– Откройте лицо свое, смертные! – вскричал страшный голос. – И смотрите на тех, которых вы осмелились вызвать!
Я встал, сбросил плащ с лица и упал в ужасе. Около круга, который я начертил своим посохом, толпилось множество мертвецов. Бесчисленные, как песок пустыни, они смотрели на нас своими мертвыми глазами. Огонь на алтаре погас, но свет лился из глаз мертвецов, из глаз мертвой Натаски.
Я, Реи, хорошо знал, что если поддамся страху, то умру, и призвал в сердце своем Осириса, чтобы защитить нас. Едва я успел произнести его священное имя, как все тысячи мертвецов склонились перед его статуей.
– Мериамун, – произнес я, собрав все силы, – не бойся, но будь осторожна!
– Зачем я буду бояться? – ответила она. – Только потому, что на один час наши глаза видят тех, которые живут в другом и знают все наши тайны? Я не боюсь! – Она смело подошла к краю круга.
– Привет вам, духи смерти, среди которых и я буду находиться когда-нибудь! – закричала Мериамун.
Мертвецы отступили, и к ней из темноты вытянулись огромные черные руки, стремившиеся, казалось, схватить ее.
Мериамун засмеялась.
– Нет, злой дух, – произнесла она, – ты не можешь проникнуть за пределы этого круга – это выше твоих сил! Натаска! Еще раз заклинаю тебя жизнью и смертью, приди сюда, ты которая была слугой, а теперь стала «выше царицы»!
Пока она говорила, от мертвой женщины, лежавшей на коленях Осириса, отделилась другая фигура, совершенно подобная Натаске, и встала перед нами. Но тело продолжало лежать на коленях Осириса, так как это была Каnote 1.
– Что тебе надо от меня? – заговорила устами Натаски Ка. – Что ты хочешь от меня, ты, погубившая мое тело? Зачем беспокоишь меня?
– Я хочу, чтобы ты поднял завесу будущего… Говори, что ожидает меня, я приказываю тебе!
– Нет, Мериамун, этого я не могу, я – Ка, обитательница гробницы, я должна охранять дух Натаски во все время ее смерти, вплоть до возрождения. Я ничего не знаю о будущем. Спроси того, кто знает!
Мериамун снова три раза выкрикнула имя Натаски. Вдруг на голову статуи Осириса села большая птица с золотым оперением, голова ее была головой женщины и походила на Натаску. Это был Баи.
– Что хочешь ты от меня, Мериамун? – заговорил он. – Зачем ты вызвала меня из другого мира, ты, погубившая мое тело?
– Я хочу, чтобы ты сказал мне, что ожидает меня в будущем. Говори, приказываю тебе!
– Нет, Мериамун, – ответил Баи, – я не могу и не знаю. Я – Баи и летаю от смерти к жизни и от жизни к смерти, пока не наступит час пробуждения. Я ничего не знаю о будущем, спроси того, кто знает!
В третий раз Мериамун начала вызывать Натаску. Раздался звук, похожий на вой ветра, и сверху спустился огненный язык прямо на чело мертвой Натаски. Глаза всех мертвецов уставились на этот огненный язык. И мертвая Натаска заговорила, хотя губы ее не шевелились.
– Что ты хочешь от меня, Мериамун? Как осмелилась ты беспокоить меня, ты, погубившая мое тело, зачем вызвала меня с порога обители смерти?
– О ты, Ку, я вызвала тебя потому, что мне надоела моя скучная жизнь и я хочу узнать будущее! – ответила царица. – Скажи мне, заклинаю тебя великим словом, имеющим власть отверзать уста мертвых, ты, все знающий, скажи, что мне ждать в будущем?
– Любовь будет бременем твоей жизни, а смерть – бременем твоей любви! – ответил страшный Ку. – Смотри, с севера приближается некто, кого ты любила и будешь любить, пока не выполнится все предначертанное. Вспомни сон, который приснился тебе на ложе фараона! Мериамун, велика твоя слава, твое имя известно на земле, и в Аменти знают тебя! Высока твоя участь, но путь твой покрыт кровью и скорбью. Я все сказал, отпусти меня!
– Хорошо, – возразила царица, – но погоди уходить! Прежде всего приказываю тебе страшным словом, великим звеном, связующим жизнь и смерть, скажи мне, буду ли я здесь, на земле, обладать тем, кого полюблю?
– В грехе, скорби, Мериамун, ты будешь обладать им. Стыд и ревность будут терзать тебя, когда его отнимет от тебя та, которая сильнее тебя, хотя ты очень сильна, та, которая красивее тебя, хотя ты очень хороша. Ты будешь очень страдать! Но она скроется от тебя вместе с тем, кто принадлежит вместе и тебе, и ей. Наступит день, и ты отплатишь ей мерой за меру, злом за зло!
– Хорошо, Ку, подожди! Покажи мне лицо моей соперницы, лицо того, кто будет моей любовью!
– Трижды можешь ты спрашивать меня, о ты, бесстрашная царица, – отвечал страшный Ку, – трижды могу я ответить тебе, а потом прощай, пока не встречу тебя на пороге вечности. Смотри же теперь в лицо Натаски, которую ты убила!
Мы начали смотреть на мертвое лицо. Вдруг лицо это начало изменяться и засияло поразительной красотой, красотой несказанной. Казалось, то была чудная красота спящей женщины. Потом над головой Натаски мы увидели тень мужчины, охранявшего ее сон. Но лицо его не было видно, оно было скрыто под золотым шлемом, в котором торчал бронзовый конец сломанного копья. Он был одет в блестящее золотое вооружение народа, живущего у северного моря, и темные локоны его падали по плечам, подобно лепесткам гиацинта.
– Смотри на свою соперницу и на того, кого ты полюбишь! Прощай – сказал Ку мертвыми губами Натаски, и когда он умолк, прекрасное лицо женщины исчезло, огненный язык растаял в воздухе, и глаза всех мертвецов посмотрели друг на друга, словно они прошептали что-то.
Некоторое время Мериамун стояла молча, потом, словно очнувшись, подняла руку и вскричала:
– Уходи, ты Баи! Исчезни, Ка! – Огромная птица с золотыми перьями вспорхнула и поднялась вверх, а Ка приблизилась к ногам мертвой Натаски и исчезла.
Мериамун покрыла голову плащом и еще раз произнесла ужасное слово. Она произнесла его громко, и храм снова наполнился ревом бури. Потом она сбросила плащ. На алтаре горел яркий огонь, на коленях Осириса лежала холодная Натаска. Кругом царила мертвая тишина.
Мериамун схватила меня за руку.
– Теперь все кончено, – произнесла она тихо, – и я страшно боюсь того, что должно случиться. Уведи меня отсюда, Реи, я не могу более!
С тяжелым сердцем увел я ее из храма. Вот почему, Странник, царица смутилась, когда явился человек в золотом вооружении, шлем которого был проткнут осколком копья.
Я встал, сбросил плащ с лица и упал в ужасе. Около круга, который я начертил своим посохом, толпилось множество мертвецов. Бесчисленные, как песок пустыни, они смотрели на нас своими мертвыми глазами. Огонь на алтаре погас, но свет лился из глаз мертвецов, из глаз мертвой Натаски.
Я, Реи, хорошо знал, что если поддамся страху, то умру, и призвал в сердце своем Осириса, чтобы защитить нас. Едва я успел произнести его священное имя, как все тысячи мертвецов склонились перед его статуей.
– Мериамун, – произнес я, собрав все силы, – не бойся, но будь осторожна!
– Зачем я буду бояться? – ответила она. – Только потому, что на один час наши глаза видят тех, которые живут в другом и знают все наши тайны? Я не боюсь! – Она смело подошла к краю круга.
– Привет вам, духи смерти, среди которых и я буду находиться когда-нибудь! – закричала Мериамун.
Мертвецы отступили, и к ней из темноты вытянулись огромные черные руки, стремившиеся, казалось, схватить ее.
Мериамун засмеялась.
– Нет, злой дух, – произнесла она, – ты не можешь проникнуть за пределы этого круга – это выше твоих сил! Натаска! Еще раз заклинаю тебя жизнью и смертью, приди сюда, ты которая была слугой, а теперь стала «выше царицы»!
Пока она говорила, от мертвой женщины, лежавшей на коленях Осириса, отделилась другая фигура, совершенно подобная Натаске, и встала перед нами. Но тело продолжало лежать на коленях Осириса, так как это была Каnote 1.
– Что тебе надо от меня? – заговорила устами Натаски Ка. – Что ты хочешь от меня, ты, погубившая мое тело? Зачем беспокоишь меня?
– Я хочу, чтобы ты поднял завесу будущего… Говори, что ожидает меня, я приказываю тебе!
– Нет, Мериамун, этого я не могу, я – Ка, обитательница гробницы, я должна охранять дух Натаски во все время ее смерти, вплоть до возрождения. Я ничего не знаю о будущем. Спроси того, кто знает!
Мериамун снова три раза выкрикнула имя Натаски. Вдруг на голову статуи Осириса села большая птица с золотым оперением, голова ее была головой женщины и походила на Натаску. Это был Баи.
– Что хочешь ты от меня, Мериамун? – заговорил он. – Зачем ты вызвала меня из другого мира, ты, погубившая мое тело?
– Я хочу, чтобы ты сказал мне, что ожидает меня в будущем. Говори, приказываю тебе!
– Нет, Мериамун, – ответил Баи, – я не могу и не знаю. Я – Баи и летаю от смерти к жизни и от жизни к смерти, пока не наступит час пробуждения. Я ничего не знаю о будущем, спроси того, кто знает!
В третий раз Мериамун начала вызывать Натаску. Раздался звук, похожий на вой ветра, и сверху спустился огненный язык прямо на чело мертвой Натаски. Глаза всех мертвецов уставились на этот огненный язык. И мертвая Натаска заговорила, хотя губы ее не шевелились.
– Что ты хочешь от меня, Мериамун? Как осмелилась ты беспокоить меня, ты, погубившая мое тело, зачем вызвала меня с порога обители смерти?
– О ты, Ку, я вызвала тебя потому, что мне надоела моя скучная жизнь и я хочу узнать будущее! – ответила царица. – Скажи мне, заклинаю тебя великим словом, имеющим власть отверзать уста мертвых, ты, все знающий, скажи, что мне ждать в будущем?
– Любовь будет бременем твоей жизни, а смерть – бременем твоей любви! – ответил страшный Ку. – Смотри, с севера приближается некто, кого ты любила и будешь любить, пока не выполнится все предначертанное. Вспомни сон, который приснился тебе на ложе фараона! Мериамун, велика твоя слава, твое имя известно на земле, и в Аменти знают тебя! Высока твоя участь, но путь твой покрыт кровью и скорбью. Я все сказал, отпусти меня!
– Хорошо, – возразила царица, – но погоди уходить! Прежде всего приказываю тебе страшным словом, великим звеном, связующим жизнь и смерть, скажи мне, буду ли я здесь, на земле, обладать тем, кого полюблю?
– В грехе, скорби, Мериамун, ты будешь обладать им. Стыд и ревность будут терзать тебя, когда его отнимет от тебя та, которая сильнее тебя, хотя ты очень сильна, та, которая красивее тебя, хотя ты очень хороша. Ты будешь очень страдать! Но она скроется от тебя вместе с тем, кто принадлежит вместе и тебе, и ей. Наступит день, и ты отплатишь ей мерой за меру, злом за зло!
– Хорошо, Ку, подожди! Покажи мне лицо моей соперницы, лицо того, кто будет моей любовью!
– Трижды можешь ты спрашивать меня, о ты, бесстрашная царица, – отвечал страшный Ку, – трижды могу я ответить тебе, а потом прощай, пока не встречу тебя на пороге вечности. Смотри же теперь в лицо Натаски, которую ты убила!
Мы начали смотреть на мертвое лицо. Вдруг лицо это начало изменяться и засияло поразительной красотой, красотой несказанной. Казалось, то была чудная красота спящей женщины. Потом над головой Натаски мы увидели тень мужчины, охранявшего ее сон. Но лицо его не было видно, оно было скрыто под золотым шлемом, в котором торчал бронзовый конец сломанного копья. Он был одет в блестящее золотое вооружение народа, живущего у северного моря, и темные локоны его падали по плечам, подобно лепесткам гиацинта.
– Смотри на свою соперницу и на того, кого ты полюбишь! Прощай – сказал Ку мертвыми губами Натаски, и когда он умолк, прекрасное лицо женщины исчезло, огненный язык растаял в воздухе, и глаза всех мертвецов посмотрели друг на друга, словно они прошептали что-то.
Некоторое время Мериамун стояла молча, потом, словно очнувшись, подняла руку и вскричала:
– Уходи, ты Баи! Исчезни, Ка! – Огромная птица с золотыми перьями вспорхнула и поднялась вверх, а Ка приблизилась к ногам мертвой Натаски и исчезла.
Мериамун покрыла голову плащом и еще раз произнесла ужасное слово. Она произнесла его громко, и храм снова наполнился ревом бури. Потом она сбросила плащ. На алтаре горел яркий огонь, на коленях Осириса лежала холодная Натаска. Кругом царила мертвая тишина.
Мериамун схватила меня за руку.
– Теперь все кончено, – произнесла она тихо, – и я страшно боюсь того, что должно случиться. Уведи меня отсюда, Реи, я не могу более!
С тяжелым сердцем увел я ее из храма. Вот почему, Странник, царица смутилась, когда явился человек в золотом вооружении, шлем которого был проткнут осколком копья.
ГЛАВА IX. Пророчество Апура
– Все это произошло по воле богов! – произнес Одиссей, когда Реи закончил свой рассказ. Некоторое время он сидел молча, потом поднял глаза и взглянул на старого жреца.
– Странный рассказ, Реи! Много морей я прошел, во многих странах побывал, видел много народов и слышал голоса бессмертных богов, но никогда не слыхал ничего подобного. Заметь себе, когда я увидел прекрасную царицу, я удивился тому, что она как-то странно взглянула на меня, как будто знала меня. Если ты сказал правду, Реи, она полагает, что видела меня в своих снах и видениях. Кто этот человек с длинными темными локонами, одетый в золотое вооружение, с золотым шлемом на голове, в который воткнут осколок копья?
– Передо мной сидит этот человек, – сказал Реи, – или, может быть, я созерцаю бога!
– Нет, я не бог, – ответил улыбаясь Одиссей, – хотя сидонцы сочли меня за бога. Отгадай мне эту загадку, мудрый жрец.
Престарелый Реи смотрел в землю, бормоча молитву дрожащими губами.
– Ты человек, – произнес он, – и пришел из-за моря, чтоб внушить любовь царице Мериамун и осудить себя на смерть. Это я знаю, остальное мне неизвестно. Молю тебя, чужеземец, ты пришел к нам с севера в золотом вооружении, твое лицо сияет мужественной красотой, ты – сильнейший из людей! Прошу тебя, уйди назад, уйди назад за море, откуда ты пришел…
– Разве человек может уйти от своей судьбы? – спросил Одиссей. – Если смерть моя придет, так должно быть! Но помни, Реи, я не искал любви Мериамун!
– Все равно ты найдешь ее! Кто ищет любовь, тот теряет ее, а кто не хочет искать, тот находит!
– Я приехал завоевать любовь другой женщины, – сказал Одиссей, – и буду искать эту любовь, пока не умру!
– Пусть боги помогут тебе найти ее, и страна Кеми будет спасена от великой скорби! Но здесь, в Египте, нет женщины прекраснее Мериамун, и ты должен искать где-нибудь дальше. А теперь, Эперит, я должен идти совершать службу в храме священного Амена, так как я верховный жрец. Но тебя фараон приказал мне привести на пир во дворец!
Реи повел Одиссея боковым входом во дворец фараона, близ храма бога Пта. Но прежде указал ему приготовленную для него прекрасную комнату, богато украшенную, уставленную креслами из слоновой кости и ложами из серебра, с роскошной постелью.
Одиссей отправился в царские бани, где темноокие девушки вымыли его, умастили душистым маслом и увенчали цветами лотоса. Потом Реи повел его, в полном вооружении, в переднюю комнату дворца и оставил тут, говоря, что вернется, когда пир окончится. Зазвучали трубы, загремели барабаны.
Вошли прекрасная царица Мериамун и божественный фараон Менепта в сопровождении придворных дам и мужчин. Все они были увенчаны розами и цветами лотоса. Царица была в царском одеянии из вышитого шелка, с плеч ее спускалась пурпурная мантия, а на шее и руках блестели золотые запястья.
Она была прекрасна своим бледным лицом и чудными гордыми очами, которые, казалось, дремали под тенью длинных шелковистых ресниц. Мериамун шла, сияя гордой и царственной красотой, а позади шел фараон, высокий, болезненный человек с мрачным лицом. Одиссею показалось, что у него тяжело на сердце, что забота и страх перед бедой вечно терзают его.
Мериамун ласково взглянула на чужеземца.
– Привет тебе, чужеземец! – произнесла она. – Ты явился на наш пир в воинственном одеянии?
– Прости, царственная госпожа, – ответил он, – но если бы я вздумал снять вооружение, мой лук запел бы мне песнь о скорой войне. И вот я пришел на пир в полном вооружении!
– Разве твой лук умеет предсказывать, Эперит? – сказала царица. – Я слышала о таком оружии от менестреля, который пришел к нам с берегов Северного моря и пел песнь о волшебном луке Одиссея!
– Ты хорошо делаешь, что не снимаешь вооружения, Странник, – сказал фараон, – если твой лук поет о войне, то мое сердце также говорит мне, что война будет!
– Следуй за мной, Странник! – сказала царица.
Он последовал за ней и за фараоном. Они пришли в великолепный зал, украшенный резьбой по стенам. Одиссею никогда не приходилось видеть такого богатого зала. На возвышении сел фараон, рядом с ним царица Мериамун, а подле нее Скиталец в золотом вооружении. Он прислонил свой лук к креслу из слоновой кости.
Пир начался. Все ели и пили вдоволь. Царица говорила мало, но глаза ее не переставали следить за гостем из-за низко опущенных ресниц.
Вдруг, пока они пировали и веселились, двери в конце комнаты широко раскрылись. Стража в ужасе отскочила, и у дверей остановились два человека.
Лица их были смуглы, худы, истощенны, носы походили на клюв орла, а глаза были желты, как глаза льва. Одежда их состояла из звериных шкур, перевязанных у пояса ремнем. Они подняли свои обнаженные руки, в которых держали посохи. Оба человека были стары, один имел длинную белую бороду, другой был выбрит, подобно египетскому жрецу. Когда посохи поднялись, стража отступила, и все присутствовавшие закрыли лица, за исключением Мериамун и Скитальца. Даже фараон не смел взглянуть на них, только сердито пробормотал себе в бороду: «Клянусь Осирисом, эти Апура снова явились сюда! Смерть тем, кто пропустил их сюда!»
Один из них, бритый, как жрец, громко вскричал:
– Фараон! Фараон! Фараон! Слушай слово Иеговы. Отпустишь ли ты народ?
– Не отпущу!
– Фараон! Фараон! Фараон! Слушай слово Иеговы! Если ты не отпустишь народ, все перворожденные в Кеми, от князя до раба, от быка до осла, будут перебиты! Отпустишь ли ты народ?
– О фараон, отпусти народ! – громко закричали все присутствовавшие.
– Великие скорби и несчастия обрушатся на Кеми! О фараон, отпусти народ!
Сердце фараона смягчилось, и он готов был отпустить народ, как вдруг Мериамун повернулась к нему.
– Ты не должен отпускать народ! – произнесла она. – Поверь, что все бедствия Кеми причинили вовсе не эти рабы, не бог этих рабов, а чужеземная богиня, которая живет в Танисе. Не бойся, трус! Какое у тебя малодушное сердце! Вели богине уйти отсюда, но не отпускай этих рабов! Нам нужно строить города, и эти рабы будут работать для нас!
– Вон отсюда! – вскричал фараон. – Приказываю вам уйти. Завтра ваш народ будет послан на тяжелую работу, и спины их окрасятся кровью от ударов ремня! Я не отпущу народ!
Оба человека громко вскрикнули и, подняв посохи, исчезли из комнаты. Никто не смел наложить на них руку.
Скиталец удивился, что фараон не приказал убить непрошеных гостей.
– Знаешь, Эперит, – сказала Мериамун, заметив его удивление, – великие бедствия постигли нашу страну. Царь думает, что эти колдуны послали на нас все беды, но я знаю, что Хатхор, богиня любви, разгневалась на нас из-за той женщины, что живет в Танисе и выдает себя за богиню!
– Зачем, царица, – спросил Скиталец, – терпите вы у себя в городе эту лживую богиню?
– Зачем? Спроси об этом фараона. Вероятно, потому, что красота ее поразительна и кто увидит хоть раз ее, тот поклоняется ей и почитает, как богиню. Если ты хочешь узнать об этом подробнее, спроси фараона, он знает храм лживой богини, знает того, кто охраняет ее!
– О фараон, могу я узнать всю правду? – обратился Скиталец к царю.
Менепта взглянул на него, сомнение и тревога отразились на его лице.
– Я скажу тебе правду, странник! Такой человек, как ты, путешествовавший во многих странах, поймет мой рассказ и поможет мне. При жизни моего отца, священного Рамсеса, однажды в храме божественной Хатхор появилась женщина чудесной красоты. Когда жрецы храма смотрели на нее, то одному она казалась мрачной, другому светлой, и перед каждым человеком изменялась ее чудная красота. Она улыбалась и пела, зажигая любовь во всех сердцах. Но если хоть один мужчина подходил к ней ближе и пытался обнять ее, он отступал, как ужаленный, а если повторял попытку, то умирал. Тогда люди перестали смотреть на нее как на женщину и начали поклоняться ей, приносить жертвы и молиться, как богине. Прошло три года. В конце третьего года богиня исчезла. От нее не осталось и следа, и только память ее свято чтилась людьми. Прошло двадцать лет. Отец мой умер, и я наследовал его престол. Однажды из храма прибежал вестник. «Хатхор вернулась в Кеми, – кричал он, – богиня вернулась к нам!»
Я пошел взглянуть на нее. Перед храмом собралась огромная толпа народа, а на портике храма стояла сама богиня, сияя ослепительной красотой. Она пела чудные песни, и голос ее проникал в сердце человека. Месяц за месяцем она пела свои песни, и множество людей мечтали заслужить ее милость и любовь, но у дверей храма невидимая стража строго охранила вход. Если смельчак пытался ворваться силой, слышался звон мечей, и он падал мертвым, хотя на нем не находили ран. Это правда, странник, я сам хотел войти туда и был оттолкнут ее стражей. Но я один из всех людей, кто, видя ее близко и слыша ее голос, не сделал вторичной попытки войти в храм и уцелел!
– Ты любишь жизнь больше других людей! – сказала царица. – Ты хотел завоевать также это чудо, но твоя жизнь тебе дороже ее красоты, и ты не решился обнять ее. Да, Эперит, она причина всех наших бедствий. Все мужи влюбляются в нее и бесятся от любви. Когда она стоит на портике храма и поет, они плачут, молятся и рвут на себе волосы, рвутся к ней и умирают. Проклята наша страна, проклятие принесла нам эта женщина! Пока не найдется человек, который пройдет сквозь стражу, встанет перед ней лицом к лицу и убьет ее, горе и бедствия будут терзать страну Кеми! Быть может, ты, странник, окажешься этим человеком? – Мериамун загадочно взглянула на него. – Тогда прими мой совет: не ходи туда, ты будешь околдован, и мы потеряем великого человека!
– Быть может, госпожа, моя сила и милость богов помогут мне в этом деле. Но, пожалуй, эту женщину легче уговорить словами любви и поцелуями, чем убить ударом меча, если она не принадлежит к числу смертных!
Мериамун покраснела и нахмурилась.
– Зачем ты говоришь это? – сказала она. – Будь уверен, что, если бы я увидела это чудо, она была бы убита и предназначена в невесты Осирису!
Одиссей понял, что царица Мериамун завидовала красоте и славе той, которая обитала в храме Таниса, и замолчал, умея молчать, когда это было нужно.
– Странный рассказ, Реи! Много морей я прошел, во многих странах побывал, видел много народов и слышал голоса бессмертных богов, но никогда не слыхал ничего подобного. Заметь себе, когда я увидел прекрасную царицу, я удивился тому, что она как-то странно взглянула на меня, как будто знала меня. Если ты сказал правду, Реи, она полагает, что видела меня в своих снах и видениях. Кто этот человек с длинными темными локонами, одетый в золотое вооружение, с золотым шлемом на голове, в который воткнут осколок копья?
– Передо мной сидит этот человек, – сказал Реи, – или, может быть, я созерцаю бога!
– Нет, я не бог, – ответил улыбаясь Одиссей, – хотя сидонцы сочли меня за бога. Отгадай мне эту загадку, мудрый жрец.
Престарелый Реи смотрел в землю, бормоча молитву дрожащими губами.
– Ты человек, – произнес он, – и пришел из-за моря, чтоб внушить любовь царице Мериамун и осудить себя на смерть. Это я знаю, остальное мне неизвестно. Молю тебя, чужеземец, ты пришел к нам с севера в золотом вооружении, твое лицо сияет мужественной красотой, ты – сильнейший из людей! Прошу тебя, уйди назад, уйди назад за море, откуда ты пришел…
– Разве человек может уйти от своей судьбы? – спросил Одиссей. – Если смерть моя придет, так должно быть! Но помни, Реи, я не искал любви Мериамун!
– Все равно ты найдешь ее! Кто ищет любовь, тот теряет ее, а кто не хочет искать, тот находит!
– Я приехал завоевать любовь другой женщины, – сказал Одиссей, – и буду искать эту любовь, пока не умру!
– Пусть боги помогут тебе найти ее, и страна Кеми будет спасена от великой скорби! Но здесь, в Египте, нет женщины прекраснее Мериамун, и ты должен искать где-нибудь дальше. А теперь, Эперит, я должен идти совершать службу в храме священного Амена, так как я верховный жрец. Но тебя фараон приказал мне привести на пир во дворец!
Реи повел Одиссея боковым входом во дворец фараона, близ храма бога Пта. Но прежде указал ему приготовленную для него прекрасную комнату, богато украшенную, уставленную креслами из слоновой кости и ложами из серебра, с роскошной постелью.
Одиссей отправился в царские бани, где темноокие девушки вымыли его, умастили душистым маслом и увенчали цветами лотоса. Потом Реи повел его, в полном вооружении, в переднюю комнату дворца и оставил тут, говоря, что вернется, когда пир окончится. Зазвучали трубы, загремели барабаны.
Вошли прекрасная царица Мериамун и божественный фараон Менепта в сопровождении придворных дам и мужчин. Все они были увенчаны розами и цветами лотоса. Царица была в царском одеянии из вышитого шелка, с плеч ее спускалась пурпурная мантия, а на шее и руках блестели золотые запястья.
Она была прекрасна своим бледным лицом и чудными гордыми очами, которые, казалось, дремали под тенью длинных шелковистых ресниц. Мериамун шла, сияя гордой и царственной красотой, а позади шел фараон, высокий, болезненный человек с мрачным лицом. Одиссею показалось, что у него тяжело на сердце, что забота и страх перед бедой вечно терзают его.
Мериамун ласково взглянула на чужеземца.
– Привет тебе, чужеземец! – произнесла она. – Ты явился на наш пир в воинственном одеянии?
– Прости, царственная госпожа, – ответил он, – но если бы я вздумал снять вооружение, мой лук запел бы мне песнь о скорой войне. И вот я пришел на пир в полном вооружении!
– Разве твой лук умеет предсказывать, Эперит? – сказала царица. – Я слышала о таком оружии от менестреля, который пришел к нам с берегов Северного моря и пел песнь о волшебном луке Одиссея!
– Ты хорошо делаешь, что не снимаешь вооружения, Странник, – сказал фараон, – если твой лук поет о войне, то мое сердце также говорит мне, что война будет!
– Следуй за мной, Странник! – сказала царица.
Он последовал за ней и за фараоном. Они пришли в великолепный зал, украшенный резьбой по стенам. Одиссею никогда не приходилось видеть такого богатого зала. На возвышении сел фараон, рядом с ним царица Мериамун, а подле нее Скиталец в золотом вооружении. Он прислонил свой лук к креслу из слоновой кости.
Пир начался. Все ели и пили вдоволь. Царица говорила мало, но глаза ее не переставали следить за гостем из-за низко опущенных ресниц.
Вдруг, пока они пировали и веселились, двери в конце комнаты широко раскрылись. Стража в ужасе отскочила, и у дверей остановились два человека.
Лица их были смуглы, худы, истощенны, носы походили на клюв орла, а глаза были желты, как глаза льва. Одежда их состояла из звериных шкур, перевязанных у пояса ремнем. Они подняли свои обнаженные руки, в которых держали посохи. Оба человека были стары, один имел длинную белую бороду, другой был выбрит, подобно египетскому жрецу. Когда посохи поднялись, стража отступила, и все присутствовавшие закрыли лица, за исключением Мериамун и Скитальца. Даже фараон не смел взглянуть на них, только сердито пробормотал себе в бороду: «Клянусь Осирисом, эти Апура снова явились сюда! Смерть тем, кто пропустил их сюда!»
Один из них, бритый, как жрец, громко вскричал:
– Фараон! Фараон! Фараон! Слушай слово Иеговы. Отпустишь ли ты народ?
– Не отпущу!
– Фараон! Фараон! Фараон! Слушай слово Иеговы! Если ты не отпустишь народ, все перворожденные в Кеми, от князя до раба, от быка до осла, будут перебиты! Отпустишь ли ты народ?
– О фараон, отпусти народ! – громко закричали все присутствовавшие.
– Великие скорби и несчастия обрушатся на Кеми! О фараон, отпусти народ!
Сердце фараона смягчилось, и он готов был отпустить народ, как вдруг Мериамун повернулась к нему.
– Ты не должен отпускать народ! – произнесла она. – Поверь, что все бедствия Кеми причинили вовсе не эти рабы, не бог этих рабов, а чужеземная богиня, которая живет в Танисе. Не бойся, трус! Какое у тебя малодушное сердце! Вели богине уйти отсюда, но не отпускай этих рабов! Нам нужно строить города, и эти рабы будут работать для нас!
– Вон отсюда! – вскричал фараон. – Приказываю вам уйти. Завтра ваш народ будет послан на тяжелую работу, и спины их окрасятся кровью от ударов ремня! Я не отпущу народ!
Оба человека громко вскрикнули и, подняв посохи, исчезли из комнаты. Никто не смел наложить на них руку.
Скиталец удивился, что фараон не приказал убить непрошеных гостей.
– Знаешь, Эперит, – сказала Мериамун, заметив его удивление, – великие бедствия постигли нашу страну. Царь думает, что эти колдуны послали на нас все беды, но я знаю, что Хатхор, богиня любви, разгневалась на нас из-за той женщины, что живет в Танисе и выдает себя за богиню!
– Зачем, царица, – спросил Скиталец, – терпите вы у себя в городе эту лживую богиню?
– Зачем? Спроси об этом фараона. Вероятно, потому, что красота ее поразительна и кто увидит хоть раз ее, тот поклоняется ей и почитает, как богиню. Если ты хочешь узнать об этом подробнее, спроси фараона, он знает храм лживой богини, знает того, кто охраняет ее!
– О фараон, могу я узнать всю правду? – обратился Скиталец к царю.
Менепта взглянул на него, сомнение и тревога отразились на его лице.
– Я скажу тебе правду, странник! Такой человек, как ты, путешествовавший во многих странах, поймет мой рассказ и поможет мне. При жизни моего отца, священного Рамсеса, однажды в храме божественной Хатхор появилась женщина чудесной красоты. Когда жрецы храма смотрели на нее, то одному она казалась мрачной, другому светлой, и перед каждым человеком изменялась ее чудная красота. Она улыбалась и пела, зажигая любовь во всех сердцах. Но если хоть один мужчина подходил к ней ближе и пытался обнять ее, он отступал, как ужаленный, а если повторял попытку, то умирал. Тогда люди перестали смотреть на нее как на женщину и начали поклоняться ей, приносить жертвы и молиться, как богине. Прошло три года. В конце третьего года богиня исчезла. От нее не осталось и следа, и только память ее свято чтилась людьми. Прошло двадцать лет. Отец мой умер, и я наследовал его престол. Однажды из храма прибежал вестник. «Хатхор вернулась в Кеми, – кричал он, – богиня вернулась к нам!»
Я пошел взглянуть на нее. Перед храмом собралась огромная толпа народа, а на портике храма стояла сама богиня, сияя ослепительной красотой. Она пела чудные песни, и голос ее проникал в сердце человека. Месяц за месяцем она пела свои песни, и множество людей мечтали заслужить ее милость и любовь, но у дверей храма невидимая стража строго охранила вход. Если смельчак пытался ворваться силой, слышался звон мечей, и он падал мертвым, хотя на нем не находили ран. Это правда, странник, я сам хотел войти туда и был оттолкнут ее стражей. Но я один из всех людей, кто, видя ее близко и слыша ее голос, не сделал вторичной попытки войти в храм и уцелел!
– Ты любишь жизнь больше других людей! – сказала царица. – Ты хотел завоевать также это чудо, но твоя жизнь тебе дороже ее красоты, и ты не решился обнять ее. Да, Эперит, она причина всех наших бедствий. Все мужи влюбляются в нее и бесятся от любви. Когда она стоит на портике храма и поет, они плачут, молятся и рвут на себе волосы, рвутся к ней и умирают. Проклята наша страна, проклятие принесла нам эта женщина! Пока не найдется человек, который пройдет сквозь стражу, встанет перед ней лицом к лицу и убьет ее, горе и бедствия будут терзать страну Кеми! Быть может, ты, странник, окажешься этим человеком? – Мериамун загадочно взглянула на него. – Тогда прими мой совет: не ходи туда, ты будешь околдован, и мы потеряем великого человека!
– Быть может, госпожа, моя сила и милость богов помогут мне в этом деле. Но, пожалуй, эту женщину легче уговорить словами любви и поцелуями, чем убить ударом меча, если она не принадлежит к числу смертных!
Мериамун покраснела и нахмурилась.
– Зачем ты говоришь это? – сказала она. – Будь уверен, что, если бы я увидела это чудо, она была бы убита и предназначена в невесты Осирису!
Одиссей понял, что царица Мериамун завидовала красоте и славе той, которая обитала в храме Таниса, и замолчал, умея молчать, когда это было нужно.
ГЛАВА X. Страшная ночь
Пир был испорчен: страх омрачил лица присутствовавших. Женщины и мужчины молчали, смех лишь изредка нарушал тишину в зале. Скиталец пил мало, ожидая, что будет дальше. Царица наблюдала за ним и одна из всего общества была довольна пиром. Вдруг боковая дверь отворилась, и все испуганно повернули головы. Но страх их был напрасен. Вошли слуги, внесли изображение смерти, как это полагалось на пиру, и поставили резную деревянную статуэтку перед фараоном, крича: «Пей вино, царь, веселись, скоро ты будешь взят смертью! Пей и веселись!»
Менепта, все время молчавший, взглянул на изображение смерти и горько засмеялся.
– Сегодня мы не нуждаемся в этом напоминании! – вскричал он. – Смерть близка, да, смерть близка! – с этими словами он упал в свое золоченое кресло, поставив чашу с вином на стол.
– Разве ты муж? – сказала Мериамун тихо. – Муж ли ты, чтобы так пугаться? Разве в первый раз сегодня мы слышим имя смерти? Вспомни великого Менкау-ра, старого фараона, построившего пирамиду Гер. Он был кроток и справедлив, боялся богов, и они показали ему смерть. Испугался ли он, дрожал ли? Нет, он обратил ночь в день, он веселился и прожил еще много лет, наслаждаясь любовью, вином и всеми утехами жизни. Будьте веселы, мои гости, хотя бы веселье наше продолжалось только один час! Пейте вино и будьте мужественны!
– Ты говоришь верно, – сказал фараон, – пейте и забудьте! Боги, посылающие смерть, дают нам вино, чтобы забыться! – Его мрачные глаза блуждали по залу, ища предлога придраться. – А ты, странник, – воскликнул он, – ты не пьешь! Я следил за тобой. Ты пришел с севера, и бледное солнце твоей страны не питает виноградных гроздьев. Ты холоден, любишь пить воду. Почему ты не ищешь забвения в вине, когда час твой близок? Пей же красное вино Кеми. Принесите кубок Пашта! – закричал он слугам. – Царь хочет пить из него!
Главный дворецкий фараона пошел в сокровищницу и принес огромный золотой кубок, сделанный в виде львиной головы, вмещавшей в себя 12 мер вина.
– Наполните его чистым вином! – вскричал фараон. – Ты побледнел при виде кубка, Скиталец? Я выпью за тебя, ты – за меня!
– Нет, царь, – сказал Скиталец, – я пробовал твое вино и не хочу его больше!
– Выпей же кубок за меня! – настаивал фараон.
– Прости меня, прошу тебя, – сказал Скиталец, – но вино делает умных людей глупыми, а сильных – слабыми, а нам сегодня, может быть, понадобятся и сила и разум!
– Дай мне кубок! – вскричал фараон. – Я пью за твою храбрость, Скиталец! – Он поднял кубок, встал и выпил его, затем повалился в кресло, и голова его упала на грудь.
– Я не могу отказать царю в его просьбе! – сказал Скиталец, побледнев от гнева. – Дайте мне кубок! – Он взял кубок, встал и, сделав возлияние богам, произнес ясным голосом: – Пью за чужеземную Хатхор!
Царица взглянула на него, побледнев от негодования. Вдруг из лука послышался слабый звук, разросшийся в воинственную песнь, похожую на шум летящих стрел. Одиссей услыхал пение лука, и глаза его загорелись воинственным огнем: он знал, что стрелы скоро полетят в осужденных. Фараон и Мериамун также услыхали песнь лука. Царица удивленно смотрела на Скитальца.
– Рассказ менестреля был правдив! Это лук Одиссея, – сказала Мериамун, – слушай, Эперит, твой лук громко поет!
– Да, царица, – ответил Скиталец, – скоро полетят стрелы смерти! Зови стражу, враг близко!
Ужас превозмог опьянение фараона: он приказал страже идти, собрать всех товарищей и быть настороже. Мрачная тень легла на всех присутствовавших на пиру. Мертвая тишина воцарилась в зале, подобно тому, как бывает в воздухе перед грозой. Только Одиссей думал о предстоящей битве, да Мериамун неподвижно сидела в своем кресле и смотрела вдаль. Страх все сильнее охватывал сердца мужчин.
Вдруг, казалось, сильный порыв ветра пронесся по залу. Весь дворец содрогнулся, своды его закачались и раскрылись, и над головой присутствовавших появилась какая-то фигура. Звезды ярко светили на небе. Потом своды закрылись снова, и люди с побледневшими лицами смотрели друг на друга. Даже неустрашимое сердце Одиссея замерло от ужаса.
Вдруг многие из присутствовавших в зале людей встали с мест и с криком попадали мертвыми на пол. Скиталец схватил свой лук. Те, кто остался в живых, сидели неподвижно, совершенно парализованные страхом. Только Мериамун была спокойна и холодно смотрела на все происходившее, так как не боялась ни смерти, ни жизни, ни богов, ни людей. Пока она сидела, а Скиталец осматривал лук, они услышали шум, топот множества ног, все возраставший и приближавшийся к ним. Скоро двери раскрылись и вбежала женщина в ночном одеянии, неся в руках обнаженный труп мальчика.
– Фараон! – вскричала она. – Фараон, и ты, царица! Взгляните, ваш сын умер… Ваш новорожденный сын мертв! О фараон! Царица! Он умер внезапно на моих руках!
Она положила мертвого ребенка прямо на стол, среди золотых сосудов, среди гирлянд цветов и золотых чаш с вином.
Фараон встал с места, разодрал свою пурпурную одежду и громко заплакал. Мериамун также встала и прижала к груди своего мертвого первенца. На нее было страшно смотреть, хотя глаза ее были сухи.
– Проклятие навлекла на нас эта злодейка, эта лживая Хатхор! – произнесла царица.
– Нет, нет, это не Хатхор, не наша священная Хатхор, которую мы почитаем, – закричали присутствовавшие, – это бог мрачных Апура, которых ты, царица, не хочешь отпустить, послал все бедствия на голову фараона и на твою!
Пока они кричали, шум извне все возрастал и усиливался, так что стены дворца затряслись. Раздался страшный тысячеголосый вопль, какого никогда не раздавалось в Египте.
Двери снова отворились, стражу оттолкнули в сторону, и в залу вошла толпа сильных и рослых чужеземцев. Лица их были бледны, глаза блуждали. При виде их Скиталец пришел в себя: он боялся богов, а не людей и, натянув лук, вскричал:
– Очнись, фараон, очнись! Враги пришли. Вся ли твоя стража здесь?
– Да, все, кто остался в живых, – отвечал капитан телохранителей, – остальные умерли!
Едва он успел произнести эти слова, как в зал вбежал человек. Это был старый жрец Реи, командир легиона Амена.
– Слушай, фараон, – вскричал он, – твой народ умирает тысячами на улицах. В домах царит смерть. В храмах бога Ита и бога Амена большинство жрецов умерло!
– Все ли ты сказал, старик? – вскричала царица.
– Не все еще, царица! Солдаты обезумели от страха и убивают начальников; я сам едва спасся от них. Они клянутся, что ты навлекла смерть на Египет, так как не хотела отпустить Апура. Тысячная толпа бежит сюда, чтобы убить фараона и тебя!
Фараон громко застонал.
– Возьми свое оружие, Эперит, война близка! – сказала Мериамун Скитальцу.
– Я не боюсь битвы и раздраженных людей, царица! – ответил тот. – Муж должен бояться только гнева богов. Стража, сюда! Сомкнитесь вокруг! Не бойтесь, не пугайтесь!
Его фигура была так величественна, лицо горело такой отвагой, что испуганная стража опомнилась, выстроившись двойным рядом около него. Каждый приготовил свой лук и стрелы.
Придворные фараона и уцелевшие гости спрятались позади солдат. Вдруг двери были вышиблены могучими ударами толпы, которая шумно ворвалась в зал. Тут были солдаты, бальзамировщики, кузнецы, почерневшие от копоти, и писцы, сгорбившиеся над писанием, рыбаки, ткачи и даже прокаженные от ворот храма. Все они обезумели от страха; за ними следовали женщины с мертвыми детьми на руках. Толпа начала ломать золотую мебель, рвать шелковые драпировки, побросала золотые пиршественные чаши прямо в лицо испуганным женщинам, громко требуя крови фараона.
– Где фараон? – вопили они. – Давайте нам фараона и царицу Мериамун, мы убьем их! Наши первенцы умерли потому, что пророки Апура послали на нас проклятие за то, что фараон задержал их народ в стране Кеми!
Наконец они увидели фараона Менепту, трусливо прятавшегося за стражей, и царицу Мериамун, которая молча стояла перед ними. Она держала на руках мертвого сына и смотрела на толпу горевшими глазами, которые блестели ярче, чем ее уреус.
– Назад! – воскликнула она. – Назад. Не фараон и не я причинили вам столько горя и скорби! К нам также пришла смерть! Это ваша лживая Хатхор, которую вы почитаете, это чудо, которое внушает вам любовь. Из-за нее вы терпите все эти бедствия, она навлекла на вас смерть! Разрушьте ее храм, убейте ее и освободите страну свою от проклятия!
Несколько минут толпа стояла молча, как лев, готовясь прыгнуть на добычу. Потом раздались крики: «Вперед, вперед! Убейте их, убейте! Мы любим нашу Хатхор и ненавидим вас. Вы навлекли на нас несчастье, и вы должны умереть!» – заорала толпа.
Они орали, бесновались, бросали камнями и палками в стражу. Высокий человек натянул тетиву и пустил стрелу прямо в грудь царицы. Мериамун сделала то, чего не сделала бы ни одна женщина. Спасаясь от смерти, она подняла перед собой тело мертвого сына и держала его, как щит. Стрела впилась в нежное тельце ребенка.
Менепта, все время молчавший, взглянул на изображение смерти и горько засмеялся.
– Сегодня мы не нуждаемся в этом напоминании! – вскричал он. – Смерть близка, да, смерть близка! – с этими словами он упал в свое золоченое кресло, поставив чашу с вином на стол.
– Разве ты муж? – сказала Мериамун тихо. – Муж ли ты, чтобы так пугаться? Разве в первый раз сегодня мы слышим имя смерти? Вспомни великого Менкау-ра, старого фараона, построившего пирамиду Гер. Он был кроток и справедлив, боялся богов, и они показали ему смерть. Испугался ли он, дрожал ли? Нет, он обратил ночь в день, он веселился и прожил еще много лет, наслаждаясь любовью, вином и всеми утехами жизни. Будьте веселы, мои гости, хотя бы веселье наше продолжалось только один час! Пейте вино и будьте мужественны!
– Ты говоришь верно, – сказал фараон, – пейте и забудьте! Боги, посылающие смерть, дают нам вино, чтобы забыться! – Его мрачные глаза блуждали по залу, ища предлога придраться. – А ты, странник, – воскликнул он, – ты не пьешь! Я следил за тобой. Ты пришел с севера, и бледное солнце твоей страны не питает виноградных гроздьев. Ты холоден, любишь пить воду. Почему ты не ищешь забвения в вине, когда час твой близок? Пей же красное вино Кеми. Принесите кубок Пашта! – закричал он слугам. – Царь хочет пить из него!
Главный дворецкий фараона пошел в сокровищницу и принес огромный золотой кубок, сделанный в виде львиной головы, вмещавшей в себя 12 мер вина.
– Наполните его чистым вином! – вскричал фараон. – Ты побледнел при виде кубка, Скиталец? Я выпью за тебя, ты – за меня!
– Нет, царь, – сказал Скиталец, – я пробовал твое вино и не хочу его больше!
– Выпей же кубок за меня! – настаивал фараон.
– Прости меня, прошу тебя, – сказал Скиталец, – но вино делает умных людей глупыми, а сильных – слабыми, а нам сегодня, может быть, понадобятся и сила и разум!
– Дай мне кубок! – вскричал фараон. – Я пью за твою храбрость, Скиталец! – Он поднял кубок, встал и выпил его, затем повалился в кресло, и голова его упала на грудь.
– Я не могу отказать царю в его просьбе! – сказал Скиталец, побледнев от гнева. – Дайте мне кубок! – Он взял кубок, встал и, сделав возлияние богам, произнес ясным голосом: – Пью за чужеземную Хатхор!
Царица взглянула на него, побледнев от негодования. Вдруг из лука послышался слабый звук, разросшийся в воинственную песнь, похожую на шум летящих стрел. Одиссей услыхал пение лука, и глаза его загорелись воинственным огнем: он знал, что стрелы скоро полетят в осужденных. Фараон и Мериамун также услыхали песнь лука. Царица удивленно смотрела на Скитальца.
– Рассказ менестреля был правдив! Это лук Одиссея, – сказала Мериамун, – слушай, Эперит, твой лук громко поет!
– Да, царица, – ответил Скиталец, – скоро полетят стрелы смерти! Зови стражу, враг близко!
Ужас превозмог опьянение фараона: он приказал страже идти, собрать всех товарищей и быть настороже. Мрачная тень легла на всех присутствовавших на пиру. Мертвая тишина воцарилась в зале, подобно тому, как бывает в воздухе перед грозой. Только Одиссей думал о предстоящей битве, да Мериамун неподвижно сидела в своем кресле и смотрела вдаль. Страх все сильнее охватывал сердца мужчин.
Вдруг, казалось, сильный порыв ветра пронесся по залу. Весь дворец содрогнулся, своды его закачались и раскрылись, и над головой присутствовавших появилась какая-то фигура. Звезды ярко светили на небе. Потом своды закрылись снова, и люди с побледневшими лицами смотрели друг на друга. Даже неустрашимое сердце Одиссея замерло от ужаса.
Вдруг многие из присутствовавших в зале людей встали с мест и с криком попадали мертвыми на пол. Скиталец схватил свой лук. Те, кто остался в живых, сидели неподвижно, совершенно парализованные страхом. Только Мериамун была спокойна и холодно смотрела на все происходившее, так как не боялась ни смерти, ни жизни, ни богов, ни людей. Пока она сидела, а Скиталец осматривал лук, они услышали шум, топот множества ног, все возраставший и приближавшийся к ним. Скоро двери раскрылись и вбежала женщина в ночном одеянии, неся в руках обнаженный труп мальчика.
– Фараон! – вскричала она. – Фараон, и ты, царица! Взгляните, ваш сын умер… Ваш новорожденный сын мертв! О фараон! Царица! Он умер внезапно на моих руках!
Она положила мертвого ребенка прямо на стол, среди золотых сосудов, среди гирлянд цветов и золотых чаш с вином.
Фараон встал с места, разодрал свою пурпурную одежду и громко заплакал. Мериамун также встала и прижала к груди своего мертвого первенца. На нее было страшно смотреть, хотя глаза ее были сухи.
– Проклятие навлекла на нас эта злодейка, эта лживая Хатхор! – произнесла царица.
– Нет, нет, это не Хатхор, не наша священная Хатхор, которую мы почитаем, – закричали присутствовавшие, – это бог мрачных Апура, которых ты, царица, не хочешь отпустить, послал все бедствия на голову фараона и на твою!
Пока они кричали, шум извне все возрастал и усиливался, так что стены дворца затряслись. Раздался страшный тысячеголосый вопль, какого никогда не раздавалось в Египте.
Двери снова отворились, стражу оттолкнули в сторону, и в залу вошла толпа сильных и рослых чужеземцев. Лица их были бледны, глаза блуждали. При виде их Скиталец пришел в себя: он боялся богов, а не людей и, натянув лук, вскричал:
– Очнись, фараон, очнись! Враги пришли. Вся ли твоя стража здесь?
– Да, все, кто остался в живых, – отвечал капитан телохранителей, – остальные умерли!
Едва он успел произнести эти слова, как в зал вбежал человек. Это был старый жрец Реи, командир легиона Амена.
– Слушай, фараон, – вскричал он, – твой народ умирает тысячами на улицах. В домах царит смерть. В храмах бога Ита и бога Амена большинство жрецов умерло!
– Все ли ты сказал, старик? – вскричала царица.
– Не все еще, царица! Солдаты обезумели от страха и убивают начальников; я сам едва спасся от них. Они клянутся, что ты навлекла смерть на Египет, так как не хотела отпустить Апура. Тысячная толпа бежит сюда, чтобы убить фараона и тебя!
Фараон громко застонал.
– Возьми свое оружие, Эперит, война близка! – сказала Мериамун Скитальцу.
– Я не боюсь битвы и раздраженных людей, царица! – ответил тот. – Муж должен бояться только гнева богов. Стража, сюда! Сомкнитесь вокруг! Не бойтесь, не пугайтесь!
Его фигура была так величественна, лицо горело такой отвагой, что испуганная стража опомнилась, выстроившись двойным рядом около него. Каждый приготовил свой лук и стрелы.
Придворные фараона и уцелевшие гости спрятались позади солдат. Вдруг двери были вышиблены могучими ударами толпы, которая шумно ворвалась в зал. Тут были солдаты, бальзамировщики, кузнецы, почерневшие от копоти, и писцы, сгорбившиеся над писанием, рыбаки, ткачи и даже прокаженные от ворот храма. Все они обезумели от страха; за ними следовали женщины с мертвыми детьми на руках. Толпа начала ломать золотую мебель, рвать шелковые драпировки, побросала золотые пиршественные чаши прямо в лицо испуганным женщинам, громко требуя крови фараона.
– Где фараон? – вопили они. – Давайте нам фараона и царицу Мериамун, мы убьем их! Наши первенцы умерли потому, что пророки Апура послали на нас проклятие за то, что фараон задержал их народ в стране Кеми!
Наконец они увидели фараона Менепту, трусливо прятавшегося за стражей, и царицу Мериамун, которая молча стояла перед ними. Она держала на руках мертвого сына и смотрела на толпу горевшими глазами, которые блестели ярче, чем ее уреус.
– Назад! – воскликнула она. – Назад. Не фараон и не я причинили вам столько горя и скорби! К нам также пришла смерть! Это ваша лживая Хатхор, которую вы почитаете, это чудо, которое внушает вам любовь. Из-за нее вы терпите все эти бедствия, она навлекла на вас смерть! Разрушьте ее храм, убейте ее и освободите страну свою от проклятия!
Несколько минут толпа стояла молча, как лев, готовясь прыгнуть на добычу. Потом раздались крики: «Вперед, вперед! Убейте их, убейте! Мы любим нашу Хатхор и ненавидим вас. Вы навлекли на нас несчастье, и вы должны умереть!» – заорала толпа.
Они орали, бесновались, бросали камнями и палками в стражу. Высокий человек натянул тетиву и пустил стрелу прямо в грудь царицы. Мериамун сделала то, чего не сделала бы ни одна женщина. Спасаясь от смерти, она подняла перед собой тело мертвого сына и держала его, как щит. Стрела впилась в нежное тельце ребенка.