Страница:
Лето шло, и Джей навещал Джо все чаще. Тот никогда не задавал вопросов, но позволял Джею говорить, пока работал в саду или на незаконных посевах на насыпи, время от времени кивал, давая понять, что все слышит, что слушает. Они перекусывали фруктовым пирогом и толстыми сэндвичами с яйцом и беконом – диетических хлебцев для Джо не существовало – и пили крепкий сладкий чай из кружек. Время от времени Джей приносил сигареты и конфеты или журналы, и Джо принимал эти дары без особой благодарности или удивления, в точности как само присутствие мальчика. Немного освоившись, Джей даже почитал ему свои рассказы – Джо выслушал в торжественном и, как показалось Джею, благосклонном молчании. Когда Джею не хотелось говорить, Джо рассказывал о себе, о работе в шахте, о том, как отправился во Францию на войну и полгода куковал в Дьеппе, пока граната не оторвала ему два пальца на руке – при этом изуродованная конечность извивалась, точно шустрая морская звезда, – и как потом, негодный к строевой, он еще шесть лет провел в шахте, пока не уплыл в Америку на сухогрузе.
– Потому как из-под земли мир особо не увидишь, сынок, а мне ужасно хотелось глянуть, как оно там в других краях. А ты много путешествовал?
Джей рассказал ему, что два раза был во Флориде с родителями и по разу – на юге Франции, на Тенерифе и в Алгарви[29] на каникулах. Джо презрительно фыркнул:
– Я ж про настоящие путешествия, сынок. Не про всякую чушь из туристских брошюр. Парижский Новый мост ранним утром, когда никого нету, одни бродяги выползают из-под мостов и из метро, а солнце отражается в воде. Нью-Йорк, Центральный парк весной. Рим. Остров Вознесения[30]. Перебраться через итальянские Альпы на ослике. Уплыть с Крита на каике зеленщика. Пересечь Гималаи пешком. Есть рис с листьев в храме Ганеши. Попасть в шторм у берегов Новой Гвинеи. Встретить весну в Москве, когда целая зима собачьего говна из-под талого снега лезет. – Его глаза сверкали. – Я все это видал, сынок, – мягко сказал он. – И много чего еще. Я себе поклялся, что увижу все.
Джей верил ему. Карты путешествий висели на стенах, старательно подписанные неровным почерком и утыканные булавками с цветными головками, отмечающими места, где Джо побывал. Он травил байки о борделях Токио и храмах Таиланда, о райских птицах, баньянах и стоячих камнях на краю земли. В большом комоде для пряностей у кровати хранились миллионы семян, аккуратно завернутые в квадратики газетной бумаги и помеченные мелко и разборчиво: tuberosa rubra maritima, tuberosa panax odorata, тысячи и тысячи картофельных семян, разложенных по полочкам, а еще семена моркови, тыквы, томатов, артишоков, лука-порея – одного лука сотни три сортов; шалфей, тимьян, сладкий бергамот и поразительный, драгоценный запас лекарственных трав и овощей, собранный в путешествиях, – все подписаны, упакованы и готовы к посадке. Некоторые из этих растений в диком виде уже не встречаются, сказал Джо, их свойства забыты всеми, кроме кучки знатоков. Из миллионов когда-то существовавших овощей и фруктов ныне выращивают дай бог пару дюжин.
– Это все ваше интенсивное земледелие, – говаривал он, опершись на лопату, чтобы отхлебнуть чая из кружки. – Специализация убивает разнообразие. К тому же людям разнообразие не нужно. Они хотят, чтобы все было одинаковое. Помидоры – красные и круглые, неважно, что есть желтые и длинные, которые в сто раз вкуснее, если рискнуть их попробовать. Красные лучше смотрятся на полках.
Он неопределенно обвел рукой посевы, стройные ряды овощей, взошедших на насыпи, самодельные холодные парники в бесхозной сигнальной будке, фруктовые деревья, опирающиеся на стену.
– Тут такое растет, чего не найдешь во всей Англии, – тихо произнес он, – а в комодике моем есть такие семена, что не найдешь во всем белом свете.
Джей благоговейно слушал. Он никогда прежде не интересовался растениями. Он едва ли сумел бы сказать, чем «Грэнни Смит» отличается от «Ред делишес»[31]. Картошку он, разумеется, видел и прежде, но разговоры Джека о голубых пьяблоках и розовых ельяблоках выходили за рамки его опыта. Мысль о том, что здесь прячется тайна, что загадочные, забытые вещи растут прямо тут, на насыпи, и старик – их единственный хранитель, воодушевляла Джея – он и не подозревал, что такое возможно. Конечно, отчасти в этом был повинен Джо. Его рассказы. Его воспоминания. Его сила. Джей начал видеть в Джо то, чего ни в ком еще не встречал. Призвание. Целеустремленность.
– Почему ты вернулся, Джо? – спросил он как-то раз. – Ты столько ездил по миру. Зачем ты вернулся сюда?
Джо серьезно выглянул из-под козырька своей шахтерской кепки.
– Это часть моего плана, сынок, – сказал он. – Я ж не навсегда вернулся. Когда-нибудь снова уеду. Когда-нибудь. Очень скоро.
– Куда?
– Сейчас покажу.
Он полез в спецовку и достал потертый кожаный бумажник. Открыв его, развернул фотоснимок, вырезку из цветного журнала, очень осторожно, чтобы тот не разъехался по побелевшим сгибам. На снимке был дом.
– Что это?
Джей сощурился на картинку. Ничего особенного, большой дом из выцветшего розоватого камня, перед ним длинная полоса земли, где стройными рядами что-то растет. Джо разгладил листок.
– Мое шатто, сынок, – сказал он. – В Бордо, вот где, во Франции. Мое шатто с виноградником и столетним фруктовым садом, а там персики растут, миндаль, яблоки и груши. – Его глаза лучились. – Вот только деньжат поднакоплю, куплю его – пяти тыщ хватит – и сделаю лучшее вино на всем юге, во как. «Шатто Кокс, 1975». Ну как, звучит?
Джей глядел на него с сомнением.
– Солнце светит в Бордо круглый год, – весело продолжал Джо. – Апельсины в январе. Персики с крикетный мяч. Оливы. Киви. Миндаль. Дыни. И простор. Целые мили фруктовых садов и виноградников, земля дешевле грязи. Земля как фруктовый пирог. Хорошенькие девочки давят виноград босыми ногами. Рай.
– Пять тысяч фунтов – это очень много, – с сомнением сказал Джей.
Джо постучал пальцем по носу.
– Разберусь, – загадочно произнес он. – Если чего хочешь по-настоящему, рано или поздно получишь.
– Но ты даже по-французски не говоришь.
В ответ Джо внезапно разразился потоком непонятной тарабарщины, не похожей ни на один язык, который Джей слышал.
– Джо, я учу французский в школе, – сообщил он. – Это совсем не…
Джо снисходительно посмотрел на него.
– Это диалект, сынок, – пояснил он. – Выучился у цыганского табора в Марселе. Мне там самое место, это уж как пить дать.
Он аккуратно сложил картинку и убрал в бумажник. Джей благоговейно таращился на него, полностью убежденный.
– Погодь, потом сообразишь, о чем это я, сынок, – сказал Джо. – Погодь только чуток.
– Можно с тобой? – спросил Джей. – Возьмешь меня?
Джо старательно подумал, склонив голову к плечу.
– Это можно, сынок, если хошь. Можно, ага.
– Обещаешь?
– Заметано. – Он усмехнулся. – Обещаю. Кокс и Макинтош, лучшие виноделы в Бордо, во как. Неплохо, а?
Они выпили за его мечты теплого «Ежевичного 1973».
11
12
– Потому как из-под земли мир особо не увидишь, сынок, а мне ужасно хотелось глянуть, как оно там в других краях. А ты много путешествовал?
Джей рассказал ему, что два раза был во Флориде с родителями и по разу – на юге Франции, на Тенерифе и в Алгарви[29] на каникулах. Джо презрительно фыркнул:
– Я ж про настоящие путешествия, сынок. Не про всякую чушь из туристских брошюр. Парижский Новый мост ранним утром, когда никого нету, одни бродяги выползают из-под мостов и из метро, а солнце отражается в воде. Нью-Йорк, Центральный парк весной. Рим. Остров Вознесения[30]. Перебраться через итальянские Альпы на ослике. Уплыть с Крита на каике зеленщика. Пересечь Гималаи пешком. Есть рис с листьев в храме Ганеши. Попасть в шторм у берегов Новой Гвинеи. Встретить весну в Москве, когда целая зима собачьего говна из-под талого снега лезет. – Его глаза сверкали. – Я все это видал, сынок, – мягко сказал он. – И много чего еще. Я себе поклялся, что увижу все.
Джей верил ему. Карты путешествий висели на стенах, старательно подписанные неровным почерком и утыканные булавками с цветными головками, отмечающими места, где Джо побывал. Он травил байки о борделях Токио и храмах Таиланда, о райских птицах, баньянах и стоячих камнях на краю земли. В большом комоде для пряностей у кровати хранились миллионы семян, аккуратно завернутые в квадратики газетной бумаги и помеченные мелко и разборчиво: tuberosa rubra maritima, tuberosa panax odorata, тысячи и тысячи картофельных семян, разложенных по полочкам, а еще семена моркови, тыквы, томатов, артишоков, лука-порея – одного лука сотни три сортов; шалфей, тимьян, сладкий бергамот и поразительный, драгоценный запас лекарственных трав и овощей, собранный в путешествиях, – все подписаны, упакованы и готовы к посадке. Некоторые из этих растений в диком виде уже не встречаются, сказал Джо, их свойства забыты всеми, кроме кучки знатоков. Из миллионов когда-то существовавших овощей и фруктов ныне выращивают дай бог пару дюжин.
– Это все ваше интенсивное земледелие, – говаривал он, опершись на лопату, чтобы отхлебнуть чая из кружки. – Специализация убивает разнообразие. К тому же людям разнообразие не нужно. Они хотят, чтобы все было одинаковое. Помидоры – красные и круглые, неважно, что есть желтые и длинные, которые в сто раз вкуснее, если рискнуть их попробовать. Красные лучше смотрятся на полках.
Он неопределенно обвел рукой посевы, стройные ряды овощей, взошедших на насыпи, самодельные холодные парники в бесхозной сигнальной будке, фруктовые деревья, опирающиеся на стену.
– Тут такое растет, чего не найдешь во всей Англии, – тихо произнес он, – а в комодике моем есть такие семена, что не найдешь во всем белом свете.
Джей благоговейно слушал. Он никогда прежде не интересовался растениями. Он едва ли сумел бы сказать, чем «Грэнни Смит» отличается от «Ред делишес»[31]. Картошку он, разумеется, видел и прежде, но разговоры Джека о голубых пьяблоках и розовых ельяблоках выходили за рамки его опыта. Мысль о том, что здесь прячется тайна, что загадочные, забытые вещи растут прямо тут, на насыпи, и старик – их единственный хранитель, воодушевляла Джея – он и не подозревал, что такое возможно. Конечно, отчасти в этом был повинен Джо. Его рассказы. Его воспоминания. Его сила. Джей начал видеть в Джо то, чего ни в ком еще не встречал. Призвание. Целеустремленность.
– Почему ты вернулся, Джо? – спросил он как-то раз. – Ты столько ездил по миру. Зачем ты вернулся сюда?
Джо серьезно выглянул из-под козырька своей шахтерской кепки.
– Это часть моего плана, сынок, – сказал он. – Я ж не навсегда вернулся. Когда-нибудь снова уеду. Когда-нибудь. Очень скоро.
– Куда?
– Сейчас покажу.
Он полез в спецовку и достал потертый кожаный бумажник. Открыв его, развернул фотоснимок, вырезку из цветного журнала, очень осторожно, чтобы тот не разъехался по побелевшим сгибам. На снимке был дом.
– Что это?
Джей сощурился на картинку. Ничего особенного, большой дом из выцветшего розоватого камня, перед ним длинная полоса земли, где стройными рядами что-то растет. Джо разгладил листок.
– Мое шатто, сынок, – сказал он. – В Бордо, вот где, во Франции. Мое шатто с виноградником и столетним фруктовым садом, а там персики растут, миндаль, яблоки и груши. – Его глаза лучились. – Вот только деньжат поднакоплю, куплю его – пяти тыщ хватит – и сделаю лучшее вино на всем юге, во как. «Шатто Кокс, 1975». Ну как, звучит?
Джей глядел на него с сомнением.
– Солнце светит в Бордо круглый год, – весело продолжал Джо. – Апельсины в январе. Персики с крикетный мяч. Оливы. Киви. Миндаль. Дыни. И простор. Целые мили фруктовых садов и виноградников, земля дешевле грязи. Земля как фруктовый пирог. Хорошенькие девочки давят виноград босыми ногами. Рай.
– Пять тысяч фунтов – это очень много, – с сомнением сказал Джей.
Джо постучал пальцем по носу.
– Разберусь, – загадочно произнес он. – Если чего хочешь по-настоящему, рано или поздно получишь.
– Но ты даже по-французски не говоришь.
В ответ Джо внезапно разразился потоком непонятной тарабарщины, не похожей ни на один язык, который Джей слышал.
– Джо, я учу французский в школе, – сообщил он. – Это совсем не…
Джо снисходительно посмотрел на него.
– Это диалект, сынок, – пояснил он. – Выучился у цыганского табора в Марселе. Мне там самое место, это уж как пить дать.
Он аккуратно сложил картинку и убрал в бумажник. Джей благоговейно таращился на него, полностью убежденный.
– Погодь, потом сообразишь, о чем это я, сынок, – сказал Джо. – Погодь только чуток.
– Можно с тобой? – спросил Джей. – Возьмешь меня?
Джо старательно подумал, склонив голову к плечу.
– Это можно, сынок, если хошь. Можно, ага.
– Обещаешь?
– Заметано. – Он усмехнулся. – Обещаю. Кокс и Макинтош, лучшие виноделы в Бордо, во как. Неплохо, а?
Они выпили за его мечты теплого «Ежевичного 1973».
11
Лондон, весна 1999-го
Джей приехал в «Спайс» лишь к десяти, когда вечеринка была уже в самом разгаре. Опять Керри спускает литератора на воду, уныло подумал он. Скучающие журналисты, дешевое шампанское, и пылкие юные существа ходят на задних лапках перед blase[32] стариками вроде него самого. Керри никогда не уставала от подобных мероприятий, сыпала именами, как конфетти: Жермен, и Уилл, и Эван, – порхала от одного важного гостя к другому с пылом верховной жрицы. Джей только сейчас понял, как страстно ненавидит все это.
Заскочив домой на пару минут, кое-что взять, он увидел, что красный огонек на автоответчике яростно мигает, но слушать сообщение не стал. Бутылки в сумке вели себя очень тихо. Теперь брожение шло только в Джее: он дрожал и трясся, сейчас навеселе, через мгновение вот-вот разрыдается, рылся в своих пожитках, точно вор, боялся, что, если остановится хоть на секунду, утратит движущую силу и вяло плюхнется обратно в старую жизнь. Он включил радио, и да, там опять была ретростанция, Род Стюарт пел «Под парусами», Джо ее очень любил – «напоминает мне о странствиях, сынок», – и Джей слушал ее, запихивая одежду в сумку поверх безмолвных бутылок. Забавно, со сколь немногими вещами он не в состоянии расстаться. Пишущая машинка. Неоконченная рукопись «Отважного Кортеса». Несколько любимых книг. Само радио. И конечно, «Особые» Джо. Еще один импульс, сказал он себе. Вина бесполезны, их почти невозможно пить. И все же не отпускало ощущение, что в бутылках прячется нечто нужное. То, без чего ему не обойтись.
«Спайс» мало чем отличался от других лондонских клубов. Имена меняются, меняется интерьер, но сами заведения остаются неизменными – глянцевыми, шумными и бездушными. К полуночи большинство гостей оставят попытки прикинуться интеллектуалами и возьмутся за дела посерьезнее – выпивку, флирт и оскорбление конкурентов. Вылезая из такси с сумкой через плечо и единственным чемоданом в руке, Джей сообразил, что забыл приглашение. После перебранки со швейцаром ему, впрочем, удалось передать весточку Керри, и та выскочила через несколько минут с поджатыми губами в платье от «Гоуст».
– Все в порядке, – бросила она швейцару. – Просто он ни на что не годится, только и всего.
Ее зеленые глаза хлестнули по Джею, отметив джинсы, плащ, сумку.
– Смотрю, «Армани» ты не надел, – подколола она.
Эйфория наконец-то прошла, оставив какое-то смутное похмелье, но Джей с удивлением понял, что решимость не испарилась. Прикосновение к сумке как будто успокаивало, и Джей коснулся ее, будто хотел убедиться в ее реальности. Бутылки тихонько звякнули под парусиной.
– Я купил дом. – Джей предъявил мятую брошюру. – Смотри. Это шато Джо, Керри. Я купил его сегодня утром. Я его узнал.
Под этим пристальным зеленым взглядом он казался себе до нелепого инфантильным. Почему он думал, что она поймет? Он и сам-то едва понимал.
– Его название – шато Фудуин, – сказал Джей.
Керри уставилась на него.
– Ты купил дом?
Он кивнул.
– Просто взял и купил? – недоверчиво переспросила она. – Сегодня?
Джей снова кивнул. Так много слов теснилось на языке. Это судьба, хотел сказать он, то самое волшебство, которое он двадцать лет пытался вновь отыскать. Он хотел рассказать о брошюре, о квадратике солнечного света, о том, как картинка прыгнула на него со страницы. Он хотел поведать о внезапной уверенности, о том, что это дом выбрал его, а не наоборот.
– Ты не мог купить дом. – Керри все никак не могла смириться с этой мыслью. – Господи, Джей, да ты рубашки часами выбираешь!
– Это совсем другое. Больше похоже на…
Он отчаянно пытался выразить словами, на что это похоже. Завладевшее им желание приобрести дом было поистине сверхъестественным. Ничего подобного не бывало с отрочества. Знание, что жизнь не будет полной без некоего бесконечно желанного, волшебного, тотемного предмета – пары рентгеновских очков, набора переводных картинок с «Ангелами Ада», билета в кино, нового сингла модной группы; уверенность, что обладание все изменит, и ты нащупываешь, проверяешь, перепроверяешь в кармане – здесь ли? Со взрослыми такого не случается. Это слишком примитивно, слишком глубоко для них. Джей вздрогнул от удивления, поняв, что двадцать лет ничего по-настоящему не хотел.
– Это похоже на… возвращение в Пог-Хилл, – наконец сказал он, зная, что она не поймет. – Как будто последних двадцати лет не было.
Лицо Керри оставалось бесстрастным.
– Поверить не могу, что ты с бухты-барахты купил дом, – сказала она. – Машину – еще куда ни шло. Ну ладно, мотоцикл. С тебя станется, если подумать. Большие игрушки. Но дом? – Она озадаченно затрясла головой. – Что ты собираешься с ним делать?
– Жить в нем, – безмятежно сообщил Джей. – Работать.
– Но он же где-то во Франции. – Ее голос зазвенел от злости. – Джей, я не могу себе позволить неделями торчать во Франции. Мне через месяц новый цикл снимать. У меня куча обязательств. Ладно, аэропорт хотя бы недалеко?
Она осеклась, вновь перевела взгляд на сумку, словно впервые увидела чемодан, дорожную одежду. Меж ее выгнутых бровей прорезалась складка.
– Керри, слушай…
Керри властно подняла ладонь.
– Иди домой, – сказала она. – Мы не можем говорить об этом здесь. Иди домой, Джей, отдохни, мы обсудим все подробно, когда я вернусь. Хорошо?
Голос опасливый, будто она обращалась к легковозбудимому маньяку.
Джей покачал головой.
– Я не вернусь, – сказал он. – Мне надо на время уехать. Я хотел попрощаться.
Даже теперь Керри не выказала удивления. Раздражение – да. Почти злость. Но она оставалась спокойной, уверенной – во что там она верила.
– Ты снова пьян, Джей, – объявила она. – Ты не подумал как следует. Ты явился ко мне с безумной идеей о втором доме, и когда я не пришла в восторг немедленно…
– Это не второй дом.
Его тон удивил их обоих. Секунду он был почти груб.
– Это что еще за хрень?
Тихо, угрожающе.
– А вот что: ты меня не слушаешь. Сомневаюсь, что ты вообще когда-нибудь по-настоящему меня слушала. – Он перевел дух. – Ты всегда мне говорила, что пора вырасти, жить своим умом, встать на ноги. Но ты с радостью поселила меня у себя дома, чтобы я во всем от тебя зависел. У меня нет ничего своего. Связи, друзья – они все твои, не мои. Ты даже одежду мне выбираешь. У меня есть деньги, Керри, у меня есть книги, я определенно больше не голодаю в мансарде.
Керри ответила весело, даже снисходительно:
– Так вот в чем, оказывается, дело? Декларируем независимость? – Она клюнула его в щеку. – Хорошо. Я так понимаю, на вечеринку ты не хочешь, – извини, что утром не поняла, ладно?
Она положила руку ему на плечо и улыбнулась. Патентованной улыбкой Керри О'Нил.
– Пожалуйста. Выслушай. Хоть разок.
Уж не это ли чувствовал Джо, подумал Джей. Настолько проще уйти без единого слова, избавиться от упреков, слез, неверия. Избавиться от вины. Но почему-то он не мог так поступить с Керри, не мог, и все. Она больше не любит его, и он это знает. Если вообще когда-нибудь любила. Но все равно он не мог так поступить. Возможно, потому что знал, каково это.
– Попытайся понять. Этот город… – Он взмахнул рукой, обозначая клуб, улицы в неоновом свете, низкое небо, весь Лондон под ним, задыхающийся, темный, зловещий. – Я больше не здешний. Я тут не могу толком думать. Я целыми днями жду, когда же что-нибудь случится, жду какого-то знака…
– Господи боже, ты как маленький! – внезапно разъярилась она, ее голос взмыл рассерженной птичьей трелью. – Это твое оправдание? Подростковые тревоги, а? Если б ты меньше грезил об этом старом ублюдке, о Джо Коксе твоем, и посмотрел для разнообразия вокруг, если б ты только взял на себя ответственность, вместо того чтоб талдычить о знаках и знамениях…
– Но я так и делаю, – перебил он. – Я беру на себя ответственность. Делаю то, о чем ты прожужжала мне все уши.
– Сбегая во Францию? – Теперь в ее голосе слышалась почти паника. – Ну нет! Ты всем мне обязан. Ты и двух минут без меня бы не протянул. Я представила тебя людям, подняла все свои связи. Ты был никем, писателем-однодневкой, бывшим гением, чертовой подделкой…
Джей секунду бесстрастно смотрел на нее. Странно, отстраненно подумал он, как быстро может сорванец превратиться в убогую посредственность. Ее тонкие красные губы злобно поджаты. Глаза сузились. Злость, знакомая и освобождающая, окутала его плащом, и он рассмеялся.
– Не пори чушь, – сказал он. – Это всегда было выгодно нам обоим. Ты любила небрежно ронять мое имя на вечеринках, правда же? Я был вроде сумочки. Я был тебе к лицу. Все равно как читать стихи в подземке. Люди видели нас вместе и думали, что ты настоящая интеллектуалка, а не журналистка-подражательница без единой оригинальной мысли в голове.
Она таращилась на него, изумленная и взбешенная. Ее глаза широко распахнулись.
Что?!
– Прощай.
Он шагнул к двери.
– Джей!
Она вцепилась в него, резко хлопнула по сумке. Бутылки внутри перешептывались и хихикали.
– Да как ты смеешь меня бросать? – прошипела она. – Ты охотно пользовался моими связями, когда тебе было удобно. Да как ты смеешь отворачиваться и говорить, что уходишь, толком даже не объяснив? Если тебе нужно личное пространство, так и скажи. Вали в свое французское шато, раз уж приспичило, наслаждайся атмосферой, если это тебе на пользу. – Внезапно она уставилась на него. – В этом все дело? Ты пишешь новую книгу? – Голодный голос, злость переросла в возбуждение. – Если так, ты должен мне сказать, Джей. Ты просто обязан. После стольких лет…
Джей посмотрел на нее. Так просто ответить «да», сказал он себе. Дать ей то, что она сможет понять и, может, простить.
– Не знаю, – наконец сказал он. – Вряд ли.
Подъехало такси, Джей махнул ему, кинул багаж на заднее сиденье и вслед прыгнул сам. Керри разочарованно взревела и вмазала ладонью в окно такси, точно Джею в лицо.
– Тогда вали! Беги! Прячься! Не забудь, ты такой же, как он: трус! Больше ты ничего не умеешь! Джей! Джей!
Такси плавно отъехало от обочины, Джей усмехнулся и откинулся на свою сумку. Ее содержимое тихо и довольно позвякивало всю дорогу до аэропорта.
Джей приехал в «Спайс» лишь к десяти, когда вечеринка была уже в самом разгаре. Опять Керри спускает литератора на воду, уныло подумал он. Скучающие журналисты, дешевое шампанское, и пылкие юные существа ходят на задних лапках перед blase[32] стариками вроде него самого. Керри никогда не уставала от подобных мероприятий, сыпала именами, как конфетти: Жермен, и Уилл, и Эван, – порхала от одного важного гостя к другому с пылом верховной жрицы. Джей только сейчас понял, как страстно ненавидит все это.
Заскочив домой на пару минут, кое-что взять, он увидел, что красный огонек на автоответчике яростно мигает, но слушать сообщение не стал. Бутылки в сумке вели себя очень тихо. Теперь брожение шло только в Джее: он дрожал и трясся, сейчас навеселе, через мгновение вот-вот разрыдается, рылся в своих пожитках, точно вор, боялся, что, если остановится хоть на секунду, утратит движущую силу и вяло плюхнется обратно в старую жизнь. Он включил радио, и да, там опять была ретростанция, Род Стюарт пел «Под парусами», Джо ее очень любил – «напоминает мне о странствиях, сынок», – и Джей слушал ее, запихивая одежду в сумку поверх безмолвных бутылок. Забавно, со сколь немногими вещами он не в состоянии расстаться. Пишущая машинка. Неоконченная рукопись «Отважного Кортеса». Несколько любимых книг. Само радио. И конечно, «Особые» Джо. Еще один импульс, сказал он себе. Вина бесполезны, их почти невозможно пить. И все же не отпускало ощущение, что в бутылках прячется нечто нужное. То, без чего ему не обойтись.
«Спайс» мало чем отличался от других лондонских клубов. Имена меняются, меняется интерьер, но сами заведения остаются неизменными – глянцевыми, шумными и бездушными. К полуночи большинство гостей оставят попытки прикинуться интеллектуалами и возьмутся за дела посерьезнее – выпивку, флирт и оскорбление конкурентов. Вылезая из такси с сумкой через плечо и единственным чемоданом в руке, Джей сообразил, что забыл приглашение. После перебранки со швейцаром ему, впрочем, удалось передать весточку Керри, и та выскочила через несколько минут с поджатыми губами в платье от «Гоуст».
– Все в порядке, – бросила она швейцару. – Просто он ни на что не годится, только и всего.
Ее зеленые глаза хлестнули по Джею, отметив джинсы, плащ, сумку.
– Смотрю, «Армани» ты не надел, – подколола она.
Эйфория наконец-то прошла, оставив какое-то смутное похмелье, но Джей с удивлением понял, что решимость не испарилась. Прикосновение к сумке как будто успокаивало, и Джей коснулся ее, будто хотел убедиться в ее реальности. Бутылки тихонько звякнули под парусиной.
– Я купил дом. – Джей предъявил мятую брошюру. – Смотри. Это шато Джо, Керри. Я купил его сегодня утром. Я его узнал.
Под этим пристальным зеленым взглядом он казался себе до нелепого инфантильным. Почему он думал, что она поймет? Он и сам-то едва понимал.
– Его название – шато Фудуин, – сказал Джей.
Керри уставилась на него.
– Ты купил дом?
Он кивнул.
– Просто взял и купил? – недоверчиво переспросила она. – Сегодня?
Джей снова кивнул. Так много слов теснилось на языке. Это судьба, хотел сказать он, то самое волшебство, которое он двадцать лет пытался вновь отыскать. Он хотел рассказать о брошюре, о квадратике солнечного света, о том, как картинка прыгнула на него со страницы. Он хотел поведать о внезапной уверенности, о том, что это дом выбрал его, а не наоборот.
– Ты не мог купить дом. – Керри все никак не могла смириться с этой мыслью. – Господи, Джей, да ты рубашки часами выбираешь!
– Это совсем другое. Больше похоже на…
Он отчаянно пытался выразить словами, на что это похоже. Завладевшее им желание приобрести дом было поистине сверхъестественным. Ничего подобного не бывало с отрочества. Знание, что жизнь не будет полной без некоего бесконечно желанного, волшебного, тотемного предмета – пары рентгеновских очков, набора переводных картинок с «Ангелами Ада», билета в кино, нового сингла модной группы; уверенность, что обладание все изменит, и ты нащупываешь, проверяешь, перепроверяешь в кармане – здесь ли? Со взрослыми такого не случается. Это слишком примитивно, слишком глубоко для них. Джей вздрогнул от удивления, поняв, что двадцать лет ничего по-настоящему не хотел.
– Это похоже на… возвращение в Пог-Хилл, – наконец сказал он, зная, что она не поймет. – Как будто последних двадцати лет не было.
Лицо Керри оставалось бесстрастным.
– Поверить не могу, что ты с бухты-барахты купил дом, – сказала она. – Машину – еще куда ни шло. Ну ладно, мотоцикл. С тебя станется, если подумать. Большие игрушки. Но дом? – Она озадаченно затрясла головой. – Что ты собираешься с ним делать?
– Жить в нем, – безмятежно сообщил Джей. – Работать.
– Но он же где-то во Франции. – Ее голос зазвенел от злости. – Джей, я не могу себе позволить неделями торчать во Франции. Мне через месяц новый цикл снимать. У меня куча обязательств. Ладно, аэропорт хотя бы недалеко?
Она осеклась, вновь перевела взгляд на сумку, словно впервые увидела чемодан, дорожную одежду. Меж ее выгнутых бровей прорезалась складка.
– Керри, слушай…
Керри властно подняла ладонь.
– Иди домой, – сказала она. – Мы не можем говорить об этом здесь. Иди домой, Джей, отдохни, мы обсудим все подробно, когда я вернусь. Хорошо?
Голос опасливый, будто она обращалась к легковозбудимому маньяку.
Джей покачал головой.
– Я не вернусь, – сказал он. – Мне надо на время уехать. Я хотел попрощаться.
Даже теперь Керри не выказала удивления. Раздражение – да. Почти злость. Но она оставалась спокойной, уверенной – во что там она верила.
– Ты снова пьян, Джей, – объявила она. – Ты не подумал как следует. Ты явился ко мне с безумной идеей о втором доме, и когда я не пришла в восторг немедленно…
– Это не второй дом.
Его тон удивил их обоих. Секунду он был почти груб.
– Это что еще за хрень?
Тихо, угрожающе.
– А вот что: ты меня не слушаешь. Сомневаюсь, что ты вообще когда-нибудь по-настоящему меня слушала. – Он перевел дух. – Ты всегда мне говорила, что пора вырасти, жить своим умом, встать на ноги. Но ты с радостью поселила меня у себя дома, чтобы я во всем от тебя зависел. У меня нет ничего своего. Связи, друзья – они все твои, не мои. Ты даже одежду мне выбираешь. У меня есть деньги, Керри, у меня есть книги, я определенно больше не голодаю в мансарде.
Керри ответила весело, даже снисходительно:
– Так вот в чем, оказывается, дело? Декларируем независимость? – Она клюнула его в щеку. – Хорошо. Я так понимаю, на вечеринку ты не хочешь, – извини, что утром не поняла, ладно?
Она положила руку ему на плечо и улыбнулась. Патентованной улыбкой Керри О'Нил.
– Пожалуйста. Выслушай. Хоть разок.
Уж не это ли чувствовал Джо, подумал Джей. Настолько проще уйти без единого слова, избавиться от упреков, слез, неверия. Избавиться от вины. Но почему-то он не мог так поступить с Керри, не мог, и все. Она больше не любит его, и он это знает. Если вообще когда-нибудь любила. Но все равно он не мог так поступить. Возможно, потому что знал, каково это.
– Попытайся понять. Этот город… – Он взмахнул рукой, обозначая клуб, улицы в неоновом свете, низкое небо, весь Лондон под ним, задыхающийся, темный, зловещий. – Я больше не здешний. Я тут не могу толком думать. Я целыми днями жду, когда же что-нибудь случится, жду какого-то знака…
– Господи боже, ты как маленький! – внезапно разъярилась она, ее голос взмыл рассерженной птичьей трелью. – Это твое оправдание? Подростковые тревоги, а? Если б ты меньше грезил об этом старом ублюдке, о Джо Коксе твоем, и посмотрел для разнообразия вокруг, если б ты только взял на себя ответственность, вместо того чтоб талдычить о знаках и знамениях…
– Но я так и делаю, – перебил он. – Я беру на себя ответственность. Делаю то, о чем ты прожужжала мне все уши.
– Сбегая во Францию? – Теперь в ее голосе слышалась почти паника. – Ну нет! Ты всем мне обязан. Ты и двух минут без меня бы не протянул. Я представила тебя людям, подняла все свои связи. Ты был никем, писателем-однодневкой, бывшим гением, чертовой подделкой…
Джей секунду бесстрастно смотрел на нее. Странно, отстраненно подумал он, как быстро может сорванец превратиться в убогую посредственность. Ее тонкие красные губы злобно поджаты. Глаза сузились. Злость, знакомая и освобождающая, окутала его плащом, и он рассмеялся.
– Не пори чушь, – сказал он. – Это всегда было выгодно нам обоим. Ты любила небрежно ронять мое имя на вечеринках, правда же? Я был вроде сумочки. Я был тебе к лицу. Все равно как читать стихи в подземке. Люди видели нас вместе и думали, что ты настоящая интеллектуалка, а не журналистка-подражательница без единой оригинальной мысли в голове.
Она таращилась на него, изумленная и взбешенная. Ее глаза широко распахнулись.
Что?!
– Прощай.
Он шагнул к двери.
– Джей!
Она вцепилась в него, резко хлопнула по сумке. Бутылки внутри перешептывались и хихикали.
– Да как ты смеешь меня бросать? – прошипела она. – Ты охотно пользовался моими связями, когда тебе было удобно. Да как ты смеешь отворачиваться и говорить, что уходишь, толком даже не объяснив? Если тебе нужно личное пространство, так и скажи. Вали в свое французское шато, раз уж приспичило, наслаждайся атмосферой, если это тебе на пользу. – Внезапно она уставилась на него. – В этом все дело? Ты пишешь новую книгу? – Голодный голос, злость переросла в возбуждение. – Если так, ты должен мне сказать, Джей. Ты просто обязан. После стольких лет…
Джей посмотрел на нее. Так просто ответить «да», сказал он себе. Дать ей то, что она сможет понять и, может, простить.
– Не знаю, – наконец сказал он. – Вряд ли.
Подъехало такси, Джей махнул ему, кинул багаж на заднее сиденье и вслед прыгнул сам. Керри разочарованно взревела и вмазала ладонью в окно такси, точно Джею в лицо.
– Тогда вали! Беги! Прячься! Не забудь, ты такой же, как он: трус! Больше ты ничего не умеешь! Джей! Джей!
Такси плавно отъехало от обочины, Джей усмехнулся и откинулся на свою сумку. Ее содержимое тихо и довольно позвякивало всю дорогу до аэропорта.
12
Пог-Хилл, лето 1975 года
Лето шло своим чередом, и Джей все чаще заходил в переулок Пог-Хилл. Джо, казалось, был рад его видеть, но помалкивал, когда Джей не приходил, и мальчик целыми днями прятался у канала или железной дороги, охраняя свою неверную территорию, выслеживая Зета и двух его друзей. Тайник у шлюза больше не был надежен, поэтому Джей вынул коробку с сокровищами из углубления в насыпи и принялся подыскивать место побезопаснее. Наконец нашел: в брошенной машине на свалке, приклеил коробку скотчем снизу к сгнившему бензобаку. Джей любил этот старый автомобиль. Он часами нежился на его единственном уцелевшем сиденье, спрятанный от чужих глаз буйной зеленью, и вдыхал заплесневелый запах старой кожи. Раз или два он слышал невдалеке голоса Зета с приятелями, но, припав к низкому брюху машины – и крепко зажав амулет Джо в руке, – был в безопасности, если только они не надумают сунуть нос внутрь. Он наблюдал и слушал, опьяненный радостью слежки за врагами. В такие мгновения он верил в амулет безоговорочно.
Лето неизбежно катилось к закату, и Джей понимал, что постепенно полюбил Керби-Монктон. Как ни сопротивлялся, он нашел здесь то, чего у него нигде еще не было. Июль и август неторопливыми белыми шхунами проплыли мимо. Он приходил в переулок Пог-Хилл почти каждый день. Иногда они с Джо были одни, но слишком часто в доме бывали гости, соседи, друзья, хотя семьи у Джо, похоже, не было. Джей иногда ревновал Джо, обижался, что тот тратит время на чужаков, но Джо всегда был приветлив, ящиками раздавал фрукты из своего сада, пучки моркови, картошку, бутылку ежевичного вина одному, рецепт зубного порошка другому. Он составлял приворотные зелья, чаи, саше. Люди делали вид, будто пришли за овощами и фруктами, а сами таились, тихо перешептывались с Джо, иногда уходили, пряча кулечки из салфеток или кусочки фланели в кулаках или карманах. Денег Джо никогда не требовал. Иногда люди давали ему что-нибудь взамен: каравай-другой хлеба, домашний пирог, сигареты. Джей гадал, где Джо берет деньги и откуда возьмутся пять тысяч фунтов, чтобы купить шато мечты. Но когда он заговаривал об этом, старик лишь смеялся.
Сентябрь маячил все ближе, и каждый день приобретал особое, мучительное значение, становился легендой. Джей гулял вдоль канала, окутанный дымкой ностальгии. Он записывал фразы, которые Джо говорил ему во время долгих бесед над кустами красной смородины, и проигрывал их в голове, лежа в постели. Он часами колесил по пустынным, теперь знакомым дорогам и вдыхал теплый прокопченный воздух. Он взбирался на холм Верхнего Керби, окидывал взором темно-фиолетовую ширь Пеннин и мечтал, чтоб ему было позволено остаться здесь навсегда.
Сам Джо, казалось, ничуть не переживал. Он вел себя как обычно, собирал фрукты и укладывал в ящики, варил варенье из падалицы, выискивал дикорастущие травы и рвал их в полнолуние, собирал чернику в торфяниках и ежевику на насыпи, готовил чатни[33] из помидоров и острый салат из цветной капусты, саше с лавандой от бессонницы, гаультерию[34] для быстрого исцеления, острые перчики и розмарин в масле и маринованный лук на зиму. И конечно, вино. Все лето Джей вдыхал ароматы варки сусла, брожения, созревания. Все сорта вин: свекольное, из гороховых стручков, малиновое, бузинное, шиповниковое, пьяблочное, сливовое, пастернаковое, имбирное, ежевичное. Дом превратился в винокурню, кастрюли с фруктами кипели на плите; большие бутыли в оплетке ждали на полу кухни, пока их содержимое разольют в бутылки; муслин для процеживания сох на бельевой веревке; сита, ведра, бутылки, воронки лежали ровными рядами, готовые к использованию.
Перегонный куб стоял в погребе. Здоровенный медный агрегат, похожий на гигантский чайник, старый, но отполированный и ухоженный. Джо готовил в нем свои «спирты», неразбавленные, пробирающие до слез, чистые дистилляты, которыми заливал летние фрукты, что блестящими рядами выстраивались на полках погреба. Джо называл их картофельной водкой, пьяблочным соком. Семидесятипроцентной крепости. Он клал в них равные количества фруктов и сахара – получались ликеры. Вишни, сливы, красная смородина, черника. Фрукты окрашивали ликеры фиолетовым, красным и черным в тусклом свете погреба. Каждая банка была старательно подписана и датирована. Одному этого не съесть за целую жизнь. Но Джо не переживал; большую часть он все равно раздавал. Не считая вина и пары ложек клубничного варенья с утренним тостом, Джей никогда не видел, чтобы Джо употреблял свои экстравагантные заготовки и крепкие напитки. Наверное, старик продает часть запасов зимой, думал Джей, хотя никогда ничего такого не видел. Как правило, Джо отдавал все даром.
Лето шло своим чередом, и Джей все чаще заходил в переулок Пог-Хилл. Джо, казалось, был рад его видеть, но помалкивал, когда Джей не приходил, и мальчик целыми днями прятался у канала или железной дороги, охраняя свою неверную территорию, выслеживая Зета и двух его друзей. Тайник у шлюза больше не был надежен, поэтому Джей вынул коробку с сокровищами из углубления в насыпи и принялся подыскивать место побезопаснее. Наконец нашел: в брошенной машине на свалке, приклеил коробку скотчем снизу к сгнившему бензобаку. Джей любил этот старый автомобиль. Он часами нежился на его единственном уцелевшем сиденье, спрятанный от чужих глаз буйной зеленью, и вдыхал заплесневелый запах старой кожи. Раз или два он слышал невдалеке голоса Зета с приятелями, но, припав к низкому брюху машины – и крепко зажав амулет Джо в руке, – был в безопасности, если только они не надумают сунуть нос внутрь. Он наблюдал и слушал, опьяненный радостью слежки за врагами. В такие мгновения он верил в амулет безоговорочно.
Лето неизбежно катилось к закату, и Джей понимал, что постепенно полюбил Керби-Монктон. Как ни сопротивлялся, он нашел здесь то, чего у него нигде еще не было. Июль и август неторопливыми белыми шхунами проплыли мимо. Он приходил в переулок Пог-Хилл почти каждый день. Иногда они с Джо были одни, но слишком часто в доме бывали гости, соседи, друзья, хотя семьи у Джо, похоже, не было. Джей иногда ревновал Джо, обижался, что тот тратит время на чужаков, но Джо всегда был приветлив, ящиками раздавал фрукты из своего сада, пучки моркови, картошку, бутылку ежевичного вина одному, рецепт зубного порошка другому. Он составлял приворотные зелья, чаи, саше. Люди делали вид, будто пришли за овощами и фруктами, а сами таились, тихо перешептывались с Джо, иногда уходили, пряча кулечки из салфеток или кусочки фланели в кулаках или карманах. Денег Джо никогда не требовал. Иногда люди давали ему что-нибудь взамен: каравай-другой хлеба, домашний пирог, сигареты. Джей гадал, где Джо берет деньги и откуда возьмутся пять тысяч фунтов, чтобы купить шато мечты. Но когда он заговаривал об этом, старик лишь смеялся.
Сентябрь маячил все ближе, и каждый день приобретал особое, мучительное значение, становился легендой. Джей гулял вдоль канала, окутанный дымкой ностальгии. Он записывал фразы, которые Джо говорил ему во время долгих бесед над кустами красной смородины, и проигрывал их в голове, лежа в постели. Он часами колесил по пустынным, теперь знакомым дорогам и вдыхал теплый прокопченный воздух. Он взбирался на холм Верхнего Керби, окидывал взором темно-фиолетовую ширь Пеннин и мечтал, чтоб ему было позволено остаться здесь навсегда.
Сам Джо, казалось, ничуть не переживал. Он вел себя как обычно, собирал фрукты и укладывал в ящики, варил варенье из падалицы, выискивал дикорастущие травы и рвал их в полнолуние, собирал чернику в торфяниках и ежевику на насыпи, готовил чатни[33] из помидоров и острый салат из цветной капусты, саше с лавандой от бессонницы, гаультерию[34] для быстрого исцеления, острые перчики и розмарин в масле и маринованный лук на зиму. И конечно, вино. Все лето Джей вдыхал ароматы варки сусла, брожения, созревания. Все сорта вин: свекольное, из гороховых стручков, малиновое, бузинное, шиповниковое, пьяблочное, сливовое, пастернаковое, имбирное, ежевичное. Дом превратился в винокурню, кастрюли с фруктами кипели на плите; большие бутыли в оплетке ждали на полу кухни, пока их содержимое разольют в бутылки; муслин для процеживания сох на бельевой веревке; сита, ведра, бутылки, воронки лежали ровными рядами, готовые к использованию.
Перегонный куб стоял в погребе. Здоровенный медный агрегат, похожий на гигантский чайник, старый, но отполированный и ухоженный. Джо готовил в нем свои «спирты», неразбавленные, пробирающие до слез, чистые дистилляты, которыми заливал летние фрукты, что блестящими рядами выстраивались на полках погреба. Джо называл их картофельной водкой, пьяблочным соком. Семидесятипроцентной крепости. Он клал в них равные количества фруктов и сахара – получались ликеры. Вишни, сливы, красная смородина, черника. Фрукты окрашивали ликеры фиолетовым, красным и черным в тусклом свете погреба. Каждая банка была старательно подписана и датирована. Одному этого не съесть за целую жизнь. Но Джо не переживал; большую часть он все равно раздавал. Не считая вина и пары ложек клубничного варенья с утренним тостом, Джей никогда не видел, чтобы Джо употреблял свои экстравагантные заготовки и крепкие напитки. Наверное, старик продает часть запасов зимой, думал Джей, хотя никогда ничего такого не видел. Как правило, Джо отдавал все даром.