Страница:
– Джерри, – постаралась успокоить его жена, – просто лежи спокойно.
– Милая, послушай. Эти ублюдки ни в коем случае не должны увидеть твои слезы. Не дай им… Не дай им никакого удовлетворения. Когда я умру, сохрани каменное лицо и ничего не показывай. Помнишь, как меня застукали в борделе в Огайо? Ты тогда со мной целый год не разговаривала. Дорогая, вот это была выдержка. Знаю, в тебе это есть. Ты покажешь этим подонкам, какая ты сильная, и пусть они тебя боятся.
– Пожалуйста, Джерри, пожалуйста…
Она сидела в расползающейся алой лужице. Мистер Граффик истекал кровью, и теплая жидкость из его тела, промочив платье жены насквозь, капала на пол.
– Господи, как же я тебя люблю, – прошептал мистер Граффик и затих.
Неподалеку от них мужчину по имени Чарльз Дуган беспокоило волнение в кишечнике, с которым он ничего не мог поделать. Ему было стыдно. Одно дело – просто умереть, другое дело – умереть в штанах, полных дерьма. Он не подозревал, что недержание среди заложников является распространенным делом, потому что средства массовой информации предпочитали обходить стороной этот деликатный вопрос. Однако когда большое количество народу удерживают вместе помимо воли, отсутствие санитарных удобств быстро дает о себе знать, и эту печальную биологическую реальность приходилось принимать как должное.
Чарльз Дуган поднял руку. Один из боевиков приблизился к нему, грубо расталкивая заложников.
– Мне нужно в туалет, – пробормотал Чарльз.
– Дрищи в штаны, – усмехнулся парень, отворачиваясь прочь.
И, к своему стыду и ужасу, Чарльз Дуган именно так и поступил.
– Извините, – виновато обратился он к сидящей рядом девушке.
– Ничего страшного, – ответила Салли Чан. – Все в порядке.
Их было по меньшей мере тысяча, сидящих на выложенных плиткой проходах парка развлечений, подобрав под себя ноги и уронив головы. Над ними возвышались всевозможные горки и карусели, к этому времени уже остановившиеся. Абсурдные сооружения в данных обстоятельствах выглядели еще более нелепыми, но никто в толпе не обращал внимания на иронию соседства с захватывающими дух аттракционами, когда на тебя направлены дула автоматов. К тому же был еще мертвый Санта-Клаус, восседающий в своем кресле, скривившийся, со сползшей на ухо шапкой, уронивший голову набок под таким углом, который может вынести только мертвец, а на атласной обивке кресла краснели брызги крови, разлетавшиеся из входного отверстия пуль. Из громкоговорителя доносилась веселая песенка про звон рождественских колокольчиков, но никто не обращал на нее внимания.
Вооруженные боевики разгуливали по периметру, иногда пинками прокладывая себе дорогу в толпе, чтобы разобраться с какой-либо проблемой. Их лица оставались равнодушными, однако автоматы зловещего черного цвета, с перфорированными газоотводными трубками и изогнутыми магазинами, внушали ужас. Почти все видели такие по телевизору и знали, что это орудие не имеющей ничего человеческого категории безжалостных террористов, к какой определенно принадлежали их хозяева.
Время от времени бандиты подходили друг к другу, о чем-то переговаривались и громко смеялись. Или один из них исчезал в недрах торгового центра и возвращался, скажем, с засахаренными яблоками или жареной картошкой, и все принимались есть. Боевики обильно поглощали кока-колу и буквально разграбили кафе парка аттракционов, забирая молочные коктейли и сосиски в тесте. Один из них надел ковбойскую шляпу, натянув ее поверх головного платка, и все обзавелись новыми джинсами и кроссовками.
Кто ими командовал? Казалось, предводителя не было, однако движения боевиков не были случайными и более или менее подчинялись строгим законам: каждая пара держалась в своем квадранте периметра, держа автоматы направленными на сидящих людей. Заложники постоянно находились под прицелом, пальцы боевиков лежали на спусковых крючках. К тому же большинство заложников было убеждено в том, что террористы вооружены «пулеметами», и одного нажатия на спусковой крючок достаточно, чтобы выпустить веер пуль, которые будут косить людей пачками. Одной этой мысли уже хватало, для того чтобы все тихо сидели на полу.
Здесь не было места героизму. Любой массовый натиск на боевиков исключался вследствие невозможности скоординировать действия, а также сознания того, что это тотчас же приведет к массовой гибели. В воздухе все еще висел запах порохового дыма. Он был чем-то вроде гормона трусости, душившего на корню любые попытки к действию. Пойти на дула автоматов означало бессмысленную смерть, в то время как за стенами торгового центра рассредоточивались спасатели и военные.
Никки Свэггер подумала, что с воздуха торговый центр чем-то напоминал бристольский автодром. Огромное нелепое сооружение, выросшее на голом месте, своей странной формой автоматически затрагивало струнки патриотизма и самопожертвования у всех, кто смотрел на него с высоты. Комплекс был опутан сетью шоссе, ведущих к нему со всех окрестностей. Сейчас он напоминал автодром в день гонок: суета, суета, суета. Со всех сторон подъезжали машины, извергающие иллюминацию, которая озаряла вечерние сумерки хаотическим узором красно-синих вспышек. Из машин выскакивали деловитые люди в черном, быстро занимавшие позиции в укрытии. Вся картина пульсировала энергией, целеустремленностью, сосредоточенностью, высоким уровнем подготовки и сложным тактическим замыслом, однако не происходило ровным счетом ничего. Целая флотилия красно-белых карет «Скорой помощи» и прочих машин чрезвычайных служб собралась на одной из стоянок. За кольцом оцепления все шоссе были полностью забиты, и прибывающим отрядам правоохранительных органов приходилось бороться с пробками, прокладывая себе дорогу к торговому центру.
В наушниках Никки услышала голос Марти, ведущей в студии:
– Никки, великий Обоба устраивает брифинг.
– Не сомневаюсь, первый из многих.
– Он ничего толком не сказал, только то, что какие-то неизвестные захватили заложников, была стрельба, есть раненые, часть посетителей была эвакуирована из торгового центра.
– Ха, – усмехнулась Никки, – а кто этого не знает? Обоба назвал какие-либо временные рамки?
– Он только сказал, что к месту стягиваются полицейские со всего штата, федералы также подключаются, однако ситуация по-прежнему остается неясной. Никаких сведений о числе пострадавших, никаких временных рамок, никаких заявлений о позиции властей, ничего, кроме обычной пустой брехни «полтинника»[10].
Никки знала, что такое «полтинник», – она на протяжении пяти лет освещала работу полиции Бристоля, штат Вирджиния. Однако этот Обоба был такой брехун, каких еще поискать. Красивый, обаятельный, он быстро запоминал имена журналистов, знал, какие телекамеры и освещение используются, и умел сам наносить себе на лицо грим. Никки шутила: «Для полицейского он знает о гриме больше, чем кинодива».
Но она понимала, что происходящее сейчас важно не только для честолюбивого Обобы, но и для нее самой. Поработав некоторое время в корреспондентом газеты города Кейп-Корал, штат Флорида, Никки устроилась в редакцию новостей телестудии WFF в Сент-Поле. Этот сенсационный материал мог открыть перед ней дорогу в общенациональную телесеть, в Вашингтон или даже Нью-Йорк.
Никки взирала на происходящее с высоты две тысячи футов, находясь на борту вертолета телестудии, прозванного «страхолетом», потому что все боялись на нем летать. Обычно вертолет направляли на место дорожных аварий, но сейчас под управлением капитана Тома за штурвалом он кружил над торговым центром, а сзади Ларри Соумс и Джим Диль работали с телекамерами, отправляя изображение в студию, а оттуда на весь район большого Миннеаполиса. Никки надеялась, что сегодня Том не прикладывался к бутылке, и проклинала морскую пехоту Соединенных Штатов, в которой он когда-то служил, потому что именно благодаря этому Том устроился в телестудию, так как директор тоже в прошлом служил в морской пехоте. При этом Никки предпочитала не заострять внимание на том, что и сама имела некоторое отношение к морской пехоте, через своего отца, вследствие чего, по всей видимости, она и получила эту работу. По большому счету, телестудия представляла собой форпост морской пехоты на холодном севере Среднего Запада.
– Никки, я бы предпочел подняться еще на пару тысяч, – сказал капитан Том. – Оставаться так низко опасно.
Никки показалось, что он как-то неестественно комкает слова, однако полной уверенности у нее не было.
– Том, давай задержимся здесь еще чуток. Нам нужна хорошая картинка для эфира, а с большой высоты будут видны только размытые огни. Наши зрители должны видеть это проклятое место.
– Никки, я согласен с Томом. Если мы здесь грохнемся, то это уже будет сюжет чьего-то другого сенсационного репортажа. Тебе это вряд ли понравится, – это был Ларри, тот из телеоператоров, что постарше. Он знал, какая хрупкая и ценная штука жизнь, хотя Никки еще не осознала в полной мере эту истину.
Но зато она терпеть не могла уступать кому-либо другому свой сюжет: за яростное стремление биться до конца, наводящее ужас на многих, в телестудии ее прозвали «Мери Тайлер Мор из преисподней»[11].
Выглянув из иллюминатора, Никки увидела флотилию, толпу, густую тучу вертолетов других телестудий, кружащихся на той же высоте над страной Америкой и над одноименным торговым центром. Это было очень рискованное занятие; летчикам приходилось постоянно опасаться восходящих воздушных потоков, а также порывов ветра, дующего со стороны прерии, поэтому они старались держаться в добрых трехстах футах друг от друга; с другой стороны, все хотели получить в кадр главный приз, штабной автобус полиции штата, стоящий в нескольких сотнях ярдов к востоку от комплекса в окружении полицейских и других официальных машин, у южного входа в торговый центр с его знаменитой вывеской «Америка», установленной на высоте четвертого этажа, со схематическим изображением очертаний комплекса.
– Ребята, еще несколько секунд, – приказала Никки. – Марти, у тебя хорошая картинка?
– Лучшая из лучших, Никки, но ты пока что не спеши умирать. Если будет нужно принести себя в жертву ради рейтингов, мы дадим тебе знать.
– Ха-ха, – делано рассмеялась Никки. – Ну хорошо, уходим отсюда…
– Кажется, к нам гости, – сказал капитан Том, выводя всем в наушники радиоканал авиационной экстренной связи.
– Говорит штаб полиции. Я прошу все вертолеты телестудий подняться на высоту три тысячи футов и не спускаться ниже. Наш вертолет подлетает к комплексу, я хочу, чтобы вы не путались под ногами, иначе может случиться авария.
– Эй, кажется, наконец что-то произойдет, – сказал Джим, тот телеоператор, что помоложе, более энергичный.
– С такой высоты мы ни хрена не увидим, – пробормотала Никки. – Ларри, какой у тебя объектив? Нельзя ли будет приблизить картинку?
– Только за счет значительного ухудшения разрешения. Получатся пластмассовые игрушки на лужице пролитого горохового супа. Впрочем, никто ничего не получит.
– Проклятье! – выругалась Никки. – Ладно, все равно давай.
У нее внутри все оборвалось, так как капитан Том, преодолевая силу земного притяжения, быстро направил вертолет вверх, и комплекс стал удаляться, уменьшаясь в размерах. С высоты он выглядел особенно одиноким: раненая «Америка», по расчлененным артериям которой светящаяся кровь пульсировала навстречу багровому закату.
Это было так странно – ощущение близости к трагедии. Вот они, бодрые и веселые, зависли на высоте три тысячи футов над комплексом, а внутри разыгрывается страшная драма жизни и смерти. Никки со своими собратьями по ремеслу находилась здесь, чтобы видеть все воочию и рассказывать другим, однако речь шла о настоящей жизни и настоящей смерти, и в этом не было ничего чистоплюйского и мелодраматичного. И разумеется, все понимали, что если они поработают хорошо – как там говорилось в том старом фильме? – «Наверное, я могу смело утверждать, что вас ждут медали, новые звания и благодарности в личные дела!».
И тут Никки увидела.
Подоспевшую кавалерию? Не совсем.
– И это все? – недоуменно спросил Джим.
– Определенно, это не штурм, – сказала Никки.
Это был лишь одинокий «Белл Джетрейнджер» полиции штата, который поднялся со стоянки и полетел к торговому центру, мигая огнями.
– Они что, собираются напугать бандитов шумом? – спросил Ларри.
Вертолет, раскрашенный в желто-коричневые цвета полиции штата Миннесота, подлетел прямо к комплексу и завис в шести футах над крышей. Шестеро молодых парней в черном выпрыгнули из него и распределились по краям окна в форме Великих озер, расположенного в крыше как раз над центральным атриумом.
– Всего шестеро парней? – спросил Джим.
– Это не парни, – поправила Никки. – Это снайперы.
От 16 часов 00 минут
до 17 часов 04 минуты
– Ты там особенно не увлекайся! – крикнул кто-то весело специальному агенту Джеффри Нилу.
Нил был одним из светлых голов, технарей, которые работали в здании Центрального управления ФБР имени Гувера, не зная в жизни почти ничего, кроме компьютера. Он умел вскрывать любые замки, проникать в любые тайники – неуловимая тень в ночном киберпространстве. Поговаривали, что если он не облажается по-крупному, то возглавит отделение, однако это просто не могло не случиться, поскольку ребята с таким коэффициентом интеллекта, как у него, рано или поздно обязательно на чем-то прокалывались: кто влюблялся в проституток, кто пристращался к наркотикам, кто приходил к выводу, что с ним выходят на связь древние греки с помощью щетки для волос «Греческая формула», – что-нибудь такое же саморазрушительное, по какой-то причине неизменно притягивающее к своему смертоносному огню именно умников.
– Ха-ха, – усмехнулся за своей занавеской Нил.
Этот занавес полностью скрывал его второй компьютер, подключенный к Интернету. Рядом стоял другой компьютер, не скрытый занавесом и не подключенный к Интернету, и эти два компьютера с двумя мониторами заполняли крохотный закуток Нила в отделении компьютерных исследований огромного административного здания на Пенсильвания-авеню. Занавес, скрывающий детку, подключенную к Всемирной паутине, защищал ее от любопытных взглядов, являясь верхом политкорректности, ибо необходимо было нырнуть за него и лишь в обстановке полной секретности погрузиться в очень специфическую преисподнюю под названием «детская порнография».
По этим долгам приходилось платить, даже если ни у кого не возникало желания.
Но Нилу оставалось еще оттрубить три месяца из шести, в течение которых он должен был отработать в группе борьбы с детской порнографией. Это означало, что каждый вечер он возвращался домой, чувствуя себя использованным презервативом. Его собственная сексуальная жизнь, и до того невыразительная, была уничтожена. Чего только не делали люди с детьми! Мерзкие черви, поселившиеся у них в голове, заставляли их изобретать все новые изощренные виды пыток, надругательств, унижений, поз. Нилу хотелось просунуть руку сквозь экран и раскроить черепа ублюдкам – и не только жирным белым ребятам лет сорока, но и поразительно красивым людям всех рас, возрастов, демографических групп, самым обычным на вид людям, даже весьма незаурядным, – чтобы они жалобно скулили, истекая кровью в сточной канаве. Но он продолжал упорно работать, сознавая, что в конце…
– Эй, Нил, проснись, срочный вызов от самого высокого начальства. В Миннеаполисе захватили торговый центр, и нужно проникнуть в компьютерную систему, – это был его начальник, доктор Боб Бенсон.
– Системой завладели преступники? – спросил Нил.
– Похоже на то. Тысяча заложников, торговый центр наглухо заперт, местная полиция не смогла в него проникнуть. Сам догадайся, кому это разгребать.
– Я все понял, – сказал Нил.
– Живо поднимайся наверх для краткого инструктажа, затем спускайся сюда и принимайся за работу. Это дело такое горячее, что аж дымится. Детской порнухе придется немного обождать.
Нил быстро встал и направился к двери. Но затем он обернулся, схватил занавес, скрывавший навязанную ему мерзость, и сорвал его. Этот жест был сродни тому, как герой Джона Уэйна[12] в фильме «Искатели» отбрасывает кобуру своего ружья при виде пылающего ранчо. Он означал, что Джеффри Нил идет воевать не на жизнь, а на смерть.
По пути к торговому центру Уилл Кемп непрерывно разговаривал по телефону с Вашингтоном. Тема: политика. Тон: неприятный. Реальность: угнетающая.
– Тебе предстоит разыграть все это как нельзя лучше, – говорил помощник директора Ник Мемфис. – Он ни за что не согласится отдать общее руководство, если ты пойдешь наперекор, он будет взывать к средствам массовой информации, а те от него без ума, сам знаешь.
– Черт побери, так как же мне поступать? – спросил Кемп.
– Я бы не стал его задирать, – сказал Ник. – Пусть сам придет к тебе. Он будет вынужден прийти к тебе.
– Уж лучше он придет ко мне, черт побери, – пробормотал Кемп, глава отделения ФБР в Миннеаполисе, ветеран различных правоохранительных ведомств. В частности, у него за плечами была долгая служба в Техасе, в УАТО и управлении по борьбе с наркотиками, стоившая ему огнестрельного ранения в ногу. – Он ни хрена не смыслит в нашем деле.
И это была правда. Полковник Дуглас Обоба в действительности не сделал ровным счетом ничего. Его карьера была обусловлена исключительно умением появляться в нужном месте, произносить речи, получать награды, после чего подниматься на следующую ступень. При этом очень кстати были великолепные отношения с прессой, установленные благодаря таланту советника Дэвида Ренфроу, который занимался этим уже много лет, в разное время поддерживая главу нью-йоркской полиции и комиссара полиции Сан-Франциско. Обоба познакомился с Ренфроу, когда оба работали в комиссии Сената, и с тех самых пор с ним не расставался.
– Только никому этого не говори, – посоветовал Ник. – Держи все при себе. Во всеуслышание ты любишь и уважаешь его, как и все в Бюро. Он «тот самый», и нам это известно.
– Та еще задница, – пробормотал Кемп, и оба поняли, что он имел в виду.
По Вашингтону усердно ходили слухи, что следующим высоким назначением Дугласа Обобы станет пост директора ФБР: первый чернокожий на этой должности, самый молодой из всех, кто когда-либо ее занимал. Поэтому и Мемфис, и Кемп понимали, что любые их решения, принятые сегодня, в будущем, возможно, лягут на них тенью, если им придется работать под началом этого человека.
– Господин помощник директора, если я увижу, что он ставит под угрозу жизнь людей, я вынужден буду действовать. Вынужден буду. Вы же понимаете, всему есть свой предел.
– Послушай, быть может, наши страхи преждевременны? Быть может, ситуация не так плоха, как нам кажется, или же она разрешится мирно, без применения силы, и все разойдутся по домам без единой царапины. Если же случится худшее, в полиции штата Миннесота есть толковые люди, которые помогут ему советом.
– Вот только послушает ли он их?
Три модифицированных «Форда Рейнджера», черных и с тонированными стеклами, под пульсирующий красно-синий ритм подкатили к штабному полицейскому автобусу.
Первым выскочил Кемп, в черном бронежилете «Номекс», с пистолетом-пулеметом МП-5 на груди и пистолетом «глок» 40-го калибра в кобуре под мышкой. Из семерых остальных человек трое были вооружены так же, но четверо снайперов начали выгружать из багажников джипов большие неуклюжие кофры с винтовками.
– Специальный агент Кемп, я удивлен, что вы захватили с собой так мало людей, – сказал Обоба, облаченный в полное снаряжение. За ним неотступной тенью следовал Ренфроу.
– Полковник Обоба, я вызвал на место всех своих людей. Но добраться сюда не так-то просто. Остальные подъедут в самое ближайшее время.
– Все понятно, – сказал Обоба. – А теперь позвольте вкратце ввести вас в курс дела. Я поручил майору Джефферсону разработать план штурма. Майор Кармоди занимается снабжением, Майор Неймайер обеспечивает взаимодействие с медиками. Переговоры с боевиками я возьму на себя. Но, разумеется, нам потребуется провести следственные действия, и именно здесь, на мой взгляд, Бюро сможет внести максимальный вклад. Я решил передать Бюро все следственные действия – опрос свидетелей, сбор вещественных доказательств, проверку криминальных баз данных и все остальное.
– Сэр, не сомневаюсь, вам известно, что согласно федеральному закону Бюро обязано взять на себя все преступления, связанные с терроризмом.
– Разумеется, тут вы абсолютно правы, – широко улыбнулся Обоба, кладя свою большую руку на плечо Кемпу. Высокого роста, он возвышался над своим окружением, и было в нем что-то такое чарующее, что нельзя было его не любить, даже расходясь с ним во мнениях. – Но, полагаю, вы согласитесь, что ситуация еще не прояснилась, и мы не можем точно сказать, с кем имеем дело. Оперативная информация пока что не позволяет утверждать об иностранном участии – если не брать в расчет ничем не подкрепленные слова о каких-то платках, похожих на арабские. Уверен, вы согласитесь, что этого еще недостаточно для принятия решения. Это может быть просто группа каких-нибудь сумасшедших. Поскольку я уже организовал своих людей, полагаю, будет целесообразнее, если я и дальше продолжу осуществлять общее руководство. Естественно, если появятся новые доказательства, проясняющие ситуацию, я с радостью пересмотрю свое решение. Но, конечно же, вы понимаете и, уверен, согласны со мной, что главное – это не делить полномочия, а работать сообща. Не сомневаюсь, вы сможете плодотворно нам помогать.
– Да, сэр. Надеюсь, вы готовы слушать советы моих людей. У нас достаточно много опыта в подобных делах.
– Ну конечно, специальный агент Кемп. Более подробно вас проинструктирует майор Кармоди, и, если у вас будут какие-либо соображения, мы с радостью их выслушаем. Но позвольте сразу же решительно заявить, что я не собираюсь начинать штурм. Даже с учетом ваших людей сил у меня недостаточно, нет точной оценки ситуации, не хватает снаряжения. Мы попросили губернатора выделить подразделение Национальной гвардии, чтобы оно обеспечило оцепление периметра, и тем самым высвободятся наши спецназовцы, которых можно будет задействовать для других целей.
У Кемпа возникло подозрение, что вероятность задействования спецназа «для других целей» где-то между нулевой и абсолютно никакой; однако он сохранил лицо по-чиновничьи бесстрастным, чему учит долгая работа на государственной службе.
– Не надо вам объяснять, что к чему, – продолжал Обоба. – Оцепить периметр, установить контакт с боевиками и начать переговоры. Время на нашей стороне. Они устанут, проголодаются, им станет страшно. Мы будем как можно дольше торговаться с ними относительно их требований. Если вас интересует мое мнение, я бы на вашем месте провентилировал вопрос в Министерстве обороны и выяснил, какие химические вещества нам смогут предложить, если до этого дойдет дело.
– Я так и сделаю, полковник Обоба. Кроме того, я захватил с собой нескольких очень хороших снайперов. Я хотел бы разместить их на крыше.
– Ну конечно же, и мы объединим силы с меткими стрелками полиции штата. Но меня предупредили, что окна на крыше очень прочные. Толстый плексиглас, вмурованный в бетон. Не представляю себе, как сквозь них проникнуть. Да, мы направим снайперов, но, разумеется, ни о какой стрельбе не может быть и речи, они должны понимать, что их основной задачей является наблюдение.
– Так точно, сэр, – сказал Кемп.
Рядом стоял лихой Майк Джефферсон, командир отряда особого назначения полиции штата. Его подход был другим, однако начальства над ним было гораздо меньше. К тому же он не сомневался в том, что если вылетит с этого места, то его репутация бойца спецназа, вступавшего в перестрелки с преступниками, позволит ему моментально снова устроиться на работу в любой точке Америки. Кстати, сам Джефферсон подумывал об Айдахо.
Однако сейчас его инстинкты бойца пылали огнем. Его точка зрения: взять комплекс штурмом, вступить с боевиками в перестрелку, и к черту неизбежные потери и проклятия прессы. Главное – перебить боевиков всех до одного. Он был Кастером[13], готовым поспешить на звуки выстрелов. Джефферсон терпеть не мог болтуна Обобу, на его взгляд, олицетворявшего ту отрасль полицейской психологии, которая требовала специально подготовленных «переговорщиков», способных устанавливать теплые, близкие отношения с преступниками, ублажать их, сочувствовать их боли, способствуя мирному разрешению кризиса. Он не сомневался, что Обоба, как это уже было давно известно, не боящийся звуков собственного голоса, возьмет эту обязанность на себя. Но он также понимал, насколько хрупкая ситуация сложилась; ему уже приходилось быть свидетелем, как все разбивается вдребезги. Его подход заключался в том, чтобы избавить всех террористов от боли выстрелом в голову.
– Милая, послушай. Эти ублюдки ни в коем случае не должны увидеть твои слезы. Не дай им… Не дай им никакого удовлетворения. Когда я умру, сохрани каменное лицо и ничего не показывай. Помнишь, как меня застукали в борделе в Огайо? Ты тогда со мной целый год не разговаривала. Дорогая, вот это была выдержка. Знаю, в тебе это есть. Ты покажешь этим подонкам, какая ты сильная, и пусть они тебя боятся.
– Пожалуйста, Джерри, пожалуйста…
Она сидела в расползающейся алой лужице. Мистер Граффик истекал кровью, и теплая жидкость из его тела, промочив платье жены насквозь, капала на пол.
– Господи, как же я тебя люблю, – прошептал мистер Граффик и затих.
Неподалеку от них мужчину по имени Чарльз Дуган беспокоило волнение в кишечнике, с которым он ничего не мог поделать. Ему было стыдно. Одно дело – просто умереть, другое дело – умереть в штанах, полных дерьма. Он не подозревал, что недержание среди заложников является распространенным делом, потому что средства массовой информации предпочитали обходить стороной этот деликатный вопрос. Однако когда большое количество народу удерживают вместе помимо воли, отсутствие санитарных удобств быстро дает о себе знать, и эту печальную биологическую реальность приходилось принимать как должное.
Чарльз Дуган поднял руку. Один из боевиков приблизился к нему, грубо расталкивая заложников.
– Мне нужно в туалет, – пробормотал Чарльз.
– Дрищи в штаны, – усмехнулся парень, отворачиваясь прочь.
И, к своему стыду и ужасу, Чарльз Дуган именно так и поступил.
– Извините, – виновато обратился он к сидящей рядом девушке.
– Ничего страшного, – ответила Салли Чан. – Все в порядке.
Их было по меньшей мере тысяча, сидящих на выложенных плиткой проходах парка развлечений, подобрав под себя ноги и уронив головы. Над ними возвышались всевозможные горки и карусели, к этому времени уже остановившиеся. Абсурдные сооружения в данных обстоятельствах выглядели еще более нелепыми, но никто в толпе не обращал внимания на иронию соседства с захватывающими дух аттракционами, когда на тебя направлены дула автоматов. К тому же был еще мертвый Санта-Клаус, восседающий в своем кресле, скривившийся, со сползшей на ухо шапкой, уронивший голову набок под таким углом, который может вынести только мертвец, а на атласной обивке кресла краснели брызги крови, разлетавшиеся из входного отверстия пуль. Из громкоговорителя доносилась веселая песенка про звон рождественских колокольчиков, но никто не обращал на нее внимания.
Вооруженные боевики разгуливали по периметру, иногда пинками прокладывая себе дорогу в толпе, чтобы разобраться с какой-либо проблемой. Их лица оставались равнодушными, однако автоматы зловещего черного цвета, с перфорированными газоотводными трубками и изогнутыми магазинами, внушали ужас. Почти все видели такие по телевизору и знали, что это орудие не имеющей ничего человеческого категории безжалостных террористов, к какой определенно принадлежали их хозяева.
Время от времени бандиты подходили друг к другу, о чем-то переговаривались и громко смеялись. Или один из них исчезал в недрах торгового центра и возвращался, скажем, с засахаренными яблоками или жареной картошкой, и все принимались есть. Боевики обильно поглощали кока-колу и буквально разграбили кафе парка аттракционов, забирая молочные коктейли и сосиски в тесте. Один из них надел ковбойскую шляпу, натянув ее поверх головного платка, и все обзавелись новыми джинсами и кроссовками.
Кто ими командовал? Казалось, предводителя не было, однако движения боевиков не были случайными и более или менее подчинялись строгим законам: каждая пара держалась в своем квадранте периметра, держа автоматы направленными на сидящих людей. Заложники постоянно находились под прицелом, пальцы боевиков лежали на спусковых крючках. К тому же большинство заложников было убеждено в том, что террористы вооружены «пулеметами», и одного нажатия на спусковой крючок достаточно, чтобы выпустить веер пуль, которые будут косить людей пачками. Одной этой мысли уже хватало, для того чтобы все тихо сидели на полу.
Здесь не было места героизму. Любой массовый натиск на боевиков исключался вследствие невозможности скоординировать действия, а также сознания того, что это тотчас же приведет к массовой гибели. В воздухе все еще висел запах порохового дыма. Он был чем-то вроде гормона трусости, душившего на корню любые попытки к действию. Пойти на дула автоматов означало бессмысленную смерть, в то время как за стенами торгового центра рассредоточивались спасатели и военные.
Никки Свэггер подумала, что с воздуха торговый центр чем-то напоминал бристольский автодром. Огромное нелепое сооружение, выросшее на голом месте, своей странной формой автоматически затрагивало струнки патриотизма и самопожертвования у всех, кто смотрел на него с высоты. Комплекс был опутан сетью шоссе, ведущих к нему со всех окрестностей. Сейчас он напоминал автодром в день гонок: суета, суета, суета. Со всех сторон подъезжали машины, извергающие иллюминацию, которая озаряла вечерние сумерки хаотическим узором красно-синих вспышек. Из машин выскакивали деловитые люди в черном, быстро занимавшие позиции в укрытии. Вся картина пульсировала энергией, целеустремленностью, сосредоточенностью, высоким уровнем подготовки и сложным тактическим замыслом, однако не происходило ровным счетом ничего. Целая флотилия красно-белых карет «Скорой помощи» и прочих машин чрезвычайных служб собралась на одной из стоянок. За кольцом оцепления все шоссе были полностью забиты, и прибывающим отрядам правоохранительных органов приходилось бороться с пробками, прокладывая себе дорогу к торговому центру.
В наушниках Никки услышала голос Марти, ведущей в студии:
– Никки, великий Обоба устраивает брифинг.
– Не сомневаюсь, первый из многих.
– Он ничего толком не сказал, только то, что какие-то неизвестные захватили заложников, была стрельба, есть раненые, часть посетителей была эвакуирована из торгового центра.
– Ха, – усмехнулась Никки, – а кто этого не знает? Обоба назвал какие-либо временные рамки?
– Он только сказал, что к месту стягиваются полицейские со всего штата, федералы также подключаются, однако ситуация по-прежнему остается неясной. Никаких сведений о числе пострадавших, никаких временных рамок, никаких заявлений о позиции властей, ничего, кроме обычной пустой брехни «полтинника»[10].
Никки знала, что такое «полтинник», – она на протяжении пяти лет освещала работу полиции Бристоля, штат Вирджиния. Однако этот Обоба был такой брехун, каких еще поискать. Красивый, обаятельный, он быстро запоминал имена журналистов, знал, какие телекамеры и освещение используются, и умел сам наносить себе на лицо грим. Никки шутила: «Для полицейского он знает о гриме больше, чем кинодива».
Но она понимала, что происходящее сейчас важно не только для честолюбивого Обобы, но и для нее самой. Поработав некоторое время в корреспондентом газеты города Кейп-Корал, штат Флорида, Никки устроилась в редакцию новостей телестудии WFF в Сент-Поле. Этот сенсационный материал мог открыть перед ней дорогу в общенациональную телесеть, в Вашингтон или даже Нью-Йорк.
Никки взирала на происходящее с высоты две тысячи футов, находясь на борту вертолета телестудии, прозванного «страхолетом», потому что все боялись на нем летать. Обычно вертолет направляли на место дорожных аварий, но сейчас под управлением капитана Тома за штурвалом он кружил над торговым центром, а сзади Ларри Соумс и Джим Диль работали с телекамерами, отправляя изображение в студию, а оттуда на весь район большого Миннеаполиса. Никки надеялась, что сегодня Том не прикладывался к бутылке, и проклинала морскую пехоту Соединенных Штатов, в которой он когда-то служил, потому что именно благодаря этому Том устроился в телестудию, так как директор тоже в прошлом служил в морской пехоте. При этом Никки предпочитала не заострять внимание на том, что и сама имела некоторое отношение к морской пехоте, через своего отца, вследствие чего, по всей видимости, она и получила эту работу. По большому счету, телестудия представляла собой форпост морской пехоты на холодном севере Среднего Запада.
– Никки, я бы предпочел подняться еще на пару тысяч, – сказал капитан Том. – Оставаться так низко опасно.
Никки показалось, что он как-то неестественно комкает слова, однако полной уверенности у нее не было.
– Том, давай задержимся здесь еще чуток. Нам нужна хорошая картинка для эфира, а с большой высоты будут видны только размытые огни. Наши зрители должны видеть это проклятое место.
– Никки, я согласен с Томом. Если мы здесь грохнемся, то это уже будет сюжет чьего-то другого сенсационного репортажа. Тебе это вряд ли понравится, – это был Ларри, тот из телеоператоров, что постарше. Он знал, какая хрупкая и ценная штука жизнь, хотя Никки еще не осознала в полной мере эту истину.
Но зато она терпеть не могла уступать кому-либо другому свой сюжет: за яростное стремление биться до конца, наводящее ужас на многих, в телестудии ее прозвали «Мери Тайлер Мор из преисподней»[11].
Выглянув из иллюминатора, Никки увидела флотилию, толпу, густую тучу вертолетов других телестудий, кружащихся на той же высоте над страной Америкой и над одноименным торговым центром. Это было очень рискованное занятие; летчикам приходилось постоянно опасаться восходящих воздушных потоков, а также порывов ветра, дующего со стороны прерии, поэтому они старались держаться в добрых трехстах футах друг от друга; с другой стороны, все хотели получить в кадр главный приз, штабной автобус полиции штата, стоящий в нескольких сотнях ярдов к востоку от комплекса в окружении полицейских и других официальных машин, у южного входа в торговый центр с его знаменитой вывеской «Америка», установленной на высоте четвертого этажа, со схематическим изображением очертаний комплекса.
– Ребята, еще несколько секунд, – приказала Никки. – Марти, у тебя хорошая картинка?
– Лучшая из лучших, Никки, но ты пока что не спеши умирать. Если будет нужно принести себя в жертву ради рейтингов, мы дадим тебе знать.
– Ха-ха, – делано рассмеялась Никки. – Ну хорошо, уходим отсюда…
– Кажется, к нам гости, – сказал капитан Том, выводя всем в наушники радиоканал авиационной экстренной связи.
– Говорит штаб полиции. Я прошу все вертолеты телестудий подняться на высоту три тысячи футов и не спускаться ниже. Наш вертолет подлетает к комплексу, я хочу, чтобы вы не путались под ногами, иначе может случиться авария.
– Эй, кажется, наконец что-то произойдет, – сказал Джим, тот телеоператор, что помоложе, более энергичный.
– С такой высоты мы ни хрена не увидим, – пробормотала Никки. – Ларри, какой у тебя объектив? Нельзя ли будет приблизить картинку?
– Только за счет значительного ухудшения разрешения. Получатся пластмассовые игрушки на лужице пролитого горохового супа. Впрочем, никто ничего не получит.
– Проклятье! – выругалась Никки. – Ладно, все равно давай.
У нее внутри все оборвалось, так как капитан Том, преодолевая силу земного притяжения, быстро направил вертолет вверх, и комплекс стал удаляться, уменьшаясь в размерах. С высоты он выглядел особенно одиноким: раненая «Америка», по расчлененным артериям которой светящаяся кровь пульсировала навстречу багровому закату.
Это было так странно – ощущение близости к трагедии. Вот они, бодрые и веселые, зависли на высоте три тысячи футов над комплексом, а внутри разыгрывается страшная драма жизни и смерти. Никки со своими собратьями по ремеслу находилась здесь, чтобы видеть все воочию и рассказывать другим, однако речь шла о настоящей жизни и настоящей смерти, и в этом не было ничего чистоплюйского и мелодраматичного. И разумеется, все понимали, что если они поработают хорошо – как там говорилось в том старом фильме? – «Наверное, я могу смело утверждать, что вас ждут медали, новые звания и благодарности в личные дела!».
И тут Никки увидела.
Подоспевшую кавалерию? Не совсем.
– И это все? – недоуменно спросил Джим.
– Определенно, это не штурм, – сказала Никки.
Это был лишь одинокий «Белл Джетрейнджер» полиции штата, который поднялся со стоянки и полетел к торговому центру, мигая огнями.
– Они что, собираются напугать бандитов шумом? – спросил Ларри.
Вертолет, раскрашенный в желто-коричневые цвета полиции штата Миннесота, подлетел прямо к комплексу и завис в шести футах над крышей. Шестеро молодых парней в черном выпрыгнули из него и распределились по краям окна в форме Великих озер, расположенного в крыше как раз над центральным атриумом.
– Всего шестеро парней? – спросил Джим.
– Это не парни, – поправила Никки. – Это снайперы.
От 16 часов 00 минут
до 17 часов 04 минуты
– Ты там особенно не увлекайся! – крикнул кто-то весело специальному агенту Джеффри Нилу.
Нил был одним из светлых голов, технарей, которые работали в здании Центрального управления ФБР имени Гувера, не зная в жизни почти ничего, кроме компьютера. Он умел вскрывать любые замки, проникать в любые тайники – неуловимая тень в ночном киберпространстве. Поговаривали, что если он не облажается по-крупному, то возглавит отделение, однако это просто не могло не случиться, поскольку ребята с таким коэффициентом интеллекта, как у него, рано или поздно обязательно на чем-то прокалывались: кто влюблялся в проституток, кто пристращался к наркотикам, кто приходил к выводу, что с ним выходят на связь древние греки с помощью щетки для волос «Греческая формула», – что-нибудь такое же саморазрушительное, по какой-то причине неизменно притягивающее к своему смертоносному огню именно умников.
– Ха-ха, – усмехнулся за своей занавеской Нил.
Этот занавес полностью скрывал его второй компьютер, подключенный к Интернету. Рядом стоял другой компьютер, не скрытый занавесом и не подключенный к Интернету, и эти два компьютера с двумя мониторами заполняли крохотный закуток Нила в отделении компьютерных исследований огромного административного здания на Пенсильвания-авеню. Занавес, скрывающий детку, подключенную к Всемирной паутине, защищал ее от любопытных взглядов, являясь верхом политкорректности, ибо необходимо было нырнуть за него и лишь в обстановке полной секретности погрузиться в очень специфическую преисподнюю под названием «детская порнография».
По этим долгам приходилось платить, даже если ни у кого не возникало желания.
Но Нилу оставалось еще оттрубить три месяца из шести, в течение которых он должен был отработать в группе борьбы с детской порнографией. Это означало, что каждый вечер он возвращался домой, чувствуя себя использованным презервативом. Его собственная сексуальная жизнь, и до того невыразительная, была уничтожена. Чего только не делали люди с детьми! Мерзкие черви, поселившиеся у них в голове, заставляли их изобретать все новые изощренные виды пыток, надругательств, унижений, поз. Нилу хотелось просунуть руку сквозь экран и раскроить черепа ублюдкам – и не только жирным белым ребятам лет сорока, но и поразительно красивым людям всех рас, возрастов, демографических групп, самым обычным на вид людям, даже весьма незаурядным, – чтобы они жалобно скулили, истекая кровью в сточной канаве. Но он продолжал упорно работать, сознавая, что в конце…
– Эй, Нил, проснись, срочный вызов от самого высокого начальства. В Миннеаполисе захватили торговый центр, и нужно проникнуть в компьютерную систему, – это был его начальник, доктор Боб Бенсон.
– Системой завладели преступники? – спросил Нил.
– Похоже на то. Тысяча заложников, торговый центр наглухо заперт, местная полиция не смогла в него проникнуть. Сам догадайся, кому это разгребать.
– Я все понял, – сказал Нил.
– Живо поднимайся наверх для краткого инструктажа, затем спускайся сюда и принимайся за работу. Это дело такое горячее, что аж дымится. Детской порнухе придется немного обождать.
Нил быстро встал и направился к двери. Но затем он обернулся, схватил занавес, скрывавший навязанную ему мерзость, и сорвал его. Этот жест был сродни тому, как герой Джона Уэйна[12] в фильме «Искатели» отбрасывает кобуру своего ружья при виде пылающего ранчо. Он означал, что Джеффри Нил идет воевать не на жизнь, а на смерть.
По пути к торговому центру Уилл Кемп непрерывно разговаривал по телефону с Вашингтоном. Тема: политика. Тон: неприятный. Реальность: угнетающая.
– Тебе предстоит разыграть все это как нельзя лучше, – говорил помощник директора Ник Мемфис. – Он ни за что не согласится отдать общее руководство, если ты пойдешь наперекор, он будет взывать к средствам массовой информации, а те от него без ума, сам знаешь.
– Черт побери, так как же мне поступать? – спросил Кемп.
– Я бы не стал его задирать, – сказал Ник. – Пусть сам придет к тебе. Он будет вынужден прийти к тебе.
– Уж лучше он придет ко мне, черт побери, – пробормотал Кемп, глава отделения ФБР в Миннеаполисе, ветеран различных правоохранительных ведомств. В частности, у него за плечами была долгая служба в Техасе, в УАТО и управлении по борьбе с наркотиками, стоившая ему огнестрельного ранения в ногу. – Он ни хрена не смыслит в нашем деле.
И это была правда. Полковник Дуглас Обоба в действительности не сделал ровным счетом ничего. Его карьера была обусловлена исключительно умением появляться в нужном месте, произносить речи, получать награды, после чего подниматься на следующую ступень. При этом очень кстати были великолепные отношения с прессой, установленные благодаря таланту советника Дэвида Ренфроу, который занимался этим уже много лет, в разное время поддерживая главу нью-йоркской полиции и комиссара полиции Сан-Франциско. Обоба познакомился с Ренфроу, когда оба работали в комиссии Сената, и с тех самых пор с ним не расставался.
– Только никому этого не говори, – посоветовал Ник. – Держи все при себе. Во всеуслышание ты любишь и уважаешь его, как и все в Бюро. Он «тот самый», и нам это известно.
– Та еще задница, – пробормотал Кемп, и оба поняли, что он имел в виду.
По Вашингтону усердно ходили слухи, что следующим высоким назначением Дугласа Обобы станет пост директора ФБР: первый чернокожий на этой должности, самый молодой из всех, кто когда-либо ее занимал. Поэтому и Мемфис, и Кемп понимали, что любые их решения, принятые сегодня, в будущем, возможно, лягут на них тенью, если им придется работать под началом этого человека.
– Господин помощник директора, если я увижу, что он ставит под угрозу жизнь людей, я вынужден буду действовать. Вынужден буду. Вы же понимаете, всему есть свой предел.
– Послушай, быть может, наши страхи преждевременны? Быть может, ситуация не так плоха, как нам кажется, или же она разрешится мирно, без применения силы, и все разойдутся по домам без единой царапины. Если же случится худшее, в полиции штата Миннесота есть толковые люди, которые помогут ему советом.
– Вот только послушает ли он их?
Три модифицированных «Форда Рейнджера», черных и с тонированными стеклами, под пульсирующий красно-синий ритм подкатили к штабному полицейскому автобусу.
Первым выскочил Кемп, в черном бронежилете «Номекс», с пистолетом-пулеметом МП-5 на груди и пистолетом «глок» 40-го калибра в кобуре под мышкой. Из семерых остальных человек трое были вооружены так же, но четверо снайперов начали выгружать из багажников джипов большие неуклюжие кофры с винтовками.
– Специальный агент Кемп, я удивлен, что вы захватили с собой так мало людей, – сказал Обоба, облаченный в полное снаряжение. За ним неотступной тенью следовал Ренфроу.
– Полковник Обоба, я вызвал на место всех своих людей. Но добраться сюда не так-то просто. Остальные подъедут в самое ближайшее время.
– Все понятно, – сказал Обоба. – А теперь позвольте вкратце ввести вас в курс дела. Я поручил майору Джефферсону разработать план штурма. Майор Кармоди занимается снабжением, Майор Неймайер обеспечивает взаимодействие с медиками. Переговоры с боевиками я возьму на себя. Но, разумеется, нам потребуется провести следственные действия, и именно здесь, на мой взгляд, Бюро сможет внести максимальный вклад. Я решил передать Бюро все следственные действия – опрос свидетелей, сбор вещественных доказательств, проверку криминальных баз данных и все остальное.
– Сэр, не сомневаюсь, вам известно, что согласно федеральному закону Бюро обязано взять на себя все преступления, связанные с терроризмом.
– Разумеется, тут вы абсолютно правы, – широко улыбнулся Обоба, кладя свою большую руку на плечо Кемпу. Высокого роста, он возвышался над своим окружением, и было в нем что-то такое чарующее, что нельзя было его не любить, даже расходясь с ним во мнениях. – Но, полагаю, вы согласитесь, что ситуация еще не прояснилась, и мы не можем точно сказать, с кем имеем дело. Оперативная информация пока что не позволяет утверждать об иностранном участии – если не брать в расчет ничем не подкрепленные слова о каких-то платках, похожих на арабские. Уверен, вы согласитесь, что этого еще недостаточно для принятия решения. Это может быть просто группа каких-нибудь сумасшедших. Поскольку я уже организовал своих людей, полагаю, будет целесообразнее, если я и дальше продолжу осуществлять общее руководство. Естественно, если появятся новые доказательства, проясняющие ситуацию, я с радостью пересмотрю свое решение. Но, конечно же, вы понимаете и, уверен, согласны со мной, что главное – это не делить полномочия, а работать сообща. Не сомневаюсь, вы сможете плодотворно нам помогать.
– Да, сэр. Надеюсь, вы готовы слушать советы моих людей. У нас достаточно много опыта в подобных делах.
– Ну конечно, специальный агент Кемп. Более подробно вас проинструктирует майор Кармоди, и, если у вас будут какие-либо соображения, мы с радостью их выслушаем. Но позвольте сразу же решительно заявить, что я не собираюсь начинать штурм. Даже с учетом ваших людей сил у меня недостаточно, нет точной оценки ситуации, не хватает снаряжения. Мы попросили губернатора выделить подразделение Национальной гвардии, чтобы оно обеспечило оцепление периметра, и тем самым высвободятся наши спецназовцы, которых можно будет задействовать для других целей.
У Кемпа возникло подозрение, что вероятность задействования спецназа «для других целей» где-то между нулевой и абсолютно никакой; однако он сохранил лицо по-чиновничьи бесстрастным, чему учит долгая работа на государственной службе.
– Не надо вам объяснять, что к чему, – продолжал Обоба. – Оцепить периметр, установить контакт с боевиками и начать переговоры. Время на нашей стороне. Они устанут, проголодаются, им станет страшно. Мы будем как можно дольше торговаться с ними относительно их требований. Если вас интересует мое мнение, я бы на вашем месте провентилировал вопрос в Министерстве обороны и выяснил, какие химические вещества нам смогут предложить, если до этого дойдет дело.
– Я так и сделаю, полковник Обоба. Кроме того, я захватил с собой нескольких очень хороших снайперов. Я хотел бы разместить их на крыше.
– Ну конечно же, и мы объединим силы с меткими стрелками полиции штата. Но меня предупредили, что окна на крыше очень прочные. Толстый плексиглас, вмурованный в бетон. Не представляю себе, как сквозь них проникнуть. Да, мы направим снайперов, но, разумеется, ни о какой стрельбе не может быть и речи, они должны понимать, что их основной задачей является наблюдение.
– Так точно, сэр, – сказал Кемп.
Рядом стоял лихой Майк Джефферсон, командир отряда особого назначения полиции штата. Его подход был другим, однако начальства над ним было гораздо меньше. К тому же он не сомневался в том, что если вылетит с этого места, то его репутация бойца спецназа, вступавшего в перестрелки с преступниками, позволит ему моментально снова устроиться на работу в любой точке Америки. Кстати, сам Джефферсон подумывал об Айдахо.
Однако сейчас его инстинкты бойца пылали огнем. Его точка зрения: взять комплекс штурмом, вступить с боевиками в перестрелку, и к черту неизбежные потери и проклятия прессы. Главное – перебить боевиков всех до одного. Он был Кастером[13], готовым поспешить на звуки выстрелов. Джефферсон терпеть не мог болтуна Обобу, на его взгляд, олицетворявшего ту отрасль полицейской психологии, которая требовала специально подготовленных «переговорщиков», способных устанавливать теплые, близкие отношения с преступниками, ублажать их, сочувствовать их боли, способствуя мирному разрешению кризиса. Он не сомневался, что Обоба, как это уже было давно известно, не боящийся звуков собственного голоса, возьмет эту обязанность на себя. Но он также понимал, насколько хрупкая ситуация сложилась; ему уже приходилось быть свидетелем, как все разбивается вдребезги. Его подход заключался в том, чтобы избавить всех террористов от боли выстрелом в голову.