Он спросил, что я собираюсь делать дальше. Никаких планов у меня не было. Бонфорт кивнул и сказал:
– Посмотрим. У нас работы всегда невпроворот.
Но о плате ни слова не сказал, и это мне польстило.
Тут начался очередной отчет о результатах голосования, и Бонфорт перенес внимание на стереовизор. Голосование шло уже двое суток; в первую очередь высказывались жители внешних миров и неорганизованные избиратели; даже на самой Земле «день» выборов, в отличие от астрономического, растягивался аж на тридцать часов. Теперь мы слушали о ходе выборов в крупных, густонаселенных земных округах. Еще вчера мы на голову опережали противника, но Родж говорил, что это еще ничего не значит – внешние миры всегда поддерживали Экспансионистов, а решают все миллиарды землян, ни разу в жизни не покидавших родной планеты.
Однако важен был и каждый голос внешних миров. Партия Аграриев на Ганимеде одержала верх в пяти из шести тамошних округов; но это – наши, там Партия Экспансионистов даже для приличия не стала выставлять кандидатов. Куда больше опасений внушала Венера. Венерианцы раздроблены на дюжину непримиримых партий – в силу каких-то теологических разногласий, в которых сам черт ногу сломит. И все же мы рассчитывали на поддержку аборигенов – прямо сейчас, или позже – когда они сумеют все же договориться. А голоса внешников-землян и так практически все – за нас. К тому же, имперская установка, предписывающая аборигенам выдвигать в парламент только людей, была явной несправедливостью, с которой Бонфорт постоянно боролся – сей факт тоже должен был содействовать успеху на Венере. Хотя – не берусь сказать, сколько голосов мы потеряли из-за этого на Земле.
Гнезда Марса пока ограничивались присутствием в ВА своих наблюдателей, так что от Марса нам нужны были лишь голоса живущих там людей. У нас на Марсе была популярность, у противника – власть. Но после того, как честно посчитают голоса, они из своих кресел со свистом повылетают!
Дэк склонился над калькулятором рядом с Роджем. Тот, зарывшись в груду бумаг, что-то подсчитывал по своим собственным формулам. Дюжина с лишним вычислительных центров по всей Системе занимались сейчас тем же самым, однако Родж предпочитал собственный метод. Как-то он хвастал, что может просто прогуляться по округу, разнюхивая обстановку, и определить результат с точностью до двух процентов… А что – такой может.
Док Чапек сидел позади, сложив руки на животе. Поза его точь-в-точь повторяла позу дождевого червя на крючке. Пенни нервно расхаживала по комнате, разносила выпивку и в нетерпении гнула в руках какую-то шпильку. На нас с мистером Бонфортом она старалась не смотреть. До сих пор мне никогда не приходилось бывать на партийных посиделках в ночь выборов, и обстановка здесь значительно отличалась от чего бы то ни было. Все вокруг насквозь пронизано было уютной теплотой. Страсти улеглись. И, казалось, черт с ними, с результатами; мы сделали все, что могли, вокруг – друзья, и всеобщая приподнятость не нарушена будущими тревогами и заботами – она, совсем как глазурь на тех вон пирожных, приготовленных для банкета по случаю завершения выборов…
Никогда еще не было мне так хорошо.
Родж оторвался от своего листа, глянул на меня, затем – на мистера Бонфорта:
– Континент в нерешительности. Американцы пробуют воду, прежде, чем нырнуть; единственное, что их заботит – насколько глубоко.
– Можно уже сказать нечто определенное?
– Нет еще. Голосов-то у нас хватает, но количество мест в ВА еще не определилось – плюс-минус полдюжины.
Он поднялся:
– Пойду-ка я, в город прогуляюсь.
Вообще говоря, идти следовало мне, раз уж я был «мистером Бонфортом». В ночь выборов лидер партии просто обязан появиться с обходом в штаб-квартире, однако она была тем самым местом, где меня легко могли раскусить. «Болезнь» на время кампании избавляла меня от таких посещений; тем более не было смысла рисковать сейчас. Придется Роджу пожимать руки, раздавать улыбки направо и налево и позволять взвинченным бесконечной бумажной возней девушкам вешаться себе на шею.
– Через час вернусь.
Сначала банкет хотели организовать внизу, пригласив весь персонал, и конечно же – Джимми Вашингтона, но таким образом мистер Бонфорт лишался возможности в нем участвовать, а это никуда не годится. Поэтому вечеринку устроили для узкого круга посвященных. Я поднялся:
– Родж, я с вами. Поприветствую гарем Джимми Вашингтона. У них сейчас, небось, тоже праздник.
– Вы с ума сошли? Вовсе не обязательно…
– Но дело стоит того, так? И ничего страшного в этом нет.
Я обратился к мистеру Бонфорту:
– Как вы полагаете, сэр?
– Я бы пошел.
Спустившись на лифте, мы прошли чередой пустующих комнат. В них стояла мертвая тишина, но миновав мой кабинет и приемную Пенни, мы попали в форменный бедлам! Стереовизор, принесенный по случаю торжества, гремел во всю мощь, пол был усеян мусором, присутствующие кто выпивал, кто курил, кто – и то и другое сразу. Даже Джимми Вашингтон слушал отчет с бокалом в руке. Он его даже не пригубил – Джимми вообще не пил и не курил – скорее всего, кто-то просто сунул его ему в руки, а он из приличия взял. Джимми отлично умел вписаться в любую обстановку.
Я в сопровождении Роджа обошел всех, с искренней теплотой поблагодарил Джимми и извинился за то, что не могу задержаться подольше.
– Пойду, разложу старые косточки на чем-нибудь помягче, Джимми. Извинись за меня перед ребятами, хорошо?
– Слушаю, сэр. Вам и вправду необходимо следить за своим здоровьем, господин министр.
Я отправился обратно, а Родж пошел с поздравлениями дальше.
Едва я ступил на порог, Пенни прижала палец к губам, прося не шуметь. Бонфорт задремал, и стерео приглушили. Дэк, прислонясь ухом к динамику, записывал на большой лист бумаги сведения к приходу Роджа. Доктор Чапек сидел на том же месте. При виде меня он поднял свой бокал и кивнул.
Я попросил у Пенни скотча с водой и прошел на балкон. По часам ночь уже наступила; снаружи тоже было темно. Чуть ущербная, Земля нависала надо мной в окружении россыпи звезд – точь-в-точь бриллианты в витрине «Тиффани». Чтобы немного прийти в себя, я отыскал Северную Америку и попытался найти ту маленькую точку, что покинул несколько недель назад.
Вскоре я вернулся в комнату: слишком уж забирает это зрелище – лунная ночь. Чуть позже вернулся Родж и молча засел за бумаги. Бонфорт уже проснулся.
И вот настало время подведения итогов. Все затаили дыхание, изо всех сил стараясь не мешать Роджу с Дэком; минуты тянулись, словно часы. Наконец Родж отодвинул свое кресло от стола:
– Уффффф! Все, шеф, – сказал он, не оборачиваясь. – Наша взяла. Перевес – семь мест минимум. А может, и девятнадцать. А может, и больше тридцати!
Бонфорт ответил не сразу. Голос его звучал совсем тихо:
– Вы уверены?
– Абсолютно. Пенни, переключи на другой канал, посмотрим, что там делается.
Я не мог вымолвить ни слова. Прошел к дивану, присел рядом с Бонфортом; он, совсем как отец, похлопал меня по руке, и оба мы повернулись к стереовизору. Пенни сменила канал:
– …никаких сомнений, ребята! Восемь стальных черепушек с извилинами из вольфрама сказали «да», Кюриак сказал: «возможно»! Так что Партия Экспансионистов одержала решительную…
Другой канал:
– …занимать свой пост еще в течение ближайших пяти лет. Мистер Кирога показал результат гораздо ниже, однако его генеральный представитель в Новом Чикаго заявил, что сегодняшняя ситуация не может…
Родж поднялся и направился к видеофону. Пенни выключила звук. Диктор на экране безмолвно шевелил губами – повторял все то же самое, но в других выражениях.
Вернулся Родж, Пенни снова прибавила звук. Диктор еще продолжал, затем остановился и вгляделся в поданную ему записку. Наконец, широко улыбнувшись, он поднял глаза:
– Друзья! Сограждане! Предлагаю вашему вниманию выступление премьер-министра!
И тут пошла запись моей победной речи!
Я сидел, просто упиваясь ею. В голове царила невообразимая кутерьма, но эмоции – только приятные, до болезненности даже. Над этой речью я как следует потрудился, самому нравится. На экране я выглядел усталым, взмокшим, но торжествующим – точь-в-точь прямая трансляция!
Я как раз дошел до слов:
– Так идемте же – вместе – под стягами Свободы…
За спиной раздался стон.
– Мистер Бонфорт, что с вами?! Док! ДОК! Скорей сюда!
Мистер Бонфорт тщетно пытался дотянуться до меня своей здоровой рукой. Он хотел сказать что-то, но я не мог разобрать ни слова. Голос, и тело, отказывались служить ему, и даже его железная воля не могла заставить подчиняться слабеющую плоть.
Я подхватил его на руки – дыхание Чейн-Стокса… Вскоре он перестал дышать совсем.
Дэк с Чапеком погрузили тело в лифт. Я им помочь не мог. Родж подошел ко мне, потрепал по плечу, стараясь успокоить, затем тоже удалился. Пенни ушла вслед за ним. Оставшись в одиночестве, я опять вышел на балкон. Захотелось вдруг подышать свежим воздухом – на балконе он, конечно, был из того же кондиционера, но все же казался посвежей.
Они убили его. Враги расправились с ним вернее, чем если бы нож в сердце всадили! Несмотря на все наши усилия, они в конце концов дотянулись до него. «Убийство, более чем подлое!»
Я ощущал смерть внутри себя. Потрясение заставило оцепенеть: только что я видел «собственную» смерть; и мертвый отец вновь стоял перед глазами. Понятно, почему так редко удается спасти кого-нибудь из сиамских близнецов. Я был выкачан до отказа.
Не помню, долго ли я так стоял. К жизни меня вернул оклик Роджа:
– Шеф?
Я резко обернулся:
– Родж! Не зовите меня так больше! Ну, пожалуйста…
– Шеф, – настаивал он, – вы ведь знаете, что нужно делать, верно?
Закружилась голова. Лицо его расплывалось, словно в тумане. Я не знал, что нужно делать! Я не хотел этого знать!
– О чем вы?
– Шеф, человек умер, но представление продолжается! Вы не можете вот так спокойно уйти!
Бешено стучало в висках. Комната плыла перед глазами. Казалось, он раскачивается – ближе-дальше – ближе-дальше… Голос его давил, точно ветер:
– …отнять у него последний шанс окончить начатое! Вы должны сделать это ради него! Вы дадите ему вторую жизнь!
Я затряс головой, изо всех сил пытаясь собраться с мыслями:
– Родж, вы сами не понимаете, что несете! Это нелепо! Смешно! Я не политик, я всего лишь актер – до мозга костей! Я умею строить рожи и потешать публику – больше я ни на что не годен!
Я ужаснулся, осознав, что говорю его голосом. Родж, не отрываясь, смотрел на меня:
– По-моему, вы до сих пор великолепно справлялись.
Я старался говорить собственным голосом и обрести контроль над ситуацией:
– Родж, сейчас вы расстроены. Успокойтесь – ведь потом сами над собой посмеетесь! Верно – что б ни случилось, играй до конца. Но не в такую игру! Почему бы вам самому не принять эстафету? Выборы – за вами, и большинство в парламенте – тоже! Так занимайте кабинет и претворяйте его программу в жизнь! Чего вам еще?
Не отрывая взгляда от меня, Родж печально покачал головой:
– Я так и поступил бы, если б мог, все – именно, как вы говорите. Но я не смогу, шеф. Вы же помните, какая грызня поднималась на заседаниях исполнительного комитета. Только вы держали их в узде! Вся коалиция держится на силе духа и авторитете одного человека! И если вы просто отмахнетесь сейчас – все, ради чего он жил, ради чего умер, – пойдет прахом!
Возразить было нечего. Вероятнее всего, Родж прав; я за последние полтора месяца начал разбираться во всех этих пружинах и шестернях.
– Родж, хотя бы и так, но вы просите невозможного! Мы не провалились до сих пор только потому, что меня к каждому выходу готовили слишком тщательно. И то – чуть не поймали! А тянуть это неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом, если я вас правильно понял… Это нереально! Я просто не выдержу! Не могу!
– Можете!
Он, наклонившись ко мне, продолжал напористо:
– Мы все обдумали и возможные трудности представляем не хуже вас. Но мы дадим вам возможность врасти в него целиком! Для начала две недели – да что – две, месяц в космосе – если хотите! Дневники, записные книжки, школьные тетради наконец – вы им насквозь пропитаетесь! И не забывайте: с вами – мы!
Я молчал. Он продолжал:
– Послушайте, шеф, вы же прекрасно знаете: политик – вовсе не один человек, он – команда, сплотившаяся вокруг него, его убеждений и целей! Наша команда теперь без капитана, но сама-то она осталась! Просто нужен новый капитан!
С балкона шагнул в комнату Чапек. Когда он успел вернуться, я не заметил.
– Вы, док, я так понимаю, тоже «за»?
– Да.
– Вы просто обязаны, – добавил Родж. Чапек тихо проговорил:
– Я бы не стал так говорить… Но, надеюсь, вы сами придете к этому. А, черт побери, не хочу лезть к вам в душу… Я верю в свободу воли. Понимаю, странно, конечно, слышать из уст медика столь легковесный довод…
Он обратился к Клифтону:
– Лучше нам уйти пока, Родж. Он все понимает, так пусть решает сам.
Однако побыть в одиночестве мне не удалось – стоило им уйти, явился Дэк. Спасибо, хоть он не стал называть меня шефом.
– Привет, Дэк.
– Привет, привет…
Некоторое время он молча курил и глазел на звезды. Затем отвернулся от балкона:
– Старичок, мы с тобой на пару сработали кое-что. Теперь я знаю, чего ты стоишь, и так скажу: если тебе когда-нибудь понадобятся деньги, лишняя пара кулаков, или ствол – только свистни! Помогу всем, чем только можно, и безо всяких вопросов! Захочешь уйти сейчас – ни слова в упрек не скажу, и даже не подумаю удерживать. Ты идеально все провернул!
– Спасибо, Дэк.
– Еще словечко – и я испаряюсь. Пойми только: если ты решишь сейчас, что не в силах работать дальше, – те скоты, что устроили ему ту проклятую промывку мозгов, – выиграли! Выиграли, несмотря ни на что!
Он ушел.
Мозг мой был готов разорваться под напором самых противоречивых мыслей. Мне вдруг стало ужасно жаль себя: это нечестно, в конце концов! У меня – своя жизнь! Я еще в самом расцвете сил, сколько театральных успехов ждет меня! Ну, справедливо ли требовать, чтобы я похоронил самого себя, долгие годы играя в жизнь другого? Меня забудет публика, забудут агенты и продюсеры – словно я и вправду умру!
Это непорядочно. Они просят слишком многого.
Успокоившись малость, я решил не думать пока об этом. Земля-матушка, неизменно прекрасная, по-прежнему сияла в небе. Что-то там кроты поделывают в ночь после выборов? Марс, Венеру и Юпитер – точно для просушки развесили на веревочке Зодиака. Ганимеда, конечно, видно не было, как и далекого Плутона с его маленькой, одинокой колонией…
«Миры надежд» – называл их Бонфорт.
Но Бонфорт умер. Ушел от нас. Эти скоты отняли у него право, данное каждому из нас самой Природой, – и вот он мертв, задолго да назначенного срока.
И меня просят воссоздать его, подарить ему вторую жизнь…
Способен ли я на это? Смогу ли дорасти до его уровня? Чего он сам ждал бы сейчас от меня? И как поступил бы, окажись на моем месте?
Пока продолжалась кампания, я не раз задавал себе вопрос: «А что сделал бы Бонфорт?..»
Кто-то вошел. Оглянувшись, я увидел Пенни.
– Теперь вас послали? Уговаривать послали, да?
– Нет.
Добавить к этому она ничего не захотела, да и от меня, похоже, ничего не ждала… Мы даже не смотрели друг на друга. Молчание затягивалось и наконец я решился:
– Пенни! А если я попробую – ты мне поможешь?
– Да! Конечно, шеф, я помогу!
– Тогда я попробую.
Неловко как-то прозвучало….
Я написал все это еще двадцать пять лет назад – слишком уж ошеломлен был тем, что произошло. Изложил все, как было, и свою персону возвеличить ничуть не старался: писал лишь для себя, да еще – доктора Чапека. Чудно сейчас, через четверть века, читать эти сентиментальные, немного наивные строки – я был тогда почти юношей. Отлично помню этого молодого человека, хотя с трудом могу представить, что он – и есть я. Жена моя, Пенелопа, заявляет, что помнит его гораздо лучше – ведь больше она никогда никого не любила… Время свое берет.
Я обнаружил, что прежнюю жизнь Бонфорта помню лучше своей собственной – то есть, того юного бедолаги, Лоуренса Смита, или Великого Лоренцо, как он любил себя рекомендовать. Может, я не в своем уме? Шизофрения, или еще что-нибудь? Даже если так!.. Чтобы сыграть подобную роль, а затем подарить Бонфорту вторую жизнь – просто необходимо было, в некотором роде, сойти с ума и подавить в себе жалкого актера…
В общем, безумие, или еще что – однако я точно знаю, что был им когда-то, пока он еще существовал. Как актер, он не смог добиться особенного успеха – думаю, иногда его охватывало самое настоящее безумие. Да и умер он весьма нелепо: я храню пожелтевшую от времени вырезку, в которой говорится, будто он «найден мертвым» в номере одного из отелей Джерси-Сити: чрезмерная доза снотворного. Возможно, несчастный юноша пошел на это от отчаяния – его агент заявил, что предложений для него не поступало уже несколько месяцев. На мой взгляд, все же не следовало писать, будто он остался без работы. Если это и не клевета, то во всяком случае – жестокость! Датировка статьи, между прочим, доказывает, что ни в Новой Батавии, ни где-нибудь еще во время избирательной кампании пятнадцатого года он быть не мог.
Наверное, лучше просто сжечь эту бумажонку.
Из тех, кто знал правду, в живых сегодня – лишь Дэк, да Пенелопа. Да еще, пожалуй, те – убийцы Бонфорта.
Премьер-министром я побывал уже трижды, и нынешний срок, похоже, последний. В первый раз я слетел, когда мы все-таки ввели народы Венеры, Марса и спутников Юпитера в Великую Ассамблею. Они и по сей день имеют там представителей, а меня избрали снова. Люди не выносят реформ в больших дозах, иногда им нужна передышка, однако реформы остаются! Хотя перемен люди не желают, вовсе не желают… Да и ксенофобия пока дает о себе знать. Но все же мы идем вперед – куда деваться, раз уж хотим достичь звезд?
Снова и снова спрашиваю себя: «А что сделал бы Бонфорт?..» Не уверен, что всегда верно отвечаю на свой вопрос, хоть и являюсь крупнейшим в мире специалистом по Бонфорту, но, исполняя его роль, всегда стараюсь держаться на должном уровне. Много лет назад кто-то – кажется, Вольтер – сказал: «Если бы Сатане довелось занять место Бога, он счел бы необходимым перенять и атрибуты божественности».
А об утраченной профессии я никогда не жалел. Вообще-то я с ней и не расставался, тут Виллем был прав. Вдохновение не нуждается в аплодисментах, если пьеса стоящая, и я стараюсь по мере сил создать идеальное творение. Может быть, не совсем идеальным оно получается, однако отец мой наверняка сказал бы, что «спектакль – на уровне». Нет, я не жалею ни о чем, хотя и был не в пример счастливее прежде – по крайней мере, мне гораздо крепче спалось. Зато – какое громадное удовлетворение приносит добрая работа на благо миллиардов людей!
Возможно, их судьбы и не имеют высокого, вселенского смысла, однако все они наделены чувствами.
Они способны страдать.
Файл из библиотеки OCR Альдебаран: http://aldebaran.ru/
– Посмотрим. У нас работы всегда невпроворот.
Но о плате ни слова не сказал, и это мне польстило.
Тут начался очередной отчет о результатах голосования, и Бонфорт перенес внимание на стереовизор. Голосование шло уже двое суток; в первую очередь высказывались жители внешних миров и неорганизованные избиратели; даже на самой Земле «день» выборов, в отличие от астрономического, растягивался аж на тридцать часов. Теперь мы слушали о ходе выборов в крупных, густонаселенных земных округах. Еще вчера мы на голову опережали противника, но Родж говорил, что это еще ничего не значит – внешние миры всегда поддерживали Экспансионистов, а решают все миллиарды землян, ни разу в жизни не покидавших родной планеты.
Однако важен был и каждый голос внешних миров. Партия Аграриев на Ганимеде одержала верх в пяти из шести тамошних округов; но это – наши, там Партия Экспансионистов даже для приличия не стала выставлять кандидатов. Куда больше опасений внушала Венера. Венерианцы раздроблены на дюжину непримиримых партий – в силу каких-то теологических разногласий, в которых сам черт ногу сломит. И все же мы рассчитывали на поддержку аборигенов – прямо сейчас, или позже – когда они сумеют все же договориться. А голоса внешников-землян и так практически все – за нас. К тому же, имперская установка, предписывающая аборигенам выдвигать в парламент только людей, была явной несправедливостью, с которой Бонфорт постоянно боролся – сей факт тоже должен был содействовать успеху на Венере. Хотя – не берусь сказать, сколько голосов мы потеряли из-за этого на Земле.
Гнезда Марса пока ограничивались присутствием в ВА своих наблюдателей, так что от Марса нам нужны были лишь голоса живущих там людей. У нас на Марсе была популярность, у противника – власть. Но после того, как честно посчитают голоса, они из своих кресел со свистом повылетают!
Дэк склонился над калькулятором рядом с Роджем. Тот, зарывшись в груду бумаг, что-то подсчитывал по своим собственным формулам. Дюжина с лишним вычислительных центров по всей Системе занимались сейчас тем же самым, однако Родж предпочитал собственный метод. Как-то он хвастал, что может просто прогуляться по округу, разнюхивая обстановку, и определить результат с точностью до двух процентов… А что – такой может.
Док Чапек сидел позади, сложив руки на животе. Поза его точь-в-точь повторяла позу дождевого червя на крючке. Пенни нервно расхаживала по комнате, разносила выпивку и в нетерпении гнула в руках какую-то шпильку. На нас с мистером Бонфортом она старалась не смотреть. До сих пор мне никогда не приходилось бывать на партийных посиделках в ночь выборов, и обстановка здесь значительно отличалась от чего бы то ни было. Все вокруг насквозь пронизано было уютной теплотой. Страсти улеглись. И, казалось, черт с ними, с результатами; мы сделали все, что могли, вокруг – друзья, и всеобщая приподнятость не нарушена будущими тревогами и заботами – она, совсем как глазурь на тех вон пирожных, приготовленных для банкета по случаю завершения выборов…
Никогда еще не было мне так хорошо.
Родж оторвался от своего листа, глянул на меня, затем – на мистера Бонфорта:
– Континент в нерешительности. Американцы пробуют воду, прежде, чем нырнуть; единственное, что их заботит – насколько глубоко.
– Можно уже сказать нечто определенное?
– Нет еще. Голосов-то у нас хватает, но количество мест в ВА еще не определилось – плюс-минус полдюжины.
Он поднялся:
– Пойду-ка я, в город прогуляюсь.
Вообще говоря, идти следовало мне, раз уж я был «мистером Бонфортом». В ночь выборов лидер партии просто обязан появиться с обходом в штаб-квартире, однако она была тем самым местом, где меня легко могли раскусить. «Болезнь» на время кампании избавляла меня от таких посещений; тем более не было смысла рисковать сейчас. Придется Роджу пожимать руки, раздавать улыбки направо и налево и позволять взвинченным бесконечной бумажной возней девушкам вешаться себе на шею.
– Через час вернусь.
Сначала банкет хотели организовать внизу, пригласив весь персонал, и конечно же – Джимми Вашингтона, но таким образом мистер Бонфорт лишался возможности в нем участвовать, а это никуда не годится. Поэтому вечеринку устроили для узкого круга посвященных. Я поднялся:
– Родж, я с вами. Поприветствую гарем Джимми Вашингтона. У них сейчас, небось, тоже праздник.
– Вы с ума сошли? Вовсе не обязательно…
– Но дело стоит того, так? И ничего страшного в этом нет.
Я обратился к мистеру Бонфорту:
– Как вы полагаете, сэр?
– Я бы пошел.
Спустившись на лифте, мы прошли чередой пустующих комнат. В них стояла мертвая тишина, но миновав мой кабинет и приемную Пенни, мы попали в форменный бедлам! Стереовизор, принесенный по случаю торжества, гремел во всю мощь, пол был усеян мусором, присутствующие кто выпивал, кто курил, кто – и то и другое сразу. Даже Джимми Вашингтон слушал отчет с бокалом в руке. Он его даже не пригубил – Джимми вообще не пил и не курил – скорее всего, кто-то просто сунул его ему в руки, а он из приличия взял. Джимми отлично умел вписаться в любую обстановку.
Я в сопровождении Роджа обошел всех, с искренней теплотой поблагодарил Джимми и извинился за то, что не могу задержаться подольше.
– Пойду, разложу старые косточки на чем-нибудь помягче, Джимми. Извинись за меня перед ребятами, хорошо?
– Слушаю, сэр. Вам и вправду необходимо следить за своим здоровьем, господин министр.
Я отправился обратно, а Родж пошел с поздравлениями дальше.
Едва я ступил на порог, Пенни прижала палец к губам, прося не шуметь. Бонфорт задремал, и стерео приглушили. Дэк, прислонясь ухом к динамику, записывал на большой лист бумаги сведения к приходу Роджа. Доктор Чапек сидел на том же месте. При виде меня он поднял свой бокал и кивнул.
Я попросил у Пенни скотча с водой и прошел на балкон. По часам ночь уже наступила; снаружи тоже было темно. Чуть ущербная, Земля нависала надо мной в окружении россыпи звезд – точь-в-точь бриллианты в витрине «Тиффани». Чтобы немного прийти в себя, я отыскал Северную Америку и попытался найти ту маленькую точку, что покинул несколько недель назад.
Вскоре я вернулся в комнату: слишком уж забирает это зрелище – лунная ночь. Чуть позже вернулся Родж и молча засел за бумаги. Бонфорт уже проснулся.
И вот настало время подведения итогов. Все затаили дыхание, изо всех сил стараясь не мешать Роджу с Дэком; минуты тянулись, словно часы. Наконец Родж отодвинул свое кресло от стола:
– Уффффф! Все, шеф, – сказал он, не оборачиваясь. – Наша взяла. Перевес – семь мест минимум. А может, и девятнадцать. А может, и больше тридцати!
Бонфорт ответил не сразу. Голос его звучал совсем тихо:
– Вы уверены?
– Абсолютно. Пенни, переключи на другой канал, посмотрим, что там делается.
Я не мог вымолвить ни слова. Прошел к дивану, присел рядом с Бонфортом; он, совсем как отец, похлопал меня по руке, и оба мы повернулись к стереовизору. Пенни сменила канал:
– …никаких сомнений, ребята! Восемь стальных черепушек с извилинами из вольфрама сказали «да», Кюриак сказал: «возможно»! Так что Партия Экспансионистов одержала решительную…
Другой канал:
– …занимать свой пост еще в течение ближайших пяти лет. Мистер Кирога показал результат гораздо ниже, однако его генеральный представитель в Новом Чикаго заявил, что сегодняшняя ситуация не может…
Родж поднялся и направился к видеофону. Пенни выключила звук. Диктор на экране безмолвно шевелил губами – повторял все то же самое, но в других выражениях.
Вернулся Родж, Пенни снова прибавила звук. Диктор еще продолжал, затем остановился и вгляделся в поданную ему записку. Наконец, широко улыбнувшись, он поднял глаза:
– Друзья! Сограждане! Предлагаю вашему вниманию выступление премьер-министра!
И тут пошла запись моей победной речи!
Я сидел, просто упиваясь ею. В голове царила невообразимая кутерьма, но эмоции – только приятные, до болезненности даже. Над этой речью я как следует потрудился, самому нравится. На экране я выглядел усталым, взмокшим, но торжествующим – точь-в-точь прямая трансляция!
Я как раз дошел до слов:
– Так идемте же – вместе – под стягами Свободы…
За спиной раздался стон.
– Мистер Бонфорт, что с вами?! Док! ДОК! Скорей сюда!
Мистер Бонфорт тщетно пытался дотянуться до меня своей здоровой рукой. Он хотел сказать что-то, но я не мог разобрать ни слова. Голос, и тело, отказывались служить ему, и даже его железная воля не могла заставить подчиняться слабеющую плоть.
Я подхватил его на руки – дыхание Чейн-Стокса… Вскоре он перестал дышать совсем.
* * *
Дэк с Чапеком погрузили тело в лифт. Я им помочь не мог. Родж подошел ко мне, потрепал по плечу, стараясь успокоить, затем тоже удалился. Пенни ушла вслед за ним. Оставшись в одиночестве, я опять вышел на балкон. Захотелось вдруг подышать свежим воздухом – на балконе он, конечно, был из того же кондиционера, но все же казался посвежей.
Они убили его. Враги расправились с ним вернее, чем если бы нож в сердце всадили! Несмотря на все наши усилия, они в конце концов дотянулись до него. «Убийство, более чем подлое!»
Я ощущал смерть внутри себя. Потрясение заставило оцепенеть: только что я видел «собственную» смерть; и мертвый отец вновь стоял перед глазами. Понятно, почему так редко удается спасти кого-нибудь из сиамских близнецов. Я был выкачан до отказа.
Не помню, долго ли я так стоял. К жизни меня вернул оклик Роджа:
– Шеф?
Я резко обернулся:
– Родж! Не зовите меня так больше! Ну, пожалуйста…
– Шеф, – настаивал он, – вы ведь знаете, что нужно делать, верно?
Закружилась голова. Лицо его расплывалось, словно в тумане. Я не знал, что нужно делать! Я не хотел этого знать!
– О чем вы?
– Шеф, человек умер, но представление продолжается! Вы не можете вот так спокойно уйти!
Бешено стучало в висках. Комната плыла перед глазами. Казалось, он раскачивается – ближе-дальше – ближе-дальше… Голос его давил, точно ветер:
– …отнять у него последний шанс окончить начатое! Вы должны сделать это ради него! Вы дадите ему вторую жизнь!
Я затряс головой, изо всех сил пытаясь собраться с мыслями:
– Родж, вы сами не понимаете, что несете! Это нелепо! Смешно! Я не политик, я всего лишь актер – до мозга костей! Я умею строить рожи и потешать публику – больше я ни на что не годен!
Я ужаснулся, осознав, что говорю его голосом. Родж, не отрываясь, смотрел на меня:
– По-моему, вы до сих пор великолепно справлялись.
Я старался говорить собственным голосом и обрести контроль над ситуацией:
– Родж, сейчас вы расстроены. Успокойтесь – ведь потом сами над собой посмеетесь! Верно – что б ни случилось, играй до конца. Но не в такую игру! Почему бы вам самому не принять эстафету? Выборы – за вами, и большинство в парламенте – тоже! Так занимайте кабинет и претворяйте его программу в жизнь! Чего вам еще?
Не отрывая взгляда от меня, Родж печально покачал головой:
– Я так и поступил бы, если б мог, все – именно, как вы говорите. Но я не смогу, шеф. Вы же помните, какая грызня поднималась на заседаниях исполнительного комитета. Только вы держали их в узде! Вся коалиция держится на силе духа и авторитете одного человека! И если вы просто отмахнетесь сейчас – все, ради чего он жил, ради чего умер, – пойдет прахом!
Возразить было нечего. Вероятнее всего, Родж прав; я за последние полтора месяца начал разбираться во всех этих пружинах и шестернях.
– Родж, хотя бы и так, но вы просите невозможного! Мы не провалились до сих пор только потому, что меня к каждому выходу готовили слишком тщательно. И то – чуть не поймали! А тянуть это неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом, если я вас правильно понял… Это нереально! Я просто не выдержу! Не могу!
– Можете!
Он, наклонившись ко мне, продолжал напористо:
– Мы все обдумали и возможные трудности представляем не хуже вас. Но мы дадим вам возможность врасти в него целиком! Для начала две недели – да что – две, месяц в космосе – если хотите! Дневники, записные книжки, школьные тетради наконец – вы им насквозь пропитаетесь! И не забывайте: с вами – мы!
Я молчал. Он продолжал:
– Послушайте, шеф, вы же прекрасно знаете: политик – вовсе не один человек, он – команда, сплотившаяся вокруг него, его убеждений и целей! Наша команда теперь без капитана, но сама-то она осталась! Просто нужен новый капитан!
С балкона шагнул в комнату Чапек. Когда он успел вернуться, я не заметил.
– Вы, док, я так понимаю, тоже «за»?
– Да.
– Вы просто обязаны, – добавил Родж. Чапек тихо проговорил:
– Я бы не стал так говорить… Но, надеюсь, вы сами придете к этому. А, черт побери, не хочу лезть к вам в душу… Я верю в свободу воли. Понимаю, странно, конечно, слышать из уст медика столь легковесный довод…
Он обратился к Клифтону:
– Лучше нам уйти пока, Родж. Он все понимает, так пусть решает сам.
Однако побыть в одиночестве мне не удалось – стоило им уйти, явился Дэк. Спасибо, хоть он не стал называть меня шефом.
– Привет, Дэк.
– Привет, привет…
Некоторое время он молча курил и глазел на звезды. Затем отвернулся от балкона:
– Старичок, мы с тобой на пару сработали кое-что. Теперь я знаю, чего ты стоишь, и так скажу: если тебе когда-нибудь понадобятся деньги, лишняя пара кулаков, или ствол – только свистни! Помогу всем, чем только можно, и безо всяких вопросов! Захочешь уйти сейчас – ни слова в упрек не скажу, и даже не подумаю удерживать. Ты идеально все провернул!
– Спасибо, Дэк.
– Еще словечко – и я испаряюсь. Пойми только: если ты решишь сейчас, что не в силах работать дальше, – те скоты, что устроили ему ту проклятую промывку мозгов, – выиграли! Выиграли, несмотря ни на что!
Он ушел.
Мозг мой был готов разорваться под напором самых противоречивых мыслей. Мне вдруг стало ужасно жаль себя: это нечестно, в конце концов! У меня – своя жизнь! Я еще в самом расцвете сил, сколько театральных успехов ждет меня! Ну, справедливо ли требовать, чтобы я похоронил самого себя, долгие годы играя в жизнь другого? Меня забудет публика, забудут агенты и продюсеры – словно я и вправду умру!
Это непорядочно. Они просят слишком многого.
Успокоившись малость, я решил не думать пока об этом. Земля-матушка, неизменно прекрасная, по-прежнему сияла в небе. Что-то там кроты поделывают в ночь после выборов? Марс, Венеру и Юпитер – точно для просушки развесили на веревочке Зодиака. Ганимеда, конечно, видно не было, как и далекого Плутона с его маленькой, одинокой колонией…
«Миры надежд» – называл их Бонфорт.
Но Бонфорт умер. Ушел от нас. Эти скоты отняли у него право, данное каждому из нас самой Природой, – и вот он мертв, задолго да назначенного срока.
И меня просят воссоздать его, подарить ему вторую жизнь…
Способен ли я на это? Смогу ли дорасти до его уровня? Чего он сам ждал бы сейчас от меня? И как поступил бы, окажись на моем месте?
Пока продолжалась кампания, я не раз задавал себе вопрос: «А что сделал бы Бонфорт?..»
Кто-то вошел. Оглянувшись, я увидел Пенни.
– Теперь вас послали? Уговаривать послали, да?
– Нет.
Добавить к этому она ничего не захотела, да и от меня, похоже, ничего не ждала… Мы даже не смотрели друг на друга. Молчание затягивалось и наконец я решился:
– Пенни! А если я попробую – ты мне поможешь?
– Да! Конечно, шеф, я помогу!
– Тогда я попробую.
Неловко как-то прозвучало….
* * *
Я написал все это еще двадцать пять лет назад – слишком уж ошеломлен был тем, что произошло. Изложил все, как было, и свою персону возвеличить ничуть не старался: писал лишь для себя, да еще – доктора Чапека. Чудно сейчас, через четверть века, читать эти сентиментальные, немного наивные строки – я был тогда почти юношей. Отлично помню этого молодого человека, хотя с трудом могу представить, что он – и есть я. Жена моя, Пенелопа, заявляет, что помнит его гораздо лучше – ведь больше она никогда никого не любила… Время свое берет.
Я обнаружил, что прежнюю жизнь Бонфорта помню лучше своей собственной – то есть, того юного бедолаги, Лоуренса Смита, или Великого Лоренцо, как он любил себя рекомендовать. Может, я не в своем уме? Шизофрения, или еще что-нибудь? Даже если так!.. Чтобы сыграть подобную роль, а затем подарить Бонфорту вторую жизнь – просто необходимо было, в некотором роде, сойти с ума и подавить в себе жалкого актера…
В общем, безумие, или еще что – однако я точно знаю, что был им когда-то, пока он еще существовал. Как актер, он не смог добиться особенного успеха – думаю, иногда его охватывало самое настоящее безумие. Да и умер он весьма нелепо: я храню пожелтевшую от времени вырезку, в которой говорится, будто он «найден мертвым» в номере одного из отелей Джерси-Сити: чрезмерная доза снотворного. Возможно, несчастный юноша пошел на это от отчаяния – его агент заявил, что предложений для него не поступало уже несколько месяцев. На мой взгляд, все же не следовало писать, будто он остался без работы. Если это и не клевета, то во всяком случае – жестокость! Датировка статьи, между прочим, доказывает, что ни в Новой Батавии, ни где-нибудь еще во время избирательной кампании пятнадцатого года он быть не мог.
Наверное, лучше просто сжечь эту бумажонку.
Из тех, кто знал правду, в живых сегодня – лишь Дэк, да Пенелопа. Да еще, пожалуй, те – убийцы Бонфорта.
Премьер-министром я побывал уже трижды, и нынешний срок, похоже, последний. В первый раз я слетел, когда мы все-таки ввели народы Венеры, Марса и спутников Юпитера в Великую Ассамблею. Они и по сей день имеют там представителей, а меня избрали снова. Люди не выносят реформ в больших дозах, иногда им нужна передышка, однако реформы остаются! Хотя перемен люди не желают, вовсе не желают… Да и ксенофобия пока дает о себе знать. Но все же мы идем вперед – куда деваться, раз уж хотим достичь звезд?
Снова и снова спрашиваю себя: «А что сделал бы Бонфорт?..» Не уверен, что всегда верно отвечаю на свой вопрос, хоть и являюсь крупнейшим в мире специалистом по Бонфорту, но, исполняя его роль, всегда стараюсь держаться на должном уровне. Много лет назад кто-то – кажется, Вольтер – сказал: «Если бы Сатане довелось занять место Бога, он счел бы необходимым перенять и атрибуты божественности».
А об утраченной профессии я никогда не жалел. Вообще-то я с ней и не расставался, тут Виллем был прав. Вдохновение не нуждается в аплодисментах, если пьеса стоящая, и я стараюсь по мере сил создать идеальное творение. Может быть, не совсем идеальным оно получается, однако отец мой наверняка сказал бы, что «спектакль – на уровне». Нет, я не жалею ни о чем, хотя и был не в пример счастливее прежде – по крайней мере, мне гораздо крепче спалось. Зато – какое громадное удовлетворение приносит добрая работа на благо миллиардов людей!
Возможно, их судьбы и не имеют высокого, вселенского смысла, однако все они наделены чувствами.
Они способны страдать.
Файл из библиотеки OCR Альдебаран: http://aldebaran.ru/