— Господин, дама и девочка, — воскликнул Гуд, вглядываясь в трио сквозь свое стеклышко, — шествуют самым цивилизованным манером, по прекрасному саду нам навстречу. Повесьте меня, если это не самая любопытная вещь, которую мы видели!
   Гуд был прав. Странно было видеть здесь этих европейцев; это походило на сон или на сцену из итальянской оперы. Но сон обратился в действительность, когда мы услыхали слова, обращенные к нам на чистейшем шотландском наречии:
   — Здоровы ли вы, господа? — сказал мистер Мекензи, седоволосый, угловатый человек, с добрым лицом и красными щеками. — Надеюсь, что вижу вас в полном здравии. Туземцы сказали мне, что час тому назад выследили две лодки с белыми людьми, плывущие по реке, и мы поспешили встретить вас!
   — Я так рада снова увидеть белых людей! — произнесла дама, прелестная, изящная на вид особа.
   Мы сняли шляпы и представились.
   — А теперь, вы, наверное, устали и проголодались, господа! — сказал мистер Мекензи. — Пойдемте! Мы очень рады видеть вас! Последний белый человек, который приехал к нам год тому назад, был Альфонс — вы его увидите!
   Мы пошли по откосу холма, нижняя часть которого была отгорожена и представляла собой сады, полные цветов и овощей. По углам этих садов группировались грибообразные хижины, занимаемые туземцами, которым покровительствовал мистер Мекензи. В центре садов была проложена дорожка, окаймленная по обеим сторонам рядами апельсиновых деревьев; они были посажены не более десяти лет тому назад, но в этом прекрасном климате разрослись до невероятных размеров и были обременены золотистыми плодами. После довольно крутого подъема, мы подошли к прекрасной ограде, заключавшей пространство земли в 4 акра, где находился собственный сад, дом, церковь и другие строения мистера Мекензи, на самой вершине холма. И что это был за сад! Я всегда любил хорошие сады и всплеснул руками от восторга, когда увидел сад миссионера. Рядами стояли здесь все лучшие европейские плодовые деревья. На вершине холма климат был так ровен, что все английские растения, деревья, цветы произрастали великолепно, были даже некоторые разновидности яблок. Была здесь земляника, томаты, и какие еще! Дыни, огурцы, всевозможные виды растений и плодов…
   — Великолепный у вас сад! — сказал я с восхищением и с некоторой завистью.
   — Да, — ответил миссионер, — сад очень хорош и вполне вознаграждает все мои труды. И климат здесь благодатный! Если вы посадите в землю персиковую косточку, она принесет вам плод через три года, а черенок розы зацветет через год. Прекрасный климат!
   Мы подошли ко рву, наполненному водой, на другой стороне которого возвышалась каменная стена с бойницами в 8 футов вышины.
   — Там, — сказал мистер Мекензи, указывая на ров и стену, — за этой стеной «magnum opus», там — церковь, а по другой стороне — дом. Мне потребовалось двадцать человек туземцев, которые два года рыли ров и строили стену, и я не был спокоен, пока работы не были окончены. Теперь я вполне огражден от всех дикарей Африки, потому что поток, наполняющий ров. вытекает из-под стены, журчит одинаково летом и зимой, и я всегда держу в доме запас провизии на четыре месяца!
   Пройдя по дощечке через ров, мы пролезли через узкое отверстие в стене и вошли во владения мистера Мекензи, именно, в его чудный сад, красоту которого трудно описать. Я никогда не видел таких роз, гардений, камелий (редкие сорта даже в Англии). Тут была целая коллекция прекрасных луковиц, собранных маленькой дочкой миссионера, мисс Флосси. В середине сада журчал фонтан, с каменным, очень красиво устроенным бассейном. Дом представлял собой массивное строение, с прелестной верандой, и был построен в виде четырехъугольника, четвертая сторона которого, вмещавшая кухню, была отделена от дома. Прекрасный план постройки в такой жаркой стране!
   В центре четырехъугольника находился самый замечательный предмет из всего виденного нами в этом прелестном месте — оригинальное дерево, имевшее триста футов в вышину; ствол его имел 16 футов в диаметре. Высоко, на семьдесят футов, поднимался прямой прекрасный ствол, без единой ветви, а наверху широко разрослись темно-зеленые сучья, имевшие вид гигантских листьев, раскинулись над домом и садом, осенили его благодатной тенью и в то же время, благодаря вышине, не препятствовали свету и воздуху проникать в дом.
   — Какое замечательное дерево! — воскликнул сэр Генри.
   — Да, вы правы, удивительно красивое дерево! Во всей стране, насколько я знаю, нет такого другого! — ответил миссионер. — Я называю его сторожевой башней. Когда мне нужно, я прикрепляю веревку к нижним сучьям и поднимаюсь на дерево со зрительной трубой. Я могу видеть с дерева на 15 миль кругом. Но я забыл, что вы голодны, а обед готов. Идемте, друзья мои! Я расскажу вам, как мне удалось заполучить французского повара!
   Он направился к веранде. Я последовал за ним. В это время дверь, ведущая из дома на веранду, отворилась, и появился маленький, проворный человек, одетый в синюю бумазейную куртку, в кожаных башмаках, замечательный своим хлопотливым видом и огромными черными усами.
   — Мадам позволит мне доложить, что обед подан? Господа, мой привет вам! — внезапно, увидев Умслопогаса, который стоял позади нас и играл своим топором, он всплеснул руками от удивления. — Ах, какой человек! — вскричал он по-французски. — Какой ужасный дикарь! Заметьте, какой у него страшный топорище!
   — Что вы там болтаете, Альфонс? — спросил мистер Мекензи.
   — Болтаю? — возразил маленький француз, не отводя глаз от Умслопогаса, вид которого, казалось, совершенно очаровал его. — Что я болтаю? Я говорю об этом черном господине!
   Все мы засмеялись, а Умслопогас, заметив, что сделался предметом общего внимания, свирепо нахмурился.
   — Черт возьми! — вскричал Альфонс. — Он сердится, делает гримасы. Мне это не нравится. Я исчезаю!
   Он быстро убежал. Мистер Мекензи присоединился к общему смеху.
   — Странный характер у Альфонса! — сказал он. — Потом я расскажу вам его историю. А пока пойдем пробовать его стряпню!
   — Скажите мне, — сказал сэр Генри, когда мы уселись за превосходно приготовленный обед, — как вам удалось залучить французского повара в эту дикую страну?
   — Он приехал сюда по своему собственному желанию и просил принять его в услужение. Вы можете попросить его рассказать вам свою историю!
   Когда обед был окончен, мы закурили трубки, и сэр Генри описал гостеприимному хозяину все наши путешествие.
   — Очевидно, — сказал миссионер, — что эти ракалии Мазаи выследили вас, и я очень рад, что вы благополучно добрались сюда. Не думаю, чтобы они решились напасть на вас здесь. К несчастью, почти все мои люди ушли с караваном, около двухсот человек, а здесь осталось не более двадцати человек, чтобы отразить внезапное нападение. Во всяком случае, я отдам сейчас же кое-какие приказания!
   Подозвав черного человека, стоявшего у сада, он подошел к окну и что-то сказал ему на туземном диалекте. Человек выслушал, поклонился и ушел.
   — Смею надеяться, — сказал я, когда он вернулся на свое место, — что мы не причиним вам столько тревоги. Мы уйдем раньше, чем эти кровожадные негодяи осмелятся беспокоить вас!
   — Вы не уйдете. Если Мазаи идут, то придут, и я полагаю, что мы устроим им теплую встречу. Я не способен указать человеку на дверь ради всех дикарей на свете!
   — Я помню, — продолжал я, — консул в Ламу говорил мне, что у него есть ваше письмо, в котором вы писали, будто к вам приходил человек, заявивший, что он видел белых людей внутри страны. Как вы думаете, правда ли это, или вымысел? Я спрашиваю потому, что до меня доходили слухи о существовании этой белой расы!
   Вместо ответ миссионер вышел из комнаты и вернулся, держа в руках курьезнейший длинный меч.
   Весь клинок его, толстый и острый, был странно раскрашен, но меня удивило более всего, что края меча, остро отточенные, несмотря на
   существование клинка, были великолепно отделаны золотом.note 4
   — Видели ли вы когда-нибудь такой меч? — спросил мистер Мекензи.
   Мы осмотрели оружие и покачали головой.
   — Хорошо, я показал вам меч, потому что его мне принес человек, который сказал, что видел белых людей, и это оружие более или менее подтверждает правдивость его слов, хотя я принял все его россказни за басню. Я скажу вам все, что знаю об этом!
   — Однажды, после полудня, я сидел на веранде, как вдруг вошел бедный, жалкий, усталый человек. Я спросил его, откуда он пришел, и что ему надо. Он пустился в длинное повествование о том, что он принадлежал к племени, жившему далеко на севере, которое было уничтожено другим, враждебным племенем, что он с немногими, оставшимися в живых, бежал далее на север и прошел озеро, по имени Лага. Затем, кажется, путь его лежал к другому озеру, находившемуся в горах; «озеро без дна» так назвал он его. Здесь его жена и брат умерли от какой-то заразной болезни, — вероятно, от оспы, — и народ прогнал его из своих селений. Десять дней шатался он по горам и, наконец, очутился в густом лесу, где его нашел белый человек, который охотился и привел его к белым людям, жившим в больших каменных домах. Тут он прожил с неделю, пока однажды, ночью, к нему не пришел человек с белой бородой, «человек, который лечит» — так сказал он мне, — исследовал и осмотрел его. После этого его отвели опять в лес, на границу пустыни, дали ему пищи и этот меч и оставили одного.
   — Так, — произнес сэр Генри, слушавший с большим интересом, — что же дальше?
   — Согласно его словам, он перенес много страданий и лишений, неделями питался только корнями растений, ягодами и тем, что ухитрялся поймать или убить. Наконец, он добрался до нас. Я так и не узнал всех подробностей его путешествия, потому что велел ему придти на другой день и приказал старшему из слуг позаботиться о нем. Слуга увел его. Бедняк страдал чесоткой, и жена моего слуги не хотела пустить его в хижину из боязни заразиться. Ему дали одеяло и велели спать на воздухе. К несчастью, поблизости от нас бродил лев, который заметил несчастного, прыгнул на него и откусил ему голову. Никто из людей не подозревал об этом. Так кончилась его жизнь и вся история о белых людях, и я не знаю сам, правда это или вымысел! Как вы думаете, мистер Кватермэн?
   — Я тоже не знаю, — отвечал я, — но в этой дикой стране так много загадочного, что мне будет досадно, если вся история окажется вымыслом! Во всяком случае, мы попытаемся и поищем! Мы намереваемся отправиться к Лекакизаре, а оттуда, если будем живы, к озеру Лага. Если там живут белые люди, мы найдем их!
   — Вы — отважный народ, друзья мои, — сказал миссионер с легкой улыбкой.


АЛЬФОНС И ЕГО АНЕТА


   После обеда мы осмотрели все здание и все строения миссии. Я должен сознаться, что это прекраснейший уголок во всей Африке.
   Мы вернулись на веранду, где нашли Умслопогаса за его любимым занятием,
   — он усердно чистил винтовки. Это была единственная работа, которую он признавал, потому что начальник зулусов не мог унизить своего достоинства какой-нибудь другой работой. Курьезное зрелище представлял из себя огромный зулус, сидящий на полу, тогда как его боевой топор стоял около него, прислоненный к стене. Его тонкие аристократические руки деликатно и заботливо чистили механизм винтовок. Он придумал имя каждой винтовке. Одну, принадлежавшую сэру Генри, он называл «Громобой», другую маленькую, но дающую сильный выстрел — прозвал «малюткой, которая говорит, словно хлещет». Винчестеры он называл «женщины, которые говорят так быстро, что не различишь одного слова от другого», винтовки Мартини он называл «обыкновенным народом», и так все до одной. Курьезно было слышать, как он, во время чистки, разговаривал с ними, как с людьми, шутил с самим добродушным видом. Он беседовал также со своим топором, считая его, кажется, задушевным другом, и целыми часами рассказывал ему свои приключения. С присущим ему юмором, он назвал свои топор «Инкози-каас», что значит «начальница» на языке зулусов. Я удивлялся такому названию и, наконец, спросил его об этом. Он объяснил мне, что его топор — женского пола, потому что у него женская привычка глубоко проникать во все. Он добавил, что его топор заслуживает названия «начальницы», так как все люди падают перед ним, подавленные его силой и красотой. Кроме того, Умслопогас советовался со своим топором во всех затруднениях, потому что этот топор, по его словам, обладает большой мудростью, так как «заглянул в мозги многих людей».
   Я взял топор и долго рассматривал ужасное оружие. Роговая рукоятка имела около трех футов длины, с шишкой на конце, величиной с апельсин, чтобы не скользила рука. Около этого набалдашника было сделано много зарубок, обозначавших число людей, убитых топором. Он был сделай из прекраснейшей стали и хорошо отшлифован. Умслопогас не знал, наверное, происхождения этого топора, так как взял его из рук человека, которого убил несколько лет тому
   назад.note 5 Топор не был тяжел, весил всего 21/2 фунта, как я думаю, но в руках Умслопогаса был смертоносным орудием. Обыкновенно он с силой ударял врага несколько раз набалдашником топора, употребляя острие только в особых случаях. Благодаря этой привычке долбить врага, он и получил прозвище «Дятел». Умслопогас дорожил своим замечательным и ужасным оружием больше собственной жизни. Он выпускал его из рук только, когда ел, но и тогда топор лежал у него под ногой.
   Едва я успел отдать Умслопогасу топор, явилась мисс Флосси и просила меня посмотреть коллекцию ее цветов, африканских лилий и цветущих кустов.
   Некоторые были удивительно красивы, хотя совершенно неизвестны мне. Я спросил ее, не слыхала ли она о лилии «Гойа», чудная красота которой поражала африканских путешественников. Эта лилия цветет только однажды в 10 лет и любит сухую почву. Позднее мне удалось увидеть этот редкий цветок, и я не сумею описать его красоту и необыкновенно нежное и сладкое благоухание. Цветок выходит из венчика луковицы толстым мясистым стебельком и иногда имеет до 14 дюймов в диаметре. Сначала образуются зеленые ножны, потом появляются цветистые усики и грациозно вьются по стеблю. В конце концов, выходит сам цветок, ослепительно белая дуга которого заключает в себе чашечку бархатистого малинового цвета; из середины этой чашечки выглядывает золотистый пестик. Я никогда не видел ничего подобного этому роскошному цветку, который мало кому известен. Смотря на него, я невольно подумал, что в каждом цветке отражается величие и слава Создателя! К моему удовольствию, мисс Флосси заявила мне, что хорошо знает цветок, и пыталась вырастить его в своем саду, но безуспешно.
   — Впрочем, — добавила она, — теперь такое время, что он цветет, и я постараюсь достать вам одни экземпляр!
   Затем я спросил ее, не скучает ли она здесь и не чувствует ли себя одинокой, среди дикарей, не имея подруг-сверстниц.
   — Одинока ли я? — возразила мисс Флооси. — О, нет! Я счастлива и занята целый день, у меня есть друзья. Мне противно было бы находиться в толпе белых девочек, таких же, как я! Здесь, — продолжала она, — качнув головкой, — я — это я сама! На несколько миль в окружности туземцы хорошо знают «Водяную лилию», — так называют они меня, — и готовы все сделать для меня. А в книжках, которые я читала о маленьких девочках в Англии, ничего нет подобного. Всего они боятся и делают только то, что нравится их учительнице! О, если б меня посадили в клетку — это разбило бы мне сердце! Я свободна теперь, свободна, как воздух!
   — Разве вы не любите учиться?
   — Я учусь. Отец учит меня латыни, французскому языку и арифметике!
   — Вы не боитесь этих дикарей?
   — Бояться? О, нет, они не трогают меня. Я думаю, они верят, что я «Нгои» (божество), потому что у меня белая кожа и золотистые волосы. Взгляните! — она сунула свою маленькую ручку за корсаж платья и достала маленький револьвер в виде боченочка. — Я всегда ношу его с собой заряженным, и если кто-нибудь тронет меня, я убью его! Однажды я убила леопарда, который набросился на моего осла. Он перепугал меня, но я выстрелила ему в ухо, и он упал мертвым. Шкура этого леопарда лежит вместо ковра у моей кровати. — Посмотрите теперь сюда! — продолжала она изменившимся голосом, указывая вдаль. — Я сказала вам, что у меня есть друзья, вот один из них!
   Я взглянул по тому направлению, куда она показывала и увидал прекрасную гору Кениа. Гора почти всегда скрывалась в тумане, но теперь ее лучезарная вершина сияла издалека, хотя подошва была еще окутана туманом. Вершина, поднимающаяся на 20 000 футов к небу. казалась каким-то видением, висящим между небом и землей. Трудно описать торжественное величие и красоту белой вершины.
   Я смотрел на нее вместе с девочкой и чувствовал, что сердце мое усиленно бьется, и великие и чудные мысли озаряют мозг, как лучи солнца искрятся на снегах горы Кениа. Туземцы называют гору «Божием перстом», и это название, кажется мне, говорит о вечном мире и торжественной тишине, царящей там, в этих снегах. Невольно вспомнились мне слова поэта: красота — это радость каждого человека! И я в первый раз понял всю глубину его мысли. Разве не чувствует человек, смотря на величественную, снегом покрытую гору, эту белую гробницу протекших столетий, — свое собственное ничтожество, разве не возвеличит Творец в сердце своем? Да, эта вечная красота радует сердце каждого человека, и я понимаю маленькую Флосси. которая называет гору Кениа своим другом. Даже Умслопогас, старый дикарь, когда я указал ему на снежную вершину, сказал: «человек может смотреть на нее тысячу лет и никогда не наглядеться!» Он придал своеобразный колорит своей поэтической мысли, когда добавил протяжно, словно печально пел, что когда он умрет, то желал бы, чтобы его дух вечно находился на снежно-белой вершине, овеянной дыханием свежего горного ветра, озаренный сиянием света, и мог бы убивать, убивать, убивать!..
   — Кого убивать, кровожадный старик? — спросил я.
   Он задумался.
   — Тени людей! — наконец, ответил он.
   — Ты хочешь продолжать убивать даже после смерти?
   — Я не убиваю, — отвечал он важно, — я бью во время боя. Человек рожден, чтобы убивать. Тот, кто не убивает — женщина, а не мужчина! Народ, который не знает убийства, — племя рабов. Я убиваю людей в битве, а когда я сижу без дела «в тени», то надеюсь убивать! Пусть будет проклята навеки моя тень, пусть промерзнет до костей, если я перестану убивать людей, подобно бушмену, когда у него нет отравленных стрел! — и он ушел, полный собственного достоинства. Я засмеялся ему вслед.
   В это время вернулись люди, посланные нашим хозяином еще рано утром разузнать, нет ли в окрестностях следов Мазаев, и объявили, что обошли на 15 миль всю окружность и не видали ни одного дикаря. Они надеялись, что дикари бросили преследование и ушли к себе. Мистер Мекензи, видимо, обрадовался, узнав это, впрочем, как и мы, так как имели достаточно забот и тревог от Мазаев. В общем, мы полагали, что дикари, зная, что мы благополучно достигли миссии, не рискнули напасть на нас здесь и бросили погоню. Как обманчивы были наши догадки, показало нам дальнейшее!
   Когда мистер Мекензи и Флосси ушли спать, Альфонс, маленький француз, пришел к нам, и сэр Генри просил его рассказать, как он попал в Центральную Африку. Он рассказал нам все таким странным языком, что я не берусь воспроизводить его.
   — Мой дедушка, — начал он, — был солдатом и служил в гвардии еще при Наполеоне. Он был в войске при отступлении из Москвы и питался целые 10 дней голенищами своих сапог и чужих, которые он украл у товарища. Он любил выпить и умер пьяный. Помню, я барабанил по его гробу… Мой отец…
   Здесь мы перебили его, попросив рассказать о себе и оставить предков в покое.
   — Хорошо, господа! — возразил маленький смешной человек с учтивым поклоном. — Я хотел только указать вам, что военные наклонности не наследственны. Мой дед был великолепный мужчина, 6 футов роста, крепко сложенный и силач. Очень замечательны были его усы. Ко мне перешли только эти усы, и больше ничего. Я, господа, повар и родился в Марселе. В этом милом городе я провел счастливую юность. Годами я мыл посуду в отеле Континенталь. То были золотые дни! — прибавил он со вздохом. — Я — француз, и неудивительно, господа, что я поклоняюсь красоте! Я обожаю красоту. Господа, мы любуемся розами в саду, но срываем одну из них. Я сорвал одну розу, господа, увы! Она больно уколола мне палец. Это была прелестная служанка, Анета, с восхитительной фигуркой, ангельским личиком, а ее сердце! Увы! Я хотел бы обладать им, хотя оно черно и жестко, как книга в кожаном переплете. Я любил ее без ума, обожал ее до отчаяния. Она восхищала меня. Никогда я не стряпал так чудесно, как тогда, когда Анета, дорогая Анета, улыбалась мне! Никогда, — голос его оборвался в рыданиях, — никогда не буду я так хорошо стряпать!
   Он залился горькими слезами.
   — Перестаньте! Успокойтесь! — произнес сэр Генри, дружески хлопнув его по спине. — Неизвестно, что может еще случиться. Если сулить по сегодняшнему обеду, то вы на пути к выздоровлению!
   Альфонс перестал плакать и потер себе спину.
   — Господин думает, конечно, утешить меня, но рука у него тяжелая. Продолжаю: мы любили друг друга и были счастливы. Птички в своем гнездышке не были счастливее Альфонса и его Анеты. И вдруг разразился удар! Господа простят мне, что я плачу. Мое горе было очень тяжело. Фортуна отомстила мне за обладание сердцем Анеты. Наступила тяжелая минута. Я должен был сделаться солдатом! Я бежал, но был пойман грубыми солдатами, и они колотили меня прикладами ружей до тех пор, пока мои усы от боли не поднялись кверху. У меня был двоюродный брат, торговец материями, очень некрасивый собой.
   — Тебе, кузен, — сказал я, — тебе, в жилах которого течет геройская кровь наших предков, я поручаю Анету. Береги ее, пока я буду завоевывать славу в кровавых боях!
   — Будь спокоен! — отвечал он. — Я все сделаю! — И он сделал, как оказалось впоследствии.
   — Я ушел, жил в бараках и питался жидким варевом. Я — образованный человек, поэт по натуре, я много вытерпел от грубости окружающих. Был у нас один сержант и имел тросточку. Ах, эта трость! Никогда я не забуду ее!
   — Однажды утром пришли новобранцы. Моему батальону приказано было отправиться в Тонкин. Злой сержант и другие грубые чудовища обрадовались. Я навел справки о Тонкине. В Тонкине жили дикие китайцы, которые вскрывают людям животы. Мои артистические наклонности, — потому что я артист, — возмутились против мысли, что мне могут вскрыть живот. Великие люди принимают великие решения. Я подумал и решил, что не желаю вскрыть себе живот, и дезертировал. Переодетый стариком, я добрался до Марселя, вошел в дом кузена и нашел там Анету. Это было как раз во время сбора вишен. Они забрали себе большой сук вишневого дерева, полный вишен. Мой кузен положил одну вишню себе в рот, Анета съела несколько. Они обрывали сук до тех пор, пока губы их встретились и о, ужас! Они поцеловались! Игра была очень интересна, но наполняла мое сердце яростью. Геройская кровь предков закипела во мне. Я бросился в кухню, ударил кузена моим костылем. Он упал, я убил его. Анета закричала. Прибежали жандармы. Я убежал, добрался до гавани и спрятался на корабле, который шел в море. Капитан нашел и прибил меня, но не высадил на берег, потому что я отлично ему стряпал, стряпал всю дорогу до Занзибара. Когда я попросил заплатить мне, он толкнул меня ногой. Геройская кровь деда снова закипела во мне. Я показал ему кулак и поклялся отомстить. Он снова толкнул меня. В Занзибаре нас ждала телеграмма. Я проклял человека, который изобрел телеграф, и проклинаю теперь. Меня арестовали за дезертирство и за убийство. Я бежал из тюрьмы, долго скрывался и, наконец, наткнулся на людей доброго господина кюре. Они привели меня сюда. Я весь переполнен моим горем, но не возвращусь во Францию. Лучше рисковать жизнью в этом ужасном месте, чем познакомиться с тюрьмой!
   Он замолчал, а мы задыхались от смеха, отвернувшись от него.
   — А, вы плачете, господа! — оказал он, — Неудивительно! — Это такая печальная история!
   — Быть может, геройская кровь ваших предков восторжествует еще раз, — сказал сэр Генри, — быть может, вы еще будете великим человеком! А теперь, пора спать! Я устал до смерти. Мы все плохо спали прошлую ночь!
   Мы ушли. Как странны казались нам опрятные комнаты и белоснежные простыни после наших недавних приключений!


УМСЛОПОГАС ДАЕТ ОБЕЩАНИЕ


   На следующее утро, когда мы собрались к завтраку, я заметил отсутствие Флосси и спросил, где она.
   — Сегодня утром, — сказала ее мать, — я нашла записку у моей двери… Да вот и записка, вы можете сами прочитать ее!
   Она подала мне кусочек бумаги, на котором рукой Флосси было написано следующее:
   «Дорогая мама! Уже светло, и я отправляюсь на холм добыть г. Кватермэну цветок лилии, который ему так нравится. Не ждите меня. Я взяла с собой белого ослика, няню и пару мальчиков, а также немножко провизии. Я могу пробыть в лесу долго, целый день, потому что решила достать лилию, хотя бы мне и пришлось пройти 20 миль. Флосси».