В зале загремело эхо от его слов. Однако вместо потрясенной тишины, которая должна была бы последовать за подобным восклицанием, по залу прокатился какой-то неясный шум, медленное, но упорное нарастающее движение. Вирджиния с бешено бьющимся сердцем повернулась в поисках Беверли, но вместо нее увидела женщин из зала, движущихся по рядам по направлению к проходам, а от них – к ступенькам, ведущим на сцену. Женщины поднимались на сцену со всех сторон. Парочка дамочек среднего возраста склонились над Бобом Доу. Одна обмахивала ему лицо программкой конференции, другая пыталась нащупать пульс на шее.
Практически все присутствующие женщины вставали со своих мест и медленным потоком направлялись к президиуму. В зале слышался непрерывный стук откидываемых сидений, нарастающий смех, болтовня, а сцена стонала под «биркеншто-ками», «рибоками» и «феррагамосами».
Толпа, подобно амебе, захватывающей кусок пищи, смыкалась вокруг противоборствующих сторон, занявших позиции у кафедры. Однако в самом этом движении не было ничего угрожающего. Женщины улыбались и беседовали. Одна из них подмигнула Вирджинии, та покраснела и отвернулась.
Зато у кафедры была совсем другая атмосфера: Вирджиния заметила, что даже Оппенгеймер испугался – в верхней части лба у него выступили крупные капли пота. Ей вспомнился образ из старого фильма, одного исторического эпоса, который заставил ее как-то посмотреть Чип. Чарлтон Хестон в роли Гордона Хартумского предстал перед ее мысленным взором: он, безоружный, стоит на верхней ступеньке лестницы и смотрит на толпу из обезумевших от злобы суданцев.
Вирджиния чуть не рассмеялась. Неужели Оппенгеймер и в самом деле думает, что эта толпа собирается пронзить его копьями и поднять извивающегося в предсмертных судорогах в воздух?
Женщины, оказавшиеся на сцене, вовсе не способствовали росту агрессивности. Напротив, они разбавляли ее своим присутствием, заполняя все пустые места, окружая наглых девиц с первого ряда и оттесняя их от Карсвелла. А разбушевавшиеся девицы в свою очередь начали дуться, словно малые дети, которых застали за издевательством над каким-нибудь мелким и беззащитным животным. В окружении женщин более старшего возраста они все вдруг почувствовали себя детьми, стояли, прикусив губу и опустив глаза долу, в особенности девица с гвоздиком в носу. Единственным исключением оставалась толстушка с колечком на губе, сохранявшая воинственную стойку. Она злобно пялилась на Карсвелла, все еще готовая к настоящей драке. Одна из женщин, поднявшихся вместе с толпой на сцену, маленькая, остроносая, с короткой стрижкой серебристых от седины волос, протиснулась сквозь толпу, подошла к толстушке сзади и мягким, почти нежным движением положила руки ей на плечи.
– Ну, хватит, хватит, – сказала она. – Мне он тоже не нравится, но давайте же все-таки будем цивилизованными людьми.
– Цивилизованными? – Девица с колечком в губе, казалось, выплюнула это слово, будто оно было самой оскорбительной непристойностью из всех ей известных. И, не сводя глаз с Карсвелла, повторила: – Цивилизованными?
– Вы забываете, моя дорогая, – спокойно заметила женщина с серебристыми волосами. – Мы и есть цивилизация. – Она улыбнулась и взглянула на троицу мужчин, стоявших у столов президиума, в том числе и на Вирджинию. – Во все времена они были способны только на то, чтобы добывать пищу и приносить ее домой.
Веселый смех огласил сцену. Женщина обняла девицу с кольцом в губе, и та рассмеялась. Оппенгеймер тоже присоединился к шуткам почтенных матрон, с полусерьезной почтительностью наклонив голову.
Вирджинии тоже хотелось слиться с толпой, хотелось сорвать с себя надоевшую бороду и обмотать ее вокруг головы. Но рукопись в кармане пиджака давила ей на сердце тяжелым грузом.
Как ни странно, все забыли о Карсвелле. Он стоял в самом центре толпы, полностью погрузившись в себя, полузакрыв глаза, словно уснув. Как только смех немного утих, он медленно открыл глаза, повернул бледную физиономию и леденящий взгляд в сторону женщины с серебристыми волосами и сказал:
– Шлюха!
Наступило мгновение тяжелой, страшной тишины. Напрягшись до предела, Вирджиния услышала у себя за спиной скрип кожи чьих-то туфель. Толпа женщин, которые пришли на сцену, чтобы снять напряжение и уладить конфликт, казалось, всей массой начала надвигаться на Карсвелла. Никто не произнес ни слова, все как будто затаили дыхание.
Последовавшее произошло мгновенно и в то же время как будто в замедленной съемке. Конвульсивным рывком девица с гвоздиком в носу бросилась на Карсвелла сзади и попыталась нанести ему удар в спину. И вдруг, взмахнув руками, с широко раскрытыми от удивления глазами, она как будто начала падать. Продемонстрировав поразительную для своего возраста быстроту реакции, Оппенгеймер прыгнул вперед и рукой преградил ей путь к Карсвеллу, а женщина с серебристыми волосами дернула толстушку с колечком в губе за кожаную куртку, попытавшись оттащить ее прочь.
Тем временем Карсвелл подался вперед, тоже взмахнув руками, и опустился на колени, его пенсне взлетело в воздух, а доклад разлетелся веером бумаг.
Крики, вопли, полнейший хаос. И из этого смятения до Вирджинии донеслось ее собственное имя, кто-то тихо прошипел его чуть ли не с пола. Она опустила взгляд.
Беверли лежала на животе под столом рядом с кафедрой, именно оттуда она несколько мгновений назад схватила девицу с серебряным гвоздиком в носу за лодыжку, из-за чего та потеряла равновесие и рухнула на Карсвелла. Теперь, отпустив ногу девицы, Беверли пронзала взглядом Вирджинию.
– Давай хватай чертов доклад! – шипела она.
Вирджиния подняла глаза. Доклад как будто парил над головами собравшихся, медленно покачивая листами бумаги, словно голубь крыльями. Медленно и торжественно вращалось вокруг своей оси пенсне, подобно какому-нибудь космическому артефакту в научно-фантастическом фильме.
С грацией, которой позавидовал бы Майкл Джордан [16] при разыгрывании спорного мяча, словно блестящий баскетболист, ловящий мяч в самый последний момент, Вирджиния подпрыгнула, протянув обе руки. А под ней лавой кипела толпа. Оппенгеймер и женщина с серебристыми волосами пытались сдержать ее, Карсвелл, опершись одной рукой об пол, другой нащупывал что-то перед собой.
Наглых девиц с первого ряда схватили и удерживали, стараясь оттащить от центра заварушки; даже на массивных бицепсах «полузащитницы» повисли несколько женщин поменьше.
Вирджиния снова взглянула вверх. Ей удалось схватить пенсне. Доклад поднимался в воздух, покачивая листами, но Вирджиния протянула руку на дюйм дальше, поймала его, прижала к груди и рухнула вместе с ним на пол.
Она приземлилась с сильным грохотом, почувствовала резкую боль в голени и откатилась в сторону прямо на Биту Деонне. Вита инстинктивно отскочила, прижав руку к левой груди Вирджинии. И тут же отдернула ее, словно обжегшись. Среди всеобщих воплей и стонов вокруг, среди толпы, которая то напирала вперед, то отступала, подобно футбольным фанатам, Вита и Вирджиния столкнулись нос к носу. Их взгляды встретились.
Глаза Виты расширились.
– Вир… Вир… Вир… – забубнила она.
– Где мой доклад? – рявкнул Карсвелл.
– Мне подставили подножку! – крикнула девица с гвоздиком в носу.
– Отдай доклад! – шипела Беверли с пола.
– Вирджи… Вирджи… Вирджи… – бормотала Вита.
Вирджиния застыла. Она вспомнила, как четыре года назад сидела на диване у Виты, удивленно глядя на нее, когда та наклонилась к ней, дрожащими руками протягивая ей чашку, отбивающую барабанную дробь на блюдце, и одновременно пытаясь поцеловать ее из самого неудобного положения.
– Я свое получу! – кричал Карсвелл.
– Это была просто случайность, Виктор, – из последних сил пытался убедить его Оппенгеймер.
– Доклад! – прохрипела Беверли, дергая Вирджинию за штанину.
Вирджиния, не глядя, опустила руку с докладом, и Беверли мгновенно выхватила его.
– Вирджин… Вирджин… – бормотала Вита, и Вирджиния подняла руку и закрыла ею рот Вите.
Ее опять резко потянули снизу за штанину, она бросила взгляд под стол и увидела высовывающееся оттуда округлое лунообразное лицо Беверли, обрамленное крашеными белокурыми прядками.
– Давай другую! – прошипела она.
– Какую другую? – переспросила Вирджиния.
– Другую статью, идиотка! Ту, что с рунами!
Одной рукой ей приходилось зажимать рот Вите, в другой держать пенсне, поэтому Вирджиния решила зажать пенсне зубами. Высвободив одну руку, она сунула ее в карман пиджака и вытащила оттуда оригинал статьи, затем бросила его Беверли. Та схватила его и исчезла.
Толпа постепенно замедляла свое движение. Возбужденных девиц оттеснили куда-то на периферию. Женщины отходили, освобождая Карсвеллу место у кафедры.
– Где мой доклад? – Карсвелл уже вновь был на ногах, крутился на месте, обводя расширяющийся круг женщин страшным убийственным взглядом. – Где моя рукопись?
Все еще продолжая зажимать Вите рот, Вирджиния извлекла песне изо рта, сунула его в пиджак, затем опустилась на колени, таща за собой Биту так, чтобы их не было видно с переднего ряда.
– Не произноси моего имени, – произнесла она, глядя на Биту в упор.
Вита тупо уставилась на нее широкими от ужаса и непонимания глазами. Вирджиния бросила взгляд в сторону. Сквозь лес из женских ног в брюках, чулках и юбках она под столом разглядела Беверли, работавшую со злобным упорством, вытаскивая скобы из двух рукописей с тем, чтобы поменять две последние страницы.
– Ммммф! – произнесла Вита, и ладонь Вирджинии сделалась влажной.
– Не произноси моего имени, – еще раз приказала ей Вирджиния, – и я уберу руку. Согласна?
Вита кивнула. Вирджиния на дюйм сдвинула руку, затем совсем убрала ее. Послышался щелчок степлера.
– На! – прошипела Беверли, сквозь толпу просовывая Вирджинии доклад.
Сама она сидела на коленях среди вороха разбросанных страниц. Толпа начала понемногу расходиться, и Беверли бросила настороженный взгляд на Карсвелла, находившегося на расстоянии всего нескольких шагов от нее.
– Бери! – Беверли шелестела бумагами. – И передай ему!
Вирджиния взяла рукопись. Бросив взгляд на Биту, которая с неописуемым изумлением всматривалась в ее лицо, Вирджиния приподняла титульный лист, чтобы взглянуть на текст. Рукопись была не ее. В ее варианте, пролежавшем два дня в кармане пиджака, был сгиб посередине.
– Это не тот! – прошептала она. – Ты их перепутала!
– Что вы сделали с моим докладом? – рявкнул сверху Кар-свелл.
– Я поменяла только последние страницы, черт тебя подери! – хрипло прошипела Беверли. – Отдай ему!
Толпа уже практически разошлась, и на сцене остались только Вирджиния и Вита, стоящие на коленях на виду у всех. Опасность столкновения удалось предотвратить, и женщины, успокоившись, начали спускаться по ступенькам лестницы. Наглых девиц увели со сцены; они напоминали участниц проигравшей детской команды, которых сердобольные матушки убеждали, что справедливая игра важнее победы. Девица с гвоздиком в носу от досады даже громко топнула ногой.
Боба Доу тем временем усадили в одно из кресел в первом ряду, скрестив руки на животе, будто у трупа. Оппенгеймер стоял на расстоянии нескольких шагов от кафедры, приглаживая волосы и пытаясь привести в порядок свой модный двубортный пиджак. Карсвелл обеими руками схватился за края кафедры и орал в зал в спины собравшихся женщин, которые уже начали понемногу расходиться, забирая свои пальто, сумки, рюкзаки:
– Никто не уйдет отсюда до тех пор, пока я не получу назад мой доклад! Кто из вас, гарпии, украл мой доклад?!
– Вот он! – начала было Вирджиния, но Вита прижала палец к ее губам.
Их взгляды встретились, Вита подняла руку и нежным движением прижала к виску Вирджинии вновь отклеившийся край бороды. Тут глаза ее наполнились слезами, она отвернулась от подруги, встала и исчезла в толпе.
Вирджиния поднялась, поправила манжеты и разгладила пиджак. Затем сунула руку в карман, обошла Карсвелла сзади, держа доклад в другой руке.
– Профессор, – сказала она, откашлявшись.
Карсвелл обернулся, глаза его пылали. Она протянула ему его пенсне.
– Это ваше, я полагаю.
Карсвелл с перекошенным от гнева лицом, мигая, воззрился на нее, затем кивнул и взял свои очки. Вирджиния подошла к нему еще ближе.
– Позвольте мне вручить вам также и это, профессор Карсвелл, – произнесла она, и ее голос как будто долетал откуда-то издалека. – Думаю, это тоже ваше.
Карсвелл протянул руку к докладу, затем какое-то мгновение помедлил, поднял глаза от титульного листа и встретился взглядом с Вирджинией. Сердце у нее бешено колотилось, но Вирджинии удалось держать руку прямо, в ней не дрогнул ни один мускул. Карсвелл вновь опустил глаза на доклад, который все еще продолжала держать Вирджиния, приподнял титульный лист, прочел несколько первых строк и… расцвел в улыбке.
– Да, – сказал он, принимая доклад из рук Вирджинии. – Да, спасибо, я вам очень признателен, профессор.
Он отвернулся и направился с докладом к кафедре. И пока Карсвелл шел, Вирджиния успела заметить красную тень от рун на последней странице, словно пятно крови пропитавшее стопку бумаги насквозь. Она проглотила комок, внезапно застрявший в горле, и прошла на свое место за столом.
В аудитории явно что-то произошло. Шум толпы, покидающей зал, и шарканье ног вдруг утихло. Свет вдруг начал тускнеть, а Карсвелл стал словно куда-то удаляться от Вирджинии. Она глянула под стол. Там все еще валялись разбросанные листы ее рукописи, но Беверли исчезла. Большая часть присутствующих уже разошлась. В зале оставалось всего несколько женщин, да и те собирались уходить. Виты среди них не было, но прежде, чем Вирджиния собралась отправиться на ее поиски, к ней подошел Оппенгеймер и пробормотал слова извинения, пообещав сделать все, что в его силах, дабы как-то смягчить неприятное ощущение, оставшееся от заседания их секции.
– Ну конечно, – рассеянно ответила она. – Никаких проблем.
Оппенгеймер отвернулся от нее – и вдруг замер.
– Кто впустил сюда собаку?
Стоявший у самой кафедры Карсвелл резко обернулся, бросив пристальный взгляд назад.
– Какую собаку?
– Извините, – ответил Оппенгеймер, – мне показалось, я увидел черную собаку. Переволновался, наверное. – Он глубоко вздохнул и окинул взглядом опустевшие ряды в зале. – Надеюсь, мне удастся уговорить кого-то из них остаться. Может быть, мы начнем наконец?
Физиономия Карсвелла вдруг побагровела, и он начал тяжело дышать. Взгляд его метался по всей сцене. Он вновь резко повернулся, как будто кто-то схватил его за плечо, и ему пришлось ухватиться за края кафедры, чтобы не упасть. Едва заметный ветерок, поразительно холодный в душном лекционном зале, начал перебирать страницы его доклада. Вначале поднялся титульный лист, затем первая страница, потом следующая. Карсвелл хлопнул по ним ладонью, прижав бумагу к кафедре.
– Мне нужно уйти, – сказал он каким-то странным голосом. – Мне нехорошо.
– Виктор? – вопросительно произнес Оппенгеймер, приближаясь к нему.
– Мне нужно уйти, – настаивал Карсвелл. Дрожащими руками он раскрыл портфель, сунул туда доклад
и хлопнул замками. Затем поднял портфель, прижал к груди, дико оглядываясь по сторонам и всматриваясь теперь уже в совершенно пустой зал, в котором оставался только Боб Доу, лежавший в кресле в первом ряду. Карсвелл повернулся и бросился в глубь сцены, оттолкнув Оппенгеймера. Вирджиния сделала шаг назад, чтобы пропустить его, но Карсвелл на мгновение остановился, покачиваясь на пятках. Он пристально посмотрел в ее сторону, оглядел с головы до ног, однако взглядом с ней не встретился. Затем бросился вперед, нащупал ручку задней двери, повернул ее, открыл дверь и нырнул в маленький коридорчик за сценой. Последнее, что увидела Вирджиния, было мелькание его шерстяных чулок, медленно исчезавших в темноте коридора.
Оппенгеймер вздохнул и развязал галстук. Поднял руки и резко опустил их.
– Ну-с, – провозгласил он, – вот вам и еще один прибыльный день на рынке идей.
Оппенгеймер, ссутулившись, сошел по ступенькам и прошествовал по проходу вслед за последней дамой из публики, покидавшей зал. Вирджиния закрыла дверь в глубине сцены и прошла в противоположный ее конец.
Беверли сидела на нижней ступеньке, закрыв лицо руками. Вирджиния спустилась и села. Начала она с того, что сорвала бороду.
– Тебе она нужна? – спросила Вирджиния.
Беверли подняла голову. Она не плакала, щеки у нее были совершенно сухие, лицо бледное, свет в глазах погас. Она взглянула на маленький кусок материи с наклеенными на него волосами и молча покачала головой. Вирджиния швырнула бороду в угол. Они остались в зале вдвоем в полном одиночестве, кроме лежащего без чувств Боба Доу, который время от времени подергивался, точно спящая собака.
– Можно задать тебе вопрос? – спросила Вирджиния. Беверли подала плечами.
– Помнишь, как ты рассказывала мне, что незадолго до смерти твой муж начал говорить во сне?
Беверли кивнула.
– И что он говорил?
Беверли бросила на Вирджинию долгий пытливый взгляд.
– Ты в самом деле хочешь узнать?
– Да.
Беверли отвернулась. Она сделала глубокий вдох и шумно выдохнула. А потом начала повторять то, что говорил ее муж, но не прошло и минуты, как Вирджиния остановила ее.
18
Практически все присутствующие женщины вставали со своих мест и медленным потоком направлялись к президиуму. В зале слышался непрерывный стук откидываемых сидений, нарастающий смех, болтовня, а сцена стонала под «биркеншто-ками», «рибоками» и «феррагамосами».
Толпа, подобно амебе, захватывающей кусок пищи, смыкалась вокруг противоборствующих сторон, занявших позиции у кафедры. Однако в самом этом движении не было ничего угрожающего. Женщины улыбались и беседовали. Одна из них подмигнула Вирджинии, та покраснела и отвернулась.
Зато у кафедры была совсем другая атмосфера: Вирджиния заметила, что даже Оппенгеймер испугался – в верхней части лба у него выступили крупные капли пота. Ей вспомнился образ из старого фильма, одного исторического эпоса, который заставил ее как-то посмотреть Чип. Чарлтон Хестон в роли Гордона Хартумского предстал перед ее мысленным взором: он, безоружный, стоит на верхней ступеньке лестницы и смотрит на толпу из обезумевших от злобы суданцев.
Вирджиния чуть не рассмеялась. Неужели Оппенгеймер и в самом деле думает, что эта толпа собирается пронзить его копьями и поднять извивающегося в предсмертных судорогах в воздух?
Женщины, оказавшиеся на сцене, вовсе не способствовали росту агрессивности. Напротив, они разбавляли ее своим присутствием, заполняя все пустые места, окружая наглых девиц с первого ряда и оттесняя их от Карсвелла. А разбушевавшиеся девицы в свою очередь начали дуться, словно малые дети, которых застали за издевательством над каким-нибудь мелким и беззащитным животным. В окружении женщин более старшего возраста они все вдруг почувствовали себя детьми, стояли, прикусив губу и опустив глаза долу, в особенности девица с гвоздиком в носу. Единственным исключением оставалась толстушка с колечком на губе, сохранявшая воинственную стойку. Она злобно пялилась на Карсвелла, все еще готовая к настоящей драке. Одна из женщин, поднявшихся вместе с толпой на сцену, маленькая, остроносая, с короткой стрижкой серебристых от седины волос, протиснулась сквозь толпу, подошла к толстушке сзади и мягким, почти нежным движением положила руки ей на плечи.
– Ну, хватит, хватит, – сказала она. – Мне он тоже не нравится, но давайте же все-таки будем цивилизованными людьми.
– Цивилизованными? – Девица с колечком в губе, казалось, выплюнула это слово, будто оно было самой оскорбительной непристойностью из всех ей известных. И, не сводя глаз с Карсвелла, повторила: – Цивилизованными?
– Вы забываете, моя дорогая, – спокойно заметила женщина с серебристыми волосами. – Мы и есть цивилизация. – Она улыбнулась и взглянула на троицу мужчин, стоявших у столов президиума, в том числе и на Вирджинию. – Во все времена они были способны только на то, чтобы добывать пищу и приносить ее домой.
Веселый смех огласил сцену. Женщина обняла девицу с кольцом в губе, и та рассмеялась. Оппенгеймер тоже присоединился к шуткам почтенных матрон, с полусерьезной почтительностью наклонив голову.
Вирджинии тоже хотелось слиться с толпой, хотелось сорвать с себя надоевшую бороду и обмотать ее вокруг головы. Но рукопись в кармане пиджака давила ей на сердце тяжелым грузом.
Как ни странно, все забыли о Карсвелле. Он стоял в самом центре толпы, полностью погрузившись в себя, полузакрыв глаза, словно уснув. Как только смех немного утих, он медленно открыл глаза, повернул бледную физиономию и леденящий взгляд в сторону женщины с серебристыми волосами и сказал:
– Шлюха!
Наступило мгновение тяжелой, страшной тишины. Напрягшись до предела, Вирджиния услышала у себя за спиной скрип кожи чьих-то туфель. Толпа женщин, которые пришли на сцену, чтобы снять напряжение и уладить конфликт, казалось, всей массой начала надвигаться на Карсвелла. Никто не произнес ни слова, все как будто затаили дыхание.
Последовавшее произошло мгновенно и в то же время как будто в замедленной съемке. Конвульсивным рывком девица с гвоздиком в носу бросилась на Карсвелла сзади и попыталась нанести ему удар в спину. И вдруг, взмахнув руками, с широко раскрытыми от удивления глазами, она как будто начала падать. Продемонстрировав поразительную для своего возраста быстроту реакции, Оппенгеймер прыгнул вперед и рукой преградил ей путь к Карсвеллу, а женщина с серебристыми волосами дернула толстушку с колечком в губе за кожаную куртку, попытавшись оттащить ее прочь.
Тем временем Карсвелл подался вперед, тоже взмахнув руками, и опустился на колени, его пенсне взлетело в воздух, а доклад разлетелся веером бумаг.
Крики, вопли, полнейший хаос. И из этого смятения до Вирджинии донеслось ее собственное имя, кто-то тихо прошипел его чуть ли не с пола. Она опустила взгляд.
Беверли лежала на животе под столом рядом с кафедрой, именно оттуда она несколько мгновений назад схватила девицу с серебряным гвоздиком в носу за лодыжку, из-за чего та потеряла равновесие и рухнула на Карсвелла. Теперь, отпустив ногу девицы, Беверли пронзала взглядом Вирджинию.
– Давай хватай чертов доклад! – шипела она.
Вирджиния подняла глаза. Доклад как будто парил над головами собравшихся, медленно покачивая листами бумаги, словно голубь крыльями. Медленно и торжественно вращалось вокруг своей оси пенсне, подобно какому-нибудь космическому артефакту в научно-фантастическом фильме.
С грацией, которой позавидовал бы Майкл Джордан [16] при разыгрывании спорного мяча, словно блестящий баскетболист, ловящий мяч в самый последний момент, Вирджиния подпрыгнула, протянув обе руки. А под ней лавой кипела толпа. Оппенгеймер и женщина с серебристыми волосами пытались сдержать ее, Карсвелл, опершись одной рукой об пол, другой нащупывал что-то перед собой.
Наглых девиц с первого ряда схватили и удерживали, стараясь оттащить от центра заварушки; даже на массивных бицепсах «полузащитницы» повисли несколько женщин поменьше.
Вирджиния снова взглянула вверх. Ей удалось схватить пенсне. Доклад поднимался в воздух, покачивая листами, но Вирджиния протянула руку на дюйм дальше, поймала его, прижала к груди и рухнула вместе с ним на пол.
Она приземлилась с сильным грохотом, почувствовала резкую боль в голени и откатилась в сторону прямо на Биту Деонне. Вита инстинктивно отскочила, прижав руку к левой груди Вирджинии. И тут же отдернула ее, словно обжегшись. Среди всеобщих воплей и стонов вокруг, среди толпы, которая то напирала вперед, то отступала, подобно футбольным фанатам, Вита и Вирджиния столкнулись нос к носу. Их взгляды встретились.
Глаза Виты расширились.
– Вир… Вир… Вир… – забубнила она.
– Где мой доклад? – рявкнул Карсвелл.
– Мне подставили подножку! – крикнула девица с гвоздиком в носу.
– Отдай доклад! – шипела Беверли с пола.
– Вирджи… Вирджи… Вирджи… – бормотала Вита.
Вирджиния застыла. Она вспомнила, как четыре года назад сидела на диване у Виты, удивленно глядя на нее, когда та наклонилась к ней, дрожащими руками протягивая ей чашку, отбивающую барабанную дробь на блюдце, и одновременно пытаясь поцеловать ее из самого неудобного положения.
– Я свое получу! – кричал Карсвелл.
– Это была просто случайность, Виктор, – из последних сил пытался убедить его Оппенгеймер.
– Доклад! – прохрипела Беверли, дергая Вирджинию за штанину.
Вирджиния, не глядя, опустила руку с докладом, и Беверли мгновенно выхватила его.
– Вирджин… Вирджин… – бормотала Вита, и Вирджиния подняла руку и закрыла ею рот Вите.
Ее опять резко потянули снизу за штанину, она бросила взгляд под стол и увидела высовывающееся оттуда округлое лунообразное лицо Беверли, обрамленное крашеными белокурыми прядками.
– Давай другую! – прошипела она.
– Какую другую? – переспросила Вирджиния.
– Другую статью, идиотка! Ту, что с рунами!
Одной рукой ей приходилось зажимать рот Вите, в другой держать пенсне, поэтому Вирджиния решила зажать пенсне зубами. Высвободив одну руку, она сунула ее в карман пиджака и вытащила оттуда оригинал статьи, затем бросила его Беверли. Та схватила его и исчезла.
Толпа постепенно замедляла свое движение. Возбужденных девиц оттеснили куда-то на периферию. Женщины отходили, освобождая Карсвеллу место у кафедры.
– Где мой доклад? – Карсвелл уже вновь был на ногах, крутился на месте, обводя расширяющийся круг женщин страшным убийственным взглядом. – Где моя рукопись?
Все еще продолжая зажимать Вите рот, Вирджиния извлекла песне изо рта, сунула его в пиджак, затем опустилась на колени, таща за собой Биту так, чтобы их не было видно с переднего ряда.
– Не произноси моего имени, – произнесла она, глядя на Биту в упор.
Вита тупо уставилась на нее широкими от ужаса и непонимания глазами. Вирджиния бросила взгляд в сторону. Сквозь лес из женских ног в брюках, чулках и юбках она под столом разглядела Беверли, работавшую со злобным упорством, вытаскивая скобы из двух рукописей с тем, чтобы поменять две последние страницы.
– Ммммф! – произнесла Вита, и ладонь Вирджинии сделалась влажной.
– Не произноси моего имени, – еще раз приказала ей Вирджиния, – и я уберу руку. Согласна?
Вита кивнула. Вирджиния на дюйм сдвинула руку, затем совсем убрала ее. Послышался щелчок степлера.
– На! – прошипела Беверли, сквозь толпу просовывая Вирджинии доклад.
Сама она сидела на коленях среди вороха разбросанных страниц. Толпа начала понемногу расходиться, и Беверли бросила настороженный взгляд на Карсвелла, находившегося на расстоянии всего нескольких шагов от нее.
– Бери! – Беверли шелестела бумагами. – И передай ему!
Вирджиния взяла рукопись. Бросив взгляд на Биту, которая с неописуемым изумлением всматривалась в ее лицо, Вирджиния приподняла титульный лист, чтобы взглянуть на текст. Рукопись была не ее. В ее варианте, пролежавшем два дня в кармане пиджака, был сгиб посередине.
– Это не тот! – прошептала она. – Ты их перепутала!
– Что вы сделали с моим докладом? – рявкнул сверху Кар-свелл.
– Я поменяла только последние страницы, черт тебя подери! – хрипло прошипела Беверли. – Отдай ему!
Толпа уже практически разошлась, и на сцене остались только Вирджиния и Вита, стоящие на коленях на виду у всех. Опасность столкновения удалось предотвратить, и женщины, успокоившись, начали спускаться по ступенькам лестницы. Наглых девиц увели со сцены; они напоминали участниц проигравшей детской команды, которых сердобольные матушки убеждали, что справедливая игра важнее победы. Девица с гвоздиком в носу от досады даже громко топнула ногой.
Боба Доу тем временем усадили в одно из кресел в первом ряду, скрестив руки на животе, будто у трупа. Оппенгеймер стоял на расстоянии нескольких шагов от кафедры, приглаживая волосы и пытаясь привести в порядок свой модный двубортный пиджак. Карсвелл обеими руками схватился за края кафедры и орал в зал в спины собравшихся женщин, которые уже начали понемногу расходиться, забирая свои пальто, сумки, рюкзаки:
– Никто не уйдет отсюда до тех пор, пока я не получу назад мой доклад! Кто из вас, гарпии, украл мой доклад?!
– Вот он! – начала было Вирджиния, но Вита прижала палец к ее губам.
Их взгляды встретились, Вита подняла руку и нежным движением прижала к виску Вирджинии вновь отклеившийся край бороды. Тут глаза ее наполнились слезами, она отвернулась от подруги, встала и исчезла в толпе.
Вирджиния поднялась, поправила манжеты и разгладила пиджак. Затем сунула руку в карман, обошла Карсвелла сзади, держа доклад в другой руке.
– Профессор, – сказала она, откашлявшись.
Карсвелл обернулся, глаза его пылали. Она протянула ему его пенсне.
– Это ваше, я полагаю.
Карсвелл с перекошенным от гнева лицом, мигая, воззрился на нее, затем кивнул и взял свои очки. Вирджиния подошла к нему еще ближе.
– Позвольте мне вручить вам также и это, профессор Карсвелл, – произнесла она, и ее голос как будто долетал откуда-то издалека. – Думаю, это тоже ваше.
Карсвелл протянул руку к докладу, затем какое-то мгновение помедлил, поднял глаза от титульного листа и встретился взглядом с Вирджинией. Сердце у нее бешено колотилось, но Вирджинии удалось держать руку прямо, в ней не дрогнул ни один мускул. Карсвелл вновь опустил глаза на доклад, который все еще продолжала держать Вирджиния, приподнял титульный лист, прочел несколько первых строк и… расцвел в улыбке.
– Да, – сказал он, принимая доклад из рук Вирджинии. – Да, спасибо, я вам очень признателен, профессор.
Он отвернулся и направился с докладом к кафедре. И пока Карсвелл шел, Вирджиния успела заметить красную тень от рун на последней странице, словно пятно крови пропитавшее стопку бумаги насквозь. Она проглотила комок, внезапно застрявший в горле, и прошла на свое место за столом.
В аудитории явно что-то произошло. Шум толпы, покидающей зал, и шарканье ног вдруг утихло. Свет вдруг начал тускнеть, а Карсвелл стал словно куда-то удаляться от Вирджинии. Она глянула под стол. Там все еще валялись разбросанные листы ее рукописи, но Беверли исчезла. Большая часть присутствующих уже разошлась. В зале оставалось всего несколько женщин, да и те собирались уходить. Виты среди них не было, но прежде, чем Вирджиния собралась отправиться на ее поиски, к ней подошел Оппенгеймер и пробормотал слова извинения, пообещав сделать все, что в его силах, дабы как-то смягчить неприятное ощущение, оставшееся от заседания их секции.
– Ну конечно, – рассеянно ответила она. – Никаких проблем.
Оппенгеймер отвернулся от нее – и вдруг замер.
– Кто впустил сюда собаку?
Стоявший у самой кафедры Карсвелл резко обернулся, бросив пристальный взгляд назад.
– Какую собаку?
– Извините, – ответил Оппенгеймер, – мне показалось, я увидел черную собаку. Переволновался, наверное. – Он глубоко вздохнул и окинул взглядом опустевшие ряды в зале. – Надеюсь, мне удастся уговорить кого-то из них остаться. Может быть, мы начнем наконец?
Физиономия Карсвелла вдруг побагровела, и он начал тяжело дышать. Взгляд его метался по всей сцене. Он вновь резко повернулся, как будто кто-то схватил его за плечо, и ему пришлось ухватиться за края кафедры, чтобы не упасть. Едва заметный ветерок, поразительно холодный в душном лекционном зале, начал перебирать страницы его доклада. Вначале поднялся титульный лист, затем первая страница, потом следующая. Карсвелл хлопнул по ним ладонью, прижав бумагу к кафедре.
– Мне нужно уйти, – сказал он каким-то странным голосом. – Мне нехорошо.
– Виктор? – вопросительно произнес Оппенгеймер, приближаясь к нему.
– Мне нужно уйти, – настаивал Карсвелл. Дрожащими руками он раскрыл портфель, сунул туда доклад
и хлопнул замками. Затем поднял портфель, прижал к груди, дико оглядываясь по сторонам и всматриваясь теперь уже в совершенно пустой зал, в котором оставался только Боб Доу, лежавший в кресле в первом ряду. Карсвелл повернулся и бросился в глубь сцены, оттолкнув Оппенгеймера. Вирджиния сделала шаг назад, чтобы пропустить его, но Карсвелл на мгновение остановился, покачиваясь на пятках. Он пристально посмотрел в ее сторону, оглядел с головы до ног, однако взглядом с ней не встретился. Затем бросился вперед, нащупал ручку задней двери, повернул ее, открыл дверь и нырнул в маленький коридорчик за сценой. Последнее, что увидела Вирджиния, было мелькание его шерстяных чулок, медленно исчезавших в темноте коридора.
Оппенгеймер вздохнул и развязал галстук. Поднял руки и резко опустил их.
– Ну-с, – провозгласил он, – вот вам и еще один прибыльный день на рынке идей.
Оппенгеймер, ссутулившись, сошел по ступенькам и прошествовал по проходу вслед за последней дамой из публики, покидавшей зал. Вирджиния закрыла дверь в глубине сцены и прошла в противоположный ее конец.
Беверли сидела на нижней ступеньке, закрыв лицо руками. Вирджиния спустилась и села. Начала она с того, что сорвала бороду.
– Тебе она нужна? – спросила Вирджиния.
Беверли подняла голову. Она не плакала, щеки у нее были совершенно сухие, лицо бледное, свет в глазах погас. Она взглянула на маленький кусок материи с наклеенными на него волосами и молча покачала головой. Вирджиния швырнула бороду в угол. Они остались в зале вдвоем в полном одиночестве, кроме лежащего без чувств Боба Доу, который время от времени подергивался, точно спящая собака.
– Можно задать тебе вопрос? – спросила Вирджиния. Беверли подала плечами.
– Помнишь, как ты рассказывала мне, что незадолго до смерти твой муж начал говорить во сне?
Беверли кивнула.
– И что он говорил?
Беверли бросила на Вирджинию долгий пытливый взгляд.
– Ты в самом деле хочешь узнать?
– Да.
Беверли отвернулась. Она сделала глубокий вдох и шумно выдохнула. А потом начала повторять то, что говорил ее муж, но не прошло и минуты, как Вирджиния остановила ее.
18
Глубокой холодной ноябрьской ночью – а скорее ранним утром – небольшого роста мужчина в твидовом костюме, тяжело дыша и страшно потея, быстро семенил по территории университета Лонгхорна, что-то бормоча себе под нос на латыни, древненорвежском и шумерском. Пока слова не принесли нужного эффекта, но, как ему казалось, всех возможностей он еще не исчерпал. В его распоряжении имелись и более древние и таинственные наречия. Он постоянно дергал воротник, пытаясь ослабить галстук-бабочку, однако тот, как ни странно, завязывался еще туже, отчего лицо маленького господина наливалось кровью, и дышать ему становилось все трудней. На нем не было пальто, и в руках он ничего не нес. Более того, его кожаный портфель раскрытый валялся на асфальте посередине Тексас-авеню, освещенный светофорами, которые ночью постоянно мигали желтым светом. Его матерчатая кепка лежала на тротуаре недалеко от портфеля.
Мужчина спешил в здание, где находился исторический факультет, и через каждые несколько шагов похлопывал себя по карману, чтобы убедиться, что не потерял ключи. В это время ночи здание, естественно, было заперто. Мужчина шел быстрой семенящей походкой, не осмеливаясь перейти на бег, так как в абсолютной тишине пустого кампуса он был единственным человеком под желтоватым светом ламп сигнализации, и ему не хотелось привлекать к себе внимание. Тем не менее он частенько оглядывался через плечо, широко открытыми от страха глазами с особым вниманием вглядываясь в тени под деревьями, нижняя губа его сильно дрожала. Он ничего не увидел, но пошел еще быстрее, словно заметил реальное преследование. Его сердце забилось сильнее при виде центральной площади. Здание исторического факультета располагалось как раз за площадью, а там было если и не его спасение в прямом смысле слова, то по крайней мере латинские оригиналы заговоров и заклинаний, собранных им за многие годы. Пока человечек пробовал все те, которые помнил наизусть, но ни одно из них не срабатывало. И все-таки у него еще есть время. Наверняка он что-нибудь сможет найти в своем кабинете. Ведь на все существует свое противоядие. Нужно только знать, где искать.
Звук шагов невысокого человечка, вступившего на центральную площадь кампуса, привлек внимание молодого охранника в здании исторического факультета по имени Гектор Кирога, который в тот момент как раз решил перекусить. Проверив порядок на всех вверенных ему объектах, он уселся у старого, видавшего виды металлического стола, положил на него ноги, открыл роман «ужасов» в дешевеньком издании, который читал при свете настольной лампы, и взялся за принесенный из дома сандвич. Гектор сам мечтал стать автором романов «ужасов» и потому читал книгу, заложив за ухо карандаш, чтобы обводить те эпизоды и абзацы, которые покажутся ему особенно впечатляющими, а потом заняться их более подробным изучением.
В настоящий момент он читал книгу молодого, но уже завоевавшего определенную популярность британца, книги которого ему раньше не попадались. «Новое имя, которое вселит в вас ужас!» – значилось на обложке с подписью Клайва Баркера. Сюжет романа отдавал некоторым снобизмом. В нем повествовалось о том, как некий неопытный оккультист случайно открыл многомерный портал и неожиданно для себя впустил в мир Нечто из Непостижимого.
Гектор был довольно опытным читателем, и его трудно было удивить лавкрафтовскими ухищрениями; тем не менее книга была интересна некоторыми новыми сюжетными поворотами: впущенное в наш мир Нечто вело себя как серийный убийца, и жертвы свои оно убивало с помощью особых многомерных топологических уловок, выворачивая их наизнанку, как перчатку. Да и умирали эти жертвы не сразу. Книга была полна изумительных описаний обезумевших лондонских полисменов, блюющих при виде извивающихся в конвульсиях скелетов, обвешанных подобно рождественским елкам пульсирующими мозгами, все еще бьющимися сердцами, розовыми легкими, поднимающимися и опускающимися подобно резиновым пузырям.
Как раз в данный момент чудовище из Иных Миров преследовало беременную женщину, и Гектор отложил свой сандвич с ветчиной и потянулся за карандашом.
Эта часть обещает быть весьма интересной, подумал он.
И тут услышал шаги по площади.
Гектор поднял глаза. Помещение для охраны располагалось в полуподвале здания. В нем имелось широкое окно, начинавшееся на уровне земли. Подобное расположение окна предоставляло Гектору возможность, даже откинувшись на спинку скрипучего офисного кресла, обозревать всю площадь под очень узким углом, создававшим впечатление интересного кадра из фильма. Уровень его глаз находился на расстоянии примерно дюйма или двух от пола. Гектор увидел человека, вошедшего на площадь с северо-западного угла.
Человек, одетый в странного вида костюм, в жилете, пиджаке и коротких брючках, заканчивавшихся чуть ниже колен и стянутых парой длинных шерстяных чулок, бежал по направлению к Гектору. Жилет его вздымался из-за предельного напряжения, фалды пиджака развевались на ветру, и он постоянно дергал за один конец своего галстука-бабочки. Даже в мутновато-желтом свете натриевых ламп Гектор сумел разглядеть, что физиономия бегущего побагровела от напряжения и что он уже с трудом мог перевести дыхание. Разглядел Гектор и пятна пота, которые проступили на рубашке спереди и под рукавами пиджака. Человек бежал что было сил, но при этом приближался к окну почему-то крайне медленно. Когда же человечек бросил взгляд через плечо, Гектор взглянул в ту же сторону и увидел там нечто такое, от чего у него тоже перехватило дыхание.
За спиной мужчины, закрывая собой звезды, двигалось самое темное скопление туч, которое когда-либо приходилось видеть Гектору. Оно поднималось к небу страшной стеной тьмы, обрывая жуткую тень по всему кампусу прямо за спиной маленького человечка в твидовом костюме. Наблюдая за тем, какие усилия прикладывает человек и как мало преуспевает в продвижении вперед, Гектор с ужасом подумал, что человек этот, видимо, тащит страшную тьму за собой так, словно кто-то его запряг. От увиденного все внутри Гектора сжалось.
Он резко потянулся вперед, выключил настольную лампу – ему вовсе не хотелось, чтобы те, кто находился на улице, увидели его. Затем медленно встал со стула, положив раскрытую книгу на стол обложкой вверх. Маленькому человечку все-таки удалось достичь середины площади, но лишь в результате невероятных усилий. Он наклонялся вперед, словно полярник, волочащий за собой сани. На воротнике у него появились пятна от пота, глаза вылезали из орбит, он с трудом шевелил губами. Гектор, у которого от ужаса мурашки пробежали по коже, вдруг понял, что тьма догоняет человека, и, как бы быстро он ни бежал, он только ближе притягивал к себе жуткую тень.
Маленький человечек теперь просто бежал на одном месте, словно мышь из мультфильма, на хвост которой наступил злорадно ухмыляющийся кот. Мне нужно кого-нибудь вызвать, подумал Гектор, и в это мгновение человек внезапно взлетел в воздух. Гектор инстинктивно рванулся к окну и выглянул в него. Вверху над желтоватым светом уличных ламп он увидел черные клубящиеся тучи, закрывшие звезды, словно крышка фоба. Маленького человечка нигде не было видно. Создавалось впечатление, что его увлекло прямо вверх, во тьму, какой-то незримой упряжью. Груз, который он тащил за собой, как будто оказался слишком тяжел для него и перетянул человечка к себе.
Гектор осторожно приблизился к окну, не касаясь стекла. Опасливо переводя взгляд из стороны в сторону, он искал исчезнувшего человека, но его нигде не было.
И вдруг непонятно откуда появилась пара ног и ударилась в окно. По всему стеклу прошла длинная трещина, а Гектор
отскочил назад, в темноту своей каморки, споткнулся о стул и рухнул на пол. Гектор отбежал к задней стене и в широкое окно увидел, как по воздуху на расстоянии примерно фута над тротуаром летит человек. Маленький человечек бессильно трепыхался, словно кто-то держал его на веревочке, как тряпичную марионетку. Он летал по широкому кругу вокруг центральной площади кампуса, истошно вопя, как-то неуклюже выставив вперед грудь, а руки и ноги отбросив назад. Он не просто вопил, он пытался что-то сказать. Язык был Гектору совершенно неизвестен, но интонация очень знакома: маленький человечек на последнем дыхании звал кого-то, умоляя о помощи.
Мужчина спешил в здание, где находился исторический факультет, и через каждые несколько шагов похлопывал себя по карману, чтобы убедиться, что не потерял ключи. В это время ночи здание, естественно, было заперто. Мужчина шел быстрой семенящей походкой, не осмеливаясь перейти на бег, так как в абсолютной тишине пустого кампуса он был единственным человеком под желтоватым светом ламп сигнализации, и ему не хотелось привлекать к себе внимание. Тем не менее он частенько оглядывался через плечо, широко открытыми от страха глазами с особым вниманием вглядываясь в тени под деревьями, нижняя губа его сильно дрожала. Он ничего не увидел, но пошел еще быстрее, словно заметил реальное преследование. Его сердце забилось сильнее при виде центральной площади. Здание исторического факультета располагалось как раз за площадью, а там было если и не его спасение в прямом смысле слова, то по крайней мере латинские оригиналы заговоров и заклинаний, собранных им за многие годы. Пока человечек пробовал все те, которые помнил наизусть, но ни одно из них не срабатывало. И все-таки у него еще есть время. Наверняка он что-нибудь сможет найти в своем кабинете. Ведь на все существует свое противоядие. Нужно только знать, где искать.
Звук шагов невысокого человечка, вступившего на центральную площадь кампуса, привлек внимание молодого охранника в здании исторического факультета по имени Гектор Кирога, который в тот момент как раз решил перекусить. Проверив порядок на всех вверенных ему объектах, он уселся у старого, видавшего виды металлического стола, положил на него ноги, открыл роман «ужасов» в дешевеньком издании, который читал при свете настольной лампы, и взялся за принесенный из дома сандвич. Гектор сам мечтал стать автором романов «ужасов» и потому читал книгу, заложив за ухо карандаш, чтобы обводить те эпизоды и абзацы, которые покажутся ему особенно впечатляющими, а потом заняться их более подробным изучением.
В настоящий момент он читал книгу молодого, но уже завоевавшего определенную популярность британца, книги которого ему раньше не попадались. «Новое имя, которое вселит в вас ужас!» – значилось на обложке с подписью Клайва Баркера. Сюжет романа отдавал некоторым снобизмом. В нем повествовалось о том, как некий неопытный оккультист случайно открыл многомерный портал и неожиданно для себя впустил в мир Нечто из Непостижимого.
Гектор был довольно опытным читателем, и его трудно было удивить лавкрафтовскими ухищрениями; тем не менее книга была интересна некоторыми новыми сюжетными поворотами: впущенное в наш мир Нечто вело себя как серийный убийца, и жертвы свои оно убивало с помощью особых многомерных топологических уловок, выворачивая их наизнанку, как перчатку. Да и умирали эти жертвы не сразу. Книга была полна изумительных описаний обезумевших лондонских полисменов, блюющих при виде извивающихся в конвульсиях скелетов, обвешанных подобно рождественским елкам пульсирующими мозгами, все еще бьющимися сердцами, розовыми легкими, поднимающимися и опускающимися подобно резиновым пузырям.
Как раз в данный момент чудовище из Иных Миров преследовало беременную женщину, и Гектор отложил свой сандвич с ветчиной и потянулся за карандашом.
Эта часть обещает быть весьма интересной, подумал он.
И тут услышал шаги по площади.
Гектор поднял глаза. Помещение для охраны располагалось в полуподвале здания. В нем имелось широкое окно, начинавшееся на уровне земли. Подобное расположение окна предоставляло Гектору возможность, даже откинувшись на спинку скрипучего офисного кресла, обозревать всю площадь под очень узким углом, создававшим впечатление интересного кадра из фильма. Уровень его глаз находился на расстоянии примерно дюйма или двух от пола. Гектор увидел человека, вошедшего на площадь с северо-западного угла.
Человек, одетый в странного вида костюм, в жилете, пиджаке и коротких брючках, заканчивавшихся чуть ниже колен и стянутых парой длинных шерстяных чулок, бежал по направлению к Гектору. Жилет его вздымался из-за предельного напряжения, фалды пиджака развевались на ветру, и он постоянно дергал за один конец своего галстука-бабочки. Даже в мутновато-желтом свете натриевых ламп Гектор сумел разглядеть, что физиономия бегущего побагровела от напряжения и что он уже с трудом мог перевести дыхание. Разглядел Гектор и пятна пота, которые проступили на рубашке спереди и под рукавами пиджака. Человек бежал что было сил, но при этом приближался к окну почему-то крайне медленно. Когда же человечек бросил взгляд через плечо, Гектор взглянул в ту же сторону и увидел там нечто такое, от чего у него тоже перехватило дыхание.
За спиной мужчины, закрывая собой звезды, двигалось самое темное скопление туч, которое когда-либо приходилось видеть Гектору. Оно поднималось к небу страшной стеной тьмы, обрывая жуткую тень по всему кампусу прямо за спиной маленького человечка в твидовом костюме. Наблюдая за тем, какие усилия прикладывает человек и как мало преуспевает в продвижении вперед, Гектор с ужасом подумал, что человек этот, видимо, тащит страшную тьму за собой так, словно кто-то его запряг. От увиденного все внутри Гектора сжалось.
Он резко потянулся вперед, выключил настольную лампу – ему вовсе не хотелось, чтобы те, кто находился на улице, увидели его. Затем медленно встал со стула, положив раскрытую книгу на стол обложкой вверх. Маленькому человечку все-таки удалось достичь середины площади, но лишь в результате невероятных усилий. Он наклонялся вперед, словно полярник, волочащий за собой сани. На воротнике у него появились пятна от пота, глаза вылезали из орбит, он с трудом шевелил губами. Гектор, у которого от ужаса мурашки пробежали по коже, вдруг понял, что тьма догоняет человека, и, как бы быстро он ни бежал, он только ближе притягивал к себе жуткую тень.
Маленький человечек теперь просто бежал на одном месте, словно мышь из мультфильма, на хвост которой наступил злорадно ухмыляющийся кот. Мне нужно кого-нибудь вызвать, подумал Гектор, и в это мгновение человек внезапно взлетел в воздух. Гектор инстинктивно рванулся к окну и выглянул в него. Вверху над желтоватым светом уличных ламп он увидел черные клубящиеся тучи, закрывшие звезды, словно крышка фоба. Маленького человечка нигде не было видно. Создавалось впечатление, что его увлекло прямо вверх, во тьму, какой-то незримой упряжью. Груз, который он тащил за собой, как будто оказался слишком тяжел для него и перетянул человечка к себе.
Гектор осторожно приблизился к окну, не касаясь стекла. Опасливо переводя взгляд из стороны в сторону, он искал исчезнувшего человека, но его нигде не было.
И вдруг непонятно откуда появилась пара ног и ударилась в окно. По всему стеклу прошла длинная трещина, а Гектор
отскочил назад, в темноту своей каморки, споткнулся о стул и рухнул на пол. Гектор отбежал к задней стене и в широкое окно увидел, как по воздуху на расстоянии примерно фута над тротуаром летит человек. Маленький человечек бессильно трепыхался, словно кто-то держал его на веревочке, как тряпичную марионетку. Он летал по широкому кругу вокруг центральной площади кампуса, истошно вопя, как-то неуклюже выставив вперед грудь, а руки и ноги отбросив назад. Он не просто вопил, он пытался что-то сказать. Язык был Гектору совершенно неизвестен, но интонация очень знакома: маленький человечек на последнем дыхании звал кого-то, умоляя о помощи.