот человек возродились из ничтожества и пустоты, смотрели друг на друга и любили друг друга несказанной любовью и клялись страшной клятвой в любви и вечной верности. Мы не были простыми смертными, а обладали нечеловеческой силой и красотой, и наше счастье было счастьем богов. Оно было нарушено страшным голосом того, кого я потревожила, Реи, не послушавшись твоего совета. Поцелуй нашей любви пробудил то, что спало сном смерти. Мы не знали богов, не поклонялись им, обожая друг друга и думая, что мы будем жить вечно. И боги разгневались на нас. Страшный голос произнес: «Вы двое, живущие одной жизнью, дополняющие один другого! Ваши поцелуи разбудили того, кто спал сном смерти, пламя вашей любви согрело то, что было холодно. Вы забыли богов, даровавших вам жизнь, любовь и радость! Приготовьтесь к своей участи! Теперь вас будет не двое, а трое! Уходите из этого священного места на землю! Облекитесь в смертную оболочку, переходите от жизни к жизни, живите, любите, ненавидьте, умирайте! В своем ослеплении вы познаете все: стыд, любовь, гибель и возрождение до тех пор, пока наказание ваше будет окончено, покров вашей слепоты спадет с ваших глаз, и вы снова будете великими, снова будете двое, составляющие одно целое!» Мы задрожали, прижимаясь друг к другу, а голос продолжал: «Вы двое, составляющие одно целое! Пусть тот, чей голос вы слышали, разлучит вас… Будьте трое!» Пока голос говорил это, я была в отчаянии и совершенно обессилела, а около человека, которого я любила, очутилась та прекрасная женщина, увенчанная блеском своей красоты и лучезарной звездой. Нас стало трое. Он, тот, кого я любила, взглянул на прекрасную женщину: та улыбнулась и протянула к нему руки. В эту минуту, Реи, я узнала всю горечь ревности и проснулась дрожа. Объясни, Реи, мое видение, растолкуй мне его!
– О, госпожа, – ответил я, – это выше моего понимания, я не могу растолковать тебе, хотя готов помочь тебе во всем!
– Я знаю, ты любишь меня, Реи. Пусть забудется этот сон: он послан не богами, а Сетом, мучителем. Пусть совершится все это, я готова, похожая на пылинку в руках судьбы. Быть может, я взлечу на верхушку храма, или буду истоптана ногами рабов, или поглощена мраком… Я не люблю своего супруга, будущего фараона, и никогда не буду любить его. Когда сердце холодно, то рука сильна, и я согласилась быть царицей, которая может вести фараона за бороду, согласилась быть первой во всей древней стране Кеми потому, что я родилась не для того, чтоб служить. Да, я буду править и ждать конца. Смотри, Реи… Лучи Панды заливают ярким блеском дворы, улицы, города и раздробляются сиянием на лоне вод. Я – дитя Луны… Слеза моя затопит всю страну Кеми…
Она ушла. На лице ее играла странная и загадочная усмешка, похожая на улыбку великого сфинкса Гаремку, очи которого таинственно глядят в глубь пустыни…
– Странная царица! – сказал Одиссей, когда Реи замолчал. – Но что я могу сделать для нее?
– Больше, чем думаешь! – отвечал Реи. – Но дай мне кончить рассказ и тогда поймешь!
ГЛАВА VIII. В святилище смерти
– Божественный фараон Рамсес умер и почил в Осирисе. Своими собственными руками я закрыл его гроб и положил его в великолепную гробницу, где он будет спать непробудным сном до дня пробуждения. Менепта и Мериамун воссели на древний престол Кеми. Мериамун относилась очень холодно к фараону, хотя тот исполнял все ее желания. Детей у них не было, и скоро красота ее наскучила царю. Но она умела властвовать над ним и правила всей страной. Что касается меня, я был ее главным советником, она беседовала со мной, удостоив меня больших почестей и сделав командиром легиона бога Амена. Однажды Мериамун устроила роскошный пир, на котором присутствовал фараон. Около него сидела Натаска. Это была женщина, приближенная к особе царицы, очень красивая, но нахальная и смелая, сумевшая завоевать на час расположение фараона. Он выпил много вина на пиру и коснулся губами руки Натаски, но царица Мериамун не обращала на них внимания. Между тем Натаска, выпившая также немало теплого вина, становилась все смелее. Отпив вино из золотой чаши, она передала ее рабу и велела поднести царице, крикнув ей: «Выпей из моей чаши, сестра моя!» Все присутствовавшие поняли смысл ее поступка и слов: Натаска открыто называла себя женой фараона, равной царице. Конечно Мериамун мало заботилась о любви царя, но она любила власть и могущество и потому при дерзких словах рабыни нахмурилась, в темных глазах ее загорелся мрачный огонек.
Она взяла золотую чашу и поднесла ее к своим губам, затем наполнила свою чашу вином, сделала вид, что отпила из нее и тихо сказала Натаске:
– Выпей в ответ из моей чаши, Натаска, слуга моя, потому что скоро ты будешь, может быть, выше царицы!
Глупая женщина взяла поднесенную ей евнухом золотую чашу, не поняв лживых слов Мериамун, и выпила вино, но затем со страшным криком упала мертвая на стол. Все присутствовавшие пришли в ужас, не смея сказать слова, а Мериамун насмешливо и мрачно улыбалась, смотря на темноволосую голову Натаски, безжизненно лежавшую среди цветов на столе. Фараон стал бледным от ярости и крикнул стражу, чтобы схватить царицу. Но та движением руки приказала страже отойти.
– Не смейте дотронуться до помазанной царицы Кеми! – произнесла Мериамун. – Ты, Менепта, не забывай нашей брачной клятвы! Смеют ли твои возлюбленные бросать мне вызов и называть меня сестрой? Если мои глаза были слепы, то уши открыты! Молчи! Она получила заслуженное, ищи себе другую!
Фараон молчал, испугавшись Мериамун, которая сидела спокойно, играя ожерельем на своей груди и наблюдая, как рабы унесли с пира мертвое тело Натаски. Один за другим все испуганное общество разошлось, остались только фараон, Мериамун да я, жрец Реи.
– Отвратительная женщина! – заговорил фараон, дрожа от страха и гнева. – Будь проклят тот день, когда я заметил твою красоту! Ты победила меня, но берегись! Я – фараон еще и твой господин и клянусь тем, кто почивает в Осирисе, если ты еще раз сделаешь что-нибудь подобное, я сниму с тебя корону царицы, отдам тебя на мучения, и душа твоя последует за той, которую ты убила!
– Фараон, берегись! – ответила гордо Мериамун. – Протяни только палец ко мне, и ты осужден! Ты не можешь убить меня, а я сумею одолеть тебя, клянусь великой клятвой! Клянусь тем, кто почивает в Осирисе, осмелься только поднять руку против меня, осмелься помыслить о предательстве – и ты немедленно умрешь! Меня трудно обмануты: у меня есть слуги, которых ты не можешь видеть и слышать. Я кое-что знаю, Менепта, из волшебств царицы Тайи. Иди своей дорогой и предоставь меня моей судьбе. Я – царица, останусь царицей и во всех государственных делах имею право голоса, как ты! Мы будем жить отдельно теперь: ты ведь боишься меня, Менепта, а я не люблю тебя!
– Пусть будет так, как ты сказала! – проворчал испуганный фараон. – Проклят тот день, когда мы встретились! С сегодняшнего дня мы чужие друг другу! Я знаю твою силу, Мериамун, дарованную тебе злыми богами. Тебе нечего бояться, я не убью тебя: брошенное копье часто ранит того, кем оно брошено. Реи, слуга мой, ты был свидетелем наших брачных клятв, слушай же теперь, мы берем их назад. Мериамун, царица древней Кеми, отныне ты не жена мне. Прощай! – И фараон ушел, подавленный страхом.
– Да, – произнесла Мериамун, смотря ему вслед, – я более не жена Менепты, но все еще царица Кеми. О старый друг, как мне надоело все! Странная участь моя! У меня есть все, кроме любви, и все мне надоело. Я тосковала по власти, эта власть в моих руках, а что такое власть? Мираж… Мне наскучила моя безрадостная жизнь… О, если б один час пламенной любви – и потом умереть! Скажи мне, Реи! Осмелишься ли ты идти к мертвецам?
Она схватила меня за рукав и прошептала мне на ухо несколько слов.
– Ах, царица, я знаю… Там все покончено…
– Да, все и навсегда. Но знаешь, она еще не совсем застыла, эта Натаска, которую я убила, а я обладаю искусством вызвать ее дух обратно, пока она не совсем захолодела, и узнать из ее уст будущее… Там, у Осириса, перед ней открыто все будущее…
– Нет, нет, – вскричал я, – это святотатство. Мы потревожим смерть, и боги разгневаются на нас!
– Я хочу этого, Реи! Если ты боишься, не ходи, я пойду одна, так как хочу узнать все. Если я умру при этой попытке, напиши на моей гробнице: «В поисках сущности бытия она нашла смерть!»
– Нет, царица, – воскликнул я, – ты не пойдешь одна! Я кое-что смыслю в этом и, может быть, сумею оградить тебя от зла. Если ты хочешь идти, я последую за тобой!
– Хорошо. Сегодня ночью тело унесут в святилище храма Осириса, близ больших ворот, чтобы по обычаю оно дожидалось там прихода бальзамировщиков. Пойдем скорее, Реи, пойдем в храм Смерти!
Мериамун ушла в свои комнаты, закуталась в темную одежду. Мы поспешили к храму, где нас окликнула стража.
– Кто идет? Именем священного Осириса говорите, кто идет!
– Реи, строитель, жрец бога Амена, а с ним другой человек! – ответил я. – Откройте дверь!
– Нет, не откроем. В храме есть некто, кого нельзя беспокоить!
– Кто же там?
– Та, которую убила царица!
– Царица послала нас взглянуть на ту, которую убила!
Жрец окинул взглядом закутанную фигуру Мериамун около меня.
– Пропуск твой, благородный Реи!
Я показал ему царскую печать, и он с поклоном отворил двери. Войдя в храм, я зажег приготовленные восковые свечи.
При свете свечей мы прошли через зал и подошли к занавесу у святилища. Здесь я потушил свечи, так как никакой другой огонь, кроме того, что горит на алтаре, не может проникать в святилище. Сквозь занавес мы видели свет.
– Открой! – сказала Мериамун. Я открыл, и мы вошли в святилище. На алтаре ярко горело священное пламя, озаряя внутренность храма. Это был один из маленьких храмов Таписа; свет не достигал до стен, и мы едва могли различить на них фигуры богов. Но большая сидячая статуя Осириса была ярко освещена. Она была сделана из черного камня с короной на голове. В руках статуи был посох и страшный наказующий бич. На его священных коленях лежала белая обнаженная фигура мертвой Натаски. Она склонила голову на священную грудь Осириса, длинные волосы ее висели до полу, руки были прижаты к сердцу, мертвые глаза смотрели в темноту.
В Таписе существует обычай класть ночью внезапно умерших людей высокого происхождения на колени статуи Осириса.
– Смотри, – тихо сказал я царице, поддаваясь впечатлению священного места, – смотри, вот она, час тому назад красивая, благодаря тебе одета теперь нетленным величием смерти! Подумай! Ужели ты хочешь вызвать назад дух той, которую ты освободила от уз земли? Нелегко это сделать, царица, несмотря на все твое искусство, и если она даже ответит тебе, то мы можем умереть от ужаса и страха!
– Нет, – ответила Мериамун, – я не боюсь. Я знаю, как вызвать Ку из его мрачного царства и послать его обратно туда. Я ничего не боюсь, а если ты боишься, Реи, то уйди и оставь меня одну!
– Я не уйду, – возразил я, – но повторяю тебе, это святотатство!
Мериамун замолчала, подняла руки вверх и стояла так спокойно и неподвижно. Взяв посох, я сделал круг вокруг нас, вокруг алтаря и статуи Осириса и произнес священные слова, чтобы охранить нас от великого зла в этот час.
Мериамун бросила в огонь алтаря горсть порошка. Она сделала это три раза, и каждый раз огненный шар поднимался от алтаря кверху в воздух. Когда три огненных шара взлетели в воздух над головой статуи Осириса, Мериамун трижды громко вскричала:
– Натаска! Натаска! Натаска! Страшным именем смерти призываю тебя! Вызываю тебя с порога обители смерти! Вызываю тебя от ворот правосудия! Вызываю тебя сюда от двери осуждения. Во имя звена, соединяющего жизнь со смертью, приказываю тебе прийти сюда и ответить мне на мой вопрос!
Мериамун умолкла, но ответа не было. Только статуя Осириса холодно улыбалась, и труп Натаски на его коленях смотрел широко раскрытыми глазами в темноту.
– Это нелегко, – прошептал я, – но ты знаешь страшное слово. Если не боишься, произнеси его, или уйдем отсюда!
– Я скажу! – ответила она, и, подойдя к статуе, Мериамун закрыла лицо руками и ухватилась за мертвую ногу Натаски. Я распростерся на полу и также закрыл лицо, так как услышать страшное слово с непокрытым лицом – значит умереть.
Тихим шепотом Мериамун произнесла страшное слово, которое нельзя написать, отзвук которого имеет силу пролетать огромное пространство и долетать до ушей мертвецов, обитающих в Аменти. Произнесенное шепотом страшное слово загремело, как гром, под сводами храма. Казалось, страшная буря с ветром разразилась над нами, так что крыша здания затряслась и стены храма зашатались.
Она взяла золотую чашу и поднесла ее к своим губам, затем наполнила свою чашу вином, сделала вид, что отпила из нее и тихо сказала Натаске:
– Выпей в ответ из моей чаши, Натаска, слуга моя, потому что скоро ты будешь, может быть, выше царицы!
Глупая женщина взяла поднесенную ей евнухом золотую чашу, не поняв лживых слов Мериамун, и выпила вино, но затем со страшным криком упала мертвая на стол. Все присутствовавшие пришли в ужас, не смея сказать слова, а Мериамун насмешливо и мрачно улыбалась, смотря на темноволосую голову Натаски, безжизненно лежавшую среди цветов на столе. Фараон стал бледным от ярости и крикнул стражу, чтобы схватить царицу. Но та движением руки приказала страже отойти.
– Не смейте дотронуться до помазанной царицы Кеми! – произнесла Мериамун. – Ты, Менепта, не забывай нашей брачной клятвы! Смеют ли твои возлюбленные бросать мне вызов и называть меня сестрой? Если мои глаза были слепы, то уши открыты! Молчи! Она получила заслуженное, ищи себе другую!
Фараон молчал, испугавшись Мериамун, которая сидела спокойно, играя ожерельем на своей груди и наблюдая, как рабы унесли с пира мертвое тело Натаски. Один за другим все испуганное общество разошлось, остались только фараон, Мериамун да я, жрец Реи.
– Отвратительная женщина! – заговорил фараон, дрожа от страха и гнева. – Будь проклят тот день, когда я заметил твою красоту! Ты победила меня, но берегись! Я – фараон еще и твой господин и клянусь тем, кто почивает в Осирисе, если ты еще раз сделаешь что-нибудь подобное, я сниму с тебя корону царицы, отдам тебя на мучения, и душа твоя последует за той, которую ты убила!
– Фараон, берегись! – ответила гордо Мериамун. – Протяни только палец ко мне, и ты осужден! Ты не можешь убить меня, а я сумею одолеть тебя, клянусь великой клятвой! Клянусь тем, кто почивает в Осирисе, осмелься только поднять руку против меня, осмелься помыслить о предательстве – и ты немедленно умрешь! Меня трудно обмануты: у меня есть слуги, которых ты не можешь видеть и слышать. Я кое-что знаю, Менепта, из волшебств царицы Тайи. Иди своей дорогой и предоставь меня моей судьбе. Я – царица, останусь царицей и во всех государственных делах имею право голоса, как ты! Мы будем жить отдельно теперь: ты ведь боишься меня, Менепта, а я не люблю тебя!
– Пусть будет так, как ты сказала! – проворчал испуганный фараон. – Проклят тот день, когда мы встретились! С сегодняшнего дня мы чужие друг другу! Я знаю твою силу, Мериамун, дарованную тебе злыми богами. Тебе нечего бояться, я не убью тебя: брошенное копье часто ранит того, кем оно брошено. Реи, слуга мой, ты был свидетелем наших брачных клятв, слушай же теперь, мы берем их назад. Мериамун, царица древней Кеми, отныне ты не жена мне. Прощай! – И фараон ушел, подавленный страхом.
– Да, – произнесла Мериамун, смотря ему вслед, – я более не жена Менепты, но все еще царица Кеми. О старый друг, как мне надоело все! Странная участь моя! У меня есть все, кроме любви, и все мне надоело. Я тосковала по власти, эта власть в моих руках, а что такое власть? Мираж… Мне наскучила моя безрадостная жизнь… О, если б один час пламенной любви – и потом умереть! Скажи мне, Реи! Осмелишься ли ты идти к мертвецам?
Она схватила меня за рукав и прошептала мне на ухо несколько слов.
– Ах, царица, я знаю… Там все покончено…
– Да, все и навсегда. Но знаешь, она еще не совсем застыла, эта Натаска, которую я убила, а я обладаю искусством вызвать ее дух обратно, пока она не совсем захолодела, и узнать из ее уст будущее… Там, у Осириса, перед ней открыто все будущее…
– Нет, нет, – вскричал я, – это святотатство. Мы потревожим смерть, и боги разгневаются на нас!
– Я хочу этого, Реи! Если ты боишься, не ходи, я пойду одна, так как хочу узнать все. Если я умру при этой попытке, напиши на моей гробнице: «В поисках сущности бытия она нашла смерть!»
– Нет, царица, – воскликнул я, – ты не пойдешь одна! Я кое-что смыслю в этом и, может быть, сумею оградить тебя от зла. Если ты хочешь идти, я последую за тобой!
– Хорошо. Сегодня ночью тело унесут в святилище храма Осириса, близ больших ворот, чтобы по обычаю оно дожидалось там прихода бальзамировщиков. Пойдем скорее, Реи, пойдем в храм Смерти!
Мериамун ушла в свои комнаты, закуталась в темную одежду. Мы поспешили к храму, где нас окликнула стража.
– Кто идет? Именем священного Осириса говорите, кто идет!
– Реи, строитель, жрец бога Амена, а с ним другой человек! – ответил я. – Откройте дверь!
– Нет, не откроем. В храме есть некто, кого нельзя беспокоить!
– Кто же там?
– Та, которую убила царица!
– Царица послала нас взглянуть на ту, которую убила!
Жрец окинул взглядом закутанную фигуру Мериамун около меня.
– Пропуск твой, благородный Реи!
Я показал ему царскую печать, и он с поклоном отворил двери. Войдя в храм, я зажег приготовленные восковые свечи.
При свете свечей мы прошли через зал и подошли к занавесу у святилища. Здесь я потушил свечи, так как никакой другой огонь, кроме того, что горит на алтаре, не может проникать в святилище. Сквозь занавес мы видели свет.
– Открой! – сказала Мериамун. Я открыл, и мы вошли в святилище. На алтаре ярко горело священное пламя, озаряя внутренность храма. Это был один из маленьких храмов Таписа; свет не достигал до стен, и мы едва могли различить на них фигуры богов. Но большая сидячая статуя Осириса была ярко освещена. Она была сделана из черного камня с короной на голове. В руках статуи был посох и страшный наказующий бич. На его священных коленях лежала белая обнаженная фигура мертвой Натаски. Она склонила голову на священную грудь Осириса, длинные волосы ее висели до полу, руки были прижаты к сердцу, мертвые глаза смотрели в темноту.
В Таписе существует обычай класть ночью внезапно умерших людей высокого происхождения на колени статуи Осириса.
– Смотри, – тихо сказал я царице, поддаваясь впечатлению священного места, – смотри, вот она, час тому назад красивая, благодаря тебе одета теперь нетленным величием смерти! Подумай! Ужели ты хочешь вызвать назад дух той, которую ты освободила от уз земли? Нелегко это сделать, царица, несмотря на все твое искусство, и если она даже ответит тебе, то мы можем умереть от ужаса и страха!
– Нет, – ответила Мериамун, – я не боюсь. Я знаю, как вызвать Ку из его мрачного царства и послать его обратно туда. Я ничего не боюсь, а если ты боишься, Реи, то уйди и оставь меня одну!
– Я не уйду, – возразил я, – но повторяю тебе, это святотатство!
Мериамун замолчала, подняла руки вверх и стояла так спокойно и неподвижно. Взяв посох, я сделал круг вокруг нас, вокруг алтаря и статуи Осириса и произнес священные слова, чтобы охранить нас от великого зла в этот час.
Мериамун бросила в огонь алтаря горсть порошка. Она сделала это три раза, и каждый раз огненный шар поднимался от алтаря кверху в воздух. Когда три огненных шара взлетели в воздух над головой статуи Осириса, Мериамун трижды громко вскричала:
– Натаска! Натаска! Натаска! Страшным именем смерти призываю тебя! Вызываю тебя с порога обители смерти! Вызываю тебя от ворот правосудия! Вызываю тебя сюда от двери осуждения. Во имя звена, соединяющего жизнь со смертью, приказываю тебе прийти сюда и ответить мне на мой вопрос!
Мериамун умолкла, но ответа не было. Только статуя Осириса холодно улыбалась, и труп Натаски на его коленях смотрел широко раскрытыми глазами в темноту.
– Это нелегко, – прошептал я, – но ты знаешь страшное слово. Если не боишься, произнеси его, или уйдем отсюда!
– Я скажу! – ответила она, и, подойдя к статуе, Мериамун закрыла лицо руками и ухватилась за мертвую ногу Натаски. Я распростерся на полу и также закрыл лицо, так как услышать страшное слово с непокрытым лицом – значит умереть.
Тихим шепотом Мериамун произнесла страшное слово, которое нельзя написать, отзвук которого имеет силу пролетать огромное пространство и долетать до ушей мертвецов, обитающих в Аменти. Произнесенное шепотом страшное слово загремело, как гром, под сводами храма. Казалось, страшная буря с ветром разразилась над нами, так что крыша здания затряслась и стены храма зашатались.