Страница:
Другую Америку представляли шестьсот пятьдесят сильных, одетых в зеленую диагоналевую полевую форму мужчин, три роты морских пехотинцев, средний возраст которых составлял те же двадцать лет, вооруженные незаряженными винтовками и штыками в ножнах. Их серьезные лица, скрытые каучуком и пластмассой противогазовых масок, были чисто выбриты, волосы коротко острижены, и все же они были тоже растеряны и напуганы, как и те дети, которые стояли перед ними, только немного по-иному. Они и сами были, по существу, такими же самыми детьми, но никто не желал обращать на это внимание. За их спинами находились полицейские автомобили, санитарные кареты, пожарные машины, фургоны для арестованных, командиры их собственного корпуса, репортеры агентств новостей, чиновники Министерства юстиции. Но впереди шли все-таки они.
Из-за спин остановившихся солдат вышел облаченный в синий комбинезон человек из Министерства юстиции. В руках у него был мегафон.
– Это незаконное шествие. У вас нет разрешения на его проведение. Приказываю вам разойтись. Если вы не разойдетесь, мы очистим мост. Повторяю, приказываю разойтись!
– К черту все, мы не уйдем! – раздался многоголосый ответ.
Выждав, пока крики стихнут, чиновник повторил свое требование и добавил:
– Через две минуты мы произведем атаку слезоточивым газом, а морская пехота начнет вытеснять вас. Повторяю: вам приказано разойтись!
Последовала недолгая тишина, а потом вперед выскочил молодой человек. С криком:
– Вот тебе твое сраное разрешение! – он спустил джинсы, пригнулся и показал наступавшим бледную задницу.
– Боже мой, какой хорошенький! – пропищал Кроу. Он говорил громко, и, несмотря на противогаз, его было хорошо слышно. – Я его хочу!
– Кроу, заткнись, – приказал Донни.
Человек из Министерства юстиции отступил за цепь. Солнце поднялось уже высоко, стало жарко и душно. Наверху кружили вертолеты, и лишь их винты немного шевелили воздух.
Раздался другой усиленный мегафоном голос, на сей раз со стороны демонстрантов. Кто-то из ветеранов наставлял молодежь:
– Не пытайтесь подбирать и отбрасывать газовые гранаты, как только они упадут. Они очень горячие. Не бойтесь. Газ очень быстро улетучится.
– Газ! – раздалась команда.
Шесть мягких хлопков известили о выстреле шести газовых пушек, принадлежавших полиции округа Колумбия. Снаряды, извергая белый пар, скользнули по мостовой. Они подпрыгивали, крутились и метались из стороны в сторону. Смысл такой стрельбы заключался в том, что газовые бомбы влетали в толпу на малой скорости, тогда как при стрельбе поверху они набирают большую скорость и вполне могут кого-нибудь убить.
– Газ! – снова донеслась команда, и в толпу полетели еще шесть газовых бомб.
Затем воздух сотряс крик сержант-майора:
– Ружья на руку!
И в следующее мгновение винтовки, находившиеся в походном положении на груди, мелькнули в воздухе справа от каждого солдата, каждый приклад оказался накрепко прижат к телу локтем правой руки, каждый ствол с примкнутым штыком в ножнах торчал вперед под углом сорок пять градусов по отношению к земле.
– Приготовиться к движению! – раздалась следующая команда.
Только у одного Кроу винтовка дрожала, вероятно от волнения, но у всех остальных штыки грозно торчали вперед. Донни прямо-таки чувствовал, как толпа демонстрантов подалась было назад, затем все же собралась и укрепилась в своем упорстве. Среди людей плавали облачка слезоточивого газа. Это была всего лишь толпа, отдельные лица расплывались, сливались в единое пятно в мути линз и газовой дымке. Неужели Джулия тоже находится там?
– Шагом... марш! – прогремела заключительная команда, и морские пехотинцы затопали вперед.
Ну, была не была, подумал Донни.
Джулия попыталась слезящимися глазами найти среди них Донни, но у нее ничего не вышло. Все морские пехотинцы казались одинаковыми – верные защитники чего бы то ни было, одетые в грубую униформу с касками, а теперь еще и с ружьями, угрожающе торчавшими вперед. Ее окутало облако слезоточивого газа, глаза снова резануло острой болью, она закашлялась, чувствуя, как по лицу горячим потоком хлынули слезы, размазала их рукой, потом нагнулась, нащупала свою влажную тряпку и старательно стерла отраву с лица.
– Подонки! – горько сказал Питер, с ненавистью глядя на приближавшихся к нему солдат. Он дрожал с такой силой, что еле-еле держался на ногах, его колени явственно тряслись. Но он не собирался отступать. – Подонки! – повторил он, глядя на приближавшихся ровным шагом морских пехотинцев.
– Тверже шаг! – кричал сержант-майор.
Внезапно Донни начал различать детали: лица испуганных детей, какие они худые, бледные и физически слабые, сколько среди них девушек, как хладнокровно наставляет их через рупор их предводитель. И в конце концов наступил самый отвратительный момент, когда две группы столкнулись.
– Тверже шаг! – снова выкрикнул сержант-майор.
Может быть, это в чем-то напоминало одно из сражений древности – легионеров против вестготов,[22] шумеров против ассирийцев, – но, когда противоборствующие стороны сошлись, Донни ощутил, как через тела прошел мгновенный выплеск огромной физической силы и силы воли. Никто не наносил никаких ударов, ни один из морских пехотинцев не взял винтовку за ствол и не начал орудовать прикладом, ни один штык не был вынут из ножен и не прикоснулся к человеческой плоти. Произошло столкновение двух масс, стремившихся навстречу одна другой; это было больше похоже не на войну, а на американский футбол в тот момент, когда линии команд сталкиваются между собой и вокруг тебя происходит дюжина соревнований в силе, а ты сам вкладываешь все ресурсы своего тела и духа в единоборство с кем-то еще и надеешься, что сможешь, используя весь свой вес, оторвать противника от земли и сбить с ног.
Впрочем, противником Донни оказался вовсе не вражеский форвард и не вестготский воин, а девочка лет четырнадцати с рыжими вьющимися волосами, веснушчатым лицом и, насколько он смог разглядеть, скобками для исправления прикуса на зубах. На голове у нее была бандана, на плоскогрудой фигурке мешковато висела футболка, вручную окрашенная в бесформенные пятна, и вся она производила впечатление полнейшей невинности. Но ненависти на ее лице было куда больше, чем у любого вестгота; она изо всех своих силенок ударила Донни по голове плакатом, надпись на котором, как он успел заметить, гласили: «ДОВОЛЬНО ВОЕВАТЬ!»
От удара о шлем тонкое древко сломалось, плакат смялся и отлетел в сторону. Донни почувствовал, как его тело столкнулось с тельцем девочки, а затем она исчезла из поля зрения, то ли отлетела в сторону, то ли упала и другие солдаты переступили через нее. Он надеялся, что она осталась невредима; ну какого черта она не могла просто удрать?
Над мостом растекалась новая порция слезоточивого газа. Крики стали громче. Везде возникали стычки; они начинались там, где демонстранты особенно упорно пытались отразить натиск морских пехотинцев, которые в ответ еще больше усиливали нажим. Можно было чуть ли не физически ощутить напряжение, с которым две силы противостояли одна другой, пытаясь ввергнуть противника в панику.
Впрочем, на самом деле все это продолжалось считанные секунды; очень скоро демонстранты дрогнули и бросились наутек. Донни провожал их взглядом, пока они бегом покидали мост, оставляя за собой переносные уборные, сандалии, растоптанные банки из-под пива и воды, опрокинутые ведра, валявшиеся в лужах воды, – жалкие трофеи, брошенные на поле боя разгромленной армией. Судя по всему, преследовать побежденных было бессмысленно.
– Морская пехота, стой! – надрывался сержант-майор. – Вольно! Снять противогазы!
Зачпокали срываемые маски, и стриженые мальчишки принялись жадно глотать воздух.
– Хорошая работа, просто отличная! – в свою очередь, завопил полковник. – Есть пострадавшие?
Но прежде чем кто-нибудь успел ответить, слева донесся какой-то гвалт. Возле перил моста столпились полицейские, и очень скоро морские пехотинцы узнали, что во время их приближения и атаки кто-то на самом деле впал в панику. Над самой водой кружился полицейский вертолет, примчалась машина «скорой помощи», и из нее поспешно высыпали медики. По рации уже вызвали полицейские катера. Впрочем, хватило всего лишь нескольких минут для того, чтобы убедиться, что этот кто-то уже мертв.
Из-за спин остановившихся солдат вышел облаченный в синий комбинезон человек из Министерства юстиции. В руках у него был мегафон.
– Это незаконное шествие. У вас нет разрешения на его проведение. Приказываю вам разойтись. Если вы не разойдетесь, мы очистим мост. Повторяю, приказываю разойтись!
– К черту все, мы не уйдем! – раздался многоголосый ответ.
Выждав, пока крики стихнут, чиновник повторил свое требование и добавил:
– Через две минуты мы произведем атаку слезоточивым газом, а морская пехота начнет вытеснять вас. Повторяю: вам приказано разойтись!
Последовала недолгая тишина, а потом вперед выскочил молодой человек. С криком:
– Вот тебе твое сраное разрешение! – он спустил джинсы, пригнулся и показал наступавшим бледную задницу.
– Боже мой, какой хорошенький! – пропищал Кроу. Он говорил громко, и, несмотря на противогаз, его было хорошо слышно. – Я его хочу!
– Кроу, заткнись, – приказал Донни.
Человек из Министерства юстиции отступил за цепь. Солнце поднялось уже высоко, стало жарко и душно. Наверху кружили вертолеты, и лишь их винты немного шевелили воздух.
Раздался другой усиленный мегафоном голос, на сей раз со стороны демонстрантов. Кто-то из ветеранов наставлял молодежь:
– Не пытайтесь подбирать и отбрасывать газовые гранаты, как только они упадут. Они очень горячие. Не бойтесь. Газ очень быстро улетучится.
– Газ! – раздалась команда.
Шесть мягких хлопков известили о выстреле шести газовых пушек, принадлежавших полиции округа Колумбия. Снаряды, извергая белый пар, скользнули по мостовой. Они подпрыгивали, крутились и метались из стороны в сторону. Смысл такой стрельбы заключался в том, что газовые бомбы влетали в толпу на малой скорости, тогда как при стрельбе поверху они набирают большую скорость и вполне могут кого-нибудь убить.
– Газ! – снова донеслась команда, и в толпу полетели еще шесть газовых бомб.
Затем воздух сотряс крик сержант-майора:
– Ружья на руку!
И в следующее мгновение винтовки, находившиеся в походном положении на груди, мелькнули в воздухе справа от каждого солдата, каждый приклад оказался накрепко прижат к телу локтем правой руки, каждый ствол с примкнутым штыком в ножнах торчал вперед под углом сорок пять градусов по отношению к земле.
– Приготовиться к движению! – раздалась следующая команда.
Только у одного Кроу винтовка дрожала, вероятно от волнения, но у всех остальных штыки грозно торчали вперед. Донни прямо-таки чувствовал, как толпа демонстрантов подалась было назад, затем все же собралась и укрепилась в своем упорстве. Среди людей плавали облачка слезоточивого газа. Это была всего лишь толпа, отдельные лица расплывались, сливались в единое пятно в мути линз и газовой дымке. Неужели Джулия тоже находится там?
– Шагом... марш! – прогремела заключительная команда, и морские пехотинцы затопали вперед.
Ну, была не была, подумал Донни.
* * *
Наверное, именно так должны были выглядеть казаки. Зеленая цепь солдат расходилась под углом в обе стороны от острия стрелы, образованной безжалостными мальчишками в шлемах, с лицами, спрятанными за масками.Джулия попыталась слезящимися глазами найти среди них Донни, но у нее ничего не вышло. Все морские пехотинцы казались одинаковыми – верные защитники чего бы то ни было, одетые в грубую униформу с касками, а теперь еще и с ружьями, угрожающе торчавшими вперед. Ее окутало облако слезоточивого газа, глаза снова резануло острой болью, она закашлялась, чувствуя, как по лицу горячим потоком хлынули слезы, размазала их рукой, потом нагнулась, нащупала свою влажную тряпку и старательно стерла отраву с лица.
– Подонки! – горько сказал Питер, с ненавистью глядя на приближавшихся к нему солдат. Он дрожал с такой силой, что еле-еле держался на ногах, его колени явственно тряслись. Но он не собирался отступать. – Подонки! – повторил он, глядя на приближавшихся ровным шагом морских пехотинцев.
* * *
Донни двигался во главе отделения. Он был крепок как скала, и Кроу, шедший следом за ним, чуть левее, казался таким же сильным. Они тяжело шагали вперед, подчиняясь устойчивому ритму, заданному сержант-майором, и Донни видел через подрагивающие стекла грязных линз, как толпа все приближалась и приближалась. Отсчет сержант-майора действовал на солдат как магическое заклинание, помогая им продвигаться вперед; в толпе клубились облачка слезоточивого газа, медленно пролетевший низко над толпой вертолет поднял маленькую бурю, заставившую газ закрутиться в вихри и смерчи, а потом газовое облако опустилось и растеклось по мосту, как вода.– Тверже шаг! – кричал сержант-майор.
Внезапно Донни начал различать детали: лица испуганных детей, какие они худые, бледные и физически слабые, сколько среди них девушек, как хладнокровно наставляет их через рупор их предводитель. И в конце концов наступил самый отвратительный момент, когда две группы столкнулись.
– Тверже шаг! – снова выкрикнул сержант-майор.
Может быть, это в чем-то напоминало одно из сражений древности – легионеров против вестготов,[22] шумеров против ассирийцев, – но, когда противоборствующие стороны сошлись, Донни ощутил, как через тела прошел мгновенный выплеск огромной физической силы и силы воли. Никто не наносил никаких ударов, ни один из морских пехотинцев не взял винтовку за ствол и не начал орудовать прикладом, ни один штык не был вынут из ножен и не прикоснулся к человеческой плоти. Произошло столкновение двух масс, стремившихся навстречу одна другой; это было больше похоже не на войну, а на американский футбол в тот момент, когда линии команд сталкиваются между собой и вокруг тебя происходит дюжина соревнований в силе, а ты сам вкладываешь все ресурсы своего тела и духа в единоборство с кем-то еще и надеешься, что сможешь, используя весь свой вес, оторвать противника от земли и сбить с ног.
Впрочем, противником Донни оказался вовсе не вражеский форвард и не вестготский воин, а девочка лет четырнадцати с рыжими вьющимися волосами, веснушчатым лицом и, насколько он смог разглядеть, скобками для исправления прикуса на зубах. На голове у нее была бандана, на плоскогрудой фигурке мешковато висела футболка, вручную окрашенная в бесформенные пятна, и вся она производила впечатление полнейшей невинности. Но ненависти на ее лице было куда больше, чем у любого вестгота; она изо всех своих силенок ударила Донни по голове плакатом, надпись на котором, как он успел заметить, гласили: «ДОВОЛЬНО ВОЕВАТЬ!»
От удара о шлем тонкое древко сломалось, плакат смялся и отлетел в сторону. Донни почувствовал, как его тело столкнулось с тельцем девочки, а затем она исчезла из поля зрения, то ли отлетела в сторону, то ли упала и другие солдаты переступили через нее. Он надеялся, что она осталась невредима; ну какого черта она не могла просто удрать?
Над мостом растекалась новая порция слезоточивого газа. Крики стали громче. Везде возникали стычки; они начинались там, где демонстранты особенно упорно пытались отразить натиск морских пехотинцев, которые в ответ еще больше усиливали нажим. Можно было чуть ли не физически ощутить напряжение, с которым две силы противостояли одна другой, пытаясь ввергнуть противника в панику.
Впрочем, на самом деле все это продолжалось считанные секунды; очень скоро демонстранты дрогнули и бросились наутек. Донни провожал их взглядом, пока они бегом покидали мост, оставляя за собой переносные уборные, сандалии, растоптанные банки из-под пива и воды, опрокинутые ведра, валявшиеся в лужах воды, – жалкие трофеи, брошенные на поле боя разгромленной армией. Судя по всему, преследовать побежденных было бессмысленно.
– Морская пехота, стой! – надрывался сержант-майор. – Вольно! Снять противогазы!
Зачпокали срываемые маски, и стриженые мальчишки принялись жадно глотать воздух.
– Хорошая работа, просто отличная! – в свою очередь, завопил полковник. – Есть пострадавшие?
Но прежде чем кто-нибудь успел ответить, слева донесся какой-то гвалт. Возле перил моста столпились полицейские, и очень скоро морские пехотинцы узнали, что во время их приближения и атаки кто-то на самом деле впал в панику. Над самой водой кружился полицейский вертолет, примчалась машина «скорой помощи», и из нее поспешно высыпали медики. По рации уже вызвали полицейские катера. Впрочем, хватило всего лишь нескольких минут для того, чтобы убедиться, что этот кто-то уже мертв.
Глава 6
Скандал развивался именно так, как и можно было ожидать. Естественно, его освещение целиком и полностью зависело от позиции, занятой той или иной газетой.
«СЕМНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ДЕВУШКА ПОГИБЛА ВО ВРЕМЯ ДЕМОНСТРАЦИИ» – гласил заголовок в «Пост». Более консервативная «Стар» сообщала: «ДЕМОНСТРАНТ ПОГИБ ВО ВРЕМЯ БЕСПОРЯДКОВ НА МОСТУ». «МОРСКИЕ ПЕХОТИНЦЫ УБИЛИ СЕМНАДЦАТИЛЕТНЮЮ ДЕВУШКУ» – обвиняла «Вашингтон-сити пэйпер».
В любом случае для Корпуса морской пехоты эта новость была хуже некуда. Семь либеральных членов палаты потребовали расследования обстоятельств гибели Эми Розенцвейг, семнадцати лет, из Гленко, штат Иллинойс, которая, судя по всему, впала в панику от атаки слезоточивым газом и при виде морских пехотинцев забралась на перила моста. Прежде чем кому-либо удалось дотянуться до нее – несколько молодых морских пехотинцев сразу же кинулись к ней, – она свалилась. Уолтеру Кронкайту удалось выдавить из левого глаза скупую слезу. У Гордона Петерсена из агентства новостей дрожал голос, когда он обсуждал инцидент со своим коллегой-ведущим Максом Робинсоном.
«ПОЧЕМУ МОРСКИЕ ПЕХОТИНЦЫ?» – интересовалась «Пост» в опубликованной двумя днями позже передовой статье.
Морская пехота США является едва ли не самой уважаемой из всех существующих военных сил, ее заслуженно боятся враги во всем мире. Морские пехотинцы – это элита вооруженных сил США, начиная с 1776 года они достойно служат своей стране, смиряя враждебное окружение. Но что они делали на мосту Четырнадцатой улицы 1 мая?
Несомненно, если принять во внимание присущий этому роду войск высокий боевой дух и непрерывную теоретическую и практическую подготовку к ведению военных действий в самых страшных и малопригодных для жизни уголках земли, обращение к ним оказалось наихудшим вариантом из всех, какими располагало Министерство юстиции, выбирая силы, которые оно могло бы развернуть против мирных демонстрантов, предпринявших ненасильственный «захват» моста, явившийся проявлением нашей давней и драгоценной традиции свободы гражданского протеста.
Полицейские силы округа Колумбия, дорожная полиция и даже местные гвардейцы – все они обучены приемам борьбы с беспорядками, все имеют немалый опыт различного взаимодействия с демонстрациями, и, конечно, было бы гораздо предпочтительнее использовать именно эти силы, а не боевых солдат, у которых сложилась тенденция воспринимать любые конфронтации как бой не на жизнь, а на смерть.
Место морских пехотинцев – на полях битвы, разбросанных по всему миру, на плацу казарм «Восемь-один», а не на улицах Америки. Если трагедия Эми Розенцвейг и должна на что-то открыть нам глаза, то в первую очередь именно на это.
Что касается морских пехотинцев из «Восемь-один», то самым первым результатом случившегося для них оказалась немедленная доставка обратно в казармы, где они еще два дня оставались в состоянии повышенной боевой готовности и, следовательно, в полной изоляции от окружающего мира. Команды из ФБР, местной полиции и дорожной полиции США неустанно терзали солдат из второго отделения второго взвода роты «Альфа», находившихся на самом краю левого фланга клина и видевших тщетные попытки девушки сохранить свою жизнь. Трое из них просто-напросто бросили винтовки, сорвали противогазы и ринулись к ней на помощь, но за мгновение до того, как они смогли дотянуться до нее, она закрыла глаза и, вверив свою душу Богу, качнулась назад. Солдаты оказались возле перил как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как она упала в воду с высоты в десяти метров; через несколько секунд была вызвана полиция округа Колумбия, еще через несколько минут появился спасательный катер. Будь у них веревка, они сами тут же спустились бы в реку, но немедленно оказавшийся на месте взводный сержант категорически запретил своим подчиненным прыгать с моста и предпринимать какие-либо спасательные действия. Просто-напросто здесь было слишком высоко. К тому же как очень скоро выяснилось, никакие, даже самые геройские, прыжки все равно ничего не дали бы. Когда через тринадцать минут Эми вытащили из воды, сразу стало ясно, что девушка сломала себе шею, ударившись об воду. Сделанные позже заявления реабилитировали морских пехотинцев и объяснили, что по отношению к Эми не применялось никакого физического воздействия. Морские пехотинцы сказали, что она сама решила принять мученический венец, средства массовой информации утверждали, что ее убили морские пехотинцы. Но кому было известно, как обстояли дела на самом деле?
На третий день арестовали Кроу.
Четверо вооруженных винтовками солдат из военно-морской полиции, возглавляемых двумя офицерами, лейтенант-коммандером Бонсоном и энсином Вебером, вошли в казарму, где, согласно тревожному распорядку, коротала время рота "Б", и надели на Кроу наручники. За происходящим наблюдали капитан Догвуд и полковник, командовавший батальоном.
А затем лейтенант-коммандер Бонсон подошел к Донни и громко объявил:
– Отличная работа, капрал Фенн. Чертовски хорошая работа.
– Прекрасная работа, Фенн, – подхватил Вебер. – Вы нашли нашего человека.
Донни показалось, что мир вокруг него разверзся. Он буквально физически ощутил, что воздух в пространстве, отделявшем его от солдат его отделения и от всего взвода, от самой земли до верхних пределов атмосферы внезапно сменился полным вакуумом. Никто не смотрел ему в глаза. Некоторые искоса испуганно поглядывали на него. А многие просто поспешно отошли подальше, в отсеки других отделений, или же вышли во двор, где стояли грузовики.
– Что все это значит? – спросил взводный сержант Кейз.
– Э-э, сержант, я понятия не имею, – ответил Донни. – Не представляю себе, что они имели в виду.
– У тебя были контакты с секретной службой?
– Они разговаривали со мной.
– О чем?
– Ну ладно, – Донни сглотнул слюну, – у них были какие-то проблемы по поводу безопасности, и я получил...
– Дай-ка, Фенн, я кое о чем тебе напомню. Если в моем взводе что-то случается, ты обязан явиться ко мне и сообщить об этом! Какие-то сраные вояки вызвали тебя для какого-то сраного задания? Так вот, ты расскажешь мне обо всем, Фенн, или, клянусь Богом, тебе придется очень пожалеть, что ты родился на свет!
Брызги слюны изо рта разъяренного сержанта летели прямо в лицо Донни, его глаза горели, как сигнальные ракеты. На лбу вздулась вена.
– Сержант, они сказал мне...
– Я и обезьяньего члена не дам за то, что они сказали тебе, Фенн. Если в моем взводе что-то случается, я обязан знать об этом, иначе ты для меня хуже поросячьего дерьма. Усек, капрал?
– Да, сержант.
– Нам с тобой, парень, предстоит очень и очень серьезный разговор.
Донни снова сглотнул.
– Да, сержант.
– А теперь хватит им всем просиживать задницы. Я не собираюсь смотреть, как они сидят здесь весь этот чертов день, словно только что выиграли какую-то сраную войну. Займись с ними строевой, что ли, вздрючь их как следует, одним словом, что-нибудь делай с ними.
– Есть, сержант.
– А с тобой мы поговорим позже.
– Да, сержант.
Как только сержант Кейз вышел – его движения больше напоминали старт реактивного истребителя, чем выход командира из казармы, – Донни повернулся к своим подчиненным.
– Ну что ж, – сказал он солдатам, – давайте выйдем на воздух и потренируем кое-какие приемы работы во время уличных волнений. Нет смысла сидеть здесь просто так.
Но никто не пошевелился.
– Ладно, парни, пойдем. Это не моя собственная заморочка. Вы слышали сержанта. У нас есть приказ.
Они просто смотрели на него: одни – с отвращением и обидой, а другие – с презрением.
– Я ничего не сделал, – сказал Донни. – Всего лишь поговорил с несколькими офицерами из ВМФ, только и всего.
– Донни, а если я зайду в бар к пацифистам, ты сдашь меня секретной службе? – спросил кто-то.
– Ладно, на хрен все это дерьмо! – взревел Донни. – Я не обязан никому ничего объяснять, но, если это потребуется, я докажу, что никого не продавал. А теперь надевайте снаряжение и валите на плац, не то Кейз оставит всех нас в наряде по казарме аж до завтрашнего утра!
Люди поднялись, но медлительные и неохотные движения отчетливо выдавали их горечь.
– Кто займет место Кроу? – послышался чей-то голос.
Все промолчали.
Но от Донни она не имела никаких известий. Был ли он на мосту? Этого она не знала. Она пыталась высматривать его, но как раз тогда на мост пустили новую порцию газа, и все расплылось у нее перед глазами от неудержимо хлынувших слез. Она помнила, как отчаянно терла глаза кулаками, пока газ не рассеялся, а потом последовал удар морских пехотинцев, и тогда она поймала себя на том, что всматривается в глаза парня – вернее, ребенка, большого и рослого ребенка – за стеклами маски; она видела в них страх или, по крайней мере, такую же растерянность, какую чувствовала сама; а в следующий момент он миновал ее вместе со всей цепью морских пехотинцев, и ей оставалось только смотреть, как отряды полицейских хватают демонстрантов, оказавшихся позади цепи, и ведут их к автобусам. Все это было сделано очень просто и не доставило полиции никаких хлопот.
Только позже, уже находясь под арестом, она услышала о том, что одна девочка каким-то образом погибла. Джулия пыталась понять, как это могло случиться, но у нее ничего не получалось. Морские пехотинцы, как ей показалось, вели себя крайне сдержанно; нет, там не было ничего подобного тому, что случилось в Кенте. И все равно это ужасно угнетало. Девочка была мертва, и чего ради? Неужели это было необходимо? На стадионе были телевизоры, и с экранов почти все время смотрело юное нежное веснушчатое личико Эми Розенцвейг, обрамленное рыжеватыми кудряшками. Эми напоминала Джулии одну девочку, вместе с которой она росла. Хотя она никак не могла вспомнить, видела ли она Эми в толпе, это ее нисколько не удивляло: ведь там были тысячи и тысячи людей и царила такая неразбериха...
Ее выпустили, и она вернулась в прежний лагерь в парке Потомак. Он походил на опустевший воинский бивак Гражданской войны после битвы при Геттисберге.[23] Боевая неделя закончилась, и дети возвратились в свои университетские городки, а профессиональные революционеры – к своим тайным интригам и подготовке следующей вспышки войны против войны. Повсюду валялись кучи мусора, зато полицейских почти не осталось. Несколько палаток все еще стояли, но ощущение концентрации новой молодежной культуры исчезло. Не было больше никакой музыки и никаких костров. Мирный Караван отбыл. Остался один только Питер.
– О, привет!
– Привет! Как дела?
– В полном порядке. Я остался. Назад автобус доведут Джефф и Сюзи. Все уехали с ними. Там не о чем беспокоиться. А я решил остаться на тот случай, если тебе что-нибудь понадобится.
– Обо мне можно не беспокоиться. Да, кстати, Питер, ты не видел Донни?
– Его? Господи, ты знаешь, что они сделали с этой девочкой, и все равно хочешь знать, где он?
– Донни ничего ей не делал. Кроме того, я читала, что морские пехотинцы пытались спасти ее.
– Если бы там вообще не было морских пехотинцев, Эми теперь была бы здесь, – упрямо заявил Питер.
Какое-то время они просто смотрели друг на друга, потом Питер притянул ее к себе и обнял, и она тоже обняла его.
– Спасибо тебе, Питер, что ты решил подождать меня.
– А-а, не стоит. Как там, в «Колизее»?
– Нормально. Совсем неплохо. Они в конце концов отказались от обвинения в незаконном шествии. И сегодня нас всех выпустили.
– Ладно, – сказал Питер. – Раз ты хочешь, чтобы я отвез тебя к казармам морской пехоты, я отвезу. Куда захочешь. Один парень одолжил мне «фольксваген». Так что с транспортом нет никаких проблем.
– Я намереваюсь на этой неделе выйти замуж.
– Это прекрасно. Это просто круто. Счастья тебе, и да благословит тебя Бог. Надеюсь, ты скажешь, если я смогу тебе чем-нибудь помочь?
– Думаю, что мне нужно оставаться здесь, пока я не получу известий от Донни. Я понятия не имею, что с ним случилось.
– Конечно, – сказал Питер. – Это прекрасная идея.
Правда, к Донни это не относилось.
Все так же находясь в кольце всеобщего отчуждения, он покончил с делами и наконец-то переоделся в гражданское – джинсы и белую рубашку, когда из штаба явился курьер и сообщил, что его срочно требуют туда. Нет, переодеваться в форму совсем не обязательно.
Донни поплелся в кабинет капитана Догвуда, где его поджидали Бонсон и Вебер.
– Капитан, мы можем забрать его к себе. Или вы позволите воспользоваться вашим кабинетом?
– Конечно, сэр, прошу вас, – ответил Догвуд, которому тоже хотелось поскорее попасть домой, чтобы увидеть жену и детей. – Оставайтесь здесь, если хотите. Когда закончите, дежурный сержант запрет дверь.
– Благодарю вас, капитан, – сказал Бонсон.
В результате Донни остался с ними один. Оба офицера были на сей раз в гражданской одежде. Вебер походил на члена общества «Сигма Ню», в которое он, несомненно, входил, будучи в Небраске, а строгий Бонсон был облачен в слаксы и черную рубашку спортивного стиля, застегнутую на все пуговицы. Он казался похожим на священника неведомой церкви.
– Кофе?
– Нет, сэр.
– О, да сядьте же вы, Фенн. Вам совсем не обязательно стоять.
– Есть, сэр. Спасибо, сэр.
Донни послушно сел.
– Мы хотим быстренько обсудить с вами ваши показания. Завтра в офисе главного военного прокурора при Военно-морской верфи будет оглашено обвинение. Никакого подробного рассмотрения дела. Это будет просто дознание и предварительное обвинительное заключение. Ровно в десять. Мы пришлем машину. Лучше будет, если вы наденете парадную форму; я договорился с капитаном Догвудом, что вы будете свободны от любых нарядов. А после этого, я думаю, мы дадим вам внеочередной отпуск. Скажем, на две недели? Ко времени вашего возвращения уже успеют утрясти все формальности насчет ваших новых нашивок. Сержант Фенн. Хорошо звучит?
«СЕМНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ДЕВУШКА ПОГИБЛА ВО ВРЕМЯ ДЕМОНСТРАЦИИ» – гласил заголовок в «Пост». Более консервативная «Стар» сообщала: «ДЕМОНСТРАНТ ПОГИБ ВО ВРЕМЯ БЕСПОРЯДКОВ НА МОСТУ». «МОРСКИЕ ПЕХОТИНЦЫ УБИЛИ СЕМНАДЦАТИЛЕТНЮЮ ДЕВУШКУ» – обвиняла «Вашингтон-сити пэйпер».
В любом случае для Корпуса морской пехоты эта новость была хуже некуда. Семь либеральных членов палаты потребовали расследования обстоятельств гибели Эми Розенцвейг, семнадцати лет, из Гленко, штат Иллинойс, которая, судя по всему, впала в панику от атаки слезоточивым газом и при виде морских пехотинцев забралась на перила моста. Прежде чем кому-либо удалось дотянуться до нее – несколько молодых морских пехотинцев сразу же кинулись к ней, – она свалилась. Уолтеру Кронкайту удалось выдавить из левого глаза скупую слезу. У Гордона Петерсена из агентства новостей дрожал голос, когда он обсуждал инцидент со своим коллегой-ведущим Максом Робинсоном.
«ПОЧЕМУ МОРСКИЕ ПЕХОТИНЦЫ?» – интересовалась «Пост» в опубликованной двумя днями позже передовой статье.
Морская пехота США является едва ли не самой уважаемой из всех существующих военных сил, ее заслуженно боятся враги во всем мире. Морские пехотинцы – это элита вооруженных сил США, начиная с 1776 года они достойно служат своей стране, смиряя враждебное окружение. Но что они делали на мосту Четырнадцатой улицы 1 мая?
Несомненно, если принять во внимание присущий этому роду войск высокий боевой дух и непрерывную теоретическую и практическую подготовку к ведению военных действий в самых страшных и малопригодных для жизни уголках земли, обращение к ним оказалось наихудшим вариантом из всех, какими располагало Министерство юстиции, выбирая силы, которые оно могло бы развернуть против мирных демонстрантов, предпринявших ненасильственный «захват» моста, явившийся проявлением нашей давней и драгоценной традиции свободы гражданского протеста.
Полицейские силы округа Колумбия, дорожная полиция и даже местные гвардейцы – все они обучены приемам борьбы с беспорядками, все имеют немалый опыт различного взаимодействия с демонстрациями, и, конечно, было бы гораздо предпочтительнее использовать именно эти силы, а не боевых солдат, у которых сложилась тенденция воспринимать любые конфронтации как бой не на жизнь, а на смерть.
Место морских пехотинцев – на полях битвы, разбросанных по всему миру, на плацу казарм «Восемь-один», а не на улицах Америки. Если трагедия Эми Розенцвейг и должна на что-то открыть нам глаза, то в первую очередь именно на это.
Что касается морских пехотинцев из «Восемь-один», то самым первым результатом случившегося для них оказалась немедленная доставка обратно в казармы, где они еще два дня оставались в состоянии повышенной боевой готовности и, следовательно, в полной изоляции от окружающего мира. Команды из ФБР, местной полиции и дорожной полиции США неустанно терзали солдат из второго отделения второго взвода роты «Альфа», находившихся на самом краю левого фланга клина и видевших тщетные попытки девушки сохранить свою жизнь. Трое из них просто-напросто бросили винтовки, сорвали противогазы и ринулись к ней на помощь, но за мгновение до того, как они смогли дотянуться до нее, она закрыла глаза и, вверив свою душу Богу, качнулась назад. Солдаты оказались возле перил как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как она упала в воду с высоты в десяти метров; через несколько секунд была вызвана полиция округа Колумбия, еще через несколько минут появился спасательный катер. Будь у них веревка, они сами тут же спустились бы в реку, но немедленно оказавшийся на месте взводный сержант категорически запретил своим подчиненным прыгать с моста и предпринимать какие-либо спасательные действия. Просто-напросто здесь было слишком высоко. К тому же как очень скоро выяснилось, никакие, даже самые геройские, прыжки все равно ничего не дали бы. Когда через тринадцать минут Эми вытащили из воды, сразу стало ясно, что девушка сломала себе шею, ударившись об воду. Сделанные позже заявления реабилитировали морских пехотинцев и объяснили, что по отношению к Эми не применялось никакого физического воздействия. Морские пехотинцы сказали, что она сама решила принять мученический венец, средства массовой информации утверждали, что ее убили морские пехотинцы. Но кому было известно, как обстояли дела на самом деле?
На третий день арестовали Кроу.
Четверо вооруженных винтовками солдат из военно-морской полиции, возглавляемых двумя офицерами, лейтенант-коммандером Бонсоном и энсином Вебером, вошли в казарму, где, согласно тревожному распорядку, коротала время рота "Б", и надели на Кроу наручники. За происходящим наблюдали капитан Догвуд и полковник, командовавший батальоном.
А затем лейтенант-коммандер Бонсон подошел к Донни и громко объявил:
– Отличная работа, капрал Фенн. Чертовски хорошая работа.
– Прекрасная работа, Фенн, – подхватил Вебер. – Вы нашли нашего человека.
Донни показалось, что мир вокруг него разверзся. Он буквально физически ощутил, что воздух в пространстве, отделявшем его от солдат его отделения и от всего взвода, от самой земли до верхних пределов атмосферы внезапно сменился полным вакуумом. Никто не смотрел ему в глаза. Некоторые искоса испуганно поглядывали на него. А многие просто поспешно отошли подальше, в отсеки других отделений, или же вышли во двор, где стояли грузовики.
– Что все это значит? – спросил взводный сержант Кейз.
– Э-э, сержант, я понятия не имею, – ответил Донни. – Не представляю себе, что они имели в виду.
– У тебя были контакты с секретной службой?
– Они разговаривали со мной.
– О чем?
– Ну ладно, – Донни сглотнул слюну, – у них были какие-то проблемы по поводу безопасности, и я получил...
– Дай-ка, Фенн, я кое о чем тебе напомню. Если в моем взводе что-то случается, ты обязан явиться ко мне и сообщить об этом! Какие-то сраные вояки вызвали тебя для какого-то сраного задания? Так вот, ты расскажешь мне обо всем, Фенн, или, клянусь Богом, тебе придется очень пожалеть, что ты родился на свет!
Брызги слюны изо рта разъяренного сержанта летели прямо в лицо Донни, его глаза горели, как сигнальные ракеты. На лбу вздулась вена.
– Сержант, они сказал мне...
– Я и обезьяньего члена не дам за то, что они сказали тебе, Фенн. Если в моем взводе что-то случается, я обязан знать об этом, иначе ты для меня хуже поросячьего дерьма. Усек, капрал?
– Да, сержант.
– Нам с тобой, парень, предстоит очень и очень серьезный разговор.
Донни снова сглотнул.
– Да, сержант.
– А теперь хватит им всем просиживать задницы. Я не собираюсь смотреть, как они сидят здесь весь этот чертов день, словно только что выиграли какую-то сраную войну. Займись с ними строевой, что ли, вздрючь их как следует, одним словом, что-нибудь делай с ними.
– Есть, сержант.
– А с тобой мы поговорим позже.
– Да, сержант.
Как только сержант Кейз вышел – его движения больше напоминали старт реактивного истребителя, чем выход командира из казармы, – Донни повернулся к своим подчиненным.
– Ну что ж, – сказал он солдатам, – давайте выйдем на воздух и потренируем кое-какие приемы работы во время уличных волнений. Нет смысла сидеть здесь просто так.
Но никто не пошевелился.
– Ладно, парни, пойдем. Это не моя собственная заморочка. Вы слышали сержанта. У нас есть приказ.
Они просто смотрели на него: одни – с отвращением и обидой, а другие – с презрением.
– Я ничего не сделал, – сказал Донни. – Всего лишь поговорил с несколькими офицерами из ВМФ, только и всего.
– Донни, а если я зайду в бар к пацифистам, ты сдашь меня секретной службе? – спросил кто-то.
– Ладно, на хрен все это дерьмо! – взревел Донни. – Я не обязан никому ничего объяснять, но, если это потребуется, я докажу, что никого не продавал. А теперь надевайте снаряжение и валите на плац, не то Кейз оставит всех нас в наряде по казарме аж до завтрашнего утра!
Люди поднялись, но медлительные и неохотные движения отчетливо выдавали их горечь.
– Кто займет место Кроу? – послышался чей-то голос.
Все промолчали.
* * *
В тот же день, ровно в четыре часа пополудни, Джулия была освобождена из-под ареста. Вместе с несколькими сотнями самых упорных демонстрантов она провела сорок восемь часов в вашингтонском «Колизее». По крайней мере, в физическом отношении это время прошло чуть ли не приятно: полицейские вели себя осторожно, никто из арестованных не отказывался давать показания, и все шло очень спокойно. Она провела две ночи на раскладушке посреди поля, на котором во время сезона тренировались «Вашингтон редскинз». Возвышавшиеся вокруг трибуны старого обветшавшего стадиона чем-то напоминали о проводившихся в двадцатые годы массовых собраниях пятидесятников; к арестованным юнцам никто не приставал, и за их времяпрепровождением не слишком-то следили. Травки было в избытке, переносные уборные были куда чище, чем те, что стояли в парке Потомак. Душей было много, с лихвой хватало на всех, и Джулия впервые после отъезда из Аризоны с Мирным караваном смогла хорошо помыться. Кое-кто из мальчиков развлекался игрой в футбол, выдавая фантастические пасы в зону защиты.Но от Донни она не имела никаких известий. Был ли он на мосту? Этого она не знала. Она пыталась высматривать его, но как раз тогда на мост пустили новую порцию газа, и все расплылось у нее перед глазами от неудержимо хлынувших слез. Она помнила, как отчаянно терла глаза кулаками, пока газ не рассеялся, а потом последовал удар морских пехотинцев, и тогда она поймала себя на том, что всматривается в глаза парня – вернее, ребенка, большого и рослого ребенка – за стеклами маски; она видела в них страх или, по крайней мере, такую же растерянность, какую чувствовала сама; а в следующий момент он миновал ее вместе со всей цепью морских пехотинцев, и ей оставалось только смотреть, как отряды полицейских хватают демонстрантов, оказавшихся позади цепи, и ведут их к автобусам. Все это было сделано очень просто и не доставило полиции никаких хлопот.
Только позже, уже находясь под арестом, она услышала о том, что одна девочка каким-то образом погибла. Джулия пыталась понять, как это могло случиться, но у нее ничего не получалось. Морские пехотинцы, как ей показалось, вели себя крайне сдержанно; нет, там не было ничего подобного тому, что случилось в Кенте. И все равно это ужасно угнетало. Девочка была мертва, и чего ради? Неужели это было необходимо? На стадионе были телевизоры, и с экранов почти все время смотрело юное нежное веснушчатое личико Эми Розенцвейг, обрамленное рыжеватыми кудряшками. Эми напоминала Джулии одну девочку, вместе с которой она росла. Хотя она никак не могла вспомнить, видела ли она Эми в толпе, это ее нисколько не удивляло: ведь там были тысячи и тысячи людей и царила такая неразбериха...
Ее выпустили, и она вернулась в прежний лагерь в парке Потомак. Он походил на опустевший воинский бивак Гражданской войны после битвы при Геттисберге.[23] Боевая неделя закончилась, и дети возвратились в свои университетские городки, а профессиональные революционеры – к своим тайным интригам и подготовке следующей вспышки войны против войны. Повсюду валялись кучи мусора, зато полицейских почти не осталось. Несколько палаток все еще стояли, но ощущение концентрации новой молодежной культуры исчезло. Не было больше никакой музыки и никаких костров. Мирный Караван отбыл. Остался один только Питер.
– О, привет!
– Привет! Как дела?
– В полном порядке. Я остался. Назад автобус доведут Джефф и Сюзи. Все уехали с ними. Там не о чем беспокоиться. А я решил остаться на тот случай, если тебе что-нибудь понадобится.
– Обо мне можно не беспокоиться. Да, кстати, Питер, ты не видел Донни?
– Его? Господи, ты знаешь, что они сделали с этой девочкой, и все равно хочешь знать, где он?
– Донни ничего ей не делал. Кроме того, я читала, что морские пехотинцы пытались спасти ее.
– Если бы там вообще не было морских пехотинцев, Эми теперь была бы здесь, – упрямо заявил Питер.
Какое-то время они просто смотрели друг на друга, потом Питер притянул ее к себе и обнял, и она тоже обняла его.
– Спасибо тебе, Питер, что ты решил подождать меня.
– А-а, не стоит. Как там, в «Колизее»?
– Нормально. Совсем неплохо. Они в конце концов отказались от обвинения в незаконном шествии. И сегодня нас всех выпустили.
– Ладно, – сказал Питер. – Раз ты хочешь, чтобы я отвез тебя к казармам морской пехоты, я отвезу. Куда захочешь. Один парень одолжил мне «фольксваген». Так что с транспортом нет никаких проблем.
– Я намереваюсь на этой неделе выйти замуж.
– Это прекрасно. Это просто круто. Счастья тебе, и да благословит тебя Бог. Надеюсь, ты скажешь, если я смогу тебе чем-нибудь помочь?
– Думаю, что мне нужно оставаться здесь, пока я не получу известий от Донни. Я понятия не имею, что с ним случилось.
– Конечно, – сказал Питер. – Это прекрасная идея.
* * *
К радости и облегчению солдат, боевая готовность была отменена в 16.00 того же дня. На полный отбой потребовалось еще около часа: нужно было вернуть винтовки в оружейные комнаты, разобрать и снова упаковать боевое снаряжение и уложить его в определенное место в личный шкафчик, сложить грязное белье для стирки, побриться и помыться. Но в 17.00 со всеми делами было наконец покончено, и капитан распустил своих людей. Женатые могли отправиться домой, а все остальные – расслабиться в городе или отдыхать на базе, если им так хотелось. В казармах оставалось только несколько человек – дежурные сержанты и часовые при оружейных комнатах.Правда, к Донни это не относилось.
Все так же находясь в кольце всеобщего отчуждения, он покончил с делами и наконец-то переоделся в гражданское – джинсы и белую рубашку, когда из штаба явился курьер и сообщил, что его срочно требуют туда. Нет, переодеваться в форму совсем не обязательно.
Донни поплелся в кабинет капитана Догвуда, где его поджидали Бонсон и Вебер.
– Капитан, мы можем забрать его к себе. Или вы позволите воспользоваться вашим кабинетом?
– Конечно, сэр, прошу вас, – ответил Догвуд, которому тоже хотелось поскорее попасть домой, чтобы увидеть жену и детей. – Оставайтесь здесь, если хотите. Когда закончите, дежурный сержант запрет дверь.
– Благодарю вас, капитан, – сказал Бонсон.
В результате Донни остался с ними один. Оба офицера были на сей раз в гражданской одежде. Вебер походил на члена общества «Сигма Ню», в которое он, несомненно, входил, будучи в Небраске, а строгий Бонсон был облачен в слаксы и черную рубашку спортивного стиля, застегнутую на все пуговицы. Он казался похожим на священника неведомой церкви.
– Кофе?
– Нет, сэр.
– О, да сядьте же вы, Фенн. Вам совсем не обязательно стоять.
– Есть, сэр. Спасибо, сэр.
Донни послушно сел.
– Мы хотим быстренько обсудить с вами ваши показания. Завтра в офисе главного военного прокурора при Военно-морской верфи будет оглашено обвинение. Никакого подробного рассмотрения дела. Это будет просто дознание и предварительное обвинительное заключение. Ровно в десять. Мы пришлем машину. Лучше будет, если вы наденете парадную форму; я договорился с капитаном Догвудом, что вы будете свободны от любых нарядов. А после этого, я думаю, мы дадим вам внеочередной отпуск. Скажем, на две недели? Ко времени вашего возвращения уже успеют утрясти все формальности насчет ваших новых нашивок. Сержант Фенн. Хорошо звучит?