Страница:
Несколько телефонных звонков – и все устроилось. Самолетом в Париж. Поездом до Марселя. Уже завтра он будет там.
8
9
10
8
Пог-Хилл, июль 1975 года
Дом Джо был темным и кривым, мало чем отличался от других домов, что выстроились вдоль железнодорожных путей. Фасад выходил прямо на улицу, дверь от мостовой отделяли только низкая стена да ящик для растений. Тылы – тесные дворики, увешанные бельем, трущобный поселок самодельных кроличьих клеток, курятников и голубятен. Эта сторона выходила на железную дорогу, здесь крутой берег был рассечен надвое, и по выемке шли поезда. Они шли через мост, из сада Джо был виден красный свет семафора, похожий на далекий маяк. Дальний Край тоже был виден и тусклые серые склоны шлаковых гор за полями. Дома, раскиданные как попало вдоль крутой узкой улочки, возвышались над всей территорией Джея. Кто-то пел в соседском саду, судя по голосу – старая леди, голос трогательно подрагивал. Кто-то стучал молотком по дереву, примитивно и успокаивающе.
– Пить хошь? – Джо небрежно кивнул на дом. – Небось не откажешься.
Джей глянул на дом, внезапно вспомнив о своих порванных джинсах и засохшей крови на носу и верхней губе. Во рту пересохло.
– Хочу.
В доме было прохладно. Джей проследовал за стариком в кухню, большую полупустую комнату с голыми деревянными половицами и большим сосновым столом, испещренным шрамами, оставленными множеством ножей. Занавесок не было, зато весь подоконник был уставлен стройными зелеными ростками, буйной защитой от солнечного света. Приятный, землистый запах растений наполнял кухню.
– Это мои помидорки, – сообщил Джо, открывая кладовку, и Джей и вправду заметил в пышной листве помидоры – маленькие желтые, большие красные, неправильной формы, и полосатые рыже-зеленые, как лягушачьи шарики.
В горшках на полу жили другие растения, тянулись вдоль стен, обвивали дверной косяк. В стороне – деревянные ящики с овощами и фруктами, аккуратно уложенными, чтоб не попортить.
– Очень милые, – сказал он из вежливости.
Джо иронически посмотрел на него.
– Чтоб они росли, надо с ними говорить. И щекотать, – добавил он, указывая на длинную палку, прислоненную к голой стене. На конце палки болтался кроличий хвостик. – Это моя палка-щекоталка, ясно? Помидорки ужасно боятся щекотки.
Джей тупо смотрел на него.
– Похоже, попал ты в переплет, – сказал Джо, открывая дверь в дальнем углу, за которой оказалась большая кладовка. – Подрался небось.
Джей сдержанно рассказал. Когда он дошел до того, как Зет разбил радио, голос дал петуха, зазвучал по-детски, зазвенел слезами. Джей умолк и густо покраснел.
Джо как будто ничего не заметил. Он залез в кладовку и достал бутылку темно-красной жидкости и пару стаканов.
– Выпей-ка, – посоветовал он, наполняя стакан.
Пахло фруктами, но незнакомо, дрожжами, как пиво, но обманчиво сладко. Джей подозрительно уставился на жидкость.
– Это вино? – с сомнением спросил он.
Джо кивнул.
– Ежевичное, – сказал он, выпив свою порцию с явным удовольствием.
– Мне, наверное, не стоит… – начал Джей, но Джо нетерпеливо сунул ему стакан.
– Попробуй, сынок, – велел он. – Раскрась жизнь новыми красками.
Джей попробовал.
Джо стучал его по спине, пока Джей не перестал кашлять, но прежде осторожно вынул стакан из пальцев, чтобы мальчик не пролил драгоценную жидкость.
– Ну и гадость! – выдавил Джей в промежутках между приступами кашля.
На вкус это походило на что угодно, только не на вино. Он пил вино прежде – родители частенько наливали ему вина за едой, и он успел полюбить кое-какие приторные белые немецкие вина, – но ничего подобного никогда не пробовал. Оно походило на землю, и болотную воду, и прокисшие от старости фрукты. Танин налетом осел на языке. Горло жгло. Глаза слезились.
Джо, кажется, сильно обиделся. Потом рассмеялся.
– Крепковато для тебя, а?
Джей кивнул, продолжая кашлять.
– Мог бы и догадаться, – весело сказал Джо, отворачиваясь к кладовке. – Пожалуй, к нему сперва попривыкнуть надо бы. Но в нем есть искусство, – нежно добавил он, осторожно возвращая бутылку на полку. – А это главное.
Он обернулся, на этот раз с бутылкой «Желтого лимонада Бена Шоу» в руке.
– Пожалуй, лучше пока выпей это, – сказал он, наливая полный стакан. – А до остального скоро дорастешь.
Он вернул бутылку на полку, помедлил, посмотрел на Джея.
– Может, у меня кое-что есть и для другой твоей беды, если хошь, конечно, – сказал он. – Пойдем.
Джей понятия не имел, что старик собирается ему дать. Может, уроки кун-фу, или базуку, оставшуюся с какой-нибудь войны, или гранаты, или зулусское копье, приобретенное в странствиях, или особый непобедимый удар с лёта, показанный тибетским гуру (работает безотказно). Вместо этого Джо повел его в крыло дома, где из камня торчал гвоздь, а на гвозде висел красный фланелевый мешочек. Старик снял мешочек, мельком понюхал содержимое и протянул Джею.
– Бери, – сказал Джо. – Еще немного протянет. Попозжее сварганю нам свежий.
Джей уставился на него.
– Что это? – наконец спросил он.
– Носи с собой, и все дела, – сказал Джо. – В кармане, если хошь, или на шнурке. Вот увидишь. Поможет.
– Что в нем?
Джей смотрел на Джо во все глаза, будто старик свихнулся. Подозрения, на время забытые, вспыхнули вновь.
– Да так, то да се. Сандаловое дерево. Лаванда. Верховного Джона Завоевателя[22] чуток. Этому трюку я у одной леди с Гаити выучился, много лет назад. Каждый раз помогает.
Ну точно, решил Джей. Старик определенно рехнулся. Безобидный – хотелось бы верить, – но сумасшедший. Джей беспокойно обернулся на закуток сада и задумался, успеет ли добежать до стены, если старик начнет буянить. Джо лишь улыбнулся.
– Попробуй, – настойчиво сказал он. – Носи в кармане. Скоро вообще про него забудешь.
Джей решил ему подыграть.
– Ладно. И что он умеет делать?
Джо снова улыбнулся.
– Может, и ничего.
– Но как я пойму, сработал он или нет? – уперся Джей.
– Поймешь, – беззаботно заверил его Джо. – Когда снова пойдешь на Дальний Край.
– Я больше не могу туда ходить, – отрезал Джо. – Эти парни…
– Значит, оставишь им свой сундучок с сокровищами?
Он был прав. Джей почти позабыл про коробку с сокровищами, до сих пор спрятанную в тайном месте за расшатанным камнем. Внезапная тревога почти вытеснила из сознания тот факт, что он совершенно точно не обмолвился Джо о коробке.
– Я мальчонкой часто туда ходил, – любезно пояснил старик. – В углу шлюза был расшатанный камень. Он все еще там, а?
Джей уставился на него.
– Как вы узнали? – прошептал он.
– Чего узнал? – чересчур простодушно переспросил Джо. – О чем ты? Я обычный шахтер. Я ничего не знаю.
Джей не вернулся к каналу в тот день. Он был слишком озадачен, в голове теснились драки, сломанные радиоприемники, гаитянское колдовство и ясные, смеющиеся глаза Джо. Джей сел на велик и медленно проехал по железнодорожному мосту раза три или четыре; сердце колотилось, он пытался набраться смелости и взобраться по склону. В конце концов он отправился домой, подавленный и разочарованный, ликование испарилось. Он представлял, как Зет с дружками перебирают его сокровища, разражаются вульгарным смехом, разбрасывают комиксы и книги, набивают рты конфетами и шоколадками, распихивают деньги по карманам. Но хуже всего, что там остались его блокноты, его рассказы и стихи. Наконец он приехал домой – челюсти сводило от злобы, – посмотрел «Субботний вечер в кинотеатре»[23] и лег в постель, забывшись поздним, беспокойным сном, в котором все время убегал от невидимого врага и смех Джо звенел у него в ушах.
Назавтра он решил остаться дома. Красный фланелевый мешочек молчаливым вызовом лежал на тумбочке. Джей игнорировал его и пытался читать, но лучшие комиксы остались в коробке с сокровищами. Отсутствие радио наполняло воздух враждебной тишиной. На улице сияло солнце, а ветра было ровно столько, чтобы воздух не обжигал. День обещал стать прекраснейшим днем лета.
В каком-то оцепенении он доехал до моста. Он не собирался ехать сюда, и даже когда катил к городу, глубоко внутри знал, что должен развернуться, поехать другой дорогой, оставить канал Зету и его банде – теперь это их территория. Возможно, он зайдет к Джо – тот не предлагал заходить, но и держаться подальше не велел, словно присутствие Джея было ему безразлично, – а может, заскочит в газетный киоск и купит курева. В любом случае он определенно не собирался возвращаться к каналу. Он повторял это, пряча велик в знакомых зарослях кипрея, повторял, взбираясь по склону. Только дураки наступают дважды на одни грабли. Красный фланелевый мешочек Джо лежал в кармане джинсов. Джей чувствовал его – мягкий мячик не больше скомканного носового платка. Он гадал, как мешочек с травой ему поможет. Джей открыл его накануне вечером, высыпал содержимое на тумбочку. Несколько веточек, какая-то коричневатая пыль и кусочки чего-то ароматного, серо-зеленого – вот и все. А ведь он почти ожидал увидеть сушеные головы. Это всего лишь шутка, отчаянно твердил себе Джей. Старик пошутил. Но упрямая его часть, которая отчаянно хотела верить, так просто не сдавалась. А вдруг в мешочке все же есть волшебство? Джей представил, как держит амулет в вытянутой руке, звенящим голосом плетет волшебное заклинание, Зет и его приятели съеживаются… Мешочек уютно давил на бедро, словно рука успокаивала. Сердце екнуло; Джей начал спускаться к каналу. Как знать, может, он никого и не встретит.
Снова ошибся. Он крался по тропе, держась в тени деревьев, кроссовки тихо ступали по выжженной желтой земле. Его трясло от адреналина, он готов был сорваться с места от малейшего шороха. Птица шумно выпорхнула из своего камышового ложа, когда он шел мимо, и он замер, уверенный, что всполошились все на мили вокруг. Ничего. Джей уже почти добрался до шлюза, он видел то место на склоне, где была спрятана коробка с сокровищами. Осколки пластика валялись на камнях. Он опустился на колени, сдвинул дерн с камня и потащил.
Он думал о них так долго, что мгновение сомневался, взаправду ли слышит их голоса. Но теперь он видел за кустами их смутные тени, они приближались с той стороны канала, где была зольная яма. Бежать слишком поздно. Полминуты, не больше, и они обнаружат его укрытие. Тропинка слишком широка здесь, слишком далека от моста. Миг-другой – и он будет у них как на блюдечке.
Джей понял, что есть лишь одно место, где можно спрятаться. Сам канал. Он почти высох, не считая лужиц, зарос камышом, забился мусором и столетним илом. Небольшая плотина возвышалась над ним фута на четыре, вполне можно спрятаться, хотя бы на время.
Конечно, едва они выйдут на плотину, или вернутся на тропу, или нагнутся, чтобы рассмотреть что-нибудь на поверхности грязной воды…
Но времени думать об этом не было. Не поднимаясь с колен, Джей скользнул в канал, одновременно впихнув на место коробку с сокровищами. Мгновение ноги утопали в грязи без сопротивления, потом он коснулся дна, по щиколотки увязнув в иле. Ил затек в кроссовки и просочился между пальцев. Не обращая внимания, Джей припал к земле, стараясь стать как можно меньше; трава щекотала лицо. Инстинктивно он поискал взглядом оружие: камни, жестянки, все, что можно кинуть. Если его заметят, внезапность будет единственным его преимуществом.
Он забыл об амулете Джо в кармане. Тот умудрился вывалиться, когда Джей скорчился, и мальчик автоматически подобрал его, внезапно устыдившись. Как мог он поверить, что мешочек с листьями и веточками сумеет его защитить? Почему ему так хотелось в это верить?
Они были совсем уже близко, футах в десяти. Он слышал, как грохочут их башмаки. Кто-то со всей дури кинул бутылку или банку на камни; она взорвалась, и Джей вздрогнул, когда осколки стекла градом посыпались на его голову и плечи. Решение спрятаться у них под ногами теперь казалось нелепым, самоубийственным. Им достаточно глянуть вниз – и он окажется в полной их власти. Он мог сбежать, горько говорил он себе, сбежать, пока еще была возможность. Шаги приближались. Девять футов. Восемь. Семь. Джей вжался щекой во влажные камни стены, стараясь стать стеной. Амулет Джо отсырел от пота. Шесть футов. Пять футов. Четыре.
Голоса – Бачков и Самолетиков – звучали убийственно близко.
– Как по-твоему, он вернется?
– Да хрен там, пацан. Он, блин, тогда покойник.
«Обо мне, – как во сне подумал Джей. – Они говорят обо мне».
Три фута. Два фута.
Голос Зета, почти равнодушный, холодный, угрожающий:
– Ничё, подожду.
Два фута. Фут. Тень упала на него, пригвоздив к земле. Волосы на затылке зашевелились. Парни смотрели вниз, разглядывали канал, и он не осмеливался поднять голову, хотя необходимость знать была как нестерпимый зуд, как крапивница рассудка. Он чувствовал их взгляды затылком, слышал хриплое прокуренное дыхание Зета. Еще мгновение – и он не выдержит. Он должен поднять голову, должен посмотреть…
Камень плюхнулся в лужицу грязи футах в двух от него. Джей видел это уголком глаза. Еще камень. Плюх!
Наверное, они его дразнят, отчаянно подумал он. Они заметили его и теперь тянут время, давясь гадким смехом, молча подбирая камни и комья грязи, чтобы кинуть в него. А может, Зет вскинул воздушку, глядит задумчиво…
Но ничего такого не произошло. В тот самый миг, когда Джей собрался поднять голову, он услышал, как шаги удаляются прочь. Еще один камень плюхнулся в грязь и заскользил к нему; Джей вздрогнул. Потом услышал лениво затухающие голоса: парни шагали к зольной яме, кто-то что-то говорил, мол, поискать бутылки да пострелять по мишеням.
Он ждал, оставаясь неподвижным. Это уловка, сказал он себе, трюк, чтобы заставить его вылезти из укрытия, они не могли не заметить его. Но голоса уходили все дальше, за плотину, слабели, пока их владельцы шли по заросшей тропе к зольной яме. Далекий треск винтовки. Смех из-за деревьев. Не может быть. Они должны были его заметить. Но почему-то…
Джей осторожно вытащил коробку с сокровищами. Амулет почернел от его пота. Он работает, изумленно сказал себе Джей. Невероятно, но он работает.
Дом Джо был темным и кривым, мало чем отличался от других домов, что выстроились вдоль железнодорожных путей. Фасад выходил прямо на улицу, дверь от мостовой отделяли только низкая стена да ящик для растений. Тылы – тесные дворики, увешанные бельем, трущобный поселок самодельных кроличьих клеток, курятников и голубятен. Эта сторона выходила на железную дорогу, здесь крутой берег был рассечен надвое, и по выемке шли поезда. Они шли через мост, из сада Джо был виден красный свет семафора, похожий на далекий маяк. Дальний Край тоже был виден и тусклые серые склоны шлаковых гор за полями. Дома, раскиданные как попало вдоль крутой узкой улочки, возвышались над всей территорией Джея. Кто-то пел в соседском саду, судя по голосу – старая леди, голос трогательно подрагивал. Кто-то стучал молотком по дереву, примитивно и успокаивающе.
– Пить хошь? – Джо небрежно кивнул на дом. – Небось не откажешься.
Джей глянул на дом, внезапно вспомнив о своих порванных джинсах и засохшей крови на носу и верхней губе. Во рту пересохло.
– Хочу.
В доме было прохладно. Джей проследовал за стариком в кухню, большую полупустую комнату с голыми деревянными половицами и большим сосновым столом, испещренным шрамами, оставленными множеством ножей. Занавесок не было, зато весь подоконник был уставлен стройными зелеными ростками, буйной защитой от солнечного света. Приятный, землистый запах растений наполнял кухню.
– Это мои помидорки, – сообщил Джо, открывая кладовку, и Джей и вправду заметил в пышной листве помидоры – маленькие желтые, большие красные, неправильной формы, и полосатые рыже-зеленые, как лягушачьи шарики.
В горшках на полу жили другие растения, тянулись вдоль стен, обвивали дверной косяк. В стороне – деревянные ящики с овощами и фруктами, аккуратно уложенными, чтоб не попортить.
– Очень милые, – сказал он из вежливости.
Джо иронически посмотрел на него.
– Чтоб они росли, надо с ними говорить. И щекотать, – добавил он, указывая на длинную палку, прислоненную к голой стене. На конце палки болтался кроличий хвостик. – Это моя палка-щекоталка, ясно? Помидорки ужасно боятся щекотки.
Джей тупо смотрел на него.
– Похоже, попал ты в переплет, – сказал Джо, открывая дверь в дальнем углу, за которой оказалась большая кладовка. – Подрался небось.
Джей сдержанно рассказал. Когда он дошел до того, как Зет разбил радио, голос дал петуха, зазвучал по-детски, зазвенел слезами. Джей умолк и густо покраснел.
Джо как будто ничего не заметил. Он залез в кладовку и достал бутылку темно-красной жидкости и пару стаканов.
– Выпей-ка, – посоветовал он, наполняя стакан.
Пахло фруктами, но незнакомо, дрожжами, как пиво, но обманчиво сладко. Джей подозрительно уставился на жидкость.
– Это вино? – с сомнением спросил он.
Джо кивнул.
– Ежевичное, – сказал он, выпив свою порцию с явным удовольствием.
– Мне, наверное, не стоит… – начал Джей, но Джо нетерпеливо сунул ему стакан.
– Попробуй, сынок, – велел он. – Раскрась жизнь новыми красками.
Джей попробовал.
Джо стучал его по спине, пока Джей не перестал кашлять, но прежде осторожно вынул стакан из пальцев, чтобы мальчик не пролил драгоценную жидкость.
– Ну и гадость! – выдавил Джей в промежутках между приступами кашля.
На вкус это походило на что угодно, только не на вино. Он пил вино прежде – родители частенько наливали ему вина за едой, и он успел полюбить кое-какие приторные белые немецкие вина, – но ничего подобного никогда не пробовал. Оно походило на землю, и болотную воду, и прокисшие от старости фрукты. Танин налетом осел на языке. Горло жгло. Глаза слезились.
Джо, кажется, сильно обиделся. Потом рассмеялся.
– Крепковато для тебя, а?
Джей кивнул, продолжая кашлять.
– Мог бы и догадаться, – весело сказал Джо, отворачиваясь к кладовке. – Пожалуй, к нему сперва попривыкнуть надо бы. Но в нем есть искусство, – нежно добавил он, осторожно возвращая бутылку на полку. – А это главное.
Он обернулся, на этот раз с бутылкой «Желтого лимонада Бена Шоу» в руке.
– Пожалуй, лучше пока выпей это, – сказал он, наливая полный стакан. – А до остального скоро дорастешь.
Он вернул бутылку на полку, помедлил, посмотрел на Джея.
– Может, у меня кое-что есть и для другой твоей беды, если хошь, конечно, – сказал он. – Пойдем.
Джей понятия не имел, что старик собирается ему дать. Может, уроки кун-фу, или базуку, оставшуюся с какой-нибудь войны, или гранаты, или зулусское копье, приобретенное в странствиях, или особый непобедимый удар с лёта, показанный тибетским гуру (работает безотказно). Вместо этого Джо повел его в крыло дома, где из камня торчал гвоздь, а на гвозде висел красный фланелевый мешочек. Старик снял мешочек, мельком понюхал содержимое и протянул Джею.
– Бери, – сказал Джо. – Еще немного протянет. Попозжее сварганю нам свежий.
Джей уставился на него.
– Что это? – наконец спросил он.
– Носи с собой, и все дела, – сказал Джо. – В кармане, если хошь, или на шнурке. Вот увидишь. Поможет.
– Что в нем?
Джей смотрел на Джо во все глаза, будто старик свихнулся. Подозрения, на время забытые, вспыхнули вновь.
– Да так, то да се. Сандаловое дерево. Лаванда. Верховного Джона Завоевателя[22] чуток. Этому трюку я у одной леди с Гаити выучился, много лет назад. Каждый раз помогает.
Ну точно, решил Джей. Старик определенно рехнулся. Безобидный – хотелось бы верить, – но сумасшедший. Джей беспокойно обернулся на закуток сада и задумался, успеет ли добежать до стены, если старик начнет буянить. Джо лишь улыбнулся.
– Попробуй, – настойчиво сказал он. – Носи в кармане. Скоро вообще про него забудешь.
Джей решил ему подыграть.
– Ладно. И что он умеет делать?
Джо снова улыбнулся.
– Может, и ничего.
– Но как я пойму, сработал он или нет? – уперся Джей.
– Поймешь, – беззаботно заверил его Джо. – Когда снова пойдешь на Дальний Край.
– Я больше не могу туда ходить, – отрезал Джо. – Эти парни…
– Значит, оставишь им свой сундучок с сокровищами?
Он был прав. Джей почти позабыл про коробку с сокровищами, до сих пор спрятанную в тайном месте за расшатанным камнем. Внезапная тревога почти вытеснила из сознания тот факт, что он совершенно точно не обмолвился Джо о коробке.
– Я мальчонкой часто туда ходил, – любезно пояснил старик. – В углу шлюза был расшатанный камень. Он все еще там, а?
Джей уставился на него.
– Как вы узнали? – прошептал он.
– Чего узнал? – чересчур простодушно переспросил Джо. – О чем ты? Я обычный шахтер. Я ничего не знаю.
Джей не вернулся к каналу в тот день. Он был слишком озадачен, в голове теснились драки, сломанные радиоприемники, гаитянское колдовство и ясные, смеющиеся глаза Джо. Джей сел на велик и медленно проехал по железнодорожному мосту раза три или четыре; сердце колотилось, он пытался набраться смелости и взобраться по склону. В конце концов он отправился домой, подавленный и разочарованный, ликование испарилось. Он представлял, как Зет с дружками перебирают его сокровища, разражаются вульгарным смехом, разбрасывают комиксы и книги, набивают рты конфетами и шоколадками, распихивают деньги по карманам. Но хуже всего, что там остались его блокноты, его рассказы и стихи. Наконец он приехал домой – челюсти сводило от злобы, – посмотрел «Субботний вечер в кинотеатре»[23] и лег в постель, забывшись поздним, беспокойным сном, в котором все время убегал от невидимого врага и смех Джо звенел у него в ушах.
Назавтра он решил остаться дома. Красный фланелевый мешочек молчаливым вызовом лежал на тумбочке. Джей игнорировал его и пытался читать, но лучшие комиксы остались в коробке с сокровищами. Отсутствие радио наполняло воздух враждебной тишиной. На улице сияло солнце, а ветра было ровно столько, чтобы воздух не обжигал. День обещал стать прекраснейшим днем лета.
В каком-то оцепенении он доехал до моста. Он не собирался ехать сюда, и даже когда катил к городу, глубоко внутри знал, что должен развернуться, поехать другой дорогой, оставить канал Зету и его банде – теперь это их территория. Возможно, он зайдет к Джо – тот не предлагал заходить, но и держаться подальше не велел, словно присутствие Джея было ему безразлично, – а может, заскочит в газетный киоск и купит курева. В любом случае он определенно не собирался возвращаться к каналу. Он повторял это, пряча велик в знакомых зарослях кипрея, повторял, взбираясь по склону. Только дураки наступают дважды на одни грабли. Красный фланелевый мешочек Джо лежал в кармане джинсов. Джей чувствовал его – мягкий мячик не больше скомканного носового платка. Он гадал, как мешочек с травой ему поможет. Джей открыл его накануне вечером, высыпал содержимое на тумбочку. Несколько веточек, какая-то коричневатая пыль и кусочки чего-то ароматного, серо-зеленого – вот и все. А ведь он почти ожидал увидеть сушеные головы. Это всего лишь шутка, отчаянно твердил себе Джей. Старик пошутил. Но упрямая его часть, которая отчаянно хотела верить, так просто не сдавалась. А вдруг в мешочке все же есть волшебство? Джей представил, как держит амулет в вытянутой руке, звенящим голосом плетет волшебное заклинание, Зет и его приятели съеживаются… Мешочек уютно давил на бедро, словно рука успокаивала. Сердце екнуло; Джей начал спускаться к каналу. Как знать, может, он никого и не встретит.
Снова ошибся. Он крался по тропе, держась в тени деревьев, кроссовки тихо ступали по выжженной желтой земле. Его трясло от адреналина, он готов был сорваться с места от малейшего шороха. Птица шумно выпорхнула из своего камышового ложа, когда он шел мимо, и он замер, уверенный, что всполошились все на мили вокруг. Ничего. Джей уже почти добрался до шлюза, он видел то место на склоне, где была спрятана коробка с сокровищами. Осколки пластика валялись на камнях. Он опустился на колени, сдвинул дерн с камня и потащил.
Он думал о них так долго, что мгновение сомневался, взаправду ли слышит их голоса. Но теперь он видел за кустами их смутные тени, они приближались с той стороны канала, где была зольная яма. Бежать слишком поздно. Полминуты, не больше, и они обнаружат его укрытие. Тропинка слишком широка здесь, слишком далека от моста. Миг-другой – и он будет у них как на блюдечке.
Джей понял, что есть лишь одно место, где можно спрятаться. Сам канал. Он почти высох, не считая лужиц, зарос камышом, забился мусором и столетним илом. Небольшая плотина возвышалась над ним фута на четыре, вполне можно спрятаться, хотя бы на время.
Конечно, едва они выйдут на плотину, или вернутся на тропу, или нагнутся, чтобы рассмотреть что-нибудь на поверхности грязной воды…
Но времени думать об этом не было. Не поднимаясь с колен, Джей скользнул в канал, одновременно впихнув на место коробку с сокровищами. Мгновение ноги утопали в грязи без сопротивления, потом он коснулся дна, по щиколотки увязнув в иле. Ил затек в кроссовки и просочился между пальцев. Не обращая внимания, Джей припал к земле, стараясь стать как можно меньше; трава щекотала лицо. Инстинктивно он поискал взглядом оружие: камни, жестянки, все, что можно кинуть. Если его заметят, внезапность будет единственным его преимуществом.
Он забыл об амулете Джо в кармане. Тот умудрился вывалиться, когда Джей скорчился, и мальчик автоматически подобрал его, внезапно устыдившись. Как мог он поверить, что мешочек с листьями и веточками сумеет его защитить? Почему ему так хотелось в это верить?
Они были совсем уже близко, футах в десяти. Он слышал, как грохочут их башмаки. Кто-то со всей дури кинул бутылку или банку на камни; она взорвалась, и Джей вздрогнул, когда осколки стекла градом посыпались на его голову и плечи. Решение спрятаться у них под ногами теперь казалось нелепым, самоубийственным. Им достаточно глянуть вниз – и он окажется в полной их власти. Он мог сбежать, горько говорил он себе, сбежать, пока еще была возможность. Шаги приближались. Девять футов. Восемь. Семь. Джей вжался щекой во влажные камни стены, стараясь стать стеной. Амулет Джо отсырел от пота. Шесть футов. Пять футов. Четыре.
Голоса – Бачков и Самолетиков – звучали убийственно близко.
– Как по-твоему, он вернется?
– Да хрен там, пацан. Он, блин, тогда покойник.
«Обо мне, – как во сне подумал Джей. – Они говорят обо мне».
Три фута. Два фута.
Голос Зета, почти равнодушный, холодный, угрожающий:
– Ничё, подожду.
Два фута. Фут. Тень упала на него, пригвоздив к земле. Волосы на затылке зашевелились. Парни смотрели вниз, разглядывали канал, и он не осмеливался поднять голову, хотя необходимость знать была как нестерпимый зуд, как крапивница рассудка. Он чувствовал их взгляды затылком, слышал хриплое прокуренное дыхание Зета. Еще мгновение – и он не выдержит. Он должен поднять голову, должен посмотреть…
Камень плюхнулся в лужицу грязи футах в двух от него. Джей видел это уголком глаза. Еще камень. Плюх!
Наверное, они его дразнят, отчаянно подумал он. Они заметили его и теперь тянут время, давясь гадким смехом, молча подбирая камни и комья грязи, чтобы кинуть в него. А может, Зет вскинул воздушку, глядит задумчиво…
Но ничего такого не произошло. В тот самый миг, когда Джей собрался поднять голову, он услышал, как шаги удаляются прочь. Еще один камень плюхнулся в грязь и заскользил к нему; Джей вздрогнул. Потом услышал лениво затухающие голоса: парни шагали к зольной яме, кто-то что-то говорил, мол, поискать бутылки да пострелять по мишеням.
Он ждал, оставаясь неподвижным. Это уловка, сказал он себе, трюк, чтобы заставить его вылезти из укрытия, они не могли не заметить его. Но голоса уходили все дальше, за плотину, слабели, пока их владельцы шли по заросшей тропе к зольной яме. Далекий треск винтовки. Смех из-за деревьев. Не может быть. Они должны были его заметить. Но почему-то…
Джей осторожно вытащил коробку с сокровищами. Амулет почернел от его пота. Он работает, изумленно сказал себе Джей. Невероятно, но он работает.
9
Лондон, март 1999 года
– Даже самый скучный и неинтересный герой, – сказал он своим студентам-вечерникам, – станет больше похож на человека, если подарить ему любимое существо. Ребенка, возлюбленного или хотя бы собаку.
«Если, конечно, вы не пишете фантастику, – подумал он и внезапно осклабился, – в этом случае вполне достаточно выкрасить ему глаза в желтый цвет».
Он примостился на столе рядом с разбухшей сумкой, борясь с настоятельным желанием потрогать ее, открыть. Студенты благоговейно глазели на него. Кое-кто делал заметки. «Или, – усердно записывали они, напряженно стараясь не пропустить ни единого слова, – или… хотя бы… собаку».
Он учил их по настоянию Керри, смутно недолюбливая за тщеславие и слепое повиновение правилам. Пятнадцать человек, почти все в неизменном черном; серьезные молодые люди и пылкие юные девушки, с короткими стрижками и кольцами в проколотых бровях, но с аристократическим произношением. Одна девушка – настолько похожая на Керри пять лет назад, что они могли бы быть сестрами, – читала вслух свой рассказ, упражнение, словесный портрет чернокожей матери-одиночки, живущей в квартире в Шеффилде. Джей теребил брошюру «Избавлений» в кармане и пытался слушать, но голос девицы был не более чем бубнежом, довольно неприятным, назойливым осиным жужжанием. Время от времени Джей кивал, делая вид, что ему интересно. Он до сих пор был слегка под хмельком.
Со вчерашней ночи мир будто слегка сдвинулся, навелся на резкость. Будто нечто, на что Джей годами смотрел, не видя, внезапно совершенно прояснилось.
Девица бубнила. Читая, она хмурилась и маниакально пинала ножку стола. Джей подавил зевок. Она так усердна, сказал он себе. Усердна и довольно омерзительна в своем самопоглощении, словно подросток, давящий прыщи. Она вставляла «блядь» в каждое предложение – очевидно, в поисках жизненной правды. Джею хотелось смеяться. Она произносила «блиадь».
Он знал, что не пьян. Он допил бутылку много часов назад – и даже тогда был практически трезв. После всех дел он решил пропустить урок, но все же пошел, внезапно придя в ужас от мысли о возвращении в дом, где вещи Керри встретят его безмолвным упреком. «Убиваю время, – мысленно сказал он себе. – Убиваю время». Вину Джо вообще-то пора выветриться, и все-таки Джей до сих пор был странно навеселе. Будто нормальный порядок вещей приостановился на день, своего рода нечаянный выходной. Может, он слишком много думал о Джо. Воспоминания накатывали одно за другим, он давно потерял им счет, словно в бутылке было не вино, но время, что раскручивалось струйкой дыма, подобно джинну из прокисшего осадка, изменяя его, заставляя его… что? Сходить с ума? Или, наоборот, трезво мыслить? Он не мог сосредоточиться. Ретростанция, неизменно настроенная на те давние летние дни, бесцельно пульсировала в подсознании. Ему словно опять тринадцать, и голова набита мечтами и фантазиями. Сидит на уроке и вдыхает запахи лета, плывущие через окно, а переулок Пог-Хилл – рукой подать, за углом, и вязкое тиканье часов отмеряет время до конца уроков.
Но он же теперь учитель, вспомнил он. Учитель, который ждет не дождется конца занятий. А ученики страстно жаждут продлить их, впитать каждое бессмысленное слово. В конце концов, он, Джей Макинтош, – человек, который написал «Три лета с Пьяблочным Джо». Писатель, который никогда не писал. Учитель, которому нечему учить.
Подумав так, он расхохотался.
Должно быть, что-то в воздухе, решил он. Дуновение веселящего газа, аромат дальних странствий. Бубнящая девица сбилась, замолкла – а может, уже дочитала – и уставилась на него с безмолвным упреком. Она так походила на Керри, что он не удержался и снова захохотал.
– Сегодня я купил дом, – внезапно сказал он.
Они молча смотрели на него. Юноша в байроновской рубашке старательно записал: «Сегодня… я купил… дом».
Джей вытащил брошюру из кармана и снова посмотрел на нее. Она измялась и запачкалась оттого, что он все время ее теребил, но при виде снимка сердце его екнуло.
– Ну, не совсем дом, – поправился он. – Шammo. – Он снова засмеялся. – Так его называл Джо. Его шатто в Бордо.
Он открыл брошюру и зачитал описание. Студенты покорно внимали. Байроновская Рубашка конспектировал.
– «Шато Фудуин, Ло и Гаронна. Ланскне-су-Танн. Это подлинное шато восемнадцатого века в сердце самого известного винодельческого региона Франции включает в себя виноградник, фруктовый сад, озеро и обширные неокультуренные земли, а также гараж, винокурню в рабочем состоянии, пять спален, приемную, гостиную и подлинные дубовые стропильные балки. Возможна перестройка». Конечно, мне пришлось заплатить немного больше, чем пять тысяч фунтов. С тысяча девятьсот семьдесят пятого цены выросли.
Секунду Джей гадал, многие ли из них уже хотя бы родились в семьдесят пятом. Они молча смотрели на него, пытаясь понять.
– Прошу прощения, доктор Макинтош, – встряла девица – она так и не села и сейчас глядела на него довольно агрессивно. – Вы не могли бы объяснить, как это связано с моим заданием?
Джей снова засмеялся. Внезапно все показалось ему забавным, нереальным. Можно выкинуть все, что угодно, сказать что угодно. Норма на время забыта. Он сказал себе, что именно таким и должно быть опьянение. Оказывается, все эти годы он напивался совершенно неправильно.
– Конечно. – Он улыбнулся ей. – Это, – он поднял брошюру, чтобы всем было видно, – это самый оригинальный и выразительный художественный текст, который я видел с начала семестра.
Тишина. Даже Байроновская Рубашка оторвался от конспекта и уставился на него, открыв рот. Джей широко улыбнулся классу, ища отклика. Все тщательно следили за собственными лицами.
– Что вы тут делаете? – внезапно поинтересовался он. – Чему вы надеялись научиться на этих уроках?
Он старался не засмеяться над их шокированными лицами, над их благовоспитанным потрясением. Он чувствовал себя моложе любого из них, провинившимся учеником перед полной комнатой косных, педантичных учителей.
– Вы молоды. У вас богатое воображение. За каким хреном вы пишете о чернокожих матерях-одиночках и наркоманах из Глазго и лепите куда попало слово «блиадь»?
– Но, сэр, вы дали задание.
Агрессивная девица не сдавалась. Она сверлила его взглядом, сжимая отвергнутое задание тонкими пальцами.
– К черту задание! – весело вскричал он. – Вы пишете не потому, что кто-то дает задания! Вы пишете потому, что не можете не писать, или потому, что надеетесь – вас кто-то услышит, или чтобы починить то, что внутри вас сломалось, или вернуть что-то к жизни…
Дабы подчеркнуть свои слова, он хлопнул по тяжелой разбухшей сумке на столе, и та брякнула друг о друга бутылками – безошибочно узнаваемый звон. Кое-кто из студентов переглянулся. Джей вновь повернулся к классу, уже почти в бреду.
– Где волшебство, я вас спрашиваю? – поинтересовался он. – Где ковры-самолеты, и гаитянское вуду, и одинокие стрелки, и обнаженные леди, привязанные к железнодорожным путям? Где индейские следопыты, и четверорукие богини, и пираты, и гигантские обезьяны? Где, черт побери, космические пришельцы?
Повисла долгая пауза. Студенты глазели. Девица вцепилась в свое задание так крепко, что страницы смялись в кулаке. Лицо ее побелело.
– Да вы пьяны, верно? – Ее голос дрожал от ярости и отвращения. – Вот почему вы так со мной поступаете. Вы наверняка пьяны.
Джей снова засмеялся.
– Перефразируя не помню кого – Черчилля, кажется, – я-то просплюсь, а ты наутро так и будешь уродиной.
– Блядь! – кинула она ему в лицо, на сей раз произнеся слово правильно, и прошествовала к двери. – Иди ты в задницу со своими уроками! Я все расскажу декану!
Ее уход почтили секундой молчания. Потом начались шепотки. Комнату затопило ими. Мгновение Джей сомневался, реальные ли это звуки или существуют лишь у него в голове. Сумка звенела и лязгала, крутилась и вертелась. Звук, воображаемый или нет, плыл над комнатой.
Затем Байроновская Рубашка встал и захлопал.
Несколько студентов опасливо посмотрели на него и присоединились. Потом еще несколько. Вскоре половина класса стояла и большинство хлопали. Они хлопали, когда Джей подхватил свою сумку, повернулся к двери, открыл ее, вышел и очень бережно закрыл за собой. Потом хлопки увяли, и недоуменно загудели голоса. В сумке звенели, стукались друг о друга бутылки. Подле меня, закончив свой труд, «Особые» выбалтывали свои секреты.
– Даже самый скучный и неинтересный герой, – сказал он своим студентам-вечерникам, – станет больше похож на человека, если подарить ему любимое существо. Ребенка, возлюбленного или хотя бы собаку.
«Если, конечно, вы не пишете фантастику, – подумал он и внезапно осклабился, – в этом случае вполне достаточно выкрасить ему глаза в желтый цвет».
Он примостился на столе рядом с разбухшей сумкой, борясь с настоятельным желанием потрогать ее, открыть. Студенты благоговейно глазели на него. Кое-кто делал заметки. «Или, – усердно записывали они, напряженно стараясь не пропустить ни единого слова, – или… хотя бы… собаку».
Он учил их по настоянию Керри, смутно недолюбливая за тщеславие и слепое повиновение правилам. Пятнадцать человек, почти все в неизменном черном; серьезные молодые люди и пылкие юные девушки, с короткими стрижками и кольцами в проколотых бровях, но с аристократическим произношением. Одна девушка – настолько похожая на Керри пять лет назад, что они могли бы быть сестрами, – читала вслух свой рассказ, упражнение, словесный портрет чернокожей матери-одиночки, живущей в квартире в Шеффилде. Джей теребил брошюру «Избавлений» в кармане и пытался слушать, но голос девицы был не более чем бубнежом, довольно неприятным, назойливым осиным жужжанием. Время от времени Джей кивал, делая вид, что ему интересно. Он до сих пор был слегка под хмельком.
Со вчерашней ночи мир будто слегка сдвинулся, навелся на резкость. Будто нечто, на что Джей годами смотрел, не видя, внезапно совершенно прояснилось.
Девица бубнила. Читая, она хмурилась и маниакально пинала ножку стола. Джей подавил зевок. Она так усердна, сказал он себе. Усердна и довольно омерзительна в своем самопоглощении, словно подросток, давящий прыщи. Она вставляла «блядь» в каждое предложение – очевидно, в поисках жизненной правды. Джею хотелось смеяться. Она произносила «блиадь».
Он знал, что не пьян. Он допил бутылку много часов назад – и даже тогда был практически трезв. После всех дел он решил пропустить урок, но все же пошел, внезапно придя в ужас от мысли о возвращении в дом, где вещи Керри встретят его безмолвным упреком. «Убиваю время, – мысленно сказал он себе. – Убиваю время». Вину Джо вообще-то пора выветриться, и все-таки Джей до сих пор был странно навеселе. Будто нормальный порядок вещей приостановился на день, своего рода нечаянный выходной. Может, он слишком много думал о Джо. Воспоминания накатывали одно за другим, он давно потерял им счет, словно в бутылке было не вино, но время, что раскручивалось струйкой дыма, подобно джинну из прокисшего осадка, изменяя его, заставляя его… что? Сходить с ума? Или, наоборот, трезво мыслить? Он не мог сосредоточиться. Ретростанция, неизменно настроенная на те давние летние дни, бесцельно пульсировала в подсознании. Ему словно опять тринадцать, и голова набита мечтами и фантазиями. Сидит на уроке и вдыхает запахи лета, плывущие через окно, а переулок Пог-Хилл – рукой подать, за углом, и вязкое тиканье часов отмеряет время до конца уроков.
Но он же теперь учитель, вспомнил он. Учитель, который ждет не дождется конца занятий. А ученики страстно жаждут продлить их, впитать каждое бессмысленное слово. В конце концов, он, Джей Макинтош, – человек, который написал «Три лета с Пьяблочным Джо». Писатель, который никогда не писал. Учитель, которому нечему учить.
Подумав так, он расхохотался.
Должно быть, что-то в воздухе, решил он. Дуновение веселящего газа, аромат дальних странствий. Бубнящая девица сбилась, замолкла – а может, уже дочитала – и уставилась на него с безмолвным упреком. Она так походила на Керри, что он не удержался и снова захохотал.
– Сегодня я купил дом, – внезапно сказал он.
Они молча смотрели на него. Юноша в байроновской рубашке старательно записал: «Сегодня… я купил… дом».
Джей вытащил брошюру из кармана и снова посмотрел на нее. Она измялась и запачкалась оттого, что он все время ее теребил, но при виде снимка сердце его екнуло.
– Ну, не совсем дом, – поправился он. – Шammo. – Он снова засмеялся. – Так его называл Джо. Его шатто в Бордо.
Он открыл брошюру и зачитал описание. Студенты покорно внимали. Байроновская Рубашка конспектировал.
– «Шато Фудуин, Ло и Гаронна. Ланскне-су-Танн. Это подлинное шато восемнадцатого века в сердце самого известного винодельческого региона Франции включает в себя виноградник, фруктовый сад, озеро и обширные неокультуренные земли, а также гараж, винокурню в рабочем состоянии, пять спален, приемную, гостиную и подлинные дубовые стропильные балки. Возможна перестройка». Конечно, мне пришлось заплатить немного больше, чем пять тысяч фунтов. С тысяча девятьсот семьдесят пятого цены выросли.
Секунду Джей гадал, многие ли из них уже хотя бы родились в семьдесят пятом. Они молча смотрели на него, пытаясь понять.
– Прошу прощения, доктор Макинтош, – встряла девица – она так и не села и сейчас глядела на него довольно агрессивно. – Вы не могли бы объяснить, как это связано с моим заданием?
Джей снова засмеялся. Внезапно все показалось ему забавным, нереальным. Можно выкинуть все, что угодно, сказать что угодно. Норма на время забыта. Он сказал себе, что именно таким и должно быть опьянение. Оказывается, все эти годы он напивался совершенно неправильно.
– Конечно. – Он улыбнулся ей. – Это, – он поднял брошюру, чтобы всем было видно, – это самый оригинальный и выразительный художественный текст, который я видел с начала семестра.
Тишина. Даже Байроновская Рубашка оторвался от конспекта и уставился на него, открыв рот. Джей широко улыбнулся классу, ища отклика. Все тщательно следили за собственными лицами.
– Что вы тут делаете? – внезапно поинтересовался он. – Чему вы надеялись научиться на этих уроках?
Он старался не засмеяться над их шокированными лицами, над их благовоспитанным потрясением. Он чувствовал себя моложе любого из них, провинившимся учеником перед полной комнатой косных, педантичных учителей.
– Вы молоды. У вас богатое воображение. За каким хреном вы пишете о чернокожих матерях-одиночках и наркоманах из Глазго и лепите куда попало слово «блиадь»?
– Но, сэр, вы дали задание.
Агрессивная девица не сдавалась. Она сверлила его взглядом, сжимая отвергнутое задание тонкими пальцами.
– К черту задание! – весело вскричал он. – Вы пишете не потому, что кто-то дает задания! Вы пишете потому, что не можете не писать, или потому, что надеетесь – вас кто-то услышит, или чтобы починить то, что внутри вас сломалось, или вернуть что-то к жизни…
Дабы подчеркнуть свои слова, он хлопнул по тяжелой разбухшей сумке на столе, и та брякнула друг о друга бутылками – безошибочно узнаваемый звон. Кое-кто из студентов переглянулся. Джей вновь повернулся к классу, уже почти в бреду.
– Где волшебство, я вас спрашиваю? – поинтересовался он. – Где ковры-самолеты, и гаитянское вуду, и одинокие стрелки, и обнаженные леди, привязанные к железнодорожным путям? Где индейские следопыты, и четверорукие богини, и пираты, и гигантские обезьяны? Где, черт побери, космические пришельцы?
Повисла долгая пауза. Студенты глазели. Девица вцепилась в свое задание так крепко, что страницы смялись в кулаке. Лицо ее побелело.
– Да вы пьяны, верно? – Ее голос дрожал от ярости и отвращения. – Вот почему вы так со мной поступаете. Вы наверняка пьяны.
Джей снова засмеялся.
– Перефразируя не помню кого – Черчилля, кажется, – я-то просплюсь, а ты наутро так и будешь уродиной.
– Блядь! – кинула она ему в лицо, на сей раз произнеся слово правильно, и прошествовала к двери. – Иди ты в задницу со своими уроками! Я все расскажу декану!
Ее уход почтили секундой молчания. Потом начались шепотки. Комнату затопило ими. Мгновение Джей сомневался, реальные ли это звуки или существуют лишь у него в голове. Сумка звенела и лязгала, крутилась и вертелась. Звук, воображаемый или нет, плыл над комнатой.
Затем Байроновская Рубашка встал и захлопал.
Несколько студентов опасливо посмотрели на него и присоединились. Потом еще несколько. Вскоре половина класса стояла и большинство хлопали. Они хлопали, когда Джей подхватил свою сумку, повернулся к двери, открыл ее, вышел и очень бережно закрыл за собой. Потом хлопки увяли, и недоуменно загудели голоса. В сумке звенели, стукались друг о друга бутылки. Подле меня, закончив свой труд, «Особые» выбалтывали свои секреты.
10
Пог-Хилл, июль 1975 года
После этого он часто бывал у Джо, хотя так и не полюбил его вино. Джо не удивлялся его приходу, а просто лез за бутылкой лимонада, словно ждал его. И про амулет не спрашивал. Джей пару раз закинул удочку со скептицизмом человека, который втайне хочет, чтобы его убедили, но старик был уклончив.
– Волшебство, – сказал он и подмигнул, намекая, что шутит. – Выучился у одной леди из Пуэрто-де-ла-Круса.[24]
– Ты же, кажется, говорил про Гаити, – перебил его Джей.
Джо пожал плечами.
– Какая разница? – спокойно сказал он. – Сработало ведь?
Джею пришлось признать, что да, сработало. Но ведь это всего лишь травы, верно? Травы и веточки, завернутые в тряпочку. И все же они сделали его…
Джо усмехнулся.
– Нет, сынок. Не невидимым.
Он сдвинул козырек кепки с глаз.
– А каким?
Джо пристально посмотрел на него.
– Некоторые растения обладают особыми свойствами, так? – спросил он.
Джей молча кивнул.
– Аспирин. Дигиталис. Хинин. В старину их назвали бы волшебством.
– Лекарством.
– Как скажешь. Но пару сотен лет назад никакой тебе разницы не было между магией и медициной. Люди просто знали что-то. Верили во что-то. Например, что гвоздика унимает зубную боль, болотная мята лечит ангину, а ветки рябины отгоняют злых духов. – Он глянул на мальчика, словно проверяя, не смеется ли тот. – Свойства, – повторил он. – Много узнаешь, путешествуя, если глаз не закрывать.
Джей никогда не понимал, взаправду ли Джо верит, или его беззаботное приятие магии – часть тщательно разработанного плана по ошеломлению мальчика. Конечно, старик любил пошутить. Вопиющее невежество Джея во всем, что связано с садоводством, забавляло Джо, и несколько недель он позволял парню верить, что невинный лемонграсс в действительности представляет собой макаронное дерево – показывал ему мягкие бледные ростки «спагетти» меж тонких, как бумага, листьев – или что гигантские борщевики могут вытаскивать корни из земли и ходить, как триффиды[25], и даже что мышей можно поймать на валериану. Джей был доверчив, и Джо развлекался, изобретая все новые способы его подловить. Но кое в чем он был искренним. Возможно, годами убеждая других, он со временем поверил в свои выдумки сам. Его жизнью управляли крошечные ритуалы и суеверия, многие из которых происходили из потрепанного экземпляра «Травника» Калпепера[26], который Джо хранил под подушкой. Он щекотал помидоры, чтобы они росли. Не выключал радио, заявляя, что растения крепнут от музыки. Предпочитал «Радио-1»[27] – утверждал, что лук-порей вырастает на два дюйма после каждого «По заявкам детей» Эда Стюарта, – и неизменно включал его, работая в саду, и подпевал «Королеве диско» или «Будь рядом с мужем»[28]; старческий проникновенный голос торжественно взмывал над кустами красной смородины, пока Джо разрыхлял и обрезал. Сажал он только на новую луну, а собирал – на полную. В теплице висел лунный календарь, и каждый день был помечен дюжиной разноцветных чернил: коричневые обозначали картошку, желтые – пастернак, оранжевые – морковь. Полив также производился по астрологическому расписанию, как и обрезка и рассадка деревьев. Как ни странно, от такого эксцентричного обращения сад процветал, красуясь стройными, крепкими рядами капусты и репы, сладкой, сочной, загадочным образом избавленной от слизняков моркови, деревьев, чьи ветки заметно пригибались к земле под весом яблок, груш, слив, вишен. Яркие знаки, по виду восточные, были скотчем примотаны к веткам – якобы чтобы птицы не клевали фрукты. Астрологические символы, старательно выложенные из черепков и осколков цветного стекла на гравийных дорожках, ограждали клумбы. В саду Джо китайская медицина браталась с английским фольклором, а химия – с мистицизмом. Джей вполне мог и поверить. Разумеется, Джей верил. В тринадцать поверишь во что угодно. Будничное волшебство, называл это Джо. Любительская алхимия. Никакой суеты, никаких фейерверков. Лишь смесь вершков и корешков, собранных при удачном расположении планет. Пробормотанное заклинание, нарисованный в воздухе знак, в странствиях подсмотренный у цыган. Может, ни во что прозаичнее Джей не поверил бы. Но, несмотря на его веру – а может, благодаря ей, – было в Джо нечто удивительно мирное, некий внутренний покой, что окружал его и наполнял мальчика любопытством и своего рода завистью. Джо казался таким безмятежным, жил один в своем домике, в окружении растений, и все же обладал поразительным умением удивляться и восторженно любоваться миром. Образования у него, считай, не было, в двенадцать лет бросил школу и пошел в шахту, и все же он бесконечно извергал знания, байки и фольклор.
После этого он часто бывал у Джо, хотя так и не полюбил его вино. Джо не удивлялся его приходу, а просто лез за бутылкой лимонада, словно ждал его. И про амулет не спрашивал. Джей пару раз закинул удочку со скептицизмом человека, который втайне хочет, чтобы его убедили, но старик был уклончив.
– Волшебство, – сказал он и подмигнул, намекая, что шутит. – Выучился у одной леди из Пуэрто-де-ла-Круса.[24]
– Ты же, кажется, говорил про Гаити, – перебил его Джей.
Джо пожал плечами.
– Какая разница? – спокойно сказал он. – Сработало ведь?
Джею пришлось признать, что да, сработало. Но ведь это всего лишь травы, верно? Травы и веточки, завернутые в тряпочку. И все же они сделали его…
Джо усмехнулся.
– Нет, сынок. Не невидимым.
Он сдвинул козырек кепки с глаз.
– А каким?
Джо пристально посмотрел на него.
– Некоторые растения обладают особыми свойствами, так? – спросил он.
Джей молча кивнул.
– Аспирин. Дигиталис. Хинин. В старину их назвали бы волшебством.
– Лекарством.
– Как скажешь. Но пару сотен лет назад никакой тебе разницы не было между магией и медициной. Люди просто знали что-то. Верили во что-то. Например, что гвоздика унимает зубную боль, болотная мята лечит ангину, а ветки рябины отгоняют злых духов. – Он глянул на мальчика, словно проверяя, не смеется ли тот. – Свойства, – повторил он. – Много узнаешь, путешествуя, если глаз не закрывать.
Джей никогда не понимал, взаправду ли Джо верит, или его беззаботное приятие магии – часть тщательно разработанного плана по ошеломлению мальчика. Конечно, старик любил пошутить. Вопиющее невежество Джея во всем, что связано с садоводством, забавляло Джо, и несколько недель он позволял парню верить, что невинный лемонграсс в действительности представляет собой макаронное дерево – показывал ему мягкие бледные ростки «спагетти» меж тонких, как бумага, листьев – или что гигантские борщевики могут вытаскивать корни из земли и ходить, как триффиды[25], и даже что мышей можно поймать на валериану. Джей был доверчив, и Джо развлекался, изобретая все новые способы его подловить. Но кое в чем он был искренним. Возможно, годами убеждая других, он со временем поверил в свои выдумки сам. Его жизнью управляли крошечные ритуалы и суеверия, многие из которых происходили из потрепанного экземпляра «Травника» Калпепера[26], который Джо хранил под подушкой. Он щекотал помидоры, чтобы они росли. Не выключал радио, заявляя, что растения крепнут от музыки. Предпочитал «Радио-1»[27] – утверждал, что лук-порей вырастает на два дюйма после каждого «По заявкам детей» Эда Стюарта, – и неизменно включал его, работая в саду, и подпевал «Королеве диско» или «Будь рядом с мужем»[28]; старческий проникновенный голос торжественно взмывал над кустами красной смородины, пока Джо разрыхлял и обрезал. Сажал он только на новую луну, а собирал – на полную. В теплице висел лунный календарь, и каждый день был помечен дюжиной разноцветных чернил: коричневые обозначали картошку, желтые – пастернак, оранжевые – морковь. Полив также производился по астрологическому расписанию, как и обрезка и рассадка деревьев. Как ни странно, от такого эксцентричного обращения сад процветал, красуясь стройными, крепкими рядами капусты и репы, сладкой, сочной, загадочным образом избавленной от слизняков моркови, деревьев, чьи ветки заметно пригибались к земле под весом яблок, груш, слив, вишен. Яркие знаки, по виду восточные, были скотчем примотаны к веткам – якобы чтобы птицы не клевали фрукты. Астрологические символы, старательно выложенные из черепков и осколков цветного стекла на гравийных дорожках, ограждали клумбы. В саду Джо китайская медицина браталась с английским фольклором, а химия – с мистицизмом. Джей вполне мог и поверить. Разумеется, Джей верил. В тринадцать поверишь во что угодно. Будничное волшебство, называл это Джо. Любительская алхимия. Никакой суеты, никаких фейерверков. Лишь смесь вершков и корешков, собранных при удачном расположении планет. Пробормотанное заклинание, нарисованный в воздухе знак, в странствиях подсмотренный у цыган. Может, ни во что прозаичнее Джей не поверил бы. Но, несмотря на его веру – а может, благодаря ей, – было в Джо нечто удивительно мирное, некий внутренний покой, что окружал его и наполнял мальчика любопытством и своего рода завистью. Джо казался таким безмятежным, жил один в своем домике, в окружении растений, и все же обладал поразительным умением удивляться и восторженно любоваться миром. Образования у него, считай, не было, в двенадцать лет бросил школу и пошел в шахту, и все же он бесконечно извергал знания, байки и фольклор.