– Сколько человек тащили труп – один или больше? – спросил Гунарстранна.
   – Трудно сказать.
   – Один человек мог с ним справиться?
   Женщина-эксперт пожала плечами:
   – Понятия не имею.
   Она обернулась к Фрёлику. Они выразительно посмотрели друг на друга. Франк не видел ее три недели – с тех пор, как она ночевала у него.
   Оба одновременно опустили глаза.
   – Но хоть предположения у вас должны быть! – раздраженно проворчал Гунарстранна.
   Она посмотрела куда-то вдаль, задумалась, не спеша с ответом.
   – Привет, Анна! – сказал Франк.
   Она вскинула голову, и они снова посмотрели друг другу в глаза, что не укрылось от Гунарстранны. Инспектор в досаде тряхнул головой.
   – Да, предположения есть, – быстро ответила Анна. – Пожалуй, с покойником мог справиться и один человек, но сколько их было, пока сказать невозможно.
   Гунарстранна встал.
   Из-под белого капюшона, закрывающего голову Анны, выбивался локон, деливший ее лоб пополам и придававший ей сходство с какой-нибудь страстной уроженкой Средиземноморья.
   Фрёлик с трудом заставил себя отвернуться от Анны. Он постарался сосредоточиться на трупе, на витрине магазина, на луже запекшейся крови под ножкой кресла и на темном пятне на ковре. Он попытался представить, какой удар должен был пережить случайный прохожий, проходивший мимо дома на рассвете. Гели бы не кровь, мертвец выглядел бы манекеном из папье-маше. Кожа у него была совершенно белая, морщины на лице застыли, хотя и не от мороза…
   – Что ж, возраст приличный, – буркнул Фрёлик, разглядывая похожее на маску лицо мертвеца.
   – Судя по банковской карте покойного, ему было семьдесят девять лет, – сухо и официально ответила Анна.
   – Там рана? – спросил Фрёлик, заметив тонкую красную полосу на шее мертвеца.
   – Мне тоже вначале так показалось, – кивнул Гунарстранна. – Но у него там повязана нитка.
   Тут и Франк разглядел красную нить на шее старика.
   – А что за царапины у него на лбу? – спросил он.
   – Крестики, – ответила Анна. – Их нарисовали ручкой. – Она ткнула пальцем в валяющийся на полу цилиндрик: – Скорее всего, как раз вон той – несмываемая, и цвет подходит.
   Гунарстранна кивнул и снова показал Фрёлику труп. Франк Фрёлик обратил внимание на волосатую грудь покойника, всю в пятнах крови. Посередине, между сосками, Фрёлик увидел также написанные ручкой буквы и цифры.
   Гунарстранна встал.
   – Вот на что нужно будет обратить особое внимание при вскрытии.
   Взгляд Фрёлика упал на деревянный глобус с неправильными очертаниями Африки. Большие участки Африканского континента оставались неподписанными.
   Гунарстранна ловко лавировал между столами и креслами; Фрёлик шел за ним по пятам.
   – Старье какое, – буркнул Фрёлик, показывая на красное мягкое кресло. Обернувшись к Анне, он громко спросил: – Можно его потрогать?
   Она вскинула голову.
   – Я тоже рада снова увидеть тебя, – негромко ответила она и скрылась за дверью кабинетика. Фрёлик не нашелся с ответом.
   Гунарстранна шумно зевнул.
   – Ох и устал же я! – заметил он и окликнул полицейского, охраняющего подсобное помещение: – Иттерьерде!
   Иттерьерде подошел, волоча ноги.
   – Давай скажи Фрёлику, к каким выводам мы пришли насчет взлома, – распорядился Гунарстранна.
   Иттерьерде покачал головой:
   – Сигнализация не сработала, окна не разбиты, дверные рамы не повреждены. Но самое главное другое. Судя по всему, отсюда ничего не украдено. – Он кивнул в сторону прилавка у двери, выходящей на улицу. – Бумажник в его куртке не тронули, кассу не ограбили.
   Фрёлик подошел к кассовому аппарату. Он оказался старинным, с узором по металлу и целым морем кнопок и рычажков впереди.
   Иттерьерде тоже подошел к кассе. Руки у него были необычайно длинные, с крупными кистями. Он принялся тыкать во все стороны толстым пальцем и пояснять:
   – В магазин можно попасть с улицы и с лестницы… Та дверь, что с улицы, рядом с витриной, укреплена вполне надежно. Впереди имеется защитная решетка. Зато вторая дверь, которая выходит в жилой подъезд, когда мы приехали, стояла нараспашку.
   Гунарстранна достал из кармана куртки самокрутку, сунул ее в рот, начал прикуривать. Фрёлик заметил, что самокрутка наполовину выкурена и помялась: из нее высыпался табак.
   Подошедший к ним Иттерьерде промямлил:
   – Совсем забыл… Труп обнаружила почтальонша, которая разносит газеты. Она спрашивает, можно ли ей уйти.
   Иттерьерде указал на женскую фигуру с жесткими волосами и челкой. Женщина в круглых, как блюдца, очках неподвижно стояла у окна, глубоко засунув руки в карманы лыжного костюма.
   – Запишите ее имя и адрес, – сухо распорядился Гунарстранна.
   – Владелец магазина – старик, ну, то есть покойник, Рейдар Фольке-Есперсен. Он и его хозяйка… супруга… – Иттерьерде ткнул пальцем в потолок, – живут здесь же. У них квартира на втором этаже. – Он задрал голову.
   Гунарстранна задумчиво кивнул.
   – Священника вызвали?
   – Он приехал полчаса назад; он и сейчас еще здесь, – ответил Иттерьерде.
   – Его жене стало плохо… – негромко продолжал Иттерьерде. – Она прямо вся посерела. Сказала, что пойдет и ляжет в постель, но это было еще до прихода священника.
   Закончив рассказ, Иттерьерде направился к свидетельнице, обнаружившей труп.
   Фрёлик зевнул и пошел бродить по магазину. Он собирался разыскать Анну. Вскоре он увидел ее. Она вышла из подсобки за торговым залом.
   – Ну что? – спросила она.
   – Я тоже рад снова видеть тебя, – сказал Фрёлик, чувствуя себя дураком.
   Анна посмотрела на него исподлобья, едва заметно улыбаясь, и спросила:
   – Интересуешься местом преступления?
   – Да, конечно.
   – Тогда держи ушки на макушке. – Анна широко улыбнулась и поморщилась, когда из подсобки послышался крик Гунарстранны:
   – Фрёлик!
   – Что?
   – Иди сюда! – раздраженно буркнул Гунарстранна.
   Когда Фрёлик вошел, инспектор показал ему участок пола перед письменным столом. Ковер пропитался кровью. Рядом с красной лужей валялся штык с бурыми пятнами на лезвии.
   Франк Фрёлик переглянулся с Анной и только потом опустил глаза на штык. Вскоре им снова помешали: в дверях показалась фигура полицейского с похоронным выражением лица. Он жестом привлек к себе внимание Гунарстранны.
   – Приехал Карстен Есперсен, – пробормотал полицейский. – И требует, чтобы его впустили.
 
   Человек, который дожидался их в подъезде, был бледен; подбородок у него то и дело дергался – наверное, у него нервный тик, подумал Фрёлик. Со стороны казалось, что Карстен Есперсен то и дело отмахивается от каких-то назойливых мушек. Фрёлик поспешил представить своего начальника:
   – Инспектор Гунарстранна, отдел убийств.
   Под зимним пальто на Карстене Есперсене был вельветовый костюм. Высокий, худощавый, он начинал лысеть. Узкие губы, безвольный подбородок… Когда Есперсен в очередной раз дергался, подбородок совсем исчезал в гармошке морщин и складок кожи.
   – Итак, – сказал Гунарстранна, выразительно оглядев темный подъезд, – мы можем где-нибудь присесть?
   Карстен Есперсен глубоко вздохнул и кивнул на дверь подсобки:
   – Вон там, в кабинете.
   Инспектор Гунарстранна покачал головой:
   – К сожалению, на место преступления заходить нельзя.
   Есперсен озадаченно посмотрел на него.
   – Насколько я понимаю, ваш отец жил в этом же доме?
   Карстен Есперсен окинул лестницу задумчивым взглядом.
   – Пойдемте со мной… Наверное, туда нам можно, – сказал он после паузы и зашагал наверх. В узком пространстве эхо от их шагов казалось особенно гулким. Поднявшись на второй этаж, Есперсен остановился и принялся рыться в карманах в поисках ключей. – Вам придется немного подождать… – пробормотал он. – Видите ли… – Наконец он нашел связку ключей и стал искать нужный. – Ингрид, жена отца… мы с ней успели поговорить по телефону, но коротко…
   Фрёлик понимающе кивнул Есперсену. Тот вошел в квартиру и неплотно прикрыл за собой дверь. Площадка была шириной метра три. Видимо, изначально здесь помещались две квартиры, но потом их объединили в одну, а вторую дверь забили и покрасили в тот же цвет, что и стены на лестнице. В углублении перед бывшей второй дверью стояло чахлое растение в терракотовом горшке.
   – Весь этаж заняли, – буркнул Фрёлик.
   – Вдова… Ингрид… должно быть, совсем сломлена горем, – негромко заметил Гунарстранна.
   Карстен Есперсен приоткрыл дверь и пригласил их:
   – Входите. – Он говорил тихо, как будто боялся, что его кто-нибудь услышит. – У нее сейчас сотрудница медицинского центра и священник. Но в моей прежней комнате нам никто не помешает. – Он придержал дверь, впуская полицейских в квартиру. Когда те очутились в прихожей, Есперсен смущенно кашлянул и сказал: – Э-э-э… если вы не против, снимите, пожалуйста, обувь!
   Гунарстранна расстегнул свои старые зимние галоши и сбросил их. Под галошами у него оказались начищенные до блеска кожаные туфли. Он не без злорадства наблюдал за мучениями Фрёлика: тому пришлось сесть на корточки, чтобы развязать шнурки на армейских ботинках. В тяжелой зимней одежде Фрёлик совсем запыхался. Спутанные волосы упали на лоб. Вскоре Фрёлик остался в шерстяных носках – почему-то разного цвета. Есперсен распахнул дверь, и они услышали вдали негромкие голоса.
   Гунарстранна быстро огляделся по сторонам. Главным предметом обстановки в прихожей было зеркало – огромное, от пола до потолка, в позолоченной деревянной раме. В тех местах, где позолота облупилась, виднелись темные пятна. В зеркале отражались три фотографии в рамке на противоположной стене. Гунарстранна обернулся и стал разглядывать снимки. Фотограф запечатлел высоких молодых людей в полувоенной форме, веселых, кудрявых. Все они держали за плечами пистолеты-пулеметы «стен».
   – Дворцовая площадь… освобождение, – буркнул Гунарстранна и повернулся к Карстену Есперсену: – Ваши родственники?
   Карстен Есперсен кивнул:
   – Вот отец. – Он показал на молодого атлета, стоявшего в непринужденной позе перед королевским дворцом.
   Гунарстранна еще раз вгляделся в снимок.
   – Ну конечно, – сказал он, снимая очки, чтобы получше разглядеть человека на фотографии. – Теперь я вижу сходство.
   – Может быть, вы?.. – Есперсен все придерживал дверь.
   Они прошли через комнату, обставленную тяжелой деревянной мебелью; затем Карстен открыл раздвижную дверь. Следующая комната, судя по всему, служила столовой: посередине стоял огромный обеденный стол. Стену украшала большая картина, патриотически-романтического содержания: фьорд, лучи солнца освещают горы и ферму. На переднем плане стоит молочница в национальном костюме, с ведрами на коромысле.
   Перед следующей раздвижной дверью Карстен Есперсен остановился и, обернувшись к незваным гостям, негромко пояснил:
   – Ну вот… здесь я вырос.
   Он первым вошел в комнату; Гунарстранна последовал за ним. Комната оказалась маленькой – примерно три на три метра. Нечто среднее между детской и уютным обиталищем холостяка. Под окном стоял письменный стол. Над ним на стене висели семейные фотографии. Есперсен сел на крутящееся кресло у стола и предложил гостям, указывая на низкий диван:
   – Садитесь, пожалуйста!
   Гунарстранна остался стоять.
   Фрёлику пришлось нагнуться, чтобы, входя, не удариться головой о дверной косяк. Когда он присоединился к остальным, в комнатке стало заметно теснее. Хотя куртка у Фрёлика была пятьдесят четвертого размера, не меньше, она сидела на нем в обтяжку. Создавалось впечатление, будто детский свитер натянули на винную бочку. Лицо, заросшее кустистой, взъерошенной бородой, как всегда, хранило невозмутимое выражение. Фрёлик расстегнул куртку, под ней оказался полосатый свитер. Он тяжело опустился на диван и вытянул ноги. Его ступни коснулись противоположной стены.
   Гунарстранна многозначительно покосился на Фрёлика и перевел взгляд на Карстена Есперсена.
   – Выкладывайте! – едва слышно прошептал Есперсен.
   Инспектор повернулся, нарочито медленно перешагнул через вытянутые ноги Фрёлика, вышел в столовую и оттуда громко спросил:
   – Ваши родственники давно здесь живут?
   – Сколько я себя помню! – ответил Есперсен, вскакивая с места и подходя к двери. – Наверное, годов с пятидесятых. – Он бросил на детектива испуганный взгляд: – А вы не хотите войти?
   – Нет, – буркнул Гунарстранна и подошел к картине с фьордом и молочницей. Осмотрел широкую позолоченную раму, украшенную резьбой. Затем не спеша подошел к столу, выдвинул себе стул и сел. – Пожалуй, я лучше посижу здесь, а вы оставайтесь там. Так мы сможем перекрикиваться.
   Есперсен с унылым видом топтался на пороге столовой. Он все чаще дергал подбородком – видимо, нервничал.
   – Чем вы занимаетесь? – осведомился инспектор.
   – Управляю магазином… тем, что внизу.
   – А ваш отец?
   – Он распоряжается… распоряжался хозяйственными вопросами.
   – Что это значит?
   – Вел бухгалтерию, занимался счетами, работал на складе – у нас есть склад…
   – Продолжайте, – кивнул Гунарстранна, видя, что его собеседник о чем-то задумался.
   – Да, магазин у нас здесь, а склад и контора – в Энсьё.
   – Нам придется осмотреть и склад.
   – Пожалуйста. Он находится на улице Бертрана Нарвесена.
   Гунарстранна медленно кивнул.
   – Для того чтобы попасть туда, понадобится ключ, – негромко заметил он, словно разговаривал сам с собой.
   Есперсен вздрогнул:
   – Сейчас?
   – Вы против того, чтобы я проводил обыск на вашем складе?
   – Нет, разумеется. – Есперсен наконец отпустил дверную раму, пожал плечами, вышел в столовую и тоже присел к столу напротив инспектора и спиной к картине. Снова порывшись в кармане, он извлек связку ключей и, перебрав их, снял с кольца короткий ключ от американского замка. – Вот, вам надо только отпереть…
   Гунарстранна взял ключ и сунул его в карман.
   – Значит, вы торгуете предметами старины, так сказать, подержанными вещами?
   Вместо ответа, Есперсен глубоко вздохнул, прижал пальцы к вискам и низко опустил голову, уткнувшись взглядом в столешницу.
   – Какой ужас! – пробормотал он наконец. – У меня голова как будто ватой набита… Ведь надо хорошенько осмотреться там, внизу, выяснить, не пропало ли что…
   – Только когда мы завершим там наши дела.
   Есперсен бросил на Гунарстранну удивленный взгляд. Голова его в очередной раз дернулась. Он снова опустил голову и, заметив на полировке пятнышко, принялся тереть его указательным пальцем.
   – Одно я знаю наверняка: отец умер, – пробормотал он.
   – Его убили, – уточнил Гунарстранна и, откашлявшись, продолжал: – Мы обязаны расследовать все обстоятельства дела… Естественно, мы будем держать в курсе дела вас и ваших родных. – Он выпрямил спину и закинул ногу на ногу.
   Франк Фрёлик тоже выбрался из тесного пространства бывшей детской. Он снял громадную куртку, повесил ее на спинку стула, сел сам и достал свой блокнот.
   Гунарстранна склонил голову и сказал:
   – Вполне понимаю ваше состояние. Ваше горе усугубляется тем, что приходится еще отвечать на вопросы следователя… Надеюсь, вы отнесетесь к нам и нашим вопросам с пониманием.
   Карстен рассеянно кивнул.
   Гунарстранна откашлялся.
   – В какой области вы специализируетесь?
   – Что вы имеете в виду?
   – Что за вещи вы продаете?
   – В основном хорошие, дорогие. Так сказать, эксклюзивные.
   – То есть?
   – Понимаете, мы торгуем не вещами работы какого-то мастера или одного стиля. Все зависит от самой вещи. Она должна быть красивой и находиться в хорошем состоянии. Одинаковым спросом у любителей пользуются и пишущая машинка «Ремингтон» двадцатых годов, и, например, отлично сохранившийся чайный столик Викторианской эпохи. Мы рассматриваем каждую вещь в отдельности…
   Гунарстранна кивнул.
   – А книгами не занимаетесь?
   – Нет.
   – На одном стеллаже, мимо которого мы проходили, я видел собрание сочинений Теккерея…
   Есперсен позволил себе досадливо махнуть рукой:
   – Видели, значит? Вы очень наблюдательны. Да, в самом деле, – кивнул он. – Но книги в этом доме принадлежат Ингрид. Она любит читать. Ну а мы с книгами дела не имеем. Они сейчас не приносят прибыли… да, мы так считаем. В конце концов, у нас ведь не букинистический магазин.
   – Как вещи попадают к вам?
   – Мы покупаем разрозненные товары оптом, участвуем в аукционах… ввозим из-за границы… довольно часто принимаем вещи на комиссию. Наш товар относится к высокодоходному сегменту рынка.
   – То есть?
   – Что? – не понял Есперсен.
   – Что значит «высокодоходный сегмент рынка»?
   – Да в сущности, так можно назвать что угодно, лишь бы вещь была в хорошем состоянии. У нас попадаются как предметы английской и немецкой работы, так и отечественные, из деревень… например, из долины Гудбрансдален.
   – А на экспорт торгуете?
   – Нет.
   – Сколько лет было вашему отцу?
   – Семьдесят девять. В марте исполнилось бы восемьдесят…
   – Он жаловался на здоровье?
   – Да нет, был как пятидесятилетний, работал каждый день.
   – Крепыш.
   Карстен Есперсен поджал тонкие губы:
   – Да, можно и так сказать.
   – Он не собирался уйти на покой?
   – Нет.
   Карстен ответил решительно и быстро. Пожалуй, даже слишком быстро. Гунарстранна и Фрёлик переглянулись.
   – У вас семейное предприятие?
   – Да, пожалуй.
   – Смерть вашего отца повлияет на состояние дел?
   – Конечно.
   – Кто закупает товары для магазина? Вы? Ваш отец?
   – Я.
   – В одиночку?
   Карстен Есперсен склонил голову и ответил:
   – Само собой разумеется, отец тоже кое-что покупал, но всегда советовался со мной. Видите ли, я умею производить на клиентов хорошее впечатление. Мы, так сказать, разделяли обязанности.
   – Что за человек был ваш отец?
   Есперсен поднял голову и бросил на инспектора озадаченный взгляд.
   Гунарстранна уточнил, активно помогая себе руками:
   – Он был добрым? Строгим? Любителем наживать врагов?
   – Конечно нет.
   – Но враги у него были?
   – Вот так сразу и не вспомнишь…
   – Может быть, он с кем-то ссорился?
   – Конечно, даже со мной он ссорился.
   – Почему?
   – Уж такой у него был характер… тяжелый. Он любил, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.
   – И в личной жизни тоже?
   – И в личной жизни, и в делах.
   – Что же будет дальше? Вы примете на себя бразды правления?
   – Да, наверное… Магазин оформлен как общество с ограниченной ответственностью, поэтому документ о передаче имущества покойного не имеет такого уж большого значения. – Есперсен кашлянул. – Но по-настоящему вести здесь дела могу только я… Только я могу управлять, – пробормотал он, вскидывая голову и устремляя взгляд куда-то в пространство.
   – Как вы относились к нежеланию отца уходить на покой?
   – По-вашему, он мне не совсем доверял? – Карстен криво улыбнулся.
   Гунарстранна не ответил.
   – Скажем так, – продолжал Карстен. – Отчасти вы правы. Он не хотел уходить на пенсию и из-за меня тоже. Конечно, я люблю свою работу, но… у меня есть и другое занятие… – Он смущенно закашлялся. – Я, видите ли, пишу… сотрудничаю внештатно в разных местах… на что требуется время.
   – Внештатно?
   – Я пишу в разные издания. Статьи, обзоры… время от времени публикую рассказы. Творчество требует много времени и сил.
   – Вы публикуетесь под своей фамилией? 
   – Да.
   – Значит, крепкое здоровье отца и его нежелание уходить на покой вас должно было только радовать?
   Есперсен вздохнул:
   – Что я могу сказать? Конечно, отец много делал, но, наверное, ему следовало заняться чем-то другим… – Он замялся. – Людям в преклонном возрасте положено… отдыхать, всячески наслаждаться жизнью. Но он… был не такой. Наверное, он был счастлив, то есть… наслаждался своим, как вы выразились, крепким здоровьем.
   Гунарстранна медленно кивнул.
   – Никто и не думал намекать ему о пенсии, – продолжал Карстен Есперсен. – Отец не мыслил себя без работы!
   – Можете назвать хоть одного человека, который ссорился с вашим отцом?
   – Легче назвать тех, кто с ним не ссорился. Отец отличался твердым и… упрямым характером. – Есперсен обрадовался, что наконец подобрал нужное слово.
   – Значит, с ним было трудно иметь дело? Его можно назвать вздорным человеком?
   – Предпочитаю другие эпитеты: настойчивый, неуступчивый… Решительный… Простите, я еще не привык говорить о нем в прошедшем времени.
   – Он жил в этой квартире с вашей матерью?
   Есперсен кивнул и нахмурился от смущения:
   – Ингрид мне не мать, она вторая жена отца.
   – А ваша мать жива?
   – Нет… – Видя, что полицейские молчат, он продолжил: – Моя мать умерла, когда я был маленький… Папа женился на Ингрид больше двадцати лет назад, а она, в сущности, всего на семь лет старше меня. Теперь вы понимаете, почему я так отреагировал, когда вы предположили, будто она – моя мать?
   – У вас есть братья или сестры?
   Есперсен покачал головой.
   – Значит, вы – единственный наследник?
   – Ингрид тоже наследница. Возможно, в завещании… если оно есть… указаны и другие.
   – Но вам об этом ничего не известно?
   – О чем?
   – Составил ли ваш отец завещание.
   – По-моему, нет. Во всяком случае, я о завещании ничего не слышал. Но я могу дать вам телефон его адвоката. Она наверняка в курсе.
   – Ваш отец был богатым человеком?
   – В каком смысле «богатым»?
   – Было ли общеизвестно, что у него водятся деньги?
   Лицо Есперсена дернулось.
   – Нет, вряд ли. Отец получал пенсию; кроме того, он назначил себе совсем небольшой оклад. Прибыль он делил с двумя моими дядями – Арвидом и Эммануэлем. Понимаете, они втроем владеют… владели магазином сообща… Наверное, у него на счете есть какие-то деньги, кроме того, эта квартира…
   – И множество ценностей?
   – Да какие там ценности – так, побрякушки, – пренебрежительно отозвался Есперсен, видимо вспомнив о том, что он коммерсант.
   – Значит, делить придется в основном вещи, которые находятся в квартире и в магазине?
   – О том, что придется делить, я как-то не задумывался…
   – А вы хотя бы примерно представляете себе имущество вашего отца?
   – М-м-м… наверное, сама квартира… магазин… вещи… несколько картин и… ну да, деньги на разных банковских счетах.
   Гунарстранна переменил тему:
   – Насколько мы поняли, после того как личность покойного была установлена, Ингрид Есперсен первым делом позвонила вам?
   – Да, я приехал, как только смог.
   Гунарстранна медленно кивнул.
   – Она нам звонила еще раньше, ночью. – Есперсен жалко улыбнулся. – Ингрид хотела, чтобы я еще тогда приехал к ней… По ее словам, что-то разбудило ее среди ночи, и она увидела, что отец не ложился. Потом она решила, что в магазин проникли воры. Сюзанна, моя жена, успокоила ее, и Ингрид вроде бы снова заснула.
   Гунарстранна окинул Карстена Есперсена задумчивым взглядом и подытожил только что услышанное:
   – Ночью она почему-то проснулась, позвонила вам, но к телефону подошла ваша жена, которая ее успокоила… В какое время звонила Ингрид?
   – В половине третьего.
   Гунарстранна рассеянно посмотрел перед собой.
   – Мы, конечно, обо всем побеседуем и с фру Есперсен, но все-таки… почему она звонила вам среди ночи?
   – В их квартале последнее время участились кражи. Более того, мы… – Есперсен тяжело вздохнул, – мы ждали чего-то в этом роде.
   Гунарстранна кашлянул.
   – Чего именно?
   – Кражи со взломом.
   Заметив, что оба стража порядка изумленно смотрят на него, Карстен Есперсен робко кашлянул. Гунарстранна подождал еще немного, а потом спросил:
   – Вы предприняли какие-то меры против воров?
   – У нас, как положено, имеются защитные ставни на окнах, которые выходят на улицу, и, конечно, подключена сигнализация. Кроме того, отец каждый вечер обходил все помещения и проверял, все ли в порядке.
   – Вчера ночью сигнализация не сработала.
   – Д-да, – поколебавшись, ответил Есперсен.
   – Как вы думаете, где был ваш отец, когда проснулась Ингрид?
   – Все вполне очевидно, разве не так? Он был внизу. – Есперсен постучал указательным пальцем по столешнице. – Внизу, в магазине.
   – Среди ночи?
   – Конечно.
   – Разве вас не удивило, что отец среди ночи вдруг спустился вниз? В конце концов, ему было под восемьдесят.
   – Мой отец не был обычным человеком.
   Гунарстранна кивнул и снова погрузился в раздумья. Затем он посмотрел на Карстена Есперсена. Тот сидел с рассеянным видом и смотрел в пространство.
   – А где были вы? – поинтересовался инспектор.
   – А? Что?
   – Где были вы, когда звонила Ингрид?
   Есперсен по-прежнему рассеянно смотрел в пространство.
   – Довольно странно, – тихо ответил он. – Отец, мертвый, сейчас лежит там, внизу… Я не могу не думать о нем. Конечно, я испытываю горечь утраты… – Он немного помолчал, глубоко вздохнул и продолжал: – Ингрид, жену моего отца, сейчас утешает священник. А мы с вами беседуем за тем же столом, за которым мы вчера ужинали всей семьей, наслаждались общением в тесном кругу… А сейчас… мне нелегко рассказывать вам об отце, говорить, каким он… был. – Он скрестил кисти рук на столешнице. – В квартире и атмосфера стала другой. Возникает чувство… ну, может быть, не враждебности как таковой, но какой-то отчужденности. Да, деловитой отчужденности! И вот что еще пришло мне в голову. Стараясь понять, как изменилась атмосфера вокруг меня, я начал испытывать глубокую тоску. Внутри меня словно образовался вакуум. Разговаривая с вами, я все время ждал этого вопроса и боялся его… «Где были вы?» Вдруг ответ на этот вопрос приобрел значимость, важность, всю силу которой я себе даже не представлял.