Страница:
В этой связи возникает вопрос – не есть ли феномен демократической алчности, который я назвал выражением «купи-продай», ни что иное, как штурмовое обучение русских отношениям собственности? Курс молодого бойца всенародной стройки капитализма. Если это так, то этот курс капиталистического ликбеза в России обречен на неудачу.
Для русского человека возможность взять по-прежнему намного ценнее, чем возможность иметь. В это «иметь» русский человек по-прежнему не верит. Правда, если кто-то поимеет кого-то, тогда другое дело. Это конкретно и понятно.
Вопрос еще один, стратегический и глобальный – так ли это плохо, что русские умеют взять, то есть в западном понимании воровать или отнимать силой, в то время как их конкуренты и супостаты уже давно брать разучились и привыкли «покупать»?
Думаю, для русских это совсем неплохо. Потому что денежные отношения в мире людей исчерпают себя в недалеком будущем, когда выяснится, что сырье, из которого производится все, что можно продать, купить уже нельзя. Сырья останется слишком мало, сырье можно будет только взять. А если это так, то вся мировая торговля обрушится как карточный домик. Потому что стоит этот домик на нефти и газе, которые пока еще покупают и продают. Но с все большими сложностями.
Этот момент уже близится – янки уже устали покупать арабскую нефть и норовят ее взять, правда, пока без большого успеха.
Русские, которые всегда умели взять, а иметь и покупать так толком и не научились, таким образом получат большие преимущества в Войне за Выживание. В своей способности «взять» и неумении «иметь» русский народ возвышается над многими другими, по уши погрязшими в «имении» народами.
Наш безумный мир, в котором все покупается и продается, возник совсем недавно, это краткий миг, вспышка в истории человечества. Возможно, вспышка последняя.
Русский человек со своим здоровым инстинктивным неприятием собственности противостоит сегодняшним безумным попыткам объявить чьей-то собственностью землю, недра, воду, океан, воздух.
Русский человек – ценитель прекрасного
Русский человек носит в душе царя
Оправдание русских людей перед самими собой
О русской жестокости
Для русского человека возможность взять по-прежнему намного ценнее, чем возможность иметь. В это «иметь» русский человек по-прежнему не верит. Правда, если кто-то поимеет кого-то, тогда другое дело. Это конкретно и понятно.
Вопрос еще один, стратегический и глобальный – так ли это плохо, что русские умеют взять, то есть в западном понимании воровать или отнимать силой, в то время как их конкуренты и супостаты уже давно брать разучились и привыкли «покупать»?
Думаю, для русских это совсем неплохо. Потому что денежные отношения в мире людей исчерпают себя в недалеком будущем, когда выяснится, что сырье, из которого производится все, что можно продать, купить уже нельзя. Сырья останется слишком мало, сырье можно будет только взять. А если это так, то вся мировая торговля обрушится как карточный домик. Потому что стоит этот домик на нефти и газе, которые пока еще покупают и продают. Но с все большими сложностями.
Этот момент уже близится – янки уже устали покупать арабскую нефть и норовят ее взять, правда, пока без большого успеха.
Русские, которые всегда умели взять, а иметь и покупать так толком и не научились, таким образом получат большие преимущества в Войне за Выживание. В своей способности «взять» и неумении «иметь» русский народ возвышается над многими другими, по уши погрязшими в «имении» народами.
Наш безумный мир, в котором все покупается и продается, возник совсем недавно, это краткий миг, вспышка в истории человечества. Возможно, вспышка последняя.
Русский человек со своим здоровым инстинктивным неприятием собственности противостоит сегодняшним безумным попыткам объявить чьей-то собственностью землю, недра, воду, океан, воздух.
Русский человек – ценитель прекрасного
Красота есть единственное мерило истины, но что такое красота, никто не знает. Зато все более или менее чувствуют.
Мир русского человека – это мир эстета, не отдающего себе отчета в своем эстетствовании.
Здесь не нужно ничего доказывать – достаточно посмотреть на русские храмы, русские города и особенно внимательно посмотреть на Петербург.
«Сделай так, чтобы было красиво!» – так одесские евреи перевели на свой жаргон
феномен, с которым встретились в России и которым сами же от русских заразились.
Не сделай, чтобы было удобно или безопасно, а сделай красиво. Что значит красиво, не знаем, но требуем, чтобы ты сделал.
Петр Первый и его преемники на русском троне говорили примерно то же самое итальянским и французским архитекторам – и те сделали так красиво, что древней Венеции оказалось страшно далеко до юной Северной Пальмиры.
Петербург есть наиболее полный эстетический идеал русского дворянства, который чудом не разрушили ни революции, ни немцы, ни большевистские градостроители.
Более того, заслугой советской эпохи представления русской знати о красоте, воплощенные в Петербурге, стали свойственны нескольким поколениям советских людей, в том числе и моему.
Парадоксально случилось так, что советские люди, рожденные перед войной и после войны, это последние русские аристократы по своему образованию и воспитанию – мир русской классической литературы, лучшей в мире, это их мир.
Почему это так важно, уметь сделать красиво? Потому что некрасивый самолет падает, а красивый летает. Бог распорядился так, что красивое живет, некрасивое вымирает. И русские знают об этом намного больше и качественно по-другому, чем сегодняшние англичане, об уродстве которых складывают легенды.
Англичане веками дегенерируют на своих перенаселенных островах, делаясь при этом все более уродливыми, но правды о себе не знают. Да и не надо им эту правду знать, поздно уже им, англичанам. Даже если армия Ямайки захватит Лондон и бравые ямайские воины изнасилуют всех англичанок подряд, великую еще недавно британскую нацию это уже не спасет. Почему?
Потому что англичане забыли, что такое красота. Для них красота это садик в три квадратных метра, газон, которому восемьсот лет, пруд с золотыми рыбками и охота на лис – сотня бездельников в красных пиджаках на раскормленных лошадях и несколько сотен собак гоняются за несчастной лисицей. И не стыдно им! Какая красота – такой и народ.
А у нас по-прежнему чуден Днепр при тихой погоде, и где-то в Сибири еще ходят на медведя с рогатиной.
Да, на английских улицах чище и больше порядка, в английских подъездах не воняет мочой, в то время как в наших воняет. Английский быт кажется благообразным и уютным по сравнению с безобразием быта русского.
Согласен. Русский быт действительно безобразен, русские на самом деле находят свою красоту вне быта. Но красота эта есть часть их души и не дает им превращаться в уродов. Несмотря на явное безобразие русского быта, которому есть оправдание – русским всегда казалось и до сих пор кажется, что Россия это бесконечно огромное пространство, благоустраивать и украшать которое занятие бессмысленное. Какой садик, какой лужок, когда за забором начинается лес на тысячи километров! А в лесу медведи да беглые каторжники…
Но научить русского человека красивому быту можно. А вот когда в замечательном английском садике сидит и пьет чай типичный англичанин, смотреть на него, беднягу, неловко и даже больно – такой страшный он в своей Англии уродился – чему его научишь, если он уже готовый.
Мир русского человека – это мир эстета, не отдающего себе отчета в своем эстетствовании.
Здесь не нужно ничего доказывать – достаточно посмотреть на русские храмы, русские города и особенно внимательно посмотреть на Петербург.
«Сделай так, чтобы было красиво!» – так одесские евреи перевели на свой жаргон
феномен, с которым встретились в России и которым сами же от русских заразились.
Не сделай, чтобы было удобно или безопасно, а сделай красиво. Что значит красиво, не знаем, но требуем, чтобы ты сделал.
Петр Первый и его преемники на русском троне говорили примерно то же самое итальянским и французским архитекторам – и те сделали так красиво, что древней Венеции оказалось страшно далеко до юной Северной Пальмиры.
Петербург есть наиболее полный эстетический идеал русского дворянства, который чудом не разрушили ни революции, ни немцы, ни большевистские градостроители.
Более того, заслугой советской эпохи представления русской знати о красоте, воплощенные в Петербурге, стали свойственны нескольким поколениям советских людей, в том числе и моему.
Парадоксально случилось так, что советские люди, рожденные перед войной и после войны, это последние русские аристократы по своему образованию и воспитанию – мир русской классической литературы, лучшей в мире, это их мир.
Почему это так важно, уметь сделать красиво? Потому что некрасивый самолет падает, а красивый летает. Бог распорядился так, что красивое живет, некрасивое вымирает. И русские знают об этом намного больше и качественно по-другому, чем сегодняшние англичане, об уродстве которых складывают легенды.
Англичане веками дегенерируют на своих перенаселенных островах, делаясь при этом все более уродливыми, но правды о себе не знают. Да и не надо им эту правду знать, поздно уже им, англичанам. Даже если армия Ямайки захватит Лондон и бравые ямайские воины изнасилуют всех англичанок подряд, великую еще недавно британскую нацию это уже не спасет. Почему?
Потому что англичане забыли, что такое красота. Для них красота это садик в три квадратных метра, газон, которому восемьсот лет, пруд с золотыми рыбками и охота на лис – сотня бездельников в красных пиджаках на раскормленных лошадях и несколько сотен собак гоняются за несчастной лисицей. И не стыдно им! Какая красота – такой и народ.
А у нас по-прежнему чуден Днепр при тихой погоде, и где-то в Сибири еще ходят на медведя с рогатиной.
Да, на английских улицах чище и больше порядка, в английских подъездах не воняет мочой, в то время как в наших воняет. Английский быт кажется благообразным и уютным по сравнению с безобразием быта русского.
Согласен. Русский быт действительно безобразен, русские на самом деле находят свою красоту вне быта. Но красота эта есть часть их души и не дает им превращаться в уродов. Несмотря на явное безобразие русского быта, которому есть оправдание – русским всегда казалось и до сих пор кажется, что Россия это бесконечно огромное пространство, благоустраивать и украшать которое занятие бессмысленное. Какой садик, какой лужок, когда за забором начинается лес на тысячи километров! А в лесу медведи да беглые каторжники…
Но научить русского человека красивому быту можно. А вот когда в замечательном английском садике сидит и пьет чай типичный англичанин, смотреть на него, беднягу, неловко и даже больно – такой страшный он в своей Англии уродился – чему его научишь, если он уже готовый.
Русский человек носит в душе царя
Всем желающим расчленить, растоптать и разорить Россию, всем тем, кто уже двадцать лет справляет поминки по русским, полезно познать особенное и уже редкое в нашем мире свойство русского характера. Русские верят в доброго царя-батюшку, то есть в высшую власть на земле, русские допускают возможность существования справедливой власти отдельного человека – царя – над остальными людьми – подданными.
Русская вера в царя-батюшку есть оружие страшной силы, действие которого испытывали на себе супостаты веками и, Бог даст, скоро испытают снова. Об эту веру с традиционной неизбежностью разбивались нашествия супостатов на Святую Матушку Русь – так невысокие невские волны уже триста лет подряд разбиваются о гранит Петропавловской крепости.
Русский человек, с одной стороны, стихийный анархист и власть, особенно чужую, люто ненавидит. Но вот перед царем-батюшкой всегда склонял и склоняет голову. Не по какому-то логическому убеждению, а искренне, от души.
О русских можно сказать, что это люди без царя в голове, но с царем в душе. Ибо только люди с царем в душе способны написать такие слова:
Интересно, что в спорах звучало и предложение сделать гимном хор из оперы Мусоргского «Князь Игорь», в котором, кроме много другого важного, было сказано:
Пока у русских нет царя – «Славься!» в качестве гимна может быть достойным вариантом. Но я уверен, Россия и русские рано или позно все равно вернутся к «Боже, царя храни» как самому совершенному воплощению идеи русской государственности.
Вернемся к русской вере в доброго царя, которая есть по сути своей вера в божественное происхождение власти, и зададим вопрос: может ли быть народ сильнее и подготовленнее к Войне за Выживание, чем тот, который действительно верит в то, что его вождь – помазанник Божий и его хранит Бог? Не болтает об этом, а верит и ведет себя в соответствии с этой верой.
«Да кто же в это сегодня верит?» – спросят скептики.
«Все верят, все несут эту веру в своей душе, но не находят для нее слов», – отвечу я.
Русская вера в доброго царя есть причина победы СССР во Второй мировой войне. Есть основа всех свершений советской эпохи. Есть, наконец, единственное объяснение того, почему перестройка стала реальностью. Ибо какие бы коварные планы ни вынашивали супостаты, каких бы агентов влияния они ни воспитывали, перестройки бы не было, если бы русские люди не поверили в то, Горбачев, а затем Ельцин – добрые цари.
Нас сегодня бесконечно вводят в заблуждение многие новые слова-суррогаты, которыми в советское время заменялось понятие доброго царя. От Родины-матери до советского народа, вечного строителя царства светлого будущего.
Но если бы за этими суррогатными словами не было веры в царя, Советская империя никогда не стала бы сверхдержавой, перед которой расслабившиеся сегодня янки трепетали десятки лет. И будут снова трепетать, твари дрожащие.
Вера в царя есть духовное оружие русских как цивилизации, и оружию этому могут завидовать многие и многие народы. Эта вера, к сожалению, была не понята русскими дворянами, заразившимися всевозможным «-измами» раньше, чем им стало доступно понимание значения России в мире.
Как показала история, русские дворяне верили в царя меньше, чем дикие и неграмотные мужики, отчего и случился этот конфуз – мужики под руководством каких-то странных комиссаров, говоривших по-русски с жмеринским акцентом, разгромили офицерские полки потомственных воинов-аристократов. Аристократия оказалась с душком, как, впрочем, во всех остальных странах Европы от Англии по Польшу. Русское дворянство было самым молодым в Европе и погибло в числе последних.
Почему мужики разгромили юнкеров и кадетов? Потому что мужики действительно в царя верили, но вот имя царя было не Николай, а Ленин. А юнкера уже за много лет до Гражданской войны предали сильного державного царя на произвол кучке думских болтунов. И когда горстка приехавших издалека авантюристов-большевиков начала вдруг брать власть в столице великой Империи, юнкера сидели по ресторанам в Петербурге и праздновали свое предательство – революция освобождала их от необходимости вернуться на фронт и воевать с немцами.
И хотя либерализм был свойственен лишь части бюрократии Российской империи, именно эта либеральная часть предала идею царя и открыла двери революции. Замечательно, что самым большим либералом оказался сам русский царь.
Николаю Второму было достаточно одного решительного слова, чтобы патриотическая часть русской знати сплотилась вокруг него и каленым железом выжгла крамолу. Но Николай был продуктом либеральной эпохи и примерным мужем, нежно любящим свою жену – немецкую принцессу, почему-то решившую, что ей дано править Россией.
Русская вера в царя есть великий исторический феномен, который в таком виде, в котором он существует сегодня в России, уникален и до сих пор не назван. Эта вера есть неиссякаемый источник сильной власти.
В отличие от многих других народов сегодняшние русские мало знакомы с иерархией как принципом организации общества. В России этот принцип осуществляется с большими трудностями и его заменяет единоначалие в лице царя.
Иерархия в России не прижилась отчасти потому, что слишком тяжелый у русских людей характер, слишком любят они поднимать иерархов в лучшем случае на смех, а чаще на вилы. Но главная причина в другом – бескрайность и безграничность России вынуждала и вынуждает осуществлять единоначалие любого, кто пытается установить власть на этих безграничных пространствах. То есть любой русский начальник, будь он помещик, воевода или атаман, всегда и везде вел себя как самодержец, над единоличной властью которого есть только царь.
Вера в царя в России никогда не умирала, она как детская игрушка ванька-встанька, которая, как ее ни валяй, знает только одно положение в пространстве. То есть стоит вверх головой, хотя и может бесконечно долго качаться.
С каждым годом я все больше удивляюсь тому, что русские не понимают своей силы и могущества, связанных с еще живущей в них верой в доброго царя. Потому что веру эту большинство собратьев по христанской цивилизации по той или иной причине утратило.
Европейцы уже давно не верят ни в какого царя, при этом все меньше верят в демократию как идею выборной власти.
Это значит только одно – европейцы в принципе не понимают, что такое власть, и живут в мире иллюзий в том духе, что выборную власть можно бесконечно менять, улучшать, реформировать, стоит только напитаться новыми идеями и выбрать новых политиков. И выбирают, и бесконечно спорят в своих парламентах. А Европа тем временем деградирует и вымирает так быстро, что через тридцать-сорок лет бороться за власть в Европе будут уже турки с курдами, и главными аргументами в этой борьбе будут не слова, а оружие.
Европейцы забывают, что такое власть, и забывание это симптом неизлечимой болезни.
Опасность иллюзий на тему всемогущества демократии покажет самое ближайшее будущее. Европейская демократия в ее нынешнем исполнении зашла в тупик и доживает свои последние годы.
Оторвавшиеся от собственной истории европейцы забыли самое простое и самое главное, что непосредственно касается демократического выбора в том виде, в котором он сформировался в Греции, Риме и у многих других народов.
Дело в том, что народы эти всё время воевали и на демократических выборах в Афинах, Спарте, Риме или на Новгородском вече воины выбирали вождями воинов. И за плохой выбор вождя избиратели платили своими жизнями и жизнями своих близких. Поэтому выбирали тщательно. Нет так, как английские женщины и большая группа нестандартных английских мужчин выбрали премьера Блэра за то, что он «секси».
Хотя все сегодняшние пороки демократии проявились уже в античную эпоху. И фальсификация выборов, и коррупция, и черный пиар. Правда, античные и средневековые демократии заставляли избирателей нести ответственность за свой выбор сразу.
Когда сегодня в Европе выбирают кого-то «свободные граждане», ведущие массово ленивый, если не сказать паразитический образ жизни, то их выбор не имеет ничего общего с выборами царя в Спарте или князя в Древней Руси. Это не выборы, а фальшивка, обман с помощью телевизора, в результате этого обмана избиратель голосует за изображение в своем домашнем ящике для идиотов.
Сегодняшняя машина выборов в Европе дает своим гражданам возможность выбирать не власть, и вид безвластия. Потому что во власть европейцы не верят, царя нет в их душах, вместо царя, то есть веры в то, что есть человек, способный править, у европейцев набор бессмысленных слов о правах, свободах и выборах.
Однако без власти нет государства, народы без государства становятся легкой добычей тех, у кого это государство есть.
Русская вера в царя есть вера в идею власти как таковой, вера в то, что есть человеческое существо, которому мы, другие человеческие существа, готовы подчиниться. Потому что он сильный, державный, Царь православный. Потому что от Бога.
Великий парадокс русской души – бунтарской, мятежной, бесконечно ищущей бури – заключен в том, что душа эта веками ненавидит конкретных представителей власти так сильно, что из миллионов этих ненавидящих постепенно складывались казачьи станицы, области и целые войска, превращавшиеся при этом парадоксально в могучий меч Империи. То есть в орудие той самой власти, от которой предки казаков бежали.
Но, ненавидя власть в ее мелких проявлениях, русская душа всегда была готова склониться перед царем, то есть не отрицала власти в принципе. Можно сказать даже, что в принципе эту власть любила – но чтобы была справедливая, хорошая.
Русское неиспорченное представление о власти выразил герой бунинских «Окаянных дней», старик, сказавший о происходящей на улицах Москвы 1917 года революционной вакханалии святую правду, доступную только людям, в Доброго царя верящим. А сказал он вот что: «Народ теперь стал как скотина без пастуха. Все вокруг себя перегадит и сам погибнет.»
Русская вера в царя-батюшку есть оружие страшной силы, действие которого испытывали на себе супостаты веками и, Бог даст, скоро испытают снова. Об эту веру с традиционной неизбежностью разбивались нашествия супостатов на Святую Матушку Русь – так невысокие невские волны уже триста лет подряд разбиваются о гранит Петропавловской крепости.
Русский человек, с одной стороны, стихийный анархист и власть, особенно чужую, люто ненавидит. Но вот перед царем-батюшкой всегда склонял и склоняет голову. Не по какому-то логическому убеждению, а искренне, от души.
О русских можно сказать, что это люди без царя в голове, но с царем в душе. Ибо только люди с царем в душе способны написать такие слова:
Меня удивляли и возмущали споры о том, каким должен быть гимн «демократической России». То, что в конечном итоге вернулись к величественной мелодии гимна СССР, не самый худший итог этих споров, хотя единственные не казенные слова обновленной версии гимна СССР «Славься страна, мы гордимся тобой!» есть лишь слабый отголосок великого гимна Империи.
«Боже, царя храни,
Сильный, державный,
Царь православный,
Царствуй на славу!»
Интересно, что в спорах звучало и предложение сделать гимном хор из оперы Мусоргского «Князь Игорь», в котором, кроме много другого важного, было сказано:
Предложение было достойное, но споры о гимне России вели между собой либеральные совки, насшибавшие демократических фраз, как пенок с дерьма. Разить врагов могучей рукой либеральные совки не хотели – и здоровая идея сделать «Славься!» новым гимном была затерта. Надеюсь, не навсегда.
«Врагов, посягнувших на край родной,
Рази беспощадно могучей рукой!»
Пока у русских нет царя – «Славься!» в качестве гимна может быть достойным вариантом. Но я уверен, Россия и русские рано или позно все равно вернутся к «Боже, царя храни» как самому совершенному воплощению идеи русской государственности.
Вернемся к русской вере в доброго царя, которая есть по сути своей вера в божественное происхождение власти, и зададим вопрос: может ли быть народ сильнее и подготовленнее к Войне за Выживание, чем тот, который действительно верит в то, что его вождь – помазанник Божий и его хранит Бог? Не болтает об этом, а верит и ведет себя в соответствии с этой верой.
«Да кто же в это сегодня верит?» – спросят скептики.
«Все верят, все несут эту веру в своей душе, но не находят для нее слов», – отвечу я.
Русская вера в доброго царя есть причина победы СССР во Второй мировой войне. Есть основа всех свершений советской эпохи. Есть, наконец, единственное объяснение того, почему перестройка стала реальностью. Ибо какие бы коварные планы ни вынашивали супостаты, каких бы агентов влияния они ни воспитывали, перестройки бы не было, если бы русские люди не поверили в то, Горбачев, а затем Ельцин – добрые цари.
Нас сегодня бесконечно вводят в заблуждение многие новые слова-суррогаты, которыми в советское время заменялось понятие доброго царя. От Родины-матери до советского народа, вечного строителя царства светлого будущего.
Но если бы за этими суррогатными словами не было веры в царя, Советская империя никогда не стала бы сверхдержавой, перед которой расслабившиеся сегодня янки трепетали десятки лет. И будут снова трепетать, твари дрожащие.
Вера в царя есть духовное оружие русских как цивилизации, и оружию этому могут завидовать многие и многие народы. Эта вера, к сожалению, была не понята русскими дворянами, заразившимися всевозможным «-измами» раньше, чем им стало доступно понимание значения России в мире.
Как показала история, русские дворяне верили в царя меньше, чем дикие и неграмотные мужики, отчего и случился этот конфуз – мужики под руководством каких-то странных комиссаров, говоривших по-русски с жмеринским акцентом, разгромили офицерские полки потомственных воинов-аристократов. Аристократия оказалась с душком, как, впрочем, во всех остальных странах Европы от Англии по Польшу. Русское дворянство было самым молодым в Европе и погибло в числе последних.
Почему мужики разгромили юнкеров и кадетов? Потому что мужики действительно в царя верили, но вот имя царя было не Николай, а Ленин. А юнкера уже за много лет до Гражданской войны предали сильного державного царя на произвол кучке думских болтунов. И когда горстка приехавших издалека авантюристов-большевиков начала вдруг брать власть в столице великой Империи, юнкера сидели по ресторанам в Петербурге и праздновали свое предательство – революция освобождала их от необходимости вернуться на фронт и воевать с немцами.
И хотя либерализм был свойственен лишь части бюрократии Российской империи, именно эта либеральная часть предала идею царя и открыла двери революции. Замечательно, что самым большим либералом оказался сам русский царь.
Николаю Второму было достаточно одного решительного слова, чтобы патриотическая часть русской знати сплотилась вокруг него и каленым железом выжгла крамолу. Но Николай был продуктом либеральной эпохи и примерным мужем, нежно любящим свою жену – немецкую принцессу, почему-то решившую, что ей дано править Россией.
Русская вера в царя есть великий исторический феномен, который в таком виде, в котором он существует сегодня в России, уникален и до сих пор не назван. Эта вера есть неиссякаемый источник сильной власти.
В отличие от многих других народов сегодняшние русские мало знакомы с иерархией как принципом организации общества. В России этот принцип осуществляется с большими трудностями и его заменяет единоначалие в лице царя.
Иерархия в России не прижилась отчасти потому, что слишком тяжелый у русских людей характер, слишком любят они поднимать иерархов в лучшем случае на смех, а чаще на вилы. Но главная причина в другом – бескрайность и безграничность России вынуждала и вынуждает осуществлять единоначалие любого, кто пытается установить власть на этих безграничных пространствах. То есть любой русский начальник, будь он помещик, воевода или атаман, всегда и везде вел себя как самодержец, над единоличной властью которого есть только царь.
Вера в царя в России никогда не умирала, она как детская игрушка ванька-встанька, которая, как ее ни валяй, знает только одно положение в пространстве. То есть стоит вверх головой, хотя и может бесконечно долго качаться.
С каждым годом я все больше удивляюсь тому, что русские не понимают своей силы и могущества, связанных с еще живущей в них верой в доброго царя. Потому что веру эту большинство собратьев по христанской цивилизации по той или иной причине утратило.
Европейцы уже давно не верят ни в какого царя, при этом все меньше верят в демократию как идею выборной власти.
Это значит только одно – европейцы в принципе не понимают, что такое власть, и живут в мире иллюзий в том духе, что выборную власть можно бесконечно менять, улучшать, реформировать, стоит только напитаться новыми идеями и выбрать новых политиков. И выбирают, и бесконечно спорят в своих парламентах. А Европа тем временем деградирует и вымирает так быстро, что через тридцать-сорок лет бороться за власть в Европе будут уже турки с курдами, и главными аргументами в этой борьбе будут не слова, а оружие.
Европейцы забывают, что такое власть, и забывание это симптом неизлечимой болезни.
Опасность иллюзий на тему всемогущества демократии покажет самое ближайшее будущее. Европейская демократия в ее нынешнем исполнении зашла в тупик и доживает свои последние годы.
Оторвавшиеся от собственной истории европейцы забыли самое простое и самое главное, что непосредственно касается демократического выбора в том виде, в котором он сформировался в Греции, Риме и у многих других народов.
Дело в том, что народы эти всё время воевали и на демократических выборах в Афинах, Спарте, Риме или на Новгородском вече воины выбирали вождями воинов. И за плохой выбор вождя избиратели платили своими жизнями и жизнями своих близких. Поэтому выбирали тщательно. Нет так, как английские женщины и большая группа нестандартных английских мужчин выбрали премьера Блэра за то, что он «секси».
Хотя все сегодняшние пороки демократии проявились уже в античную эпоху. И фальсификация выборов, и коррупция, и черный пиар. Правда, античные и средневековые демократии заставляли избирателей нести ответственность за свой выбор сразу.
Когда сегодня в Европе выбирают кого-то «свободные граждане», ведущие массово ленивый, если не сказать паразитический образ жизни, то их выбор не имеет ничего общего с выборами царя в Спарте или князя в Древней Руси. Это не выборы, а фальшивка, обман с помощью телевизора, в результате этого обмана избиратель голосует за изображение в своем домашнем ящике для идиотов.
Сегодняшняя машина выборов в Европе дает своим гражданам возможность выбирать не власть, и вид безвластия. Потому что во власть европейцы не верят, царя нет в их душах, вместо царя, то есть веры в то, что есть человек, способный править, у европейцев набор бессмысленных слов о правах, свободах и выборах.
Однако без власти нет государства, народы без государства становятся легкой добычей тех, у кого это государство есть.
Русская вера в царя есть вера в идею власти как таковой, вера в то, что есть человеческое существо, которому мы, другие человеческие существа, готовы подчиниться. Потому что он сильный, державный, Царь православный. Потому что от Бога.
Великий парадокс русской души – бунтарской, мятежной, бесконечно ищущей бури – заключен в том, что душа эта веками ненавидит конкретных представителей власти так сильно, что из миллионов этих ненавидящих постепенно складывались казачьи станицы, области и целые войска, превращавшиеся при этом парадоксально в могучий меч Империи. То есть в орудие той самой власти, от которой предки казаков бежали.
Но, ненавидя власть в ее мелких проявлениях, русская душа всегда была готова склониться перед царем, то есть не отрицала власти в принципе. Можно сказать даже, что в принципе эту власть любила – но чтобы была справедливая, хорошая.
Русское неиспорченное представление о власти выразил герой бунинских «Окаянных дней», старик, сказавший о происходящей на улицах Москвы 1917 года революционной вакханалии святую правду, доступную только людям, в Доброго царя верящим. А сказал он вот что: «Народ теперь стал как скотина без пастуха. Все вокруг себя перегадит и сам погибнет.»
Оправдание русских людей перед самими собой
Почему оно вообще нужно? Потому что начиная с того момента, когда царь Петр прорубил свое окно в Европу, русских затюкивали и затюкивают домашние либерасты в угоду либерастам чужим. Это было уже во времена Бирона, это продолжается сегодня – русских затюкивают либеральные совки, почему-то еще не уехавшие туда, где так хорошо и свободно. Хотя уехать уже никто не мешает.
Вся перестройка началась как сплошное затюкивание и покаяние, апостолом которого стал вдруг иуда Исаич, которого до сих пор в России некоторые если не воспевают, то хвалят. Интересно, за что можно хвалить птицу, загадившую свое гнездо так сильно, как это с помощью янки удалось Исаичу?
Перестройка началась с того, что цивилизованный, культурный и гуманный Запад вдруг предъявил русским счет – жестокие вы, ГУЛАГ ваш был ужасен, покайтесь, звери кровожадные. И русские вместо того, чтобы выставить Западу встречные счета, вдруг начали каяться.
Это было еще совсем недавно, я все это очень хорошо помню. Произошла манипуляция с сознанием советских людей, некий фокус, в результате которого я сам в числе многих начал думать, что русские действительно как-то особенно, невыносимо жестоки друг к другу, к другим народам, и в этом их вина. Во всех вдруг совесть заговорила, все начали стыдиться – какие репрессии у нас были ужасные, какой сталинизм…
Манипуляцией занимались либеральные совки, готовились годами – и у них получилось все, чего хотели от либеральных совков наши новые друзья янки. Русским загадили не только их гнездо, это было бы не так страшно – взялись всем миром и почистили. Русским загадили мозги, надолго и всерьез.
Были и другие обвинения эпохи перестройки, которые звучат до сих пор – мол, русские это рабы, дикари, генетические алкоголики, хамы, недоумки. С этими обвинениями все оказалось проще – дикари или недоумки не заняли бы шестую часть суши, не взорвали бы водородную бомбу, не вышли бы в космос. Это понятно даже очень тупому, понятно всем, кроме горстки оставшихся еще в России либеральных совков, которые по-прежнему костерят русских, но не уезжают. Предпочитают жить с этими дикарями, хамами и недоучками, а не с культурными и просвещенными неграми из Нью-Йорка.
По поводу жестокости русским нужно оправдаться перед самими собой – раз и навсегда. Оправдание выглядит просто – к сожалению, обвинения в жестокости должны быть предъявлены не только русским, а всему роду человеческому. Русские не хуже и не лучше, просто люди, и ничто человеческое им не чуждо.
В начале 80-х годов я учил русскому языку группу кхмеров, только что освободившихся от Пол Пота. Это были приятные, улыбчивые, симпатичные люди, которые привезли с собой французский документальный фильм о зверствах полпотовцев. После просмотра этого фильма мне, тогда двадцатитрехлетнему юноше, не удавалось связать то, что я видел на экране, с людьми, которые сидят у меня в аудитории.
На экране было полтора часа бесконечных убийств, за несколько лет красные кхмеры-полпотовцы перебили половину остальных, некрасных кхмеров, раскроив им головы мотыгами – убивать так оказалось дешевле всего. Нейтронная бомба Пол Пота, как писали тогда газеты.
Если бы у кхмеров нашелся свой Исаич, которого пригрели бы янки, он обязательно написал бы толстую книгу о том, что нет в мире народа более жестокого и подлого, чем кхмеры, и получил бы за эту книгу Нобелевскую премию. Но это была бы такая же ложь, как все то, что либеральные совки высыпали русским на головы.
Кхмерам выпала злая карта истории – после вьетнамской войны Америка, СССР, Китай, Вьетнам заварили в Камбодже такую крутую кашу, что на свет появился Пол Пот, и улыбчивые, ласковые кхмеры, известные своей склонностью совокупляться в любое свободное от других занятий время, вдруг взяли в руки мотыги и начали водить друг друга к большим ямам. И на краю этих ям одни кхмеры ставили других на колени и разбивали им головы мотыгами. И так примерно полтора миллиона раз. Жестокие были…
Вся перестройка началась как сплошное затюкивание и покаяние, апостолом которого стал вдруг иуда Исаич, которого до сих пор в России некоторые если не воспевают, то хвалят. Интересно, за что можно хвалить птицу, загадившую свое гнездо так сильно, как это с помощью янки удалось Исаичу?
Перестройка началась с того, что цивилизованный, культурный и гуманный Запад вдруг предъявил русским счет – жестокие вы, ГУЛАГ ваш был ужасен, покайтесь, звери кровожадные. И русские вместо того, чтобы выставить Западу встречные счета, вдруг начали каяться.
Это было еще совсем недавно, я все это очень хорошо помню. Произошла манипуляция с сознанием советских людей, некий фокус, в результате которого я сам в числе многих начал думать, что русские действительно как-то особенно, невыносимо жестоки друг к другу, к другим народам, и в этом их вина. Во всех вдруг совесть заговорила, все начали стыдиться – какие репрессии у нас были ужасные, какой сталинизм…
Манипуляцией занимались либеральные совки, готовились годами – и у них получилось все, чего хотели от либеральных совков наши новые друзья янки. Русским загадили не только их гнездо, это было бы не так страшно – взялись всем миром и почистили. Русским загадили мозги, надолго и всерьез.
Были и другие обвинения эпохи перестройки, которые звучат до сих пор – мол, русские это рабы, дикари, генетические алкоголики, хамы, недоумки. С этими обвинениями все оказалось проще – дикари или недоумки не заняли бы шестую часть суши, не взорвали бы водородную бомбу, не вышли бы в космос. Это понятно даже очень тупому, понятно всем, кроме горстки оставшихся еще в России либеральных совков, которые по-прежнему костерят русских, но не уезжают. Предпочитают жить с этими дикарями, хамами и недоучками, а не с культурными и просвещенными неграми из Нью-Йорка.
По поводу жестокости русским нужно оправдаться перед самими собой – раз и навсегда. Оправдание выглядит просто – к сожалению, обвинения в жестокости должны быть предъявлены не только русским, а всему роду человеческому. Русские не хуже и не лучше, просто люди, и ничто человеческое им не чуждо.
В начале 80-х годов я учил русскому языку группу кхмеров, только что освободившихся от Пол Пота. Это были приятные, улыбчивые, симпатичные люди, которые привезли с собой французский документальный фильм о зверствах полпотовцев. После просмотра этого фильма мне, тогда двадцатитрехлетнему юноше, не удавалось связать то, что я видел на экране, с людьми, которые сидят у меня в аудитории.
На экране было полтора часа бесконечных убийств, за несколько лет красные кхмеры-полпотовцы перебили половину остальных, некрасных кхмеров, раскроив им головы мотыгами – убивать так оказалось дешевле всего. Нейтронная бомба Пол Пота, как писали тогда газеты.
Если бы у кхмеров нашелся свой Исаич, которого пригрели бы янки, он обязательно написал бы толстую книгу о том, что нет в мире народа более жестокого и подлого, чем кхмеры, и получил бы за эту книгу Нобелевскую премию. Но это была бы такая же ложь, как все то, что либеральные совки высыпали русским на головы.
Кхмерам выпала злая карта истории – после вьетнамской войны Америка, СССР, Китай, Вьетнам заварили в Камбодже такую крутую кашу, что на свет появился Пол Пот, и улыбчивые, ласковые кхмеры, известные своей склонностью совокупляться в любое свободное от других занятий время, вдруг взяли в руки мотыги и начали водить друг друга к большим ямам. И на краю этих ям одни кхмеры ставили других на колени и разбивали им головы мотыгами. И так примерно полтора миллиона раз. Жестокие были…
О русской жестокости
Есть такая закономерность – чем больше и значительнее народ, тем более жестоки его нравы и тем больше жестокостей творят его представители. Когда народ этот в силе и переживает взлет, жестокость обращается на побежденных, порабощенных и завоеванных чужих. Когда народ переживает падение или катастрофу, жестокость неизбежно обращается против представителей своего же племени.
Я убежден в том, что сказанное есть правило, не знающее исключений. С этой точки зрения самым большим, а значит самым жестоким народом сегодня являются китайцы, на совести которых, кстати говоря, и полпотовский геноцид в Камбодже.
В двадцатом веке особой жестокостью в Европе отличались два народа – русские и немцы, пережившие и революции, и гражданские войны и ставшие моторами двух мировых войн. Но именно на русских пало обвинение, с которого началась перестройка в умах и душах советских людей.
Зададим вопрос: можно ли подходить к жестокостям, сопровождавшим две мировые войны, разыгравшиеся на территории России, русскую революцию и Гражданскую войну, с моральными критериями народов, в войнах не участвовавших? Например, швейцарцев, шведов, датчан, канадцев или тех же янки.
Ответ понятен – нельзя. Это все равно, что пытаться измерять температуру бушующей в жерле вулкана лавы с помощью медицинского термометра, который вставляется подмышку.
Да, русские в двадцатом веке были великим, и значит жестоким народом, который постоянно воевал. В двадцать первом веке русские останутся великим, а значит жестоким народом, который обречен на то, чтобы воевать дальше.
А вот немцы великим народом перестают быть, поэтому в данный момент своей исторической жизни немцы уже не так жестоки и концлагеря законсервировали для будущих поколений немецких турков, которые будут держать в этих лагерях немецких курдов. А немецких немцев останется горстка – просто как сувенир, для экзотики, в специальных резервациях. Как индейцы в Канаде.
Этих сувенирных немцев будут показывать друг другу плодовитые мусульмане и рассказывать своим детям – вот видите, и усы у них были рыжие, и глаза голубые. И белокурыми бестиями себя называли, а остальных недочеловеками – гордились, воевали со всеми. Пока мы, турки, к ним не приехали. Жить. Навсегда.
Все более жестокими делаются янки, возомнившие себя величайшим народом мира, повелителями вселенной. И хотя янки не народ и тем более не великий, но их жестокость растет по мере того, как обесценивается их доллар.
Янки, правда, не разбивают людям головы мотыгами – их летчики уничтожают людей сверху как вредных насекомых, и пока почему-то никто в мире не называет это жестокостью. Когда кхмеры друг друга мотыгами по голове, то это ужасно, а когда янки напалмом выжгут сразу сто тысяч арабских солдат в Аравийской пустыне – то это подвиг во имя свободы.
Вернемся к русской жестокости и скажем – да, русские люди жестоки по своей судьбе, по своей истории, потому что русские великий народ, покоривший огромные суровые пространства. И если дикари Полинезии, где всегда тепло и много всего съедобного растет само по себе, почему-то до сих пор кое-где употребляют друг друга в пищу – от лени, я думаю, – то нам нужно гордиться собой уже только потому, что мы, русские, не людоеды. Что даже во времена голода людоедство в России никогда не принимало массовый характер. Хотя на Чукотке или в Сибири растет всего намного меньше, чем в Полинезии, и соблазн полакомиться ближним сильнее.
Русские сегодня переживают очередное смутное время, когда жестокость становится нормой и обращается против своих. Многие из русских не знают, кого в эти смутные жестокие времена нужно бояться в первую очередь. Ментов или братков, или азеров, или всех лиц кавказской национальности, или чеченских боевиков – и так до бесконечности. Но удивительное свойство русской души, дающее ей силу выживать там, где другие выжить не способны, заключается в том, что русский человек не склонен задавать себе такие вопросы. Он просто живет и боится конкретно того, кого имеет смысл бояться в данный момент.
По большому счету, русский человек, несмотря на ГУЛАГи, репрессии, криминальную приватизацию и разгул демократии, по-прежнему бесшабашно отважен и не боится никого, по-прежнему склонен добиваться того, чего никто в цивилизованно прогнившей Европе уже давно не добивается.
Русский хочет, чтобы боялся не он, а боялись его. Боится, значит уважает – великая русская правда.
Русская история знает эпизод, когда в начале 17 века в Смутное время, очень похожее на сегодняшний день, поляки, сгоряча захватившие Москву, стали свидетелями того, как на улицах города схватились русские между собой. В данном случае не очень важно, кто с кем и из-за чего схватился. Важна реакция поляков, которые были потрясены, впали в депрессию, уныние и ужас и твердили одно – если русские убивают друг друга с такой жестокостью, то что же они сделают с ними, с поляками?
Я убежден в том, что сказанное есть правило, не знающее исключений. С этой точки зрения самым большим, а значит самым жестоким народом сегодня являются китайцы, на совести которых, кстати говоря, и полпотовский геноцид в Камбодже.
В двадцатом веке особой жестокостью в Европе отличались два народа – русские и немцы, пережившие и революции, и гражданские войны и ставшие моторами двух мировых войн. Но именно на русских пало обвинение, с которого началась перестройка в умах и душах советских людей.
Зададим вопрос: можно ли подходить к жестокостям, сопровождавшим две мировые войны, разыгравшиеся на территории России, русскую революцию и Гражданскую войну, с моральными критериями народов, в войнах не участвовавших? Например, швейцарцев, шведов, датчан, канадцев или тех же янки.
Ответ понятен – нельзя. Это все равно, что пытаться измерять температуру бушующей в жерле вулкана лавы с помощью медицинского термометра, который вставляется подмышку.
Да, русские в двадцатом веке были великим, и значит жестоким народом, который постоянно воевал. В двадцать первом веке русские останутся великим, а значит жестоким народом, который обречен на то, чтобы воевать дальше.
А вот немцы великим народом перестают быть, поэтому в данный момент своей исторической жизни немцы уже не так жестоки и концлагеря законсервировали для будущих поколений немецких турков, которые будут держать в этих лагерях немецких курдов. А немецких немцев останется горстка – просто как сувенир, для экзотики, в специальных резервациях. Как индейцы в Канаде.
Этих сувенирных немцев будут показывать друг другу плодовитые мусульмане и рассказывать своим детям – вот видите, и усы у них были рыжие, и глаза голубые. И белокурыми бестиями себя называли, а остальных недочеловеками – гордились, воевали со всеми. Пока мы, турки, к ним не приехали. Жить. Навсегда.
Все более жестокими делаются янки, возомнившие себя величайшим народом мира, повелителями вселенной. И хотя янки не народ и тем более не великий, но их жестокость растет по мере того, как обесценивается их доллар.
Янки, правда, не разбивают людям головы мотыгами – их летчики уничтожают людей сверху как вредных насекомых, и пока почему-то никто в мире не называет это жестокостью. Когда кхмеры друг друга мотыгами по голове, то это ужасно, а когда янки напалмом выжгут сразу сто тысяч арабских солдат в Аравийской пустыне – то это подвиг во имя свободы.
Вернемся к русской жестокости и скажем – да, русские люди жестоки по своей судьбе, по своей истории, потому что русские великий народ, покоривший огромные суровые пространства. И если дикари Полинезии, где всегда тепло и много всего съедобного растет само по себе, почему-то до сих пор кое-где употребляют друг друга в пищу – от лени, я думаю, – то нам нужно гордиться собой уже только потому, что мы, русские, не людоеды. Что даже во времена голода людоедство в России никогда не принимало массовый характер. Хотя на Чукотке или в Сибири растет всего намного меньше, чем в Полинезии, и соблазн полакомиться ближним сильнее.
Русские сегодня переживают очередное смутное время, когда жестокость становится нормой и обращается против своих. Многие из русских не знают, кого в эти смутные жестокие времена нужно бояться в первую очередь. Ментов или братков, или азеров, или всех лиц кавказской национальности, или чеченских боевиков – и так до бесконечности. Но удивительное свойство русской души, дающее ей силу выживать там, где другие выжить не способны, заключается в том, что русский человек не склонен задавать себе такие вопросы. Он просто живет и боится конкретно того, кого имеет смысл бояться в данный момент.
По большому счету, русский человек, несмотря на ГУЛАГи, репрессии, криминальную приватизацию и разгул демократии, по-прежнему бесшабашно отважен и не боится никого, по-прежнему склонен добиваться того, чего никто в цивилизованно прогнившей Европе уже давно не добивается.
Русский хочет, чтобы боялся не он, а боялись его. Боится, значит уважает – великая русская правда.
Русская история знает эпизод, когда в начале 17 века в Смутное время, очень похожее на сегодняшний день, поляки, сгоряча захватившие Москву, стали свидетелями того, как на улицах города схватились русские между собой. В данном случае не очень важно, кто с кем и из-за чего схватился. Важна реакция поляков, которые были потрясены, впали в депрессию, уныние и ужас и твердили одно – если русские убивают друг друга с такой жестокостью, то что же они сделают с ними, с поляками?