Полу было уже четыре года, и он ни разу не видел своего отца. Наблюдая за ребенком, Кэролл вновь почувствовала, как в груди поднимается волна гнева и злости. Судьба нанесла ей тяжелый удар. Ей не только пришлось самой воспитывать ребенка, но мальчик родился слегка заторможенным в своем развитии. Но больше всего она злилась на себя. Какая же она была тогда дура! Шестнадцатилетняя девочка, пытавшаяся вести себя, как взрослая женщина. Тони было уже двадцать четыре.
Весь ее мир был построен вокруг него, вопреки предупреждениям родителей и друзей. Ей казалось, что они ничего не понимают в жизни. Он ее любит, она показывала им подарки, которыми он ее осыпал, чтобы они в этом убедились. Он любил ее, а она обожала его. Она была невинной девушкой, когда встретила его, и ни о чем не жалела. Она вела разговоры о том, что они непременно поженятся, хотя он особого интереса к разговорам о женитьбе не проявлял. Она себя успокаивала тем, что очень немногие мужчины любят говорить о женитьбе. Он научил ее всему в науке любви, научил тому, о чем она никогда даже не слышала, познакомил со всеми видами физической близости. Она все принимала, ведь это исходило от него. Она его любила и только это имело значение.
Но когда она забеременела, Тони сразу изменился. Они стали постоянно ссориться, и он поставил перед ней ультиматум: или она делает аборт, или их отношения полностью прекращаются. Он даже сказал, что сам заплатит за аборт.
Она отказалась, и он сразу ее бросил.
«Ублюдок», – подумала она, и те дни, четыре года назад, опять встали у нее перед глазами.
Конечно, родители от нее отказались. Они были католиками, что еще более усугубляло ее вину – по их понятиям. А что могут сказать соседи? «Как ты могла так поступить, Кэролл!» Упреки так и сыпались на нее, и она ушла из дома. Сняла маленькую комнатушку, стала работать и теперь жила в этой квартире в новом районе города. Школу она бросила еще в шестнадцать лет, специальности у нее не было никакой, но она смогла найти работу уборщицы в местном госпитале. Небольшой заработок плюс алименты на ребенка и небольшие побочные доходы дали ей возможность содержать себя и Пола. Отчасти благодаря тому, что Пол был от рождения признан больным, и государство в своей беспредельной мудрости доплачивало ей сумму на его содержание. Словом, они смогли выжить. Иногда она сама удивлялась, как ей это удается, но еще ни разу она не доходила до отчаяния. У нее было теперь много друзей в новом районе, и они часто помогали ей, оставаясь с ребенком, когда Кэролл приходилось работать в госпитале ночью.
Иногда она пыталась себе представить, как бы она жила, если бы Тони остался с ней. И вообще, хотела бы она теперь стать его женой вместо того, чтобы быть безмужней матерью? Часто ночью, лежа в своей одинокой постели, она не могла заснуть, вспоминая его ласки. А недавно она поняла, что ей теперь безразлично, с кем делить постель, просто надоело одиночество.
Стараясь выбросить все эти мысли из головы, она спустилась на первый этаж и вышла на лужайку. Пол не услышал, как подошла мать и стала у него за спиной. Она пощекотала его, и мальчик захихикал.
Оглянувшись, он посмотрел на нее большими глазами, в которых стоял всегдашний вопрос, как будто он ее не знает, и уставился на кролика, лепеча что-то непонятное.
Кэролл опустилась на колени рядом с ним и вытерла своим платком слюну, текшую из углов его рта. Он даже не пошевелился, целиком занятый созерцанием маленького пушистого белого зверька. Кэролл купила кролика неделю назад, и сосед помог соорудить клетку. «Хороший парень, – думала о нем Кэролл, – жаль только, что он женат».
Белый кролик стал неистощимым источником радости для Пола, да и для самой Кэролл, и теперь она могла оставлять мальчика одного на лужайке, не беспокоясь, что он убежит. Его внимание было приковано к клетке.
– Пол, – позвала Кэролл, погладив мальчика по мягким светлым волосикам. Как и она, он был блондином. – Пол. – Она мягко повернула его голову к себе так, чтобы он посмотрел на нее. И снова увидела его пустой взгляд.
– Мама уходит всего на пять минут, – сказала она. – Ты будешь хорошо себя вести?
– Да, – быстро ответил он, отрицательно покачав головой. – Да.
– Будешь смотреть за кроликом? Мама вернется через пять минут.
– Да, – ответил мальчик, продолжая смотреть на животное. Подняв короткую ручку, он показал на клетку и произнес: – Кролик.
– Да, это кролик, – улыбнувшись ему, ответила Кэролл. Она поцеловала Пола в лобик и пошла через лужайку к дому. Ей надо было взять свой кошелек. В нем лежало несколько фунтов, немного мелочи, автобусный билет, купон, вырезанный из газеты, который позволял ей купить пачку чая на несколько пенсов дешевле, несколько моментальных фотографий. На одной из них она стояла рядом с Тони.
Взяв на кухне кошелек, она вышла из дома. Магазины были через дорогу, и ей нужно было купить только молоко и хлеб.
Мальчик слышал, как каблучки маминых туфель простучали по дорожке, но не обернулся. Он слишком был занят своим кроликом и время от времени тихонько хихикал. Кролик доедал спокойно листики салата и вдруг отпрыгнул назад, стал зализывать лапку. Пол засмеялся, продолжая наблюдать за животным. Он увидел что-то красное на белой шубке, но не понял, что это такое. Не понял он, и что значит это черное, медленно ползущее по клетке от того места, где лежат листики салата и откуда мгновение назад отпрыгнул кролик.
Слизень полз по клетке по направлению к кролику, стебельки, на конце которых располагались глаза, медленно покачивались в воздухе, а короткие, направленные вперед щупальца шарили по дну клетки.
Секунду кролик наблюдал за слизнем и уже приготовился отпрыгнуть в сторону, но внезапно припал на передние лапы, издав жуткий крик. Животное еще смогло проползти несколько сантиметров по клетке, и Пол увидел присосавшихся к белой лапке страшилищ, огромных, черных, непонятно откуда взявшихся. Извернувшись, кролик вцепился зубами в одно из черных созданий, но другое, покрупней, уже впилось в нежное розовое ухо и повалило испуганное животное на бок. Из раны хлынула кровь, слизень, двигая зубами как теркой, срезал мясо слой за слоем.
Еще один слизень, длиной не менее пятнадцати сантиметров, появился из земли и потащил свое цилиндрическое тело к объятому ужасом животному. Его передний серпообразный зуб вонзился кролику в бок, и сразу белый мех окрасился кровью. Кролик замотал головкой из стороны в сторону, не понимая, что происходит, и стараясь сбросить с себя чудовищные черные создания, но все его усилия были напрасны. Из земли вылезали все новые чудовища, их уже набралось полдюжины, и они спешили принять участие в пиршестве. Кролик все еще пытался бороться, но они его ели заживо.
Открыв рот, не сознавая, что происходит, Пол смотрел на все это как зачарованный. Он даже порой хихикал, сам не понимая, почему, но, увидев, что от кролика осталась только шкурка, наморщил лобик. Теперь слизни допивали кроличью кровь. Одно ухо было съедено, половина другого болталась на какой-то жилке. Все было кончено. Остатки животного уже не были видны под массой присосавшихся слизней. Пол хихикал, склонив голову набок.
Когда Кэролл вернулась, она увидела, что Пол сидит на том же самом месте, где она его оставила, и глядит на клетку. Оставив пакет с продуктами на кухне, она сбросила туфли и побежала босиком к сыну, который, очевидно, не слышал, что она вернулась.
– Пол, – позвала она, но он не обернулся, и только тогда Кэролл поняла: что-то случилось.
Но где же кролик? Подбежав к клетке, она остановилась за спиной Пола, глядя на клетку. Трава и листочки салата внутри клетки были забрызганы кровью, и валялись куски белого меха. Потом она увидела кость и рядом кусок внутренностей. Отвернувшись, Кэролл закрыла глаза, тошнота подступила к горлу. Но она взяла себя в руки и смогла ближе рассмотреть, что все-таки произошло в клетке. Кролика там не было, он просто исчез.
Кэролл опустилась в траву и крепко обняла Пола. Ей показалось, что он совсем не встревожен. Он только махал ручкой в сторону пустой клетки и качал головкой,
– Что случилось? – повторяла она со слезами на глазах.
Присмотревшись внимательней, она заметила следы слизи на окровавленной траве и на дне клетки. Слизь переливалась в лучах солнца всеми красками радуги.
– Пол, – повторяла она, прижимая его к себе все крепче.
Он начал что-то лопотать, и сначала ей показалось, что он произнес слово «кошка», но когда он повторил слово, она наконец сумела его расслышать.
– Черные, – сказал он и помахал рукой в сторону лужицы крови и слизи.
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Весь ее мир был построен вокруг него, вопреки предупреждениям родителей и друзей. Ей казалось, что они ничего не понимают в жизни. Он ее любит, она показывала им подарки, которыми он ее осыпал, чтобы они в этом убедились. Он любил ее, а она обожала его. Она была невинной девушкой, когда встретила его, и ни о чем не жалела. Она вела разговоры о том, что они непременно поженятся, хотя он особого интереса к разговорам о женитьбе не проявлял. Она себя успокаивала тем, что очень немногие мужчины любят говорить о женитьбе. Он научил ее всему в науке любви, научил тому, о чем она никогда даже не слышала, познакомил со всеми видами физической близости. Она все принимала, ведь это исходило от него. Она его любила и только это имело значение.
Но когда она забеременела, Тони сразу изменился. Они стали постоянно ссориться, и он поставил перед ней ультиматум: или она делает аборт, или их отношения полностью прекращаются. Он даже сказал, что сам заплатит за аборт.
Она отказалась, и он сразу ее бросил.
«Ублюдок», – подумала она, и те дни, четыре года назад, опять встали у нее перед глазами.
Конечно, родители от нее отказались. Они были католиками, что еще более усугубляло ее вину – по их понятиям. А что могут сказать соседи? «Как ты могла так поступить, Кэролл!» Упреки так и сыпались на нее, и она ушла из дома. Сняла маленькую комнатушку, стала работать и теперь жила в этой квартире в новом районе города. Школу она бросила еще в шестнадцать лет, специальности у нее не было никакой, но она смогла найти работу уборщицы в местном госпитале. Небольшой заработок плюс алименты на ребенка и небольшие побочные доходы дали ей возможность содержать себя и Пола. Отчасти благодаря тому, что Пол был от рождения признан больным, и государство в своей беспредельной мудрости доплачивало ей сумму на его содержание. Словом, они смогли выжить. Иногда она сама удивлялась, как ей это удается, но еще ни разу она не доходила до отчаяния. У нее было теперь много друзей в новом районе, и они часто помогали ей, оставаясь с ребенком, когда Кэролл приходилось работать в госпитале ночью.
Иногда она пыталась себе представить, как бы она жила, если бы Тони остался с ней. И вообще, хотела бы она теперь стать его женой вместо того, чтобы быть безмужней матерью? Часто ночью, лежа в своей одинокой постели, она не могла заснуть, вспоминая его ласки. А недавно она поняла, что ей теперь безразлично, с кем делить постель, просто надоело одиночество.
Стараясь выбросить все эти мысли из головы, она спустилась на первый этаж и вышла на лужайку. Пол не услышал, как подошла мать и стала у него за спиной. Она пощекотала его, и мальчик захихикал.
Оглянувшись, он посмотрел на нее большими глазами, в которых стоял всегдашний вопрос, как будто он ее не знает, и уставился на кролика, лепеча что-то непонятное.
Кэролл опустилась на колени рядом с ним и вытерла своим платком слюну, текшую из углов его рта. Он даже не пошевелился, целиком занятый созерцанием маленького пушистого белого зверька. Кэролл купила кролика неделю назад, и сосед помог соорудить клетку. «Хороший парень, – думала о нем Кэролл, – жаль только, что он женат».
Белый кролик стал неистощимым источником радости для Пола, да и для самой Кэролл, и теперь она могла оставлять мальчика одного на лужайке, не беспокоясь, что он убежит. Его внимание было приковано к клетке.
– Пол, – позвала Кэролл, погладив мальчика по мягким светлым волосикам. Как и она, он был блондином. – Пол. – Она мягко повернула его голову к себе так, чтобы он посмотрел на нее. И снова увидела его пустой взгляд.
– Мама уходит всего на пять минут, – сказала она. – Ты будешь хорошо себя вести?
– Да, – быстро ответил он, отрицательно покачав головой. – Да.
– Будешь смотреть за кроликом? Мама вернется через пять минут.
– Да, – ответил мальчик, продолжая смотреть на животное. Подняв короткую ручку, он показал на клетку и произнес: – Кролик.
– Да, это кролик, – улыбнувшись ему, ответила Кэролл. Она поцеловала Пола в лобик и пошла через лужайку к дому. Ей надо было взять свой кошелек. В нем лежало несколько фунтов, немного мелочи, автобусный билет, купон, вырезанный из газеты, который позволял ей купить пачку чая на несколько пенсов дешевле, несколько моментальных фотографий. На одной из них она стояла рядом с Тони.
Взяв на кухне кошелек, она вышла из дома. Магазины были через дорогу, и ей нужно было купить только молоко и хлеб.
Мальчик слышал, как каблучки маминых туфель простучали по дорожке, но не обернулся. Он слишком был занят своим кроликом и время от времени тихонько хихикал. Кролик доедал спокойно листики салата и вдруг отпрыгнул назад, стал зализывать лапку. Пол засмеялся, продолжая наблюдать за животным. Он увидел что-то красное на белой шубке, но не понял, что это такое. Не понял он, и что значит это черное, медленно ползущее по клетке от того места, где лежат листики салата и откуда мгновение назад отпрыгнул кролик.
Слизень полз по клетке по направлению к кролику, стебельки, на конце которых располагались глаза, медленно покачивались в воздухе, а короткие, направленные вперед щупальца шарили по дну клетки.
Секунду кролик наблюдал за слизнем и уже приготовился отпрыгнуть в сторону, но внезапно припал на передние лапы, издав жуткий крик. Животное еще смогло проползти несколько сантиметров по клетке, и Пол увидел присосавшихся к белой лапке страшилищ, огромных, черных, непонятно откуда взявшихся. Извернувшись, кролик вцепился зубами в одно из черных созданий, но другое, покрупней, уже впилось в нежное розовое ухо и повалило испуганное животное на бок. Из раны хлынула кровь, слизень, двигая зубами как теркой, срезал мясо слой за слоем.
Еще один слизень, длиной не менее пятнадцати сантиметров, появился из земли и потащил свое цилиндрическое тело к объятому ужасом животному. Его передний серпообразный зуб вонзился кролику в бок, и сразу белый мех окрасился кровью. Кролик замотал головкой из стороны в сторону, не понимая, что происходит, и стараясь сбросить с себя чудовищные черные создания, но все его усилия были напрасны. Из земли вылезали все новые чудовища, их уже набралось полдюжины, и они спешили принять участие в пиршестве. Кролик все еще пытался бороться, но они его ели заживо.
Открыв рот, не сознавая, что происходит, Пол смотрел на все это как зачарованный. Он даже порой хихикал, сам не понимая, почему, но, увидев, что от кролика осталась только шкурка, наморщил лобик. Теперь слизни допивали кроличью кровь. Одно ухо было съедено, половина другого болталась на какой-то жилке. Все было кончено. Остатки животного уже не были видны под массой присосавшихся слизней. Пол хихикал, склонив голову набок.
Когда Кэролл вернулась, она увидела, что Пол сидит на том же самом месте, где она его оставила, и глядит на клетку. Оставив пакет с продуктами на кухне, она сбросила туфли и побежала босиком к сыну, который, очевидно, не слышал, что она вернулась.
– Пол, – позвала она, но он не обернулся, и только тогда Кэролл поняла: что-то случилось.
Но где же кролик? Подбежав к клетке, она остановилась за спиной Пола, глядя на клетку. Трава и листочки салата внутри клетки были забрызганы кровью, и валялись куски белого меха. Потом она увидела кость и рядом кусок внутренностей. Отвернувшись, Кэролл закрыла глаза, тошнота подступила к горлу. Но она взяла себя в руки и смогла ближе рассмотреть, что все-таки произошло в клетке. Кролика там не было, он просто исчез.
Кэролл опустилась в траву и крепко обняла Пола. Ей показалось, что он совсем не встревожен. Он только махал ручкой в сторону пустой клетки и качал головкой,
– Что случилось? – повторяла она со слезами на глазах.
Присмотревшись внимательней, она заметила следы слизи на окровавленной траве и на дне клетки. Слизь переливалась в лучах солнца всеми красками радуги.
– Пол, – повторяла она, прижимая его к себе все крепче.
Он начал что-то лопотать, и сначала ей показалось, что он произнес слово «кошка», но когда он повторил слово, она наконец сумела его расслышать.
– Черные, – сказал он и помахал рукой в сторону лужицы крови и слизи.
Глава 10
Солнце истекало кровью на вечернем небе, раскрашивая облака яркими мазками багрового и золотого. Краски быстро гасли по мере того, как приближался вечер. Птицы возвращались в свои гнезда и казались черными стрелами на фоне багрового задника. Небо было похоже на детскую книжку для раскрашивания.
Гарольд Моррис оторвался от своих любимых бегоний и изумился многокрасочной красоте вечернего неба. Ничего не было для него во всем мире лучше, чем находиться в своей оранжерее в такой прекрасный вечер. Воздух стал более прохладным, и Гарольд с радостью занимался своими растениями, ухаживая за ними словно за малыми детьми.
Он всегда увлекался разведением цветов, но с тех пор, как год назад ушел с химического завода в Мертоне на пенсию, его хобби превратилось в настоящее наваждение. На свою оранжерею он истратил часть денег, полученных при окончательном расчете на заводе. Другая часть была потрачена на благоустройство дома, новые ковры, и впервые за тридцать лет совместной жизни он купил жене цветной телевизор.
Жена Гарольда Джин была теперь полностью поглощена этим новым предметом их быта, чему Гарольд был очень рад, потому что она больше не мешала ему все свободное время ухаживать за любимыми цветами.
После всех этих приобретений на остаток денег они купили два билета в Австралию, где жила их дочь с мужем. Молодые эмигрировали туда шесть лет назад, и теперь Гарольд и Джин решили их навестить, чтобы принять участие в церемонии крещения внука, которому не исполнилось еще и месяца. От одной мысли о предстоящей поездке Гарольд счастливо улыбнулся, поливая биологической подкормкой свою любимую орхидею.
Успехи Гарольда не ограничивались огромным количеством прекрасных цветов. Он выращивал и овощи на огороде в конце участка. Джин редко приходилось покупать свежие овощи в магазине.
Кроме огурцов и помидоров, он научился выращивать и баклажаны, чем особенно гордился.
Гарольд отхлебнул легкого пива из стоящей перед ним банки, поставил ее на рабочий прилавок и взял в руки свой садовый совок. Давно пора было пересадить несколько гераней.
К этому времени солнце опустилось достаточно низко над горизонтом, и быстро надвигались сумерки. Облака меняли свой цвет. Так на промокательной бумаге проступают чернила. Гарольд подошел к электрораспределительному щиту и повернул выключатель. Поток дневного холодного света залил оранжерею. Оставалось поставить термостат на нужную температуру, подняв ее на пять градусов. Гарольд забрал свою банку пива, допил до конца и выбросил пустую банку в стоявшую под прилавком корзину для мусора. Потом посмотрел на часы и решил, что до начала футбольного матча у него еще есть время заняться помидорами.
Было уже почти десять часов, когда ему захотелось выпить еще пива. В оранжерее было жарко, и его мучила жажда. Он снял садовые перчатки, бросил их на рабочий прилавок и пошел в дом.
Из-под пола, там, где стоял рабочий стол, выползли первые три слизня, их стебельки медленно вращались. Один из слизней был размером с указательный палец, другие чуть меньше. Настоящие черные чудовища. Они переползли через совок, оставляя на нем слизистые следы, остановились около брошенных Гарольдом перчаток, затем, поколебавшись секунду, скользнули внутрь.
Войдя в дом, Гарольд увидел, что Джин спит в кресле, а телевизор работает и по нему идет очередная полицейская серия. Он постоял в дверях гостиной, приложив ко лбу ледяную, взятую из холодильника банку пива. Джин почувствовала его присутствие и открыла глаза, посмотрела вокруг и улыбнулась.
– Я думала, что ты еще занимаешься своими растениями, – сказала она, зевая.
– Я тоже думал, что ты смотришь телевизор.
Джин протянула руку и сделала звук тише.
– Я задремала, наверное, виновата жара.
– Уверяю тебя, в Австралии будет еще жарче, – сказал он, попивая свое пиво.
– Знаешь, Гарольд, я все еще не могу поверить, что скоро мы с тобой увидим Роджера и Кэролл. И маленького мальчика тоже. Не правда ли, это прекрасно?
Она протянула к нему руку, а он наклонился и поцеловал ее в макушку.
– Ты еще долго будешь там возиться? – спросила она.
– Да нет, скоро присоединюсь к тебе, моя дорогая, – сказал он.
– И к футболу, – улыбнулась она.
Подмигнув ей, он вышел. Прохладный вечерний воздух был весь пропитан запахом цветов, и Гарольд с удовольствием сделал глубокий вдох. Услышав сопение в соседнем дворике, он заглянул туда и увидел дикобраза, бегущего через лужайку, в обход квадрата света, который падал из оранжереи. Звезды на черном бархате неба казались блестками, разбросанными чьей-то гигантской рукой. Гарольд толкнул дверь и вошел в оранжерею. Он даже не мог себе представить, что здесь окажется так жарко, но прошло несколько мгновений и несколько глотков холодного пива – и он привык к жаре. Гарольд оценивающе посмотрел на ожидавшие его помидоры и потянулся за перчатками.
«Да, помидоры в этом году удались на славу, – подумал он, натягивая первую перчатку. – Прошлогодний урожай был…»
Ему никак не удавалось натянуть вторую перчатку. Мешало что-то влажное и мягкое.
– Что за черт!..
Он так никогда и не закончил эту фразу. Внезапно его пронзила ужасная боль. Три пары острых зубов и маленькие челюсти сомкнулись на его пальцах. Слизни проворно терзали теплую плоть, отпиливали ее кусочками и быстро добрались до самой кости. От невыносимой боли у Гарольда глаза полезли из орбит. Он видел, как прорезиненная ткань, из которой были сделаны перчатки, вздымается на его пальцах, а потом из перчаток хлынула кровь и потекла по руке. Он застонал, потом его стоны перешли в вопли.
Гарольд бегал по оранжерее и издавал душераздирающие крики, пытаясь стянуть перчатку. Слизни уже отъели три пальца и теперь вгрызлись глубоко в ладонь.
Перчатка не снималась с руки. Она раздулась от крови, а рука полностью онемела. Гарольду казалось, что сейчас он потеряет сознание, и только боль не давала ему забыться. Почти ослепнув от боли и ужаса, он снова и снова пытался сдернуть перчатку. Крики его не мог услышать только мертвый. Вдруг он увидел садовые ножницы. Ужасная мысль пронеслась в его воспаленном мозгу, и он понял, что ему надо сделать, чтобы спасти свою жизнь. Одной рукой он сумел раскрыть лезвия острых как бритва ножниц и положил запястье между ними. Слезы градом лились у него из глаз. Свободной рукой он нажал на верхнее лезвие и налег всем своим весом, вопя все сильнее по мере того, как лезвия прошли через мышцы и рассекли руку до кости. Гарольд был уже весь залит своей собственной кровью, хлеставшей из перерезанных вен. Но несмотря на все его усилия, ножницы не могли перерубить кость, хотя он как сумасшедший всем весом нажимал на лезвия.
Только сейчас Джин услышала его крики и появилась в дверях оранжереи. Она не понимала, что могло случиться, и в ужасе застыла на пороге, глядя, как ее муж бьет рукой по ножницам, разбрызгивая кровь. Алые брызги были повсюду: на стеклах оранжереи, и на рабочем столе, и даже во влажном жарком воздухе. Гарольд стоял на коленях, почти потеряв сознание. Преодолевая тошноту, не способная даже кричать, она смотрела не отрываясь, как перчатка продолжает двигаться сама по себе, живет своей жизнью. Это слизни продолжали доедать полуотрезанную руку,
– Дай совок, – с трудом произнес Гарольд.
Объятая ужасом, не способная сдвинуться с места, она пошарила позади себя и нашла совок с недавно заточенным конусом.
– Моя рука, – прошептал он. – Отруби!
– Нет! – закричала она.
– Делай, как я сказал. – Его измученный голос наконец подтолкнул ее к действию. Посмотрев на разбитое и истерзанное запястье, она подняла над головой совок и опустила на руку мужа со всей силой, на которую была способна.
Оба они закричали в ужасе, когда отрубленная кисть в перчатке упала на некотором расстоянии от них:. Кровь хлынула ручьем. Гарольд упал без сознания на землю. Джин бросила совок, ее ноги и руки были густо забрызганы его кровью.
Выскочив из оранжереи, она побежала к дому. Крики разбудили соседей, в домах зажегся свет.
А в это время в оранжерее три слизня кончали доедать отрезанную кисть Гарольда Морриса. Вскоре они уползли в неизвестном направлении, оставив за собой слизистый след.
Гарольд Моррис оторвался от своих любимых бегоний и изумился многокрасочной красоте вечернего неба. Ничего не было для него во всем мире лучше, чем находиться в своей оранжерее в такой прекрасный вечер. Воздух стал более прохладным, и Гарольд с радостью занимался своими растениями, ухаживая за ними словно за малыми детьми.
Он всегда увлекался разведением цветов, но с тех пор, как год назад ушел с химического завода в Мертоне на пенсию, его хобби превратилось в настоящее наваждение. На свою оранжерею он истратил часть денег, полученных при окончательном расчете на заводе. Другая часть была потрачена на благоустройство дома, новые ковры, и впервые за тридцать лет совместной жизни он купил жене цветной телевизор.
Жена Гарольда Джин была теперь полностью поглощена этим новым предметом их быта, чему Гарольд был очень рад, потому что она больше не мешала ему все свободное время ухаживать за любимыми цветами.
После всех этих приобретений на остаток денег они купили два билета в Австралию, где жила их дочь с мужем. Молодые эмигрировали туда шесть лет назад, и теперь Гарольд и Джин решили их навестить, чтобы принять участие в церемонии крещения внука, которому не исполнилось еще и месяца. От одной мысли о предстоящей поездке Гарольд счастливо улыбнулся, поливая биологической подкормкой свою любимую орхидею.
Успехи Гарольда не ограничивались огромным количеством прекрасных цветов. Он выращивал и овощи на огороде в конце участка. Джин редко приходилось покупать свежие овощи в магазине.
Кроме огурцов и помидоров, он научился выращивать и баклажаны, чем особенно гордился.
Гарольд отхлебнул легкого пива из стоящей перед ним банки, поставил ее на рабочий прилавок и взял в руки свой садовый совок. Давно пора было пересадить несколько гераней.
К этому времени солнце опустилось достаточно низко над горизонтом, и быстро надвигались сумерки. Облака меняли свой цвет. Так на промокательной бумаге проступают чернила. Гарольд подошел к электрораспределительному щиту и повернул выключатель. Поток дневного холодного света залил оранжерею. Оставалось поставить термостат на нужную температуру, подняв ее на пять градусов. Гарольд забрал свою банку пива, допил до конца и выбросил пустую банку в стоявшую под прилавком корзину для мусора. Потом посмотрел на часы и решил, что до начала футбольного матча у него еще есть время заняться помидорами.
Было уже почти десять часов, когда ему захотелось выпить еще пива. В оранжерее было жарко, и его мучила жажда. Он снял садовые перчатки, бросил их на рабочий прилавок и пошел в дом.
Из-под пола, там, где стоял рабочий стол, выползли первые три слизня, их стебельки медленно вращались. Один из слизней был размером с указательный палец, другие чуть меньше. Настоящие черные чудовища. Они переползли через совок, оставляя на нем слизистые следы, остановились около брошенных Гарольдом перчаток, затем, поколебавшись секунду, скользнули внутрь.
Войдя в дом, Гарольд увидел, что Джин спит в кресле, а телевизор работает и по нему идет очередная полицейская серия. Он постоял в дверях гостиной, приложив ко лбу ледяную, взятую из холодильника банку пива. Джин почувствовала его присутствие и открыла глаза, посмотрела вокруг и улыбнулась.
– Я думала, что ты еще занимаешься своими растениями, – сказала она, зевая.
– Я тоже думал, что ты смотришь телевизор.
Джин протянула руку и сделала звук тише.
– Я задремала, наверное, виновата жара.
– Уверяю тебя, в Австралии будет еще жарче, – сказал он, попивая свое пиво.
– Знаешь, Гарольд, я все еще не могу поверить, что скоро мы с тобой увидим Роджера и Кэролл. И маленького мальчика тоже. Не правда ли, это прекрасно?
Она протянула к нему руку, а он наклонился и поцеловал ее в макушку.
– Ты еще долго будешь там возиться? – спросила она.
– Да нет, скоро присоединюсь к тебе, моя дорогая, – сказал он.
– И к футболу, – улыбнулась она.
Подмигнув ей, он вышел. Прохладный вечерний воздух был весь пропитан запахом цветов, и Гарольд с удовольствием сделал глубокий вдох. Услышав сопение в соседнем дворике, он заглянул туда и увидел дикобраза, бегущего через лужайку, в обход квадрата света, который падал из оранжереи. Звезды на черном бархате неба казались блестками, разбросанными чьей-то гигантской рукой. Гарольд толкнул дверь и вошел в оранжерею. Он даже не мог себе представить, что здесь окажется так жарко, но прошло несколько мгновений и несколько глотков холодного пива – и он привык к жаре. Гарольд оценивающе посмотрел на ожидавшие его помидоры и потянулся за перчатками.
«Да, помидоры в этом году удались на славу, – подумал он, натягивая первую перчатку. – Прошлогодний урожай был…»
Ему никак не удавалось натянуть вторую перчатку. Мешало что-то влажное и мягкое.
– Что за черт!..
Он так никогда и не закончил эту фразу. Внезапно его пронзила ужасная боль. Три пары острых зубов и маленькие челюсти сомкнулись на его пальцах. Слизни проворно терзали теплую плоть, отпиливали ее кусочками и быстро добрались до самой кости. От невыносимой боли у Гарольда глаза полезли из орбит. Он видел, как прорезиненная ткань, из которой были сделаны перчатки, вздымается на его пальцах, а потом из перчаток хлынула кровь и потекла по руке. Он застонал, потом его стоны перешли в вопли.
Гарольд бегал по оранжерее и издавал душераздирающие крики, пытаясь стянуть перчатку. Слизни уже отъели три пальца и теперь вгрызлись глубоко в ладонь.
Перчатка не снималась с руки. Она раздулась от крови, а рука полностью онемела. Гарольду казалось, что сейчас он потеряет сознание, и только боль не давала ему забыться. Почти ослепнув от боли и ужаса, он снова и снова пытался сдернуть перчатку. Крики его не мог услышать только мертвый. Вдруг он увидел садовые ножницы. Ужасная мысль пронеслась в его воспаленном мозгу, и он понял, что ему надо сделать, чтобы спасти свою жизнь. Одной рукой он сумел раскрыть лезвия острых как бритва ножниц и положил запястье между ними. Слезы градом лились у него из глаз. Свободной рукой он нажал на верхнее лезвие и налег всем своим весом, вопя все сильнее по мере того, как лезвия прошли через мышцы и рассекли руку до кости. Гарольд был уже весь залит своей собственной кровью, хлеставшей из перерезанных вен. Но несмотря на все его усилия, ножницы не могли перерубить кость, хотя он как сумасшедший всем весом нажимал на лезвия.
Только сейчас Джин услышала его крики и появилась в дверях оранжереи. Она не понимала, что могло случиться, и в ужасе застыла на пороге, глядя, как ее муж бьет рукой по ножницам, разбрызгивая кровь. Алые брызги были повсюду: на стеклах оранжереи, и на рабочем столе, и даже во влажном жарком воздухе. Гарольд стоял на коленях, почти потеряв сознание. Преодолевая тошноту, не способная даже кричать, она смотрела не отрываясь, как перчатка продолжает двигаться сама по себе, живет своей жизнью. Это слизни продолжали доедать полуотрезанную руку,
– Дай совок, – с трудом произнес Гарольд.
Объятая ужасом, не способная сдвинуться с места, она пошарила позади себя и нашла совок с недавно заточенным конусом.
– Моя рука, – прошептал он. – Отруби!
– Нет! – закричала она.
– Делай, как я сказал. – Его измученный голос наконец подтолкнул ее к действию. Посмотрев на разбитое и истерзанное запястье, она подняла над головой совок и опустила на руку мужа со всей силой, на которую была способна.
Оба они закричали в ужасе, когда отрубленная кисть в перчатке упала на некотором расстоянии от них:. Кровь хлынула ручьем. Гарольд упал без сознания на землю. Джин бросила совок, ее ноги и руки были густо забрызганы его кровью.
Выскочив из оранжереи, она побежала к дому. Крики разбудили соседей, в домах зажегся свет.
А в это время в оранжерее три слизня кончали доедать отрезанную кисть Гарольда Морриса. Вскоре они уползли в неизвестном направлении, оставив за собой слизистый след.
Глава 11
– Знаешь, нам, черт возьми, нужно все-таки снимать квартиру. Тогда у нас не будет всех этих проблем, – сказал Брэди, вгоняя ногой заступ в землю. Вывернув еще несколько комьев земли, он перестал копать и с удовольствием отдыхал, опершись на заступ. Солнце нещадно жгло его голую спину. Перед началом работы он снял рубашку, оставшись в старых джинсах.
– Я могу назвать две причины, почему ты чувствуешь такую усталость, – сказала Ким. Она работала рядом с ним, стоя на коленях и вырывая сорняки – газон перед их домом был давно не стрижен. – Или ты потерял форму или… – Она посмотрела на него и улыбнулась.
– Или что? – потребовал он ответа.
– Или начинает сказываться твой возраст, – она засмеялась.
Набрав горсть земли, Брэди швырнул в нее и вернулся к заступу. Надо доказать ей, да и себе тоже, что он вполне в форме. Но, Боже, как ему хотелось в этот момент просто лечь и лежать и больше ничего. Его тело просто требовало отдыха. Все у него болело, а ведь он копал не больше часа. Может, Ким действительно права, и он потерял форму. Перестав копать, он посмотрел на жену. На ней были старые грязные джинсы и короткая кофточка. Она была такая красивая, загорелая. Брэди просто залюбовался ею. Сам он не умел загорать, тело его сразу становилось красным, и кожа начинала облезать. Он не загорал, а изжаривался. В высоких старых сапогах, и таких же старых джинсах он был похож на фермера.
Надо сказать, что Брэди никогда не любил работать в саду. Особенно в такую ужасную жару, как сегодня. Он просто изнемогал от жары. А земля спеклась от палящего солнца и стала твердой, как цемент, и чтобы только разбить ее верхний слой, ему приходилось орудовать заступом, как ломом. Но он продолжал копать, переворачивать комья и останавливался лишь для того, чтобы вытереть вспотевший лоб платком, уже насквозь мокрым от пота. В конце концов он разыскал в доме белую льняную салфетку и надел ее на голову, завязав по углам узелки.
Ким посмотрела на него и залилась смехом.
– Ты сейчас похож на Фреда Габи, – сказала она, имея в виду одного из участников шоу Монти Питона. – Не хочешь ли выпить?
Он молча облизал губы.
– Принимаю этот ответ за согласие, – улыбаясь, сказала Ким и исчезла в доме.
Брэди вернулся к своей работе. Руки в рабочих перчатках просто горели, но снять их было нельзя, так как черенок заступа не был отполирован и им вполне можно было занозить руки.
И хотя постепенно Брэди входил в ритм и копать ему становилось легче, он знал, что никогда не полюбит работу в саду.
Сегодня они с Ким позволили себе поспать до десяти утра, что вообще-то полагалось только по воскресеньям. Проснулись в девять, потом занялись любовью, сегодня они это делали с большей охотой, чем обычно. Брэди улыбнулся при этом воспоминании. Когда он кончит копать, они просто посидят в креслах, наслаждаясь солнцем. Ему даже пришло в голову, что он мог бы все же заняться выращиванием ранних овощей. Брэди оглянулся на свои владения, скорчив мину этакого барона-феодала.
Именно в этот момент он и увидел, как слизень ползет к его заступу. Брэди отбросил слизня стальной лопастью и только тут заметил, какого огромного размера было это отвратительное создание.
– Боже мой, – пробормотал Брэди, глядя, как мерзкая тварь уползает, оставляя за собой сверкающий на солнце слизистый след.
Память сразу напомнила ему, где он видел слизней раньше: дом Рона Белла, дом на Элм-Драйв, канализационная труба, куда он спускался, и вот теперь его собственный сад.
Наклонившись, он стал наблюдать за отвратительным созданием. И тут же заметил еще одного, черного, огромного, не менее восемнадцати сантиметров в длину.
Брэди проглотил подступивший к горлу комок и подавил острое желание разрубить заступом это тошнотворное чудовище. Он наблюдал словно завороженный, как еще два слизня выползли на перевернутые комья.
Обернувшись, он осмотрел всю вскопанную им за день землю. Не менее десяти квадратных метров перевернутых жестких комьев и насчитал там не менее дюжины черных чудовищ.
– Эй, вот твой напиток, дорогой, – позвала его Ким, садясь в кресло и попивая из стакана баккарди с кока-колой и льдом.
Брэди ее не услышал и продолжал наблюдать за выползающими слизнями.
– Майк! – позвала Ким, видя, что он за чем-то наблюдает. – Что там у тебя?
– Подойди и посмотри сама, – ответил он, не отрывая глаз от черных чудовищ, медленно приближающихся к нему. Первый опять подполз к его заступу, и на этот раз Брэди позволил ему забраться на лопасть и ползти по гладкому металлу.
Держа в руке свой стакан, Ким подошла к нему, увидела слизня и задрожала.
– Боже мой, что это такое? – закричала она, спрятавшись за спину мужа.
– Это слизни. – Брэди не мог оторвать взгляд от карабкавшегося монстра.
– Но ведь слизни должны быть маленькими, а этот огромный, – нервно засмеялась Ким, оглядываясь на вскопанную землю, по которой ползали и копошились такие же огромные черные чудовища.
– Это слизни!
Карабкавшийся по заступу уже достиг черенка.
– Майк, убей его! – закричала Ким.
Брэди протянул руку в перчатке и схватил слизня, зажав его между указательным и большим пальцами. Извивавшееся создание напомнило ему толстую свинью. Его глазные стебельки медленно вращались, рот двигался безостановочно, и можно было видеть ряды острых зубов.
– Боже мой, Майк, убей чертово создание!
Внезапно монстр резко повернулся в пальцах Брэди и выпустил слизь. Теперь было трудно его удержать, и прежде, чем Брэди успел отреагировать, слизень вонзил свой передний серповидный зуб в упругую прорезиненную ткань перчатки.
– Боже мой! – вскричал Майк.
Эта внезапная атака буквально ошеломила его.
Ким зажала рот ладонью, чтобы заглушить крик ужаса. Она смотрела, как муж сдирает с руки перчатку и бросает на землю, но даже после этого слизень остался висеть на резиновом пальце, пользуясь своим серповидным зубом, как якорем. Почти с наслаждением Брэди наступил сапогом на отвратительное черное создание, и оно лопнуло, издав громкий хлюпающий звук, от которого Ким захотелось зажать уши. Это было похоже на звук поносных испражнений.
Брэди продолжал давить монстра сапогом. Подняв перчатку, он осмотрел дыру, которую проделал зуб слизня.
– Подумай, эта сволочь хотела меня укусить. Еще немного, и он бы впился мне в тело! – При одной мысли об этом Брэди содрогнулся.
– Слизни стали кусаться? Почему? – спросила Ким.
– Вот это я и собираюсь выяснить, – сказал Брэди. – Пойди и принеси мне банку, дорогая. Любую, но только с закручивающейся крышкой.
Ким прибежала на кухню и схватила большую банку, в которую они складывали мелочь. Недавно они опустошили свою копилку, и теперь на дне банки звенели какие-то тридцать центов. Ким высыпала монетки на пол и побежала обратно в сад. Открыв крышку, Брэди еще несколько секунд изучал черных чудовищ, потом с быстротой молнии схватил одного и бросил в банку. Выбрав еще двух, самых больших, он проделал ту же процедуру и накрепко закрутил крышку. Ким с отвращением наблюдала через стекло, как они стали ползать по стеклу, ища выход.
Надев рубашку, он протянул банку Ким.
– Что ты собираешься с ними делать? – спросила она.
– Хочу узнать, что происходит у нас в городе. Поедешь со мной?
Поколебавшись, Ким надела туфли и пошла следом за ним к машине.
Покопавшись в кармане все еще дрожащими пальцами, Брэди достал ключи и открыл в машине обе дверцы. Прислонившись голой спиной к раскаленной коже сиденья, Ким вскрикнула. Брэди протянул ей банку, которую она взяла с большой неохотой, вставил ключ в зажигание и тронул машину с места. Ехали они молча, лишь время от времени инспектор позволял себе краем глаза взглянуть на шевелящихся в банке чудовищ. Ему казалось, что они могут сбежать из своей стеклянной тюрьмы.
– Я могу назвать две причины, почему ты чувствуешь такую усталость, – сказала Ким. Она работала рядом с ним, стоя на коленях и вырывая сорняки – газон перед их домом был давно не стрижен. – Или ты потерял форму или… – Она посмотрела на него и улыбнулась.
– Или что? – потребовал он ответа.
– Или начинает сказываться твой возраст, – она засмеялась.
Набрав горсть земли, Брэди швырнул в нее и вернулся к заступу. Надо доказать ей, да и себе тоже, что он вполне в форме. Но, Боже, как ему хотелось в этот момент просто лечь и лежать и больше ничего. Его тело просто требовало отдыха. Все у него болело, а ведь он копал не больше часа. Может, Ким действительно права, и он потерял форму. Перестав копать, он посмотрел на жену. На ней были старые грязные джинсы и короткая кофточка. Она была такая красивая, загорелая. Брэди просто залюбовался ею. Сам он не умел загорать, тело его сразу становилось красным, и кожа начинала облезать. Он не загорал, а изжаривался. В высоких старых сапогах, и таких же старых джинсах он был похож на фермера.
Надо сказать, что Брэди никогда не любил работать в саду. Особенно в такую ужасную жару, как сегодня. Он просто изнемогал от жары. А земля спеклась от палящего солнца и стала твердой, как цемент, и чтобы только разбить ее верхний слой, ему приходилось орудовать заступом, как ломом. Но он продолжал копать, переворачивать комья и останавливался лишь для того, чтобы вытереть вспотевший лоб платком, уже насквозь мокрым от пота. В конце концов он разыскал в доме белую льняную салфетку и надел ее на голову, завязав по углам узелки.
Ким посмотрела на него и залилась смехом.
– Ты сейчас похож на Фреда Габи, – сказала она, имея в виду одного из участников шоу Монти Питона. – Не хочешь ли выпить?
Он молча облизал губы.
– Принимаю этот ответ за согласие, – улыбаясь, сказала Ким и исчезла в доме.
Брэди вернулся к своей работе. Руки в рабочих перчатках просто горели, но снять их было нельзя, так как черенок заступа не был отполирован и им вполне можно было занозить руки.
И хотя постепенно Брэди входил в ритм и копать ему становилось легче, он знал, что никогда не полюбит работу в саду.
Сегодня они с Ким позволили себе поспать до десяти утра, что вообще-то полагалось только по воскресеньям. Проснулись в девять, потом занялись любовью, сегодня они это делали с большей охотой, чем обычно. Брэди улыбнулся при этом воспоминании. Когда он кончит копать, они просто посидят в креслах, наслаждаясь солнцем. Ему даже пришло в голову, что он мог бы все же заняться выращиванием ранних овощей. Брэди оглянулся на свои владения, скорчив мину этакого барона-феодала.
Именно в этот момент он и увидел, как слизень ползет к его заступу. Брэди отбросил слизня стальной лопастью и только тут заметил, какого огромного размера было это отвратительное создание.
– Боже мой, – пробормотал Брэди, глядя, как мерзкая тварь уползает, оставляя за собой сверкающий на солнце слизистый след.
Память сразу напомнила ему, где он видел слизней раньше: дом Рона Белла, дом на Элм-Драйв, канализационная труба, куда он спускался, и вот теперь его собственный сад.
Наклонившись, он стал наблюдать за отвратительным созданием. И тут же заметил еще одного, черного, огромного, не менее восемнадцати сантиметров в длину.
Брэди проглотил подступивший к горлу комок и подавил острое желание разрубить заступом это тошнотворное чудовище. Он наблюдал словно завороженный, как еще два слизня выползли на перевернутые комья.
Обернувшись, он осмотрел всю вскопанную им за день землю. Не менее десяти квадратных метров перевернутых жестких комьев и насчитал там не менее дюжины черных чудовищ.
– Эй, вот твой напиток, дорогой, – позвала его Ким, садясь в кресло и попивая из стакана баккарди с кока-колой и льдом.
Брэди ее не услышал и продолжал наблюдать за выползающими слизнями.
– Майк! – позвала Ким, видя, что он за чем-то наблюдает. – Что там у тебя?
– Подойди и посмотри сама, – ответил он, не отрывая глаз от черных чудовищ, медленно приближающихся к нему. Первый опять подполз к его заступу, и на этот раз Брэди позволил ему забраться на лопасть и ползти по гладкому металлу.
Держа в руке свой стакан, Ким подошла к нему, увидела слизня и задрожала.
– Боже мой, что это такое? – закричала она, спрятавшись за спину мужа.
– Это слизни. – Брэди не мог оторвать взгляд от карабкавшегося монстра.
– Но ведь слизни должны быть маленькими, а этот огромный, – нервно засмеялась Ким, оглядываясь на вскопанную землю, по которой ползали и копошились такие же огромные черные чудовища.
– Это слизни!
Карабкавшийся по заступу уже достиг черенка.
– Майк, убей его! – закричала Ким.
Брэди протянул руку в перчатке и схватил слизня, зажав его между указательным и большим пальцами. Извивавшееся создание напомнило ему толстую свинью. Его глазные стебельки медленно вращались, рот двигался безостановочно, и можно было видеть ряды острых зубов.
– Боже мой, Майк, убей чертово создание!
Внезапно монстр резко повернулся в пальцах Брэди и выпустил слизь. Теперь было трудно его удержать, и прежде, чем Брэди успел отреагировать, слизень вонзил свой передний серповидный зуб в упругую прорезиненную ткань перчатки.
– Боже мой! – вскричал Майк.
Эта внезапная атака буквально ошеломила его.
Ким зажала рот ладонью, чтобы заглушить крик ужаса. Она смотрела, как муж сдирает с руки перчатку и бросает на землю, но даже после этого слизень остался висеть на резиновом пальце, пользуясь своим серповидным зубом, как якорем. Почти с наслаждением Брэди наступил сапогом на отвратительное черное создание, и оно лопнуло, издав громкий хлюпающий звук, от которого Ким захотелось зажать уши. Это было похоже на звук поносных испражнений.
Брэди продолжал давить монстра сапогом. Подняв перчатку, он осмотрел дыру, которую проделал зуб слизня.
– Подумай, эта сволочь хотела меня укусить. Еще немного, и он бы впился мне в тело! – При одной мысли об этом Брэди содрогнулся.
– Слизни стали кусаться? Почему? – спросила Ким.
– Вот это я и собираюсь выяснить, – сказал Брэди. – Пойди и принеси мне банку, дорогая. Любую, но только с закручивающейся крышкой.
Ким прибежала на кухню и схватила большую банку, в которую они складывали мелочь. Недавно они опустошили свою копилку, и теперь на дне банки звенели какие-то тридцать центов. Ким высыпала монетки на пол и побежала обратно в сад. Открыв крышку, Брэди еще несколько секунд изучал черных чудовищ, потом с быстротой молнии схватил одного и бросил в банку. Выбрав еще двух, самых больших, он проделал ту же процедуру и накрепко закрутил крышку. Ким с отвращением наблюдала через стекло, как они стали ползать по стеклу, ища выход.
Надев рубашку, он протянул банку Ким.
– Что ты собираешься с ними делать? – спросила она.
– Хочу узнать, что происходит у нас в городе. Поедешь со мной?
Поколебавшись, Ким надела туфли и пошла следом за ним к машине.
Покопавшись в кармане все еще дрожащими пальцами, Брэди достал ключи и открыл в машине обе дверцы. Прислонившись голой спиной к раскаленной коже сиденья, Ким вскрикнула. Брэди протянул ей банку, которую она взяла с большой неохотой, вставил ключ в зажигание и тронул машину с места. Ехали они молча, лишь время от времени инспектор позволял себе краем глаза взглянуть на шевелящихся в банке чудовищ. Ему казалось, что они могут сбежать из своей стеклянной тюрьмы.
Глава 12
На стоянке около Музея естественной истории Мертона был припаркован один только старый «фольксваген». Брэди поставил свой «воксхолл» рядом с ним. Выбравшись из машины, Ким сразу протянула ему банку с чудовищным содержимым и вытерла руки о джинсы. Вместе они поднялись по лестнице, ведущей к главному входу музея. Это было трехэтажное здание из серого камня, которое построили лет десять назад. Солнце отражалось в его окнах, но не проникало внутрь. Коллекции были защищены спущенными веницианскими шторами. В холле висело расписание будущих лекций и прочих мероприятий следующей недели.