Страница:
Вдруг леопард выскочил из травы в каком-нибудь ярде справа от меня. Он сделал прыжок в моем направлении. Не успел я вскинуть ружье, как моран, шедший справа от меня, уже пронзил зверя своим копьем. Леопард едва успел оторваться от земли, как тонкое лезвие наконечника уже вонзилось в него. Копье попало между шеей и плечом леопарда, пригвоздив его к земле. Там он и остался лежать, извиваясь и рыча, тщетно пытаясь освободиться. В тот же миг моран выхватил свой «сими», чтобы покончить с леопардом. С большим трудом я удержал его, чтобы иметь возможность сделать выстрел в пронзенного зверя и тем спасти прекрасную шкуру от исполосования.
Когда моран готовится метнуть свое копье, он занимает положение, похожее на стойку для стрельбы. Для равновесия он выдвигает левую ногу чуть-чуть вперед. В метании копья участвует весь вес его тела. Когда копье летит в воздухе, то кажется, что оно все дрожит. Большинство копий имеет узкое ребро по обе стороны наконечника, и я полагаю, что благодаря этому копье в полете слегка вращается наподобие винтовочной пули. На расстоянии двадцати ярдов даже по движущейся цели моран бросает копье с большой точностью.
Через три месяца я отправился в обратный путь в Найроби с двумя воловьими повозками, нагруженными львиными шкурами. За девяносто дней я убил 88 львов и 10 леопардов — такого рекорда, по-моему, еще никому не удалось поставить, и я искренне надеюсь, никогда не придется. Местные жители наполнили целую бочку львиным жиром. С собой я вез коробочку львиных «плавающих» костей. Это кривые кости разной величины, длиной до четырех дюймов. Они извлекаются из ткани последнего плечевого мускула. Эти кости не соединены ни с какими другими костями льва и, по всей вероятности, выполняют функцию регуляторов, предотвращающих вывих плеча, когда лев делает большие прыжки. На них большой спрос в Ост-Индии, где из этих костей изготавливают украшения, заключая их в золотую оправу.
Лишь у двадцати убитых мною львов были по-настоящему первоклассные гривы. Остальные звери были или львицами, или же их гривы были испорчены оттого, что их обладатели жили в густом кустарнике. Если бы я охотился с целью добыть трофеи, я мог бы достать побольше первоклассных шкур, но моя основная задача заключалась в том, чтобы просто уничтожить хищников, нападавших на скот. Эти львы часто имеют плохие гривы, так как они или старые, или же больные. Возможно, поэтому они и нападали на домашних коров, а не на свою обычную добычу.
Когда масаи услышали о том, что я уезжаю, они очень расстроились. Состоялся совет старейшин племени, который после долгого и шумного обсуждения обратился ко мне с предложением. Они знали, что я мог быть им полезным, и умели это ценить. Они хотели купить меня у Департамента по охране дичи. После соответствующего рассмотрения вопроса они предложили в качестве платы за меня 500 коров. Поскольку выкуп за самую хорошую жену у масаев равен всего-навсего трем коровам, я был чрезвычайно польщен этим предложением, хотя и вынужден был отказаться.
Глава восьмая
Когда моран готовится метнуть свое копье, он занимает положение, похожее на стойку для стрельбы. Для равновесия он выдвигает левую ногу чуть-чуть вперед. В метании копья участвует весь вес его тела. Когда копье летит в воздухе, то кажется, что оно все дрожит. Большинство копий имеет узкое ребро по обе стороны наконечника, и я полагаю, что благодаря этому копье в полете слегка вращается наподобие винтовочной пули. На расстоянии двадцати ярдов даже по движущейся цели моран бросает копье с большой точностью.
Через три месяца я отправился в обратный путь в Найроби с двумя воловьими повозками, нагруженными львиными шкурами. За девяносто дней я убил 88 львов и 10 леопардов — такого рекорда, по-моему, еще никому не удалось поставить, и я искренне надеюсь, никогда не придется. Местные жители наполнили целую бочку львиным жиром. С собой я вез коробочку львиных «плавающих» костей. Это кривые кости разной величины, длиной до четырех дюймов. Они извлекаются из ткани последнего плечевого мускула. Эти кости не соединены ни с какими другими костями льва и, по всей вероятности, выполняют функцию регуляторов, предотвращающих вывих плеча, когда лев делает большие прыжки. На них большой спрос в Ост-Индии, где из этих костей изготавливают украшения, заключая их в золотую оправу.
Лишь у двадцати убитых мною львов были по-настоящему первоклассные гривы. Остальные звери были или львицами, или же их гривы были испорчены оттого, что их обладатели жили в густом кустарнике. Если бы я охотился с целью добыть трофеи, я мог бы достать побольше первоклассных шкур, но моя основная задача заключалась в том, чтобы просто уничтожить хищников, нападавших на скот. Эти львы часто имеют плохие гривы, так как они или старые, или же больные. Возможно, поэтому они и нападали на домашних коров, а не на свою обычную добычу.
Когда масаи услышали о том, что я уезжаю, они очень расстроились. Состоялся совет старейшин племени, который после долгого и шумного обсуждения обратился ко мне с предложением. Они знали, что я мог быть им полезным, и умели это ценить. Они хотели купить меня у Департамента по охране дичи. После соответствующего рассмотрения вопроса они предложили в качестве платы за меня 500 коров. Поскольку выкуп за самую хорошую жену у масаев равен всего-навсего трем коровам, я был чрезвычайно польщен этим предложением, хотя и вынужден был отказаться.
Глава восьмая
Жизнь и «смерть» профессионального охотника
Период, начавшийся после моего знакомства с масаи, был насыщен важными для меня событиями.
Найроби находился в центре района, изобиловавшего крупным зверем. Почти все охотники-спортсмены, приезжавшие в Африку поохотиться, приобретали снаряжение в Найроби. Я редко оставался без работы. Я смотрел на территорию племени масаи, как на свой собственный охотничий заповедник. Масаи были моими друзьями, и я знал, что меня радушно встретят в любой масайской деревне. Я мог гарантировать любому клиенту, который пойдет со мной на эту территорию, лучшие возможности для охоты в Африке и, конечно, это служило мне на пользу. Даже сейчас территория масаи с ее огромными стадами диких зверей и прайдами великолепных львов — любимое место туристов. Эта территория сейчас изрезана дорогами, и лучшие места для разбивки лагеря обозначены на карте. В те времена с этим районом были знакомы лишь немногие профессиональные охотники.
Мы с Хильдой купили большой старый дом за городской чертой Найроби. Дом носил название «Клермонт» и был окружен прекрасным садом с красивыми старыми деревьями и речкой, которая протекала в южной части. Мы запрудили речку, и у нас получилось настоящее озеро. Инспектор по охране рыб дал нам немного икры талапии, которую мы выпустили в наше озеро, чтобы ловить рыбу прямо у самого дома.
По обе стороны двери гостиной я повесил пару слоновых клыков весом по 153 фунта каждый, над камином — масайские щиты и копья, а на стене — целую коллекцию голов и рогов диких животных. Не хвастаясь, могу сказать, что моя коллекция одна из лучших в Кении. Я постоянно ее пополняю. В шкафах со стеклянными дверцами хранились мои ружья, и что важнее всего — там хватало места для моей библиотечки книг об Африке и охоте. Торговцы всего мира присылают мне свои каталоги. Часто вечером мы с Хильдой садились у камина. Она вязала, а я брал в руки книгу и читал истории о великих охотниках и исследователях прошлого: Селус, Спик, сэр Самуэль Бейкер, Стенли, Ливингстон и многие другие. Мне приятно было сознавать, что я в меру своих скромных возможностей следовал по стопам великих людей.
У нас шестеро детей — четыре мальчика и две девочки. По мере того как наше семейство росло, Хильде все труднее и труднее было сопровождать меня в сафари. Конечно, ей никогда не удавалось пойти вместе со мной, когда я сопровождал клиента. Но иногда я собирал своих помощников и старого Киракангано, и мы отправлялись охотиться в заросли из одной только любви к охоте. Это было самым приятным видом охоты. Не приходилось беспокоиться о том, удастся или не удастся добыть трофеи в ограниченное время, или же заниматься день за днем бессмысленным убийством животных, лишь бы убить разрешенное число. Мы просто путешествовали по неизведанным местам. Иногда мы обнаруживали новые, богатые дичью места, куда можно было водить клиентов. Чаще же мы удовлетворялись тем, что, по всей вероятности, были первыми белыми людьми, увидевшими ту или иную долину или горный хребет.
Хильда обычно не очень интересовалась охотой и это меня всегда в какой-то мере удивляло. Моя жена худенькая женщина небольшого роста, и нет сомнения в том, что отдача тяжелого ружья причиняла ей сильную боль. Однако из легкого дробового ружья по летящей птице она стреляла отлично. И все же ей никогда по-настоящему не нравилась охота, а я и не желал, чтобы она была иной. Мне приходилось сопровождать нескольких женщин, увлекающихся охотой. Они были прекрасными стрелками, но я не хотел бы быть женатым ни на одной из них.
Я всегда скучал по Хильде. До рождения детей мы очень много времени проводили вместе, строя планы на будущее, детально обсуждая подготовку к следующему сафари. Теперь же Хильда постоянно беспокоилась о детях. Я и не думал, что воспитание детей представляет столь сложную проблему. Мне казалось, что моим родителям не приходилось особенно беспокоиться о моем воспитании. Моя собственная жизнь и жизнь Хильды потекла по двум разным руслам: она работала дома и воспитывала детей, а я участвовал в сафари, сопровождая клиентов.
Когда мне надоедало сопровождать сафари, я отправлялся в самостоятельную поездку, обычно промышлять слоновую кость. В те времена в отдаленных районах или вообще не было никаких ограничений на отстрел слонов, или же были очень небольшие. Я полностью использовал это положение. Охота на слонов представляла большие выгоды. В то время слоновая кость продавалась по 24 шиллинга за фунт. В среднем пара хороших клыков приносила полтораста фунтов стерлингов. Опытный охотник мог убить слона почти с одного выстрела, а патрон Э2 калибра 450[28] стоил всего лишь один шиллинг и шесть пенсов. Я был в достаточной мере шотландцем, чтобы понять выгоду такого обмена.
Вспоминаю, как однажды я возвращался в Найроби после продолжительной охоты на слонов. Охота была удачной, и я привез несколько сотен клыков. Сопровождавшие меня в сафари юноши кое-как погрузили клыки в поезд, и мы попрощались. Когда я прибыл на железнодорожную станцию в Найроби, встала проблема — как доставить всю эту слоновую кость ко мне домой. В те времена такси не было, были только рикши. Я нанял всех до одного рикш на станции, погрузил в коляски слоновые клыки, а сам сел во главе процессии с парой самых крупных клыков, привязанных по бокам коляски. Мы направились по главной улице. В те времена движение было небольшое; автомобили были почти неизвестны. По пути нашего движения по улице люди выходили из домов, чтобы посмотреть на нас. Другие останавливались на тротуаре, подсчитывая количество клыков и вычисляя их вес. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь до этого видел такую выставку слоновой кости. Это был мой настоящий триумф.
Тут я увидел Хильду с нашей пятилетней дочерью Дориной. Они ехали навстречу на рикше. У меня отросла борода до пояса, и Хильда меня не узнала. Я сидел, улыбаясь им, и вдруг маленькая Дорина крикнула:
— Мама, ведь это папа!
Хильда глянула на меня и попыталась успокоить ребенка.
— Каждый, кто везет трофеи, не обязательно твой отец. Ты забыла, как он выглядит. У этого мужчины борода, — сказала моя жена.
— А мне какое дело! — воскликнула Дорина. — Я точно знаю, что это папа. Я знаю!
Тут я рассмеялся. Хильда посмотрела на меня и затем соскочила из коляски крича:
— Джон! Джон! Джон!
Так или иначе, я преуспевал. Учитывая доходы от продажи слоновой кости, а также подарки, которые я время от времени получал от какого-нибудь богатого клиента — дорогое ружье или же набор лагерного снаряжения, — я зарабатывал столько же, сколько губернатор всей колонии. Когда в Кению приезжало поохотиться какое-нибудь важное лицо, меня часто приглашали в качестве сопровождающего.
Однажды, сопровождая молодых американских супругов, я получил срочное сообщение, доставленное посыльным из Найроби. В сообщении говорилось. «Принц Уэльский прибывает на охоту. Вас считают самым подходящим из профессиональных охотников, чтобы сопровождать его. Просьба немедленно вернуться в Найроби».
Я показал записку своим клиентам. Молодой американец взорвался.
— А кто такой принц Уэльский? — кричал он. — Мои деньги не хуже его. Вы согласились сопровождать нас, так что же вы отказываетесь от своего слова?
Я почувствовал, что молодой человек прав, и послал в Найроби ответ с отказом нарушить соглашение. Таким образом, честь сопровождения принца Уэльского пала на другого выдающегося охотника, который прекрасно справился с задачей. Возмущение молодого американского демократа мне показалось очень забавным: «А кто такой принц Уэльский?».
Несмотря на то, что я не мог принять это предложение, я все же был польщен тем, что выбор пал на меня. Это означало, что, по мнению людей, хорошо разбиравшихся в охоте на крупного зверя, я достиг вершины своей профессии. Когда мы с Хильдой только что поженились, мы почему-то думали, что если я стану охотником-профессионалом, то все наши беды кончатся. Мы будем материально обеспечены. Я осуществил мечту своей юности, но, несмотря на это, возникали другие проблемы, которых я не мог предвидеть.
Наши дети подрастали. Однажды вечером я обнаружил, что передняя дверь закрыта на самозапирающийся замок, а моего старшего сына Гордона не было еще в постели. Вспомнив свою молодость, я не сомневался, что парень сбежал в кустарник с сетью или сачком, Я был несколько разочарован тем, что он не пришел ко мне за советом, но меня утешало то, что он решил познать это искусство самостоятельно.
Поздно ночью, услышав, как он вернулся домой, я встретил сына на лестнице, надеясь увидеть его добычу. Представьте себе мои чувства, когда я увидел мальчика, одетого в вечерний костюм! Он, оказывается, был в Найроби на каких-то танцульках. Я выбранил юношу за то, что он понапрасну теряет время за таким никчемным занятием, и продолжал сердиться на него утром за завтраком. К моему удивлению, Хильда приняла сторону мальчика.
— В конце концов, Джон, не могут же все быть охотниками, — сказала она.
— Ты что же хочешь, чтобы мальчик вырос торговцем или фермером? — возмутился я.
— Я хочу, чтобы он следовал своим наклонностям, — ответила Хильда. — Когда ты нападаешь на него за то, что он ведет себя как все нормальные юноши, ты просто несправедлив к нему, и в той же мере, как твои родители были несправедливы к тебе.
Хотя я питаю беспредельное уважение к мнениям, высказываемым Хильдой, в данном случае это заявление мне показалось глупым. Я считаю, что желание проводить время в лесу с хорошей собакой и ружьем является естественным и здоровым. Одеваться же, чтобы идти плясать с какой-нибудь молодой девицей, — просто глупо.
Однако я не отчаивался, надеясь, что мой мальчик исправится. Ведь пока не побываешь на охоте и не приобретешь опыта, очень трудно оценить это искусство. Гордон проявлял большие способности к охоте, и я проводил часы, рисуя контуры крупных зверей и показывая ему куда бить. Решив, что он уже достаточно подготовлен, я взял его охотиться на слонов. Когда мы подкрались к стаду, перед нами оказался прекрасный слон-самец, занявший идеальную позицию для выстрела в ухо. Вместо того чтобы стрелять, Гордон шепнул мне:
— Папа, куда стрелять?
Таким образом, долгие часы, потраченные мною на обучение, пропали даром. Я попросту ткнул пальцем в собственное ухо. Гордон выстрелил и свалил слона. Я понял, что один практический урок дал мальчику больше, чем долгие часы теоретических разговоров.
Несмотря на высказанное мною мнение о клиентах, я не из тех охотников-профессионалов, которые относятся к ним с презрением. Клиенты дают мне средства к существованию. Некоторые из них были прекрасными охотниками, а некоторые плохими, но я делал все, чтобы удовлетворить запросы тех и других. Среди моих клиентов были американцы, европейцы, англичане, а также представители Востока. И каждый придерживался своих обычаев и стремился удовлетворить свои желания.
Взаимоотношения между профессиональным охотником и клиентом особые. Поскольку профессиональный охотник получает от клиентов плату, он должен выполнять их требования. В то же время он несет ответственность за поведение клиентов и их безопасность перед фирмой, снаряжающей сафари, а также перед Департаментом по охране дичи. Если клиент желает сделать что-то неразумное, охотник обязан его остановить. Если клиент не послушается — профессиональный охотник оказывается в весьма трудном положении. Было несколько случаев, когда профессиональные охотники, возмущенные постоянным отказом клиентов придерживаться здравого смысла, отменяли сафари и возвращали его в Найроби. Такие случаи очень неприятны, но, к счастью, бывают редко. Я счастлив тем, что со мной ничего подобного не случалось.
Ссоры между профессиональным охотником и клиентом не всегда происходят по вине клиента. Профессиональный охотник тоже человек и он постоянно находится в напряжении. Он совмещает обязанности капитана корабля и мэра небольшого, постоянно передвигающегося города. В его ведении находятся два-три десятка местных юношей — от судомойщика до главного следопыта и заряжающего, который носит запасное ружье. Если случится несчастье, за все отвечает профессиональный охотник. Он не имеет права обвинять кого-либо старшего из обслуживающего персонала, плохо справляющегося со своими обязанностями, или нервного заряжающего. Профессиональный охотник должен знать, на что способен каждый участник сафари еще до выступления.
Профессиональный охотник должен следить за установкой и снятием палаток, за правильной погрузкой и разгрузкой тысячи и одного предмета снаряжения. Если один из грузовиков откажет, он должен суметь отремонтировать его. Если кто-либо заболеет, профессиональный охотник должен оказать ему медицинскую помощь. При этом он не должен забывать, что командовать сафари — не основная обязанность. Ему платят жалованье как охотнику, и он должен добывать трофеи для клиентов.
Чтобы успешно справляться с этой задачей, профессиональный охотник должен хорошо знать районы страны. Многие клиенты хотят поохотиться на слона, носорога, буйвола, льва, крупную антилопу сразу. Но ведь не все эти животные обитают в одной и той же местности. После того, как клиент убьет льва, профессиональный охотник доставляет его за 200-300 миль в другую местность, где клиент охотится на носорога или буйвола. После этого в совершенно другой местности происходит охота на слона. Охотник должен знать сложную сеть дорог, должен помнить, какие дороги проходимы в период дождей, где находятся броды, где лучше всего разбить лагерь, места, возле которых имеются источники воды и в какое время года есть в них вода. Кроме этого, он должен знать, какая трава растет в различных частях страны в разное время года. Трава играет большую роль в охоте. Если трава высокая, в ней мало что можно увидеть, поскольку животному там легко скрыться. Кроме того, дикие животные мигрируют из одного района в другой по траве, а хищники следуют за ними.
Продовольствие всегда является проблемой. Ни один сафари не может взять с собой достаточно пищи. На профессиональном охотнике лежит обязанность добывать мясо для «котла». В Африке не всегда просто достать животное на мясо; клиент может пожелать охотиться на носорога или слона, а эти животные обитают в кустарнике, где мало антилоп. Если же обслуживающий персонал не кормить мясом в течение нескольких дней, среди людей возникает недовольство, а иногда и ссоры. Иногда клиент может вообще не пожелать тратить день или более на охоту за животным для мяса. В конце концов клиент платит по сорок фунтов или более в день за сафари и может не захотеть тратить время. У него свои соображения. А если посадить юношей, обслуживающих сафари, на одну кукурузу, то они теряют интерес к своим обязанностям.
Даже в районах, изобилующих дичью, профессиональный охотник должен по возможности вносить разнообразие в питание всех участников сафари. Клиентам надоедают бифштексы из мяса газелей Томсона, котлеты из конгони, жареное мясо импалы, а также консервы. Охотник должен постараться убить гуся, утку или куропатку. Хорошо если для разнообразия ему удастся поймать форелей. Все эти мелочи внушают клиенту чувство, что понесенные расходы полностью оправданы, а он хорошо проводит время.
Есть масса мелочей, которые очень легко упустить из виду, а они существенно отражаются на успехе сафари. Снятие шкур с убитых зверей более сложное дело, чем самый процесс охоты. Стоит скорняку оставить какой-нибудь квадратный дюйм мяса на шкуре, как оно начинает гнить, оставляя на шкуре дырку. Даже опытный набивальщик чучел не сможет устранить этот дефект. С другой стороны, если скорняки слишком сильно скоблят шкуру, они могут ее порезать. Если профессиональный охотник возьмет не ту соль, которая требуется для сохранения шкуры, или если эта соль втирается не по всем правилам, шкура будет испорчена. Тогда клиент, который потратил столько времени и денег на добычу трофея, вполне обоснованно придет в ярость. И в этом случае вся вина падет на профессионального охотника.
Кроме всего этого, профессиональный охотник должен владеть несколькими местными языками, уметь вести тяжелый грузовик по труднопроходимой местности, изобилующей рытвинами и пеньками, кое-что понимать в фотографии, уметь играть в полдюжину карточных игр и ни в коем случае не выходить из себя. Последнее обстоятельство чрезвычайно важно, и его труднее всего выполнить. Некоторые клиенты приезжают в Африку в основном не для того, чтобы поохотиться, а для того, чтобы убежать от какого-либо преследующего их страха, от которого они надеются отделаться в зарослях кустарника. Жить с такими людьми в течение нескольких недель довольно тяжело.
Мне часто вспоминается один американский миллионер, который большую часть жизни провел на европейских лечебно-водных курортах. Это был единственный сын стариков родителей, и хотя он уже находился в пожилом возрасте, никогда не был женат. Мне еще не приходилось встречаться с таким человеком: он был постоянно погружен в печаль. Он решил заняться охотой на крупного зверя в отчаянной надежде, что сможет убежать от самого себя. Он был невероятно богат.
Частный самолет доставлял особые спиртные напитки в наш лагерь, включая вино для приготовления пищи. С собой мы взяли большой запас его собственного пива, которое варилось по его вкусу. Он всегда писал письма знакомым женщинам в Европу. Это в основном были артистки, которым он делал фантастически дорогие подарки. Бесконечные письма всегда посылались телеграфом, поскольку он считал обычную почту слишком медленной. При нас было переносное радио, по которому письма передавались на почту в Найроби. Если дамы не отвечали ему в течение ближайшего дня или двух, он сидел один в палатке и плакал, как ребенок. Я очень удивился, если бы узнал, что в его отношениях с этими женщинами было что-нибудь непорядочное. Мне казалось, что он совершенный импотент. В отчаянии он стремился купить хотя бы дружбу, чтобы как-то скрасить свое жалкое существование.
Однажды утром он заявил:
— Сегодня охоты не будет, Джои, — мы поедем покататься.
Я взял с собой легкое нарезное ружье калибра 275 на тот случай, если пожелаем добыть мяса для обслуживающего персонала. Пока мы ехали, мимо нас пробежал носорог. Мой клиент схватил ружье, и не успел я остановить его, как он выстрелил, ранив зверя в брюхо.
Раненый носорог скрылся в кустарнике. Я взял свое ружье и последовал за ним, надеясь добить несчастного зверя выстрелом в сердце. Когда я шел по следу носорога, он неожиданно бросился на меня. Я всадил в него четыре пули, но они не нанесли ему никакого вреда. Зверь наверняка убил бы меня, если бы клиент не свалил животное выстрелом из тяжелого ружья калибра 404[29], которое случайно оказалось в машине. Через несколько минут после этого случая он снова плакал от того, что какая-то знакомая по Парижу артистка не написала ему в течение недели.
Конечно, такого рода поездки сказываются на нервах. После участия в нескольких подобных сафари всегда будешь рад принять участие в уничтожении каких-либо зверей по просьбе Департамента по охране дичи.
Мне запомнилась одна такая охота, думаю, что и Хильде она тоже запомнилась. Меня сопровождал мой старый товарищ, следопыт и заряжающий, Сасита. Когда надо бороться со слонами, я считаю, что Сасита — самый подходящий из всех заряжающих Кении.
Сасита и я поездом доехали до Квале, а оттуда пешком отправились к Джомву. Джомву находилось недалеко от моего любимого Маренгского леса. Нет места в Кении, которое было бы ближе моему сердцу, чем этот огромный дикий лес с исполинскими деревьями. В отличие от полупустынных районов, поросших кустарником, в Маренгском лесу буквально кипит жизнь. В ветвях над головой прыгают обезьяны и белки. Тяжелые хорнбили[30] с двойными клювами со свистом проносятся мимо. Маленькие розовато-лиловые и малиновые турако[31] прыгают с одной ветки на другую, пока не скроются в густой листве, образующей сплошную крышу леса. Землеройки — странные маленькие зверьки с миниатюрными, поднятыми вверх остренькими хоботками шуршат по земле среди упавших листьев.
По пути мы увидели, как два дикобраза поедали клык мертвого слона. По-видимому, в слоновой кости были какие-то вещества, которые привлекали этих животных. Они уже почти целиком уничтожили 90-фунтовый клык; когда мы подошли, то увидели кусок не более пяти фунтов весом. Несомненно, это одна из причин того, что в лесу находят так мало слоновой кости. Охотники старых времен, удивляясь ничтожному количеству «найденной» слоновой кости, пытались объяснить это явление вымышленным ими мифом о «слоновых кладбищах», таинственных укрытых местах, куда все слоны уходят умирать. На самом деле таких кладбищ не существует. Я часто находил скелеты мертвых слонов в джунглях, но кости их сохраняются недолго, так как их в очень короткое время уничтожают жучки-костоеды, а также случайные пожары кустарников, которые в короткое время превращают сухую кость в пепел.
Когда мы прибыли в деревню, подвергавшуюся набегам стада слонов, все жители вышли приветствовать меня, как своего спасителя. Они показывали мне остатки уничтоженных возделанных клочков земли, отвоеванных у леса при помощи самых примитивных орудий. Один мужчина не выдержал и заплакал, водя меня по кукурузному полю — плоду долгих часов изнурительного труда всей его семьи.
Вдвоем с Саситой мы вышли на рассвете следующего утра по следу стада.
Стада обезьян метались по веткам над нашими головами. Многие из них принадлежали к породе колиби, шкурки которых отличаются длинным черным мехом с яркими белыми полосами; по красоте узора они не уступали скунсу. Одно время на шкурки этих обезьян был большой спрос, и немало красавиц в Париже гуляло на бульварах в шубах из таких шкурок. К счастью для этих обезьянок, мода на них уже почти прошла. На более высоких ветвях, как белки, прыгали белые обезьяны. Деревья были так высоки, что эти зверьки выглядели небольшими пятнышками.
Частенько мне приходилось сожалеть о том, что я не имел возможности просто присесть и понаблюдать животный мир вокруг меня — охотнику дорого время и ему надо двигаться вперед.
Найроби находился в центре района, изобиловавшего крупным зверем. Почти все охотники-спортсмены, приезжавшие в Африку поохотиться, приобретали снаряжение в Найроби. Я редко оставался без работы. Я смотрел на территорию племени масаи, как на свой собственный охотничий заповедник. Масаи были моими друзьями, и я знал, что меня радушно встретят в любой масайской деревне. Я мог гарантировать любому клиенту, который пойдет со мной на эту территорию, лучшие возможности для охоты в Африке и, конечно, это служило мне на пользу. Даже сейчас территория масаи с ее огромными стадами диких зверей и прайдами великолепных львов — любимое место туристов. Эта территория сейчас изрезана дорогами, и лучшие места для разбивки лагеря обозначены на карте. В те времена с этим районом были знакомы лишь немногие профессиональные охотники.
Мы с Хильдой купили большой старый дом за городской чертой Найроби. Дом носил название «Клермонт» и был окружен прекрасным садом с красивыми старыми деревьями и речкой, которая протекала в южной части. Мы запрудили речку, и у нас получилось настоящее озеро. Инспектор по охране рыб дал нам немного икры талапии, которую мы выпустили в наше озеро, чтобы ловить рыбу прямо у самого дома.
По обе стороны двери гостиной я повесил пару слоновых клыков весом по 153 фунта каждый, над камином — масайские щиты и копья, а на стене — целую коллекцию голов и рогов диких животных. Не хвастаясь, могу сказать, что моя коллекция одна из лучших в Кении. Я постоянно ее пополняю. В шкафах со стеклянными дверцами хранились мои ружья, и что важнее всего — там хватало места для моей библиотечки книг об Африке и охоте. Торговцы всего мира присылают мне свои каталоги. Часто вечером мы с Хильдой садились у камина. Она вязала, а я брал в руки книгу и читал истории о великих охотниках и исследователях прошлого: Селус, Спик, сэр Самуэль Бейкер, Стенли, Ливингстон и многие другие. Мне приятно было сознавать, что я в меру своих скромных возможностей следовал по стопам великих людей.
У нас шестеро детей — четыре мальчика и две девочки. По мере того как наше семейство росло, Хильде все труднее и труднее было сопровождать меня в сафари. Конечно, ей никогда не удавалось пойти вместе со мной, когда я сопровождал клиента. Но иногда я собирал своих помощников и старого Киракангано, и мы отправлялись охотиться в заросли из одной только любви к охоте. Это было самым приятным видом охоты. Не приходилось беспокоиться о том, удастся или не удастся добыть трофеи в ограниченное время, или же заниматься день за днем бессмысленным убийством животных, лишь бы убить разрешенное число. Мы просто путешествовали по неизведанным местам. Иногда мы обнаруживали новые, богатые дичью места, куда можно было водить клиентов. Чаще же мы удовлетворялись тем, что, по всей вероятности, были первыми белыми людьми, увидевшими ту или иную долину или горный хребет.
Хильда обычно не очень интересовалась охотой и это меня всегда в какой-то мере удивляло. Моя жена худенькая женщина небольшого роста, и нет сомнения в том, что отдача тяжелого ружья причиняла ей сильную боль. Однако из легкого дробового ружья по летящей птице она стреляла отлично. И все же ей никогда по-настоящему не нравилась охота, а я и не желал, чтобы она была иной. Мне приходилось сопровождать нескольких женщин, увлекающихся охотой. Они были прекрасными стрелками, но я не хотел бы быть женатым ни на одной из них.
Я всегда скучал по Хильде. До рождения детей мы очень много времени проводили вместе, строя планы на будущее, детально обсуждая подготовку к следующему сафари. Теперь же Хильда постоянно беспокоилась о детях. Я и не думал, что воспитание детей представляет столь сложную проблему. Мне казалось, что моим родителям не приходилось особенно беспокоиться о моем воспитании. Моя собственная жизнь и жизнь Хильды потекла по двум разным руслам: она работала дома и воспитывала детей, а я участвовал в сафари, сопровождая клиентов.
Когда мне надоедало сопровождать сафари, я отправлялся в самостоятельную поездку, обычно промышлять слоновую кость. В те времена в отдаленных районах или вообще не было никаких ограничений на отстрел слонов, или же были очень небольшие. Я полностью использовал это положение. Охота на слонов представляла большие выгоды. В то время слоновая кость продавалась по 24 шиллинга за фунт. В среднем пара хороших клыков приносила полтораста фунтов стерлингов. Опытный охотник мог убить слона почти с одного выстрела, а патрон Э2 калибра 450[28] стоил всего лишь один шиллинг и шесть пенсов. Я был в достаточной мере шотландцем, чтобы понять выгоду такого обмена.
Вспоминаю, как однажды я возвращался в Найроби после продолжительной охоты на слонов. Охота была удачной, и я привез несколько сотен клыков. Сопровождавшие меня в сафари юноши кое-как погрузили клыки в поезд, и мы попрощались. Когда я прибыл на железнодорожную станцию в Найроби, встала проблема — как доставить всю эту слоновую кость ко мне домой. В те времена такси не было, были только рикши. Я нанял всех до одного рикш на станции, погрузил в коляски слоновые клыки, а сам сел во главе процессии с парой самых крупных клыков, привязанных по бокам коляски. Мы направились по главной улице. В те времена движение было небольшое; автомобили были почти неизвестны. По пути нашего движения по улице люди выходили из домов, чтобы посмотреть на нас. Другие останавливались на тротуаре, подсчитывая количество клыков и вычисляя их вес. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь до этого видел такую выставку слоновой кости. Это был мой настоящий триумф.
Тут я увидел Хильду с нашей пятилетней дочерью Дориной. Они ехали навстречу на рикше. У меня отросла борода до пояса, и Хильда меня не узнала. Я сидел, улыбаясь им, и вдруг маленькая Дорина крикнула:
— Мама, ведь это папа!
Хильда глянула на меня и попыталась успокоить ребенка.
— Каждый, кто везет трофеи, не обязательно твой отец. Ты забыла, как он выглядит. У этого мужчины борода, — сказала моя жена.
— А мне какое дело! — воскликнула Дорина. — Я точно знаю, что это папа. Я знаю!
Тут я рассмеялся. Хильда посмотрела на меня и затем соскочила из коляски крича:
— Джон! Джон! Джон!
Так или иначе, я преуспевал. Учитывая доходы от продажи слоновой кости, а также подарки, которые я время от времени получал от какого-нибудь богатого клиента — дорогое ружье или же набор лагерного снаряжения, — я зарабатывал столько же, сколько губернатор всей колонии. Когда в Кению приезжало поохотиться какое-нибудь важное лицо, меня часто приглашали в качестве сопровождающего.
Однажды, сопровождая молодых американских супругов, я получил срочное сообщение, доставленное посыльным из Найроби. В сообщении говорилось. «Принц Уэльский прибывает на охоту. Вас считают самым подходящим из профессиональных охотников, чтобы сопровождать его. Просьба немедленно вернуться в Найроби».
Я показал записку своим клиентам. Молодой американец взорвался.
— А кто такой принц Уэльский? — кричал он. — Мои деньги не хуже его. Вы согласились сопровождать нас, так что же вы отказываетесь от своего слова?
Я почувствовал, что молодой человек прав, и послал в Найроби ответ с отказом нарушить соглашение. Таким образом, честь сопровождения принца Уэльского пала на другого выдающегося охотника, который прекрасно справился с задачей. Возмущение молодого американского демократа мне показалось очень забавным: «А кто такой принц Уэльский?».
Несмотря на то, что я не мог принять это предложение, я все же был польщен тем, что выбор пал на меня. Это означало, что, по мнению людей, хорошо разбиравшихся в охоте на крупного зверя, я достиг вершины своей профессии. Когда мы с Хильдой только что поженились, мы почему-то думали, что если я стану охотником-профессионалом, то все наши беды кончатся. Мы будем материально обеспечены. Я осуществил мечту своей юности, но, несмотря на это, возникали другие проблемы, которых я не мог предвидеть.
Наши дети подрастали. Однажды вечером я обнаружил, что передняя дверь закрыта на самозапирающийся замок, а моего старшего сына Гордона не было еще в постели. Вспомнив свою молодость, я не сомневался, что парень сбежал в кустарник с сетью или сачком, Я был несколько разочарован тем, что он не пришел ко мне за советом, но меня утешало то, что он решил познать это искусство самостоятельно.
Поздно ночью, услышав, как он вернулся домой, я встретил сына на лестнице, надеясь увидеть его добычу. Представьте себе мои чувства, когда я увидел мальчика, одетого в вечерний костюм! Он, оказывается, был в Найроби на каких-то танцульках. Я выбранил юношу за то, что он понапрасну теряет время за таким никчемным занятием, и продолжал сердиться на него утром за завтраком. К моему удивлению, Хильда приняла сторону мальчика.
— В конце концов, Джон, не могут же все быть охотниками, — сказала она.
— Ты что же хочешь, чтобы мальчик вырос торговцем или фермером? — возмутился я.
— Я хочу, чтобы он следовал своим наклонностям, — ответила Хильда. — Когда ты нападаешь на него за то, что он ведет себя как все нормальные юноши, ты просто несправедлив к нему, и в той же мере, как твои родители были несправедливы к тебе.
Хотя я питаю беспредельное уважение к мнениям, высказываемым Хильдой, в данном случае это заявление мне показалось глупым. Я считаю, что желание проводить время в лесу с хорошей собакой и ружьем является естественным и здоровым. Одеваться же, чтобы идти плясать с какой-нибудь молодой девицей, — просто глупо.
Однако я не отчаивался, надеясь, что мой мальчик исправится. Ведь пока не побываешь на охоте и не приобретешь опыта, очень трудно оценить это искусство. Гордон проявлял большие способности к охоте, и я проводил часы, рисуя контуры крупных зверей и показывая ему куда бить. Решив, что он уже достаточно подготовлен, я взял его охотиться на слонов. Когда мы подкрались к стаду, перед нами оказался прекрасный слон-самец, занявший идеальную позицию для выстрела в ухо. Вместо того чтобы стрелять, Гордон шепнул мне:
— Папа, куда стрелять?
Таким образом, долгие часы, потраченные мною на обучение, пропали даром. Я попросту ткнул пальцем в собственное ухо. Гордон выстрелил и свалил слона. Я понял, что один практический урок дал мальчику больше, чем долгие часы теоретических разговоров.
Несмотря на высказанное мною мнение о клиентах, я не из тех охотников-профессионалов, которые относятся к ним с презрением. Клиенты дают мне средства к существованию. Некоторые из них были прекрасными охотниками, а некоторые плохими, но я делал все, чтобы удовлетворить запросы тех и других. Среди моих клиентов были американцы, европейцы, англичане, а также представители Востока. И каждый придерживался своих обычаев и стремился удовлетворить свои желания.
Взаимоотношения между профессиональным охотником и клиентом особые. Поскольку профессиональный охотник получает от клиентов плату, он должен выполнять их требования. В то же время он несет ответственность за поведение клиентов и их безопасность перед фирмой, снаряжающей сафари, а также перед Департаментом по охране дичи. Если клиент желает сделать что-то неразумное, охотник обязан его остановить. Если клиент не послушается — профессиональный охотник оказывается в весьма трудном положении. Было несколько случаев, когда профессиональные охотники, возмущенные постоянным отказом клиентов придерживаться здравого смысла, отменяли сафари и возвращали его в Найроби. Такие случаи очень неприятны, но, к счастью, бывают редко. Я счастлив тем, что со мной ничего подобного не случалось.
Ссоры между профессиональным охотником и клиентом не всегда происходят по вине клиента. Профессиональный охотник тоже человек и он постоянно находится в напряжении. Он совмещает обязанности капитана корабля и мэра небольшого, постоянно передвигающегося города. В его ведении находятся два-три десятка местных юношей — от судомойщика до главного следопыта и заряжающего, который носит запасное ружье. Если случится несчастье, за все отвечает профессиональный охотник. Он не имеет права обвинять кого-либо старшего из обслуживающего персонала, плохо справляющегося со своими обязанностями, или нервного заряжающего. Профессиональный охотник должен знать, на что способен каждый участник сафари еще до выступления.
Профессиональный охотник должен следить за установкой и снятием палаток, за правильной погрузкой и разгрузкой тысячи и одного предмета снаряжения. Если один из грузовиков откажет, он должен суметь отремонтировать его. Если кто-либо заболеет, профессиональный охотник должен оказать ему медицинскую помощь. При этом он не должен забывать, что командовать сафари — не основная обязанность. Ему платят жалованье как охотнику, и он должен добывать трофеи для клиентов.
Чтобы успешно справляться с этой задачей, профессиональный охотник должен хорошо знать районы страны. Многие клиенты хотят поохотиться на слона, носорога, буйвола, льва, крупную антилопу сразу. Но ведь не все эти животные обитают в одной и той же местности. После того, как клиент убьет льва, профессиональный охотник доставляет его за 200-300 миль в другую местность, где клиент охотится на носорога или буйвола. После этого в совершенно другой местности происходит охота на слона. Охотник должен знать сложную сеть дорог, должен помнить, какие дороги проходимы в период дождей, где находятся броды, где лучше всего разбить лагерь, места, возле которых имеются источники воды и в какое время года есть в них вода. Кроме этого, он должен знать, какая трава растет в различных частях страны в разное время года. Трава играет большую роль в охоте. Если трава высокая, в ней мало что можно увидеть, поскольку животному там легко скрыться. Кроме того, дикие животные мигрируют из одного района в другой по траве, а хищники следуют за ними.
Продовольствие всегда является проблемой. Ни один сафари не может взять с собой достаточно пищи. На профессиональном охотнике лежит обязанность добывать мясо для «котла». В Африке не всегда просто достать животное на мясо; клиент может пожелать охотиться на носорога или слона, а эти животные обитают в кустарнике, где мало антилоп. Если же обслуживающий персонал не кормить мясом в течение нескольких дней, среди людей возникает недовольство, а иногда и ссоры. Иногда клиент может вообще не пожелать тратить день или более на охоту за животным для мяса. В конце концов клиент платит по сорок фунтов или более в день за сафари и может не захотеть тратить время. У него свои соображения. А если посадить юношей, обслуживающих сафари, на одну кукурузу, то они теряют интерес к своим обязанностям.
Даже в районах, изобилующих дичью, профессиональный охотник должен по возможности вносить разнообразие в питание всех участников сафари. Клиентам надоедают бифштексы из мяса газелей Томсона, котлеты из конгони, жареное мясо импалы, а также консервы. Охотник должен постараться убить гуся, утку или куропатку. Хорошо если для разнообразия ему удастся поймать форелей. Все эти мелочи внушают клиенту чувство, что понесенные расходы полностью оправданы, а он хорошо проводит время.
Есть масса мелочей, которые очень легко упустить из виду, а они существенно отражаются на успехе сафари. Снятие шкур с убитых зверей более сложное дело, чем самый процесс охоты. Стоит скорняку оставить какой-нибудь квадратный дюйм мяса на шкуре, как оно начинает гнить, оставляя на шкуре дырку. Даже опытный набивальщик чучел не сможет устранить этот дефект. С другой стороны, если скорняки слишком сильно скоблят шкуру, они могут ее порезать. Если профессиональный охотник возьмет не ту соль, которая требуется для сохранения шкуры, или если эта соль втирается не по всем правилам, шкура будет испорчена. Тогда клиент, который потратил столько времени и денег на добычу трофея, вполне обоснованно придет в ярость. И в этом случае вся вина падет на профессионального охотника.
Кроме всего этого, профессиональный охотник должен владеть несколькими местными языками, уметь вести тяжелый грузовик по труднопроходимой местности, изобилующей рытвинами и пеньками, кое-что понимать в фотографии, уметь играть в полдюжину карточных игр и ни в коем случае не выходить из себя. Последнее обстоятельство чрезвычайно важно, и его труднее всего выполнить. Некоторые клиенты приезжают в Африку в основном не для того, чтобы поохотиться, а для того, чтобы убежать от какого-либо преследующего их страха, от которого они надеются отделаться в зарослях кустарника. Жить с такими людьми в течение нескольких недель довольно тяжело.
Мне часто вспоминается один американский миллионер, который большую часть жизни провел на европейских лечебно-водных курортах. Это был единственный сын стариков родителей, и хотя он уже находился в пожилом возрасте, никогда не был женат. Мне еще не приходилось встречаться с таким человеком: он был постоянно погружен в печаль. Он решил заняться охотой на крупного зверя в отчаянной надежде, что сможет убежать от самого себя. Он был невероятно богат.
Частный самолет доставлял особые спиртные напитки в наш лагерь, включая вино для приготовления пищи. С собой мы взяли большой запас его собственного пива, которое варилось по его вкусу. Он всегда писал письма знакомым женщинам в Европу. Это в основном были артистки, которым он делал фантастически дорогие подарки. Бесконечные письма всегда посылались телеграфом, поскольку он считал обычную почту слишком медленной. При нас было переносное радио, по которому письма передавались на почту в Найроби. Если дамы не отвечали ему в течение ближайшего дня или двух, он сидел один в палатке и плакал, как ребенок. Я очень удивился, если бы узнал, что в его отношениях с этими женщинами было что-нибудь непорядочное. Мне казалось, что он совершенный импотент. В отчаянии он стремился купить хотя бы дружбу, чтобы как-то скрасить свое жалкое существование.
Однажды утром он заявил:
— Сегодня охоты не будет, Джои, — мы поедем покататься.
Я взял с собой легкое нарезное ружье калибра 275 на тот случай, если пожелаем добыть мяса для обслуживающего персонала. Пока мы ехали, мимо нас пробежал носорог. Мой клиент схватил ружье, и не успел я остановить его, как он выстрелил, ранив зверя в брюхо.
Раненый носорог скрылся в кустарнике. Я взял свое ружье и последовал за ним, надеясь добить несчастного зверя выстрелом в сердце. Когда я шел по следу носорога, он неожиданно бросился на меня. Я всадил в него четыре пули, но они не нанесли ему никакого вреда. Зверь наверняка убил бы меня, если бы клиент не свалил животное выстрелом из тяжелого ружья калибра 404[29], которое случайно оказалось в машине. Через несколько минут после этого случая он снова плакал от того, что какая-то знакомая по Парижу артистка не написала ему в течение недели.
Конечно, такого рода поездки сказываются на нервах. После участия в нескольких подобных сафари всегда будешь рад принять участие в уничтожении каких-либо зверей по просьбе Департамента по охране дичи.
Мне запомнилась одна такая охота, думаю, что и Хильде она тоже запомнилась. Меня сопровождал мой старый товарищ, следопыт и заряжающий, Сасита. Когда надо бороться со слонами, я считаю, что Сасита — самый подходящий из всех заряжающих Кении.
Сасита и я поездом доехали до Квале, а оттуда пешком отправились к Джомву. Джомву находилось недалеко от моего любимого Маренгского леса. Нет места в Кении, которое было бы ближе моему сердцу, чем этот огромный дикий лес с исполинскими деревьями. В отличие от полупустынных районов, поросших кустарником, в Маренгском лесу буквально кипит жизнь. В ветвях над головой прыгают обезьяны и белки. Тяжелые хорнбили[30] с двойными клювами со свистом проносятся мимо. Маленькие розовато-лиловые и малиновые турако[31] прыгают с одной ветки на другую, пока не скроются в густой листве, образующей сплошную крышу леса. Землеройки — странные маленькие зверьки с миниатюрными, поднятыми вверх остренькими хоботками шуршат по земле среди упавших листьев.
По пути мы увидели, как два дикобраза поедали клык мертвого слона. По-видимому, в слоновой кости были какие-то вещества, которые привлекали этих животных. Они уже почти целиком уничтожили 90-фунтовый клык; когда мы подошли, то увидели кусок не более пяти фунтов весом. Несомненно, это одна из причин того, что в лесу находят так мало слоновой кости. Охотники старых времен, удивляясь ничтожному количеству «найденной» слоновой кости, пытались объяснить это явление вымышленным ими мифом о «слоновых кладбищах», таинственных укрытых местах, куда все слоны уходят умирать. На самом деле таких кладбищ не существует. Я часто находил скелеты мертвых слонов в джунглях, но кости их сохраняются недолго, так как их в очень короткое время уничтожают жучки-костоеды, а также случайные пожары кустарников, которые в короткое время превращают сухую кость в пепел.
Когда мы прибыли в деревню, подвергавшуюся набегам стада слонов, все жители вышли приветствовать меня, как своего спасителя. Они показывали мне остатки уничтоженных возделанных клочков земли, отвоеванных у леса при помощи самых примитивных орудий. Один мужчина не выдержал и заплакал, водя меня по кукурузному полю — плоду долгих часов изнурительного труда всей его семьи.
Вдвоем с Саситой мы вышли на рассвете следующего утра по следу стада.
Стада обезьян метались по веткам над нашими головами. Многие из них принадлежали к породе колиби, шкурки которых отличаются длинным черным мехом с яркими белыми полосами; по красоте узора они не уступали скунсу. Одно время на шкурки этих обезьян был большой спрос, и немало красавиц в Париже гуляло на бульварах в шубах из таких шкурок. К счастью для этих обезьянок, мода на них уже почти прошла. На более высоких ветвях, как белки, прыгали белые обезьяны. Деревья были так высоки, что эти зверьки выглядели небольшими пятнышками.
Частенько мне приходилось сожалеть о том, что я не имел возможности просто присесть и понаблюдать животный мир вокруг меня — охотнику дорого время и ему надо двигаться вперед.