безветрие. Распустил все паруса, а корабль ни с места. То ли дело пароход!
Тут мне в голову план такой пришел: а ну-ка не пущу я Вас из сердца!
Правда, есть такие ловкачи, что в глаз войдут и из уха вылезут. А я уши
ватой заложу! Что тогда будете делать?
И действительно, заложил я уши ватой и пошел в Госиздат.
Сначала вата плохо в ушах держалась: как глотну, так вата из ушей
выскакивает. Но потом я вату покрепче пальцем в ухо забил, тогда держаться
стала.
А в Госиздате надо мной потешаются: "Ну, брат,-- кричат мне,-- совсем,
брат, ты рехнулся!"
А я говорю им: "И верно, что рехнулся. И всё это от любви. От любви,
братцы, рехнулся!"

--------

    7


4 ноября 1933

Дорогая Клавдия Васильевна,

за это время я написал Вам два длинных письма, но не послал их. Одно
оказалось слишком шутливое, а другое -- настолько запутано, что я предпочел
написать третье. Но эти два письма сбили меня с тона, и вот уже одиннадцать
дней я не могу написать Вам ничего.

___

Третьего дня я был у Маршака и рассказывал ему о Вас. Как блистали его
глаза и как пламенно билось его сердечко! (Видите, опять въехала совершенно
неуместная и нелепая фраза. Какая ерунда! Маршак с пламенными глазами!)

___

Я увлекся Моцартом. Вот где удивительная чистота! Трижды в день, по
пяти минут, изображаю я эту чистоту на Вашем чекане. Ах если бы свистел он
хоть двадцать минут подряд!
За неимением рояля я приобрел себе цитру. На этом деликатном
инструменте я упражняюсь наперегонки со своей сестрой1. До Моцарта еще не
добрался, но попутно, знакомясь с теорией музыки, увлекся числовой
гармонией. Между прочим, числа меня интересовали давно2. И человечество
меньше всего знает о том, что такое число. Но почему-то принято считать, что
если какое-либо явление выражено числами и в этом усмотрена некоторая
закономерность, настолько, что можно предугадать последующее явление, то
всё, значит, понятно.
Так, например, Гельмгольц нашел числовые законы в звуках и тонах и
думал этим объяснить, что такое звук и тон.
Это дало только систему, привело звук и тон в порядок, дало возможность
сравнения, но ничего не объяснило.
Ибо мы не знаем, что такое число.
Что такое число? Это наша выдумка, которая только в приложении к
чему-либо делается вещественной? Или число вроде травы, которую мы посеяли в
цветочном горшке и считаем, что это наша выдумка и больше нет травы нигде,
кроме как на нашем подоконнике?
Не число объяснит, что такое звук и тон, а звук и тон прольют хоть
капельку света в нутро числа.

___

Милая Клавдия Васильевна, я посылаю Вам свое стихотворение: "Трава".
Очень скучаю без Вас и хочу видеть Вас. Хоть и молчал столько времени,
но Вы единственный человек, о ком я думаю с радостью в сердце. Видно, будь
Вы тут, я был бы влюблен по-настоящему, второй раз в своей жизни.
Дан. Хармс.

1 Елизаветой Ивановной Грицыной (Ювачевой).

2 Сохранились философские и математические сочинения Хармса о природе
чисел и т.д.

3 Полный текст этого стихотворения пока не обнаружен. Приведу строки,
которые запомнила (и я записал с ее слов 22.IХ. 1974) художница Елена
Васильевна Сафонова (1902 -- 1980), дружившая с Введенским и Хармсом.
Начало:

Когда в густой траве гуляет конь,
она себя считает конской пищей.
Когда в тебя стреляют из винтовки
и ты протягиваешь к палачу ладонь,
то ты ничтожество, ты нищий...

И еще несколько строк:

Когда траву мы собираем в стог,
она благоухает.
А человек, попав в острог,
и плачет, и вздыхает,
и бьется головой и бесится,
и пробует на простыне повеситься...

--------

    8



Петербург
Надеждинская 11, кв. 8.

Суббота, 10 февраля 1934

Дорогая Клавдия Васильевна,

только что получил от Вас письмо, где Вы пишете, что вот уже три недели
как не получали от меня писем. Действительно все три недели я был в таком
странном состоянии, что не мог написать Вам. Я устыжен, что Вы первая
напомнили мне об этом.
Ваша подруга так трогательно зашла ко мне и передала мне петуха. "Это
от Клавдии Васильевны", -- сказала она. Я долго радовался, глядя на эту
птицу1.
Потом я видел Александра Осиповича Маргулиса2. Он написал длинную поэму
и посвятил ее Вам. Он изобрел еще особые игральные спички, в котрые
выигрывает тот, кто первый сложит из них слова: "Клавдия Васильевна". Мы
играли с ним в эту занимательную игру, и он кое-что проиграл мне.
В ТЮЗе приятная новость: расширили сцену и прямо на ней устроили
раздевалку, где публика снимат свое верхнее платье. Это очень оживило
спектакли.
Брянцев3 написал новую пиесу "Вурдалак".
Вчера был у Антона Антоновича; весь вечер говорили о Вас. Вера
Михайловна собирается повторить свои пульяжи. Как Вам это нравится?
Ваш митрополит осаждает меня с самого утра. Когда ему говорят, что меня
нет дома, он прячется в лифт и оттуда караулит меня.
У Шварцев бываю довольно часто. Прихожу туда под различными предлогами,
но на самом деле только для того, чтобы взглянуть на Вас. Екатерина
Ивановна4 заметила это и сказала Евгению Львовичу. Теперь мое посещение
Шварца называется "пугачевщина".
Дорогая Клавдия Васильевна, я часто вижу Вас во сне. Вы бегаете по
комнате с колокольчиком в руках и всё спрашиваете: "Где деньги? Где деньги?"
А я курю трубку и отвечаю Вам: "В сундуке. В сундуке".
Даниил Хармс.


1 В письме много выдуманных историй и вымышленных персонажей.

2 Верно: Моргулис, Александр Осипович Моргулис (1898 -- 1938),
переводчик с французского (Гюстав Флобер, Анатоль Франс и другие), писал
стихи. Он и его жена пианистка И. Д. Ханцин (1899 -- 1984) были в дружеских
отношениях с О. Э. и Н. Я. Мандельштамами. О. Мандельштам посвятил Моргулису
десять шутливых стихотворений (так называемые "моргулеты"). Репрессирован в
1936 году.

3 Александр Александрович Брянцев (1883 -- 1961) -- режиссер, актер и
педагог, основатель Ленинградского театра юных зрителей, ТЮЗа, который
теперь носит его имя.

4 Е. И. Шварц.

--------

    * * *



    9



Дорогая Клавдия Васильевна,

теперь я понял: Вы надо мной издеваетесь. Как могу я поверить, что Вы
две ночи подряд не спали, а всё находились вместе с Яхонтовым1 и Маргулисом!
Мало этого, Вы остроумно и точно намекаете мне II-ой частью "Возвращенной
молодости"2 на мое второстепенное значение в Вашей жизни, а словами
"Возвращенная молодость" Вы хотите сказать, что мою-де молодость не вернешь
и что вообще я слишком много о себе воображаю. Я также прекрасно понял, что
Вы считаете, что я глуп. А я как раз не глуп. А что касается моих глаз и
выражения моего лица, то, во-первых, наружное впечатление бывает ошибочно, а
во-вторых, как бы там ни было, я остаюсь при своем мнении.
(Яронея3.)


1 Владимир Николаевич Яхонтов (1899 -- 1945) -- чтец, артист эстрады.

2 Повесть М. Зощенко (1933), которая, однако, на части не делится.
Говоря о II-ой части, Хармс подразумевает, очевидно, номера журнала с
продолжением повести ("Звезда", 1933, N 8 и 10), страницы, рассказывающие об
уходе старого профессора к молодой жене, скоро начинающей отодвигать его на
задний план.

* В одном из авторских предисловий к повести говорится: "В этой книге
будут затронуты вопросы сложные и даже отчасти чересчур сложные, отдаленные
от литературы и непривычные для рук писателя. Такие вопросы, как, например,
поиски потерянной молодости, возвращение здоровья, свежести чувств и так
далее, и тому подобное, и прочее". Отметим, что это пока единственное
известное нам у Хармса упоминание написанного Михаилом Зощенко.

3 Искаженное "ирония".

--------

    * * *



    Письмо Т. А. Мейер-Липавской и Л. С. Липавскому



Дорогая Тамара Александровна и Леонид Савельевич,

спасибо Вам за Ваше чудесное письмо. Я перечитал его много раз и выучил
наизусть. Меня можно разбудить ночью, и я сразу без запинки начну:
"Здравствуйте, Даниил Иванович, мы очень без Вас соскрючились. Леня купил
себе новые..." и т. д. и т. д.
Я читал это письмо всем своим царскосельским знакомым. Всем оно очень
нравится. Вчера ко мне пришел мой приятель Бальнис. Он хотел остаться у меня
ночевать. Я прочел ему Ваше письмо шесть раз. Он очень сильно улыбался,
видно, что письмо ему понравилось, но подробного мнения он высказать не
успел, ибо ушел, не оставшись ночевать. Сегодня я ходил к нему сам и прочел
ему письмо еще раз, чтобы он освежил его в своей памяти. Потом я спросил
Бальниса, каково его мнение. Но он выломал у стула ножку и при помощи этой
ножки выгнал меня на улицу, да еще сказал, что если я еще раз явлюсь с этой
паскудью, то свяжет мне руки и набьет рот грязью из помойной ямы. Это были,
конечно, с его стороны грубые и неостроумные слова. Я, конечно, ушел и
понял, что у него был, возможно, сильный насморк, и ему было не по себе. От
Бальниса я пошел в Екатерининский парк и катался на лодке. На всём озере,
кроме меня, плавало еще две-три лодки. Между прочим, в одной лодке каталась
очень красивая девушка. И совершенно одна. Я повернул лодку (кстати, при
повороте надо грести осторожно, потому что весла могут выскочить из уключин)
и поехал следом за красавицей. Мне казалось, что я похож на норвежца и от
моей фигуры в сером жилете и развевающемся галстуке должны излучаться
свежесть и здоровье и, как говорится, пахнуть морем. Но около Орловской
колонны купались какие-то хулиганы, и, когда я проезжал мимо, один из них
хотел проплыть как раз поперек моего пути. Тогда другой крикнул: "Подожди,
когда проплывет эта кривая и потная личность!" -- и показал на меня ногой.
Мне было очень неприятно, потому что всё это слышала красавица. А так как
она плыла впереди меня, а в лодке, как известно, сидят затылком к
направлению движения, то красавица не только слышала, но и видела, как
хулиган показал на меня ногой. Я попробовал сделать вид, что это относится
не ко мне, и стал, улыбаясь смотреть по сторонам, но вокруг не было ни одной
лодки. Да тут еще хулиган крикнул опять: "Ну чего засмотрелся! Не тебе, что
ли, говорят! Эй ты, насос в шляпе!"
Я принялся грести что есть мочи, но весла выскакивали из уключин, и
лодка подвигалась медленно. Наконец, после больших усилий я догнал
красавицу, и мы познакомились. Ее звали Екатериной Павловной. Мы сдали ее
лодку, и Екатерина Павловна пересела в мою. Она оказалась очень остроумной
собеседницей. Я решил блеснуть остроумием моих знакомых, достал Ваше письмо
и принялся читать: "Здравствуйте, Даниил Иванович, мы очень без Вас
соскрючились. Леня купил..." и т. д. Екатерина Павловна сказала, что если мы
подъедем к берегу, то я что-то увижу. И я увидел, как Екатерина Павловна
ушла, а из кустов вылез грязный мальчишка и сказал: "Дяденька, покатай на
лодке".
Сегодня вечером письмо пропало. Случилось это так: я стоял на балконе,
читал Ваше письмо и ел манную кашу. В это время тетушка позвала меня в
комнаты помочь ей завести часы. Я закрыл письмом манную кашу и пошел в
комнаты. Когда я вернулся обратно, то письмо впитало в себя всю манную кашу,
и я съел его.
Погоды в Царском стоят хорошие: переменная облачность, ветры
юго-западной четверти, возможен дождь.
Сегодня утром в наш сад приходил шарманщик и играл собачий вальс, а
потом спер гамак и убежал.
Я прочел очень интересную книгу о том, как один молодой человек полюбил
одну молодую особу, а эта молодая особа любила другого молодого человека, а
этот молодой человек любил другую молодую особу, а эта молодая особа любила
опять-таки другого молодого человека, который любил не ее, а другую молодую
особу.
И вдруг эта молодая особа оступается в открытый люк и надламывает себе
позвоночник. Но когда она уже совсем поправляется, она вдруг простужается и
умирает. Тогда молодой человек, любящий ее, кончает с собой выстрелом из
револьвера. Тогда молодая особа, любящая этого молодого человека, бросается
под поезд. Тогда молодой человек, любящий эту молодую особу, залезает с горя
на трамвайный столб, и касается проводника, и умирает от электрического
тока. Тогда молодая особа, любящая этого молодого человека, наедается
толченого стекла и умирает от раны в кишках. Тогда молодой человек, любящий
эту молодую особу, бежит в Америку и спивается до такой степени, что продает
свой последний костюм, и за неимением костюма он принужден лежать в постели,
и получает пролежни, и от пролежней умирает.
На днях буду в городе. Обязательно хочу увидеть Вас. Привет Валентине
Ефимовне и Якову Семеновичу.
Даниил Хармс.

28 июня 1932 года, Царское Село

--------

    Письма к Т. А. Мейер-Липавской



--------

20 августа 1930 года

Тамара Александровна,

должен сказать Вам, что я всё понял. Довольно ломать дурака и писать
глупые письма неизвестно кому. Вы думаете: он глуп. Он не поймет. Но Даниил
Хармс не глуп. Он всё понимает. Меня матушка не проведёшь! Сам проведу. Ещё
бы! Нашли дурака! Да дурак-то поумнее многих других, умных.
Не стану говорить таких слов, как издевательство, наглость и пр. и пр.
Всё это только уклонит нас от прямой цели.
Нет, скажу прямо, что это чорт знает что!
Я всегда говорил, что в Вашем лице есть нечто преступное. Со мной
спорили, не соглашались, но теперь пусть лучше попридержут язык за грибами
или за зубами или как там говорится!
Я прямо спрашиваю Вас: что это значит? Ага! Вижу как Вы краснеете и
жалкой ручонкой хотите отстранить от себя этот неумолимый призрак высокой
справедливости.
Смеюсь, глядя на то как Вы лепечете бледные слова оправдания.
Хохочу над Вашими извинениями.
Пусть! Пусть эта свинья Бобрикова сочтёт меня за изверга.
Пускай Рогнедовы обольют меня помоями!
Да!.. впрочем нет.
Не то.
Я скажу спокойно и смело: Я разъярён.
А Вы знаете на что я способен? Я волк. Зверь. Барс. Тигр. Я не
хвастаюсь. Чего мне хвастаться?
Я призираю злобу. Мне злость не понятна. Но святая ярость!
Знаем мы эти малороссийские поля и конавы.
Знаем и эти пресловутые 20 фунтов. Валентина Ефимовна уехала в Москву.
Цены на продукты дорожают.

Даниил Хармс.

--------

    <Черновик письма Т. А. Мейер>



Нет! Нет! Нет!
мне не смолчать!
Пусть! пусть подумают что хотят, но я скажу.
Я скажу Вам Тамара Александровна честно и открыто.
3ачем! 3ачем скрывать те чувства, ради которых многие великие люди шли
в огонь.
Например:
Павел Донов в 1847 году сгорел со словами: Мое мне!
Анатолий Владимирович Лештуков (именем которого называется один из
наших переулков) сгорел в 1859 году,
Жорж Свиндиминов, в начале нашего века, спалил жену, детей и себя.
Да что там говорить! Вы сами знаете, на что способен человек. А великий
человек на все способен.
Я знаю! Я знаю, Тамара Александровна, Вы думаете, я ДУРАК

* Текст по книге "Горло бредит бритвою".

--------

    * * *



5 декабря 1930 года

Дорогая Тамара Александровна,

Я люблю Вас. Я вчера, даже, хотел Вам это сказать, но Вы сказали, что у
меня на лбу всегда какая-то сыпь и мне стало неловко. Но потом, когда Вы ели
редьку, я подумал: "Ну хорошо, у меня некрасивый лоб, но зато ведь и
Тамарочка не богиня". Это я только для успокоения подумал. А на самом деле
Вы богиня, -- высокая, стройная, умная, чуть лукавая и совершенно не
оцененная!
А ночью я натёр лоб политурой и потом подумал: "Как хорошо любить
богиню, когда сам бог". Так и уснул.
А разбудил меня папа и, довольно строго, спросил кто у меня был вчера.
Я, говорю, были приятели.
-- Приятели?-- сказал папа.
Я говорю были Введенский, Липавский и Калашников.
А папа спросил не были-ли кто ни будь, так сказать, из дам. Я говорю,
что сразу этого не могу вспомнить. Но папа что-то сделал (только я не скажу
что) и я вспомнил и говорю ему: "Да, папочка, были такие-то и такие-то мои
знакомые дамы и мне их нужно было видеть по делу Госиздата, Дома Печати и
Федерации Писателей".
Но это не помогло.
Дело в том, видите-ли, что Вы решили буд-то я вроде как-бы, извините,
Яша Друскин, а я, на самом деле, это самое, значительно реже.
Ну вот и вышло, что папа раньше меня прочёл и показал Лидии Алексеевне
(это такая у нас живёт).
А я и не знаю, что там такое написано.
-- Нет, -- говорит папа, -- изволь, иди следом за мной и изволь всё
объясни.
Я надел туфли и пошёл.
Прихожу, вижу. Боже ты мой! С одной стороны и приятно видеть, а с
другой стороны стоят тут рядом папа и Лидия Алексеевна.
-- Я, -- говорит Лидия Алексеевна, -- сюда больше ходить не могу, а то
и про меня ещё чего ни будь напишут.
И папа раскричался тоже.
-- Это, кричит, -- не общественная!
Ну что тут скажешь! Я стою себе и думаю: "Любит ведь, явно любит, коли
до этого дошло! Ведь вон, думаю, каким хитрым манером призналась! Но
которая? Вот вопрос. Ах, если-бы это была она! т.-е. Тамара!"
Только это я так подумал, вдруг звонок, приходит почтальон и приносит
мне три заказных письма. И выходит, что все три зараз любят. А что мне до
других, когда я Вас, именно Вас, дорогая Тамара Александровна люблю.
Как увидал Вас, пять лет тому назад в Союзе Поэтов, так с тех пор и
люблю.
Сильно сломило это мою натуру. Хожу как дурак. Апетита лишился. А съем,
что через силу, так сразу отрыжка кислая. И сна лишился. Как только спать,
так левую ноздрю закладывает, прямо не продохнёшь!
Но любовь, можно сказать, священный пламень, всё прошибёт!
Пять лет любовался Вами. Как Вы прекрасны! Тамара Александровна, если б
Вы только знали!
Милая, дорогая Тамара Александровна! Зачем Шурка мой друг! Какая
насмешка судьбы! Ведь, не знай я Шуру, я бы и Вас не знал! Нет!..
Или вернее да! Да, только Вы, Тамара Александровна способны сделать
меня счастливым.
Вы пишите мне: "... я не Вашь вкус".
Да что Вы, Тамара Александровна! До вкуса-ли тут!
Ах! Слова бессильны, а звуки неизобразимы!
Тамарочка, радуга моя!

Твой Даня.

--------

    * * *



Матушка моя, дорогая Тамара Александровна,

не люблю писать зря, когда нечего. Ничего ровно не изменилось с тех
пор, как Вы уехали. Так же всё Валентина Ефимовна ходит к Тамаре
Григорьевне, Тамара Григорьевна к Валентине Ефимовне, Александра Григорьевна
к Леониду Савельевичу, а Леонид Савельевич к Александру Ивановичу. Абсолютно
так же ничего не могу сказать и о себе. Немного загорел, немного пополнел,
немного похорошел, но даже и с этим не все согласны.
Вот разве опишу вам казус, случившийся с Леонидом Савельевичем. Зашел
раз Леонид Савельевич ко мне и не застал меня дома. Ему даже дверь не
открыли, а только через дверь спросили: кто там? Он спросил сначала меня, а
потом назвал свою фамилию, почему-то Савельев. А мне потом передают, что
приходила ко мне какая-то барышня по имени Севилья. Я лишь с трудом
догадался, кто был на самом деле. Да, а на днях еще такой казус вышел. Пошли
мы с Леонидом Савельевичем в цирк. Приходим перед началом и, представьте
себе, нет ни одного билета. Я говорю: пойдемте, Леонид Савельевич, на фуфу.
Мы и пошли. А у входа меня задержали и не пускают, а он, смотрю, свободно
вперед прошел. Я обозлился и говорю: вон тот человек тоже без билета. Почему
вы его пускаете? А они мне говорят: это Ванька-встанька, он у нас у ковра
служит. Совсем, знаете, захирел Леонид Савельевич и на Госиздат рукой машет,
хочет в парикмахеры поступить. Александр Иванович купил себе брюки, уверяет,
что оксфорт. Широки они, действительно, страшно, шире оксфорта, но зато
коротки очень, видать где носки кончаются. Александр Иванович не унывает,
говорит: поношу -- разносятся. Валентина Ефимовна переехала на другую
квартиру. Должно быть и оттуда турнут ее в скором времени. Тамара
Григорьевна и Александра Григорьевна нахально сидят в Вашей комнате; советую
обратить внимание. Синайские, между прочим, мерзавцы.
Вот примерно всё, что произошло за время Вашего отсутствия. Как будет
что нибудь интересное, напишу обязательно.
Очень соскучились мы без Вас. Я влюбился уже в трех красавиц, похожих
на Вас. Леонид Савельевич написал у себя под кроватью карандашом по обоям:
"Тамара А. К. Н." А Олейников назвал своего сына Тамарой. А Александр
Иванович всех своих знакомых зовет Тамася. А Валентина Ефимовна написала
Барскому письмо и подписалась "Т" -- либо "Твоя", либо "Тамара". Хотите
верьте, хотите не верьте, но даже Боба Левин прислал из Симбирска письмо,
где пишет: "...ну как живешь, кого видишь?" Явно интересуется, вижу ли я
Вас. На днях встретил Данилевича. Он прямо просиял и затрепетал, но, узнав
меня, просто осунулся. Я, говорит1, вас за Тамарочку принял, теперь вижу,
обознался. Так и сказал: за Тамарочку. Я ничего не сказал, только посмотрел
ему вслед и тихо пробормотал: сосулька! А он, верно, это расслышал, подошел
быстро ко мне, да как хряснет меня по щеке неизвестно чем. Я даже заплакал,
очень мне жаль Вас стало.

Не могу больше писать карандашом.

Ваш Даниил Хармс.

17 июля 1931

Надеждинская, 11, кв. 8.
(пишите мне на этот городской адрес)

1 -- В этот момент тетушка отобрала у меня чернила. Пишу письмо из
царского села. Д. Х.

--------

    * * *



1 августа 1932. Курск

Дорогая Тамара Александровна, Валентина Ефимовна, Леонид Савельевич,
Яков Семёнович и Валентина Ефимовна.

Передайте от меня привет Леониду Савельевичу, Валентине Ефимовне и
Якову Семёновичу.
Как Вы живёте, Тамара Александровна, Валентина Ефимовна, Леонид
Савельевич и Яков Семёнович? Что поделывает Валентина Ефимовна? Обязательно
напишите мне, Тамара Александровна, как себя чувствуют Яков Семёнович и
Леонид Савельевич.
Я очень соскучился по Вас, Тамара Александровна, а также по Валентине
Ефимовне и Леониду Савельевичу и Якову Семёновичу. Что, Леонид Савельевич
всё ещё на даче или уже вернулся? Передайте ему, если он вернулся, привет от
меня. А также и Валентине Ефимовне, и Якову Семёновичу, и Тамаре
Александровне. Вы все для меня настолько памятны, что порой кажется, что я
вас и забыть не смогу. Валентина Ефимовна стоит у меня перед глазами как
живая и даже Леонид Савельевич как живой. Яков Семёнович для меня как родной
брат и сестра, а также и Вы как сестра или, в крайнем случае, как кузина.
Леонид Савельевич для меня как шурин, а также и Валентина Ефимовна как некая
родственница.
На каждом шагу вспоминаю я вас, то одного, то другого и всегда с такою
ясностью и отчётливостью, что просто ужас. Но во сне мне из вас никто не
мерещится, и я даже удивляюсь, почему это так. Ведь если бы во сне мне
приснился Леонид Савельевич, это было бы одно, а если бы Яков Семёнович, это
бы было уже другое. С этим нельзя не согласиться. А также если бы приснились
Вы, было бы опять другое, чем если бы мне во сне показали Валентину
Ефимовну. Что тут на днях было! Я, представьте себе, только собрался куда-то
идти и взял шляпу, чтобы одеть её, вдруг смотрю, а шляпа-то будто и не моя,
будто моя, а будто бы и не моя. Фу ты! думаю, что за притча! моя шляпа или
не моя? А сам шляпу-то надеваю и надеваю. А как надел шляпу и посмотрел в
зеркало, ну, вижу, шляпа будто бы моя. А сам думаю: а вдруг не моя. Хотя,
впрочем, пожалуй, моя. Ну оказалось, шляпа-то и впрямь моя. А также
Введенский, купаясь в реке, попал в рыболовную сеть и так сильно опечалился,
что как только освободился, так сразу же пришёл домой и деркал. Пишите и Вы,
как вы все живёте. Как Леонид Савельевич, на даче или уже приехал.

--------

    Письмо к Т. А. Мейер-Липавской



2 сентября 1932. Курск

Дорогая Тамара Александровна,

как Ваше здоровие? Александр Иванович прочёл Ваше письмо и тут же
деркал. Что же в самом деле с Вашими почками? Я долго думал по этому поводу,
но ни к каким положительным результатам не пришёл. Почки, как известно,
служат для выделения из организма вредных веществ и с виду похожи на бобы.
Чего же особенного может с ними случиться? Во всяком случае, с Вами вышел
занятный номер. Что значит смещение почки? Представьте себе для наглядности
на примере, что вы и Валентина Ефимовна две почки. И вдруг одна из вас
начинает смещаться. Что это значит? Абсурд. Возьмите вместо Валентины
Ефимовны и поставьте Леонида Савельевича, Якова Семёновича и вообще кого
угодно, всё равно получается чистейшая бессмыслица. Валентине Ефимовне я
послал поздравление. Какая она ни на есть, а всё, думаю, поздравить надо.

Даниил Хармс.

--------

    Письмо к Т. А. Липавской



Дорогая Тамара Александровна,

может быть это очень глупо с моей стороны писать так, но по-моему Вы
всегда были очень красивая. Хотите верьте, хотите не верьте, но это так. Я
даже убежден в этом. Да, так я думаю.
Я не хочу быть смешным и оригинальным, но продолжаю утверждать, что Вы
сто очков дадите вперед любой не очень красивой женщине. Пусть я первый
раскусил Вашу красоту. Я не рассчитываю иметь своих последователей. О нет!
Но пусть я буду одинок в своем мнении. Я от него не отступлюсь.
Это не упрямство. А что обо мне подумают, мне начхать.
Я слышал, из Вашего письма, что Вы раскокали себе нос. Жаль. Все же
урон. Отсутствием симметрии, Вашим мимолетным дефектом, могут
воспользоваться окружающие.
Валентина1 Вам под стать. Красивая женщина. Пышные волосы, рот,
глаза... Удивительно, почему толпа поклонников не осаждает ее дверь.
Походка? фигура? Что тому причиной? Почему всяк нос воротит?