Внезапное желание написать Бруно усадило его за письменный стол, но, взяв ручку, он понял, что сказать нечего. Он представил себе Бруно в его ржавом костюме и с фотоаппаратом через плечо топающим по высохшим холмам Санта-Фе, чему-то улыбающимся своей некрасивой улыбкой, лениво берущим фотоаппарат и щелкающим очередной кадр. Он представил Бруно с тысячей легких долларов в кармане сидящим в баре и дожидающимся своей матери. Что ему сказать Бруно? Он закрыл авторучку и бросил ее на стол.
- Мама! - крикнул он и спустился вниз. - Ты как насчет кино сегодня?
Мать сказала, что на этой неделе уже была дважды.
- Ты же ведь не любишь кино, - заметила она.
- Мама, сегодня я действительно хочу пойти в кино! - решительно заявил он, улыбнувшись ей.
ВОСЬМАЯ
Этим вечером телефон зазвонил около одиннадцати. Подошла мать, а затем пришла в гостиную, где он сидел с дядей и его женой и двумя своими двоюродными братьями Ритчи и Таем, и сообщила:
- Междугородный.
Гай кивнул. Это, должно быть, Бриллхарт, он, конечно, потребует объяснений. Гай уже ответил сегодня на его письмо.
- Привет, Гай, - услышал он голос. - Это Чарли.
- Какой Чарли?
- Чарли Бруно.
- О-о... Как вы там? Спасибо за книгу.
- Я еще не выслал ее, но пошлю. - Бруно говорил пьяным веселым голосом, который Гай помнил по поезду. - Так едем в Санта-Фе?
- Боюсь, что не смогу.
- А как там Палм-Бич? Я могу приехать к вам туда через пару недель? Мне интересно посмотреть, как это будет выглядеть.
- Извините, но уже проехали.
- Проехали? Почему?
- Сложности всякие. Я передумал.
- Из-за жены?
- М-м... нет. - В Гае начало подниматься раздражение.
- Она хочет, чтобы вы были с ней?
- Да, вроде того.
- И ваша Мириам хочет приехать в Палм-Бич? - Гай удивился, что Бруно помнит ее имя. - А развод не получили?
- В стадии, - коротко бросил Гай.
- Да-да, я плачу за этот звонок! - крикнул Бруно кому-то с неудовольствием. - Идиоты! Да, слушайте, Гай, вы оставили эту работу из-за нее?
- Не совсем. Неважно, дело сделано.
- Вы должны ждать развода, пока не родится ребенок?
Гай промолчал.
- А тот другой собирается жениться на ней или нет?
- Да-а, он...
- Да-а? - насмешливо переспросил Бруно.
- Я не могу так долго разговаривать, у нас гости сегодня. Желаю тебе хорошего путешествия, Чарли.
- Когда мы сможем поговорить? Завтра?
- Завтра меня здесь не будет.
- А-а, - произнес Бруно расстроенно, и Гай понадеялся, что тот искренне расстроен. Затем снова раздался голос Бруно, на этот раз торжественно-вкрадчивый: - Послушайте, Гай, если вы хотите, чтобы кое-что было сделано, знайте, вам нужно только дать сигнал. - Гай нахмурился. Вопрос прозвучал, и у Гая был сразу готов на него ответ. Он помнил идею Бруно насчет убийства. - - Так чего бы вы хотели, Гай?
- Ничего. Я вполне всем удовлетворен, понятно?
"Пьяная бравада,- подумал Гай. - Что на нее всерьез реагировать?"
- Гай, я вполне серьезно, - сказал Бруно еще более пьяным, чем ранее, поплывшим голосом.
- Пока, Чарли, - сказал Гай и стал дожидаться, пока Бруно повесит трубку.
- Я не получил ответа, - настаивал Бруно.
- Мне не кажется, что это ваше дело.
- Гай! - взмолился Бруно чуть ли не со слезами.
Гай стал говорить, но в трубке щелкнуло и замолчало. Гай хотел попросить оператора восстановить связь, но потом опять подумал про пьяную браваду Бруно и маету от скуки. Ему было неприятно, что Бруно узнал его адрес. Гай провел рукой по волосам и вернулся в гостиную.
ДЕВЯТАЯ
Всё, что он сказал ей только что про Мириам, подумал Гай, не имеет никакого значения по сравнению с тем фактом, что они с Энн идут вместе по усыпанной гравием дорожке. Он держал ее за руку и смотрел по сторонам, где всё ему было незнакомо - широкий ровный проспект с гигантскими деревьями по сторонам, как на Елисейских Полях, статуи военных на пьедесталах, большие здания. Это Пасео-де-ла-Реформа. Энн шла с ним, опустив голову и стараясь попасть в его медленный шаг. Их плечи касались, он поглядывал на нее и ждал, что она заговорит, скажет, что он прав в своих решениях, но по ее губам было видно, что она пока думает. Ее бледно-русые волосы с серебряной заколкой на затылке лениво шевелились на ветру. Он видел ее второе лето такой, когда солнце только начало накладывать загар на ее лицо, поэтому кожа сейчас по пигментации была близка к цвету ее волос. Скоро ее лицо станет темнее волос, но Гаю она больше нравилась такая, как теперь, словно изделие из белого золота.
Энн повернула к нему голову с самодовольной улыбкой: она видела, что он неотрывно смотрит на нее.
- Представляю, чего тебе стоило пойти на это, Гай.
- Что об этом говорить...
Ее улыбка замерла, к ней примешались растерянность, даже беспокойство.
- Надо же, отказаться от такого большого дела, - произнесла Энн.
Гай почувствовал легкое раздражение. В конце концов, что сделано то сделано.
- Я просто ненавижу ее, - спокойно сказал он.
- Ненависть - плохое чувство.
Гай нервно вскинул руки.
- Я ненавижу ее за то, что вынужден был рассказывать тебе обо всем этом, вместо того чтобы просто гулять с тобой.
- Гай, что ты говоришь!
- Она вобрала в себя всё, что достойно ненависти, - продолжал он, глядя прямо перед собой. - Иногда мне кажется, что я ненавижу всё в мире. Ни приличий, ни совести! Вот таких люди имеют в виду, когда говорят, что Америка никогда не повзрослеет, что Америка поощряет низкие нравы. Она из того типа людей, которые ходят на пошлые фильмы, подражают им, читают амурные журнальчики, живут в бунгало, погоняют мужей, чтобы те зарабатывали побольше денег и чтобы покупать и покупать в рассрочку, рушат семьи соседей...
- Хватит, Гай! Ты рассуждаешь сейчас по-ребячески! - сказала Энн и слегка отшатнулась от него.
- ...И мне тошно от того, что я когда-то любил ее, - закончил Гай.
Они остановились, глядя друг на друга. Он должен был сказать эти неприятные вещи, сказать то, что сказал. Ему хотелось страдать от неодобрительного отношения Энн и, может, от того, что она развернется и оставит его одного. Пару раз так уже случалось, когда она не могла его урезонить.
Энн произнесла сдержанным и лишенным эмоций тоном, который пугал его, потому что он боялся, что после этого она уйдет навсегда:
- Иногда мне верится в то, что ты еще любишь ее.
- Прости меня, - с улыбкой сказал Гай, и Энн оттаяла. Она снова подала руку, как бы просительно, и он взял ее.
- О, Гай! Если б ты повзрослел!
- Я где-то читал, что в эмоциональном плане человек не взрослеет.
- Взрослеет. Мне всё равно, что ты читал. Я докажу тебе это, если у меня не останется забот поважнее.
Гай вдруг успокоился.
- Ну и о чем мне теперь думать? - тихо спросил он несколько капризным тоном.
- О том, что ты никогда не был так близко к освобождению от нее, чем сейчас - о чем же тебе еще думать?
Гай поднял голову. На здании светилась огромная розовая надпись, ему вдруг захотелось спросить Энн, что она означает. Ему захотелось также спросить ее, почему всё становится легче и проще, когда он рядом с ней, но гордость удерживала его от этого вопроса - все равно он будет риторическим, Энн не ответит на него словами, потому что ответ - это сама Энн. Так было с той поры, когда он впервые встретил ее в тусклом освещении первого этажа нью-йоркского Института изящных искусств. В тот дождливый день он притащился туда и обратился к единственной фигуре в ярко-красном плаще с капюшоном. Плащ в капюшоном обернулся к нему и сказал: "Вам нужно в 9А на втором этаже. Сюда вы могли бы и не заходить". А потом был ее короткий довольный смех, который внезапно странным образом возмутил его. Он приучился мало-помалу улыбаться, он ее боялся, с презрением относился к ее новому темно-зеленому автомобилю с отрывающимся верхом. "Автомобиль имеет особое значение, - говорила Энн, - когда ты живешь в Лонг-Айленде". Он летал с одних курсов на другие, чтобы лишь убедиться, что всё, что ему скажет преподаватель, он уже знает, или чтобы посмотреть, как скоро он сможет усвоить материал и уйти. "Как, ты думаешь, люди находят себе места, если не по блату? Тебя просто выкинут, если ты не приглянешься". Он наконец дал ей убедить себя в правоте ее слов и пошел на год в престижную архитектурную академию в Бруклине, в совете директоров которой у отца Энн был знакомый...
- Я знаю, - вдруг сказала Энн после затянувшейся паузы, - в тебе это есть, Гай, - способность быть очень счастливым.
Гай быстро кивнул, хотя Энн и не смотрела на него. Ему было в некотором роде стыдно. Энн обладала способностью быть счастливой. Она была счастливой и сейчас, и до того как встретила его, и лишь он и его проблемы затмевали моментами ее счастье. И он бывал счастлив, когда находился с ней. Гай как-то сказал ей об этом, но сейчас ему трудно было сказать это.
- Что это такое? - поинтересовался Гай, когда под деревьями парка Чапультепек увидел круглое стеклянное здание.
- Ботанический сад, - ответила Энн.
В здании никого не было, даже служителя. Там пахло теплой, свежей землей. Они прошли по кругу, читая непроизносимые названия растений, которые, возможно, занесло сюда с другой планеты. У Энн здесь имелось свое любимое растение. Она в течение трех лет наблюдала за его ростом, приходя сюда летом с отцом.
- Только названия у меня никак не запоминаются, - пожаловалась она.
- А зачем тебе их помнить?
Они пообедали в ресторане с матерью Энн, потом походили по большому магазину, пока для миссис Фолкнер не пришло время послеобеденного отдыха. Миссис Фолкнер представляла собой худощавую, нервозную, энергичную женщину ростом с Энн и весьма привлекательную для своего возраста. Гай постепенно привязался к ней, как и она к Гаю. Поначалу он чувствовал себя неловко с состоятельными родителями Энн, но благодаря их поведению эта неловкость вскоре исчезла. В этот вечер они вчетвером сходили на концерт в "Беллас Артес", потом был поздний ужин в ресторане "Леди Балтимор" через улицу от "Ритца".
Фолкнеры сожалели, что он не может провести с ними лето в Акапулько. Отец Энн, занимавшийся импортом, собирался построить склад в порту.
- Как его можно заинтересовать складом, если он строит такой клуб, сказала про Гая миссис Фолкнер.
Гай ничего не ответил. Он не мог поднять глаз на Энн. Он попросил ее ничего не говорить родителям про Палм-Бич, пока не уедет. Куда он направится на следующей неделе? Он мог поехать в Чикаго и поучиться там пару месяцев. Он уже сложил свои пожитки в Нью-Йорке, и его квартирная хозяйка ждала от него решения, чтобы сдать его квартиру. Если он поедет в Чикаго, то в Эванстоне сможет увидеть великого Сааринена, а также молодого архитектора Тима О'Флагерти, еще не признанного, но в которого Гай верил. В Чикаго может найтись кое-какая работа. А Нью-Йорк без Энн действовал на него угнетающе.
Миссис Фолкнер коснулась руки Гая и произнесла:
- Он не возражал бы, если бы ему дали перестроить весь Нью-Йорк, правда, Гай?
Гай почти не слушал. Он хотел бы погулять с Энн, но она настаивала, чтобы Гай поехал с ними в "Ритц" и посмотрел на шелковый халат, купленный ею для своего двоюродного брата Тедди, пока не успела отослать его. А после этого уже будет поздно гулять.
Он остановился в отеле "Монтекарло" кварталах в десяти от отеля "Ритц", большом неопрятном здании, похожем на бывшую резиденцию гарнизонного командования. Ко входу вела подъездная дорога, выложенная черной и белой плиткой, словно в ванной. Потом был большой темный холл, также выложенный плиткой. Рядом находилось помещение бара в виде грота и ресторан, который всегда пустовал. Вокруг внутреннего дворика шла мраморная лестница, и вчера, поднимаясь по ней следом за служащим отеля, Гай через открытые двери и окна видел игравшую в карты японскую пару, молившуюся коленопреклоненную женщину, людей, пишущих письма или просто застывших, словно пленники в застенках. Здесь царили мрачность и непонятная загадочность, и Гаю это сразу понравилось, хотя Фолкнеры, включая Энн, подшучивали над его выбором.
Гай снимал дешевый номер в дальнем углу отеля с мебелью, окрашенной в коричневые и розовые цвета. Там стояла кровать, похожая на смятый пирог, до душа надо было пройтись по коридору. Где-то во дворе всё время капала вода, время от времени доносился грозный шум водопада из соседних туалетов.
Когда Гай вернулся из "Ритца", он снял с руки часы - подарок Энн и положил их на розовый столик возле кровати, а бумажник и ключи - на поцарапанное бюро, как он это сделал бы и дома. Он с удовольствием добрался до постели с местной газетой в руке, а также книгой по английской архитектуре, которую купил в этот день в книжном магазине "Аламеда". На короткое время погрузившись в испанский язык, он положил затем голову на подушку и перевел взор на свое неприглядное жилище, прислушался к звукам, напоминавшим крысиную возню, но на самом деле представлявшим собой результат человеческой деятельности в разных концах здания. Ему хотелось было понять, чем же его прельщает нынешняя ситуация. Живет в неустроенном, малопристойном жилище. Может, он тут прячется от Мириам? Не легче ли было бы спрятаться в "Ритце"?
Энн позвонила ему утром и сообщила, что для него есть телеграмма.
- А я тут слышу, тебя разыскивают. Чуть было не бросили тебя искать.
- Прочти, пожалуйста, Энн.
Энн прочла:
- "Мириам вчера случился выкидыш. Расстроена хочет видеть тебя. Можешь приехать домой? Мама". О, Гай!
Ему стало тошно от этого, от всего этого.
- Она сама это сделала, - пробормотал он.
- Ты же не знаешь, Гай.
- Знаю.
- Ты не думаешь, что тебе лучше бы увидеться с ней?
Его рука сжала телефонную трубку.
- Я получу "Пальмиру" обратно, - произнес он. - Когда отправлена телеграмма?
- Девятого, во вторник, в четыре дня.
Он послал телеграмму мистеру Бриллхарту с просьбой, нельзя ли пересмотреть его решение. Конечно, это возможно, думал он, но в какое же дурацкое положение он ставит себя. И всё из-за Мириам. Он написал Мириам:
"Это, конечно, меняет все наши планы. Независимо от тебя я намерен получить развод сейчас же. Буду в Техасе через несколько дней. Надеюсь, ты к тому времени поправишься, но если и нет, я сумею уладить всё необходимое сам.
Желаю скорого выздоровления.
Гай.
Буду по этому адресу до воскресенья".
Письмо он направил авиапочтой и заказным.
Потом он позвонил Энн. Он хотел пригласить ее вечером в лучший ресторан города. И хотел он начать с самого экзотического коктейля в баре "Ритца".
- Ты действительно чувствуешь себя счастливым? - спросила со смехом Энн, словно не веря ему.
- Да, есть ощущение счастья. И чего-то странного. Muy extranjero.*
- - - - - - - - - -
* Очень странно (исп.).
- - - - - - - - -
- Почему?
- Потому что я не думал, что это судьба. Я не думал, что "Пальмира" это часть моей судьбы.
- А я верила.
- О, ты верила?!
- А почему же, ты думаешь, я так разозлилась на тебя вчера вечером?
Он не ожидал ответа от Мириам, но в пятницу утром, когда они с Энн были в Хочимилко, он не удержался и позвонил в свой отель, чтобы узнать, нет ли для него каких-либо сообщений. Его ждала телеграмма. Гай сказал, что заберет телеграмму через несколько минут, но не вытерпел и, оказавшись в городе, позвонил в отель из аптеки в Сокало. Служащий "Монтекарло" прочел телеграмму по просьбе Гая: "Вначале нужно поговорить. Пожалуйста приезжай скорее. Любовью, Мириам".
- Теперь она покрутится, - сказал Гай, повторив телеграмму Энн. - Я уверен, что тот другой не хочет жениться на ней, у него и так есть жена.
- М-м.
Он взглянул на нее на ходу и хотел что-то сказать Энн насчет того, что, мол, сколько же ей требуется терпения с ним, с Мириам, со всей этой историей.
- Забудем об этом, - только и сказал он с улыбкой и прибавил шагу.
- Ты сейчас хочешь поехать?
- Ну уж! Может, в понедельник или во вторник. Я хочу провести эти несколько дней с тобой. Я соберусь во Флориду не раньше чем через неделю с лишним. Это если они намерены придерживаться прежнего графика.
- А Мириам теперь не поедет за тобой?
- Через неделю в это время, - сказал Гай, - у нее не будет уже никаких притязаний на меня.
ДЕСЯТАЯ
Элси Бруно сидела за туалетным столиком в номере гостиницы "Ла-Фонда" города Санта-Фе и салфеткой снимала с лица ночной крем для сухой кожи. Время от времени она приближала широко открытые голубые глаза к зеркалу и рассеянным взглядом пробегала по сети морщинок у век и "линиям улыбки", идущим от основания носа. Хотя подбородок у нее не выдавался, нижняя часть лица была слегка выдвинутой, оттого губы были выпячены, и совсем не так, как у ее сына. Санта-Фе, подумалось ей, было единственным местом, где можно было неторопливо разглядеть у зеркала свои морщины.
- Этот свет вокруг - как рентгеновские лучи, - заметила она сыну.
Чарли, одетый в пижаму, развалился в кресле из плетеной сыромятной кожи. Он поднял взгляд припухших глаз на окно. Он слишком устал, чтобы подняться и пойти задернуть шторы.
- Ты хорошо смотришься, мам, - хрипло пробурчал он, прильнув к стакану с водой, стоявшему у него на лишенной растительности груди, и в задумчивости нахмурился.
Как огромный грецкий орех в тонких беличьих лапках, эта идея крутилась у него в голове в течение нескольких дней. Ничего более грандиозного и навязчивого ему до сих пор в голову не приходило. Когда мать уедет, он собирался расколоть этот орех - и всерьез взяться за дело, то есть поехать и найти Мириам. Сейчас самое время. Гаю это нужно именно сейчас. Через несколько дней, даже уже через неделю, Палм-Бич может уплыть от него.
По припухлости щек рядом с аккуратным треугольником носа Элси показалось, что за несколько дней пребывания в Санта-Фе ее лицо пополнело. Она тряхнула кудрявой головой и обратилась к Чарли:
- Чарли, не купить ли мне тот серебряный пояс? - спросила она таким тоном, словно разговаривала сама с собой.
Пояс тянул сотни на две с половиной, но Сэм подкинет ей в Калифорнию еще одну тысячу. Пояс был на загляденье, в Нью-Йорке такого не найдешь. Впрочем, в Санта-Фе, кроме серебра, ничего хорошего и не было.
- Больше ни на что этот Сэм и не годится, - пробурчал Чарли.
Элси взяла шапочку для душа и умоляюще обратилась к Чарли с широкой улыбкой, которая у нее была безвариантной:
- Дорогой.
- М-м?
- Ты без меня не наделаешь тут ничего такого, чего нельзя?
- Не, мам.
Она водрузила шапочку на макушку, оглядела длинные красные ногти и потянулась за стопкой шкурки для обработки ногтей. Конечно, Фред Уайли был бы только рад купить ей этот пояс, но он и так, скорее всего, появится на вокзале с чем-нибудь ужасным и вдвое более дорогим. Но в Калифорнии Фред ей не нужен, хотя стоило бы его лишь пальчиком поманить, и он был бы там. Для него лучше поклясться в вечной любви на вокзале, промокнуть глаза и тут же укатить домой, к жене.
- Однако надо сказать, что последний вечер получился веселым, продолжала Элси. - Фред отметил это первым.
Она рассмеялась, и стопка шкурки разлетелась.
- Я тут был ни при чем, - холодно заметил Чарли.
- Нет, дорогой, ты тут ни действительно был при чем!
Губы Чарли изогнулись в зевоте. Мать разбудила его сегодня в четыре утра истерикой, что на рыночной площади сидит мертвый полисмен. Он сидел на лавочке в шляпе и костюме и читал газету. Типичная студенческая выходка Уилсона. Чарли знал, что сегодня Уилсон будет обыгрывать эту штуку, и будет делать это до тех пор, пока не придумает что-нибудь поглупее. Прошлым вечером в "Ла Пласита", баре отеля, Чарли сидел и обдумывал убийство, а Уилсон как раз рядил этого полисмена. Уилсон в своих многочисленных рассказах о войне никогда не упоминал, чтобы он убил кого-нибудь, даже японца. Чарли закрыл глаза, с удовольствием вспоминая последний вечер. Около десяти часов в "Ла Пласита" ввалились Фред Уайли и много других его лысых приятелей, полупьяные, без женщин, чтобы взять его мать на вечеринку. Чарли тоже пригласили, но он сказал матери, что договорился встретиться с Уилсоном, хотя на самом деле ему нужно было время для раздумья. И в тот вечер принял решение. Вообще-то он размышлял с субботы, с разговора с Гаем, и вот снова наступила суббота. Завтра, когда его мать уедет в Калифорнию, или никогда. Его уже начинало тошнить от этих раздумий. А сколько же он живет бок о бок с этой проблемой? Уж и не помнит - так долго. Они чувствовал, что может сделать это. Что-то говорило ему, что и время, и обстоятельства, и причины - всё сходится как нельзя лучше. Чистое убийство, без личных мотивов! Он не считал возможность убийства Гаем его отца мотивом - он и не рассчитывал в полной мере на это. Может быть, Гая удастся убедить, может быть нет. Но сейчас пора было действовать, потому что общая расстановка лучше не придумать. Он звонил вчера Гаю, чтобы убедиться, что тот еще не приехал из Мексики. Гай в Мексике с воскресенья, как сказала его мать.
У него возникло ощущение, словно ему надавили пальцем на горло - и он вскинул руку к вороту. Но куртка пижамы была расстегнута до самого низа. Чарли в полусне стал застегивать пуговицы.
- Так ты не передумал? Не поедешь со мной? - спросила мать, вставая. - Если передумаешь, я в "Рено". Там Хелен и Джордж Кеннеди.
- Есть только одна причина, по которой я хотел бы увидеть тебя в "Рено", мам.
- Чарли... - Элси постучала пальцем себе по виску, потом еще раз. - У тебя нет терпения? Если б не Сэм, мы не оказались бы здесь.
- Оказались бы.
Элси вздохнула.
- Так ты не передумаешь?
- Мне и здесь весело, - со стоном сказал он.
Элси снова осмотрела ногти.
- То-то я только и слышу, что тебе всё надоело.
- Это я про Уилсона. Больше я его не увижу.
- Ты не собираешься возвращаться в Нью-Йорк?
- А чего там делать в этом Нью-Йорке?
- Бабушка будет очень расстроена, если ты опять попадешь в историю в этом году.
- А когда я вообще попадал в историю?
Чарли вяло попытался прекратить разговор в шутку, и тут внезапно почувствовал приступ тошноты такой, хоть умирай, и такую слабость, что не хватало сил на то, чтобы вырвало. Ему было знакомо это ощущение, оно длилось с минуту. Только бы у нее не нашлось до поезда времени на завтрак, лишь бы она не произносила слово "завтрак"! Он напрягся, не шевеля ни единым мускулом, едва дыша сквозь приоткрытый рот. Один глаз у него был закрыт, другим он наблюдал, как мать идет к нему в своем бледно-голубом шелковом халате, подперев рукой бедро и пристально вглядываясь в него. Да нет, она не вглядывается, такими широко открытыми глазами не вглядываются. К тому же она улыбнулась.
- Ну, что вы там еще припасли с этим Уилсоном?
- С этим идиотом?
Мать присела на ручку его кресла.
- Ну-у, это ты так просто потому, что он украл у тебя представление. - Она потрепала его по плечу. - Не делай ничего излишне ужасного, дорогой, потому что у меня сейчас нет денег, чтобы замывать твои следы.
- Расколи его. И на мою долю тысячу.
- Дорогой. - Она коснулась его лба прохладной тыльной стороной пальцев. - Я буду скучать по тебе.
- Я буду там, видимо, послезавтра.
- Давай погуляем в Калифорнии.
- Обязательно.
- Почему ты такой серьезный сегодня?
- Да никакой я не серьезный, мам.
Она подергала себя за волосы, свисающие на лоб, и отправилась в ванную. Чарли вскочил и закричал, чтобы перекрыть шум воды в ванной:
- Ма, у меня есть деньги, чтобы самому расплатиться здесь по счетам!
- Что, мой ангел?
Он подошел ближе и повторил фразу, затем снова опустился в кресло, изможденный затраченным усилием. Он не хотел, чтобы мать знала о его звонках в Меткалф. Если она не узнает, значит, всё идет как по маслу. Мать не возражала, чтобы он остался, почти не возражала. Может, она собирается встретиться с этим скотиной Фредом в поезде или как-то в этом роде? Чарли приподнялся в кресле, чувствуя, как в нем закипает враждебность в отношении Фреда Уайли. Он захотел сказать матери, что собирается остаться в Санта-Фе, чтобы набраться побольше житейского опыта. Она перестала бы лить там воду и не обращать на него внимания, если бы знала хоть частичку того, что ог готовит. А ему так хотелось сказать ей, что, мол, жизнь у них скоро изменится к лучшему, потому что это начало избавления от "Капитана". Гай ли примет участие в этой части предприятия или кто другой, но если ему удастся дело с Мириам, то он докажет, что был тогда прав. Идеальное убийство. А однажды появится еще один человек, которого он пока не знает, и можно будет сделать еще одно дельце. Чарли с чувством боли и досады опустил подбородок на грудь. Да разве он скажет это матери! Убийство и его мать - вещи несовместимые. "Как жестоко!" - сказала бы она. Он отрешенно взглянул на дверь ванной. До него дошло, что он никогда и никому не сможет рассказать об этом. Разве что Гаю. Чарли снова опустился в кресло.
- Со-оня!
Он часто заморгал, услышав хлопок ладоней, и улыбнулся. Он смотрел, как мать расправляет чулки на своих гибких ногах, и с печалью подумал, что до того, как он снова их увидит, многое случится. Он всегда гордился стройными линиями ног матери. Ни у одной другой матери он не видел таких стройных ног, независимо от возраста. Ее подобрал Зигфельд, а Зигфельд знал толк в этих вещах. После замужества она оказалась в том же образе жизни, какой вела и раньше. Он скоро предоставил ей свободу, а она этого и не заметила.
- Не забудь написать об этом, - подчеркнула мать последнее слово.
Чарли подмигнул ей, взглянув на головы двух гремучих змей.
- Мама! - крикнул он и спустился вниз. - Ты как насчет кино сегодня?
Мать сказала, что на этой неделе уже была дважды.
- Ты же ведь не любишь кино, - заметила она.
- Мама, сегодня я действительно хочу пойти в кино! - решительно заявил он, улыбнувшись ей.
ВОСЬМАЯ
Этим вечером телефон зазвонил около одиннадцати. Подошла мать, а затем пришла в гостиную, где он сидел с дядей и его женой и двумя своими двоюродными братьями Ритчи и Таем, и сообщила:
- Междугородный.
Гай кивнул. Это, должно быть, Бриллхарт, он, конечно, потребует объяснений. Гай уже ответил сегодня на его письмо.
- Привет, Гай, - услышал он голос. - Это Чарли.
- Какой Чарли?
- Чарли Бруно.
- О-о... Как вы там? Спасибо за книгу.
- Я еще не выслал ее, но пошлю. - Бруно говорил пьяным веселым голосом, который Гай помнил по поезду. - Так едем в Санта-Фе?
- Боюсь, что не смогу.
- А как там Палм-Бич? Я могу приехать к вам туда через пару недель? Мне интересно посмотреть, как это будет выглядеть.
- Извините, но уже проехали.
- Проехали? Почему?
- Сложности всякие. Я передумал.
- Из-за жены?
- М-м... нет. - В Гае начало подниматься раздражение.
- Она хочет, чтобы вы были с ней?
- Да, вроде того.
- И ваша Мириам хочет приехать в Палм-Бич? - Гай удивился, что Бруно помнит ее имя. - А развод не получили?
- В стадии, - коротко бросил Гай.
- Да-да, я плачу за этот звонок! - крикнул Бруно кому-то с неудовольствием. - Идиоты! Да, слушайте, Гай, вы оставили эту работу из-за нее?
- Не совсем. Неважно, дело сделано.
- Вы должны ждать развода, пока не родится ребенок?
Гай промолчал.
- А тот другой собирается жениться на ней или нет?
- Да-а, он...
- Да-а? - насмешливо переспросил Бруно.
- Я не могу так долго разговаривать, у нас гости сегодня. Желаю тебе хорошего путешествия, Чарли.
- Когда мы сможем поговорить? Завтра?
- Завтра меня здесь не будет.
- А-а, - произнес Бруно расстроенно, и Гай понадеялся, что тот искренне расстроен. Затем снова раздался голос Бруно, на этот раз торжественно-вкрадчивый: - Послушайте, Гай, если вы хотите, чтобы кое-что было сделано, знайте, вам нужно только дать сигнал. - Гай нахмурился. Вопрос прозвучал, и у Гая был сразу готов на него ответ. Он помнил идею Бруно насчет убийства. - - Так чего бы вы хотели, Гай?
- Ничего. Я вполне всем удовлетворен, понятно?
"Пьяная бравада,- подумал Гай. - Что на нее всерьез реагировать?"
- Гай, я вполне серьезно, - сказал Бруно еще более пьяным, чем ранее, поплывшим голосом.
- Пока, Чарли, - сказал Гай и стал дожидаться, пока Бруно повесит трубку.
- Я не получил ответа, - настаивал Бруно.
- Мне не кажется, что это ваше дело.
- Гай! - взмолился Бруно чуть ли не со слезами.
Гай стал говорить, но в трубке щелкнуло и замолчало. Гай хотел попросить оператора восстановить связь, но потом опять подумал про пьяную браваду Бруно и маету от скуки. Ему было неприятно, что Бруно узнал его адрес. Гай провел рукой по волосам и вернулся в гостиную.
ДЕВЯТАЯ
Всё, что он сказал ей только что про Мириам, подумал Гай, не имеет никакого значения по сравнению с тем фактом, что они с Энн идут вместе по усыпанной гравием дорожке. Он держал ее за руку и смотрел по сторонам, где всё ему было незнакомо - широкий ровный проспект с гигантскими деревьями по сторонам, как на Елисейских Полях, статуи военных на пьедесталах, большие здания. Это Пасео-де-ла-Реформа. Энн шла с ним, опустив голову и стараясь попасть в его медленный шаг. Их плечи касались, он поглядывал на нее и ждал, что она заговорит, скажет, что он прав в своих решениях, но по ее губам было видно, что она пока думает. Ее бледно-русые волосы с серебряной заколкой на затылке лениво шевелились на ветру. Он видел ее второе лето такой, когда солнце только начало накладывать загар на ее лицо, поэтому кожа сейчас по пигментации была близка к цвету ее волос. Скоро ее лицо станет темнее волос, но Гаю она больше нравилась такая, как теперь, словно изделие из белого золота.
Энн повернула к нему голову с самодовольной улыбкой: она видела, что он неотрывно смотрит на нее.
- Представляю, чего тебе стоило пойти на это, Гай.
- Что об этом говорить...
Ее улыбка замерла, к ней примешались растерянность, даже беспокойство.
- Надо же, отказаться от такого большого дела, - произнесла Энн.
Гай почувствовал легкое раздражение. В конце концов, что сделано то сделано.
- Я просто ненавижу ее, - спокойно сказал он.
- Ненависть - плохое чувство.
Гай нервно вскинул руки.
- Я ненавижу ее за то, что вынужден был рассказывать тебе обо всем этом, вместо того чтобы просто гулять с тобой.
- Гай, что ты говоришь!
- Она вобрала в себя всё, что достойно ненависти, - продолжал он, глядя прямо перед собой. - Иногда мне кажется, что я ненавижу всё в мире. Ни приличий, ни совести! Вот таких люди имеют в виду, когда говорят, что Америка никогда не повзрослеет, что Америка поощряет низкие нравы. Она из того типа людей, которые ходят на пошлые фильмы, подражают им, читают амурные журнальчики, живут в бунгало, погоняют мужей, чтобы те зарабатывали побольше денег и чтобы покупать и покупать в рассрочку, рушат семьи соседей...
- Хватит, Гай! Ты рассуждаешь сейчас по-ребячески! - сказала Энн и слегка отшатнулась от него.
- ...И мне тошно от того, что я когда-то любил ее, - закончил Гай.
Они остановились, глядя друг на друга. Он должен был сказать эти неприятные вещи, сказать то, что сказал. Ему хотелось страдать от неодобрительного отношения Энн и, может, от того, что она развернется и оставит его одного. Пару раз так уже случалось, когда она не могла его урезонить.
Энн произнесла сдержанным и лишенным эмоций тоном, который пугал его, потому что он боялся, что после этого она уйдет навсегда:
- Иногда мне верится в то, что ты еще любишь ее.
- Прости меня, - с улыбкой сказал Гай, и Энн оттаяла. Она снова подала руку, как бы просительно, и он взял ее.
- О, Гай! Если б ты повзрослел!
- Я где-то читал, что в эмоциональном плане человек не взрослеет.
- Взрослеет. Мне всё равно, что ты читал. Я докажу тебе это, если у меня не останется забот поважнее.
Гай вдруг успокоился.
- Ну и о чем мне теперь думать? - тихо спросил он несколько капризным тоном.
- О том, что ты никогда не был так близко к освобождению от нее, чем сейчас - о чем же тебе еще думать?
Гай поднял голову. На здании светилась огромная розовая надпись, ему вдруг захотелось спросить Энн, что она означает. Ему захотелось также спросить ее, почему всё становится легче и проще, когда он рядом с ней, но гордость удерживала его от этого вопроса - все равно он будет риторическим, Энн не ответит на него словами, потому что ответ - это сама Энн. Так было с той поры, когда он впервые встретил ее в тусклом освещении первого этажа нью-йоркского Института изящных искусств. В тот дождливый день он притащился туда и обратился к единственной фигуре в ярко-красном плаще с капюшоном. Плащ в капюшоном обернулся к нему и сказал: "Вам нужно в 9А на втором этаже. Сюда вы могли бы и не заходить". А потом был ее короткий довольный смех, который внезапно странным образом возмутил его. Он приучился мало-помалу улыбаться, он ее боялся, с презрением относился к ее новому темно-зеленому автомобилю с отрывающимся верхом. "Автомобиль имеет особое значение, - говорила Энн, - когда ты живешь в Лонг-Айленде". Он летал с одних курсов на другие, чтобы лишь убедиться, что всё, что ему скажет преподаватель, он уже знает, или чтобы посмотреть, как скоро он сможет усвоить материал и уйти. "Как, ты думаешь, люди находят себе места, если не по блату? Тебя просто выкинут, если ты не приглянешься". Он наконец дал ей убедить себя в правоте ее слов и пошел на год в престижную архитектурную академию в Бруклине, в совете директоров которой у отца Энн был знакомый...
- Я знаю, - вдруг сказала Энн после затянувшейся паузы, - в тебе это есть, Гай, - способность быть очень счастливым.
Гай быстро кивнул, хотя Энн и не смотрела на него. Ему было в некотором роде стыдно. Энн обладала способностью быть счастливой. Она была счастливой и сейчас, и до того как встретила его, и лишь он и его проблемы затмевали моментами ее счастье. И он бывал счастлив, когда находился с ней. Гай как-то сказал ей об этом, но сейчас ему трудно было сказать это.
- Что это такое? - поинтересовался Гай, когда под деревьями парка Чапультепек увидел круглое стеклянное здание.
- Ботанический сад, - ответила Энн.
В здании никого не было, даже служителя. Там пахло теплой, свежей землей. Они прошли по кругу, читая непроизносимые названия растений, которые, возможно, занесло сюда с другой планеты. У Энн здесь имелось свое любимое растение. Она в течение трех лет наблюдала за его ростом, приходя сюда летом с отцом.
- Только названия у меня никак не запоминаются, - пожаловалась она.
- А зачем тебе их помнить?
Они пообедали в ресторане с матерью Энн, потом походили по большому магазину, пока для миссис Фолкнер не пришло время послеобеденного отдыха. Миссис Фолкнер представляла собой худощавую, нервозную, энергичную женщину ростом с Энн и весьма привлекательную для своего возраста. Гай постепенно привязался к ней, как и она к Гаю. Поначалу он чувствовал себя неловко с состоятельными родителями Энн, но благодаря их поведению эта неловкость вскоре исчезла. В этот вечер они вчетвером сходили на концерт в "Беллас Артес", потом был поздний ужин в ресторане "Леди Балтимор" через улицу от "Ритца".
Фолкнеры сожалели, что он не может провести с ними лето в Акапулько. Отец Энн, занимавшийся импортом, собирался построить склад в порту.
- Как его можно заинтересовать складом, если он строит такой клуб, сказала про Гая миссис Фолкнер.
Гай ничего не ответил. Он не мог поднять глаз на Энн. Он попросил ее ничего не говорить родителям про Палм-Бич, пока не уедет. Куда он направится на следующей неделе? Он мог поехать в Чикаго и поучиться там пару месяцев. Он уже сложил свои пожитки в Нью-Йорке, и его квартирная хозяйка ждала от него решения, чтобы сдать его квартиру. Если он поедет в Чикаго, то в Эванстоне сможет увидеть великого Сааринена, а также молодого архитектора Тима О'Флагерти, еще не признанного, но в которого Гай верил. В Чикаго может найтись кое-какая работа. А Нью-Йорк без Энн действовал на него угнетающе.
Миссис Фолкнер коснулась руки Гая и произнесла:
- Он не возражал бы, если бы ему дали перестроить весь Нью-Йорк, правда, Гай?
Гай почти не слушал. Он хотел бы погулять с Энн, но она настаивала, чтобы Гай поехал с ними в "Ритц" и посмотрел на шелковый халат, купленный ею для своего двоюродного брата Тедди, пока не успела отослать его. А после этого уже будет поздно гулять.
Он остановился в отеле "Монтекарло" кварталах в десяти от отеля "Ритц", большом неопрятном здании, похожем на бывшую резиденцию гарнизонного командования. Ко входу вела подъездная дорога, выложенная черной и белой плиткой, словно в ванной. Потом был большой темный холл, также выложенный плиткой. Рядом находилось помещение бара в виде грота и ресторан, который всегда пустовал. Вокруг внутреннего дворика шла мраморная лестница, и вчера, поднимаясь по ней следом за служащим отеля, Гай через открытые двери и окна видел игравшую в карты японскую пару, молившуюся коленопреклоненную женщину, людей, пишущих письма или просто застывших, словно пленники в застенках. Здесь царили мрачность и непонятная загадочность, и Гаю это сразу понравилось, хотя Фолкнеры, включая Энн, подшучивали над его выбором.
Гай снимал дешевый номер в дальнем углу отеля с мебелью, окрашенной в коричневые и розовые цвета. Там стояла кровать, похожая на смятый пирог, до душа надо было пройтись по коридору. Где-то во дворе всё время капала вода, время от времени доносился грозный шум водопада из соседних туалетов.
Когда Гай вернулся из "Ритца", он снял с руки часы - подарок Энн и положил их на розовый столик возле кровати, а бумажник и ключи - на поцарапанное бюро, как он это сделал бы и дома. Он с удовольствием добрался до постели с местной газетой в руке, а также книгой по английской архитектуре, которую купил в этот день в книжном магазине "Аламеда". На короткое время погрузившись в испанский язык, он положил затем голову на подушку и перевел взор на свое неприглядное жилище, прислушался к звукам, напоминавшим крысиную возню, но на самом деле представлявшим собой результат человеческой деятельности в разных концах здания. Ему хотелось было понять, чем же его прельщает нынешняя ситуация. Живет в неустроенном, малопристойном жилище. Может, он тут прячется от Мириам? Не легче ли было бы спрятаться в "Ритце"?
Энн позвонила ему утром и сообщила, что для него есть телеграмма.
- А я тут слышу, тебя разыскивают. Чуть было не бросили тебя искать.
- Прочти, пожалуйста, Энн.
Энн прочла:
- "Мириам вчера случился выкидыш. Расстроена хочет видеть тебя. Можешь приехать домой? Мама". О, Гай!
Ему стало тошно от этого, от всего этого.
- Она сама это сделала, - пробормотал он.
- Ты же не знаешь, Гай.
- Знаю.
- Ты не думаешь, что тебе лучше бы увидеться с ней?
Его рука сжала телефонную трубку.
- Я получу "Пальмиру" обратно, - произнес он. - Когда отправлена телеграмма?
- Девятого, во вторник, в четыре дня.
Он послал телеграмму мистеру Бриллхарту с просьбой, нельзя ли пересмотреть его решение. Конечно, это возможно, думал он, но в какое же дурацкое положение он ставит себя. И всё из-за Мириам. Он написал Мириам:
"Это, конечно, меняет все наши планы. Независимо от тебя я намерен получить развод сейчас же. Буду в Техасе через несколько дней. Надеюсь, ты к тому времени поправишься, но если и нет, я сумею уладить всё необходимое сам.
Желаю скорого выздоровления.
Гай.
Буду по этому адресу до воскресенья".
Письмо он направил авиапочтой и заказным.
Потом он позвонил Энн. Он хотел пригласить ее вечером в лучший ресторан города. И хотел он начать с самого экзотического коктейля в баре "Ритца".
- Ты действительно чувствуешь себя счастливым? - спросила со смехом Энн, словно не веря ему.
- Да, есть ощущение счастья. И чего-то странного. Muy extranjero.*
- - - - - - - - - -
* Очень странно (исп.).
- - - - - - - - -
- Почему?
- Потому что я не думал, что это судьба. Я не думал, что "Пальмира" это часть моей судьбы.
- А я верила.
- О, ты верила?!
- А почему же, ты думаешь, я так разозлилась на тебя вчера вечером?
Он не ожидал ответа от Мириам, но в пятницу утром, когда они с Энн были в Хочимилко, он не удержался и позвонил в свой отель, чтобы узнать, нет ли для него каких-либо сообщений. Его ждала телеграмма. Гай сказал, что заберет телеграмму через несколько минут, но не вытерпел и, оказавшись в городе, позвонил в отель из аптеки в Сокало. Служащий "Монтекарло" прочел телеграмму по просьбе Гая: "Вначале нужно поговорить. Пожалуйста приезжай скорее. Любовью, Мириам".
- Теперь она покрутится, - сказал Гай, повторив телеграмму Энн. - Я уверен, что тот другой не хочет жениться на ней, у него и так есть жена.
- М-м.
Он взглянул на нее на ходу и хотел что-то сказать Энн насчет того, что, мол, сколько же ей требуется терпения с ним, с Мириам, со всей этой историей.
- Забудем об этом, - только и сказал он с улыбкой и прибавил шагу.
- Ты сейчас хочешь поехать?
- Ну уж! Может, в понедельник или во вторник. Я хочу провести эти несколько дней с тобой. Я соберусь во Флориду не раньше чем через неделю с лишним. Это если они намерены придерживаться прежнего графика.
- А Мириам теперь не поедет за тобой?
- Через неделю в это время, - сказал Гай, - у нее не будет уже никаких притязаний на меня.
ДЕСЯТАЯ
Элси Бруно сидела за туалетным столиком в номере гостиницы "Ла-Фонда" города Санта-Фе и салфеткой снимала с лица ночной крем для сухой кожи. Время от времени она приближала широко открытые голубые глаза к зеркалу и рассеянным взглядом пробегала по сети морщинок у век и "линиям улыбки", идущим от основания носа. Хотя подбородок у нее не выдавался, нижняя часть лица была слегка выдвинутой, оттого губы были выпячены, и совсем не так, как у ее сына. Санта-Фе, подумалось ей, было единственным местом, где можно было неторопливо разглядеть у зеркала свои морщины.
- Этот свет вокруг - как рентгеновские лучи, - заметила она сыну.
Чарли, одетый в пижаму, развалился в кресле из плетеной сыромятной кожи. Он поднял взгляд припухших глаз на окно. Он слишком устал, чтобы подняться и пойти задернуть шторы.
- Ты хорошо смотришься, мам, - хрипло пробурчал он, прильнув к стакану с водой, стоявшему у него на лишенной растительности груди, и в задумчивости нахмурился.
Как огромный грецкий орех в тонких беличьих лапках, эта идея крутилась у него в голове в течение нескольких дней. Ничего более грандиозного и навязчивого ему до сих пор в голову не приходило. Когда мать уедет, он собирался расколоть этот орех - и всерьез взяться за дело, то есть поехать и найти Мириам. Сейчас самое время. Гаю это нужно именно сейчас. Через несколько дней, даже уже через неделю, Палм-Бич может уплыть от него.
По припухлости щек рядом с аккуратным треугольником носа Элси показалось, что за несколько дней пребывания в Санта-Фе ее лицо пополнело. Она тряхнула кудрявой головой и обратилась к Чарли:
- Чарли, не купить ли мне тот серебряный пояс? - спросила она таким тоном, словно разговаривала сама с собой.
Пояс тянул сотни на две с половиной, но Сэм подкинет ей в Калифорнию еще одну тысячу. Пояс был на загляденье, в Нью-Йорке такого не найдешь. Впрочем, в Санта-Фе, кроме серебра, ничего хорошего и не было.
- Больше ни на что этот Сэм и не годится, - пробурчал Чарли.
Элси взяла шапочку для душа и умоляюще обратилась к Чарли с широкой улыбкой, которая у нее была безвариантной:
- Дорогой.
- М-м?
- Ты без меня не наделаешь тут ничего такого, чего нельзя?
- Не, мам.
Она водрузила шапочку на макушку, оглядела длинные красные ногти и потянулась за стопкой шкурки для обработки ногтей. Конечно, Фред Уайли был бы только рад купить ей этот пояс, но он и так, скорее всего, появится на вокзале с чем-нибудь ужасным и вдвое более дорогим. Но в Калифорнии Фред ей не нужен, хотя стоило бы его лишь пальчиком поманить, и он был бы там. Для него лучше поклясться в вечной любви на вокзале, промокнуть глаза и тут же укатить домой, к жене.
- Однако надо сказать, что последний вечер получился веселым, продолжала Элси. - Фред отметил это первым.
Она рассмеялась, и стопка шкурки разлетелась.
- Я тут был ни при чем, - холодно заметил Чарли.
- Нет, дорогой, ты тут ни действительно был при чем!
Губы Чарли изогнулись в зевоте. Мать разбудила его сегодня в четыре утра истерикой, что на рыночной площади сидит мертвый полисмен. Он сидел на лавочке в шляпе и костюме и читал газету. Типичная студенческая выходка Уилсона. Чарли знал, что сегодня Уилсон будет обыгрывать эту штуку, и будет делать это до тех пор, пока не придумает что-нибудь поглупее. Прошлым вечером в "Ла Пласита", баре отеля, Чарли сидел и обдумывал убийство, а Уилсон как раз рядил этого полисмена. Уилсон в своих многочисленных рассказах о войне никогда не упоминал, чтобы он убил кого-нибудь, даже японца. Чарли закрыл глаза, с удовольствием вспоминая последний вечер. Около десяти часов в "Ла Пласита" ввалились Фред Уайли и много других его лысых приятелей, полупьяные, без женщин, чтобы взять его мать на вечеринку. Чарли тоже пригласили, но он сказал матери, что договорился встретиться с Уилсоном, хотя на самом деле ему нужно было время для раздумья. И в тот вечер принял решение. Вообще-то он размышлял с субботы, с разговора с Гаем, и вот снова наступила суббота. Завтра, когда его мать уедет в Калифорнию, или никогда. Его уже начинало тошнить от этих раздумий. А сколько же он живет бок о бок с этой проблемой? Уж и не помнит - так долго. Они чувствовал, что может сделать это. Что-то говорило ему, что и время, и обстоятельства, и причины - всё сходится как нельзя лучше. Чистое убийство, без личных мотивов! Он не считал возможность убийства Гаем его отца мотивом - он и не рассчитывал в полной мере на это. Может быть, Гая удастся убедить, может быть нет. Но сейчас пора было действовать, потому что общая расстановка лучше не придумать. Он звонил вчера Гаю, чтобы убедиться, что тот еще не приехал из Мексики. Гай в Мексике с воскресенья, как сказала его мать.
У него возникло ощущение, словно ему надавили пальцем на горло - и он вскинул руку к вороту. Но куртка пижамы была расстегнута до самого низа. Чарли в полусне стал застегивать пуговицы.
- Так ты не передумал? Не поедешь со мной? - спросила мать, вставая. - Если передумаешь, я в "Рено". Там Хелен и Джордж Кеннеди.
- Есть только одна причина, по которой я хотел бы увидеть тебя в "Рено", мам.
- Чарли... - Элси постучала пальцем себе по виску, потом еще раз. - У тебя нет терпения? Если б не Сэм, мы не оказались бы здесь.
- Оказались бы.
Элси вздохнула.
- Так ты не передумаешь?
- Мне и здесь весело, - со стоном сказал он.
Элси снова осмотрела ногти.
- То-то я только и слышу, что тебе всё надоело.
- Это я про Уилсона. Больше я его не увижу.
- Ты не собираешься возвращаться в Нью-Йорк?
- А чего там делать в этом Нью-Йорке?
- Бабушка будет очень расстроена, если ты опять попадешь в историю в этом году.
- А когда я вообще попадал в историю?
Чарли вяло попытался прекратить разговор в шутку, и тут внезапно почувствовал приступ тошноты такой, хоть умирай, и такую слабость, что не хватало сил на то, чтобы вырвало. Ему было знакомо это ощущение, оно длилось с минуту. Только бы у нее не нашлось до поезда времени на завтрак, лишь бы она не произносила слово "завтрак"! Он напрягся, не шевеля ни единым мускулом, едва дыша сквозь приоткрытый рот. Один глаз у него был закрыт, другим он наблюдал, как мать идет к нему в своем бледно-голубом шелковом халате, подперев рукой бедро и пристально вглядываясь в него. Да нет, она не вглядывается, такими широко открытыми глазами не вглядываются. К тому же она улыбнулась.
- Ну, что вы там еще припасли с этим Уилсоном?
- С этим идиотом?
Мать присела на ручку его кресла.
- Ну-у, это ты так просто потому, что он украл у тебя представление. - Она потрепала его по плечу. - Не делай ничего излишне ужасного, дорогой, потому что у меня сейчас нет денег, чтобы замывать твои следы.
- Расколи его. И на мою долю тысячу.
- Дорогой. - Она коснулась его лба прохладной тыльной стороной пальцев. - Я буду скучать по тебе.
- Я буду там, видимо, послезавтра.
- Давай погуляем в Калифорнии.
- Обязательно.
- Почему ты такой серьезный сегодня?
- Да никакой я не серьезный, мам.
Она подергала себя за волосы, свисающие на лоб, и отправилась в ванную. Чарли вскочил и закричал, чтобы перекрыть шум воды в ванной:
- Ма, у меня есть деньги, чтобы самому расплатиться здесь по счетам!
- Что, мой ангел?
Он подошел ближе и повторил фразу, затем снова опустился в кресло, изможденный затраченным усилием. Он не хотел, чтобы мать знала о его звонках в Меткалф. Если она не узнает, значит, всё идет как по маслу. Мать не возражала, чтобы он остался, почти не возражала. Может, она собирается встретиться с этим скотиной Фредом в поезде или как-то в этом роде? Чарли приподнялся в кресле, чувствуя, как в нем закипает враждебность в отношении Фреда Уайли. Он захотел сказать матери, что собирается остаться в Санта-Фе, чтобы набраться побольше житейского опыта. Она перестала бы лить там воду и не обращать на него внимания, если бы знала хоть частичку того, что ог готовит. А ему так хотелось сказать ей, что, мол, жизнь у них скоро изменится к лучшему, потому что это начало избавления от "Капитана". Гай ли примет участие в этой части предприятия или кто другой, но если ему удастся дело с Мириам, то он докажет, что был тогда прав. Идеальное убийство. А однажды появится еще один человек, которого он пока не знает, и можно будет сделать еще одно дельце. Чарли с чувством боли и досады опустил подбородок на грудь. Да разве он скажет это матери! Убийство и его мать - вещи несовместимые. "Как жестоко!" - сказала бы она. Он отрешенно взглянул на дверь ванной. До него дошло, что он никогда и никому не сможет рассказать об этом. Разве что Гаю. Чарли снова опустился в кресло.
- Со-оня!
Он часто заморгал, услышав хлопок ладоней, и улыбнулся. Он смотрел, как мать расправляет чулки на своих гибких ногах, и с печалью подумал, что до того, как он снова их увидит, многое случится. Он всегда гордился стройными линиями ног матери. Ни у одной другой матери он не видел таких стройных ног, независимо от возраста. Ее подобрал Зигфельд, а Зигфельд знал толк в этих вещах. После замужества она оказалась в том же образе жизни, какой вела и раньше. Он скоро предоставил ей свободу, а она этого и не заметила.
- Не забудь написать об этом, - подчеркнула мать последнее слово.
Чарли подмигнул ей, взглянув на головы двух гремучих змей.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента