Страница:
– Вы не знаете случайно, мне не нужно опасаться от него неожиданностей, спереди или сзади? – крикнул Грегори.
– Нет-нет, если вы, конечно, быстро управитесь. Грегори поднял козла и понес извивающуюся тушу через
двор к загону. Затем передал его через забор женщине в руки. Она аккуратно поставила козла на землю, и тот сразу же резво, но с явным чувством оскорбленного козлиного достоинства заскакал прочь и остановился в углу загона, повернувшись к ним задом и нервно размахивая хвостом.
– Ну вот, – воскликнула женщина, хлопнув в ладоши. – Большое спасибо.
Она протянула руку, холодную после долгой работы на улице, и крепко сжала ладонь Грегори.
– Вы ведь американец?
– Да, и притом очень высокий, – ответил Грегори, внимательно наблюдая за тем, как она прореагирует на его слова.
Женщина вежливо рассмеялась в ответ, вышла из загона, надежно закрыв за собой засов.
– Идете к кургану?
– Да. Я сегодня побиваю все возможные рекорды.
Грегори решил, что в отличие от хрупких жительниц Лондона английские поселянки должны обожать веселых, заводных, лихих американцев, истинных «янки в Оксфорде».
Женщина бросила взгляд на холм и на курган, засунула руки в карманы и как-то уж очень театрально пожала плечами.
– Я его, конечно, каждый день вижу, но он все равно на меня какую-то жуть наводит.
– В самом деле? – переспросил Грегори, повернувшись в ту же сторону, и взглянул на длинный, не очень высокий могильник, мрачным силуэтом вырисовывавшийся на вершине холма на фоне сурового ноябрьского неба.
Посередине в нем было какое-то углубление, как в неудавшемся пироге.
– О, совсем не из-за этого, – сказала женщина, и Грегори задался вопросом, что она имеет в виду под этим. – Древние кости оттуда унесли давным-давно. Просто из-за него здесь бродит много всяких подозрительных личностей. Иногда я вижу, как люди идут туда ночью с огнями, а потом не могу никак заснуть, ведь я ж не знаю, что они замышляют. Ни за какие деньги не согласилась бы пойти туда после наступления темноты.
Грегори задумался, говорит ли она правду, или же просто пытается запугать невинного американца, но тут вспомнил, что англичане часто именуют «огнями» обычные карманные фонарики, и возникший было у него в воображении образ таинственных друидов в плащах с капюшонами, шествующих вверх по холму с факелами в руках, мгновенно померк.
– Продавщица из сувенирной лавки сказала мне, что оттуда сверху я смогу увидеть круги на полях, – сказал Грегори.
– О боже, только не говорите мне, что вы тоже кругоголовый!
Глаза Грегори расширились, а женщина продолжала:
– Мы их здесь называем кругоголовыми. Придурков, помешанных на кругах. Слуг Геи, – добавила она трагическим тоном.
– Я слышал, они вам тут доставили массу хлопот. Женщина что-то промычала и нахмурилась.
– Да, разные там городские длинноволосики. Бродяги, мистики, недоучившиеся студенты, в общем, всякие бездельники. – Она локтем ткнула Грегори в бок. – Послушайте-ка, оказывается, если богиня земли хочет мне что-то сообщить, она выпускает моего козла из загона.
– А я помог загнать его обратно, – сказал он, явно напрашиваясь на чашку чая. – Она будет мною недовольна.
– В таком случае вам следует как можно скорее взобраться на холм и выразить ей свое почтение. Идите же, я покажу вам самый короткий путь.
Женщина быстрым шагом проследовала в заднюю часть двора, разочарованный Грегори последовал за ней, и она движением руки указала ему на грубо сколоченный турникет, ведущий через изгородь в поле.
– Эй, послушайте, спасибо вам большое за помощь! – крикнула она с другой стороны забора и широко ему улыбнулась, чем явно поставила точку в беседе.
Как и все остальные женщины в этой холодной и неуютной стране: «Было очень мило с вами познакомиться, а теперь выметайтесь-ка поскорее». Грегори ответил сдержанной улыбкой и стал взбираться на холм.
6
7
– Нет-нет, если вы, конечно, быстро управитесь. Грегори поднял козла и понес извивающуюся тушу через
двор к загону. Затем передал его через забор женщине в руки. Она аккуратно поставила козла на землю, и тот сразу же резво, но с явным чувством оскорбленного козлиного достоинства заскакал прочь и остановился в углу загона, повернувшись к ним задом и нервно размахивая хвостом.
– Ну вот, – воскликнула женщина, хлопнув в ладоши. – Большое спасибо.
Она протянула руку, холодную после долгой работы на улице, и крепко сжала ладонь Грегори.
– Вы ведь американец?
– Да, и притом очень высокий, – ответил Грегори, внимательно наблюдая за тем, как она прореагирует на его слова.
Женщина вежливо рассмеялась в ответ, вышла из загона, надежно закрыв за собой засов.
– Идете к кургану?
– Да. Я сегодня побиваю все возможные рекорды.
Грегори решил, что в отличие от хрупких жительниц Лондона английские поселянки должны обожать веселых, заводных, лихих американцев, истинных «янки в Оксфорде».
Женщина бросила взгляд на холм и на курган, засунула руки в карманы и как-то уж очень театрально пожала плечами.
– Я его, конечно, каждый день вижу, но он все равно на меня какую-то жуть наводит.
– В самом деле? – переспросил Грегори, повернувшись в ту же сторону, и взглянул на длинный, не очень высокий могильник, мрачным силуэтом вырисовывавшийся на вершине холма на фоне сурового ноябрьского неба.
Посередине в нем было какое-то углубление, как в неудавшемся пироге.
– О, совсем не из-за этого, – сказала женщина, и Грегори задался вопросом, что она имеет в виду под этим. – Древние кости оттуда унесли давным-давно. Просто из-за него здесь бродит много всяких подозрительных личностей. Иногда я вижу, как люди идут туда ночью с огнями, а потом не могу никак заснуть, ведь я ж не знаю, что они замышляют. Ни за какие деньги не согласилась бы пойти туда после наступления темноты.
Грегори задумался, говорит ли она правду, или же просто пытается запугать невинного американца, но тут вспомнил, что англичане часто именуют «огнями» обычные карманные фонарики, и возникший было у него в воображении образ таинственных друидов в плащах с капюшонами, шествующих вверх по холму с факелами в руках, мгновенно померк.
– Продавщица из сувенирной лавки сказала мне, что оттуда сверху я смогу увидеть круги на полях, – сказал Грегори.
– О боже, только не говорите мне, что вы тоже кругоголовый!
Глаза Грегори расширились, а женщина продолжала:
– Мы их здесь называем кругоголовыми. Придурков, помешанных на кругах. Слуг Геи, – добавила она трагическим тоном.
– Я слышал, они вам тут доставили массу хлопот. Женщина что-то промычала и нахмурилась.
– Да, разные там городские длинноволосики. Бродяги, мистики, недоучившиеся студенты, в общем, всякие бездельники. – Она локтем ткнула Грегори в бок. – Послушайте-ка, оказывается, если богиня земли хочет мне что-то сообщить, она выпускает моего козла из загона.
– А я помог загнать его обратно, – сказал он, явно напрашиваясь на чашку чая. – Она будет мною недовольна.
– В таком случае вам следует как можно скорее взобраться на холм и выразить ей свое почтение. Идите же, я покажу вам самый короткий путь.
Женщина быстрым шагом проследовала в заднюю часть двора, разочарованный Грегори последовал за ней, и она движением руки указала ему на грубо сколоченный турникет, ведущий через изгородь в поле.
– Эй, послушайте, спасибо вам большое за помощь! – крикнула она с другой стороны забора и широко ему улыбнулась, чем явно поставила точку в беседе.
Как и все остальные женщины в этой холодной и неуютной стране: «Было очень мило с вами познакомиться, а теперь выметайтесь-ка поскорее». Грегори ответил сдержанной улыбкой и стал взбираться на холм.
6
Тем не менее старый могильник вернул ему хорошее настроение и вновь преисполнил энтузиазмом. Грегори остановился на засыпанных гравием подступах, вглядываясь сквозь стоячие камни в открывавшиеся за ними темные обители древности. И снова ощутил тот жгучий подростковый восторг от встречи с таинственным, который впервые почувствовал внизу, в деревне. Однако прежде чем войти внутрь, он решил все-таки увидеть круги на полях, поэтому взобрался на заднюю часть могильника, немного пригнувшись от сильного ветра. Женщина из сувенирной лавки оказалась права: вид был замечательный. Отсюда открывалось потрясающее по величию и красоте зрелище: треугольное пространство долины, замкнутое между несколькими холмами. Грегори одним взглядом мог охватить деревню и дамбу вокруг нее, голые деревья среди сельских домов, подобные туманным видениям, и мегалиты, похожие на серую челюсть из мелких и не очень здоровых зубов. Холодный пронизывающий ветер обжигал лицо, поэтому Грегори повернулся в сторону долины, к пустым и лишенным всякой растительности полям. И тут примерно на расстоянии полумили прямо у подножия холма увидел смутную тень круга на поле. Урожай с поля убрали, но оно оставалось невспаханным, а круг был очерчен грязью и желтоватыми остатками соломы в том месте, где, казалось, сотни и сотни ног втаптывали его в землю.
На первый взгляд круг производил впечатление астрологического символа мужского начала, однако, присмотревшись, Грегори заметил, что выходившие из круга линии завершались не острием, а серией других кругов меньшего диаметра. При виде круга дрожь пробежала по его телу, но вовсе не из-за ощущения сверхъестественного. Он знал, что даже в августе эта чертова страна бывает страшно сырой и неприютной, особенно по ночам, и содрогнулся при мысли о том, как несладко пришлось тем двум придуркам, пусть подогретым алкоголем, когда они как минимум два часа подряд топтались в абсолютной темноте в поле среди высоких и зловещих холмов. Он почти зауважал их за подобную отвагу. Ведь они в буквальном смысле вписывали свой собственный текст в пейзаж, создавая альтернативную парадигму логоцентристской «истории» или «предыстории» и неолитической реальности, воспроизводя духовное в зримых образах на пшеничном поле, творя палимпсест археологического текста.
То, что сами мошенники воспринимали свои действия совсем в ином ключе, ничуть не волновало Грегори. До того момента, когда его шри-ланкийская возлюбленная встала на конференции по Куку и выбила основание, на котором держался его профессиональный имидж, Грегори всегда полагал, что в основе постмодернизма лежит некое исходное озорство.
Он спустился с верха кургана, все еще продолжая размышлять о невербальных надписях. На обнаженном человеке с ежегодного сельского празднества было множество всяких рисунков и символов, которые отличались той же мерой аутентичности, что и круги на пшеничном поле. Грегори, скрипя гравием, прошел по площадке, окружавшей могильник, и, пригнувшись, пролез между мегалитами внутрь кургана не в последнюю очередь для того, чтобы укрыться от ветра.
Внутреннее помещение, когда-то служившее погребальной камерой, представляло собой сооружение из массивных камней, лежавших один на другом. Внутри было сыро, холодно и темно, и над всей этой древностью витал легкий аромат общественного туалета. Посреди помещения шел центральный проход из белого песчаника, а арки из консольных плит вели в округлые камеры по обе стороны от центрального прохода. Потолок был настолько низкий, что Грегори даже не смог выпрямиться в полный рост. Он снова пригнулся и коснулся ладонью холодного камня у себя над головой.
Потом прошел в одну из боковых камер, однако в сером тамошнем свете не увидел ничего, кроме все тех же взгроможденных друг на друга камней. При входе во внутреннее помещение висела какая-то табличка, которую Грегори, естественно, не удосужился прочесть, а внутри было уже слишком темно для поиска разъяснений в путеводителе. Плиты были подогнаны очень плотно – поразительно для культуры, не пользовавшейся металлическими инструментами. Конечно, до совершенства и точности мастеров Мачу-Пикчу им было далеко; Мартин заснял там Грегори за безуспешными попытками просунуть нож между двумя блоками.
Грегори прошел по проходу к большому помещению, расположенному в конце коридора, где плиты еще плотнее прилегали друг к другу, а потолок казался немного выше. Помещение было пустым, и Грегори остановился, сунув руки в карманы и макушкой касаясь потолка. Здесь, однако, шла какая-то работа: кто-то поставил в песок четырехугольную плиту трех футов в поперечнике, прислонив ее к стене чуть пониже отверстия примерно такого же размера и формы. Скорее всего это было дело рук тех самых троих работяг, которых он встретил на тракторном прицепе. В песке рядом с плитой лежала пара мастерков и стояло ведерко с известью, еще влажной. Грегори заглянул в квадратное отверстие и не увидел ничего, кроме темноты. Сунул туда руку и почувствовал шероховатую, засыпанную песком поверхность какой-то ниши.
Перед ним было совершенно недвусмысленное доказательство – как будто бы он в нем нуждался! – того, что вся деревня, по сути, представляла собой чистейшей воды реконструкцию, некий прошедший миллионы реставраций музейный экспонат. Она была не более реальна, чем диорама или замок из Диснейленда. Этакий тематический парк с образами «истории» и «национального культурного наследия», где можно поиграть в неолит примерно так же, как в других подобных парках играют в пиратов Карибского моря.
В воображении Грегори вырисовывался совершенно новый эпизод его передачи: ускоренная съемка на «Стедикаме» в сопровождении саундтрека с грохотом и визгом работающих машин; объектив, пробегающий мимо мегалитов, искусственного холма, вверх, в длинный курган, и потом в полную темноту погребальной ниши. Надо убедить Мартина снять его у входа в захоронение в соломенной шляпе, с шейным платком, в образе карнавального зазывалы, выкрикивающего: «Леди и джентльмены! Не проходите мимо!»
Что-то торчало из песка прямо под ногами. Грегори наклонился и подобрал маленькую вещицу. Хотя в могильнике было слишком темно, и он не смог прочесть надписи, Грегори понял, что держит в руках упаковку от презерватива, и сразу же вспомнил слова женщины из дома у холма о людях, приходящих сюда по ночам при свете фонарей. Идиотизм сельской жизни? Грегори задумался. А может, просто обычная скука, бич английских сельских подростков, ищущих местечко, где можно без помех заняться «этим»: парни, заигрывающие с девушками, или, возможно, наоборот – девушки, заигрывающие с парнями. Они приходят сюда, в сырую и вонючую темноту древней гробницы, и «расслабляются».
В интересах археологов будущего Грегори бросил обертку от презерватива обратно в песок и зарыл его носком ботинка. Еще одна возможность использовать Силбери – как укромный мотель «Неолитическая погребальная камера». Презерватив в центральном помещении могильника вызвал у Грегори целый поток фаллических ассоциаций. Круг в поле почти полностью совпадал по форме с традиционным обозначением мужского начала, а мегалиты вырывались из земли как древние символы эрекции. Но, конечно, кроме фаллических знаков, здесь имелось и темное закрытое помещение, внутренность кургана с узким вагиноподобным входом, напоминающая женскую утробу, и сам могильник, как будто распростертый в вершинной точке треугольной долины. Грегори, опустив голову, прошел по узкому проходу к древнему оскалу мегалитов у входа в могильник и уселся на небольшой камень за одним из стоячих валунов, стараясь понадежнее укрыться от ветра. Достал из кармана путеводитель, открыл его на форзаце, вытащил ручку, чтобы записать идеи, пришедшие ему в голову, для дальнейшего обсуждения с продюсером: «Длинный могильник как тоннель любви», «Секс, смерть и прогулки по Диснейлендам». Грегори заколебался, ручка застыла над чистым листом. Он много раз и прежде пытался вот так разрушить благоговейное отношение к традиции. В самом деле именно подобное игривое озорство в постмодернистском стиле и стало причиной катастрофы на конференции, посвященной Куку. Нужно вернуться к серьезности и дисциплине, которая могла бы стать совершенно оригинальной и совершенно неожиданной. Необходимо возродиться для новой жизни, явиться словно из ниоткуда. Какое место подойдет для подобного действа больше, чем Силбери?
Он может растянуть свой отпуск до весны, поселиться здесь, познакомиться с обитателями деревни, изучить их обычаи и Фэдиции, придуманные или подлинные – все равно. Со временем он станет частью местного сообщества. Бармен перестанет краснеть и объяснит ему смысл и содержание фотографий мл стене. Человек в кожаной кепке, подмигнув и улыбнувшись, спокойно пропустит его на Стакли-Хилл. Трое работяг поставят ему по кружке пива в пабе, где после определенного, необходимого в подобной ситуации промежутка времени он будет побивать Мика, Теда и Джека в дартс, а женщина из сувенирной лавки будет взирать на победителя с откровенной улыбкой.
А почему бы и нет? Грегори уже приходилось переворачивать направление развития антропологической теории, и ничто не мешает ему повторить этот научный трюк снова. Он их всех поразит: Джо Броди, Стэнли Тулафейла, Кэтрин и Мартина, и многих, многих других. Он совершит нечто такое, чего не совершал никогда раньше, нечто блестящее, вызывающее, нечто, попирающее все нормы и законы. Он поселится в Силбери и займется… полевыми исследованиями! Грегори Эйк восстановит свою репутацию известного этнографа!
Снова начал накрапывать дождь, и Грегори пришлось встать. Однако он был слишком взволнован, чтобы возвращаться в могильник и там укрываться от дождя. В пабе наверняка предоставлялись гостиничные услуги, и он мог бы договориться с барменом на свое проживание там в течение достаточно долгого времени, но это было бы слишком назойливо с его стороны. Игра в дартс каждый вечер быстро надоест. Нужно какое-то местечко потише, место, не до такой степени окруженное вниманием сельских жителей, более уединенное. Естественно, ему сразу же пришла в голову женщина из сувенирной лавки. Сувенирная лавка – вряд ли доходное дело. И, конечно, ее хозяйка будет рада взять жильца и получать с него дополнительные деньги.
Она выходила из дома у подножия холма… А что, если она живет не одна, а с этой бесформенной поселянкой в красной куртке? Такое, несомненно, может стать причиной серьезных неудобств – Грегори не чувствовал большой симпатии к женщине с фермы, – однако в данный момент ему удалось выбросить ее из головы и продолжить фантазии о жизни и работе в деревне. В его нынешней игре воображения было что-то от Д.Г. Лоуренса – смесь сельской пасторали с эротикой. Грегори помогает женщине из сувенирной лавки достать какую-нибудь банку с верхней полки в узкой кладовой, Грегори помогает поднимать тяжелые вещи и тем самым накачивает мышцы, Грегори копает грядки в саду, и грязь набивается ему под ногти, Грегори, обнажив мощную грудь, моется у колонки за домом, а хозяйка – Урсула или Гвиннет – стоит на пороге во фланелевой ночной рубашке, наблюдает за ним, горя от страсти…
Дождь начал громко барабанить по земле и по гравию; Грегори выругался, сунул путеводитель и ручку в карман. Сильный ветер, казалось, горстями бросал капли дождя в лицо Грегори, и ему пришлось спешно ретироваться в могильник, застегнув молнию на куртке и бросив взгляд на часы. Прошло намного больше времени, чем он предполагал. Автобус должен прийти через двадцать минут, он только-только успеет спуститься с холма и вернуться в деревню. Сквозь входное отверстие Грегори глянул на затянутое дождевыми тучами небо. Тьма серого, дождливого дня плавно переходила в темноту сумерек.
– Черт! – произнес он, поднял воротник, сунул руки в рукава куртки и ринулся под дождь.
И остановился как вкопанный на самом верху холма. В сгущавшихся сумерках Грегори увидел, как автобус, тяжело скрипя колесами, отъезжает от деревни в сторону развилки с шоссе.
– Эй! – крикнул Грегори и, забыв обо всем, бросился вниз по тропинке.
Грязь разлеталась от его ботинок во все стороны, волосы окончательно намокли и прилипли к голове. Грегори размахивал руками и кричал, хотя уже понял, что все его крики бесполезны: автобус завернул за угол и выехал на дорогу на Мальборо, с каждой секундой увеличивая скорость, пока наконец красноватые огоньки хвостовых фонарей не исчезли за одним из последних выступов местной возвышенности. Грегори резко остановился посередине холма и едва не упал в навозную кучу. Облачко пара от дыхания висело перед ним в холодном вечернем воздухе, он был по колено забрызган грязью.
Грегори оглянулся на холм и на курган – на длинную темную тень, зловеще вырисовывавшуюся посреди сгущающейся темноты, и ему вдруг ни с того ни с сего вспомнился анекдот Mартина: девяносто девять, девяносто девять, девяносто девять. Грегори обернулся в сторону дороги, взглянув на нее сквозь серую пелену дождя, прислушиваясь к отдаленному, едва различимому звуку удаляющегося автобуса, и выругался долгим, смачным и совсем не банальным ругательством.
Сумерки быстро сгущались. Необходимо поторопиться, скоро дорога на деревню станет не видна. Он уже с трудом мог различить насыпь и мегалиты. Из всей деревни Грегори видел только пару янтарных огоньков уличного освещения, пробивавшихся сквозь довольно плотные сумерки, и несколько крошечных квадратиков освещенных окон. Дождь вновь немного утих и вскоре перешел в обычную морось, но теперь у Грегори от напряжения и волнения разболелось горло, под курткой его прошиб пот, а холодный, пронизывающий вечерний ветер все дул и дул. Грегори вновь стал спускаться по склону, от отчаяния злобно топая по жидкой грязи и по лужам.
Оказавшись внизу, он заглянул за изгородь во двор красно-кирпичного дома. Козел едва серел в своем загоне посреди вечерней темноты, но красный цвет куртки хозяйки был все еще отчетливо виден. Она работала в саду, согнувшись с лопатой над какой-то грядкой. Грегори даже слышал ее тяжелое усталое дыхание; ни мгновения не раздумывая, он подошел к изгороди.
Женщина подняла голову; в сумерках лицо ее казалось бледным, а зрачки – расширившимися.
– Извините, я вынужден вас побеспокоить, – сказал Грегори, перегнувшись через изгородь.
– Ну что вы, какое беспокойство.
Женщина выпрямилась и вытерла лоб рукавом куртки. Она вроде бы улыбнулась, но, возможно, это ему только показалось.
– Скажите-ка, – произнес Грегори неестественно бодрым голосом, продолжая играть роль янки в Оксфорде, – автобус на Мальборо, который только что ушел, случайно, не последний?
– О боже! – воскликнула женщина. – Боюсь, что последний.
– О боже! – эхом повторил за ней Грегори.
Они взглянули друг на друга и практически мгновенно отвернулись друг от друга.
– Немного позже будет еще автобус на Девайз, – сказала она, взглянув на дорогу, – но боюсь, что вы не сможете оттуда сегодня добраться до Мальборо.
– Дело в том, что в Мальборо-то мне особенно и не нужно. Мне надо доехать до Солсбери, – сказал Грегори, прибавив некое подобие хрипловатой усмешки.
– О боже! – Пауза. – Вот так незадача! Грегори тяжело вздохнул.
– Наверное, у кого-нибудь в деревне есть машина. Я заплачу, если меня довезут до места.
Странный образ тут же предстал перед его мысленным взором: он сидит на краю прицепа, болтая ногами, а трактор тащит прицеп до Солсбери,
Женщина облокотилась на лопату.
– У меня-то у самой, боюсь, машины нет…
– Жаль.
– А сегодня к тому же «Семь сестер», видите ли. Чтобы доехать до Солсбери и вернуться, надо потратить целых два часа. Не думаю, что кто-то сегодня согласится на такое.
Сердце Грегори бешено забилось при упоминании о Плеядах.
– Семь сестер? – переспросил он.
Женщина сбилась и попыталась замять тему, что еще больше подогрело интерес Грегори. Он сразу же вспомнил фотографии в пабе.
– Это… гм… ежегодные соревнования по игре в дартс, – сказала женщина. – В пабе.
Даже в темноте Грегори почувствовал, что женщине вдруг по какой-то непонятной причине стало неловко и что ей явно не хочется продолжать разговор на затронутую тему.
– В самом деле? – переспросил Грегори, внезапно подумав, что опоздание на автобус из серьезной неудачи может обернуться заманчивой возможностью получить ценнейшую информацию.
Он вспомнил об обнаженном парне на фотографиях, разрисованном, словно татуированный вождь какого-нибудь дикарского племени. Вспомнил и о мужчине в кожаной кепке, косившем траву на вершине Стакли-Хилл. Людей туда, по его словам, пускали пару раз в году. Конечно, трудно сказать, где были сделаны снимки, но искусственный холм представляется вполне подходящим местом для этого. Возможно, каждый год по традиции победитель в соревнованиях в дартс должен предстать обнаженным. Или проигравший…
– У вас какой-то праздник, не так ли? – спросил Грегори.
– О, вряд ли это можно назвать праздником. – Женщина подняла лопату на фут или два и вяло воткнула ее в землю. – Скорее… скорее… шумная вечеринка. Довольно неприятная к тому же, если хотите знать мое мнение.
Чувствовалось, что она жалеет о том, что вообще упомянула о празднике.
– Ну что ж, в таком случае есть ли кто-либо в вашей деревне, кто предоставляет ночлег приезжим? – Он улыбнулся, постаравшись, чтобы женщина смогла разглядеть его улыбку в темноте. – Меня интересуют всякого рода народные праздники. Мне бы очень хотелось на нем поприсутствовать.
– Нет-нет, не стоит, – поспешно возразила женщина и затем добавила: – Откровенно говоря, это довольно скучно. И слишком шумно. Вы всю ночь не сомкнете глаз.
– А может быть, я тоже присоединюсь, – улыбаясь, сказал Грегори. – Я неплохо играю в дартс.
Женщина вздохнула.
– Боюсь, что приезжих не допускают. Там бывают только местные, видите ли. – Она пристально всматривалась в него, однако из-за уже практически полной темноты выражение ее лица оставалось для Грегори загадкой. – Единственное место в деревне, где вы смогли бы остановиться, – это наш паб, – продолжала она, – но сегодня он будет забит до отказа местными.
– Жаль, жаль, – произнес Грегори, уже обдумывая, как он будет беседовать с барменом и чем станет его умасливать. – Ну что ж, спасибо за помощь.
Он отвернулся и проследовал к воротам в поле, начал возиться с замком и тут услышал, что женщина снова окликает его.
– Откровенно говоря, – сказала она, – время от времени я предоставляю ночлег приезжим. Я могла бы и вас разместить.
Грегори заколебался.
– Телевизора у меня, конечно, нет, но вот свободная комната найдется. И я могу приготовить вам неплохой ужин.
Какое милое приглашение, подумал Грегори. Женщина явно смущалась, предлагая ему ночлег, словно она ему в каком-то смысле навязывалась. Но в ее голосе не было тех стальных ноток, характерных для жительниц Лондона, намека на то, что, улыбаясь вам, в глубине души они уже над вами смеются.
– А вы разве сами не идете… на праздник или как он у вас там называется?
– О нет, – произнесла женщина нараспев. – Такие штуки не для меня.
Грегори хотел было задать ей вопрос, а почему, собственно, нет? Что, это исключительно мужское мероприятие? На фотографиях он видел и женщин. Может, ее исключили по какой-то причине? Вновь пробудившаяся осмотрительность практического исследователя заставила его придержать язык. Грегори пришло в голову, что от человека, чувствующего себя непричастным к местным традициям, тем не менее живущего среди них, он сможет узнать о здешних обычаях значительно больше, чем от кучки угрюмых поселян, особой приветливости к нему не проявивших. Да и какой смысл сейчас отправляться в деревню, чтобы, получив от ворот поворот, опять пешком возвращаться сюда? В любом случае ему где-то надо переночевать.
Грегори подошел к изгороди, рассчитывая на то, что женщина увидит его милую улыбку.
– Ну что ж, хорошо, – сказал он, – я ваш.
На первый взгляд круг производил впечатление астрологического символа мужского начала, однако, присмотревшись, Грегори заметил, что выходившие из круга линии завершались не острием, а серией других кругов меньшего диаметра. При виде круга дрожь пробежала по его телу, но вовсе не из-за ощущения сверхъестественного. Он знал, что даже в августе эта чертова страна бывает страшно сырой и неприютной, особенно по ночам, и содрогнулся при мысли о том, как несладко пришлось тем двум придуркам, пусть подогретым алкоголем, когда они как минимум два часа подряд топтались в абсолютной темноте в поле среди высоких и зловещих холмов. Он почти зауважал их за подобную отвагу. Ведь они в буквальном смысле вписывали свой собственный текст в пейзаж, создавая альтернативную парадигму логоцентристской «истории» или «предыстории» и неолитической реальности, воспроизводя духовное в зримых образах на пшеничном поле, творя палимпсест археологического текста.
То, что сами мошенники воспринимали свои действия совсем в ином ключе, ничуть не волновало Грегори. До того момента, когда его шри-ланкийская возлюбленная встала на конференции по Куку и выбила основание, на котором держался его профессиональный имидж, Грегори всегда полагал, что в основе постмодернизма лежит некое исходное озорство.
Он спустился с верха кургана, все еще продолжая размышлять о невербальных надписях. На обнаженном человеке с ежегодного сельского празднества было множество всяких рисунков и символов, которые отличались той же мерой аутентичности, что и круги на пшеничном поле. Грегори, скрипя гравием, прошел по площадке, окружавшей могильник, и, пригнувшись, пролез между мегалитами внутрь кургана не в последнюю очередь для того, чтобы укрыться от ветра.
Внутреннее помещение, когда-то служившее погребальной камерой, представляло собой сооружение из массивных камней, лежавших один на другом. Внутри было сыро, холодно и темно, и над всей этой древностью витал легкий аромат общественного туалета. Посреди помещения шел центральный проход из белого песчаника, а арки из консольных плит вели в округлые камеры по обе стороны от центрального прохода. Потолок был настолько низкий, что Грегори даже не смог выпрямиться в полный рост. Он снова пригнулся и коснулся ладонью холодного камня у себя над головой.
Потом прошел в одну из боковых камер, однако в сером тамошнем свете не увидел ничего, кроме все тех же взгроможденных друг на друга камней. При входе во внутреннее помещение висела какая-то табличка, которую Грегори, естественно, не удосужился прочесть, а внутри было уже слишком темно для поиска разъяснений в путеводителе. Плиты были подогнаны очень плотно – поразительно для культуры, не пользовавшейся металлическими инструментами. Конечно, до совершенства и точности мастеров Мачу-Пикчу им было далеко; Мартин заснял там Грегори за безуспешными попытками просунуть нож между двумя блоками.
Грегори прошел по проходу к большому помещению, расположенному в конце коридора, где плиты еще плотнее прилегали друг к другу, а потолок казался немного выше. Помещение было пустым, и Грегори остановился, сунув руки в карманы и макушкой касаясь потолка. Здесь, однако, шла какая-то работа: кто-то поставил в песок четырехугольную плиту трех футов в поперечнике, прислонив ее к стене чуть пониже отверстия примерно такого же размера и формы. Скорее всего это было дело рук тех самых троих работяг, которых он встретил на тракторном прицепе. В песке рядом с плитой лежала пара мастерков и стояло ведерко с известью, еще влажной. Грегори заглянул в квадратное отверстие и не увидел ничего, кроме темноты. Сунул туда руку и почувствовал шероховатую, засыпанную песком поверхность какой-то ниши.
Перед ним было совершенно недвусмысленное доказательство – как будто бы он в нем нуждался! – того, что вся деревня, по сути, представляла собой чистейшей воды реконструкцию, некий прошедший миллионы реставраций музейный экспонат. Она была не более реальна, чем диорама или замок из Диснейленда. Этакий тематический парк с образами «истории» и «национального культурного наследия», где можно поиграть в неолит примерно так же, как в других подобных парках играют в пиратов Карибского моря.
В воображении Грегори вырисовывался совершенно новый эпизод его передачи: ускоренная съемка на «Стедикаме» в сопровождении саундтрека с грохотом и визгом работающих машин; объектив, пробегающий мимо мегалитов, искусственного холма, вверх, в длинный курган, и потом в полную темноту погребальной ниши. Надо убедить Мартина снять его у входа в захоронение в соломенной шляпе, с шейным платком, в образе карнавального зазывалы, выкрикивающего: «Леди и джентльмены! Не проходите мимо!»
Что-то торчало из песка прямо под ногами. Грегори наклонился и подобрал маленькую вещицу. Хотя в могильнике было слишком темно, и он не смог прочесть надписи, Грегори понял, что держит в руках упаковку от презерватива, и сразу же вспомнил слова женщины из дома у холма о людях, приходящих сюда по ночам при свете фонарей. Идиотизм сельской жизни? Грегори задумался. А может, просто обычная скука, бич английских сельских подростков, ищущих местечко, где можно без помех заняться «этим»: парни, заигрывающие с девушками, или, возможно, наоборот – девушки, заигрывающие с парнями. Они приходят сюда, в сырую и вонючую темноту древней гробницы, и «расслабляются».
В интересах археологов будущего Грегори бросил обертку от презерватива обратно в песок и зарыл его носком ботинка. Еще одна возможность использовать Силбери – как укромный мотель «Неолитическая погребальная камера». Презерватив в центральном помещении могильника вызвал у Грегори целый поток фаллических ассоциаций. Круг в поле почти полностью совпадал по форме с традиционным обозначением мужского начала, а мегалиты вырывались из земли как древние символы эрекции. Но, конечно, кроме фаллических знаков, здесь имелось и темное закрытое помещение, внутренность кургана с узким вагиноподобным входом, напоминающая женскую утробу, и сам могильник, как будто распростертый в вершинной точке треугольной долины. Грегори, опустив голову, прошел по узкому проходу к древнему оскалу мегалитов у входа в могильник и уселся на небольшой камень за одним из стоячих валунов, стараясь понадежнее укрыться от ветра. Достал из кармана путеводитель, открыл его на форзаце, вытащил ручку, чтобы записать идеи, пришедшие ему в голову, для дальнейшего обсуждения с продюсером: «Длинный могильник как тоннель любви», «Секс, смерть и прогулки по Диснейлендам». Грегори заколебался, ручка застыла над чистым листом. Он много раз и прежде пытался вот так разрушить благоговейное отношение к традиции. В самом деле именно подобное игривое озорство в постмодернистском стиле и стало причиной катастрофы на конференции, посвященной Куку. Нужно вернуться к серьезности и дисциплине, которая могла бы стать совершенно оригинальной и совершенно неожиданной. Необходимо возродиться для новой жизни, явиться словно из ниоткуда. Какое место подойдет для подобного действа больше, чем Силбери?
Он может растянуть свой отпуск до весны, поселиться здесь, познакомиться с обитателями деревни, изучить их обычаи и Фэдиции, придуманные или подлинные – все равно. Со временем он станет частью местного сообщества. Бармен перестанет краснеть и объяснит ему смысл и содержание фотографий мл стене. Человек в кожаной кепке, подмигнув и улыбнувшись, спокойно пропустит его на Стакли-Хилл. Трое работяг поставят ему по кружке пива в пабе, где после определенного, необходимого в подобной ситуации промежутка времени он будет побивать Мика, Теда и Джека в дартс, а женщина из сувенирной лавки будет взирать на победителя с откровенной улыбкой.
А почему бы и нет? Грегори уже приходилось переворачивать направление развития антропологической теории, и ничто не мешает ему повторить этот научный трюк снова. Он их всех поразит: Джо Броди, Стэнли Тулафейла, Кэтрин и Мартина, и многих, многих других. Он совершит нечто такое, чего не совершал никогда раньше, нечто блестящее, вызывающее, нечто, попирающее все нормы и законы. Он поселится в Силбери и займется… полевыми исследованиями! Грегори Эйк восстановит свою репутацию известного этнографа!
Снова начал накрапывать дождь, и Грегори пришлось встать. Однако он был слишком взволнован, чтобы возвращаться в могильник и там укрываться от дождя. В пабе наверняка предоставлялись гостиничные услуги, и он мог бы договориться с барменом на свое проживание там в течение достаточно долгого времени, но это было бы слишком назойливо с его стороны. Игра в дартс каждый вечер быстро надоест. Нужно какое-то местечко потише, место, не до такой степени окруженное вниманием сельских жителей, более уединенное. Естественно, ему сразу же пришла в голову женщина из сувенирной лавки. Сувенирная лавка – вряд ли доходное дело. И, конечно, ее хозяйка будет рада взять жильца и получать с него дополнительные деньги.
Она выходила из дома у подножия холма… А что, если она живет не одна, а с этой бесформенной поселянкой в красной куртке? Такое, несомненно, может стать причиной серьезных неудобств – Грегори не чувствовал большой симпатии к женщине с фермы, – однако в данный момент ему удалось выбросить ее из головы и продолжить фантазии о жизни и работе в деревне. В его нынешней игре воображения было что-то от Д.Г. Лоуренса – смесь сельской пасторали с эротикой. Грегори помогает женщине из сувенирной лавки достать какую-нибудь банку с верхней полки в узкой кладовой, Грегори помогает поднимать тяжелые вещи и тем самым накачивает мышцы, Грегори копает грядки в саду, и грязь набивается ему под ногти, Грегори, обнажив мощную грудь, моется у колонки за домом, а хозяйка – Урсула или Гвиннет – стоит на пороге во фланелевой ночной рубашке, наблюдает за ним, горя от страсти…
Дождь начал громко барабанить по земле и по гравию; Грегори выругался, сунул путеводитель и ручку в карман. Сильный ветер, казалось, горстями бросал капли дождя в лицо Грегори, и ему пришлось спешно ретироваться в могильник, застегнув молнию на куртке и бросив взгляд на часы. Прошло намного больше времени, чем он предполагал. Автобус должен прийти через двадцать минут, он только-только успеет спуститься с холма и вернуться в деревню. Сквозь входное отверстие Грегори глянул на затянутое дождевыми тучами небо. Тьма серого, дождливого дня плавно переходила в темноту сумерек.
– Черт! – произнес он, поднял воротник, сунул руки в рукава куртки и ринулся под дождь.
И остановился как вкопанный на самом верху холма. В сгущавшихся сумерках Грегори увидел, как автобус, тяжело скрипя колесами, отъезжает от деревни в сторону развилки с шоссе.
– Эй! – крикнул Грегори и, забыв обо всем, бросился вниз по тропинке.
Грязь разлеталась от его ботинок во все стороны, волосы окончательно намокли и прилипли к голове. Грегори размахивал руками и кричал, хотя уже понял, что все его крики бесполезны: автобус завернул за угол и выехал на дорогу на Мальборо, с каждой секундой увеличивая скорость, пока наконец красноватые огоньки хвостовых фонарей не исчезли за одним из последних выступов местной возвышенности. Грегори резко остановился посередине холма и едва не упал в навозную кучу. Облачко пара от дыхания висело перед ним в холодном вечернем воздухе, он был по колено забрызган грязью.
Грегори оглянулся на холм и на курган – на длинную темную тень, зловеще вырисовывавшуюся посреди сгущающейся темноты, и ему вдруг ни с того ни с сего вспомнился анекдот Mартина: девяносто девять, девяносто девять, девяносто девять. Грегори обернулся в сторону дороги, взглянув на нее сквозь серую пелену дождя, прислушиваясь к отдаленному, едва различимому звуку удаляющегося автобуса, и выругался долгим, смачным и совсем не банальным ругательством.
Сумерки быстро сгущались. Необходимо поторопиться, скоро дорога на деревню станет не видна. Он уже с трудом мог различить насыпь и мегалиты. Из всей деревни Грегори видел только пару янтарных огоньков уличного освещения, пробивавшихся сквозь довольно плотные сумерки, и несколько крошечных квадратиков освещенных окон. Дождь вновь немного утих и вскоре перешел в обычную морось, но теперь у Грегори от напряжения и волнения разболелось горло, под курткой его прошиб пот, а холодный, пронизывающий вечерний ветер все дул и дул. Грегори вновь стал спускаться по склону, от отчаяния злобно топая по жидкой грязи и по лужам.
Оказавшись внизу, он заглянул за изгородь во двор красно-кирпичного дома. Козел едва серел в своем загоне посреди вечерней темноты, но красный цвет куртки хозяйки был все еще отчетливо виден. Она работала в саду, согнувшись с лопатой над какой-то грядкой. Грегори даже слышал ее тяжелое усталое дыхание; ни мгновения не раздумывая, он подошел к изгороди.
Женщина подняла голову; в сумерках лицо ее казалось бледным, а зрачки – расширившимися.
– Извините, я вынужден вас побеспокоить, – сказал Грегори, перегнувшись через изгородь.
– Ну что вы, какое беспокойство.
Женщина выпрямилась и вытерла лоб рукавом куртки. Она вроде бы улыбнулась, но, возможно, это ему только показалось.
– Скажите-ка, – произнес Грегори неестественно бодрым голосом, продолжая играть роль янки в Оксфорде, – автобус на Мальборо, который только что ушел, случайно, не последний?
– О боже! – воскликнула женщина. – Боюсь, что последний.
– О боже! – эхом повторил за ней Грегори.
Они взглянули друг на друга и практически мгновенно отвернулись друг от друга.
– Немного позже будет еще автобус на Девайз, – сказала она, взглянув на дорогу, – но боюсь, что вы не сможете оттуда сегодня добраться до Мальборо.
– Дело в том, что в Мальборо-то мне особенно и не нужно. Мне надо доехать до Солсбери, – сказал Грегори, прибавив некое подобие хрипловатой усмешки.
– О боже! – Пауза. – Вот так незадача! Грегори тяжело вздохнул.
– Наверное, у кого-нибудь в деревне есть машина. Я заплачу, если меня довезут до места.
Странный образ тут же предстал перед его мысленным взором: он сидит на краю прицепа, болтая ногами, а трактор тащит прицеп до Солсбери,
Женщина облокотилась на лопату.
– У меня-то у самой, боюсь, машины нет…
– Жаль.
– А сегодня к тому же «Семь сестер», видите ли. Чтобы доехать до Солсбери и вернуться, надо потратить целых два часа. Не думаю, что кто-то сегодня согласится на такое.
Сердце Грегори бешено забилось при упоминании о Плеядах.
– Семь сестер? – переспросил он.
Женщина сбилась и попыталась замять тему, что еще больше подогрело интерес Грегори. Он сразу же вспомнил фотографии в пабе.
– Это… гм… ежегодные соревнования по игре в дартс, – сказала женщина. – В пабе.
Даже в темноте Грегори почувствовал, что женщине вдруг по какой-то непонятной причине стало неловко и что ей явно не хочется продолжать разговор на затронутую тему.
– В самом деле? – переспросил Грегори, внезапно подумав, что опоздание на автобус из серьезной неудачи может обернуться заманчивой возможностью получить ценнейшую информацию.
Он вспомнил об обнаженном парне на фотографиях, разрисованном, словно татуированный вождь какого-нибудь дикарского племени. Вспомнил и о мужчине в кожаной кепке, косившем траву на вершине Стакли-Хилл. Людей туда, по его словам, пускали пару раз в году. Конечно, трудно сказать, где были сделаны снимки, но искусственный холм представляется вполне подходящим местом для этого. Возможно, каждый год по традиции победитель в соревнованиях в дартс должен предстать обнаженным. Или проигравший…
– У вас какой-то праздник, не так ли? – спросил Грегори.
– О, вряд ли это можно назвать праздником. – Женщина подняла лопату на фут или два и вяло воткнула ее в землю. – Скорее… скорее… шумная вечеринка. Довольно неприятная к тому же, если хотите знать мое мнение.
Чувствовалось, что она жалеет о том, что вообще упомянула о празднике.
– Ну что ж, в таком случае есть ли кто-либо в вашей деревне, кто предоставляет ночлег приезжим? – Он улыбнулся, постаравшись, чтобы женщина смогла разглядеть его улыбку в темноте. – Меня интересуют всякого рода народные праздники. Мне бы очень хотелось на нем поприсутствовать.
– Нет-нет, не стоит, – поспешно возразила женщина и затем добавила: – Откровенно говоря, это довольно скучно. И слишком шумно. Вы всю ночь не сомкнете глаз.
– А может быть, я тоже присоединюсь, – улыбаясь, сказал Грегори. – Я неплохо играю в дартс.
Женщина вздохнула.
– Боюсь, что приезжих не допускают. Там бывают только местные, видите ли. – Она пристально всматривалась в него, однако из-за уже практически полной темноты выражение ее лица оставалось для Грегори загадкой. – Единственное место в деревне, где вы смогли бы остановиться, – это наш паб, – продолжала она, – но сегодня он будет забит до отказа местными.
– Жаль, жаль, – произнес Грегори, уже обдумывая, как он будет беседовать с барменом и чем станет его умасливать. – Ну что ж, спасибо за помощь.
Он отвернулся и проследовал к воротам в поле, начал возиться с замком и тут услышал, что женщина снова окликает его.
– Откровенно говоря, – сказала она, – время от времени я предоставляю ночлег приезжим. Я могла бы и вас разместить.
Грегори заколебался.
– Телевизора у меня, конечно, нет, но вот свободная комната найдется. И я могу приготовить вам неплохой ужин.
Какое милое приглашение, подумал Грегори. Женщина явно смущалась, предлагая ему ночлег, словно она ему в каком-то смысле навязывалась. Но в ее голосе не было тех стальных ноток, характерных для жительниц Лондона, намека на то, что, улыбаясь вам, в глубине души они уже над вами смеются.
– А вы разве сами не идете… на праздник или как он у вас там называется?
– О нет, – произнесла женщина нараспев. – Такие штуки не для меня.
Грегори хотел было задать ей вопрос, а почему, собственно, нет? Что, это исключительно мужское мероприятие? На фотографиях он видел и женщин. Может, ее исключили по какой-то причине? Вновь пробудившаяся осмотрительность практического исследователя заставила его придержать язык. Грегори пришло в голову, что от человека, чувствующего себя непричастным к местным традициям, тем не менее живущего среди них, он сможет узнать о здешних обычаях значительно больше, чем от кучки угрюмых поселян, особой приветливости к нему не проявивших. Да и какой смысл сейчас отправляться в деревню, чтобы, получив от ворот поворот, опять пешком возвращаться сюда? В любом случае ему где-то надо переночевать.
Грегори подошел к изгороди, рассчитывая на то, что женщина увидит его милую улыбку.
– Ну что ж, хорошо, – сказал он, – я ваш.
7
Женщина провела его через темный двор к дому. Обошла какую-то бесформенную массу, лежащую посередине двора, и, обернувшись, бросила:
– В картошку не угодите.
Войдя в дом, Грегори смог повнимательнее рассмотреть ее лицо. Оно оказалось живым и веселым. Все ее смущение куда-то улетучилось. Она провела гостя в специальную кладовку в задней части дома, где они при тусклом желтоватом свете лампочки, сидя бок о бок на деревянной скамейке, снимали обувь – женщина свои сапоги, Грегори – походные ботинки. Женщина повесила красную куртку на деревянный крючок и протянула руку. Грегори не хотелось снимать свою куртку и оставлять здесь, в грязной кладовке. Женщина поняла его нежелание, улыбнулась и сказала:
– Куртка-то хорошая. Наверное, следует взять ее на кухню и там посушить.
– Спасибо, – ответил Грегори.
– Могу дать вам брюки взаймы, – предложила она, – а те, что на вас, мы бросим в стирку.
Грегори уставился на свои грязные ноги. Хельмут Ланг, конечно, не предполагал, что брюки от него будут использовать при полевых исследованиях. Они были безнадежно испорчены. Грегори понял, что сделанного не поправить, и какому бы суровому обращению она ни подвергла теперь их, хуже они все равно не станут.
– В картошку не угодите.
Войдя в дом, Грегори смог повнимательнее рассмотреть ее лицо. Оно оказалось живым и веселым. Все ее смущение куда-то улетучилось. Она провела гостя в специальную кладовку в задней части дома, где они при тусклом желтоватом свете лампочки, сидя бок о бок на деревянной скамейке, снимали обувь – женщина свои сапоги, Грегори – походные ботинки. Женщина повесила красную куртку на деревянный крючок и протянула руку. Грегори не хотелось снимать свою куртку и оставлять здесь, в грязной кладовке. Женщина поняла его нежелание, улыбнулась и сказала:
– Куртка-то хорошая. Наверное, следует взять ее на кухню и там посушить.
– Спасибо, – ответил Грегори.
– Могу дать вам брюки взаймы, – предложила она, – а те, что на вас, мы бросим в стирку.
Грегори уставился на свои грязные ноги. Хельмут Ланг, конечно, не предполагал, что брюки от него будут использовать при полевых исследованиях. Они были безнадежно испорчены. Грегори понял, что сделанного не поправить, и какому бы суровому обращению она ни подвергла теперь их, хуже они все равно не станут.